Питт также посетил Роберта Карлтона, но скорее всего для того, чтобы известить его, что Фредди был шантажист, нежели ожидая от Роберта признания, что тот сам был жертвой шантажа. Инспектор задавал вопросы осторожно и давал понять, что ответы не очень важны. Он чувствовал, что сотрудничество с Карлтоном для него более значимо, чем даже его возможное участие в деле.

Томас не мог придумать никакой причины, почему бы Дораны могли привлечь внимание Фредди. Поскольку вся известная информация об убийстве Елены была представлена на рассмотрение публики еще до того, как Фредди был убит, Питт решил оставить Доранов наедине с их горем.

Последними он посетил Кэмпбеллов. У него не было причины давить на них, и, разумеется, они едва ли сами захотят что-либо ему поведать. Но всегда есть вероятность, что во время разговора проявится какое-то несоответствие. Много маленьких фактов иной раз всплывают в самой сдержанной беседе. Да и сама эта сдержанность, недоговоренность может указать на существование того, что стоит скрывать.

Сначала Питт увидел Мэрайю. Сам Кэмпбелл был занят, он писал письма в кабинете. Женщина была довольно спокойна и не выражала никаких эмоций, кроме сочувствия к Софи. Питт не узнал ничего нового ни из ее поведения, ни из разговора, помимо того, что она была женщиной сильной, уже пережила много трудных моментов в жизни, даже хлебнула горя и была намерена помочь Софи вынести все то, что ее ошеломило, как и стыд, который, без сомнения, придет позже.

Питт вынужден был ждать еще четверть часа, после чего Гарсон Кэмпбелл пригласил его пройти в кабинет. Он увидел Кэмпбелла. Широко расставив ноги, тот стоял перед камином, немного покачиваясь взад-вперед, и выглядел раздраженным.

— Ну Питт, в чем дело? — хрипло спросил он.

Инспектор сразу же решил, что не стоит хитрить. Гарсон — умный и недружелюбный человек, способный учуять все словесные ловушки, расставленные перед ним.

— Вы знали, что доктор Больсовер был шантажист? — спросил Питт.

Кэмпбелл чуть подумал.

— Да, — сказал он медленно.

Инспектор почувствовал сильное возбуждение.

— Откуда вы это знали, сэр?

Холодные серые глаза Кэмпбелла смотрели на него с язвительной усмешкой.

— Не потому, что он шантажировал меня, инспектор. Тот, кто был его жертвой, приходил ко мне за советом. Естественно, я не могу назвать его имя.

Питт знал, что давить на него бесполезно. Есть люди, которых можно принудить или запугать, но Гарсон Кэмпбелл таковым не был.

— Не могли бы вы сказать, какой совет вы дали этому человеку?

— Могу. — Кэмпбелл слегка улыбнулся. — Я посоветовал ему платить, хотя бы некоторое время. Это было бы неблагоразумием, но не преступлением. Опасность, что тайное станет явным и принесет реальный вред, вскоре должна была пройти. Я также обещал поговорить с Фредди и предупредить его, что подобные штучки во второй раз не пройдут.

— И вы поговорили?

— Да.

— И какова была реакция доктора Больсовера?

— Не заслуживающая доверия, инспектор. Человек, способный на шантаж, не остановится перед небольшой ложью. Я так думаю.

— Шантаж — это преступление, мистер Кэмпбелл. Подлое и коварное. Шантажист сам рассчитывает на секретность. И обычно он трус. Более сильная личность может легко его запугать. Мистер Сотерон таковым не является, а вы — да.

Кэмпбелл поднял брови в изумлении:

— Так вы знали об этом?

— Конечно. — Питт почувствовал небольшое удовольствие от того, что позволил себе сейчас быть немножко высокомерным.

— И вы не арестовали беднягу Реджи? Он же полный идиот. Очень легко впадает в панику.

— Я заметил, — согласился инспектор. — Но также и трусоват, мне кажется. И, конечно, он не единственный человек на Калландер-сквер, который способен привлечь внимание шантажиста.

Лицо Кэмпбелла потемнело, его большое тело напряглось. В какой-то момент показалось, что болезненная судорога пронзила его.

— Я бы на вашем месте следил за словами, Питт. Если будете делать столь безответственные обвинения в адрес людей, живущих тут, то навлечете на себя гнев многих. У всех у нас есть недостатки. Кое-какие, по вашим меркам, нехорошие. Да и нам не очень нравится, когда о них говорят. Все мужчины, насколько смеют, делают то, что им по вкусу. Нам повезло — мы смеем гораздо больше, чем многие другие. Мы либо заработали, либо унаследовали такое положение. Поскольку это ваш долг, найдите, кто убил младенцев. Ищите, кто зарезал Фредди Больсовера. Но пожалейте Софи. И не создавайте скандал только лишь для того, чтобы увидеть, что может выплыть на поверхность. Своей карьеры вы этим не улучшите, я обещаю вам. Скорее всего, закончите ее простым уличным полицейским, который шатается около причальных доков.

Какое-то мгновение Питт рассматривал его лицо. Кэмпбелл имел в виду именно то, что сказал. И это было больше, чем просто предупреждение, инспектор ни мгновения не сомневался в этом.

— Фредди был шантажист, сэр, — ответил он ровным голосом, — а шантаж кормится скандалами. Вряд ли можно раскрыть убийцу, не поняв, почему Больсовер был убит.

— Если он был шантажистом, он заслужил свою смерть. Для спокойной жизни тех, кто еще живет на Калландер-сквер, будет лучше, если вы на этом остановитесь. Как вам известно, на свете нет таких скандалов, которые я хотел бы скрыть. Но есть много хороших, влиятельных людей, у которых они возможны. Не разбрасывайте грязь слишком далеко — для их безопасности и для моего комфорта. Полиция слишком уж долго находится на Калландер-сквер. Нам это не нравится, инспектор. Это неудобно. Настало время для вас либо прийти к какому-то заключению, либо сдаться и уйти. И оставить нас в покое. Вам не кажется, что ваше постоянное высматривание и вынюхивание, быть может, и привело к этим трагедиям? И это не улучшило положения, а, напротив, сделало его еще хуже.

— Все случилось еще до того, как убийца совершил второе преступление. Им он хотел прикрыть первое. Я не вижу причин, почему он должен остаться на свободе.

— Ради бога, инспектор, не будьте таким ханжой! Что у вас есть? Служанка, которая забеременела и убила своих младенцев… или хоронит их мертворожденными… Проститутка, чей любовник устал от нее. И шантажист. У вас нет ни малейшего шанса узнать, чьей служанкой она была. Да и кого это интересует? Любовник Елены сейчас, вероятно, в другой стране. И поскольку его, очевидно, никто и никогда не видел, шансов повесить его у вас не больше, чем затянуть петлю вокруг луны. Что касается Фредди, он в полной мере заслужил свое. Шантаж — это преступление, даже по вашим стандартам. И кто вам сказал, что это сделал человек с Калландер-сквер? У него везде были пациенты. Может быть, кто-то из них. Но уж не вините меня, если они захотят избавиться и от вас.

Питт покинул дом, чувствуя себя подавленным. За все время, что инспектор работал над этим делом, более угнетенным он еще себя не чувствовал. Из того, что сказал Кэмпбелл, большая часть была правдой. Его присутствие могло спровоцировать и действия Фредди, и его смерть. Да и сам Питт, похоже, не стал ближе к решению своей задачи, нежели в самый первый день.

Когда два дня спустя его вызвали к начальству и спросили строгим голосом, как обстоят дела, то он, по определению Шарлотты, уступил их давлению и сдался. Признал свое поражение во всем, кроме убийства Фредди Больсовера.

— Вы сделали все, что смогли, Питт, — раздраженно сказал сэр Джордж Смиттерс. — Мы ценим это. Но вы ничего не обнаружили, не так ли? Мы не ближе к разгадке теперь, чем были раньше. С самого начала было понятно, что дело не выигрышное.

— И вы нужны нам для более важных розысков, — добавил полковник Анструдер более мирным тоном. — Мы не можем держать хорошего работника на столь безнадежных делах.

— А как насчет доктора Больсовера? — спросил Питт довольно резко. Он был слишком разгневан и не думал, что может сейчас кого-либо задеть. — Это следствие тоже попадет в разряд бесперспективных? Не слишком ли скоро? Публика может подумать, что мы и не пытались!

— Сарказм здесь ни к чему, Питт, — холодно произнес Смиттерс. — Конечно, мы должны приложить некоторые усилия по делу Больсовера. Хотя все это выглядит так, будто эта скотина получила по заслугам. Я знаю Реджи Сотерона. Это совершенно безвредный тип. Он любит развлечься, но реальной злобы в нем нет.

— Кто-то же вонзил нож в Больсовера, — напомнил инспектор.

— Боже милостивый, Питт, уж не думаете ли вы, что это был Реджи?

— Нет, сэр Джордж, не думаю. Именно поэтому я должен узнать, кого еще шантажировал Больсовер.

Смиттерс неодобрительно покачал головой:

— Мне думается, это опасная затея. Тут много… э… затруднений. Лучше выбросьте из головы эту идею. Сконцентрируйтесь на фактах. Пусть доктор расскажет вам о состоянии тела, изучите рельеф местности, найдите свидетелей и все в этом роде. Выясните правду таким путем.

— Я не думаю, что правды можно добиться таким путем, — ответил Питт, не отводя взгляд от лица Смиттерса.

Тот побагровел — не столько от слов инспектора, сколько от наглости этого взгляда.

— Тогда вы должны будете признать поражение! Но попробуйте сделать так, как я вам говорю. Мы обязаны показать, что работаем, что делаем все, что в наших силах.

— Даже если мы не делаем этого? — Томас сам удивлялся своему темпераменту.

— Будьте осторожны, Питт, — тихо предупредил его Анструдер. — Вы сильно рискуете. На Калландер-сквер живут важные люди. Полиция крутилась вокруг их домов, вмешивалась в их личную жизнь… Они терпели сколько могли.

— Я так понимаю, они пожаловались? — спросил Питт.

— Да.

— Кто?

— Несколько человек. Естественно, я не могу назвать имена, иначе вы будете относиться к ним с предубеждением, хотя они этого не заслужили. Итак, Питт, будьте хорошим парнем. Идите и обдумайте факты еще раз. Опросите всех слуг вокруг. Может быть, вам удастся найти того, кто что-то видел. Или, по крайней мере, узнайте, кто был в доме, а кто на улице. Для последующего алиби.

Питт уступил, спорить было бесполезно. Он был раздражен и близок к мысли о поражении. Если бы Томас не был уверен в том, что Шарлотта успокоит его, даст ему силы и будет отчаянно за него бороться, он, возможно, и сдался бы, точно выполнив приказ.

Балантайн не знал ничего о том, какому давлению подвергся Питт. Он был единственным человеком на Калландер-сквер, который не участвовал в разжигании противостояния действиям полиции. И он не мог понять, почему Реджи так возбужден, когда тот, радуясь, что получил временную передышку, явился к нему в хорошем настроении.

— Чертовски приятно, не так ли? — Сотерон глотнул хересу, который сам же и налил. — Вернуться снова к нормальной жизни. И как раз вовремя. Ужасное дело закончено.

— Вряд ли, — немного жестко ответил Балантайн. Веселость Реджи была ему неприятна. — Еще не раскрыты четыре убийства и кое-что еще.

— Четыре убийства? — Реджи побледнел. Его расстроили не убийства, а «кое-что еще», а именно — изменения в характере Аделины. Эмоциональный уют его дома улетучивался. Он живет с незнакомой женщиной. Ее он, как можно было понять, совсем не знал. Она же знала его до крайности хорошо, и довольно долгое время. От всего этого Сотерону было неприятно.

— Вы забыли? — холодно спросил Балантайн.

— Нет-нет. Я просто не думал о младенцах как об убитых. Вероятно, мертворожденные, не так ли? И кто знает, что случилось с Еленой? Бедное создание! Может, она упала на что-нибудь, случайно. И действительно, старина, вы знаете Фредди. Не такая уж большая потеря! Этот подонок был шантажистом. Нет, лучше всего будет, если полиция ограничится несколькими вопросами. Пусть узнают, что видели слуги, а затем, если те ничего не видели, пусть убираются отсюда. Пусть занимаются ловлей карманников или кого-нибудь еще.

— Я не думаю, что они уйдут, — заметил Балантайн. — Убийство — более тяжкое и ужасное преступление, нежели опустошение карманов.

— Ну в любом случае я не собираюсь им помогать. — Сотерон налил себе еще хереса из графина. — Если этот парень заявится снова, я откажусь его принять. Пусть разговаривает со слугами. Показывать, что хочу увильнуть от сотрудничества, не буду. Но лично я больше его не увижу. Я рассказал ему все, что знал. Этому делу конец. — Он проглотил полстакана вина и смачно выдохнул. — Кончено!

Балантайн пристально смотрел на него.

— Вы ведь не думаете, что Фредди убил один из слуг? — спросил он с явным недоверием.

— Мой друг, это дело меня больше действительно не интересует. Чем скорее полиция нас оставит и уйдет, тем лучше.

— Они не сдадутся. Они будут здесь до тех пор, пока не найдут, кто это был.

— Черта с два будут! Я поговорил кое с кем в клубе. Мне сказали, что нет. Этот парень, Питт, будет вскорости отозван, если в ближайшие дни не отпразднует победу. А то наделал шуму, расшевелил давние истории… Ему доставляет удовольствие возражать вышестоящим. Но это всё… Бунтари из рабочих — все они одинаковы. Дай им власть, и они устроят бунт. Нет, не беспокойтесь, старина, он скоро умотает отсюда. Еще немного помыкается, сделает вид, что старается. А затем, спустя некоторое время, уберется. Пойдет ловить воришек.

Генерал был взбешен, слепая ярость кипела у него внутри. Это была насмешка, издевательство над теми принципами, в которые он верил всю свою жизнь. Честь, достоинство, справедливость для живых и мертвых, цивилизованный порядок, за который он боролся и за который его ровесники умирали в Крыму, в Индии, в Африке и бог знает где еще.

— Уходите из моего дома, Реджи, — сказал он, не повышая голоса. — И, пожалуйста, не возвращайтесь. Вы отныне нежелательный гость в нашем доме. А что касается полиции… Я буду действовать всеми доступными мне способами, буду говорить с каждым влиятельным лицом, чтобы они проследили, что получен ответ на каждый вопрос, расследована каждая улика, до тех пор пока они не установят окончательную правду, что же произошло на Калландер-сквер. И мне абсолютно неважно, кого это заденет, черт побери! Вы поняли меня?

Сотерон уставился на него, моргая. Стакан с хересом дрожал в его руке.

— Вы… вы пьяны! Вы сумасшедший! — Он заикался, хотя и не замечал этого, как не замечал и того, что уже пищит. — Вы хотя бы подумали, сколько вреда это может принести!

— Пожалуйста, Реджи, прекратите. Вы будете выглядеть очень смешно, если принудите меня выбросить вас отсюда.

Лицо Сотерона потемнело, потом стало малиновым. Он со злостью швырнул стакан в камин. Тот разлетелся вдребезги. Реджи развернулся на каблуках, промаршировал к выходу и хлопнул дверью. Хлопнул столь сильно, что на полке затряслись картины, и упала маленькая статуэтка.

Генерал стоял несколько минут, обдумывая, что же он только что наделал. Затем позвонил в колокольчик и, когда дворецкий появился, попросил его сказать слуге, чтобы тот принес ему пальто, так как он собирается навестить сэра Карлтона.

Роберт был дома. Балантайн увидел его в комнате для приемов. Карлтон стоял у камина, разговаривая с Ефимией. Балантайн никогда не видел, чтобы она выглядела столь счастливой. Казалось, она источала тепло. Казалось, Ефимия освещена солнечным светом. Генералу захотелось, чтобы он явился по совсем другому поводу. Но злость в нем еще клокотала.

— Добрый вечер, Карлтон. Добрый вечер, Ефимия, вы сегодня выглядите необычайно хорошо.

— Добрый вечер, Брэндон. — В ее голосе звучали легкие вопросительные интонации.

— Извините, Ефимия. Мне необходимо поговорить с Робертом. Не будете ли вы так добры нас оставить?

Женщина была слегка озадачена, но встала и покорно вышла из комнаты.

Карлтон нахмурился, раздражение промелькнуло на его лице.

— Что случилось, Балантайн? Ты был не очень-то вежлив с моей женой. Это должно быть действительно важным. Иначе твоя бесцеремонность окажется непростительной.

Балантайн был не в настроении говорить о таких пустяках.

— Роберт, ты пытался использовать свое влияние, чтобы остановить полицию от дальнейшего расследования?

Карлтон невозмутимо посмотрел на него. Его открытое лицо не выражало никакой вины и ничего не скрывало.

— Да, я говорил с ними. Думаю, Питт уже наделал достаточно вреда. Я не жду ничего хорошего, если он будет по-прежнему совать свой нос в наши личные дела, в наши трагедии и ошибки. У него было достаточно времени, чтобы установить, кто родил этих несчастных детей и что с ними случилось. Нет никаких шансов, что полиция когда-нибудь обнаружит, кто же был любовником Елены Доран. Да и вряд ли найдет его, если даже узнает, кто это был. Что касается Фредди Больсовера, неизвестно, был ли он шантажистом или нет; вполне вероятно, что его убил проходящий грабитель. Для Софи будет лучше, если мы решим, что этак оно и было. И — остановимся на этом.

— Чушь! — вскричал Балантайн. — Ты прекрасно знаешь, что его убили именно потому, что он слишком далеко зашел в своем шантаже. И на этот раз наткнулся не на какого-то похотливого болвана, который заигрывал с горничными, а на убийцу.

Лицо Карлтона напряглось.

— Ты в самом деле веришь в это?

— Да. И если ты порядочный человек, то тоже веришь. Я знаю, ты боишься за Ефимию. Я тоже боюсь. Но гораздо больше боюсь того, во что я превращусь, если попытаюсь прикрыть дело…

— Хорошо, Фредди был шантажист, — уклончиво сказал Роберт. — Оставим негодяя в покое. Если не по другим причинам, то хотя бы ради Софи.

— Прекрати себя обманывать, Роберт. Кто бы он ни был, его убийством нельзя пренебречь лишь потому, что оно неприятно и его расследование доставляет нам неудобства. В какого дьявола ты веришь? Неужели в тебе ничего не осталось, кроме желания жить в комфорте?

Карлтон резко вскинул голову. Глаза его засверкали. Но что он мог возразить? Он открыл было рот, чтобы ответить, но не мог найти нужных слов. Балантайн стоял невозмутимо, и в конце концов именно Карлтон опустил голову.

— Я завтра поговорю с министром, — сказал он негромко.

— Хорошо.

— Не знаю, хорошо ли это. Кэмпбелл и Реджи очень давят. Хотят замять это дело. Реджи беспокоится за себя, конечно, а Кэмпбелл, я думаю, — за Софи. Кошмарная для нее ситуация! Бедная девочка… Мэрайя о ней заботится. Она очень умелая женщина и всегда знает, что делать в трудные времена. Но ничто не защитит Софи от позора, если история получит огласку.

— Я очень рад, что есть хоть кто-то, кто сохранил ясную голову, — не смог удержаться генерал от язвительного выпада. Ярость его была еще слишком горяча. — Сочувствую Софи, но истина дороже. Передай Ефимии мои извинения.

Балантайн повернулся и вышел. Когда он будет беседовать с Брэнди и Огастой, его гнев пройдет. Затем он вернется сюда, быть может, завтра, и помирится с Карлтоном. В будущем, когда это станет необходимо, он придет и на помощь Софи.

Когда Брэндон вернулся домой, его встретил слуга. Сообщил, что пришла с визитом мисс Эллисон и хочет его видеть. Генерал был раздражен, он был далеко не в лучшей форме, ему не хотелось, чтобы мисс Эллисон увидела его в таком состоянии. Слуга стоял и ждал, а он все не мог придумать хорошего предлога, чтобы ей отказать.

Шарлотта ждала его в кабинете. Когда Балантайн вошел, она обернулась. При виде ее лица он вспомнил, с какой радостью встречался с нею раньше, сколь чистыми и нежными были черты ее лица, ни капли лукавства. В ней не было ничего необычного, но это успокаивало и одновременно возбуждало.

— Шарлотта, дорогая моя! — Генерал подошел к ней, протянув вперед руки, но она свои руки держала за спиной. — Что случилось?

Шарлотта изменилась в лице, и Брэндон испугался этого; он не хотел замечать в ней ничего нового.

— Генерал Балантайн, — сказала она немного натянуто, видно было, что она чувствует себя неловко. Лицо ее горело, но взгляд она не отводила. — Я должна признаться, что обманывала вас. — Шарлотта глубоко вздохнула. — Эмили Эшворд — действительно моя сестра, но я — не незамужняя, как говорила вам. Эллисон — моя девичья фамилия. Я — Шарлотта Питт…

Вначале это имя ничего не сказало генералу, он не увидел обмана. Неужели она могла подумать, что он бы не принял ее на работу, узнав, что она замужем?

— Инспектор Питт — мой муж, — сказала она просто. — Я пришла сюда, потому что хотела узнать о младенцах и, если они были мертворожденные, предложить поддержку их матери. Сейчас я хочу помочь Джемайме. Мистер Сотерон заявил, что она шантажировала его, а затем убила Фредди, поссорившись с ним при дележе денег. Если Томаса заставят прекратить дело, если никто не раскроет, кто же убил доктора Больсовера, это обвинение будет висеть над ней всю ее жизнь.

— Вы замужем за Питтом? — Он нахмурился. — За полицейским?

— Да. Простите меня за то, что ввела вас в заблуждение. Я никогда не думала, что это может что-то значить. Пожалуйста, думайте обо мне что хотите, только не позволяйте им препятствовать Томасу отыскать истину, хотя бы относительно доктора Больсовера. Нельзя обвинить кого-то и оставить обвинение недоказанным. Если бы Джемайма была на одной ступени с ним, Сотерон не посмел бы так поступить. Он сказал это только потому, что знал: она никогда не сможет защитить себя, как и не сможет в ответ обвинить его во лжи.

Балантайн чувствовал, как иллюзии уходят от него, как новые ценности встают на их место. Мечта была хрупкой и глупой, он не смог бы признаться в этом даже себе. Теперь место мечты заняла теплая, нежная боль; со временем она станет постоянной спутницей, частью его жизненного опыта.

Генерал медленно вздохнул:

— Я уже видел сэра Роберта Карлтона. Вот где я был, когда вы пришли. Завтра он поговорит с министром.

Улыбка начала светиться у Шарлотты в глазах, затем она осветила лицо, а затем, казалось, охватила ее всю. Там, где она стояла, был словно высвечен контур ее фигуры.

— Я рада, — тихо произнесла Шарлотта. — Я не предполагала, что вы были там, простите меня за это. — Она запахнула плащ потуже и прошла мимо него к выходу.

Балантайн позволил ей уйти. Он был слишком наполнен эмоциями, чтобы говорить. Ее похвала и доверие жгли его сердце сильнее, чем это бывало в самые светлые дни юности.

Он долго стоял один в комнате, прежде чем послать за Брэнди. Когда сын вошел, Балантайн был совершенно готов к разговору и сразу же перешел к делу:

— Этим вечером я был у Роберта Карлтона. Я убедил его поговорить с министром, чтобы позволить полиции продолжать расследование, причем столь долго, сколь будет необходимо. И — как бы это ни было болезненно — пока они не раскроют правду. Фредди Больсовер был шантажистом, и это, вполне вероятно, могло быть мотивом для его убийства. Вполне естественно, что полиция должна проверить это… Не перебивай меня, Брэндон. Я говорю тебе это потому, что они, без сомнения, придут в наш дом снова. Они уже знают о глупых развлечениях Кристины с Максом. Если ты что-то совершил, что может сделать тебя уязвимым, я советую тебе рассказать об этом сейчас, мне, и затем полиции. Если это не имеет никакого отношения к Фредди, я попрошу их не доводить дело до разглашения.

— Они уже знают, — мрачно ответил Брэнди. — Они чрезвычайно тщательны во всем. Только найти убийц не могут! В любом случае спасибо за предупреждение. — Он отвернулся. — Я рад, что ты сделал это. Реджи обвинил Джемайму в том, что она его шантажировала, а затем из-за денег убила Фредди. За это мне хочется увидеть его в аду.

— Откуда ты знаешь? — спросил Балантайн.

Брэнди опять посмотрел на него:

— Инспектор Питт мне сказал. Я очень расстроен из-за этого, папа. — И, почувствовав, что Балантайн смутился, заговорил обыденным тоном: — Ты хочешь видеть маму? Лучше бы тебе предупредить ее тоже, подобные ситуации она предпочитает держать под контролем!

Генерал вздрогнул, вспомнив о Максе. Честно говоря, он не собирался говорить с Огастой сегодня вечером. Накопилось много всего, о чем бы он хотел поговорить с ней, но не сейчас. Может быть, когда он лучше разберется во всем.

— Нет, спасибо, — ответил Брэндон. — Скажи ей сам, если не возражаешь. Я не думаю, что ее надо предупреждать, но это было бы хорошим тоном.

Молодой человек немного поколебался, потом засмеялся.

— Правильно! — Он развернулся и пошел к двери. — Спасибо, что не ругался насчет Джемаймы. Я хочу жениться на ней, если она согласится. Думаю, мама не будет довольна, но привыкнет со временем, если привыкнешь и ты.

— Я не говорил… — Но Брэнди уже ушел.

Балантайну ничего не оставалось, кроме как уставиться на дверь. Возможно, это была не такая уж чудовищная мысль. И думал он не о том, что она была служанкой… Конечно, она не такая, как Шарлотта. Но то была другая мечта, о которой он предпочел бы сейчас не размышлять.

На следующий день в клубе после ланча Балантайн увидел Алана Росса. Алан был его другом и зятем, и вполне естественно, что Брэндон подошел к нему поговорить.

— Добрый день, Алан. Как дела? Как Кристина? Как здоровье?

— Добрый день, сэр. Здоровье нормальное, слава богу. Как вы?

— Прекрасно. — Какой высокопарный разговор. И что он имеет в виду? Разве он ничего не узнал, хотя бы от Кристины? Нет, это неправда. — Вы слышали о Фредди Больсовере?

Росс нахмурился:

— Да. Кто-то говорил о шантаже. Это так?

— Боюсь, что да. Вы знаете, что предпринимались даже объединенные усилия, чтобы остановить дальнейшее расследование? Боялись, я полагаю, что всплывет множество скандальных историй. Каждый имеет нечто, о чем он хотел бы умолчать. Что-то грязное, или глупое, или просто очень личное.

Росс скривил лицо, но промолчал. Затем посмотрел вверх, как будто хотел что-то сказать. Балантайн ждал, но, очевидно, его собеседник не находил нужных слов. Они поговорили еще о каких-то пустяках, а затем Балантайн, увидев, что Росс все еще желает продолжать разговор, повернул его снова к Калландер-сквер. Он чувствовал, что Алан колеблется, и спросил его тихо, взглядом требуя внимания:

— Вы знаете нечто такое, чего я не знаю?

— Нет. — Росс покачал головой, в уголках его рта застыла горестная улыбка. — Есть нечто, что мы оба знаем, хотя, похоже, вы думаете, что знаете об этом только вы.

Генерал был озадачен, но никаких дурных предчувствий у него не возникло.

— Тогда, если я уже знаю, почему вам так трудно найти слова для разговора? — спросил он. — И почему мы вообще должны говорить об этом?

В первый раз Росс открыто встретил его взгляд без полунамеков и без хитрости.

— Потому что иначе вы будете продолжать скрывать это от меня.

Балантайн вопросительно посмотрел на него.

— Кристина, — ответил Росс. — Я знаю о ее связи с Максом, как и о причине, по которой она начала преследовать меня. И не нужно смотреть на меня так, я знал это еще тогда. Я не возражаю. Я любил Елену и никого больше не полюблю. Это может показаться удивительным, но я уважаю вас, и леди Огасту тоже. Я хотел быть полезен Кристине. Любить ее я не буду никогда, но стану ей хорошим мужем. И хотел бы думать, что она будет хорошей женой — настолько, насколько наши чувства или отсутствие их это позволят. По отношению друг к другу мы должны вести себя благородно, нравится нам это или нет. — Росс опустил голову, но тут же поднял. — Я пытаюсь сказать… Не нужно бояться, что я услышу об измене Кристины и буду относиться к своей жене как-то иначе. — Улыбка заиграла в его глазах. — Кроме того, мне очень нравится Брэнди. Хотя он постоянно избегает меня со времени моей помолвки. Он очень совестлив, любой обман болезненно задевает его.

Балантайн готов был защитить себя от обвинения в том, что он соучастник обмана, но в голосе и в выражении лица Росса не было никакой критики. У генерала вдруг возникло ощущение, что Алан лучше, чем Кристина того заслуживает. Росс ему нравился, он его уважал.

— Благодарю вас, — сказал генерал с теплотой. — Вы могли заставить меня волноваться и даже изменить привычкам. И были бы правы. Это очень великодушно, что вы не сделали этого. Надеюсь, со временем вы простите нас — не только по своей доброте, но и потому, что поймете нас. Хотя я не имею права просить об этом.

— Я, может быть, поступил бы так же, если бы имел детей, — отмел извинения Росс. — Может быть. Давайте лучше выпьем по стакану красного вина.

— Спасибо. — Генерал с удовольствием принял предложение, душа его успокоилась. — Давайте.

Когда Питта снова вызвали в кабинет полковника Анструдера, ему было объявлено, что прежняя директива из министерства изменена, что он может продолжать расследование всех дел, связанных с Калландер-сквер. Инспектор был изумлен и обрадован. Изумлен, поскольку не ожидал такой перемены. Он не знал, что Шарлотта посетила генерала Балантайна.

К тому же Томас всегда был уверен, что результатов от таких посещений ждать нельзя. Обрадован же потому, что сам уже решил продолжать расследование до конца, невзирая ни на какие запреты. Он делал бы это втайне, обходным путем, в свободное от основной работы время. Конечно, было бы очень неудобно, однако рисковать понижением в должности за непослушание он тоже не желал. И, разумеется, предпочел бы проводить свободное время дома с Шарлоттой, особенно теперь, когда она ждала их первенца и была на четвертом месяце беременности.

Питт сбежал по ступенькам на улицу в крайнем возбуждении, позвал извозчика и велел ему поспешить на Калландер-сквер. Во время поездки, подпрыгивая на ухабистой дороге, он в очередной раз стал приводить в порядок мысли — все, что знал.

Фредди Больсовер был убит из-за шантажа, в этом сомнений быть не могло. И не имеет никакого значения, использовал ли он информацию, которая привела его к смерти. Уже простое знание каких-то сведений могло стать фатальным. Для кого-то разрешение пользоваться этими сведениями было столь же опасным. Это было смелое и неизбежное убийство. Преступник думал, что ему грозит опасность. Что мог знать Фредди? Опасная любовная связь? Незаконный ребенок? Вряд ли. Рядом с другими скандалами на Калландер-сквер все это было не столь уж громким, чтобы так рисковать. Знал ли Фредди, кто был матерью или, что более вероятно, отцом захороненных детей? Конечно, он не мог быть в курсе этой истории с самого начала, иначе бы и знания свои использовал раньше, и убит был скорее. Значит… Значит, узнал об этом совсем недавно!

Была и другая возможность. Сам убийца поздно заметил осведомленность Больсовера. Фредди, быть может, и не имел намерения использовать эту информацию, зная, что это слишком опасно. Может быть, еще и не понял ее значения. Да, такое могло быть. Убийца прикончил его в спешке, то есть раньше, чем Фредди поймет ценность того, что обнаружил.

Питт приехал на Калландер-сквер. Он стоял, поеживаясь в пальто с поднятым воротником, наблюдая за извозчиком, который исчезал в тумане, и вдруг понял, что есть еще одна версия. Информация, которой Фредди шантажировал Реджи Сотерона, могла пробудить в убийце ощущение опасности, грозящей ему самому! Именно такой вариант был наиболее обещающим и давал Томасу отправную точку, с которой стоило начать.

Инспектор пересек площадь, прошел мимо грязного сада, где были похоронены младенцы и лежал Фредди Больсовер. Его шаги гулко раздавались по всей округе. Инспектор проследовал по тротуару и поднялся по ступеням к дому Реджи Сотерона.

День был холодный, неприятный, и Реджи не потрудился пойти в банк. Однако через слугу передал, что больше не намерен встречаться с полицейским, а также не собирается давать ему разрешение на встречу со своими домашними.

Питт ответил слуге, что у него есть санкция из министерства, а если мистеру Сотерону нужен ордер на арест, тогда он принесет и его. Но учитывая тот факт, что никто еще на Калландер-сквер не вел себя таким образом… По правде говоря, до сих пор он еще ни к кому не ходил… Короче говоря, может оказаться так, что неприятностей будет больше у мистера Сотерона, нежели у него.

Через десять минут появился Реджи, с красным лицом и чрезвычайно раздраженный.

— Что вы, черт побери, себе позволяете? Изображаете из себя министра? — требовательно спросил он, хлопнув за собой дверью.

— Доброе утро, сэр, — вежливо сказал Питт. — У меня только один вопрос, который я бы хотел выяснить. Кому еще вы говорили о попытках доктора Больсовера шантажировать вас?

— Никому. Вряд ли вы пойдете рассказывать своим друзьям о таких вещах! — резко сказал Реджи. — Идиотский вопрос!

— Это странно. Мистер Кэмпбелл говорил мне, что вы упомянули об этом в беседе с ним и просили совета. — Питт вопросительно поднял брови.

— Чертов дурак! — выругался Реджи. — Полагаю, что говорил… Должно быть, сказал, раз он говорит.

— Кому еще? Это очень важно, сэр.

— Почему? Почему это имеет какое-то значение теперь?

— Вы, кажется, забыли, мистер Сотерон, что убийца еще на свободе. Однажды он уже проделал это. А может быть, и больше, чем однажды? Он может убить и снова, если почувствует угрозу. Вас это совсем не пугает? А если это ваш друг, с которым вы мило разговариваете, подходя к вашей собственной двери? Или, представьте, любая закутанная фигура может пожелать вам спокойной ночи, а затем воткнет нож вам в спину. Доктора Больсовера кто-то зарезал спереди — тот, кого он хорошо знал и кому доверял. И не более чем в двадцати ярдах от его собственного дома. Вас это не беспокоит? Меня беспокоит.

— Хорошо! — выкрикнул Реджи. — Хорошо! Я не говорил ни с кем, кроме Кэмпбелла. Карлтон слишком важный, да и Балантайн не лучше. В доме Доранов нет мужчин; Хаусман, старый ворчун, живет в другом конце площади, никогда ни с кем не разговаривает. Кэмпбелл самый полезный малый, не такой самодовольный. Не пугается собственной тени, если надо что-то предпринять. И он тоже тормозил расследование.

— Конечно. — Питт сказал это с иным смыслом, нежели тот, который Реджи мог уловить. — Спасибо, сэр. Это был полезный разговор.

— Будь я проклят, если знаю почему!

— Если из этого разговора что-то получится, то вы в конце концов поймете, а если нет, то это не имеет значения, — ответил Питт. — Благодарю вас, сэр, и желаю хорошего дня.

— До свидания, — нахмурился Реджи. — Глупый болван, — проворчал он себе под нос. — Слуга проводит вас до двери.

Питт все еще не знал, что он ищет. Но, по крайней мере, знал, где искать.

Постучав в дверь Кэмпбеллов, инспектор попросил разрешения поговорить. Его приняли и провели в комнату для утренних приемов, где Мэрайя писала письма.

— Доброе утро, мэм, — сказал он, не выказав удивления.

— Доброе утро, мистер Питт. В данный момент мой муж занят, но он будет рад вскорости увидеть вас, если вы готовы подождать.

— Да. Благодарю вас.

— Хотите чем-нибудь освежиться?

— Нет, спасибо. Я не хочу отвлекать вас от дел.

— Вы пришли, чтобы говорить с моим мужем об убийстве доктора Больсовера?

— В частности и об этом.

Мэрайя была очень бледна. Может, нездорова? Или сказывается переутомление от опеки над Софи?

— Почему мой муж должен что-то знать об этом деле? — спросила она.

Томас понял, что не стоит уворачиваться от правдивого ответа. Она может даже неумышленно ему помочь. Может быть, узнала что-то от Софи, не придав этому большого значения…

— Он был единственным человеком, которому мистер Сотерон признался, что доктор Больсовер его шантажировал, — ответил он.

— Реджи сказал Гарсону? — медленно спросила она. Ее бледность уже пугала. Питту казалось, что она может упасть в обморок. Была ли она действительно больна? Или знала что-то о своем муже, чего он даже не мог предположить?

Ответ пришел мгновенно.

Елена!

Стареющий мужчина, успешный, уверенный в себе, с достоинством и властью, не свободен, чтобы жениться на ней… был ли он ее любовником? В голове Питт перебирал множество новых возможностей. Но почему убийство? Хотела предать его? Объявить открыто о его отцовстве? Он запаниковал и убил ее в этом пустынном саду?

Мэрайя наблюдала за инспектором. Лицо ее было вполне спокойным, глаза — ясными. Она выглядела как женщина, наблюдающая казнь, женщина, которая не боится смерти.

— Да, — ответил он на вопрос, который, казалось, был задан несколько часов назад.

— Я поняла. — Она встала и подобрала свои юбки. — Благодарю вас за то, что вы сказали мне, мистер Питт. У меня есть работа наверху. Могу я уйти? Мой муж будет очень скоро. — И, не дожидаясь ответа, она медленно выплыла из комнаты, держа спину прямо и подняв голову.

Прошло еще минут десять, прежде чем вошел Гарсон Кэмпбелл. Питт полагал, что тот находился дома, в другой комнате. Но Гарсон так топал ногами, когда шел, словно только что вошел с холода. И… он не тер руки.

— Ну, в чем дело, Питт? — спросил Кэмпбелл, оглядев его сверху донизу и не скрывая презрения. — Ничего более о Фредди Больсовере я не знаю, кроме того, о чем рассказал вам раньше. — Он стоял перед камином, широко расставив ноги, немного покачиваясь взад и вперед.

Что-то мелькнуло в голове Питта. Человек, которого он видел давно и совсем в другом месте. Человек, который топал ногами при ходьбе даже летом. Больной человек. Видение младенцев в саду вернулось к нему. Вспухшая голова того, который был похоронен глубже. Он вспомнил ребенка Елены.

Через мгновение в его голове возник ответ, такой ясный и простой, как портрет младенца.

— Доктор Больсовер знал, что вы болели сифилисом? — спросил Томас, не повышая голоса. — Когда Реджи Сотерон сказал вам, что Фредди шантажировал его, вы поняли, что рано или поздно Больсовер поймет важность того, что знает, и попытается шантажировать вас. Вы убили его до того, как он посмел это сделать. Так же, как вы убили Елену еще до того, как ее патологичный ребенок появился на свет. Такой же, как и те, что зарыты в саду на площади. Или она обнаружила, что вы больны? И вы не могли доверить ей вашу тайну… Не имеет значения, как все это происходило.

На какой-то момент нерешительность отразилась в глазах Кэмпбелла. Затем он почувствовал уверенность инспектора, и его лицо исказилось от ярости.

— Вы кровожадный ханжа. Вы издеваетесь. — Он произнес это тихим голосом, полным муки. — Я был заражен, искалечен этой болезнью, когда мне было тридцать лет. Пятнадцать лет я умираю. И не похоже, что процесс быстро закончится. Я медленно гнию изнутри. Боль будет становиться все сильней и сильней, пока я не стану парализованным грязным овощем в кресле. Люди, видя меня, будут шептаться и хихикать! А вы стоите и читаете мне мораль, как будто вы избегнете этой судьбы… Да, вы правы! Вы удовлетворены? Даже моя собственная жена смотрит на меня так, будто я неприкасаемый. Она не дотрагивается до меня уже более года. Елена была проституткой. Когда она узнала о болезни, то впала в истерику, и я ее прикончил… Фредди был слезливым шантажистом. Конечно, я убил его. Через какое-то время он явился бы и ко мне.

Кэмпбелл держал руку за спиной, и прежде чем Питт понял, что тот собирается делать, он развернулся с ножом для бумаг, схваченным со стола, где Мэрайя писала письма. Лезвие описало дугу и не коснулось груди Питта лишь потому, что он сам бросился вперед, поскользнулся на краешке ковра и стал тяжело падать, ударив при этом Кэмпбелла. Оба они рухнули в камин.

Питт выкарабкался, встал на ноги, уже готовый ударить снова… Кэмпбелл лежал не двигаясь. Сначала Питт решил, что он притворяется. Затем увидел голову Кэмпбелла на каминной решетке и небольшое пятно крови.

Он подошел к двери и крикнул слугу. Его голос звучал громко и почему-то истерично.

— Пойди и позови констебля, — сказал он, как только слуга появился. — И доктора, быстро!

Мужчина уставился на него, не двигаясь.

— Иди выполняй! — завопил Питт.

Слуга выскочил из двери, даже не удосужившись надеть пальто.

Питт вернулся в комнату и выдернул шнур от колокольчика из гнезда. Он знал, что внизу начнется суматоха, но его это не беспокоило. Шнуром он связал запястья Кэмпбелла, туго, насколько мог, и оставил его лежать на спине. Тот тяжело дышал, но все еще был без сознания.

Питт хотел найти Мэрайю, но решил, что для нее будет лучше, если сначала уберут Кэмпбелла. Для нее все это будет весьма неприятно, даже если она не станет свидетелем его ареста.

Инспектор сел подальше от Кэмпбелла, на всякий случай, если тот придет в сознание и вдруг решит бороться. Он ждал.

Через десять минут прибыл констебль, запыхавшийся, краснолицый, промокший под сильным дождем. Он посмотрел на Питта, затем на Кэмпбелла, до сих пор лежащего на полу, но уже пришедшего в сознание.

— Доктор идет, сэр, — сказал он с недоумением. — Что случилось?

— Мистер Кэмпбелл арестован, — ответил Питт. Он посмотрел на слугу, который стоял в дверях позади констебля. — Позови извозчика и скажи камердинеру, чтоб тот упаковал вещи для мистера Кэмпбелла. Когда доктор придет, проведи его сюда. — Он снова повернулся к констеблю: — Мистер Кэмпбелл обвинен в убийстве, он опасен. Если у вас есть наручники, наденьте их на него, прежде чем снимете веревки. Когда доктор закончит осмотр, отнесите его в экипаж и доставьте в участок. — Он сунул руку в карман, достал удостоверение и показал констеблю. — Я буду там вскоре после того, как навещу миссис Кэмпбелл. Вам понятно?

Констебль вытянулся в струнку:

— Да, сэр! Это тот, что совершил ужасное убийство детишек, сэр?

— Я не знаю. Думаю, что нет. Но он убил доктора Больсовера и мисс Доран. Будьте осторожны.

— Да, сэр, я буду. — Констебль глянул вниз на Кэмпбелла с чувством ужаса и презрения.

Питт прошел к двери, пересек гостиную и был уже на лестнице, ведущей вверх, когда прибыл доктор. Он подождал на площадке еще пять минут, пока не увидел, что все выходят. Кэмпбелл, зажатый между констеблем и извозчиком, еще не отошел от своего падения и с трудом волочил ноги. Затем инспектор продолжил путь наверх в поисках Мэрайи.

Второй этаж был аккуратным и тихим. Он никого не видел, даже уборщицы. Должно быть, все они были на кухне или выполняли какое-то задание вне дома.

— Миссис Кэмпбелл! — произнес он очень четко.

Ответа не последовало.

Питт повысил голос и позвал снова.

Опять никто не ответил.

Томас постучал в первую дверь и открыл ее. Комната была пуста. Он продолжал эту процедуру снова и снова, до тех пор, пока не достиг женской гардеробной комнаты. Мэрайя Кэмпбелл сидела на низком кресле, отвернувшись от него. Сначала инспектор подумал, что она заснула. Затем он обошел кругом и увидел ее лицо. Оно было лишено всех красок, веки и губы стали серыми.

На туалетном столике стояла маленькая пустая бутылочка с этикеткой «Настойка опия» и другой стеклянный пузырек, который также оказался пуст. Рядом с ними лежал лист бумаги. Питт взял его. Это было послание, адресованное ему.

Инспектор Питт,

Мэрайя Ливингстон Кэмпбелл

Я предполагаю, что вы уже узнали правду. Грехи отцов передаются их детям, но они также и мои дети, и я не могла позволить им жить и гнить от болезни, как это делал он. Лучше умереть, пока они еще невинны, ничего не знают об этом и не чувствуют боли.

Пожалуйста, попросите Аделину Сотерон присмотреть за моими детьми, которые еще живы. Она хорошая женщина и будет их жалеть.

Пусть Бог найдет мир и прощение для меня.

Питт посмотрел на женщину и почувствовал непреодолимую жалость и благодарность за то, что она освободила его от необходимости расспрашивать ее, быть участником долгого суда. Потому что он сильно любил Шарлотту. Томас чувствовал нежность ко всем женщинам и был несказанно рад, что его собственная жизнь не опалена и не омрачена такими трагедиями. Он вспомнил лицо жены, полное надежд и дум о судьбе будущего ребенка, и молился, чтобы она была счастлива. Возможно даже, что это будет девочка. Еще одно упрямое, сострадательное, своенравное создание, как и сама Шарлотта.

Питт улыбнулся от этой мысли, еще стоя перед мертвой женщиной, и ему захотелось разрыдаться. Более всего он отчаянно хотел пойти домой.