Поскольку проверка первого списка ничего не дала, пришло время заняться вторым списком Уимса. Питт как можно дольше оттягивал неприятную необходимость проверять значащегося в списке коллегу и поэтому решил начать с Эдисона Карсуэлла. У него уже был адрес судьи, так что предстояло только решить, с чего начать.

Самой показательной и уязвимой стороной человека Томасу представлялась семейная жизнь. Многое могут рассказать о фигуранте его дом, вкусы, бюджет, позволяющий жить так или иначе; то, как он распоряжается своими деньгами и на что их тратит. Наиболее точному представлению о последнем может помочь встреча с женой и знакомство с обязанностями главы семьи перед близкими.

Поэтому Питт решил направиться в Мэйфер. Кэб быстро ехал по залитым солнцем оживленным утренним улицам навстречу экипажам, коляскам, ландо, в которых сидели спешащие по своим делам дамы. Наносить светские визиты было еще рано — это обычно происходило пополудни, — а сейчас самое время отправиться к портнихе или по другим делам, что и делали лондонские дамы. Проезжали повозки, груженные товаром, экипажи везли джентльменов в Сити, редко ходившие омнибусы были набиты до отказа. Мужчины, женщины и дети неподвижно сидели на скамьях, игнорируя друг друга, в ожидании своей остановки.

На Керзон-стрит Питт, расплатившись с возницей, вышел. Это были красивые места, и он, с удовольствием посмотрев вдоль нее, подумал, что в истории этой богатой улицы есть свои тайны. Если у Эдисона Карсуэлла имеются финансовые трудности, то его проживание здесь в немалой степени способствует этому.

Подойдя к двери, Томас чуть помедлил, мысленно приведя в порядок все, что приготовился сказать, и дернул за шнур старинного медного подвесного звонка.

Дверь открыла горничная в темном платье, в накрахмаленной кружевной наколке и таком же фартуке. Рослая, она была хороша своим здоровым деревенским цветом лица и блестящими чистыми волосами, какой и положено быть горничной в респектабельном доме. Эдисон Карсуэлл, видимо, придавал значение внешности прислуги, или это было заботой его жены. Чаще всего женщин беспокоит этот вопрос.

— Да, сэр? — промолвила девушка с хорошо скрытым удивлением. Питт, видимо, не был похож на тех, кого обычно принимали в этом доме.

Инспектор попытался улыбнуться самой приятной улыбкой, что, впрочем, ему всегда удавалось, хотя он этого и не замечал.

— Доброе утро. Миссис Карсуэлл не ждет моего визита, но у меня весьма деликатное дело к ней, и она может мне помочь. Я буду вам весьма обязан, если вы доложите обо мне и я буду принят. — Он полез во внутренний карман сюртука и достал свою визитную карточку. На ней были лишь имя и фамилия, без указания его звания. Эту экстравагантность он впервые позволил себе несколько лет назад — и до сих пор с удовольствием пользовался возможностью вручать свои визитные карточки.

Горничная с недоверием взглянула на визитку и, несмотря на отнюдь не элегантный внешний вид гостя, оценила по достоинству его приятный голос и прекрасное произношение. Сделав собственные заключения относительно Питта, девушка тоже ответила ему улыбкой.

— Конечно, сэр. Если вы подождете в гостиной, я доложу о вас миссис Карсуэлл.

— Благодарю, — ответил Томас.

У Питта не было времени окинуть взглядом вестибюль, но когда он почти на десять минут остался один в гостиной, то наверстал упущенное и все внимательно изучил. Поскольку осмотр дома был, пожалуй, главной целью визита — если миссис Карсуэлл откажется его принять, он сможет удовольствоваться и этим знакомством с жилищем судьи.

Гостиная была меблирована вполне в традиционном стиле и казалась скорее уютной, чем модной. Мебель изготовлена из прочного дуба, с изобилием резьбы, что несколько покоробило Питта, но достаточно дорогая и в отличном состоянии, без единой царапины или изъяна, что не допускало и мысли, будто она приобретена по дешевке или что в доме не умеют беречь вещи. На кушетке и креслах недавно сменили обивку, вышитые салфетки на спинке и подлокотниках были безукоризненной чистоты.

На каминной доске стояли семейные фотографии в серебряных рамках. Питт с интересом вглядывался в них. Самая большая из них была семейным портретом: мужчина в принятой на таких фотографиях позе, высокий воротничок, застывшее лицо; рядом с ним — красивая дама с пышной грудью и гордой, высокой, как колонна, шеей, в нарядном платье; тут же — молодой человек, похожий на даму, и три юные светловолосые девушки с изумленными глазами, неотличимо похожие друг на друга. Четвертая девушка, темноволосая, как мать, сидела на полу, как бы завершая продуманную композицию портрета. Позирующие были напряжены, но их семейное сходство и очевидную привязанность друг к другу не смогла скрыть даже мертвая фотография.

В других рамках были фото отдельных членов семьи в разные периоды их жизни. Присутствовало и изображение застывшей в неловкой позе престарелой пары. Они были явно напуганы видом фотоаппарата — сжатые губы, настороженный взгляд. Видимо, это были родители мистера Карсуэлла или же миссис Карсуэлл.

Питт подошел к окну и посмотрел на благоухающий цветами сад с яркими пятнами рано распустившихся розовых кустов и клумб с уже отцветающими тюльпанами. В гостиной Карсуэллов тоже имелись тяжелые длинные занавеси на окнах, ниспадающие на пол. Все это инспектор уже видел и в других домах и улыбнулся про себя. Отойдя от окна, он стал рассматривать картины на стенах.

Однако здесь его ждал приятный сюрприз: полотна были действительно ценные. В своей профессиональной деятельности Питту нередко приходилось заниматься расследованием хищений предметов искусства, что научило его отличать подлинник от подделки, узнавать художника и даже прикидывать предположительную стоимость картины. Его слабостью были акварели, Томас любил их за изящество и игру света. Увидев кое-какие акварели в гостиной Карсуэллов, он угадал, что это работы современных художников, и самого высокого качества. У кого-то из семейства Карсуэлл был отличный вкус, и денег он не жалел, если украсил этими работами мало используемую комнату. А может, судья Карсуэлл решил коллекционировать предметы искусства, и у него есть свой опытный советчик. Интересно, что он подобрал для парадных комнат дома — например, для большой гостиной?..

Питт все еще любовался небольшим пейзажем с затененной аллей, когда в комнату вошла Регина Карсуэлл. Он сразу узнал даму с семейного портрета, темноволосую, с открытым лицом. Время, наложив свои следы, милостиво обошлось с ней, оставив ее лицо таким же открытым и спокойным.

— Мистер Питт? Горничная сказала мне, что я чем-то могу быть вам полезна. Что же это, скажите?

— Доброе утро, миссис Карсуэлл. Благодарю, что вы великодушно готовы уделить мне ваше время, — поторопился сказать Питт. — Надеюсь, я не затрудню вас. Я из городской полиции, веду расследование последних похищений произведений искусства, совершаемых весьма хитроумными способами. Воры представляются джентльменами, страстными коллекционерами предметов искусства, собирающими их для выставок в небольших провинциальных музеях — разумеется, за соответствующее вознаграждение. Они убеждают владельцев, что берут картины на небольшой срок, месяца на два или три, а затем картины будут возвращены…

— Не вижу в этом ничего плохого, — простодушно сказала миссис Карсуэлл.

Питт улыбнулся.

— Если не учитывать одного обстоятельства, — заметил он. — Никаких музеев, собирающихся устраивать выставки, на самом деле нет. Взяв у вас подлинные картины, они потом возвращают вам искусные подделки. Лишь при очень внимательном изучении вы сможете определить, что это подделка. А поскольку картина возвращена в вашей же раме и вы не сомневаетесь, что имеете дело с порядочными людьми, вы, пожалуй, не станете особенно проверять картины и просто снова повесите их туда, где они висели.

Миссис Карсуэлл насторожилась.

— Но к нам не приходили подобные джентльмены, мистер Питт. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

Томас ждал этого.

— Во всяком случае, миссис Карсуэлл, будьте осторожны, — сказал он небрежно. — Если кто-нибудь из них обратится к вам с подобной просьбой, не соглашайтесь и немедленно сообщите мне в полицейский участок на Боу-стрит. — Он окинул взглядом стены. — Я вижу у вас несколько прекрасных работ, которые могут привлечь подобных мошенников. Надеюсь, что все окна и двери у вас надежно закрываются? Может быть, вы разрешите мне проверить?

— Если хотите… Но уверяю вас, мой муж очень следит за этим. Он мировой судья и прекрасно осведомлен как обо всех случаях преступлений, так и об их характере.

— Охотно верю, мадам. Но если вы позволите… — Питт умышленно не закончил фразу, в душе надеясь, что она не позволит ему уйти так сразу. Томасу во что бы то ни стало надо было осмотреть дом.

— Конечно, пожалуйста, — милостиво разрешила миссис Карсуэлл. — Я велю Гибсону показать вам все окна и двери на нижнем этаже.

С этими словами хозяйка дома позвонила в колокольчик. Когда появился дворецкий, человек небольшого роста с роскошными бакенбардами, она объяснила ему просьбу Питта и ее причину.

— Конечно, мэм. — Дворецкий повернулся к Питту. — Я провожу вас, сэр. — В голосе его сквозила холодная вежливость. Он не одобрял появления полиции в доме и хотел дать Питту понять, насколько ему неприятно то, что тот собирается делать, но он вынужден подчиниться.

Инспектор снова поблагодарил миссис Карсуэлл и последовал за удаляющейся фигурой Гибсона.

Как и ожидал Томас, все задвижки и запоры на окнах и дверях были в полном порядке; кроме того, дворецкий заверил его, что на ночь все они проверяются, как только последний слуга отправляется спать. Питт и не ждал многого от Гибсона. Его больше интересовало убранство комнат.

Гостиная была достаточно большой, но из-за обоев в густых узорах казалась меньше; мебель современная, с чистыми простыми линиями, но с инкрустацией, что заметно портило ее. Занавеси из тяжелого тисненого бархата, подхваченные все теми же золотыми шнурами.

Томаса начала угнетать эта помпезность, но он отлично понимал, что стиль всех этих домов — свидетельство не только состоятельности, но и социального положения. Он повидал немало мраморных каминов с пилястрами, резьбой и позолотой, каминных часов из позолоченной бронзы и фарфора. Но в доме судьи он увидел тяжелую вазу в стиле нового рококо с роскошным букетом. Она показалась ему пределом уродства, но он отлично знал, что многие считают ее красивой, а главное — дорого? й.

Ему больше пришлись по вкусу бокал из красного богемского стекла, сувенир Всемирной выставки 1851 года, и лакированная шкатулка с изображением Хрустального дворца.

Для правдоподобности Питт проверил под бдительным оком Гибсона, надежно ли закрываются окна. Во всяком случае, дворецкий не казался простодушным и мог заподозрить, что настойчивый полицейский столь же недобросовестен, как и те воры, от которых он так предостерегал госпожу. Гибсон следил за каждым его шагом, похожий на охотящегося кота. Томас улыбнулся про себя и мысленно похвалил верного слугу.

Столовая оказалась столь же роскошной, а столовый фарфор — отличного качества. Питту бросился в глаза избыток китайских ваз, на которые в то время пошла мода, но эти были бело-голубого фарфора, и лишь одну из них Томас определил как довольно старинную, эпохи Мин, и даже еще древнее, если это не копия. Случись так, что Эдисону Карсуэллу внезапно понадобились бы деньги для срочных нужд, он легко нашел бы, что продать, причем на сумму, намного превышающую его долг ростовщику.

Будуар хозяйки был устроен совсем в другом стиле. Возможно, вкусы миссис Карсуэлл значительно отличались от вкусов родителей ее мужа, от которых супруги унаследовали этот дом. Питт обратил внимание на картины прерафаэлитов — печальные и страстные лица на портретах в темных, сочных тонах, персонажи из легенд в благородных позах, сюжеты из известных сказаний, навевавшие приятные воспоминания о чем-то знакомом. Мебель изготовлена по чертежам модного тогда Уильяма Морриса — простые линии, отличное качество. Возможно, здесь присутствовали и подлинники, а не только имитации.

На стенах комнаты разместилось немало рисунков и портретов дочерей — трех белокурых девушек в красивых позах. Портреты были стилизованы под работы модных художников — подчеркнуто огромные глаза, нежный рот. Но лица были старательно лишены живых человеческих страстей — если они, конечно, были присущи моделям, в чем Питт сомневался. Художник пожелал изобразить девушек чистыми, как дети. Таковы были законы рынка невест.

Портрет старшей дочери, темноволосой, как мать, сохранил черты индивидуальности, словно художник, рисуя, не испытывал давления или контроля над собой. Питт заметил на ее тонком пальце обручальное кольцо. Улыбнувшись, он проследовал дальше.

Остальные комнаты, как и ожидал инспектор, были так же добротно меблированы в традиционном стиле, без особой выдумки, — но уютны, со множеством безделушек, картин, ковриков и сувениров разных поколений. Здесь ощущалось постоянное присутствие живущих в них людей и их чувства гордости за единственного сына, за вышивки дочерей, когда они были совсем юными. И еще — поражало разнообразие книг.

К тому времени, как Питт достиг кухни и комнат прислуги, находившихся на нижнем этаже, он уже имел достаточно полное представление об этой дружной буржуазной семье, не знающей ссор и скандалов. Неприятности, как и успехи, не выходили здесь за рамки семейного круга и могли быть самыми разными: удачно прошедший званый ужин, приглашение в гости, приход или неприход жениха, испорченное портнихой платье или напрасное ожидание письма.

От слуг Питт узнал о том, кто бывает у Карсуэллов: портнихи, модистки, друзья, в основном дамы, приглашаемые на чаепитие или наведывающиеся с коротким визитом, чтобы оставить свою карточку. И, конечно же, о светских развлечениях семьи. Здесь любили ходить в гости. Вот и сейчас получено приглашение в ответ на недавний бал, данный Карсуэллами.

Томас покидал дом судьи, так ничего и не узнав о смерти Уимса. У него осталось приятное впечатление об образе жизни милой семьи из обеспеченного слоя среднего класса, где любят друг друга и хранят тепло семейного очага, где считается правильным искать приличных женихов, способных материально и социально обеспечить будущее дочерей. Это Питт уловил сразу же. Он улыбнулся и подумал, что от Шарлотты не ускользнула бы и глубинная подоплека всего этого, и мелкие, но важные детали, о которых сам он мог лишь догадываться. Но ничто из того, что он узнал, не привело его к выводу о том, что судья Карсуэлл мог серьезно задолжать ростовщику или же стать жертвой его шантажа, как это случилось с лордом Байэмом. В жизни семейства Карсуэлл на первый взгляд не было ничего, что выходило бы за пределы возможностей человека, занимающего должность мирового судьи. К тому же у миссис Карсуэлл могли быть пусть небольшие, но свои деньги, чем, возможно, и объясняется наличие в доме прекрасных картин.

Питт шел по солнечной Керзон-стрит, засунув руки в карманы, глубоко погруженный в раздумья, не замечая проезжавших мимо экипажей с лакеями на запятках. Он мог бы наведаться к коллегам Карсуэлла и задать им вполне банальные вопросы под тем или иным предлогом, но что это ему даст? Ну, узнает он, что судья балуется картишками, — так что из этого? Друзья не выдадут, даже если он и сильно проигрался в последний раз. Джентльмены не выдают друг друга в таких случаях.

Питт свернул на Саут-Одли-стрит и по Сэнхоп-стрит вышел на Парк-лейн.

Карсуэлла могло что-то беспокоить в последнее время. Если он и поведал кому о своих заботах, какой шанс у Питта, человека постороннего, узнать об этом, даже если он скроет, что является полицейским инспектором? К тому же заботы судьи вполне могут быть связаны с убийством Уильяма Уимса. Да мало ли что беспокоит его — собственное здоровье, не-удачный кавалер, ухаживающий за одной из дочерей, или, что еще хуже, полное отсутствие такового; наконец, трудный судебный процесс или необходимость вынести решение, которое ему не по душе… А может, тревога за друга, попавшего в беду… И на худой конец, просто несварение желудка.

Мимо проезжали красивые экипажи с дамами, укрывающимися под зонтами от солнца. В своих огромных шляпах они еле кивали друг другу в знак приветствия. Вдали легкий ветерок чуть колыхал густые кроны деревьев в Гайд-парке.

Возможно, у судьи в последнее время появились дурные привычки? Если так, то он их умело скрывает.

Пришло время, решил Питт, встретиться с ним лично и задать ему вопрос о его долге Уимсу. Надо дать ему шанс сказать, где он был в момент смерти ростовщика, и возможность доказать свою непричастность к этому делу.

Питт взял кэб и велел везти себя к зданию суда на Боу-стрит. Карсуэлл будет там. Поездка в восточную часть Лондона при сильном движении на улицах заняла полчаса. К тому времени, как Томас расплачивался с высадившим его возницей, он уже чувствовал, что раздражен. Простой инспектор не мог просто зайти и добиться разговора с такой важной персоной, как мировой судья.

Помещения суда производили мрачное впечатление; здесь все были заняты своими делами, спешили куда-то по коридорам с охапками бумаг. Питт коснулся галстука и слегка ослабил узел, чем привел его в еще больший беспорядок. Одернув сюртук, зачем-то переложил что-то из одного кармана в другой, словно для равновесия. Лишь после этого он подошел к судебному клерку и, представившись, спросил, где можно найти мистера Эдисона Карсуэлла, когда тот будет свободен в перерывах между заседаниями.

Пока Питт ждал, он невольно прислушивался к обрывкам разговоров со всех сторон — то ли между помощниками, то ли между свидетелями и публикой, — надеясь что-либо услышать о судье. И неожиданно ему повезло.

— У вас есть шанс, старина, — говорил остролицый щуплый человечек, со свистом втягивая воздух сквозь зубы. — Он не такой плохой парень, этот Карсуэлл. Не злой и не мстительный, как некоторые.

— Все судьи одинаковы, — мрачно возразил его собеседник. — Разве он поверит, что я не мошенник? Все равно засадит, уж я-то знаю.

— Держи язык за зубами, и он ничего не узнает, — посоветовал кто-то сердито. — Не болтай лишнего, что бы он ни говорил.

— Может, мне надо заплатить старому крючкотвору…

— Нет, и не думай даже. Говорю тебе, он не из таковских. Только держи рот на замке…

Затем разговор перешел на срок, который получит кто-то из их общих знакомых. Они не сомневались, что того обязательно признают виновным.

Чуть подальше адвокат утешал молодую девушку в сером, с бледным лицом. Он был невысок ростом, со светлыми волосами, его адвокатский парик неловко съехал на одно ухо. Лицо его выражало искреннее желание помочь.

— Я прошу вас, миссис Уилби, успокойтесь. Мистер Карсуэлл человек очень последовательный в своих действиях. Он не гонится за красивым словом. Его действия, как судьи, можно предугадать. Я никогда не видел, чтобы он выходил за рамки правил.

Женщина всхлипнула, вытерла носовым платком нос и снова уставилась в пол. Было ли это преувеличением расстроенного молодого юриста, пытающегося успокоить клиентку, или судья Карсуэлл действительно не был способен на неверные решения и поведение его было достойно примера?

Питт увидел еще одного адвоката, по-видимому искавшего клиентов в коридорах суда, и решил задать ему несколько юридических вопросов, якобы от имени друга, которого ждет суд.

— Простите, — осторожно начал он.

Адвокат подозрительно взглянул на него.

— Да?

— У меня есть друг, ему предстоит встретиться с судьей Карсуэллом, — пояснил Питт, пристально глядя на юриста — на тот случай, если выражение его лица скажет ему больше, чем слова. — Вы не скажете, какой он, этот судья, и какие шансы у моего друга?

Адвокат поморщился.

— Зависит от дела. Вообще-то, судья довольно справедливый парень, не лучше, но и не хуже многих других. Есть вещи, правда, которые ему не нравятся… Кстати, ваш друг не сводник?

— Почему вы спрашиваете? — обеспокоился Томас.

— Он на дух не переносит сводников, — объяснил адвокат. — И еще не любит тех, кто продает непристойные открытки. Ну и тех, кто оскорбляет женщину. Он жалеет женщин.

— Мой друг обвиняется в краже, — поспешил объ-яснить Питт.

— Тогда ему нечего бояться. На небольшие кражи он может посмотреть сквозь пальцы, только если без насилия. Да, вот еще: Карсуэлл не любит, когда обкрадывают стариков и очень бедных людей. Вам нечего беспокоиться. Он справедливый судья.

— Спасибо, сэр, — горячо поблагодарил адвоката Питт, и ему вдруг захотелось, чтобы Эдисон Карсуэлл был невиновен в убийстве ростовщика.

Наконец он увидел, как к нему торопится с развевающимися фалдами сюртука и озабоченным лицом судебный клерк.

— Мистер Питт, судья Карсуэлл может принять вас сейчас. Я надеюсь, вы не задержите его слишком долго — у него много дел, и было бы нежелательно, чтобы он опоздал. Вы сказали, что это срочное дело и вы из полиции; я поверил вам на слово, сэр.

— Так оно и есть, — успокоил его Томас, пряча улыбку. Вспомнив обезображенное лицо Уимса в морге, он заставил себя вернуться к реальности и предстоящему разговору с судьей. — Не беспокойтесь, я не отниму много времени у мистера Карсуэлла.

— Хорошо. В таком случае следуйте за мной. — С этими словами клерк повернулся и почти побежал по коридору.

Инспектор быстро зашагал за ним и уже через две минуты был в комнатах, куда судья Карсуэлл уходил на короткий отдых, когда объявлялся перерыв между заседаниями. Питту некогда было осматривать комнату, в которую он вошел, однако Томас не мог не заметить, что все стены ее уставлены стеллажами с томами судебных уложений в кожаных переплетах. Единственное окно выходило в тихий двор, и солнце освещало старую каменную стену напротив. Большой стол был пуст, если не считать серебряного подноса с бутылкой мадеры и двумя стаканами.

Карсуэлл, стоявший спиной к стеллажам, выглядел величественно в судейской мантии, полный сознания своей значимости. В зале суда, всего в нескольких шагах отсюда, его власть над простыми смертными была безграничной. Но если снять с него мантию, подумал Питт, он станет самым обыкновенным человеком со своими заботами и проблемами. У судьи был уютный красивый дом и хорошая дружная семья, придерживающаяся единых взглядов в религии и политике, прочное положение в обществе, пока не лидирующее, но многообещающее. Во всем остальном Карсуэлл был человеком ординарных целей и амбиций; возможно, с личными мечтами, которые, впрочем, останутся сугубо личными — и не более чем мечтами.

— Да, я вас слушаю, мистер… э-э-э… мистер Питт? — с интересом спросил он. — Чем могу быть полезен? Я весьма ограничен во времени.

— Могу я прямо перейти к делу?.. Спасибо. Ответьте мне, пожалуйста, где вы были между восемью часами вечера и полуночью во вторник на прошлой неделе?

Карсуэлл на мгновение задумался, слегка покраснев.

— Есть причина, почему я должен ответить на этот вопрос?

— Это помогло бы прояснить некоторые обстоятельства, о которых кое-кто говорит неправду, — уклончиво ответил Питт.

Карсуэлл прикусил губу.

— Я ехал в это время в кэбе из одного места в другое. Куда — я думаю, это вас не должно интересовать. Я не был свидетелем чего-либо особенного на своем пути.

— Где вы проезжали, сэр?

— Это мое личное дело.

— Вы знакомы с мистером Уильямом Уимсом? — Питт не сводил глаз с лица Карсуэлла, отмечая любые изменения, но ничего, кроме сосредоточенности человека, пытающегося что-то вспомнить, не заметил. — Он жил в Кларкенуэлле.

— Не помню, — после паузы сказал Карсуэлл. — Это касается одного из дел, которое я веду?

— Не думаю. — Питт совершенно не был уверен, знает ли судья об Уимсе как о ростовщике или как о жертве недавнего убийства — или искусно притворяется.

— Мне не приходилось бывать в Кларкенуэлле, мистер Питт, — нахмурился Карсуэлл. — Простите, но вы не столь прямолинейны в своих вопросах, как меня предупреждали. Я не знаю никакого Уимса. Кто он и где он? Почему я должен его знать?

— Он был ростовщиком, сэр, и вы числитесь в списке его должников. Долг на немалую сумму.

Степень удивления судьи и весь его вид представили бы собой в иных обстоятельствах довольно комичную картину.

— Долг?! Это невероятно! У меня нет долгов, мистер Питт. Если бы я нуждался в деньгах, то никогда бы не пошел к какому-то ростовщику в Кларкенуэлле, а обратился бы к своим банкирам, которые охотно помогли бы мне преодолеть временные трудности. — Он хмурился все сильнее по мере того, как осознавал всю абсурдность подобного предложения. — Уверяю вас, я поступил бы только так, но ничего подобного со мной не случалось. Наконец, у меня есть много ценных вещей, с которыми я мог бы расстаться, чтобы не попасть в лапы ростовщика. В силу своей профессии я слишком хорошо знаю, к каким трагедиям это приводит. Через суд прошло много таких дел, и я никогда бы не позволил себе столь отчаянный поступок.

Казалось, Карсуэлл не допускал и мысли, что Питт может не поверить ему. Возможно, он был абсолютно убежден в том, что его слова легко доказать, и даже не представлял, что в таких случаях кто-то скажет неправду. Разумеется, судья не знал, что инспектор побывал в его доме и сам убедился в наличии у него ценных вещей, которые можно продать за любую нужную сумму, если возникнет такая необходимость. То, что судья более не пытался убеждать его в своей непричастности, заставило Питта задуматься о том, что Карсуэлл не похож на виноватого человека. Он глядел на инспектора широко раскрытыми удивленными глазами, в которых был скорее гнев, чем страх или напряженность.

— Мое имя, возможно, оказалось у него совсем по другому поводу, — пожав плечами, сказал Карсуэлл. — Например, в связи с моей деятельностью. Я довольно хорошо известен многим темным личностям с сомнительной репутацией. Может случиться, что кто-то из клиентов ростовщика проходил по какому-либо делу в суде.

— Вполне вероятно, — согласился Томас. — И тем не менее в его записях есть ваше имя и большая сумма денег, а также дата, когда вы взяли ее в долг, и, что интересно, дата выплаты долга. Это не просто случайная запись.

Брови Карсуэлла слились на переносице, почти прикрыв глаза.

— Странно, очень странно. Уверяю вас, мистер Питт, это неправда. Я в своей жизни еще ни разу не брал деньги в долг. — Его голос, обычно весьма приятный, теперь звучал резко. — В этом не было необходимости. Я более чем обеспечен и мог бы вам это доказать, если бы мне захотелось, но я предпочитаю не делать свои финансовые дела достоянием общественности. Не вижу причины отступать от этого правила и сейчас — только потому, что вам попался ростовщик с извращенным чувством юмора.

Он несколько отступил назад, прямо глядя в лицо Питту.

— Возвращайтесь к мистеру Уимсу; скажите ему, что мне очень не нравится то, как он обращается с моим именем, и посоветуйте ему впредь говорить правду, или это плохо для него кончится. Я могу привлечь его к ответственности за попытку намеренно опорочить репутацию честного человека.

— Вы никогда не встречались с мистером Уимсом?

— Нет, сэр. — Голос судьи стал еще более резким; Карсуэлл начинал терять терпение и, похоже, более не испытывал прежней тревоги. — Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Если это все, что вы хотели мне сказать, я попрошу вас дать мне возможность использовать остаток моего перерыва для отдыха. Мне надо собраться с мыслями, выпить чего-нибудь прохладительного…

Питт внимательно следил за лицом судьи, но увидел на нем лишь вполне справедливый гнев человека, чье время столь беспардонно использовали для того, чтобы бросить тень на его доброе имя.

— Мистер Уимс умер, — тихо сказал Питт. — Его убили неделю назад.

— О! — Карсуэлл был ошеломлен, но не испугался. — Прошу извинить меня, я не хотел говорить плохо об умершем. Но, боюсь, я ничем не могу вам помочь. Я также не знаю, каким образом и почему в его записях оказалось мое имя. По-моему, это сделано с умыслом. — Он нахмурился, и в его голосе снова зазвучала тревога. — Возможно, это какой-то заговор, мистер Питт? Вы говорили о ком-то, кто лжет. Сначала вы спросили, где я был, а теперь объявляете, что убит ростовщик. Вы считаете, что подозреваемый мог быть в это время в моем обществе?

Питт улыбнулся, но это была невеселая улыбка.

— Я, как и вы, предпочитаю не разглашать мои маленькие секреты, сэр. — Он постарался, чтобы это не прозвучало слишком невежливо. — Благодарю вас, что вы уделили мне столько вашего времени. Я сам найду дорогу. До свидания, мистер Карсуэлл.

— До свидания, — ответил судья, глядя на удаляющегося Питта. Голос его был тих, словно он о чем-то задумался.

С друзьями и коллегами Карсуэлла не было смысла беседовать. Это привело бы лишь к широкой огласке того, что полиция расспрашивает о судье. Сам же он решит, что его подозревают в убийстве Уимса. Карсуэлл был слишком искушен в таких делах, чтобы поверить, будто у Питта есть другая причина тратить на него свое время. Это, безусловно, насторожит судью и едва ли поможет Томасу. Надеяться на то, что кто-то из друзей судьи обмолвится о чем-то полезном для инспектора, не приходилось.

Итак, оставалась кропотливая и скучная слежка — день за днем, если понадобится, — чтобы изучить распорядок дня судьи, узнать, на что он тратит деньги, полученные от Уимса; выведать, наконец, ту тайну, из-за которой судью шантажировали, — или же убедиться в том, что ничего подобного нет и в помине. Последнее означало бы, что Карсуэлл знает об опасности и достаточно умен, чтобы скрывать свои слабости и пороки, — или же, наоборот, придется убедиться, что их у него нет. В таком случае Питт все равно должен будет выяснить, почему имя судьи значится в списке Уимса.

Томас был занят днем и ночью в течение недели. Карсуэлл весь день находился в суде, разве что в полдень отлучался на ланч. Питт, разумеется, не мог находиться в здании суда и проверять, с кем встречается судья. Он не хотел, чтобы тот заметил, что за ним следят, — это насторожило бы его и осложнило наблюдение.

Инспектор терпеть не мог, когда кто-то или что-то определяло за него его часы и место работы. Это было неприятным ограничением его свободы, от чего он счастливо избавился, получив повышение. Право самому решать, что делать, без докладов начальству, было теперь одним из завидных преимуществ его нового положения полицейского детектива. В душе Томас посмеивался над собой за то, что такая малость могла так угнетать его, и порой осуждал себя за это.

Карсуэлл, Урбан и Латимер были главными подозреваемыми, если исключить Байэма, о чем Питт пока старался не думать. Ему также ужасно не хотелось, чтобы подозрение пало на кого-либо из главного списка должников — на бедняков, доведенных до отчаяния голодом и горем, будь это женщины или мужчины. Если убийца окажется среди них, Питту нелегко будет удержаться от соблазна добиться, чтобы дело объявили закрытым. Ему не хотелось потом страдать от угрызений совести. Свое решение он мог бы оправдать состраданием и гневом против тех, кто наживается на горе других, отнимает у людей надежду, достоинство и оставляет лишь право выбора между смертью и голодом для себя и своих детей, а это ведет к насилию. Если заставить человека выбирать между физической гибелью и гибелью души, как можно обвинять его в том, что он сделал неправильный выбор?

Вот о чем думал Питт, сунув руки в карманы и низко опустив голову, поджидая, когда по окончании рабочего дня судья Карсуэлл покинет здание суда. Летом трудно следить за человеком. День длинный, темнеет поздно, часов в десять или еще позднее, погода жаркая, поэтому нелепо надвигать шляпу на нос и поднимать воротник сюртука. Летом трудно скрываться в тени. Туманы в это время года не так часты, да и дожди тоже, когда можно ускорить шаг и нагнуть пониже голову. Высокий рост тоже был помехой — Питт обычно на голову возвышался над толпой прохожих. Если бы Карсуэлл догадался, что за ним следят, ему ничего не стоило бы уличить инспектора.

Когда судья вышел, Питт без труда следил за ним до самой Керзон-стрит, где остался ждать до тех пор, пока не пришел час ужина. Тогда он решил, что Карсуэлл уже не покинет дом. С облегчением вздохнув и поежившись, инспектор вышел на перекресток, чтобы поймать кэб и отправиться домой, в Блумсбери.

И только ночью, лежа в постели и прислушиваясь к легкому дыханию Шарлотты, чувствуя тепло ее тела, Томас вдруг с чувством вины понял, что Карсуэлл вполне может покинуть дом, когда все уснут. Подлые дела совершаются под покровом ночи, когда никто не видит и никому ничего не надо объяснять. Именно в это время Карсуэлл мог нанести визит ростовщику — не вечером, а в полночь, в короткую летнюю ночь, длящуюся всего пять или шесть часов.

Сейчас уже поздно, но завтра Томас пойдет в полицейский участок в Кларкенуэлле и попросит по крайней мере еще одного человека себе в помощь. За Карсуэллом надо установить наблюдение и днем и ночью.

Питт повернулся и обнял спящую Шарлотту, легонько коснувшись ее теплого плеча и волос, пахнущих лавандовой водой, которую она так любила. Шарлотта пошевелилась во сне и придвинулась поближе к мужу.

Иннес продолжал вести опросы должников из первого списка Уимса. В маленькой комнатушке в кларкенуэллском участке он рассказал Питту о семи должниках, доведенных до полного отчаяния и не имеющих уже не только заклада, даже самого ерундового, но и крошки хлеба, гроша, чтобы заплатить за квартиру и одежду, кроме той, что была на них. Сержант запомнил их впалые воспаленные глаза, полные отчаяния и гнева. Никто из этой семерки не смог найти свидетелей, которые могли бы подтвердить, где каждый из них был в то время, когда убили Уимса. Иннес назвал Питту их имена, испытывая огромное огорчение. Он даже не скрывал того, что искренне хочет, чтобы виновником оказался кто-нибудь из «господ». Сержант стоял в комнатке, которую выделили в участке Питту, вытянувшись перед инспектором, распрямив плечи и с вызовом глядя на Томаса.

Никто из них не пытался выразить свое понимание ситуации словами. Их чувства были слишком глубоки и личны — и сожаление, что они не могут ничем помочь несчастным, и страх, что кого-то из них придется арестовать, судить и повесить.

— Нам придется следить за мистером Карсуэллом, — заключил Питт ровным голосом, глядя куда-то мимо сержанта. — Для этого нужен еще один помощник. Вы можете позаботиться об этом?

— Зачем судье было брать деньги у такой свиньи, как Уимс, сэр? — Иннес произнес это, не меняя своей напряженной позы. — Какой был в этом смысл?

— Он, возможно, не делал этого, — согласился Питт. — Думаю, его просто шантажировали.

— Как вашего джентльмена? — прямо спросил сержант, глядя на инспектора.

— Да, — так же прямо ответил Томас. — Но здесь нет состава преступления. Это была ошибка. Влюбившаяся в него женщина покончила с собой. Это могло грозить скандалом, неприятным для семьи.

— Не похоже, судя по всему, — сердито буркнул Иннес. Он продолжал стоять у стола. Питт тоже стоял, опершись рукой о спинку стула.

— Согласен. Поэтому я думаю, что он не убивал Уимса. Да и терял он не так уж много. Возможно, это сделал Карсуэлл.

— Я организую слежку за ним. — Сержант чуть расслабился. — Когда вы хотите заниматься этим, сэр? Или, может, послать сразу двух парней?

— Нет, одного хватит, — заверил Питт. — Днем я сам буду за ним следить, все равно мне больше делать нечего.

Иннес на мгновение забыл о субординации.

— А ваш этот джентльмен? Хотя он не очень боялся скандала, потому что платил Уимсу, но ему могло надоесть все это, и он решил избавиться от процентщика. К тому же тот мог от жадности все время набивать цену…

— Я думал об этом, — ответил Томас ровным голосом, не то чтобы холодно, но чеканя слова. — И займусь этим, когда будут исключены другие возможности.

Иннес открыл было рот, чтобы извиниться, но заговорила гордость, а может, и чувство достоинства и желание сохранить какое-то партнерство в этом деле. Он промолчал.

— Тогда займемся должниками из второго списка, — продолжил Питт. — Мистер Урбан и мистер Латимер.

— Я могу начать хоть сейчас, — охотно предложил сержант.

— Нет, — быстро возразил Питт и, увидев изменившееся выражение лица сержанта, поспешил объяснить: — Не следует торопиться — во всяком случае, с Урбаном. Как-никак, коллега.

— Чей коллега? — не понял он.

— Наш, Иннес, — резко сказал Питт. — Он полицейский.

Лицо сержанта могло бы показаться комичным, если бы его удивление не было искренним. В его голове пронеслись дикие мысли и предположения, отразившиеся на его выразительном лице, — долги, карточная игра, шантаж, мошенничество.

— А-а, — наконец промолвил Иннес. — Понимаю. Да, сэр, вы правы. Мы начнем с мистера Карсуэлла. Я позабочусь, чтобы с него глаз не спускали.

Сказав это, он повернулся кругом и вышел из комнаты, оставив Питта одного.

Последующие четыре дня Томас неотступно следовал за Карсуэллом, когда тот шел из суда домой; провожал его то в Кенсингтон, то в Челси и Белгравию на ужин с друзьями или в клуб, где Питту приходилось околачиваться на улице поблизости. Он не знал, что судья делает в клубе — играет ли в карты, проигрывает или выигрывает, кому он остается должен, с кем ведет беседы. Это было похоже на напрасную трату времени: Питт не имел права зайти в клуб и потребовать от судьи ответа.

Он следовал за Карсуэллом к его портному, который приветствовал того шумно и дружелюбно, а не сдержанно, как встречают тех, кто не оплачивает свои заказы. Наоборот, портной широко улыбался, провожая судью до крыльца и прощаясь с ним.

Лишь только на пятый день, когда Питт уже отчаялся, Карсуэлл наконец сделал что-то, что не могло не заинтересовать Питта. В самом посещении судьей магазина и даже в его покупках не было ничего особенного. Кокетливая шляпка в розовой картонке, кружевной зонтик, завернутый в шелковую бумагу, — во всем этом не было ничего необычного для мужа и отца четырех дочерей, три из которых не замужем. Но странным показалось то, как, выйдя из магазина, Карсуэлл поспешил по тротуару, опустив голову и искоса с опаской бросая взгляды по сторонам. Заметив кого-то, кто показался ему знакомым, он еще ниже натянул на лоб шляпу и поспешил на другую сторону улицы, чуть не угодив под колеса экипажа и чудом избежав конских копыт, напугав лошадь и седока. Тот громко выругался — ведь он чуть не убил человека.

И в этот момент Питт потерял судью из виду. Лоб инспектора покрылся испариной. Бросившись через мостовую, Томас стал пробираться через скопление экипажей на другую сторону. Не тут-то было. Перед ним проехала бочка пивовара, запряженная тяжеловозами с лентами в гривах, за нею последовала четырехместная закрытая карета. Наконец Питт достиг середины мостовой, но пришлось пропустить открытое ландо с нарядными дамами, а за ним — коляску, едущую в противоположную сторону; лишь после этого он смог благополучно смешаться с толпой на тротуаре. Карсуэлла нигде не было видно. Питт, извинившись, быстро обогнал трех джентльменов и наконец увидел судью, собиравшегося сесть в кэб.

Томас тут же махнул проезжавшему мимо экипажу.

— Следуйте за этим кэбом, — велел он.

— Что? — подозрительно воззрился, повернувшись к нему, возница.

— Я — полицейский. Детектив. Следуйте за кэбом.

— Детектив? — оживившись, с интересом переспросил возница.

— Трогайте, — поторопил его Питт уже в отчаянии. — Вы потеряете его.

— Не потеряю! — воскликнул кэмбен, мгновенно с энтузиазмом включаясь в игру. — От меня в Лондоне еще никто не уходил.

Понукая лошадь и обгоняя один за другим экипажи, он направил кэб вслед за экипажем судьи в восточную часть Лондона, где находилась Керзон-стрит. Однако вскоре маршрут изменился. Что-то подсказывало Питту, что сегодня он узнает о судье Карсуэлле нечто не совсем предсказуемое и отнюдь не невинное.

Он сидел, выпрямившись и глядя не только вперед, но и по сторонам. Кэб минул Вестминстерский мост и свернул на юг, в район Ламбета.

На Вестминстер-бридж-роуд предзакатное солнце освещало прогуливающиеся пары. Женщины были одеты в легкие платья нежных тонов. Жара спала. Питт гадал, кому предназначались подарки, купленные Карсуэллом. Замужней ли дочери, которую он видел на фотографии в доме судьи? Она могла жить в южном районе через реку. Но Карсуэлл поехал бы к ней позднее, с женой и в собственном экипаже, а не один в кэбе.

Оба экипажа свернули на Кенсингтон-роуд, где тоже было много прогуливающихся в открытых экипажах лондонцев. Торговцы едой заполнили тротуары, расхваливая пирожки, жареных угрей, мятную воду, фруктовый шербет и бутерброды. Цветочницы предлагали букетики цветов и такие мелочи, как спички, мешочки с душистой лавандой, маленькие куклы. Играл шарманщик, и звуки шарманки на предвечерней улице неожиданно смягчили яркость и грубость толпы на торговой улице, грохот колес по мостовой и цокот копыт.

Кэб остановился, возница доверительно нагнулся к Питту.

— Ваш пассажир вышел, сэр, — сказал он тихо. — Он в кофейне левее от нас.

— Спасибо. — Томас выбрался из кэба и расплатился с возницей. — Большое спасибо.

— Кто он? — спросил возница. — Убийца?

— Не знаю, — честно признался инспектор.

Кэб, нанятый Карсуэллом, уже уехал. Следовательно, судья намеревался пробыть в кофейне какое-то время.

— Еще раз благодарю, — повторил Питт и отпустил крайне огорченного и разочарованного возницу. Тот неохотно тронулся, все еще оглядываясь на полицейского и надеясь увидеть что-либо интересное.

Томас, улыбаясь, расстегнул сюртук и совсем снял галстук, а затем вошел в кофейню.

Здесь было тепло, даже немного душно и шумно. Слышался стук чашек и шелест шелковых юбок дам; пахло свежим кофе, пирожными и сахарным сиропом. Стены были увешаны яркими театральными афишами, временами слышались громкие взрывы смеха.

В правом углу за столиком Эдисона Карсуэлла радостно приветствовала стройная миловидная девушка с пышно взбитыми русыми с медным отливом волосами, завитки которых на стройной шее были творением самой природы, а не рук кокетки. Несмотря на юность, в лице девушки был характер, она была оживлена, ее широко открытые чистые глаза сияли. Питт решил, что ей было чуть более двадцати лет.

Карсуэлл смотрел на нее, чуть сдерживая улыбку. Вручая ей подарки, он как бы сам предвкушал ее радость — об этом говорил его взгляд, устремленный на нее. Девушка тут же быстрыми пальцами принялась снимать оберточную бумагу с зонта, бросая на Карсуэлла счастливые взгляды, и когда наконец последние остатки бумаги оказались на полу, она с нескрываемым восторгом посмотрела на зонтик в руках, а затем на шляпку в коробке и потянулась за ней.

Невольно коснувшись ее руки, Карсуэлл словно хотел удержать ее от того, чтобы она тут же не примерила шляпку. Девушка, покраснев, улыбнулась, осознав свою неосторожность, и опустила руку.

Томаса поразила необыкновенная нежность на лице Карсуэлла, и он на мгновение почувствовал себя не детективом при исполнении обязанностей, а тем, кто подглядывает в замочные скважины.

Питт продолжал наблюдать за ними еще с полчаса. Они сидели, сблизив головы через стол. Покупки лежали на полу, у ног девушки. Они то разговаривали серьезно, то негромко смеялись. В манерах девушки не было ни кокетства, ни наигранности. Общение двух людей, хорошо знающих один другого и испытывающих взаимную привязанность. У них, казалось, было много общего, они понимали друг друга и дорожили этим пониманием.

Когда Карсуэлл поднялся и, попрощавшись с девушкой, ушел, Питт не последовал за ним. Он поспешил отвернуться, чтобы тот случайно не бросил взгляд в его сторону. Но судья не глядел ни направо, ни налево; он все еще улыбался, легким шагом выходя на улицу. Томас, расплатившись, тоже вышел и проводил взглядом Карсуэлла, направившегося к Вестминстерскому мосту, где, видимо, рассчитывал найти кэб, чтобы вернуться домой. К тому времени, очевидно, его походка потеряет свою легкость, а с лица сойдет мечтательная улыбка.

Спустя несколько минут покинула кофейню и девушка. Питт поджидал ее на тротуаре. Она не стала искать кэб, а пошла по тротуару, прижимая к себе подарки. Девушка шла быстрым легким шагом и временами, казалось, была готова даже подпрыгнуть от радости, если бы не боялась привлечь внимание.

Вскоре девушка перешла через улицу и, минуя шарманщика, дала ему монетку. Тот сказал ей что-то веселое, почтительно приложив палец к шляпе, словно знал девушку, и его шарманка заиграла еще громче. Девушка свернула на Сен-Олбанс-стрит и вскоре остановилась перед домом номер 16. Вынув из сумочки ключ, она отперла дверь и вошла внутрь.

Питт остался стоять на тротуаре, разглядывая дом, ничем не примечательный — самый обыкновенный, небольшой, узкий по фасаду, без палисадника, во всяком случае со стороны улицы, достаточно респектабельный на вид, даже если в нем нет слуг, отвечающих на звонок. В таких домах живут мелкие клерки, торговцы, служащие банков или же содержанки достаточно обеспеченных людей, могущих себе это позволить.

Почему в таком случае свои свидания Карсуэлл назначает не здесь, а в других местах, где можно лишь беседовать и в крайнем случае держаться за руки?

Бесспорным ответом могло быть то обстоятельство, что девушка живет не одна. Она или замужем, хотя кольца на ее руке не было, или живет с родителями, братом или сестрой.

Питт повернулся и зашагал обратно на Кенсингтон-роуд. Ему ничего не стоило придумать банальную историю и выведать у владельца лавки на углу, что бедняжка миссис Хиллард прикована недугом к постели и в доме номер 16 с нею живут мисс Феофания Хиллард и ее брат мистер Джеймс, очень воспитанные молодые люди, аккуратно платящие по всем счетам. С ними никогда не было никаких неприятностей.

Питт поблагодарил разговорчивого лавочника и ушел с тяжелым чувством на душе. Он пошел пешком по направлению к мосту, чтобы взять там кэб и отправиться домой. Но, даже увидев пустой экипаж, Томас не остановил его и продолжал идти. Он ждал, когда наконец в нем улягутся вспыхнувшие гнев и разочарование, а пешеходная прогулка поможет этому. Все, что он узнал, могло грозить трагедией: немолодой респектабельный мужчина, женатый и имеющий взрослых дочерей, решается завоевать благосклонность юной и красивой девушки дорогими подарками. Он предпринимает рискованные поездки в другой конец Лондона, чтобы преподнести их своей избраннице, к которой питает искренние чувства. Гораздо меньшим проступком считалось бы посещение борделя. В этом случае от людей можно было ожидать большего понимания, и едва ли кто-нибудь стал бы грозить шантажом за это; тем более вряд ли это привело бы к убийству. Кроме того, Феофания Хиллард не похожа на такую девушку, а шляпка и зонт обычно не те подарки, которые дарят за полученные или обещанные услады. Это скорее знак искренней привязанности. Но если всё так, то зачем такие предосторожности, зачем так далеко ехать, пугаясь случайно замеченных знакомых? Ведь Карсуэлл чуть не попал под экипаж, скрываясь от него. И почему местом свидания стала кофейня на Кенсингтон-роуд, куда запросто мог зайти ее брат? Возможно, он тоже не знает о связи своей сестры и настроен решительно против нее?

Во сколько обходится эта связь Карсуэллу? Часто ли он делает подарки девушке или лишь изредка? Кажется, она не была слишком удивлена, подумал Питт, припоминая ее реакцию. Если бы он, Томас, сделал такой подарок своей жене, она удивилась бы гораздо больше. Питт представил себе лицо Шарлотты, если бы он вдруг так раскошелился. Она бы вскрикнула от удивления и обязательно примерила бы обновку, прошлась бы перед ним, покружилась — и глаза ее сияли бы, а в голосе звучала радость… У Томаса защемило сердце. Ему вдруг захотелось сделать ей такой подарок, экстравагантный, возможно, и совершенно ей не нужный — просто красивая вещица, приятная женщине и так идущая ей. Должен же он когда-нибудь поднакопить денег, от чего-то отказаться, на чем-то сэкономить…

Питт прекрасно понимал Эдисона Карсуэлла, особенно если такое случилось в первый раз. Но это явно было не так. Феофания Хиллард не впервые получала подарки от судьи, а тот, начав, уже не мог остановиться, чего бы это ему ни стоило.

Неужели это так? Неужели, чтобы делать девушке подарки, он залезал в долги? Разве Карсуэлл признается в этом?

Или дело обстоит еще хуже? Допустим, Уимс тоже шантажировал его, а он не выдержал этого и, доведенный до отчаяния, решился на насилие… Но неужели же врожденное чувство справедливости подсказало Карсуэллу зарядить ружье золотыми монетами и снести обидчику полголовы?

Был ли он с Феофанией Хиллард в тот самый вечер, о котором наотрез отказался говорить, — или все же в Кларкенуэлле, на Сайрус-стрит?

Утром следующего дня Питт решил пораньше отправиться в суд, чтобы поговорить с судьей в первый же перерыв после заседания. Он боялся этой встречи, но она была неизбежна. Томас должен был дать Карсуэллу возможность одуматься и рассказать, где он был в вечер, когда был убит Уимс, и какие у него отношения с Феофанией Хиллард. Возможно, его ответ снимет с него все подозрения и докажет, что он не убивал Уимса…

Первым сегодня слушалось дело о растрате клерком небольшой суммы казенных денег. Как полагала защита, растрата могла произойти в результате халатности или ошибки. Вполне возможно, подумал Питт, глядя на бледное интеллигентное лицо обвиняемого, но скорее всего, он позаимствовал эту сумму, чтобы оплатить счета, и таким образом встал на опасный путь преступления. Или, как образно выразился прокурор, попробовал ногой воду, прежде чем вступить в нее. Судья Карсуэлл придерживался этого мнения и приговорил клерка к небольшому сроку тюремного заключения. Признание его виновным в краже не оставляло подсудимому иной альтернативы. Питт посчитал это решение судьи справедливым и не очень суровым.

Следующее слушание было для Томаса сюрпризом. Он узнал имя обвиняемого еще до того, как увидел плотную фигуру и разгневанное лицо Горацио Осмара. Рядом с ним стояла светловолосая толстушка Бьюла Джайлс, чисто умытая и чрезвычайно скромная, и тем не менее тоже обвиняемая.

Судебный исполнитель зачитал обвинение — недостойное поведение в общественном месте, с указанием для пущей убедительности места и времени. Такое уточнение еще больше приземлило этот мелкий и незначительный проступок.

Горацио Осмар стоял очень прямо, слегка покачиваясь с носков на пятки. Он был в безукоризненном сюртуке, немного, правда, косо сидящем на одном плече, словно он опять сражался со стражами порядка и едва вырвался из их лап. Лицо его было красным, бесформенный нос блестел, бакенбарды обиженно топорщились, а глаза, полные гнева, с вызовом ловили взгляды окружающих.

Мисс Джайлс стояла неподвижно, опустив очи долу; ее платье на сей раз было застегнуто на все пуговицы, а не так, как в тот раз, когда Питт впервые увидел ее в участке, и более скромного, голубовато-серого цвета, даже кажущегося зеленым. Лучше и красивее платья трудно было придумать.

Адвокат требовал для обоих полного оправдания.

Питт подался вперед, чувствуя странную тревогу. Как-никак, это был королевский адвокат, один из касты избранных юристов, занимающихся только очень важными делами. Что он делает в обычном городском суде, защищая человека, недостойно ведшего себя в парке? Разумеется, Осмару хочется, чтобы его признали невиновным, но все факты против него, а участие в этом известного адвоката лишь привлечет внимание прессы к случаю, который мог бы пройти незамеченным.

Первым для дачи показаний был вызван крайне смущенный молодой констебль Кромби, который, присягнув, назвал себя и свой чин и рассказал, как они с констеблем Алардайсом дежурили в парке в такой-то день и в такое-то время.

— Что же вы видели, констебль Кромби? — спросил обвинитель, вопросительно подняв кустистые брови.

Кромби стоял навытяжку.

— Я видел обвиняемых, сидящих на скамье в обнимку друг с другом.

— Что же они делали, констебль?

Осмар так гневно фыркнул, что это разнеслось по всему залу.

Кромби сглотнул слюну.

— Трудно рассказать, сэр. Похоже было, что они дрались, но это не было дракой. Они раскачивались из стороны в сторону… — Он остановился, лицо его залила краска смущения.

— И что же вы сделали, констебль? — настаивал обвинитель с тоскливым видом, словно это почти не интересовало его.

— Констебль Алардайс и я подошли к ним, сэр, — ответил Кромби. — Но когда мы подошли, джентльмен поднялся и стал оправлять свою одежду, сэр…

Осмар снова громко хмыкнул, заслужив от судьи Карсуэлла грозный взгляд. В зале послышался ропот.

— Оправлять одежду? — переспросил обвинитель. — Уточните, констебль.

Лицо Кромби стало багровым. Он смотрел перед собой, в какую-то одну точку на дальней стене, обшитой деревянными панелями.

— Брюки его были расстегнуты, сэр, сорочка спереди в беспорядке. Он стал снова заправлять ее в брюки, а потом застегнул их, сэр.

— А юная леди, констебль? — играя своим красивым голосом, нарушил наступившую тишину обвинитель.

Кромби закрыл глаза.

— Она застегивала блузку, сэр… — Он поднял руку и положил ее на то место, где и у него могла быть грудь, будь он женщиной. Но полицейский был мужчиной, молодым и неженатым.

— Вы хотите сказать, что леди была в неприличном виде, констебль?

Адвокат встал во весь рост, в зале послышалось движение, свидетельствующее о пробудившемся у публики интересе к тому, что будет дальше. Осмар улыбался.

— Господин судья, обвинитель задает свидетелю наводящие вопросы, — заявил адвокат с легкой укоризной в голосе. — Свидетель не говорил, что мисс Джайлс была в неприличном виде, — он всего лишь сказал, что она застегивала блузку.

— Я прошу моего ученого коллегу извинить меня, — с сарказмом произнес обвинитель. — Констебль, как бы вы описали состояние одежды мисс Джайлс?

— Видите ли, сэр… — Кромби посмотрел на судью Карсуэлла, не зная, можно ли говорить о том, о чем его просят. Лицо его горело от стыда.

Осмар заерзал на стуле от злорадства и удовлетворения. На лице обвинителя была недобрая усмешка.

— Констебль, состояние ее одежды смутило вас?

— Да, сэр, смутило.

Бьюла Джайлс издала какой-то странный звук, похожий на презрительное фырканье.

Королевский адвокат снова вскочил.

— Ваша честь, это не относится к делу.

— Нет, относится, — настаивал обвинитель, продолжая ухмыляться. — Констебль Кромби — это часть публики, и его реакция указывает на то, как может отнестись к подобной сцене любой прохожий, увидевший мужчину и женщину в интимных отношениях на скамейке в парке.

— Ваша честь, это еще надо доказать! — изобразил негодование адвокат. — Можно также попросить уточнения относительно чрезмерной впечатлительности констебля Кромби. Его нельзя считать беспристрастным свидетелем. Да и само утверждение обвинителя нуждается в доказательствах.

Карсуэлл посмотрел на обвинителя.

— У вас все, мистер Клайд? Если все, то этого недостаточно.

— Нет, сэр, есть еще показания констебля Алардайса.

— Тогда вызовите его.

Кромби покинул свидетельское место, которое тут же занял Алардайс. Он был старше Кромби года на три или четыре — и женат. Он не выглядел таким растерянным, как его младший коллега, и адвокат это сразу понял. Он ни разу не прервал его, когда Алардайс стал давать показания, и выслушал все, что тот рассказал о сопротивлении Осмара при аресте, его грубых словах и выражениях, недостойных джентльмена, и о том, в каком виде он и мисс Джайлс были доставлены в полицию.

Адвокат начал защиту, вызвав свидетелем самого Горацио Осмара. Тот одернул сюртук, повертел шеей, как бы поправляя воротничок, затем какое-то мгновение пристально смотрел в лицо судье Карсуэллу и наконец повернулся к обвинителю, приготовившись отвечать на его вопросы.

— Не дадите ли вы суду свое изложение сути этого неприятного происшествия, мистер Осмар? — вежливо предложил ему обвинитель.

Питт с интересом следил за обвиняемым, гадая, как тому удастся представить эту историю в респектабельном виде. Все, что произошло, было глупо и неприглядно, но Осмар ни за что не согласится с этим. Проще всего для него было бы признать себя виновным и отделаться штрафом. От судьи он получил бы не более чем порицание, а столь ничтожная сумма штрафа была бы вполне ему по карману. Тот, кто надоумил его нанять королевского адвоката, дал ему чертовски плохой совет — или же был заинтересован в его позоре.

Однако Осмар распрямил плечи и с вызовом посмотрел в зал. Все моментально притихли, но отнюдь не из уважения к нему, а скорее от нетерпения услышать всё и не пропустить ни слова.

Осмар прокашлялся, хмыкнул, его бакенбарды воинственно ощетинились.

— Разумеется, сэр, — начал он. — Я обязательно расскажу суду все, как было. Прогуливаясь по парку, я встретил мисс Джайлс, молодую леди, с которой имел честь быть знакомым. Я поздоровался с ней и справился о ее самочувствии. Она ответила, что чувствует себя прекрасно.

Обвинитель нервно заерзал на своем стуле, и Карсуэлл бросил в его сторону сердитый взгляд.

— Продолжайте, мистер Осмар, — сказал он свидетелю с деланой улыбкой.

— Благодарю, ваша честь, я продолжу. — Тот злобно посмотрел на обвинителя и поправил галстук.

В зале послышался шум и смешок.

— Я также справился у нее, как и положено, о здоровье ее семьи, о чем она стала мне подробно рассказывать. Я предложил ей сесть на скамью, которая была недалеко на аллее. Она согласилась, сказав, что это неплохая мысль. Мы сели, и тут появились два констебля.

— Между вами и мисс Джайлс возникла потасовка?

— Конечно нет! — негодующе фыркнул Осмар, всем своим существом выражая негодование по поводу столь абсурдного предположения. — Я расспрашивал ее о племяннике, она хотела показать мне его детскую фотографию, которую носила в медальоне на груди, и попыталась достать медальон, но он был очень маленький, и она никак не могла его извлечь… — Он бросил взгляд в зал. — Я попытался помочь ей, что было вполне естественно…

Питт по достоинству оценил как изворотливость Осмара, так и «достоверность» его выдумки. Если в первом случае он поставил бы ему высокий балл за богатое воображение, то во втором — самый низкий за откровенное вранье. Томас бросил взгляд на судью, чтобы проверить, как тот реагирует на эту свежесфабрикованную ложь, и был поражен выражением неподдельной серьезности на лице Карсуэлла.

— Не вижу ничего предосудительного в этом поведении, — изрек судья, вскинув брови и раздраженно посмотрев на обвинителя.

Тот был ошеломлен, сбит с толку, но поостерегся делать какие-либо заявления в этот момент, все хорошо понимая. Он лишь откинулся на спинку стула и прикусил губу.

— Была ли ваша одежда в беспорядке, сэр? — продолжал задавать вопросы адвокат.

— Конечно нет! — высокомерно возразил Осмар. — Я, правда, не особенно аккуратный человек, как вы могли заметить… — В зале раздался смешок. — Я искал в своих карманах записку, которую куда-то засунул, — продолжал он. — Возможно, я спешил, был небрежен в движениях, и в этот момент меня увидели полицейские. Я просто мог показаться им несколько небрежно одетым, но это не преступление, а если и так, то преступление против хорошего вкуса.

На лице обвинителя было выражение презрительности и недоверия, адвокат улыбался, Бьюла Джайлс старалась сохранить серьезное лицо, что давалось ей с трудом. Впервые судье Карсуэллу стало не по себе.

— Вы объяснили все это констеблям, мистер Осмар? — спросил адвокат, многозначительно округлив глаза.

— Я пытался. — Обвиняемый принял обиженный вид. — Я сказал им, кто я, сэр. — Тут он еще больше распрямил плечи и вскинул подбородок. — Меня достаточно знают в определенных кругах, у меня репутация и многолетняя служба моей королеве и стране…

— Конечно, — быстро согласился адвокат. — Но полицейские не стали вас слушать?

— Не дали сказать ни единого слова, — пожаловался Осмар. — Они были очень грубы со мной, что уже само по себе недопустимо. Но больше всего я не могу простить им возмутительного обращения с мисс Джайлс, молодой женщиной из порядочной семьи с безукоризненной репутацией…

В зале раздался шум. Мисс Бьюла Джайлс покраснела, а лицо Осмара потемнело от злости.

— Простите меня, мистер Осмар, — обратился к нему с еле заметной улыбкой адвокат. — Мы должны верить вам на слово, что все… было именно так, но это противоречит свидетельствам констеблей Кромби и Алардайса.

— Ха! — хмыкнул Осмар, голос его осекся, щеки надулись. — То, что они говорят, сэр, — неправда. Был еще один свидетель, человек, находившийся от нас на некотором расстоянии. Он все видел — даже заметил, как я в полном расстройстве, когда меня арестовали, оставил на скамье свой портфель. Он взял его и спустя какое-то время принес в полицию, чтобы передать его мне.

Казалось, зал затаил дыхание, так стало тихо.

— Следовательно, он был от вас достаточно близко и все видел? — изобразил удивление адвокат. — Почему же полиция не привлекла его в качестве свидетеля?

Осмар изобразил оскорбленную невинность, широко открыв маленькие заплывшие глазки.

— Я не могу ответить на этот вопрос, сэр, — лишь также выразить свое недоумение. Будет лучше, если сама полиция ответит на него.

— Если она сможет, — елейным голосом промолвил адвокат и повернулся к судье. — Ваша честь, я позволю себе с вашего разрешения заметить, что полиция небрежно выполнила свои обязанности. Она не вызвала в суд свидетеля, который мог бы внести ясность и снять обвинение с моего клиента. Теперь мы не можем вызвать его в суд, ибо не знаем ни его имени, ни того, где он проживает. Поэтому я вношу ходатайство, ваша честь, о закрытии этого дела и снятии с моего клиента всех обвинений.

Констебль Кромби резко обернулся и уставился в смятении на Алардайса. Обвинитель привстал на стуле, но судья Карсуэлл повелительным жестом остановил всех.

— Ваше ходатайство, мистер Грин, удовлетворяется. Дело считается закрытым. — Судья ударил молотком по столу, объявив этим конец судебного заседания.

Питт был потрясен. Суд даже не заслушал Бьюлу Джайлс, не дал возможности допросить ее, а ведь она — главный свидетель. Странное заседание… Разумеется, дело пустячное, никто не пострадал, никого не обокрали — всего лишь нарушение порядка, не причинившее кому-либо неприятностей, поскольку никого вокруг не было. Но дело не в этом. Полиция была поставлена в глупейшее положение и практически лишена права действовать, а Осмару тем временем удалось пренебречь законом.

А хуже всего, подумал Питт, было необъяснимое поведение судьи. Удовлетворена была лишь публика в зале, и не потому, что она сочувствовала обвиняемому, а потому, что неожиданно удалось по-настоящему развлечься и позабавиться.

Покидая зал суда, Томас прошел мимо двух расстроенных констеблей. Поймав взгляд Кромби, он как бы выразил ему свое молчаливое понимание и сочувствие. Никто из них не знал причины такого странного поведения судьи, но оба испытывали одинаковые чувства.

По коридору прошествовал королевский адвокат; фалды его сюртука триумфально разлетались, на лице застыло выражение глубокой сосредоточенности, однако не было того удовлетворения победы, которым сияло его лицо в зале заседаний. То ли его грызли сомнения, то ли он уже думал о следующем процессе. Горацио Осмара не было видно, как и красотки Бьюлы Джайлс.

Питту пришлось провести в коридорах суда еще по меньшей мере полчаса, пока наконец судья не уединился на перерыв в свои комнаты и инспектор смог с ним поговорить.

— Я слушаю вас, мистер Питт. — Карсуэлл поднял глаза на Томаса, на его лице была легкая гримаса раздражения. Видимо, он считал, что они уже все обговорили в их первое свидание, и не был расположен все начинать сначала. — Попрошу вас быть кратким. У меня много дел, и они ждут меня.

— Я буду краток, — очень тихо пообещал Питт. Он не хотел говорить с судьей так, но это было неизбежно. — Вы уверены, что вам не следует сказать мне, где вы были в тот вечер, когда убили Уимса?

Лицо судьи потемнело, в голосе появились резкие нотки.

— Абсолютно уверен. Мне не в чем отчитываться перед вами, сэр. Я не знаю этого человека и никогда не имел с ним дела. Мне неизвестно, кто его убил, и меня это может интересовать лишь в рамках моих профессиональных обязанностей. Вот все, что я могу вам сказать. Пожалуйста, занимайтесь своими делами, а мне предоставьте возможность заниматься моими.

— Уимс также занимался шантажом. — Питт стоял перед судьей, не двигаясь.

— Неужели? Очень неприятно. — На лице судьи появилась легкая гримаса брезгливости, однако никакого страха или тревоги Томас не заметил. — В таком случае я сожалею о его смерти еще меньше, — ядовито добавил он. — Но я его не знаю. Я уже говорил вам это и не хочу тратить свое драгоценное время на то, чтобы повторять это. Хотите верьте, хотите нет, но поскольку это правда, вам не найти доказательства моей виновности. А теперь, пожалуйста, идите проводить ваши дознания где-нибудь в другом месте.

— Вы убеждены, что не хотите сказать мне, где вы были в тот вечер?

Карсуэлл встал, лицо его покраснело.

— Нет, не хочу, сэр. Извольте покинуть мой кабинет, как джентльмен, иначе мне придется позвать стражу и выдворить вас, как уголовника.

Инспектор вздохнул. Поскольку он не испытывал антипатии к Карсуэллу, ему не доставляло удовольствия начинать этот разговор.

— Возможно, мисс Хиллард была знакома с ростовщиком и назвала ему ваше имя как родственника, когда брала у него деньги взаймы? — тихо предположил он. — Ни она, ни ее брат, похоже, не живут в достатке…

Лицо Карсуэлла стало белым как мел, когда кровь отлила от него, но в тот же миг оно снова покраснело. Казалось, ноги подкосились под ним. Он тяжело рухнул в кресло и беспомощно уставился в одну точку, не в состоянии привести в порядок свои мысли и что-либо возразить.

— Мисс Хиллард была знакома с Уимсом? — повторил Питт, не потому, что считал молодую девушку убийцей ростовщика, а для того, чтобы своими вопросами не подсказать Карсуэллу ответы.

— Нет, нет!.. — воскликнул судья и тут же умолк. Потом глубоко и прерывисто вздохнул. — Конечно, нет!.. Я… — Он посмотрел на Питта, в глазах его было отчаяние. — Я не убивал Уимса… — Он говорил с трудом. — Да я и не мог… Зачем мне было это делать?.. Клянусь вам, я никогда не знал этого человека, и я не был у него в тот вечер!

— Какие у вас отношения с мисс Хиллард?

Карсуэлл как будто съежился и стал меньше в своем кресле.

— Она… она… моя любовница, — с усилием, почти шепотом произнес он.

Какой смысл спрашивать, шантажировал ли его Уимс или нет? Причина для шантажа была очевидной, даже если бы Карсуэлл отрицал это.

— Уимс знал об этом?

Мускулы лица Карсуэлла напряглись, оно стало жестким.

— Я больше ничего не скажу; лишь повторю, что не убивал Уимса. Если у вас есть хоть капля сострадания, вы не станете втягивать в это мисс Хиллард. Она ничего не знает… ничего… Пожалуйста… — Последнее слово будто застряло у него в горле, выдавая глубину его отчаяния и унижения от того, что он вынужден просить об этом. Пальцы его рук, лежавших на столе, были судорожно сцеплены, сам он был совершенно раздавлен.

— Мисс Хиллард ни в чем не подозревается, — невольно успокоил его Питт, не думая, разумно ли это. — Она ничего не совершала, и нет ничего, что говорило бы о ее связи с Уимсом. — Затем, чтобы как-то компенсировать допущенную им слабость, Питт сурово напомнил судье: — В списках ростовщика мы нашли ваше имя.

Карсуэлл откинулся на спинку кресла, бледный, усталый; страшное напряжение, которое он только что испытал, постепенно отпускало его. Он хотел было что-то сказать, но так и не смог.

Томас, коротко кивнув, извинился и, попрощавшись, вышел. Не было смысла говорить что-либо. Было бы ненужной жестокостью стоять и смотреть на повергнутого в смятение человека. Ничего нового он уже не скажет, хотя Питту очень хотелось узнать, зачем судья, черт побери, позволил Горацио Осмару уйти от наказания. Но это было право судьи, и Питт не мог его оспаривать. Однако считать это злоупотреблением в корыстных целях оснований тоже не было. Возможно, в этом и заключалась необъяснимая эксцентричность судьи Карсуэлла.

— Что? — не поверил своим ушам Мика Драммонд. — Карсуэлл закрыл дело?

— Да, сэр, — признался Питт, стоя в кабинете начальника. — Причем так запросто, словно дела и не было. Кромби и Алардайс не могли поверить в это.

— Вы сказали, что задержанного зовут Горацио Осмар? — задумчиво переспросил Драммонд. — Не был ли он помощником министра в правительстве несколько лет назад?

— Кажется, да. Это что-либо меняет? — Питт готов был тут же ввязаться в дискуссию о сословных привилегиях.

Шеф лишь улыбнулся и повел плечами.

— Нет, не меняет, но кое-что объясняет в поведении Карсуэлла…

— Только не мне, — сердито буркнул Питт. — Если судья считает это правосудием, то в моих глазах он не тот человек, которому следует занимать судейское место.

Драммонд удивленно поднял брови.

— Сильно сказано, Питт.

Томас почувствовал, как его лицо заливает краска стыда. Он преклонялся перед шефом, поэтому понял, что перешел границы дозволенного по чину и сословию. Он шагнул через барьер и стал критиковать человека того круга, к которому принадлежал сам Драммонд.

— Простите, сэр, — хрипло произнес он. — Я не должен был этого говорить.

Лицо шефа разгладилось, в его улыбке были понимание и юмор.

— Мне нравится, как вы иногда подбираете слова, Питт, но есть порядочная разница между тем, что вы уже сказали, и тем, за что приносите свои извинения. — Он вышел из-за стола. — Я готов согласиться с вами по поводу существа этого дела, но хотел бы заметить, что у Карсуэлла и Осмара могли оказаться общие знакомые, которые… — Тут он умолк в нерешительности, подыскивая слова, которыми мог бы объяснить то, что смущало и его самого.

Томас неожиданно вспомнил странное мимолетное чувство, охватившее его, когда они вдвоем с Драммондом ехали к лорду Байэму в первый раз.

Он ждал, что Драммонд скажет дальше. В комнате, освещенной солнцем, стояла тишина. С улицы донесся стук упавшего ящика, затем голос торговца, нахваливающего свой товар. Окно на улицу было открыто.

— … и судья вспомнил о дружбе, — закончил фразу Драммонд. — О своих обязанностях.

— Понимаю, — тихо промолвил Питт, хотя ничего не понял. Это были лишь туманные предположения, ничего четкого и определенного, некая путаница из социальных обязательств, долга, привилегий, намеков на коррупцию, а за всем этим — шантаж и изувеченное мертвое лицо Уильяма Уимса, ростовщика.

Драммонд, сунувший руку в карман, выглядел несчастным.

— Я думаю, эта история с любовницей — прекрасный мотив для убийства. Бедняга, — как-то отрешенно произнес он. — А другие имена в списке Уимса? Вы проверили их?

— Нет, сэр. — У Томаса упало сердце. — Но один из них служит в полиции.

Драммонд побледнел.

— Господи! Вы уверены?

— Есть еще надежда, что это простое совпадение имен, — сказал Питт, сам не веря в это.

Драммонд уставился в пол.

— Думаю, вам лучше все проверить. А ружье? — Он поднял глаза на инспектора. — Вы нашли его? Вы говорили, что там было какое-то ружье, не так ли?

— Старинная аркебуза, — пояснил Питт. — Висевшая на стене просто для украшения.

— Вы говорили, что из нее невозможно выстрелить?

— Да, невозможно. Из нее нельзя было убить ростовщика, но убили его из похожего ружья с широким стволом, который можно было набить монетами.

Драммонд поморщился.

— Надеюсь, вы поручили местной полиции разобраться в этом? Да, конечно, я знаю, простите. Вам лучше разузнать все об остальных, кто в этом списке. Дело принимает все более неприятный оборот.

— Да, — согласился Питт. — Боюсь, что вы правы.