Следующий день был одним из худших, которые Шарлотта могла припомнить в своей жизни. Все в семье чувствовали себя очень неуютно, хотя каждый выражал это по-разному. Папа был раздражительнее, чем обычно, и требовал от всех подчинения. Мама все время занималась мелкими домашними делами, как будто порядок на кухне и в комнатах мог изменить ход событий. Сара беспрерывно бубнила что-то о своих знакомых; в итоге Шарлотте это надоело, и она прикрикнула, чтобы сестра замолчала. Доминик вел себя тихо, то есть абсолютно замолк. На Эмили последние события совсем не влияли, ее мысли были заняты другими вещами. Единственное, что сглаживало обстановку: бабушка все еще гостила у Сюзанны и не имела физической возможности выдать свои комментарии.

Была суббота, никто не уходил на службу, и никто не имел желания выходить из дома по какому-либо поводу.

Викарий прислал с посыльным небольшую записку, в которой выражал свои сожаления.

— Очень учтиво с его стороны, — сказала Сара, заглядывая в записку, пока папа читал ее.

— Это самое малое, что он мог сделать, — заметила Шарлотта раздраженно. Одной мысли о викарии было достаточно, чтобы заставить ее презрительно фыркать.

— Ты же не ожидаешь, что он придет персонально из-за служанки? — Сара тоже начала горячиться. — Кроме того, он действительно ничего не может здесь поделать.

Шарлотта искала ответ — и не могла найти. Она увидела насмешливый взгляд Доминика, поняла, что он следил за ней, и кровь прихлынула к ее лицу. Если бы только она могла остановить происходящее! Шарлотта чувствовала себя беспомощной.

В этот момент вошла Кэролайн; ее лицо раскраснелось от спешки, волосы растрепались. Эдвард посмотрел на жену:

— Чем ты занимаешься, моя дорогая? Ты выглядишь, как… Что-то прилипло у тебя к носу.

Она машинально смахнула это «что-то», но получилось еще хуже. Шарлотта взяла носовой платок и удалила пятно с ее носа. Это была мука.

— Ты стряпала? — спросил Эдвард, болезненно сморщившись. — А что случилось с миссис Данфи?

— У нее разболелась голова. Мне кажется, все эти события в доме сильно отразились на ней. Ты знаешь, она очень любила Лили. Так или иначе, я люблю готовить. Я пришла потому, что секунду назад вспомнила — я обещала миссис Хардинг рецепт овощного супа. И я хотела спросить, не могут ли двое из вас сегодня отнести ей этот рецепт вместо меня?

Шарлотте нравилась миссис Хардинг. Это была старая леди, острая на язык и с хорошей памятью. Она постоянно вспоминала разных людей, которых встречала в дни своей бурной молодости до того, как вышла замуж за человека высокого положения и стала богатой и респектабельной. Шарлотта сомневалась в правдивости ее рассказов, но, по крайней мере, ее истории были очень развлекательными.

— Я с удовольствием пойду, мама, — быстро предложила она.

— Ты должна взять с собой Сару или Эмили. — Кэролайн посмотрела на дочерей.

— Я занята, — ответила Эмили. — Так как у нас стало одной служанкой меньше, мне нужно починить постельное белье.

— И так как миссис Данфи больна, — добавила Сара, — я должна остаться дома и выяснить, в чем я могу ее заменить. Может, смогу поговорить с ней и отвлечь ее от грустных мыслей.

Шарлотта бросила на нее испепеляющий взгляд. Она отлично знала, что причина нежелания идти самой была не в том, что необходимо успокоить миссис Данфи. Сара считала миссис Хардинг старой сплетницей с сомнительной репутацией, и она не желала общаться с ней. Хотя, по слухам, ее истории были довольно правдивы и могли бы найти более широкую аудиторию, если бы были более актуальными.

— Шарлотта не нуждается в сопровождении, — сухо произнес Эдвард. — Здесь менее двух миль ходу. Иди прямо туда, Шарлотта, и будь там столько, сколько позволяют приличия. Я сомневаюсь, что там будет нечто требующее пояснений. Думаю, что все наши соседи уже в курсе последних новостей. И не сплетничай! Старая миссис Хардинг — всем известная болтушка. Передай ей рецепт, пожелай хорошего здоровья и сразу же иди домой.

— Я не позволю девочкам ходить по улицам одним, — твердо сказала Кэролайн. — Или кто-то пойдет с ней, или миссис Хардинг придется подождать. Улицы слишком опасны.

— Ерунда, Кэролайн! Она будет в полной безопасности. — Эдвард сел поудобнее. — Еще светло.

— На служанку миссис Уотерман напали днем! — возразила Кэролайн. — Меня удивляет, почему ты не рассказал нам об этом. Мы, так же, как и служанки, должны были быть предупреждены.

— Моя дорогая Кэролайн, куда делось твое чувство меры? Этот лунатик, кем бы он ни был, нападает на служанок, девушек низких моральных устоев. Никто не примет Шарлотту за такое создание.

— А что насчет Хлои Абернази? Она не была служанкой!

— Да, я сам был удивлен насчет нее. Я всегда рассматривал ее как серьезную девушку, может быть, иногда легкомысленную. Это показывает, как человек может быть введен в заблуждение.

— Потому что она была убита? — Кэролайн произнесла это, и в ее голосе проскользнуло удивление.

— Точно.

«Спор зациклился», — подумала Шарлотта, забывшись настолько, что посмела высказаться.

— Вы говорите, что она была убита, потому что была аморальной, или что она была аморальной, потому что была убита? — громко спросила она.

— Я говорю, что она была убита, потому что водилась с аморальной компанией. — Эдвард взглянул на нее, поморщившись. — И тот факт, что она была убита, доказывает это. Ты боишься идти одна? — На этот раз в его голосе сквозило беспокойство. Он не был совсем бесчувственным.

— Да, — честно сказала Шарлотта. — Я предпочла бы не ходить.

Доминик вытянул ноги, а затем быстро встал:

— Если не возражаешь, я могу пойти с тобой. Сильно сомневаюсь, что от меня есть какая-то польза — что с простынями, что с миссис Данфи, что, конечно, на кухне.

Прогулка с Домиником была чудесной, несмотря на потоки раскаленного воздуха, подымающегося от тротуара под лучами августовского солнца. Миссис Хардинг была рада видеть их, хотя на этот раз сплетен не было — ни одной. Возможно, это случилось из-за присутствия мужчины, Доминика. Она предложила им освежиться, и они с удовольствием выпили лимонаду перед обратной дорогой. Хозяйка понимала причину их спешки, хотя и сожалела, что они уходят. По крайней мере, так она сказала; но Шарлотта чувствовала, что присутствие Доминика явно стесняло ее, хотя он ей очень понравился… а какой женщине он не нравился?

По дороге домой Доминик казался обескураженным молчаливостью миссис Хардинг. Он сказал, что слышал, якобы она была самой лучшей сплетницей в округе, и что она его очень разочаровала. Шарлотта попыталась объяснить ему, что именно, как ей казалось, являлось причиной этого, и закончила объяснения, угощая его лучшими историями, какие только могла вспомнить, к его огромному удовольствию. Доминик хохотал как ребенок, а Шарлотта была на седьмом небе от счастья.

Дома они обнаружили пребывающую в ярости Сару. Папа был белый, ни единой кровинки в лице, Эмили молчала, а мама ушла на кухню.

Счастье сразу же испарилось, как будто дверь для него с треском захлопнулась. Хотя Доминик продолжал улыбаться, словно не видя изменений.

— Что случилось? — спросил он, проходя через комнату, чтобы открыть большие окна. — Вам нужен свежий воздух. Сегодня великолепный день. — Затем он обернулся, его взгляд затуманился. — Вы все еще думаете о Лили? Уверен, она не хочет, чтобы мы горевали весь остаток лета.

— Остаток лета здесь ни при чем, Доминик, — мрачно сказала Сара. — И это не имеет никакого отношения к Лили. По крайней мере, в том смысле, который ты имеешь в виду. Этот мерзкий полицейский снова был здесь.

Шарлотта рассердилась. Затем она посмотрела на лицо папы. Он был не просто в гневе, он был по-настоящему расстроен.

— Почему, папа? Разве мы не сказали ему все, что знали?

Он нахмурился и отвернулся от нее.

— Выглядит так, как будто они не согласны, что это был тот парень, с которым Лили вышла прогуляться. Но если это был не он, тогда какой-то другой сумасшедший.

— Но они же не могут представить себе, что мы имеем какое-то отношение к этому убийству, — недоверчиво произнес Доминик.

— Я не знаю, что они там себе представляют, — резко ответил Эдвард. — Лично я думаю, они используют нас, прикрываясь расследованием, чтобы удовлетворить свое любопытство.

— О чем они спрашивали? — Взгляд Шарлотты метался от одного к другому. — Если они вели себя нахально, мы не обязаны отвечать, так? Выгоните их из дома.

— Тебе хорошо говорить! — вскрикнула Сара. — Тебя не было дома.

— Тебя тоже могло не быть, если бы ты пошла со мной. — Шарлотта старалась говорить мягко. Она была довольна, что вместо Сары пошел Доминик, но осадок от чувства обиды за испорченный вечер еще оставался.

— Не беспокойся, ты ничего не пропустила. — Сара потрясла головой. — Он вернется, чтобы видеть тебя…

— Но я ничего не знаю!

— …и Доминика.

Шарлотта повернулась к Эдварду:

— Папа, что я могу ему сказать? Насколько помню, я даже не видела Лили в этот день. — Она вдруг почувствовала острый приступ стыда. — И я никогда не знала ее хорошо.

— Я не знаю, что он хочет. — Тревога Эдварда снова стала заметнее, чем его гнев. Он задавал много странных вопросов — и обо мне, и о Мэддоке — и очень хотел поговорить с Домиником.

Доминик нахмурился, и вспышка беспокойства отразилась на его лице.

— Насчет других жертв?.. Не Лили?

— Не будь дураком! — рассердилась Сара. — Полиция никак не может связать тебя с этим делом. Но, может, ты видел что-то, каких-нибудь странных людей, шатающихся по улице… В конце концов, ты ходишь по этой улице почти каждый день.

Новая, отвратительная мысль пришла в голову Шарлотте. Могут ли полицейские быть настолько идиотски глупыми, настолько слепыми, чтобы подумать, что это один из них?.. Доминик и папа довольно часто уходили из дома, ходили через Кейтер-стрит…

Сара прочла эти мысли на ее лице.

— Я быстро смогу разубедить их в этом идиотизме, — сказала она с яростью. — Я знаю Доминика слишком хорошо. Он не из тех мужчин, которые заглядываются на служанок, тем более пристают к ним. Он не из тех, кто не может контролировать страсти, обуревающие их. Он приличный, порядочный мужчина, и такие недостойные вещи не могут прийти ему в голову.

Шарлотта повернулась к Доминику и уловила мгновенно промелькнувшие на его лице боль и досаду, как будто он упустил что-то бесценное. Она не поняла тогда, было ли это видение страсти — или опасности.

Прошло немногим более часа, когда вернулся Питт. На этот раз он привел с собой человека, которого Шарлотта никогда раньше не видела. Тот был очень кратко представлен ей как сержант Флэк. Сержант был худой, среднего роста, но рядом с Питтом казался еще меньше. Он оставался молчаливым, хотя его оценивающий взгляд все время блуждал по комнате.

— Добрый вечер, мистер Питт, — ровным тоном сказала Шарлотта. Она решила, что не будет раздражаться и постарается отпустить его как можно скорее, насколько это будет возможно. — Я очень сожалею, что вы обеспокоили себя, решив вернуться сюда, так как я вполне уверена, что ничем больше помочь вам не могу. Однако, конечно, я отвечу на любые ваши вопросы. — Возможно, это было несколько опрометчиво. Она не должна позволять ему быть нахальным.

— Вы будете удивлены, узнав, что можете быть полезной для нас, — ответил Питт.

Он повернулся к сержанту и приказал ему идти на кухню опрашивать Мэддока, миссис Данфи и Дору. Затем снова посмотрел на Шарлотту. Инспектор казался полностью спокойным, что само по себе раздражало. Он должен был быть немного… впечатлен. В конце концов, Питт, простой полицейский, находился в доме тех, кто гораздо выше его по социальному статусу.

— Что бы вы желали знать? — холодно спросила Шарлотта.

Питт очаровательно улыбнулся.

— Имя и все подробности о сумасшедшем, который убивал молодых женщин на улице, соседней с вашей, — ответил он. — Конечно, предполагая, что это был один и тот же человек и что это не было копией преступления, совершенного другим человеком.

Шарлотте было несколько странно смотреть на него, встречать его взгляд.

— Что вы имеете в виду?

— Что иногда люди слышат о преступлении, особенно если оно особо отвратительно, и это подает им мысль решить свои собственные проблемы тем же способом. Избавиться от кого-либо, кто стоит на их пути, от чьей смерти они могут выиграть финансово или как-то иначе, и… — Он щелкнул пальцами. — И вот мы получаем второе убийство, или третье, или что-нибудь в этом роде. Второй убийца ожидает, что вся вина падет на первого.

— В ваших устах это звучит так прозаично, — сказала Шарлотта с отвращением.

— Это проза, мисс Эллисон. Так это или не так, но я должен опрашивать людей до тех пор, пока не исчерпаю некоторые из наиболее очевидных версий.

— Какие версии вы имеете в виду? — спросила Шарлотта и тут же пожалела об этом. Ей не хотелось поощрять инспектора, и, если быть честной, она немного боялась его ответа.

— Три молодые женщины были удавлены проволокой в этом районе в течение нескольких последних месяцев. Первое, что приходит в голову, — это работа какого-то маньяка.

— Я бы подумала, что это и есть ответ, — сказала Шарлотта с облегчением. — Почему вы должны придумывать какие-то другие версии? Почему бы вам не перенести ваши опросы в места, где обитают такие люди?.. Я имею в виду таких людей, которые способны… — Она нащупывала точное определение. — Преступный мир.

— Вы подразумеваете так называемое дно общества, или «преисподнюю»? — Питт улыбнулся слегка иронически. В его голосе слышались горькая насмешка и нотки легкого превосходства. — Как вы представляете себе эту «преисподнюю», мисс Эллисон? Что-то, куда можно попасть, открыв люк канализационной трубы?

— Нет, конечно, нет, — резко перебила Шарлотта. — Я, конечно, имею очень смутное представление об этом мире. Он вряд ли пересекается с моим. Но я знаю очень хорошо, что существует особый мир преступных элементов, чьи стандарты абсолютно отличны от… — Она смотрела на него испепеляющим взглядом. — По крайней мере, от моих.

— О, абсолютно отличны, мисс Эллисон, — согласился инспектор, все еще улыбаясь, но в его взгляде появилась жесткость. — Хотя вы не уточнили, имели ли вы в виду моральные стандарты или же стандарты жизненные. Впрочем, это неважно, они не так уж далеки друг от друга, как предполагают эти слова. Размышляя над этим, я пришел к выводу, что между ними существует симбиоз.

— Симбиоз? — не поверила она.

Питт неправильно понял ее, решив, что она не знает значения этого слова.

— Они зависят друг от друга, мисс Эллисон. Сосуществование. Они кормят друг друга, живут друг за счет друга.

— Я знаю, что это слово значит. — Шарлотта рассердилась. — Просто мне странно, что вы выбрали его при данных обстоятельствах. Нищета не обязательно ведет к преступлению. Есть много бедных людей, которые также честны, как и я.

На лице инспектора появилась широкая улыбка.

— Вы находите это развлекательным, мистер Питт? — холодно спросила девушка. — Я сказала так потому, что забыла: вы не знаете меня достаточно хорошо, чтобы судить о моих стандартах. Но, по крайней мере, вы знаете, что я не затягивала петлю вокруг шеи молодых женщин на улице!

Питт посмотрел на нее, на ее тонкую талию, худые руки и запястья.

— Да, — согласился он. — Я сомневаюсь, что у вас достаточно сил для этого.

— Ваше чувство юмора оскорбительно, мистер Питт. — Шарлотта пыталась взглядом унизить его, но так как он был выше шести футов, а она на добрых полфута ниже, ей это не удалось. — И ни капельки это не смешно, — закончила она.

— Я не пытался рассмешить вас, мисс Эллисон, равно как не пытался быть остроумным. — Он снова стал серьезным. — И я сильно сомневаюсь в том, что вы когда-нибудь в своей жизни видели настоящую нищету.

— Я видела.

— Видели? — Его неверие было очевидным. — Вы видели детей шести или семи лет, собирающих милостыню или ворующих пищу для того, чтобы выжить? Спящих в сточных канавах или на обочинах дорог, до нитки промокших под дождем, не имеющих ничего, кроме каких-то рваных тряпок, в которые они укутаны? Как вы полагаете, что случилось с ними? Сколько времени, вы думаете, пройдет, прежде чем они, недокормленные, шести лет от роду, одинокие на улицах, умрут от голода и холода? Маленький бродяга не обучен ничему, кроме как выживать; он не умеет ни читать, ни писать, он передается от одного человека к другому до тех пор, пока оказывается никому не нужным. Что, вы думаете, скорее всего, случится с ним? Либо он умрет… и поверьте мне, я видел много этих маленьких телец, лежащих на задворках улиц, умерших от холода и голода… либо ему повезет и какой-нибудь трубочист или воспитатель возьмет его в свои руки.

Вопреки собственным намерениям Шарлотта позволила своей жалости преодолеть гнев.

— При чем здесь воспитатель?

— Так в преступном мире называют того, кто подбирает бедных детей с улицы, — продолжал Питт, — кормит их, дает им крышу над головой и как-то обеспечивает их безопасность. В общем, предоставляет им место. Затем постепенно, пользуясь их благодарностью, он учит их воровству, учит искусству кражи. Сначала они выходят с одним из старших мальчиков и наблюдают за его работой — что-то очень простое, с чего можно начинать. Это могут быть шелковые носовые платки, например. Затем они учатся воровать что-то более существенное. Наиболее умные достигают успеха, вытаскивая из карманов цепочки от часов или печатки. По-настоящему первоклассный учитель имеет свою школу. Он развешивает старые пальто вдоль комнаты, шелковые платки выглядывают из каждого кармана, и мальчики вытаскивают их один за одним, тренируясь в своем мастерстве. Или он использует манекен в пальто с пришитыми к нему колокольчиками в разных местах, которые звенят при самом легком покачивании. Или он сам стоит спиной к мальчикам. Те, кто успешно вытащит платок, хорошо награждаются; те же, кто не сумел этого сделать, наказываются. Смелый и инициативный воспитанник с проворными пальцами приносит себе и своему хозяину неплохой доход — до тех пор, пока он не вырастет или не потеряет ловкость рук.

Шарлотта ужаснулась от таких страданий детей и была зла на полицейского за то, что он заставил ее взглянуть на такие вещи.

— Что случается с ним потом? Он голодает? — Ей не хотелось знать это, но в то же время она не могла не спросить.

— Возможно, после окончания школы он станет грабителем или, если он достаточно умен, присоединится к группе карманников, шикарной шайке…

— Что?

— Шикарная шайка — вершина карьеры карманника. Они прилично одеты, снимают комнаты в районах для среднего класса. Имеют любовниц, которых они заводят, еще когда им тринадцать-четырнадцать лет… почти всегда девочек постарше их. Странно, но они обычно верны друг другу и рассматривают это сожительство как брак. Они работают группами от трех до шести человек. Каждый принимает участие в подготовке и выполнении грабежа. Очень часто они грабят женщин.

— Откуда вы все это знаете? И раз вы знаете об этом, то почему не арестуете их, чтобы предотвратить грабеж?

— Мы их арестовываем, — пробурчал Питт. — Почти все из них провели какое-то время в тюрьме.

Шарлотту трясло.

— Что за ужасная жизнь… Уж лучше быть трубочистом. Вы упомянули что-то о трубочистах? Это, по крайней мере, честная работа.

— Дорогая мисс Эллисон, найти честного трубочиста очень трудно. Более умная и значительно более опытная, чем вы, женщина, возможно, найдет такого… Вы когда-нибудь бывали в каминной трубе?

Шарлотта подняла брови, глядя на него презрительным, холодным взглядом:

— У вас странные представления о занятиях приличной женщины, мистер Питт. Но если вам нужен ответ — тогда нет, я никогда не лазила внутрь камина.

— Нет. — Его совершенно не смущал ее тон. Он снова осмотрел ее снизу доверху, и Шарлотта вдруг обнаружила, что покраснела от его взгляда. — Вы не подходите, — сказал он. — Вы слишком высокая и слишком большая.

Это разглядывание начало ее бесить.

— О, у вас великолепная талия, но, — его взгляд остановился на плечах и груди, затем пошел вниз, — все остальное определенно застрянет в каминной трубе; коленная чашечка сломается; сажа набьется в рот, нос, глаза, легкие…

— Звучит ужасно, но не бесчестно, если речь не идет о трубочисте, который имеет помощника, выполняющего всю работу. И, как вы указали, они вряд ли будут воровать сами.

— Мисс Эллисон, ни один профессиональный взломщик не грабит дом прежде, чем получит информацию о доме, расположении комнат и о том, где находятся ценные вещи. Можете ли вы придумать лучший способ получения этой информации, чем проникновение в дом через каминную систему?

— Вы имеете в виду… Но это же ужасно!

— Конечно, это ужасно, мисс Эллисон. Все ужасно! — Питт начал злиться. — Нищета и преступления, одиночество, грязь, хроническая болезнь, пьянство, проституция, попрошайничество… Люди крадут, подделывают деньги и письма, занимаются мошенничеством и проституцией, но редко убивают, если только их не подтолкнут к этому. Я не вижу никакой выгоды в убийстве трех беспомощных девушек на Кейтер-стрит. Их даже не ограбили.

Шарлотта не могла оторвать от него взгляд. Она ощущала смесь восхищения и ужаса. Девушка мысленно отталкивала его от себя, и то, что он говорил, пугало ее.

— Что вы имеете в виду? Что вы предлагаете? Их же убили!

— О да. Я говорю, что убийца, о котором вы думаете — из «преисподней», из преступного мира, — убивает ради выгоды. Он не будет рисковать своей шеей ради развлечения. Он может убить, чтобы его не поймали, и только если это будет необходимо. Гораздо лучше для него будет просто оглушить свою жертву, лишить ее подвижности. Он сначала выслеживает добычу, выбирая тех людей, у кого есть деньги.

— Тогда почему?.. — Новый мир открылся перед Шарлоттой, грязный и непонятный, все перепутавший, вторгшийся в ее безопасную жизнь, изменивший понятия, которые она считала устойчивыми.

Питт смотрел на нее с еле заметной легкой улыбкой, как будто между ними уже установилось взаимопонимание.

— Если бы я знал почему, то, возможно, уже догадался бы, кто убийца. Но его причина — не простая и не такая ясная, как грабеж или мщение. Что-то более сложное, схороненное глубоко в душе.

Шарлотта была напутана. Питт не нравился ей, не нравилась его фамильярность, его вторжение в ее эмоции. Ей не нравилось, что он заставил ее узнать то, что она узнавать не хотела.

— Я думаю, вам лучше уйти, мистер Питт. Не знаю, что я могла бы вам рассказать. Помнится, вы хотели увидеть мистера Кордэ, хотя, я уверена, он тоже ничего не знает. Возможно, вам стоит обратить внимание на других девушек… которые были убиты. — Она глубоко вдохнула и попыталась успокоиться.

— Я буду обращать внимание на все, мисс Эллисон. Да, я хотел бы видеть мистера Кордэ. Может быть, вы будете так любезны и скажете Мэддоку, чтобы тот нашел его?

Вечер не был приятным. Доминик не рассказывал никому, о чем его спрашивал Питт, хотя Эдвард давил на него как мог, насколько позволяла его вежливость. Доминик оставался молчаливым, что само по себе вызывало беспокойство, поскольку это было не в его характере. Шарлотта даже думать об этом боялась. Она гнала от себя мысли о том, что Питт обнаружил что-то, что тревожило Доминика; что-то, чего он стыдился. Конечно, это никак не могло быть связано со смертью Лили или других девушек. Но каждый знал, что мужчины, даже лучшие из них, иногда занимались делами, о которых никому не было известно. Такова природа мужчин; все об этом знали, но никогда не обсуждали, чтобы не расстраиваться.

Шарлотта нарочно болтала о всякой всячине, понимая, что иногда несет полную чушь; но лучше чушь, чем длинные остановки в разговоре, когда в голову лезут совсем другие мысли.

Несмотря на усталость, ночью она спала плохо, проснулась поздно и вынуждена была торопиться, чтобы подготовиться к походу в церковь. Она никогда не любила церковь, считая ее слишком формальной и напыщенной, пропитанной атмосферой строгой правильности. Даже вежливые приветствия, которыми обменивались прихожане, были скорее ритуальными, чем дружественными. Церковная служба всегда строилась по одному и тому же формату; Шарлотта однажды обнаружила, что она повторяет слова молитв и псалмы, как попугай. Она могла прочитать всю службу автоматически, если только не задумывалась о чем-либо. Как только девушка останавливалась, то вынуждена была лезть в книгу за словами и продолжать снова автоматически петь.

И, конечно, викарий читал проповедь. Обычно она была о грехе и о необходимости раскаяния. Его любимым сюжетом была женщина, пойманная на измене мужу, и он всегда выводил из своего рассказа не ту мораль, что выводила для себя Шарлотта. Почему мужчин никогда не ловят на измене? Во всех притчах, которые она слышала, именно женщины совершали измену, а мужчины их ловили и обвиняли! А как насчет мужчин, которые были с ними? Почему женщины не забрасывают их камнями? Много лет назад она спросила об этом папу. Тот удивился и ответил, чтобы она не смешила людей.

Сегодня викарий произносил свою обычную проповедь. Фактически она оказалась даже хуже, чем обычно. Ее название было «Благословен тот, кто чист сердцем», но по содержанию следовало скорее «Благословен тот, кто чист в делах своих». Викарий долго осуждал грязные дела. И чем больше он говорил о проститутках и гулящих женщинах, тем больше мысли Шарлотты отвлекались на бедных детей, о которых ей говорил этот ужасный Питт. Детей, которые были выброшены на произвол судьбы и оставлены на улице голодать в том возрасте, когда она и ее сестры учились читать и писать под руководством мисс Симс в школьных классах. Она думала о молодых женщинах, брошенных на произвол судьбы с маленькими детьми. Как еще они могли жить?

Конечно, бранные слова не были в ее обиходе, но в это утро Шарлотта готова была послать мистера Питта ко всем чертям за то, что он заставил ее узнать о таких вещах. Она сидела на жесткой церковной скамейке и смотрела на викария. От всего того, что он говорил, ее мутило. Шарлотта никогда не любила его, а к концу утренней проповеди ненавидела со всей страстностью. Это угнетало и пугало ее. Она всегда была уверена, что это очень не по-христиански и не по-женски — ненавидеть кого бы то ни было так сильно; и, тем не менее, это чувство жило в ней. И она считала его справедливым.

Шарлотта посмотрела вверх на место для органиста и увидела бледное лицо Марты Преббл, когда та играла заключительный гимн. Видно было, что ей тоже скучно и грустно.

Воскресный обед не удался. Остаток дня был проведен словно по инерции. Завтра бабушка возвращается от Сюзанны, что тоже не обещало большого удовольствия.

Понедельник оказался еще хуже, чем воскресенье. В десять часов приехала бабушка, бормоча жуткие предсказания о падении нравственности в квартале, в среднем классе и во всем мире. Мораль катится вниз с огромной скоростью, и всех ожидают жуткие катастрофы.

Едва успели распаковать вещи и устроить бабушку в ее комнату на верхнем этаже, как снова появился инспектор Питт, и с ним молчаливый сержант Флэк. Сара отсутствовала — ей нужно было заниматься благотворительностью или чем-то в этом роде. Эмили отправилась к портнихе — нужно было что-то подправить в одежде для новой встречи с Джорджем Эшвордом. В действительности ей надо бы иметь больше здравого смысла. Эмили уже должна была понять, что он игрок, донжуан или того хуже, и все это могло принести разве то, что ее репутация будет разрушена. И как раз в это время мама была наверху, пытаясь привести бабушку в спокойное состояние и оставить ее одну, пока она не испортила жизнь остальным членам семьи.

Меньше всего Шарлотте хотелось видеть инспектора Питта.

Он вошел в комнату для утренних приемов, заполнив собой дверной проем. Пальто нараспашку, волосы, как всегда, торчат в разные стороны. Его приветливость раздражала Шарлотту сверх всякой меры.

— Что вы хотите, мистер Питт?

Правильнее было бы сказать «инспектор Питт», но его это не беспокоило, и он ее не поправил. Шарлотта же собиралась показать таким обращением свое неуважение к нему.

— Доброе утро, мисс Эллисон. Великолепный летний день. Ваш отец дома?

— Конечно, нет. Сегодня же понедельник. Как и большинство других уважаемых людей, он в городе. То, что мы не относимся к рабочему классу, еще не означает, что мы не работаем.

Инспектор широко улыбнулся, обнажив здоровые зубы:

— Что за удовольствие говорить с вами, мисс Эллисон. Я здесь тоже по работе, но если ваш отец отсутствует, я вынужден буду задать несколько вопросов вам.

— Ну, если вы должны…

— Я не расследую убийства ради удовольствия. — Улыбка исчезла, хотя юмор остался. В его голосе послышались гневные и печальные ноты. — В этом мало радости, но дело есть дело.

— Я уже говорила, как мало я знаю, — с раздражением сказала Шарлотта. — Несколько раз. Если вы не можете раскрыть преступление, то, возможно, вам стоит сдаться и передать это дело кому-то еще. Тому, кто сможет.

Питт проигнорировал ее грубость.

— Она была красивой, Лили Митчелл?

— Разве вы ее не видели? — удивилась Шарлотта.

Он грустно улыбнулся, как будто пожалел ее:

— Да, мисс Эллисон, я видел ее, но тогда она не была красивой. Ее лицо опухло и посинело, вся она была искалечена, ее язык…

— Остановитесь! — Шарлотта вдруг услышала собственный голос, больше походивший на ор.

— Тогда будьте любезны, пожалуйста, поступитесь своей гордостью, — Питт говорил тихо, спокойно, — и помогите мне найти того, кто так изувечил ее, до того, как он изувечит кого-то еще.

Шарлотта рассердилась на него и на себя, ей было обидно и стыдно.

— Да, конечно, — быстро сказала она и отвернулась, чтобы инспектор не мог видеть ее лицо и, более того, чтобы самой не видеть Питта. — Да, Лили была очень красивой, у нее была очень нежная кожа. — Шарлотта дрожала и чувствовала, что заболевает, когда пытается представить себе эту вздувшуюся от синяков кожу. Она заставила себя выбросить этот ужас из головы. — У нее не было пятен на теле, и она не выглядела болезненной. Приятный мягкий голос… Мне кажется, она приехала откуда-то.

— Дербишир.

— О!

— Она дружила с другими слугами?

— Да. Мне кажется, что так. Мы никогда не слышали о вражде между ними.

— С Мэддоком?

Шарлотта обернулась, чтобы посмотреть на него. Мысли, обозначившиеся на ее лице, возникли слишком быстро, чтобы скрыть их.

— Вы имеете в виду?..

— Именно. Мэддок любил ее? Желал ее?

Шарлотта никогда не раздумывала о том, что Мэддок может питать к кому-либо такие чувства. Власть над слугами — возможно, но желание… Ревность…

Мэддок был вежливым дворецким, носил ливрею, нес ответственность за дом. Но он был мужчиной и — она в первый раз подумала об этом — в возрасте, вероятно, не более тридцати пяти, немногим старше Доминика. Что за абсурдная мысль! Думать о нем и сравнивать с Домиником…

Питт ждал, наблюдая за ее лицом.

— Я вижу, эта мысль нова для вас, но после ее обдумывания она становится не чуждой вам.

Было бессмысленно лгать ему.

— Нет. Я помню, кто что говорил. Миссис Данфи… в ночь, когда Лили… пропала. Она сказала, что Мэддок… любил Лили, что он не одобряет Джека Броди за то, что тот пригласил Лили. Но это могло значить только одно: он боялся потерять хорошую исполнительницу. Требуется много времени, чтобы обучить новую служанку, вы знаете… — Шарлотта не хотела навредить Мэддоку. Она не могла вообразить себе, что Мэддок преследовал девушку и потом сделал это с ней. А может, могла?

— Но Мэддок выходил в тот вечер на улицу? — продолжал спрашивать Питт.

— Ну конечно! Вы же знаете это. Он пошел искать ее, потому что она опаздывала. Любой хороший дворецкий сделал бы то же самое.

— В какое время?

— Я не уверена… Почему бы вам не спросить его? — Шарлотта поняла в тот же самый момент, когда задавала этот вопрос, что это глупо. Если Мэддок был в чем-то виновен… нет, конечно, он не был, но если бы и был, то вряд ли он сказал бы Питту правду об этом. — Извините. — Почему она должна извиняться перед этим полицейским? — Спросите миссис Данфи, — с трудом продолжила Шарлотта. — Мне кажется, было немногим больше десяти, но меня не было на кухне, и я ничего не видела.

— Я уже спрашивал миссис Данфи, — ответил Питт, — но я люблю получать подтверждения из разных источников. К тому же ее память, по ее собственному утверждению, не очень надежна. Она очень расстроена всеми этими событиями.

— А вы думаете, я не расстроена? Потому, что не рыдаю при всех подряд? Намек на то, что я не забочусь так сильно, как должна бы?

— Я вряд ли могу ожидать от вас такой любви к служанке, как от кухарки. — Питт говорил, почти не открывая рта, как будто у него внутри пряталась улыбка. — И я бы предположил, что ваша натура скорее приведет вас к гневу, чем к слезам.

— Вы считаете меня легко раздражимой? — спросила Шарлотта и тут же снова пожалела об этом. Как будто ей небезразлично, что он думает о ней. Конечно, это абсурд.

— Вы скорее не заботитесь о том, чтобы скрывать свои чувства, — рассмеялся Питт. — Не такое уж непривлекательное качество, и не так уж необычно в женщинах, особенно благородного происхождения.

Она залилась румянцем смущения и вскрикнула:

— Вы наглец!

Его широкая улыбка стала еще шире. Он смотрел прямо на нее:

— Если вы не желаете знать, что я о вас думаю, почему же спрашиваете?

Шарлотта не смогла придумать ответ на этот вопрос. Вместо этого она собралась с духом и открыто посмотрела ему в лицо.

— Хорошо, я могу поверить, что Мэддок любил Лили. Но вы же не можете утверждать, что он испытывал такие же чувства к служанке Хилтонов и, что еще менее вероятно, к Хлое Абернази? Поэтому ошибочно предполагать, что он мог убить их всех, тем более если вы приписываете ему мотив любви. Если же нет, тогда вы не имеете мотива вовсе. Я считаю, вам лучше начать все расследование снова — на базе более точных предположений. — Она хотела избавиться от него.

Инспектор не сдвинулся с места.

— Вы были одна дома в то время? — спросил он.

— Если не считать миссис Данфи и Доры. А что?

— Ваши мама и сестры были в церкви. Где были ваш отец и мистер Кордэ?

— Спросите их.

— Вы не знаете?

— Нет, не знаю.

— Но они шли домой вблизи Кейтер-стрит, и даже, возможно, по этой улице?

— Если они видели что-то, я уверена, они бы сказали вам.

— Возможно.

— Конечно, они бы сказали. Почему нет? — Ужасная мысль пришла Шарлотте в голову. — Вы не можете… Вы не можете думать, что один из них…

— Я могу думать обо всем, мисс Эллисон, и ничему не верить — до тех пор, пока нет доказательств. Но я признаю, что нет никакой причины полагать… — Питт оставил фразу незаконченной. — Однако кто-то же сделал это. Я хотел бы еще раз поговорить с Мэддоком… наедине.

Вечером все были дома, даже Эмили. Открытые большие французские окна выходили на газон и на заходящее солнце в саду. Но ароматный вечерний воздух никого не радовал; все были подавлены происходящим.

Почему-то именно Сара подвела итог тому, о чем все они думали.

— Ну, я совершенно не волнуюсь, — она приподняла голову. — Инспектор Питт кажется мне очень порядочным человеком. Вскоре он убедится, что Мэддок совершенно невиновен, как и все мы. Я даже думаю, он решит это завтра.

Шарлотта высказалась, как обычно, даже не подумав:

— Я совсем не доверяю его здравому смыслу. Он не такой, как мы.

— Мы все знаем, что инспектор — человек из другого класса, — поторопилась сказать Сара. — Но он привык иметь дело с преступниками. Он должен знать разницу между абсолютно честными слугами — такими, как Мэддок, — и головорезами, которые разгуливают по улицам и душат девочек.

— Удавливают, — поправила Шарлотта. — И существует огромная разница между головорезами, как ты их назвала, которые нападают и грабят людей, и человеком, который давит проволокой женщин, особенно служанок, у которых совершенно нечего украсть.

Доминик громко рассмеялся:

— Откуда ты знаешь, Шарлотта? Ты стала экспертом по преступлениям на почве взаимной симпатии?

— Она не знает! — загорячился Эдвард. — Она просто противоречит всем и вся, как обычно.

— О, я не согласен, — посмеивался Доминик. — Шарлотта не противоречит. Она говорит то, что знает. Она недавно провела много времени с этим полицейским парнем. Может, и научилась чему-то.

— Она вряд ли могла научиться чему-нибудь ценному или нужному для леди от этого человека. — Эдвард нахмурился и повернулся к ней: — Шарлотта, это правда? Ты виделась с инспектором?

Девушка покраснела от стыда и гнева.

— Только когда он приходил сюда по своим полицейским делам, папа. К сожалению, он дважды приходил в то время, когда никого не было дома.

— И что ты говорила ему?

— Отвечала на его вопросы, конечно. Мы почти не говорили с ним на другие темы.

— Не дерзи! Я имею в виду, что он тебя спрашивал?

— Ничего особенного. — Теперь, когда Шарлотта начала думать об этом, то поняла, что их разговор не имел непосредственного отношения к его расследованию. — Он расспрашивал меня немного о Лили, о Мэддоке…

— Он абсолютно ужасный человек. — Сара говорила с дрожью в голосе. — Действительно невыносимо, что мы должны терпеть его в доме. И я думаю, мы должны быть очень осторожны и не позволять Шарлотте беседовать с ним. Никогда не знаешь, что она может наговорить.

— Так ты хочешь, чтобы мы стояли на улице и отвечали на его вопросы? — Шарлотта полностью вышла из себя. — Если ты не позволишь ему говорить со мной, то он решит, что я знаю что-то позорное о нашей семье и могу проболтаться.

— Шарлотта! — Голос Кэролайн был негромким, но в нем слышалась твердость, что и принесло желаемый эффект.

— Я не думаю, что он ужасный, — спокойно произнес Доминик. — Фактически он мне даже нравится.

— Тебе… что? — не поверила Сара.

— Он мне нравится, — повторил Доминик. — У него есть чувство юмора, что, должно быть, редкость при такой работе. Или, возможно, это единственный способ сохранить здравый смысл…

— У тебя странный вкус в подборе друзей, Доминик, — съязвила Эмили. — Я буду тебе очень признательна, если ты не будешь приглашать его в дом.

— В настоящее время это кажется излишним, — сказал тот приятным голосом. — Выглядит так, что ему нравится Шарлотта. Сомневаюсь, что у него есть время на двоих.

Шарлотта хотела ответить, но поняла, что он дразнит ее. Она вся зарделась от смущения. Ее сердце сильно забилось, и она стала беспокоиться, не заметил ли это кто-нибудь еще.

— Доминик, сейчас неподходящее время для шуток, — упрекнула его Кэролайн. — Кажется, этот полицейский думает, что Мэддок может быть причастен к убийствам.

— Более чем просто причастен. — Эдвард был сейчас серьезен. — Я полагаю, он действительно считает, что Мэддок мог убить Лили.

— Но это нелепо! — Сара пока еще не сильно беспокоилась. Ее больше волновали разговоры в обществе, связанные с этим неудобством, позор, который нужно будет пережить. — Он не мог этого сделать.

Эмили нахмурилась, тяжело задумавшись.

Эдвард скрестил руки на груди и смотрел на них.

— Почему нет? — наконец спросил он.

Сара испуганно смотрела вверх. Никто не решался заговорить.

— Хотим мы того или нет, — продолжил Эдвард, — но убийство кем-то совершено. Вполне вероятно, что этот кто-то живет в нашем районе. Тут обычно нет таких преступников, которые нападают на людей на улицах, нет грабителей и им подобных. И ни один грабитель не станет нападать на служанку, такую как Лили. Бедное дитя, у нее не было с собой ничего стоящего… Возможно, Мэддок был до безумия влюблен в нее, и, когда она отвергла его, предпочтя молодого Броди, он потерял разум. Мы должны учитывать, что такое возможно, как бы это ни было неприятно.

— Папа, как ты можешь?! — взорвалась Сара. — Мэддок — наш дворецкий! Он работает у нас много лет! Мы знаем его…

— Тем не менее, он человек, моя дорогая, — Эдвард говорил, не повышая голоса, — и подвержен человеческим страстям и слабостям. Мы должны повернуться лицом к действительности. Отрицание ничего не изменит и никому не поможет, даже Мэддоку. А мы должны заботиться о безопасности других, особенно Доры и миссис Данфи.

Сара опустила голову:

— Ты же не думаешь о…

— Я не знаю, моя дорогая. Решать — дело полиции, не наше.

— Не нужно делать окончательного заключения. — Было очевидно, что Кэролайн расстроена. — Но мы должны быть готовы принять истину, когда она станет неизбежной.

Шарлотта не могла больше молчать.

— Мы не знаем, какова правда? Лили была удавлена, а не задушена. Удавлена проволокой. Если Мэддок вдруг потерял рассудок, зачем он носил проволоку с собой? Он же не носит ее с собой все время!

— Моя дорогая, возможно, он потерял рассудок перед тем, как вышел из дома. — Эдвард говорил очень тихо. — Мы не можем не рассматривать такую вероятность.

— Какую вероятность? — требовательно спросила Шарлотта. — Что Мэддок мог убить Лили? Конечно, он мог! Он был на улице в то время. Но также был и ты, папа. Также был и Доминик. Также там были сотни других мужчин, три четверти из которых нам не знакомы. Любой из них мог убить ее.

— Не будь глупой, Шарлотта, — резко сказал Эдвард. — Я уверен, что в других домах знают, где были их слуги в соответствующее время. И абсолютно нет причин полагать, что они были знакомы с бедняжкой Лили.

— И что… служанку Хилтонов тоже Мэддок прикончил? — Шарлотта уже забыла об уважении к старшим.

Кэролайн нахмурилась.

— Шарлотта, твое поведение становится неприличным. — Лицо Эдварда посуровело. Было видно, что он хочет закончить этот неприятный разговор. — Мы понимаем, ты предпочла бы, чтобы это был кто-то, кого мы не знаем, бродяга из какого-нибудь бедного района; но, как ты сама указала, мотив грабежа здесь не подходит. А теперь давай считать обсуждение законченным.

— Ты не можешь просто сказать, что Мэддок убил Лили, и закончить на этом обсуждение! — Шарлотта знала: она рискует тем, что отец будет очень сердит на нее, но негодование внутри ее не позволяло ей замолчать.

Эдвард открыл рот, но перед тем как он смог подобрать слова для ответа, в разговор ворвалась Эмили:

— Ты знаешь, папа, Шарлотта в чем-то права. Мэддок, возможно, и убил Лили… хотя это кажется бредом, в случае если он любил ее. Как говорится, самому же хуже, так? Но зачем он убил служанку Хилтонов и Хлою Абернази? А они были убиты первыми, до Лили. Не видно никакого смысла.

Шарлотта почувствовала прилив уважения к Эмили. Она надеялась, что та знала об этом.

— Убийство само по себе редко бывает осмысленным, Эмили. — Эдвард сердился, и это было видно по цвету его лица. Спорить с Шарлоттой было обычным делом, вошло в привычку, но когда к спору присоединяется Эмили, разговор становится невыносимым. — Это зверское преступление. Преступление, совершенное на почве животной страсти, совершенно беспричинное.

— Ты говоришь, что он сумасшедший? — Шарлотта посмотрела на отца. — Что Мэддок — бешеное животное или что он помешался на почве страсти и ничего не соображает?

— Нет, конечно! — воскликнул Эдвард. — Я не специалист по криминальным помешательствам, так же как и вы. Но я полагаю, что инспектор Питт — специалист. Это его работа, и он верит, что Мэддок виновен. Я запрещаю обсуждать эту тему в дальнейшем. Понятно?

Шарлотта вновь посмотрела на него. Взгляд его был тверд, и — могло ли такое случиться? — он тоже был испуган.

— Да, папа, — послушно сказала она.

Шарлотта привыкла к послушанию, оно было привычным. Но ее мозг восставал, путаясь от новых мыслей, бесплотные страхи обретали форму. Надвигалось что-то совершенно ужасное.