Кэролайн вернулась домой окрыленная новыми надеждами и сразу, не позволив себе задумываться, поднялась наверх. Постучав в спальню старой дамы и не дождавшись ответа, она открыла дверь и вошла без приглашения.

Миссис Эллисон полулежала, откинувшись на подушки, в кровати. Закрытые шторы не пропускали свет, и она выглядела спящей. Миссис Филдинг могла бы поверить этому, если б не заметила, как подрагивают ее веки.

– Как вы себя чувствуете? – дружелюбно спросила хозяйка дома, присаживаясь на край кровати.

– Я спала, – сухо проворчала в ответ Мария.

– Нет, не спали, – возразила ей Кэролайн. – И не уснете до вечера. Вы хотели бы сходить с нами в театр?

Глаза старой дамы открылись.

– Чего ради? Я уже много лет не хожу в театр. И тебе это прекрасно известно. С чего бы мне менять свои привычки?

– Посмотрите новую постановку, – предположила ее бывшая невестка и улыбнулась. – Понаблюдаете за публикой. Иногда она выглядит забавно. Да и трагедии на сцене показывают редко, особенно эту.

Мария помедлила с ответом лишь мгновение.

– Меня не интересует ваш театр, – угрюмо пробурчала она, – все равно там обычно показывают только разную чепуху: дрянные, современные глупости.

– Там будет премьера «Гамлета».

Миссис Эллисон неопределенно хмыкнула.

Кэролайн попыталась вспомнить советы Веспасии.

– Во всяком случае, – честно сказала она, – актриса, исполняющая роль королевы, очень красива, талантлива и страшно откровенна. Она меня даже пугает. При виде нее у меня всегда такое чувство, будто я говорю что-то глупое или слишком наивное, а после спектакля мы обычно заходим к ней в гримерную, поскольку Джошуа испытывает потребность поздравить ее с успехом. Они – старые друзья.

Теперь старая дама посмотрела на нее с заинтересованным видом.

– Друзья? Я полагала, что королева в «Гамлете» была матерью бедного принца. Едва ли ее можно назвать главной героиней!

– Джошуа нравятся женщины постарше. Мне казалось, вы благосклонно оценили эту его особенность, – сухо заметила миссис Филдинг.

Миссис Эллисон невольно улыбнулась.

– И ты ревнуешь к ней, – уверенно произнесла она, но впервые ее тон не окрасил оттенок ехидства – скорее даже ее голос прозвучал сочувственно.

Кэролайн решила не скрывать правды.

– Пожалуй… немного. Она выглядит такой уверенной в себе… во всех своих убеждениях и верованиях.

– Верования? Мне казалось, мы говорим об актрисе! – Мария приподнялась и поудобнее устроилась на подушках. – Во что она может верить?

– Ах, у нее на редкость широкие взгляды! – Филдинг мысленно представила страстное лицо Сесиль, ее горящие глаза и пылкий голос. – Она верит в полнейшее зло цензуры, стремится к свободе мысли, к свободе воли и убеждена в великой ценности искусства… Рядом с ней я кажусь себе ужасно старомодной… и… скучной.

– Вздор! – страстно воскликнула миссис Эллисон. – Нельзя позволять унижать себя. Разве ты больше не знаешь, во что верить?

– Отчасти мне так и кажется.

– Не будь такой тряпкой! Должна же ты быть в чем-то уверена. Невозможно дожить до твоего возраста и не обрести хотя бы какой-то убежденности. Просто надо хорошенько подумать, какова она!

– Подумав, я поняла, что знаю не так много, как полагала, – с улыбкой призналась Кэролайн. – Да, я невольно впитываю новые сведения и пытаюсь рассуждать о людях и событиях, но очень часто жизнь подкидывает неведомые сюрпризы, и если бы мне удалось предвидеть их появление, я сама могла бы измениться к лучшему… – Она подумала о своей старой свекрови и Эдмунде Эллисоне. – …Но есть еще иные события, уходящие в далекое прошлое: старые проблемы, ошибочные решения, почти неизвестные истории…

Пожилая женщина что-то пробурчала, но уже менее раздраженно.

– Тогда ты мудрее той актрисы, вообразившей, что ей все известно, – неохотно признала она. – Вот и скажи ей об этом.

Кэролайн не стала опять спрашивать, хочет ли старая дама пойти в театр. Они обе понимали, что пока не хочет, и повторение приглашения могло бы порвать возникшую между ними тонкую ниточку искренности.

Хозяйка дома встала с кровати и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она услышала голос Марии:

– Кэролайн!

– Да?

– Желаю тебе приятного вечера.

– Спасибо. – Миссис Филдинг опять повернулась к выходу.

– Кэролайн! – снова позвала ее бывшая свекровь.

– Что?

– Надень красное платье. Оно тебе идет.

Хозяйка дома не стала больше оборачиваться, чтобы не испортить этот момент, придав ему излишне большое значение.

– Спасибо, – признательно произнесла она. – Хорошего вам вечера.

Готовясь к выходу на премьеру «Гамлета», Кэролайн с особой тщательностью выбрала наряд. Она немного подумала, прежде чем велела горничной приготовить упомянутое старой леди красное платье. На самом деле оно было насыщенного бордового цвета, очень теплого, но определенно волнующего оттенка, и миссис Филдинг сомневалась, стоит ли ей так привлекать к себе внимание. Сидя на стуле перед зеркалом туалетного столика, она разглядывала свое собственное отражение, пока горничная трудилась над ее прической. На нее смотрела еще стройная женщина – ее фигура практически не изменилась, – но Кэролайн безошибочно отметила все проявившиеся признаки возраста. Еще несколько лет назад ее кожа выглядела иначе, а теперь щеки немного отвисли, исчезла четкая линия подбородка и на шее появились легкие морщинки, не говоря уже о лице.

Кэролайн не обладала кипучей энергией Сесиль Антрим и ее внутренней самоуверенностью, придававшей ей столько изящного достоинства. Эти качества стали частью ее натуры, поэтому при любом сравнении актриса выигрывала не только молодостью. Она всегда привлекала внимание и вызывала восхищение, своего рода благоговение, отчасти благодаря своему богатому и чарующему внутреннему миру. В сравнении с нею миссис Филдинг по-прежнему чувствовала себя тихой мышкой, вроде как бледной молью… рядом с яркой золотистой бабочкой.

Ей вспомнились слова Веспасии и Марии Эллисон. Но именно мысль об отчаянном положении Марии заставила ее в итоге так резко выпрямиться и расправить плечи, что из рук горничной едва не выпали шпильки.

– Извини, – поморщившись, пробормотала Кэролайн.

– Я уколола вас, мэм? – забеспокоилась служанка.

– Я сама виновата. Теперь буду сидеть, не дергаясь.

Внешне миссис Филдинг так и держалась, но ее мысли по-прежнему метались в поисках верного стиля поведения. Она настраивалась на то, что ей следует быть честной и великодушной, однако при этом не впадать в сентиментальность. С затаенным отвращением Кэролайн представила себя в образе вызывающей, ищущей благосклонного внимания особы, слишком многословной в ожидании похвалы, на которую она не могла всерьез рассчитывать, сознавая, что толком не знает, о чем говорить. Воспитанные люди могли бы тактично выслушать ее, мечтая, чтобы она наконец умолкла, не повергнув всех в полное замешательство. Ее лицо вспыхнуло уже от одного только мысленного представления такой картины.

Внутреннее чутье точно подсказывало, что ей следует хранить спокойное достоинство, оставаясь немногословной. Хотя тогда она могла показаться томительно унылой и поставить себя в еще более исключительное положение.

В любом случае Джошуа могло стать стыдно за нее. И внезапно все ее чувства отошли на второй план, а главным стало то, каким несчастным он будет в таком случае и как после этого может измениться их жизнь.

Горничная закончила делать прическу. Та получилась прекрасно. У Кэролайн всегда были отличные волосы.

– Спасибо, милая, – с довольным видом сказала она.

Теперь настал черед платья и украшений. Миссис Филдинг очень не нравилось выезжать одной, но Джошуа играл в другом театре, и его спектакль должен был закончиться незадолго до конца премьеры «Гамлета». Слава богу еще, что эта шекспировская пьеса была длинной. Вероятно, он успеет приехать к последнему действию.

На премьеру собралось так много народа, что Кэролайн с трудом пробивалась через толпу, то и дело приветливо кивая хорошим знакомым или даже тем, кого помнила очень смутно. Несколько раз она с внезапным смущением осознавала, что улыбается совершенно незнакомым дамам и джентльменам, в чьих взглядах отражалось минутное колебание, после которого они с должной вежливостью улыбались ей в ответ.

Взвешенно обдумав ситуацию, миссис Филдинг решила, что лучше отнестись к собственным оплошностям с юмором, и отбросила неуместное смущение.

Она с трудом добралась до ложи, где Джошуа зарезервировал для нее кресло. Удобнее было прийти пораньше, чтобы не тревожить уже усевшихся зрителей, даже если придется сидеть там в неловком, привлекающем внимание одиночестве. Спокойно устроившись в ложе, дама принялась поглядывать на заполнявшую зал публику. Это был настоящий парад колоритных фигур. С первого взгляда Кэролайн могла оценить статус, доход и социальные притязания зрителей, их самодовольство или неуверенность, их хороший или плохой вкус, а зачастую она даже догадывалась по выражению лица, что думает о себе та или иная женщина. Некоторые особы в скромных, хорошо скроенных платьях предпочитали темные тона, темно-синие или темно-зеленые, и выглядели застенчивыми или робкими. Миссис Филдинг подумала, что, возможно, если б им хватило смелости, они предпочли бы более яркие расцветки. Хотя такую сдержанность мог объяснить их собственный выбор либо страх вызвать неодобрение мужа… или даже свекрови. Насколько же выбор наряда мог соответствовать ожиданиям окружающих…

Но некоторые, мечтавшие выделиться особы, разумеется, предпочитали яркие, броские цвета. Не являлось ли ее собственное бордовое платье волнующей маскировкой, скрывавшей обычную женщину, не способную иначе никого взволновать?

Нет. Как говорила Веспасия, она свободно могла выбирать то, что хочется ей самой. Если б Кэролайн предпочла быть скромной, оставаясь в тени Сесиль Антрим, то это было бы ее собственным малодушным решением, стремлением скрыть свои взгляды, чтобы порадовать других или оправдать их ожидания. Нет никакой необходимости обижаться или быть излишне вызывающей, нет никакого повода для умышленной или легкомысленной недоброжелательности. Но она могла откровенно показать, что для нее важно и ценно.

А ей самой нравилось это бордовое платье. Этот цвет отлично подчеркивал ее достоинства.

И конечно, из общей массы зрителей выделялись юные барышни в светлых нарядах: они выглядели девственно-невинными и смущенными, но вполне намеренно привлекали взгляды.

Почти все что-то изображали из себя, каждый играл свою роль в меру сил и способностей. Тайным оставался лишь сюжет задуманной истории. Зритель видел только одну сцену, выхваченную из еще не разыгранной драмы.

Наконец свет начал меркнуть, и зал, затаившись, погрузился в лихорадочное ожидание. Поднявшийся занавес открыл зубчатые крепостные стены Эльсинора. Кэролайн внезапно осознала, что переживает за Орландо Антрима. Он впервые играл главную роль. Но с другой стороны, роль Гамлета на редкость сложна и интересна. И разве не каждый актер мечтает сыграть его больше всего на свете?

Увидев его первый выход во второй сцене, миссис Филдинг чуть подалась вперед и мысленно пожелала ему успеха во всем, пожелала, чтобы он четко помнил все слова роли и вкладывал в них все необходимые чувства – волнения, горя и смущения или замешательства, свойственные датскому принцу.

Поначалу Орландо – Гамлет выглядел неуверенным, и у Кэролайн екнуло сердце. Неужели он, как обычно, останется в тени матери, которая, казалось, привлекала все взгляды всякий раз, едва появляясь на сцене?

Но вскоре все прочее отступило в тень, за исключением Орландо. Он вышел вперед к рампе. Лицо его выглядело бледным и даже измученным, хотя, возможно, причина этого была в гриме. Но никакой грим не мог придать особого величия его жестам и глубокого страдания его голосу.

О если бы этот грузный куль мясной Мог испариться, сгинуть, стать росой! О если бы предвечный не занес В грехи самоубийства! Боже! Боже!

Он страстно произнес весь монолог. Слова изливались из него с такой естественностью, словно ему впервые довелось говорить их, словно не было ни долгих заучиваний и репетиций, ни отточенной великолепной игры, точно слова эти сами собой вырывались из души молодого человека.

Когда в конце первого акта занавес опустился, в зале царила тишина. Зрители в партере забыли, что пришли на спектакль – каждый почувствовал себя незримым наблюдателем, случайно столкнувшимся с чужой трагедией.

И наконец, словно опомнившись, тишину взорвали аплодисменты. Подобные грому, они заполнили восторженными раскатами весь театр до самого теряющегося в высоте потолочного свода над райком.

С этого момента атмосфера в зале будто наэлектризовалась: заряд эмоций был так велик, что весь спектакль прошел в волнующем напряжении. Разворачивалась постепенно жестокая трагедия, обреченные родственные отношения разрывались с каждой новой сценой так неумолимо, словно никто не имел власти предотвратить эти разрывы. Страдания Гамлета казались настолько ощутимыми, что гнетущим стал уже сам воздух. Королевская двуличность, мудрые напутственные советы Полония… Зрители могли бы пропустить их мимо ушей, ведь отлично знали эти советы уже столетия, но великолепный голос Беллмейна проникал в сердца и души. В те моменты он доминировал на сцене. Забыли даже о Гамлете.

Всего превыше: верен будь себе. Тогда, как утро следует за ночью, Не будешь вероломным ты ни с кем.

Офелия беспомощно погрузилась в безумие, приблизив смерть, – невинная жертва чужих амбиций, алчности или одержимости. На цыпочках вошел в ложу Джошуа и тихо сел рядом с Кэролайн, просто слегка коснувшись ее плеча. Королева Гертруда сама обрекла себя на роковую судьбу, но не ведала о том до последнего глотка из отравленного кубка.

Несмотря на талант и личность каждого актера на сцене, Гамлет превзошел их всех. Превзошел всех в своих страданиях, и в итоге его свет угас, оставив мир во мраке, после чего занавес опустился в последний раз.

Как и Джошуа, поднявшись с кресла, Кэролайн начала аплодировать. По щекам ее сбегали слезы – переполняемая эмоциями, она не могла ни думать, ни говорить.

Когда затихли последние хлопки, зал вновь залил яркий свет и люди потянулись к выходу, женщина взглянула на своего мужа.

К радости на его лице примешивалась печаль. И хотя радость выражалась гораздо сильнее, окрашенная волнением и восхищением, женщина заметила и затеняющее их легкое облачко, почувствовав сердцем, как ему самому хотелось бы сыграть Гамлета, хотелось бы обладать тем даром, что превосходит простой талант, возвышаясь до гениальности. И Филдинг понимал, что не обладает им. Сфера его мастерства ограничивалась остроумием и сочувствием; он великолепно вызывал у людей смех, зачастую над самими собой, побуждая их с обновленной добротой относиться друг к другу. Возможно, с годами он дорастет до роли Полония, но никогда не будет Гамлетом.

Кэролайн старалась придумать какие-то искренние слова, не впадая ни в малейшую снисходительность. Это могло стать невыносимым не только для ее супруга, но и для нее самой.

Молчание слишком затянулось, а она так и не смогла найти нужных слов.

– У меня такое ощущение, будто до сегодняшнего дня я никогда по-настоящему не понимала «Гамлета», – призналась она наконец. – Мне даже в голову не приходило, что такой молодой человек может иметь столь глубокое понимание предательства… измены. Гнев на королеву проявился в нем с такой душераздирающей болью… и в то же время его израненное сердце не могло отвергнуть любви к матери.

Разочарование способно уничтожить. Миссис Филдинг опять вспомнила о Марии и Эдмунде Эллисоне. Как можно продолжать жить, если мечты разбились вдребезги и ничего уже не восстановить? Как выжить, если все непоправимо испорчено?

Ей хотелось поделиться этим с Джошуа. Она понимала, глядя сейчас на его лицо, что он мог бы проявить к миссис Эллисон только сердечное сочувствие… никакого осуждения, никакого отвращения.

Но не разрушит ли подобная откровенность ее доверия? Старая дама наверняка догадается об этом, увидев сочувствие в его глазах, услышав его в голосе актера. А она будет искать их. Она будет ждать, что невестка предаст ее.

И Кэролайн должна хранить молчание. Может, в будущем Мария сама разрешит ей рассказать мужу, и тогда все будет хорошо.

– Ты собираешься зайти к Сесиль? – оживленно спросила миссис Филдинг.

Лицо Джошуа озарилось сияющей улыбкой.

– О да! Я не могу упустить такой шанс. Она играла прекрасно… однако ее сын – еще лучше! Впервые кто-то затмил ее, за исключением, вероятно, Беллмейна… и то это было давно, когда она только начинала. Сесиль может испытать… – артист слегка приподнял одно плечо, – взрывоопасную смесь гордости за Орландо и… ну, ведь человек должен гордиться своими детьми…

С мучительной остротой Кэролайн вдруг вспомнила, что у него нет детей, а сам он слишком молод, чтобы считать таковыми ее дочерей. Джошуа мог бы еще завести детей, если б женился на женщине помоложе, но его супруга заставила себя отбросить эти мысли. Сейчас не время для жалости любого рода, и меньше всего – для жалости к себе или для сомнений в том, в чем он не давал ей никакого повода сомневаться.

– Да, это не всегда легко, – честно призналась она, – можно завидовать их юности и из-за этого раздражаться. Можно терзаться из-за их ошибок, особенно если видишь их воочию. И конечно, вечно чувствуешь себя виноватой, если у них что-то не получается. Любой недостаток характера сразу приписывается тому, что сделала или не сделала ты сама, или сделала не так, или не вовремя…

Филдинг приобнял жену за талию.

– Ладно! Давай пойдем, поздравим Сесиль… и выразим ей сочувствие… или то, что нам покажется самым уместным. – Теперь он уже говорил улыбаясь, и налет печали в его голосе почти рассеялся.

К их приходу в гримерке уже толпилось много народа, но на этот раз Орландо там не было. Сегодня он стал главным героем и не нуждался в блеске, исходящем от материнской звезды.

Сесиль стояла спиной к зеркалу возле туалетного столика. Она еще не сняла роскошное платье, в котором играла последний акт. Ее лицо сияло, а светлые волосы поблескивали, украшая голову своеобразным ореолом. На первый взгляд Кэролайн показалось, что эта артистка не подходит на роль матери Гамлета: она выглядела слишком молодой, слишком оживленной. Но потом, с некоторым потрясением, миссис Филдинг вспомнила, что Сесиль и в жизни была матерью Орландо, поэтому, исключая любые фантазии, никак не могла не подходить на роль Гертруды.

На сей раз в гримерной не появился и лорд Уорринер. Возможно, он предпочел какое-то время держаться подальше от театра или, по крайней мере, от мисс Антрим. Рядом с нею стояли два второстепенных актера, выглядевшие усталыми и счастливыми. Дама в черном платье, посверкивая великолепным бриллиантовым ожерельем, источала восторги, и их всецело поддерживал средних лет мужчина с орденами на парадном мундире.

Сесиль мгновенно обратила внимание на Джошуа.

– Милый! – Она шагнула к нему, раскинув руки для объятий. – Я так рада, что вы смогли заехать к нам! Вы видели последний акт?

Она позволила расцеловать себя в обе щеки и, отступив назад, уделила внимание и супруге Джошуа.

– О, и вы здесь, миссис Филдинг… Кэролайн, не так ли? Как великодушно, что вы также посетили нас!

– Великодушие тут ни при чем, – возразила та, улыбнувшись и надеясь, что улыбка у нее получилась любезнее, чем ее внутренние, гораздо менее приятные чувства. – Мне самой давно хотелось посмотреть у вас эту премьеру. И я осталась в полном восторге. Ваш «Гамлет» далеко превосходит всех виденных мною раньше.

Глаза Сесиль расширились, и она спросила почти без задержки:

– Неужели? А вы видели так много разных постановок?

Кэролайн выдала уместную сияющую улыбку.

– Конечно. Начиная с классных комнат. Практически каждый актер худо-бедно подходящего таланта, а иногда и вовсе бесталанный, хоть раз в жизни сыграл Гамлета. Полагаю, я видела не менее двадцати вариантов. Ваш сын привнес в его образ новую жизнь и правду. Должно быть, вы очень гордитесь его триумфом.

– Разумеется. Как любезно, что вы заметили это… – Антрим опять взглянула на Джошуа. – Орландо сыграл весьма убедительно, возможно, даже удивительно достоверно, не правда ли? На редкость странное ощущение испытываешь, когда сначала видишь первые неуклюжие шаги по сцене своего собственного ребенка, потом он дорастает до маленьких ролей, а в конечном счете весь театр оказывается у его ног… – Она усмехнулась. – Вы можете себе представить, каковы мои чувства?

Миссис Филдинг заметила, что лицо ее мужа омрачилось лишь на мгновение. Неделю назад она могла бы жутко расстроиться, сознавая свою неспособность подарить Джошуа детей. Сегодня же Кэролайн испытала только раздражение, догадавшись, что Сесиль предпочла облегчить свое уязвленное самолюбие, обидев друга.

И, не дав Джошуа времени для ответа, она перехватила инициативу и снисходительно произнесла:

– Да, дети растут незаметно, и всегда удивительно, когда вдруг осознаешь, что они выросли. Но совершенно не ожидаешь того, что они могут превзойти вас на том поприще, где блистали вы сами…

Лицо мисс Антрим застыло.

– Но конечно же, мы переживаем и волнуемся за них, – жизнерадостно продолжила Кэролайн. – Может ли быть иначе? За исключением леди Макбет, главными героями всех трагедий Шекспира являются мужчины. Впрочем, я уверена, Сесиль, что вы останетесь непревзойденной в некоторых великих ролях классической греческой драмы. Я готова целый вечер отстоять за билетом, чтобы увидеть вас в роли Клитемнестры или Медеи.

В гримерной воцарилась полная тишина. Все смотрели на Кэролайн. И никто не заметил, как дверь открылась и вошел Орландо.

– Клитемнестра! – выразительно воскликнул он. – Какая великолепная идея! Вы необычайно проницательны, миссис Филдинг. Мама еще не играла великих греков. Это будет совершенно новый поворот в карьере, и превосходный! Кстати, также интересна и роль Федры. Антигону вы, матушка, пожалуй, уже переросли, но всегда можете сыграть Иокасту… однако миссис Филдинг права, образ Клитемнестры превосходно подчеркнет все грани вашего таланта. И кому после этого будет нужна Гертруда?

Сесиль, вскинув голову, взглянула на Кэролайн горящим взором.

– Вероятно, теперь я у вас в долгу, миссис Филдинг. Признаюсь, я удивлена. Никогда бы не подумала, что ваши взгляды на искусство настолько… всеобъемлющи. Вы должны поделиться со мной своими мыслями – интересно, почему вы полагаете, что я могла бы хорошо сыграть Клитемнестру? – Она рассмеялась. – Надеюсь не просто потому, что у нее уже взрослые дети?

Кэролайн ответила ей таким же горящим, но невинно доброжелательным взглядом.

– Естественно, не поэтому, хотя для людей это обычно имеет большое значение. Но я подумала о том, что в классических трагедиях Клитемнестра играет главную, а не второстепенную роль. Она ведь тот самый персонаж, чьи страсти стали основой сюжета. И она так ужасно ошиблась, позволив принести в жертву свою дочь. Ее убийство мужа не вызывает безоговорочного сочувствия, однако как много матерей могли бы разделить ее чувства! На такую роль требуется актриса выдающегося дарования, чтобы завладеть вниманием зрителей, не вызывая у них жалость и не теряя собственного достоинства, но в то же время остаться привлекательной, в полной мере явив свою силу и готовность идти до самого конца.

Она глубоко вздохнула. Никто не шелохнулся, даже не пытаясь прервать ее: все ожидали продолжения.

– Подобная героиня способна довести зрителя до эмоционального изнеможения и в то же время до глубокого сопереживания, возможно, пробудив в нем новое понимание и сочувствие… – Перед мысленным взором миссис Филдинг опять невольно всплыл образ Марии. – Ужас перед бесконечной болью может безмерно изменить жизнь любого, жестоко исказив его взгляды.

Впервые Сесиль взглянула на нее откровенно, ничего не изображая.

– Вы потрясли меня, – наконец заговорила она. – Я могла бы поклясться, что в вашу голову даже не залетала ни одна мятежная идея, не говоря уже о бунтарских сердечных чувствах. И вот вы советуете мне расшевелить самодовольное общество, заставив его почувствовать страсти Клитемнестры! – Актриса улыбнулась. – Вы способны спровоцировать поток возмущенных писем в «Таймс» и осуждение архиепископа, не говоря уже о немилости королевы, если намекнете на то, что даже сама мысль об убийстве мужа могла бы быть допустимой! – В ее голосе вновь появился насмешливый оттенок. – Джошуа, милый, вам лучше поосторожнее вести себя с дочерями вашей супруги! – заявила Антрим и затем снова повернула голову к Кэролайн. – У вас ведь только дочери, не так ли? Да, конечно, дочери… причем одна из них вышла замуж за полицейского, несмотря на все сложности такого выбора… Я помню его. Ради бога, милый Джошуа, не приносите их в жертву богам, иначе ваша жизнь может резко оборваться с ножом в сердце! Не будите спящую тигрицу, скрытую в душе вашей спокойной и благопристойной на вид женушки.

– Да, в тихом омуте… – самодовольно произнес Филдинг.

Он лишь на мгновение – с видом собственника – положил руку на плечо жены, но она все равно испытала приятное волнение.

Дверь открылась, и к присутствующим присоединился Антон Беллмейн, все еще одетый в костюм Полония. Размазанный грим на его лице ничуть не умалял торжественности и даже придавал более весомое впечатление самому появлению актера.

– Замечательно! – сияя, воскликнул он, обращаясь ко всем, но взгляд его устремился на Орландо. – Замечательно, мои дорогие! Вы превзошли самих себя. Сесиль, вы довели Гертруду до совершенства! Мне еще не приходилось видеть ее в столь вызывающем симпатию свете. Вы заставили меня поверить в то, что она не осознавала, что делала, пока не стало слишком поздно… я видел женщину, запутавшуюся в собственных чувствах. Пробили старика на слезу.

– Благодарю, – снисходительно бросила мисс Антрим, улыбнувшись, но во взгляде ее мелькнула странная уязвимость. – Если моя Гертруда смогла тронуть вас до слез, то я чувствую, что способна сыграть все, что угодно.

Беллмейн повернулся к Орландо. Выражение его лица смягчилось, озарившись чистейшей радостью.

– И ты, мой мальчик, был великолепен. Я с трудом могу выразить это словами. У меня возникло ощущение, что я впервые видел настоящего Гамлета. Тебе удалось увлечь меня новым видением этого образа, показать мне безумие и страдание обманутого принца, превзойдя даже магию шекспировских слов, и повергнуть меня в чувственную реальность, совершенно измучившую и очистившую в итоге мою грешную душу. Поистине трагический катарсис! Я стал другим человеком, – он беспомощно развел руками, показывая, что слов у него не осталось.

Кэролайн поняла, о чем именно он говорил. Ей тоже довелось пережить новые и более сложные чувства. Она вдруг осознала, что согласно кивнула, поддерживая суждение руководителя труппы. Готовность к согласию породила разбуженная душевная честность, и меньшее ее уже не устраивало.

Сесиль взглянула на нее, спросив с явным надрывом в голосе:

– Вы рады, миссис Филдинг, что вас тоже так измучили? Во время вашего предыдущего визита мне показалось, что вы склонялись к необходимости цензурных ограничений – по крайней мере, в отношении некоторых откровений. Исключая безответственность крика о пожаре, когда его нет, и создание паники, или поддержку преступления, или ложных оговоров, вы могли бы согласиться, что ограничение мысленных образов является абсолютным злом? Искусство должно быть свободным, если свободен человек. Отсутствие роста является началом смерти, пусть и медленной смерти, возможно, затянувшейся не на одно поколение.

Она с предельной откровенностью взирала на Кэролайн. Это был вызов, не укрывшийся от понимания всех собравшихся в гримерной. Возможно, триумф Орландо вызвал в его матери необходимость самоутверждения. Кому же легко отказаться от статуса непревзойденной примы!

Все ждали ответа миссис Филдинг.

Она мельком глянула на Джошуа. Ее муж улыбался. Он не мог вступить в разговор, отобрав у нее возможность ответа, и ей опять нужно было высказаться честно. Она надеялась, что не разочарует и не смутит его, но не собиралась кривить душой, создавая себе почву для дальнейших страданий. Кэролайн подумала о своих дочерях, о Джемайме, о старой свекрови, беспомощно сутулившейся дома в кровати…

– Разумеется, отсутствие роста равносильно смерти, – произнесла она и почувствовала справедливость этих слов, – но мы растем с разной скоростью и иногда в разных направлениях. Не стоит пытаться вести глобальную дискуссию, чтобы оправдать частные предпочтения.

– Вы были готовы к этому! – быстро парировала Сесиль. – По-моему, вы сдаете позиции. Так как бы вы поступили с цензурой… в общем и в частности? По вашим словам мы уже поняли, что вы можете одобрить убийство мужа Клитемнестрой, убийство детей Медеей и женитьбу Эдипа на собственной матери, также родившей ему детей. Великий боже, моя дорогая, что же, интересно, вы не можете одобрить?

Миссис Филдинг почувствовала, как вспыхнуло ее лицо.

– Это все трагедии, и описаны они также трагически. Можно испытывать глубочайшую жалость к главным героям, постигнув, как такое могло случиться, и возможно, даже восхищение их смелостью или честностью, с которой в итоге они встречают их судьбу, какой бы гибельной она ни оказалась.

– То есть все справедливо, если сохранены эти ценности? – изумленно сказала Антрим.

– Чьи ценности? – уточнила Кэролайн, почувствовав ловушку. – Разве не о них вы хотели узнать?

– Ловко! – Сесиль успокоенно улыбнулась. – Если б вы ответили мне, что они определяются обществом, культурой или даже Богом, то я спросила бы вас, о каком Боге идет речь. И о какой части общества. Моего? Вашего? Нищих на улице? Вдовствующей королевы, дай ей Бог здоровья? Или мистера Уайльда… чье общество, безусловно, отлично от большинства людей!

– Это зависит от вашего собственного суждения, – ответила миссис Филдинг. – Но принятые нами ценности станут основой жизни для нового поколения. И я сомневаюсь, что кто-нибудь может решить эти вопросы за нас. Никто, однако, не может освободить вас от ответственности за сказанное, в какой бы форме оно ни выразилось. И чем лучше мы способны выразить свои чувства, используя красоту или волнующий тембр нашего голоса, тем тяжелее возложенная на нас ноша. Наши дарования необходимо использовать с мудростью и огромной осторожностью.

– О, мой бог! – излишне театрально воскликнула Антрим.

– Браво! – Орландо с поклоном оценил их дискуссию.

Кэролайн, повернув голову, взглянула на него. Лицо молодого человека поразило ее страшным возбуждением – глаза распахнуты, губы слегка приоткрыты, а сам он застыл в напряженной нервной позе.

Джошуа пристально смотрел на жену.

Беллмейн не шелохнулся, но его лицо исполнилось изумления и какого-то совершенно непонятного мучительного облегчения. Миссис Филдинг потрясенно увидела, что глаза его наполнились слезами.

– Величайшая сила заключается порой в смирении, – заключила она, и ее голос невольно дрогнул, но она чувствовала, что обязана договорить. – Так просто использовать талант, если вы обладаете им и не заглядываете в будущее, пытаясь понять, что вызовет тот или иной поступок. Люди прислушиваются к вам, мисс Антрим. Вы способны затронуть наши чувства и побудить нас пересмотреть самые разные убеждения. Это, бесспорно, исключительно талантливо… и не всегда мудро.

Вздохнув, Сесиль уже хотела что-то возразить, но потом глянула на Джошуа и передумала, одарив вместо этого Кэролайн ослепительной улыбкой.

– Приношу извинения за то, что я сильно недооценивала вашу мудрость, – с полной искренностью произнесла она, не оставив ни малейших сомнений в серьезности ее слов. – Думаю, что мне следовало бы более внимательно прислушиваться к вашим суждениям. Обещаю, в будущем так и будет. – Женщина окинула взглядом заполнивших комнату людей. – А теперь мы пошлем за шампанским и выпьем за Орландо! Он заслужил сегодня все мыслимые похвалы… и мы можем повеселиться. Завтра весь мир будет гордиться им и поздравлять. Так давайте же сделаем это первыми нынче же вечером!

– Да, сегодня он правит бал! – пылко добавил Беллмейн, вскинув руку смущенного исполнителя главной роли. – Орландо!

– Да, да, слава Орландо! – поддержал нестройный хор голосов.

Только сам молодой Антрим все еще выглядел растерянным. Взглянув на него, Кэролайн удивилась тому, каким измученным он казался. На бледном молодом лице горели глаза, по-прежнему отражавшие оттенок гамлетовского безумия. Невозможно было, видимо, настолько вжиться в эту роль, в ее саморазрушающие страсти, а потом легко отбросить их, словно это было всего лишь театральное обличье, не затронувшее души.

Миссис Филдинг захотелось подбодрить молодого артиста, но она не знала, как это сделать. Это был его мир, не ее. Возможно, все великие актеры так страдают? Можно ли сыграть подобную трагедию на одном актерском мастерстве и таланте, не вкладывая душу, не пытаясь вжиться в образ до тех пор, пока он не станет на какое-то время собственной жизнью?

Кэролайн оглянулась на Джошуа, но тот разговаривал с другим актером, и ей не хотелось его отрывать.

Раздался стук в дверь, и на пороге появился человек с подносом, уставленным бокалами с шампанским.

* * *

Сидя рядом с Джошуа в двуколке, везущей их домой по притихшим улицам, Кэролайн испытывала усталость, но на душе у нее давно не было так умиротворенно… Женщина вдруг с удивлением осознала, как давно потеряла покой. Она проводила слишком много времени, глядя в зеркало и видя в нем то, что ей не нравилось, страшилась этого и мысленно приписывала мужу чувства, порожденные собственным страхом.

Он был очень терпелив, выдержав период ее эгоцентризма. Или, может, он ничего не заметил? Это была гораздо менее приятная мысль. Но стоило ли обижаться, если Джошуа не заметил ее сомнений и переживаний?

Конечно, не стоило! О чем тут думать? Она ведь тоже не замечала его чувств… Задумалась ли она хоть на мгновение, как трудно ему было войти в ее семью и, сознавая, что у него никогда не было своих собственных детей, видеть ее дочерей и внуков? Они могли научиться любить его, но иной любовью. Сущность родственной принадлежности настолько важна, что… Насколько важна? Мария Эллисон обзавелась семьей и прожила всю свою зрелую жизнь, заключенная в таком ледяном аду одиночества, который Кэролайн даже не могла вообразить. Она лишь мельком представила тот ужас, но не имела понятия, что он мог бы сделать с нею со временем. Протяженность времени невозможно было воссоздать мысленно: оно включало в себя удручающие перемены, истощение, постепенное угасание надежды…

Теперь миссис Филдинг стало гораздо понятнее, что так печально повлияло на личность старой дамы. Но что побудило Эдмунда Эллисона стремиться к зверским удовольствиям? Какие дьяволы взяли верх над его душой и изуродовали ее, оставив ему лишь благопристойную человеческую маску?

Этого она никогда не узнает. Ответ похоронен вместе с ним, и лучше уж сейчас предать этот ужас забвению, позволить ему отойти во мрак прошлого, закрыв его новыми обнадеживающими воспоминаниями.

– Он великолепно сыграл, правда? – раздался тихий голос Джошуа из темноты двуколки рядом с миссис Филдинг.

Несмотря на разделявшую их одежду, ее толстую накидку и его пальто, Кэролайн сразу почувствовала, как он напрягся в ожидании ответа.

– О да, – честно признала она. – Но я сомневаюсь, что эта роль сделает его счастливым.

Ее муж долго молчал; затем наконец все-таки спросил:

– Что ты имеешь в виду?

Женщина поняла, что надо постараться как можно точнее выразить свою мысль, не превратив ее в легкомысленный лепет. Нельзя было запинаться и бормотать что-то, пытаясь передать свои интуитивные ощущения, иначе, запутавшись в них, можно сбиться с верного пути.

– Он сумел передать ужасающее понимание страданий Гамлета, – начала она. – Точно он сам столкнулся со своеобразным видом безумия, увидел его воочию. Не уверена, способна ли я поверить, что такое можно изобразить, просто обладая богатым воображением. Придание чьим-то кошмарам нового образа, вероятно, возможно, но их не воплотить без личного сопереживания, без какого-то личного соприкосновения с безумной реальностью. И эта реальность не покидала его еще долго после того, как упал последний занавес.

Двуколка быстро ехала по ночным улицам. Случайные фонари других экипажей на мгновение выхватывали их из темноты и тут же проносились мимо и исчезали.

– Ты так думаешь? – спросил Филдинг.

В его голосе не прозвучало ни малейшего неодобрения.

Супруга немного придвинулась к нему и сама почувствовала чуть большую близость.

– История свекрови заставила меня понять многое из того, чего я прежде не замечала. И в частности, какой ущерб может повлечь за собой жестокость, особенно когда этот ущерб хранят в тайне от всех, делая недоступным для исцеления. Талант – это великий дар, и, безусловно, мир нуждается в талантливых людях, но важнее быть добрым. Талантливый или одаренный человек может заставить людей как смеяться, так и задуматься, и, вероятно, даже обогатиться в духовном смысле. Но именно великодушие дарит радость. Я не пожелала бы никому из своих любимых стать успешным артистом, если б это призвание могло испортить или омрачить его жизнь.

Джошуа мягко накрыл руки женщины своей ладонью и слегка пожал их.

Двуколка пошатнулась, заворачивая за угол, и вновь покатила прямо.

Актер развернулся к жене, подался вперед и с особой нежностью поцеловал ее губы. Его теплое дыхание овеяло ее щеки, и она, подняв затянутую в перчатку руку, коснулась пальцами его волос.

Мужчина вновь поцеловал Кэролайн, и она смелее прижалась к нему.