Питт находился в кабинете Мики Драммонда. Был жаркий полдень. Томас наконец пришел к выводу, что наступил тот момент, когда он больше не имеет права откладывать разговор с Драммондом о Байэме. Он тонет в трясине фактов и гипотез, и лишь немногие из них чего-то стоят. Он даже толком не знает, как был убит Уимс, не говоря уже о том, кто убил его. Кто-то навестил его в тот вечер, нашел аркебузу, порох, отыс-кал или принес с собой золотые монеты, зарядил ими ружье и выстрелил.

Но почему Уимс спокойно дал ему проделать все это у себя на глазах? Из сведений о нем у Питта создалось впечатление, что ростовщик был осторожным человеком и хорошо знал, какими опасными могут быть его клиенты, доведенные до отчаяния.

Драммонд, как обычно, стоял у окна. Питт, сунув руки в карманы, занятый своими мыслями, прислонился к краю стола.

Профессия шантажиста должна была заставить ростовщика стать еще более осторожным. Прочные засовы на единственной двери, ведущей в его контору, свидетельствовали о том, что он принял дополнительные меры. Мог ли он позволить кому-то навестить его в столь поздний час и почему сделал это?

Если получить ответы на эти вопросы, удалось бы хоть немного продвинуться вперед в поисках убийцы.

Почему тот пошел на убийство? Сильно задолжал? Эта причина казалась Питту все менее вероятной. Шантаж? Если это так, тогда под подозрением Байэм, Карсуэлл, Урбан и Латимер. Но у Урбана, пожалуй, нет мотивов. Или это он, Питт, так считает, потому что этот парень ему нравится? Томас никому еще не доложил о раме, найденной в мюзик-холле в Степни.

Шарлотта убеждена, что Карсуэлл не мог убить Уимса, и Питт с ней согласен. Так что ж тогда — Латимер? Или все же Байэм, в конце концов?

А что, если убийство совершено не из-за шантажа, а по другим мотивам — какая-то тайная и ужасная причина, связанная с самим Уимсом? Или его смерть была лишь частью задуманного плана, а настоящей жертвой был кто-то другой? Если это так, то они с Драммондом так же далеки от разгадки, как в тот первый день, когда Байэм послал за ними. Эта мысль напугала Питта.

— В чем дело? — громко спросил шеф, поморщившись. За последнее время мало какое дело тревожило его так сильно, как это, и по особой причине.

Питт понимал своего начальника, но ничем не мог ему помочь, ибо любое его вмешательство могло лишь навредить.

Он сел на краешек стола. В присутствии начальства это было явным непочтением, но оба этого не заметили. Сам Драммонд примостился на подоконнике, повернувшись спиной к солнцу.

— А что, если мотивами убийства являются не долги и не мошенничество, а что-то совсем другое? — громко промолвил Питт. — Что, если это какая-то часть личной драмы…

Драммонд нахмурился.

— Но, кажется, выяснением этого вопроса вы уже занимались — и не установили никаких родственных или личных связей. У Уимса не было ничего похожего на семью, его единственными служащими были посыльный и служанка, но никто из них не находится под подозрением. Связей с женщинами тоже как будто не было. Кто же мог быть так зол на него, что пошел на такое жестокое убийство? Уимс не оставил даже наследника.

— У него должен был быть соучастник, — решительно заявил Питт. — Он сам не мог собирать информацию для шантажа. Кто-то снабжал его ею.

Драммонд посмотрел на Питта проницательным взглядом.

— Тот, кто делал ставки? Возможно, Уимс был лишь тем, кто находил жертвы, брал с них деньги, но отдавал их кому-то другому… — Он чуть выпрямился, вдохновленный хоть маленькой, но надеждой. — И этот другой и прикончил Уимса? Возможно, процентщика обуяла жадность; может, он пригрозил ему?

— Обуяла жадность, — медленно повторил Питт. — Он был бы дураком, если бы стал выкручивать руки партнеру. Я не верю, что Уимс был глуп. Иначе он долго не продержался бы в своем бизнесе.

Драммонд прикусил губу.

— Да… но жадность… Без нее он тоже не смог бы стать ростовщиком.

Питт улыбнулся.

— Справедливое замечание.

— Если, как вы полагаете, Уимс получал свою информацию от кого-то другого, мы должны узнать, кто это был, — задумчиво продолжил Драммонд. — Нам все равно придется этим заниматься. Некто, кого мы еще не знаем, наверняка продолжит шантажировать… — Драммонд умолк, у него было лицо человека, который внезапно что-то вспомнил. Но он тут же вернулся к действительности.

Однако это не укрылось от наблюдательного Питта.

— Вы хотите сказать, начнет шантажировать, — уточнил он. — Вы так считаете? Кто-то уже пострадал?

Драммонд не ответил.

Питт заметил в нем нерешительность и по-своему понял ее. Он сочувствовал своему начальнику, его чувствам к Элинор и сложным переживаниям из-за Байэма, но был решительно против того, чтобы это мешало поискам истины.

— Байэм, — громко произнес он, как бы помогая начальнику.

— Пожалуй, что так, — наконец подтвердил Драммонд, не глядя на Питта.

Томас на мгновение задумался.

— Байэм, — повторил он. — Не понимаю, почему только он, а не все те, кого мы теперь тоже знаем.

Драммонд поднял голову.

— У вас есть какие-либо соображения?

— Возможно…

— Что же это? Ради всех святых, не говорите обиняками. Это на вас не похоже и делу не помогает.

Питт улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— Что, если Энстис не простил Байэма так открыто и благородно, как тот думает? Если он так и не оправился после смерти Лоры, более того, не забыл ее предательства и теперь тайно и изощренно мстит Байэму?

— Но почему именно сейчас? — с сомнением воскликнул Драммонд, сдвигая брови в раздумье. — Прошло двадцать лет со смерти Лоры, и все это время Энстис знал причину ее смерти.

— Непонятно, — признался Питт. — Видимо, что-то произошло, о чем они предпочитают нам не сообщать.

— Что же это? Ссора, о которой Байэм знает, но едва ли расскажет?

— Если он понял, что за всем стоит Энстис, — согласился Питт. — Возможно, Уимс был лишь прикрытием.

— Вы нашли какую-нибудь связь между Энстисом и Уимсом? — медленно произнося слова, спросил Драммонд. — Любую связь?

— Нет, но мне кажется, что мы не так ищем убийцу Уимса. Нам надо поразмышлять над этим.

Драммонд какое-то время молчал, лицо его помрачнело от неприятных раздумий.

Томас подождал еще немного и наконец решил нарушить молчание.

— Речь идет о деньгах? — спросил он.

— Что?

— С Байэма на этот раз тоже требуют деньги?

— Думаю, что нет, — промолвил расстроенный Драммонд. Он громко вздохнул. — На этот раз на него было оказано давление в его департаменте. Его заставили переменить свое решение относительно некоторых иностранных инвестиций и займов. Похоже, что так и было, если верить словам леди Байэм. Я точно не знаю.

— Вы его спрашивали?

— Конечно, спрашивал, — Драммонд слегка покрас-нел. — Он утверждает, что это отчасти политическое решение, давление на него было оказано членами «Узкого круга», причину же он отказался назвать, но сказал, что его убедили в необходимости такого решения. Он отрицал, что это шантаж.

— Но вы ему не поверили?

— Не вполне. Но я не уверен. Вам придется доказать связь Энстиса и Уимса, чтобы в нее можно было поверить. Я лично не представляю лорда Энстиса мелким шантажистом, стоящим за спиной у такого негодяя, как Уимс. Даже не знаю, как они вообще могли сблизиться.

Питт поосновательнее умостился на краю стола.

— Уимс мог просто сам найти его. У него в руках было любовное письмо Лоры Энстис к Байэму. Возможно, он попытался продать его лорду.

— Тогда-то Энстис и должен был его убить, если вообще намеревался это сделать, — вполне разумно предположил Драммонд. — Нет, Питт, это не подходит. Я понимаю, что у Уимса были сообщники помимо слуги, доставшего для него письмо. Кто-то еще снабжал его информацией. — Он бросил быстрый взгляд на Питта. — Возможно, что это кто-то из должников Уимса, как вы считаете? Какой-то бедолага решил расплатиться за свой долг информацией…

Догадка была неплохая, к тому же вполне вероятная.

— Кто-то из солидных должников, — подхватил мысль Питт. — Кто-то, кто знал про Фанни Хиллард и Карсуэлла, про работу Урбана вышибалой в мюзик-холле в Степни и про то, что Латимер берет взятки на кулачных боях и делает там ставки…

— Необязательно это должен быть один человек, — добавил Драммонд, оживляясь. — Информаторов могло быть несколько. Как только эта идея себя оправдала, Уимс мог предлагать многим из своих должников погашать долги таким образом. У него был постоянный источник нужной ему информации, а должники выплачивали не сам долг, а погашали набегавшие проценты.

— Странно, что его не прикончили еще раньше, — резко промолвил Питт.

— Но как найти эти источники информации или хотя бы доказательства, что они существуют на самом деле, а не прибегать к методу дедукции? — Драммонд скорчил гримасу. — Это не означает, что они приведут нас прямым ходом к убийце. Временами мне чертовски хочется бросить к черту это дело. Мне решительно все равно, кто убил скотину Уимса.

— Нам всем все равно, — мрачно изрек Томас. — Но мы взялись за это, чтобы доказать невиновность Байэма, не так ли?

Лицо Драммонда стало жестким, но это был скорее стыд, а не гнев. Ему нечего было сказать, тем более что-либо отрицать. Он посмотрел на Питта:

— Что вы собираетесь делать?

— Пойду снова к Байэму, попытаюсь разузнать побольше об этом письме и о том, каким образом оно попало к Уимсу.

— Вы считаете, что это важно?

— Вполне возможно. Мне следовало с самого начала обратить на это большее внимание. Я хочу найти слугу, который дал письмо Уимсу, и постараюсь выяснить, кто еще о нем знает и почему Байэма не оказалось в бумагах Уимса. Тот слишком дорожил этим письмом, чтобы так просто с ним расстаться.

— Может, он продал его, — предположил Драммонд. — Оно стоило хороших денег. Или, вполне возможно, оно оказалось в руках убийцы вместе с прочими бумагами, компрометирующими Байэма. Убийца обязательно держал бы письмо и бумаги о Байэме вместе, поскольку они дополняют друг друга. — Он прикусил губу. — Я знаю, все снова указывает на Байэма.

— Кроме одного: если бы у него оказались письмо и записи Уимса, он бы не пришел к вам за помощью. И еще — кто шантажирует его сейчас и почему?

— Из-за убийства Уимса, разумеется, — сказал Драммонд невесело. — Не ходите вокруг да около, Питт.

Томас, не ответив, соскочил со стола. Он оглянулся на Драммонда, лишь когда дошел до двери.

— Доло? жите мне потом? — спросил шеф.

— Доложу, — пообещал Питт и вышел.

Инспектор не рассчитывал застать Байэма дома до шести вечера, поэтому, когда в это время он прибыл на Белгрейв-сквер, лакей без слов впустил его в дом. Байэм не заставил его ждать и тут же принял. Он даже не пытался делать вид, что у него есть дела поважнее.

Оба стояли в библиотеке — Питт у окна спиной к свету дня, Байэм — у камина, повернувшись лицом к инспектору. Даже лучи солнца, падавшие в окно, не рассеяли тени бессонницы и тревоги на лице хозяина дома. Под глазами у него залегли темные круги.

— Что вам удалось узнать? — спросил он с присущей ему вежливостью, хотя сам был напряжен и как бы застыл в своем безукоризненном костюме. Питт не мог не заметить, как он похудел.

— Довольно много, сэр. — Томас сочувствовал этому человеку, ибо тот уже не мог скрыть того, как страдает, хотя сам навлек на себя большинство своих несчастий и является прямым виновником многих из них. — Но все же мы не располагаем рядом фактов, чтобы иметь полную картину.

— Вы не знаете, кто убил Уимса? — В голосе Байэма трепетала надежда, но она умерла прежде, чем он закончил фразу.

— Я еще не уверен, но, мне кажется, я ближе к разгадке, чем когда-либо.

Лорд опять насторожился, но не стал расспрашивать и вместо этого спросил:

— Чем я могу помочь?

— В самом начале наших встреч вы как-то сказали мне — или, во всяком случае, мистеру Драммонду, — что главным оружием Уимса против вас было письмо леди Энстис к вам, которое, к сожалению, попало в руки горничной, родственницы Уимса.

— Это верно. Возможно, она показала его Уимсу или рассказала о нем, а тот сразу понял, что может использовать его для вымогательства денег.

— Итак, он взял у горничной письмо, и, вы полагаете, оно находилось у него, иначе вы бы не платили ему так регулярно, — продолжал выяснять Питт.

Байэм был очень бледен.

— Да. У него была половина этого письма. Он показал ее мне.

— Письма мы не нашли.

— Понимаю, иначе вы не задавали бы мне эти вопросы. Чем я еще могу помочь вам?

— Вы знаете, как зовут горничную?

Байэм словно застыл, но глаза его расширились от недоумения.

— Нет, а это важно?

— Возможно.

— Господи, почему?

— Вы верите, что тот, кто взял его, сделал это случайно?

От лица Байэма отлила последняя капля крови. Лорд пошатнулся и, казалось, вот-вот рухнет на пол. Он с трудом провел языком по пересохшим губам, но продолжал молчать.

Питт ждал, гадая, какая ужасная догадка привела Байэма в почти полуобморочное состояние. Шли секунды, но тот не проронил ни слова.

— Горничная, — наконец напомнил ему Питт. — Она могла кому-нибудь рассказать о письме. А если она замужем, то ее муж мог оказаться жестоким и алчным человеком.

— Я… я не знаю, — наконец промолвил Байэм. — Это было двадцать лет назад. Вам придется узнать о ней в доме лорда Энстиса. Возможно, у дворецкого остался список прежней прислуги… или у экономки. Вы действительно считаете, что это важно? Мне кажется… это несколько притянуто за уши.

— Настолько притянуто, что тип, подобный Уимсу, получил возможность шантажировать человека вашего положения и чина? — заметил Питт. Это было не очень честно, но Томас не хотел, чтобы у Байэма создалось впечатление, будто он подозревает Энстиса, пусть даже это наименее вероятная версия.

Байэм горько усмехнулся, но, похоже, решил довольствоваться этим ядовитым замечанием как ответом.

— В таком случае вам следует встретиться с дворецким лорда Энстиса, — сказал он как-то вяло, словно от охватившей его безмерной усталости. — Надеюсь, адрес вам известен?

— У меня нет адреса загородного дома лорда, где, должно быть, находится дворецкий.

— Нет, только не в это время года. Часть прислуги остается в поместье — экономки, возможно, горничные, — а дворецкий и личный лакей всегда находятся с их светлостью. Дворецкого вы найдете в Лондоне.

— Спасибо. Я позвоню ему и узнаю, сохранился ли у него список прислуги.

— Молю Бога, чтобы вы разузнали что-нибудь полезное. Это дело становится… — Байэм внезапно умолк, то ли не желая дальше говорить об этом, то ли не найдя достаточно сильных слов, чтобы выразить то, что он чувствует.

— Благодарю вас, сэр, — тихо промолвил Питт.

— Всё, я вам больше не нужен?

— Нет, сэр. Пока всё.

Питт попрощался и оставил лорда Байэма одного. Тот продолжал стоять у холодного камина, глядя в окно на сад, где уже начало смеркаться.

Томас предпочел нанести визит Энстису в утренние часы, когда его светлость с наибольшей вероятностью будет отсутствовать. Такие, как лорд Энстис, не терпят ни блефа, ни недомолвок.

Было всего лишь десять утра, но Энстис неожиданно оказался дома. Он принял Питта в малой гостиной величественного и красивого особняка, обставленного с роскошью и изяществом, отличавшими стиль эпохи королевы Анны, — зеленые, как свежая листва, бархатные портьеры, мебель красного дерева. Единственным предметом искусства, который успел заметить Питт, была ирландская серебряная чаша удивительной красоты и чистоты линий. Он не мог не полюбоваться ею, несмотря на срочность своего визита и общее состояние неуверенности перед встречей с лордом Энстисом.

Хозяин дома стоял у стола, на котором высилась большая бронзовая конная скульптура, и смотрел на вошедшего Питта с вежливым любопытством.

— Чем могу помочь, инспектор? — В спокойном взгляде его серо-голубых глаз было легкое удивление и ни тени тревоги. Он был не более чем зрителем в чужой малоприятной трагедии.

Питт вынужден был делать вид, будто знает не больше того, что появилось в печати.

— Я расследую убийство ростовщика, милорд, — начал он.

— Неприятная обязанность. Но люди подобной профессии довольно часто так кончают. — Энстис, казалось, проявлял лишь вежливое любопытство. Питт знал, что учтивости и терпения лорда хватит ненадолго, если в их беседе не промелькнет хоть что-то, в какой то мере могущее задеть и его самого.

— Они люди осторожные, нечасто испытывают судьбу и не переходят границы, за которыми их жизни может угрожать опасность, — пояснил Питт и удивился, почему у него так пересохло в горле. — Уимс преуспевал в течение долгого времени. Он получал свою информацию от слуг, которым удавалось разузнать что-либо о личных делах своих господ, и старался использовать любые сведения в своих целях.

На лице Энстиса появилась гримаса брезгливости.

— Если вы ищете у меня сочувствия, инспектор, то напрасно, я вас разочарую. Это лишь справедливо, когда подобные негодяи становятся жертвами собственных козней.

— Дело не в этом, сэр, — покачал головой Питт. — Мне самому не хочется знать, кто с ним расправился. Но это мой долг, и мы не можем позволить каждому вершить суд, как ему захочется. В данном случае мы можем согласиться, а в остальных?

— Разделяю ваше мнение, инспектор, можете не убеждать меня. Но какое это имеет отношение ко мне?

— Одна из служанок, которой я интересуюсь, когда-то служила в вашем доме. — Питт пристально следил за Энстисом, ожидая его реакции. Но таковой не последовало.

— Разве? Вы уверены в этом? Меня никто не шантажирует, инспектор. — Энстис не спорил и не возражал, на лице его была насмешливая улыбка и не замечалось никакого беспокойства.

— Я рад, что вы не стали жертвой шантажа, — также с улыбкой ответил Питт. — Но кое-кому, кто был гостем в вашем доме много лет назад, не повезло.

— О, кто же это?

Это была первая ошибка Энстиса, хотя и не столь серьезная.

— Я уверен, милорд, вы поймете меня, если я не отвечу на ваш вопрос, — вежливо сказал Питт. — Это конфиденциальные сведения, и я должен именно так к ним относиться.

— Разумеется. — Энстис пожал плечами. — Глупо было с моей стороны спрашивать. Я не подумал. Да и чувство вины заставило. Я обязан отвечать за то, что кто-то из моих гостей пострадал в моем доме от подобного оскорбления. — Он переменил позу и немного расслабился, но не предложил Питту сесть. Видимо, он считал, что не может принимать полицейского так, как своего знакомого. — Чем я могу быть вам полезен? Вы сказали, что это произошло много лет назад?

— Да. Если вы спросите вашего дворецкого, он может найти записи или просто вспомнить. Он даже может знать, где живут многие из старых слуг.

— Возможно, — согласился Энстис. — Но я мало надеюсь на успех, инспектор. Слуги иногда подолгу служат в одном доме, однако в большинстве своем они часто меняют место работы, и это очень прискорбно. Те, кто любит посплетничать, переходят из дома в дом, опускаясь все ниже, и вскоре вообще оказываются на панели. Многих уже нет в живых. Но все же попробуйте поговорить с Уотерсоном, если хотите. Я позову его. — И не ожидая, что ответит ему Питт, он дернул за шнур звонка.

Уотерсон оказался человеком, сознающим свое достоинство. Томас не сомневался, что у него есть чувство юмора, — это было написано на его лице. Инспектору он сразу понравился. Энстис велел ему провести Питта в свою каморку при кухне, где дворецкий тут же предложил Питту чай с печеньем — весьма не-обычное проявление внимания к полицейскому. Затем он принялся вспоминать всю домашнюю прислугу, перебывавшую в поместье за последние двадцать лет.

Старый дворецкий был высок, худощав и сед как лунь. Если бы не почтительность и привычка держаться в тени, он вполне мог сойти за аристократа и владельца этого особняка. Тонкие черты лица облагораживали его, чего нельзя было сказать о грубоватой внешности Энстиса. Но у Уотерсона не было ни живости, ни воли, ни блестящего ума его господина. Посмотрев на них, стоящих рядом, каждый безошибочно угадал бы в Энстисе лидера. Таким создала его природа и сделало общество.

— Возможно, мне нужна горничная или, вернее, личная горничная госпожи, — подсказал дворецкому Питт, попивая чай. Тот был горячий, крепкой заварки и подан в фаянсовых чашках.

— Значит, вас интересуют времена, когда леди Энстис еще была жива, — медленно произнес Уотерсон, откидываясь на спинку стула и задумчиво глядя в потолок. — Это время непросто забыть. Давайте посмотрим… у нас тогда служила юная Дейзи Коттерил, она и сейчас у нас, только теперь в качестве главной прачки. Затем Бесси Маркхэм. Она вышла замуж за лакея из другого дома и, заведя семью, покинула нас. Теперь здесь работает ее дочь, ей лет двадцать. — Он наморщил лоб, вспоминая далее. — Помню еще Лайзу Кобб. Она тоже вскоре ушла; сказала, что по семейным обстоятельствам. Такое тоже случается, но редко. Девушки не уходят с хорошего места только потому, что в семье что-то неладно. — Он посмотрел на Питта. — Обычно для них работа дороже всего. Это постоянный заработок, свои деньги. Как помню, она не была особо прилежной девицей, голова ее была всегда занята чем-то другим, а не работой. Все искала чего-то получше. Да, Лайза Кобб — это та, кто вам нужен.

— Я вам очень признателен, мистер Уотерсон. Вы не подскажете мне, как ее найти?

Голубые глаза дворецкого удивленно округлились.

— Прямо сейчас?

— Да, если это возможно. — Питт взял последний бисквит. Они оказались удивительно вкусными.

— Попробую вспомнить… — Уотерсон снова посмотрел в потолок и сосредоточенно молчал несколько минут. — Сам я адреса ее не знаю, а вот Фозерхилл, экономка в доме номер 25, что напротив, возможно, скажет вам. Они двоюродные сестры или что-то вроде этого. Если хотите, я черкну ей записочку и порекомендую вас.

— Это очень великодушно с вашей стороны. — Питт действительно был удивлен и благодарен. — Очень великодушно.

Он посидел для приличия еще минут пятнадцать, рассказывая Уотерсону невинные эпизоды из своей профессиональный жизни, ибо дворецкий проявил на сей раз интерес настоящего простолюдина к работе полицейского детектива, которая хотя и вызывала недоверие, но вместе с тем чертовски интересовала всех.

Наконец Томас откланялся и направился через улицу в дом номер 25.

Миссис Фозерхилл, качая головой и ахая, переправила его еще к одному возможному источнику информации о нынешнем местонахождении Лайзы Кобб.

Итак, лишь к полудню следующего дня Питт наконец нашел Лайзу в пропахшем рыбой магазинчике в Байлингсгейте. Он увидел за прилавком крупную женщину с натруженными красными руками и грубым лицом, которое, возможно, и было миловидным двадцать лет назад. Теперь же оно выглядело обветренным, обрюзгшим и неприветливым. Питт сразу догадался, что перед ним та, кого он ищет. Одного взгляда было достаточно, чтобы вспомнить более или менее не пострадавшую от выстрела половину лица ростовщика Уимса.

Питт находился перед прилавком, на котором с одной стороны стояли весы, а с другой лежали толстая деревянная доска и нож для рубки рыбы, и про себя гадал, как лучше начать разговор. Если он начнет с прямого вопроса, Лайза может повернуться и уйти внутрь магазина. Дверь за ее спиной была открыта, а между нею и Питтом был прилавок.

Возможно, она так же жадна до денег, как и ее покойный родственник?

— Добрый день, мэм, — вежливо начал Томас, чувствуя, как плохо у него это получается.

— Добрый, — ответила женщина, с некоторым недоверием глядя на него. Она не привыкла, чтобы ее покупатели были столь вежливы.

— Я представитель закона, — слукавил Питт и увидел неприязнь и подозрительность в ее выцветших глазах. — Я разыскиваю наследника или наследницу джентльмена, который недавно скончался, — на ходу импровизировал инспектор. — И если мне будет позволено заметить, вы так напоминаете мне покойного, что я, пожалуй, на вас и остановлюсь.

— Я никого не хоронила, — возразила женщина, но резкости в ее тоне поубавилось. — Кто умер?

— Некий мистер Уильямс Уимс из Кларкенуэлла.

На лице женщины опять появилось раздражение. Она бросила сердитый взгляд на очередь покупательниц, которая уже образовалась за спиной Питта. На лицах у всех было неподдельное любопытство.

— Да, его убили, — с упреком сказала она. — А вы кто? Я ничего об этом не знаю. Да и не ожидаю что-либо получить после его смерти.

— А дом? — заявил Питт, изображая заинтересованность. — Может статься, вы его единственная наследница, мисс… э-э-э… миссис Кобб?

Она задумалась на несколько секунд; должно быть, мысль о доме показалась ей достаточно заманчивой.

— Да, я Лайза Кобб.

— Мне бы хотелось задать вам пару вопросов, — продолжил Питт.

— Я ничего не знаю о его смерти. — Ее сердитый взгляд был направлен не на Питта, а на покупательниц за его спиной. — Эй, вы, уже глаза и уши навострили! — громко прикрикнула она на женщин.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь говорить о его смерти. Мне хотелось бы узнать от вас кое-что о том, что произошло много лет назад. Можем мы поговорить без посторонних?

— Да, так будет лучше. Тут слишком много любительниц совать нос не в свои дела.

— Хочу сказать тебе, Лайза Кобб, что мне нет дела, родственница ли ты того, кого убили, — насмешливо фыркнула первая из женщин в очереди. — Не распускай язык и не забывай: я могу покупать рыбу и в другой лавке.

— Ты приходишь сюда, потому что я даю тебе в кредит, чего никто, кроме меня, не делает, Мейзи Стилуэлл. Советую тебе тоже не забывать это, — резко бросила в ее сторону Лайза Кобб, затем, повернувшись, громко крикнула в открытую дверь, чтобы кто-нибудь вышел и заменил ее за прилавком.

После этого она провела Питта в душную, пахнущую рыбой заднюю комнату.

— Ну, говорите, что вам надо?

— Двадцать лет назад вы находились в услужении в загородном доме лорда Энстиса, не так ли?

— Да, я служила у них в эти годы, — осторожно согласилась она. — Ну и что из этого?

— Что там произошло? Только поподробней.

— Когда леди Энстис умерла, Роза, ее горничная, взяла кое-что из вещей леди. Ей их дали на память, в этом нет ничего дурного, — ответила Лайза. — Когда Роза умерла, а это было три года назад, вещи перешли ко мне. В них оказалось письмо. Любовное, очень страстное, как говорят. — Толстые губы Лайзы скривились в насмешливой улыбке. — Не знала, что господа пишут друг другу такие письма.

— А как получилось, что вы отдали его Уимсу?

Глаза Лайзы были проницательны и много видели.

— Я не давала ему письмо. Во всяком случае, не всё. Там было две страницы. Я продала ему одну, а другую оставила себе.

Питт почувствовал волнение.

— Вы оставили вторую страницу у себя?

Лайза внимательно посмотрела на инспектора.

— Да, а что? Вы хотите ее видеть? Это будет стоить вам… можете получить копию за пять гиней.

— Столько же вам заплатил Уимс, не так ли?

— Почему вы спрашиваете?

— Странно. Это хорошая цена. Дайте мне взглянуть на письмо. Если оно чего-либо стоит, я дам вам пять гиней.

— Покажите деньги. Что-то не похоже, чтобы у вас нашлось столько.

Питт предполагал, что за информацию придется платить, хотя не думал, что все деньги придется отдать одному человеку. Однако он все больше убеждался, что это письмо — всему разгадка. Он выудил из карманов золотую гинею, шесть монет по полгинеи и пригоршню крон, шиллингов и шестипенсовиков. Он держал их в ладони так, чтобы она видела их, но дотянуться не могла.

— Я принесу вам письмо, — сказала Лайза Кобб, бросив на него острый взгляд, и исчезла в задней комнате.

Через несколько минут женщина вернулась. Письмо она держала в одной руке, а вторую протянула за деньгами.

Питт, предварительно пересчитав деньги, отдал их ей и сам быстро схватил письмо. Развернув его, он прежде всего обратил внимание на почерк — твердый, волевой. Бесспорно, письмо писал очень эмоциональный человек.

Шолто, любовь моя!

Мы познали редкую и возвышенную страсть, испытать которую не дано никому, кроме нас с тобой. Мы не можем ни потерять ее, ни позволить отнять ее у нас. Вспоминая часы, проведенные вместе, я осознаю всю ее утонченную изысканность для души и тела. Я никому не позволю лишить меня ее экстаза.

Будь смелым! Не бойся и храни нашу тайну глубоко в своем сердце. Вспоминай о ней, как вспоминаю я в долгие часы одиночества. Думай о том, что было и что будет.

На этом письмо обрывалось, никакой подписи. За этой страницей, бесспорно, должна была следовать по меньшей мере еще одна.

Питт сжал письмо в руке. Это было страстное любовное послание, лишенное стыдливой скромности и трепетных ожиданий. Казалось, Лора Энстис была женщиной, сжигаемой страстью, уверенной в себе, своевольной и не допускающей и мысли, что ее любовь может быть безответной.

Теперь Томас понимал, как потрясло женщину то, что Байэм отверг ее, как страшно воздействовал его отказ на психическое состояние Лоры Энстис и в какую тяжелую меланхолию он ее вверг. Получи Байэм это письмо, самоубийство леди Энстис не было бы для него такой неожиданностью.

— Эй, верните письмо. Вы уже прочитали его, хватит.

Неужели Лора Энстис была человеком, живущим в мире своих фантазий? Письмо свидетельствует о том, что они с Байэмом были любовниками, между ними была физическая близость. Любой, кто прочитает это послание, не поставит это под сомнение. Видел ли Энстис письмо и, возможно, другие, похожие на него?

— Нет, — ровным голосом ответил Лайзе Питт. — Это важная улика в деле об убийстве. Пока я подержу это у себя.

— Ах ты, подлый воришка! — Лайза бросилась на инспектора, но тот был выше и сильнее. Сжав свободную руку в кулак, он достойно встретил ее выпад. Со злобным удивлением Лайза отступила. — Оно мое, — процедила она сквозь зубы.

— Это письмо не было отправлено вам почтой, и поэтому оно продолжает оставаться собственностью леди Энстис, — возразил Питт. — Поскольку та мертва, оно предположительно является собственностью наследников.

Губы Лайзы недобро скривились в презрительной усмешке.

— Значит, вы отдадите его лорду, не так ли? И ручаюсь — за деньги. Не очень умно придумано. Думаете, я сама не смогла бы предложить письмо ему, если бы все было так просто? Я знаю его, а вы не знаете. Он никогда вам не заплатит. Скорее хлыста от него дождетесь.

— Я передам письмо в полицию. Я — полицейский, инспектор Питт. Когда расследование будет закончено и вы заглянете к нам на Боу-стрит, можете попробовать получить его обратно.

Сказав это, Питт повернулся кругом и вышел, слыша, как вслед ему несутся нелестные эпитеты и брань.

Питт поспешил протиснуться сквозь возбужденную толпу любопытствующих покупательниц и был счастлив, увидев за углом неогороженный сквер. Тот напоминал ему, что, кроме человеческой алчности и ненависти, с которой он столкнулся в рыбной лавке, существуют такие простые и добрые вещи, как зеленая листва на фоне ясного неба.

Письмо Лоры Энстис позволило ему понять, почему Байэм более двух лет покорно платил Уимсу за молчание. Нет, это не была невинная влюбленность двух молодых людей, как он полагал, — во всяком случае, со стороны Лоры, — и любой беспристрастный человек, прочитав это письмо, тоже убедился бы в этом.

В возможной ненависти Энстиса к Байэму тоже нет ничего странного. Какую нечеловеческую выдержку и всепрощение надо было иметь, чтобы не считать себя преданным, — и кем же? Женой, охваченной неуемной страстью к твоему верному и самому близкому другу и гостю в твоем доме.

Сквер по диагонали пересекала дорожка. Впереди Питта шли две парочки, погруженные в разговор; третья же, остановившись, о чем-то сердито спорила. У мужчины от гнева покраснело лицо, в руке он сжимал трость и, споря, взмахивал ею, разрезая воздух. Женщина тоже была в состоянии крайнего возбуждения, но чувствовалось, что ссора в какой-то степени доставляет ей удовольствие и она намерена и далее сердить своего спутника. Но мужчина вдруг повернулся и пошел прочь. Проходя мимо распустившегося куста, он с яростью одним ударом трости словно срезал цветущую ветку. Его действия были столь неожиданны и непредсказуемы, что Питт остолбенел от удивления.

Перед его мысленным взором внезапно возникла картина. Уимс читает Энстису злополучное письмо Лоры. Энстис стоит перед его столом, слышит произносимые вслух страстные слова, видит презрительную ухмылку Уимса и знает, сколько тот потребует заплатить ему за молчание, и вдруг — в воздух взлетает палка и обрушивается на голову Уимса. Удар, пришедшийся в висок, достаточно силен, чтобы ростовщик на время потерял сознание. Это дает возможность Энстису зарядить аркебузу золотыми монетами и выстрелить.

Хотя это мог сделать не только Энстис, а любой другой, кто носит с собой трость или палку, а спровоцировать наказание могло не письмо, а что-либо другое. Но мысль о письме упорно не покидала Питта, как и не шло из памяти лицо Энстиса.

Неужели после двухлетнего шантажа Байэма Уимс решил попробовать, не удастся ли то же самое проделать с Энстисом? Но здесь он встретился с совсем другим человеком. Лорда не мучила совесть, но была жива память о нанесенном оскорблении, об унижении и глубоко запрятанном чувстве ненависти.

Но зачем ему было скрывать свою ненависть, если она так переполняла его? Дружба умирает, друзья расстаются, и для этого не надо никаких объяснений. Такой человек, как Байэм, все понял бы. Ведь он никому не раскрыл истинную правду. Это было как в его интересах, так и в интересах Энстиса.

Питт ускорил шаг.

Или случилось так, что Энстис, слушая, как Уимс читает письмо, вдруг, как никогда, понял, как глубока вина его жены перед ним? Возможно, до тех пор его вполне удовлетворяли утверждения Байэма о невинности этого флирта и о том, что лишь впечатлительная Лора приняла его за любовь…

Никто пока не удосужился спросить Энстиса, где он был в тот вечер, когда убили Уимса. Его никто не подозревал, ведь он был пострадавшей стороной.

Пострадавшая сторона?

Питт непроизвольно замедлил шаги, решительность и энергия в его походке исчезли. Это так, Энстис пострадал более всех. Он не сделал ничего, что говорило бы о его ненависти к Байэму, о стремлении навредить ему. В нем было сильно одно желание — все забыть. Он не похож на человека, способного в гневе совершить такой поступок, как убийство.

Нет, если он ударил, а затем застрелил Уимса, то для этого должны были бы быть более веские мотивы, чем нежелание платить несколько гиней в месяц шантажисту, грозящему предать гласности письмо, которое изобличало его давно умершую жену в измене.

Питт давно покинул сквер и теперь быстро шел по улице к перекрестку, где надеялся сесть в омнибус. Было еще достаточно рано, и ему вдруг захотелось вернуться домой и поговорить с Шарлоттой.

Омнибуса долго не было, а когда он наконец подъехал, то был переполнен. Питт опять сидел на скамье, зажатый на этот раз между двумя крупными женщинами с кошелками на коленях. По привычке он, не обращая на них внимания, снова предался мыслям о лорде Энстисе и его уязвленной изменой гордости. Да, это было страстное и откровенное письмо. В нем сквозило что-то своенравное, даже властное. Письмо решительно меняло представление Питта о Лоре Энстис. Томас представлял ее хрупкой, женственной, загадочно красивой, а ее самоубийство — свидетельством страданий замкнутой и страшно одинокой женщины. Письмо же было полно здоровой радости чувств, почти повелительное, словно она и помыслить не могла о том, что ей могут отказать; более того, она не допускала этого. Неужели она действительно была просто избалованной светской красавицей? Питт подумал, что, наверное, Лора не понравилась бы ему.

Возможно, Байэм, однажды поддавшись физическому влечению, потом испугался и довольно грубо прервал эту связь. Этим, очевидно, объясняется его чувство вины, не покидающее его уже столько лет. Он предал доверие Энстиса, вступив в любовную связь с его женой, а когда узнал ее ближе, то резко и неожиданно порвал с ней.

Когда Питт наконец добрался домой, эти мысли по-прежнему донимали его. Открыв дверь, он громко окликнул Шарлотту, объявляя о своем приходе. Когда же ответа не последовало, прошел через кухню в сад.

— Томас! — удивленно воскликнула Шарлотта, повернувшись; она обрезала увядшие цветы с розового куста. — Что случилось? Ты здоров?

Питт оглянулся вокруг.

— А где дети?

— В школе, где же им быть. Сейчас всего три часа пополудни. В чем дело, Томас? — Она протянула ему плетеную корзинку для цветов, и он покорно взял ее. — Так что же произошло?

— Лорд Энстис.

Шарлотта по голосу мужа поняла, что он расстроен. Ее рука застыла над увядшим бутоном, и она внимательно посмотрела на мужа.

— Ты думаешь, за твоим секретным обществом стоит он? — Она решительно положила садовые ножницы в корзинку, давая понять, что более розами заниматься не будет. — Возможно, ты прав. Давай вернемся в дом и все хорошенько обсудим.

— Нет, не думаю, — честно признался Питт и, сказав это, вдруг сам засомневался. — У меня есть подозрение, что он мог убить Уимса, но я еще не уверен, что мне известна причина, почему он мог это сделать. Есть детали, но ни одна из них не может быть достаточно серьезным мотивом.

Шарлотта нахмурилась. Она все еще стояла у розового куста.

— Конечно, он не стал бы убивать кого-либо ради того, чтобы дать возможность полиции найти список, порочащий Карсуэлла и офицеров полиции, даже если бы ему хотелось забрать бумаги, бросающие тень на лорда Байэма, его друга и к тому же полезного члена секретной организации. Лорд Энстис достаточно умен, чтобы для решения этой проблемы найти лучший выход. — Она покачала головой. — Менее опасный для него самого и не заставляющий его прибегать к крайностям. Все это кажется мне какой-то истерической выходкой. А Энстису не свойственно впадать в панику, в этом я уверена больше, чем в чем-либо другом. Я считаю его человеком хладнокровным и умеющим владеть собой при любых обстоятельствах. А как ты считаешь?

— Пожалуй, я о нем тоже такого мнения. Но мы можем ошибаться. Иногда спокойное лицо и отличные манеры умело скрывают бурю страстей.

Томас последовал за женой в дом. В кухне он поставил корзинку на стол. Шарлотта молча налила чайник и поставила на огонь, затем достала чашки и фарфоровый чайник для заваривания чая.

— Лорд Байэм может впасть в панику, — продолжила она размышлять. — А Энстис — нет. Я в этом уверена. Но ничего бесспорного, увы, не бывает, это я хорошо знаю. Однако, чтобы решиться на такой безумный шаг, нужны очень веские мотивы.

— Знаю, — согласился Питт и сел за стол.

— Ты ел что-нибудь в полдень?

— Нет.

Шарлотта тут же почти автоматически стала ставить на стол все, что было под рукой, — хлеб, масло, сыр и даже аппетитные домашние соленья, вынув их из буфета.

— Байэма по-прежнему шантажируют, — произнес Питт, раздумывая.

— Требуют деньги? — спросила Шарлотта, намазывая хлеб маслом.

— Не так прямолинейно, насколько я знаю. По словам леди Байэм, его вынудили радикально изменить свое мнение относительно правительственной политики займов некоторым малым странам Африки. Один из его близких друзей и коллега по работе на днях был обвинен в измене своим принципам. Лорд Байэм очень плохо себя чувствует, потерял сон и стал похож на привидение.

Руки Шарлотты, что-то делавшей в эту минуту, замерли в воздухе.

— Питер Валериус… — неожиданно промолвила она.

— Ты хочешь сказать, что его шантажирует Питер Валериус? — не веря своим ушам, воскликнул Питт.

— Нет, нет! Валериус рассказывал мне о том, что такое ростовщический капитал.

— О чем ты, Шарлотта? Почему тебя интересует ростовщический капитал, да и что это такое?

— Меня это совсем не интересует, Томас, — категорически возразила Шарлотта и, сняв вскипевший чайник с огня, заварила чай. — Он рассказал мне об этом потому, что, кажется, готов был рассказывать об этом всякому, кто будет достаточно вежлив, чтобы выслушать его, или попросту не успеет вовремя убежать. Речь идет о деньгах, которые дают в долг под большие проценты, — ну как у ростовщиков, в тех случаях, когда никто другой тебе их дать не хочет, а они тебе нужны и положение просто отчаянное. Я имею в виду промышленное предприятие или страну, а не отдельных личностей. — Шарлотта повернулась к мужу и посмотрела на него. Ей нелегко было объяснять ему то, о чем она сама едва знала. — Например, у тебя большое промышленное предприятие, а капитал истрачен. Обычный банкир, как, скажем, Байэм, отказывает в кредите, и тебе приходится обращаться к кому-то другому, который согласен дать деньги на ростовщических условиях, под высокий процент и вдобавок получить третью долю твоего предприятия, причем навечно. Вот где может появиться лорд Энстис. Возможно. А ты — маленькая страна, положение твое отчаянное, ты можешь все потерять, твои торговые связи ограничиваются только экспортом, народ голодает…

— Хорошо, — перебил ее Питт. — Я все понял. Но я понятия не имею, замешан ли Энстис в этих делах с ростовщическим капиталом.

— Если Байэма шантажируют именно по этому поводу, то не может же быть, чтобы в этом никто не был замешан!

Питт откусил солидный кусок от бутерброда со свежим огурцом — что бы там ни было, а голод давал себя знать. Однако мысль его работала бесперебойно и быстро.

— Мне следует побольше разузнать об Энстисе, — буркнул он с набитым ртом.

— Где он был в тот вечер, когда убили Уимса? — поинтересовалась Шарлотта, наливая мужу чай.

— Не знаю, но, кажется, пришло время встретиться с ним. — Питт доел бутерброд и протянул руку к кружке с чаем.

Покончив с чаепитием, он тут же решил отправиться на поиски Питера Валериуса. Ему не терпелось узнать, выиграл ли Энстис от того, что Казначейство, возглавляемое Байэмом, изменило свое решение.

— Где работает Валериус? — справился он у Шарлотты. — Я полагаю, он должен где-то работать?

— Понятия не имею. Но Джек, должно быть, знает. Можешь спросить у него.

Томас поднялся.

— Я так и сделаю. Спасибо, — сказал он и поцеловал жену.

Наняв кэб, Питт направился к Эмили. К счастью, Джек был дома. От него инспектор узнал, где найти Питера Валериуса. В половине пятого он и Валериус уже шли по Пикадилли, обгоняя прогуливающихся прохожих, но пропуская спешащих, для чего им то и дело приходилось сходить на мостовую, да с оглядкой, чтобы не угодить ненароком под колеса проносившихся мимо экипажей.

— Разумеется, вам понадобятся доказательства, которых мне не достать, я слишком мелкая сошка, — весело предупредил инспектора Валериус. — В качестве доказательств вам нужны документы, не так ли?

— Если я окажусь прав в своих предположениях, то затребую их, — заверил его Питт, убыстряя шаг, чтобы не отставать от Валериуса, а тот опять едва увернулся от колес экипажа. Кучер разразился бранью.

— Приношу извинения! — крикнул ему вслед Валериус и, улыбнувшись, снова повернулся к Питту. — Энстис — фигура крупная, стоит за многими финансовыми сделками, главный держатель акций в нескольких торговых банках. Он и его дружки рассчитывают на солидный куш, а не на какую-то мелочишку, если ряд африканских предприятий перейдет в собственность ростовщического капитала. Достаточно одного года для того, чтобы обеспечить себя на всю жизнь. А чего стоят тридцать процентов акций в любой из таких компаний и все дивиденды с них… — Лицо Валериуса стало суровым, в глазах появилось что-то, похожее на ярость. — Им плевать, что они грабят слабую и малую страну, попавшую в тиски долгов, возросших цен и постоянных торговых войн. А она слишком неопытна и не готова к ним.

Томас, схватив его за рукав, вовремя втащил Валериуса на тротуар, когда тот собрался перейти улицу под самым носом у выскочившего из-за угла экипажа.

— Спасибо, — рассеянно поблагодарил его Питер. — Это одно из самых чудовищных преступлений нашего века, но, кажется, всем наплевать на это.

Питт ничего не мог сказать ему по этому поводу, а говорить банальности он себе не позволял.

Двухколесный экипаж наконец проехал, и Томас с Валериусом спокойно перешли улицу, но едва успели ступить на тротуар, как открытый экипаж на бешеной скорости промчался так близко к обочине, что чуть не задел их.

— Идиот, — не выдержав, сквозь зубы выругался Валериус. — Я уверен, что концы могут быть найдены, — продолжил он затем беседу о самом больном для него вопросе. — Доказательства я вам достану. — Он вдруг зашагал так быстро, что полы его сюртука стали разлетаться, а не спеша прогуливающиеся лондонцы в испуге уступали ему дорогу. Денди с моноклем и две молодые миловидные леди посмотрели на него с явным любопытством.

— Благодарю вас. — Питт был искренне признателен своему собеседнику. — Вы не могли бы принести их мне в участок на Боу-стрит?

— Конечно, могу. Как долго вы будете там?

— Сегодня?

Валериус улыбнулся.

— Конечно, сегодня. Ведь вам надо поторапливаться, не так ли?

— Да.

— Чудесно. Увидимся на Боу-стрит. — И, махнув Питту рукой, Валериус поспешно зашагал вниз по боковой улице и вскоре исчез из виду.

Окрыленный надеждой, Питт продолжил свой путь в сторону своего участка.

Придя в участок, Томас немедля поднялся в кабинет Драммонда и постучался в дверь. Войдя, он сразу же почувствовал, что что-то случилось. Вид у шефа был неважный, лицо бледное, осунувшееся, но в каждом его движении чувствовалась какая-то злая энергия.

— Что случилось? — тут же встревоженно спросил Питт. — Байэм?

— Нет, Латимер. Свинья! Приблудень! Ему не место в полиции.

Из уст такого человека, как Драммонд, это было подобно приговору. На таком человеке можно было уже поставить крест. Питт был озадачен.

— Что сделал Латимер? — Он мысленно перебрал в памяти все возможные проступки, заслуживающие такой суровой оценки.

Драммонд меж тем сердито смотрел на Питта и ждал.

— Где вы были? — наконец, не выдержав, спросил он.

— Мне кажется, в деле Уимса мы близки к разгадке, — сказал Питт. — И Латимер не имеет к этому отношения.

— Я и не думал, что он имеет к этому отношение, — буркнул Драммонд и отошел к окну. — Черт бы его побрал!

— Вы имеете в виду его увлечение кулачными боями?

Драммонд быстро обернулся, в глазах его мелькнула надежда.

— Он посещает запрещенные кулачные бои, делает там ставки. Вот откуда у него лишние денежки, а совсем не от ростовщика. Уимс здесь ни при чем. Разве я вам не говорил?

— Нет, вы мне ничего не говорили. Забавно получается, Питт. Вы мне также ничего не сказали об Урбане, подрабатывающем вышибалой в мюзик-холле в Степни и, возможно, занимающемся перепродажей краденых предметов искусства.

У Томаса екнуло сердце.

— Как вы об этом узнали?

— Мне рассказал об этом Латимер, вот как.

— Об Урбане? Почему… — Но Питт уже понял. «Узкий круг». Латимер выслужился, заложив Урбана; он стал его «палачом», исполнителем наказания по велению «Круга». Драммонд знал это, чем и объясняется, почему он так взбешен. — Понимаю, — сказал инспектор.

— Неужели? — Лицо Драммонда от гнева побелело еще больше, глаза метали молнии. — Неужели и вы изволили понять? Да, все это дела проклятого «Узкого круга».

— Я знаю.

Какое-то мгновение оба молча смотрели друг на друга. Постепенно гнев шефа улегся, в его глазах теперь были лишь боль и печаль.

— Да, конечно, вы знаете… — Драммонд опустился в кресло и жестом пригласил Питта тоже сесть. — Хотя бы это меня радует. Кстати, этот напыщенный болван Осмар снова попался — на этот раз открыто, в вагоне городской железной дороги, на станции Ватерлоо. — В глазах у него появилось что-то похожее на искорки юмора. — На этот раз его поймала престарелая леди безупречной репутации и доверия. Никто не поставит под сомнения слова вдовствующей леди Уэббер; она же утверждает, что его поведение было непозволительным, а одежда — в недопустимом беспорядке. Так же выглядела молодая особа, род занятий которой очевиден. На этот раз Осмара едва ли кто-то станет защищать.

В других обстоятельствах Питт охотно бы посмеялся, но сейчас было не до смеха, и он только скупо улыбнулся.

— Зачем вы пришли, инспектор? — наконец спросил Драммонд.

Томас постарался доложить начальнику все, что он знал — или полагал, что знает, — о лорде Энстисе, свои предположения об Уимсе и письме, почерпнутые у Шарлотты сведения о ростовщическом капитале и о недавней встрече с Питером Валериусом.

— Письмо у вас с собой? — нахмурившись, спросил Драммонд.

Питт извлек письмо из кармана и передал ему.

Шеф медленно читал его и все больше хмурил лоб и сдвигал брови. Когда он дочитал письмо до конца, то окончательно помрачнел. Его взгляд выражал недоумение и даже разочарование.

— Я совсем не такой представлял себе Лору Энстис, — произнес он и улыбнулся, но тут же смутился и посерьезнел. — Конечно, глупо так говорить. Теперь это не имеет значения, но я… — Видимо, ему трудно было подобрать нужные слова, или он был слишком смущен своей человеческой реакцией на письмо.

— И я тоже, — поддержал его Томас. — Письмо очень эмоциональное и, я бы сказал, слишком откровенное.

— Да, именно откровенное, — быстро согласился Драммонд. — Выходит, Байэм не был полностью честен с нами. Из письма бесспорно явствует, что они все же были любовниками, он же отрицал это. Немудрено, что его до сих пор мучает совесть.

Томас продолжал смотреть на шефа. Письмо лежало между ними на столе. Он понимал, что на душе у его начальника так же скверно, как и у него самого, поэтому ничего не говорил.

— Я полагаю, Уимс попытался проделать то же самое с Энстисом, — наконец нарушил он молчание. — В конце концов, с Байэмом у него все прошло отлично — за два года он добавил кругленькую сумму к своим доходам.

Драммонд смотрел на Питта, не прерывая его.

— Но здесь он столкнулся с человеком совсем другого склада, — продолжал развивать свою мысль Томас. — Энстис вышел из себя и ударил Уимса тростью. Если мы наведаемся к нему в дом, то найдем ее и, я думаю, увидим на ней кровь и волосы убитого.

Драммонд поджал губы, но по его глазам Питт понял, что начальник согласен с его ходом мыслей.

— Пока Уимс был без сознания, Энстис воспользовался этим. Видимо, он уже знал от Байэма, что Уимс того шантажирует. Он зарядил аркебузу и выстрелил в ростовщика. Затем забрал бумаги, компрометирующие Байэма, и первую страницу письма, которая была у Уимса, возможно даже не зная, у кого находится вторая. А у Уимса он оставляет второй список, в котором значатся провинившиеся члены «Узкого круга». Он их «хозяин» и должен подвергнуть наказанию. В сложившейся ситуации он берет на себя шантаж Байэма и заставляет того изменить прежнее политическое решение Казначейства о займах африканским странам таким образом, чтобы в этом мог участвовать ростовщический капитал Энстиса. Прибыли ожидаются небывалые.

Драммонд молчал в течение нескольких минут, затем поднял взгляд на Томаса. В глазах его не было прежней убежденности.

— Мне кажется, Питт, вы слишком сгустили краски. У Энстиса есть немало мотивов, но все они недостаточны для того, чтобы побудить интеллигентного, уравновешенного человека решиться на убийство, особенно если он достиг многого — власти, денег, положения. Я легко могу поверить в то, что он воспользовался смертью Уимса и уязвимостью Байэма, продолжил и даже расширил границы шантажа, заставив Байэма изменить свое прежнее решение о займах странам Африки. Но я не могу представить, что ради этого он способен хладнокровно убить человека. Даже тот факт, что Энстис мог извлечь из этого выгоду, едва ли убедит суд присяжных. Я не уверен, что нам удастся найти общественного обвинителя, чтобы выдвинуть обвинение.

Но Питт не собирался сдаваться.

— Энстис не знал о письме, пока Уимс не показал его ему. Мы к тому же не знаем, что содержит вторая половина письма. Если то же самое, то Энстис вполне мог прийти в ярость и ударить ростовщика палкой по голове, в отместку за Байэма. Особенно если он знал лишь то, что сказал нам Байэм, а именно: он не был любовником леди Энстис, это был лишь невинный флирт, принятый Лорой слишком серьезно. Как только Байэм понял это, он тут же прекратил его. Если Энстис все эти годы знал лишь эту правду и великодушно простил друга, то узнать другую правду, рассказанную в письме собственной женой, а он вполне мог все еще любить ее…

Питт не стал продолжать дальше, да это и не нужно было. Невинное увлечение — это одно, а наставленные рога, да еще в собственном доме, — совсем другое. Он видел, как напряглись мускулы на лице Драммонда.

— Я могу понять его. Если он все эти годы верил в невиновность Байэма, верил если не в любовь, то, во всяком случае, в добродетель и верность своей жены, то письмо было тяжким ударом для него, и ухмыляющееся лицо Уимса могло взбесить его настолько, что он убил его. Таким образом он избавился от того, кто знал о письме, а Байэма решил уничтожить, как главного виновника. Сможем ли мы хоть что-то из этого доказать?

— Не знаю, — покачал головой Питт. — Валериус может достать доказательства финансовых сделок, что будет вполне достаточным поводом для допроса. Затем постараемся найти палку или докажем, что она у него была, но он недавно ее потерял. Я не уверен в том, что нам удастся найти аркебузу или что Энстис сохранит ту часть письма, которую он, конечно, забрал у Уимса.

— Главное для нас — доказать, что он был на Сайрус-стрит, — подчеркнул Драммонд. — Или получить от него доказательство, что в час убийства он был в другом месте. Когда вы ждете Валериуса?

— Сегодня вечером; когда точно, не знаю.

— И это все?

— Он говорил, что это не займет у него много времени, но я не настаивал, чтобы это произошло в какой-то определенный час.

Драммонд медленно встал. Казалось, что мускулы его тела одеревенели.

— В таком случае я еду к Байэму. Хотя бы скажу бедняге, что он более не подозревается в убийстве. Для него будет шоком узнать, что убийцей оказался Энстис. Они дружили всю жизнь.

— Это поможет ему легче перенести известие о том, что Энстис читал письмо Лоры, — сухо заметил Питт.

Шеф промолчал, так же молча снял с крюка вешалки шляпу и вынул трость из подставки для зонтов.

Лишь пройдя милю, Драммонд окликнет кэб и попросит отвезти его на Белгрейв-сквер. А пока он неторопливо шел. Вечер был довольно прохладный, с реки дул ветерок, поднимался туман. Когда опустятся сумерки, туман усилится. Драммонду нужно было время подумать, но сколько бы он ни думал, факты — упрямая вещь. Однако он был рад, что принесет Элинор ту весть, которую она хотела услышать и которую так ждала: ее муж невиновен и теперь никто не станет шантажировать его. Сам же Драммонд никогда не забудет содержание письма, как свидетельство того, что отношения Байэма и Лоры Энстис не носили столь невинного характера, как утверждал муж Элинор. Но ей он об этом ничего не скажет.

Драммонд вежливо приподнял шляпу, здороваясь со стайкой леди, ответивших ему кивком.

Что Байэм скажет Элинор — это его дело, и если она поймет, что он солгал ей, это останется между ними. Возможно, она постарается забыть обо всем и простит его. Ведь это произошло двадцать лет назад, когда они с мужем еще не были знакомы.

Теперь у Драммонда более не будет возможности видеться с Элинор — разве что случайные встречи в свете. Он даже не был уверен, хочется ему этого или нет. Об этом он подумает потом.

В открытой коляске проехал кто-то из знакомых; он и Драммонд вежливо раскланялись. Странно, когда человеку хочется побыть одному, внезапно выясняется, что у него масса знакомых.

Это и побудило Драммонда окликнуть кэб. Тот доставил его на Белгрейв-сквер неожиданно быстро. Ни решить что-либо, ни подумать уже не было времени. Поднявшись на крыльцо, полицейский позвонил.

Лакей, впустив его и увидев серьезное лицо гостя, тут же решил, что господ ждут плохие вести.

— Вам нужен лорд Байэм, сэр? — не дожидаясь, мрачно спросил он.

Драммонд заставил себя улыбнуться.

— Пожалуйста, доложите его светлости обо мне. Ему будет приятно услышать то, что я ему сообщу.

— Неужели, сэр? — Брови лакея поднялись. — Я так рад.

Он тут же провел Драммонда в библиотеку и удалился.

В камине горел огонь, несмотря на лето и не особенно поздний час. Туман усилился, и в воздухе чувствовалась сырость. Огонь камина приятно согревал. Драммонд невольно подошел к нему поближе.

Байэм пришел почти немедленно. Драммонд был рад, что с ним нет Элинор. То, что он хотел сказать, ему будет сделать проще и легче без нее.

— Что вы узнали? — Байэм даже не пытался выполнять роль хозяина. Он был бледен, на скулах горели яркие пятна, глаза лихорадочно блестели. Закрыв за собой дверь, он как бы отрезал себя и гостя от остального дома и Элинор. — Вам уже известно, кто убил Уимса?

— Да, кажется, я знаю, — ответил Драммонд. Вопрос был задан прямо, в лоб, и это несколько озадачило полицейского. Он сам собирался начать разговор и вести его, как ему было нужно, подбирая нужные слова и ставя нужные вопросы.

Хотя Байэм и пытался казаться спокойным, все его тело словно застыло в неестественном напряжении. Этого не могли скрыть мягкие складки его элегантного костюма. Он дышал прерывисто и с трудом, в горле пересохло.

— Кто он… я его знаю… слышал о нем? — Лорд откашлялся. — Это кто-то, кого он тоже шантажировал? Или из обычных его должников? — Он сделал слабое движение к столику, где стоял графин с серебряной пробкой, но тут же остановился.

— Кажется, это один из тех, кого он шантажировал, — ответил Драммонд. — Вы должны правильно отнестись к тому, что мы пока не арестовали его, поэтому я предпочитаю больше ничего не говорить. Я при-ехал, как только смог, чтобы сообщить вам, что больше ничто не угрожает вашей безопасности и репутации.

— Прекрасно. Я… я очень вам обязан. — Байэм сглотнул слюну. — Вы были очень внимательны, Драммонд. Я ценю вашу доброжелательность.

Полицейский был смущен и мучительно осознавал как собственные эмоции и действия, так и свою осведомленность о вещах, о которых, он надеялся, Байэм пока ничего не знает.

— Я полагаю, вы все же его арестуете? — продолжал расспрашивать лорд, но, казалось, скорее для того, чтобы заполнить возникающие паузы, а не из истинного интереса.

— Завтра, — ответил Драммонд. — Нам нужны некоторые документы в качестве доказательств.

Движения Байэма были нервны и резки, он порывался что-то сказать, но тут же останавливал себя. Сообщение Драммонда, снимающее с него груз всех тревог, казалось, было не главным для него.

— Вы знаете, что невиновны, — снова повторил Драммонд, опасаясь, что хозяин дома почему-то так и не понял, что все уже позади.

Байэм натянуто улыбнулся. Видеть это было ужасно.

— Да, да, я вам очень признателен.

— И с шантажистом тоже покончено, — добавил Драммонд, пытаясь как-то помочь ему выйти из состояния нервного напряжения, в котором он продолжал находиться.

— Да, конечно. Уимс…

— Нет, теперь я имел в виду продолжение шантажа уже другого рода. Давление, оказанное на вас в связи с политикой ссуд и займов странам Африки, и вмешательство в нее ростовщического капитала. Это делалось с ведома того же человека, который убил Уимса. Его арест покончит со всем этим.

Байэм словно застыл.

— Я… я думал, что шантажировал кто-то из подручных Уимса, — очень тихо промолвил он. — Тот, кому для собственной гарантии ростовщик оставил все свои записи.

— Нет, это сделал убийца, — утонил Драммонд. — Убив Уимса, он взял письмо, чтобы и далее шантажировать вас. Только на сей раз ему не были нужны ваши несколько гиней. Он заставил вас пойти на служебное преступление, которое должно было принести ему неизмеримо большие дивиденды.

Говоря это, полицейский вдруг понял, что собственная свобода от подозрения в убийстве и тот факт, что никто более не посмеет оказывать на него давление в его служебных делах, — это еще не все, что нужно Байэму. Ему никогда уже не исправить того, что он сделал в отношении африканских стран, и никогда не забыть, как он поставил свою политическую репутацию выше политической честности.

— Мне очень жаль, — тихо промолвил Драммонд, но это не было извинением.

Лицо Байэма стало пепельно-серым, словно вся кровь отлила от него.

— Вы сказали, что Уимс шантажировал убийцу?

— Да.

— Ему нужны были деньги?

— Возможно. Но афера ему не удалась. Шантажируемый прикончил его.

Байэм покачнулся.

— И взял… письмо? — с усилием промолвил он.

— Да. — Драммонд опасался, что Байэму станет дурно. Он выглядел совсем больным.

— Как… как… вы это узнали? — заикаясь, спросил лорд.

— Это письмо отыскал Питт. Вернее, половину письма… Разрешите мне налить вам чего-нибудь? Коньяка?

— Нет, нет, не надо. Пожалуйста, оставьте меня одного. Я… — Он сильно закашлялся и стал ловить ртом воздух. — Я вам очень обязан…

Драммонд постоял еще несколько секунд в полной растерянности, потом подошел к двери и открыл ее. В холле, к счастью, оказался дворецкий.

— Мне кажется, лорд Байэм плохо себя чувствует, — быстро сказал он дворецкому. — Возможно, вам следует помочь ему.

— Да, сэр. — Оставив гостя на попечение лакея, дворецкий отправился выполнять приказание Драммонда. Приняв шляпу и трость, полицейский покинул дом на Белгрейв-сквер. Уже смеркалось, и по-прежнему стоял туман.

На следующий день Питт и Драммонд встретились в восемь утра. Туман не рассеялся, и мостовые были влажны. В тишине пустынной улицы глухо звучали их шаги, когда они, отпустив кэб, шли к дому Энстиса. Драммонд позвонил в дверь.

Они прождали несколько холодных минут, прежде чем лакей открыл им. Он был удивлен и напуган, увидев двух незнакомых людей на крыльце.

— Простите, — извинился он, — лорд Энстис еще не принимает.

Питт протянул ему свое удостоверение.

— Он примет нас, — сказал он, осторожно протискиваясь мимо лакея в холл.

— Нельзя, сэр, — не на шутку разволновался растерявшийся слуга. — Не в этот же час!

Драммонд последовал за Питтом и, войдя в холл, непроизвольно бросил взгляд на подставку для зонтов и тростей. Там, кроме одного зонта, действительно стояли еще две трости. Питт вынул их и стал вертеть в руках, осматривая концы.

— Эй! — испуганно воскликнул слуга. — Вы не можете этого делать, сэр! Это трости его светлости лорда. Отдайте их мне!

— Так, значит, это трости лорда Энстиса? — уточнил Питт, держа их в руках. — Вы в этом уверены?

— Разумеется, уверен. Отдайте их мне, сэр, прошу вас.

Драммонд смотрел на эту сцену и чувствовал себя ужасно. Он уже представлял свое увольнение и позор, когда их с Питтом догадки не подтвердятся.

Но Томас был уверен в себе.

— Не беспокойтесь, — вежливо сказал он лакею. — Это улики — во всяком случае, одна из них.

— Это действительно так? — внезапно оживившись, спросил Драммонд. — Вы что-то обнаружили? Уверены?

Лицо инспектора по-прежнему было мрачно-серьезным, но складки у рта чуть разгладились.

— Да… темное пятно на ручке, красно-коричневого цвета. — Он посмотрел на лакея. — Нам надо видеть лорда Энстиса. Вы ни в чем не виноваты, — успокоил он слугу. — Мы из полиции, и у вас нет выхода, вы должны разбудить их светлость. Мы будем ждать внизу, на ступеньках крыльца.

— Черт побери, Питт! — воскликнул с придыханием от волнения Драммонд. — Вы думаете, он может сбежать?

Томас окинул его мрачным взглядом, но ничего не ответил.

После минутного колебания лакей перевел свой вопрошающий взгляд на Драммонда.

— Да, вам лучше разбудить его, — согласился Драммонд. Жребий брошен, отступать нельзя.

Слуга послушно поднялся по лестнице в спальню лорда, но через пару минут спустился вниз. Лицо его порозовело от волнения и растерянности.

— Я не могу попасть в спальню, она заперта, а на стук лорд не отвечает. Что-то неладное, сэр. Может, лучше позвать мистера Уотерсона, сэр?

— Нет, мы сами поднимемся, — сказал Питт, не дав Драммонду предложить что-либо другое. Он окинул взглядом лакея. — Вы мужчина крупный; составите нам компанию на тот случай, если придется вышибать дверь.

— Я не могу этого сделать, сэр! — окончательно перетрусил слуга.

— Можете, если я прикажу вам. — Питт быстро, шагая через две ступени, стал подниматься по лестнице, за ним последовали Драммонд и лакей. — Куда повернуть? — крикнул он, не оборачиваясь.

— Налево, сэр. — Лакей поспешил протиснуться вперед и подвел их к первой двери в восточном крыле дома. — Вот эта дверь, сэр. Она заперта.

Питт потрогал ручку. Дверь действительно была заперта.

— Лорд Энстис! — громко крикнул он.

Ответа не последовало.

— Откройте! — еще раз крикнул Питт.

Он, лакей и Драммонд налегли на дверь. После четвертой попытки замок не выдержал, выбитая дверь упала, и все трое с трудом удержались на ногах. В сумраке комнаты слуга ощупью пробрался к плотно зашторенным окнам и раздвинул шторы. Обернувшись, он посмотрел на постель лорда и, издав крик ужаса, рухнул на пол в глубоком обмороке.

— Боже праведный! — промолвил Драммонд сдавленным голосом.

Питт почувствовал себя так, словно его ударили под ложечку, но устоял и подошел к постели.

Шолто Байэм и Фредерик Энстис, совершенно нагие, лежали на широкой кровати с пологом. Энстис раскинулся в луже крови, его горло было перерезано от уха до уха, голова неловко откинута набок, в открытых мертвых глазах застыл ужас. Лицо Байэма, лежавшего рядом, было почти спокойным, словно он ждал смерть, даже встречал ее с благодарностью. Следы страданий и тревоги исчезли с его лица, оно разгладилось. Рядом с ним на подушке лежал нож с широким лезвием, вены на обоих запястьях Байэма были вскрыты. Постель залита кровью, которая, пропитав простыни, уже застыла. Казалось, что тот, кто сделал это, долго лежал не двигаясь, дожидаясь покоя, когда последняя капля жизни покинет его тело.

За дверью, где-то в коридоре, истерически кричала горничная, то затихая в причитаниях, то снова переходя на крик. Лакей тщетно пытался ее успокоить. Во внезапно разбуженном доме слышался топот ног.

На подушке рядом с головой Байэма лежало письмо, адресованное почему-то не Драммонду, а Питту. Инспектор наклонился и взял его.

К этому времени правда будет уже известна. Мика Драммонд сказал мне, что вы нашли вторую страницу письма, адресованного мне, и теперь знаете, что его писала не Лора, а Фредерик. Бедная Лора никогда не любила меня. В моей памяти навсегда запечатлелся тот вечер, когда она, войдя в спальню, увидела нас с Фредериком в постели.

Немало женщин предпочли бы сохранить это в тайне, но не Лора. Энстис и я, мы убили ее и сочинили версию о несчастном случае. Мы приберегли и второй вариант — самоубийство, если не поверят, что она оступилась и упала с балкона. Все это казалось нам лучшим выходом, нежели сказать правду. Я воспользовался вариантом о самоубийстве, когда рассказывал Драммонду, почему Уимс шантажировал меня.

Когда же он попробовал проделать это с Фредериком, у него ничего не вышло. Письмо оказалось в руках Фредерика. Уимс, очевидно, пытался достигнуть какого-то соглашения, и Фредерик был вынужден убить его. Уимс знал правду не только о нас двоих, но, очевидно, догадывался, что мы убили Лору.

Не знаю, предал бы меня Фредерик, если бы его арестовали; я в этом не уверен. Но это уже не имело значения. Я любил его все эти годы, и он, кажется, тоже любил меня. Но то, что он заставил меня отказаться от решения по Африке и превратил дело, которому я служил и которым дорожил более всего, в грязную сделку, — этого я не мог ни понять, ни простить.

Он погубил меня, разрушив все, во что я верил, отнял у меня любовь и честь. Я постараюсь, чтобы его смерть была таким громким скандалом, какой Лондону никогда не забыть.

Вот и все, что я хотел сказать. Это конец. Конец всему.

Шолто Байэм

Питт молча протянул письмо Драммонду. Тот читал его медленно, а когда поднял посеревшее лицо на Томаса, то только и смог промолвить:

— Боже, какой ужас…

В проеме двери застыл старый дворецкий с бледным как мел лицом. Кто-то увел наконец причитавшую горничную. Лакей все еще лежал на полу в беспамятстве.

— Вам лучше поехать к леди Байэм и рассказать ей все, — тихо сказал Томас. — Лучше, если это сделаете вы, а не кто-то другой. Я же распоряжусь, чтобы здесь всё привели в порядок.

Драммонд на мгновение засомневался. В нем смешалось все — чувство вины, понимание трагичности обстоятельств и простая человеческая жалость.

— Нам здесь больше нечего делать, — успокоил его инспектор. — Здесь все кончено, пора подумать и о живых.

Драммонд неожиданно схватил Питта за руку, судорожно сжал ее и тряхнул с такой силой, что причинил Томасу боль, а затем повернулся и быстро вышел из спальни.

Питт постоял около постели еще несколько секунд. Наконец, осторожно высвободив край покрывала, он закрыл им мертвые лица.