В воскресенье Алисия Фицрой-Хэммонд, как обычно, встала в начале десятого и съела легкий завтрак, состоявший из тостов и абрикосового варенья. Верити уже позавтракала и теперь писала письма в утренней комнате. Вдовствующей леди Фицрой-Хэммонд, матери Огастеса, обычно подавали еду в ее комнату. Иногда она вставала с постели, но это бывало редко. Она лежала в постели, накинув вышитую индийскую шаль на плечи, и перечитывала все свои старые письма, скопившиеся за шестьдесят пять лет — начиная с ее девятнадцатого дня рождения, приходившегося на двенадцатое июля (день в день через пять лет после битвы при Ватерлоо). Ее брат был прапорщиком в армии Веллингтона, а второй сын погиб в Крыму. А еще были любовные письма от мужчин, которые давно ушли в мир иной…
Леди Фицрой-Хэммонд частенько посылала вниз свою горничную, Нисбетт, посмотреть, что происходит в доме. Она требовала список всех визитеров и желала знать, когда они приходили, долго ли пробыли и оставили ли визитные карточки. Особенно же ее интересовало, как они были одеты. Алисия к этому привыкла. Но одну вещь она не переносила: Нисбетт постоянно контролировала ведение хозяйства, проводила пальцем по поверхности мебели, проверяя, вытирают ли пыль каждый день, открывала шкаф с бельем, когда думала, что никто на нее не смотрит, и пересчитывала простыни и скатерти, следя за тем, чтобы все уголки были выглажены и починены.
Это воскресенье было одним из тех дней, когда старая леди вставала с постели. Она любила ходить в церковь. Садилась на фамильную скамью и наблюдала, как прибывают и отбывают прихожане. Она притворялась глухой, но на самом деле у нее был превосходный слух. Ей было удобнее не разговаривать, и она вступала в беседу, только когда что-то было нужно.
Леди Фицрой-Хэммонд, также в черном, вошла в столовую, тяжело опираясь на палку, и громко постучала ею об пол, чтобы привлечь внимание Алисии.
— Доброе утро, мэм, — с усилием произнесла Алисия. — Я рада, что вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы встать.
Старуха подошла к столу, и вездесущая Нисбетт придвинула ей кресло. Леди Фицрой-Хэммонд с неудовольствием взглянула на буфет.
— Это все, что есть на завтрак? — осведомилась она.
— А чего бы вам хотелось? — Алисию всю жизнь приучали быть вежливой.
— Сейчас уже слишком поздно, — надменно произнесла старая леди. — Придется удовольствоваться тем, что есть! Нисбетт, подайте мне яичницы, вон той ветчины и почек и передайте тосты. Полагаю, вы собираетесь пойти в церковь сегодня утром, Алисия?
— Да, мэм. Вы хотите пойти?
— Я никогда не манкирую церковью, если только не бываю слишком больна, чтобы стоять на ногах.
Алисия оставила это высказывание без комментариев. Она так и не знала, чем именно больна старая леди, да и больна ли вообще. Доктор регулярно навещал старуху и говорил, что у нее слабое сердце, от которого прописывал дигиталис. Однако в душе Алисия считала, что все дело в почтенном возрасте и желании привлечь к себе внимание и повелевать. Огастес всегда ей потакал — то ли в силу многолетней привычки, то ли оттого, что не выносил ссоры.
— Полагаю, вы также идете? — спросила старая леди, подняв брови, и отправила в рот огромный кусок яичницы.
— Да, мама.
Миссис Фицрой-Хэммонд только кивнула, так как не могла разговаривать с набитым ртом.
Экипаж приказали подать к половине одиннадцатого. В него усадили по очереди Алисию, Верити и старую леди, и они отправились в церковь Святой Маргариты. Там у семьи уже более ста лет была собственная скамья. Как известно, никто из тех, кто не принадлежал к семейству Фицрой-Хэммонд, никогда на нее не садился.
Они прибыли рано. Старая леди любила сесть сзади и наблюдать, как заходят остальные, а за минуту до одиннадцати проходила вперед, на свою скамью. Сегодняшний день не был исключением. Она пережила смерть всех членов семьи, в жилах которых текла ее кровь (за исключением Верити), с завидным самообладанием, как и пристало аристократке, и повторные похороны Огастеса также не лишили ее хладнокровия.
Без двух минут одиннадцать леди Фицрой-Хэммонд поднялась и направилась к фамильной скамье. И вдруг она резко остановилась. Случилось неслыханное. На скамье кто-то сидел! Это был мужчина с поднятым воротником, который наклонился вперед в позе молящегося.
— Кто вы? — прошипела старая леди. — Уходите, сэр! Это фамильная скамья.
Человек не пошевелился.
Старая леди сильно стукнула палкой об пол, чтобы привлечь его внимание.
— Сделайте же что-нибудь, Алисия! Поговорите с ним!
Та протиснулась мимо свекрови и легонько коснулась плеча мужчины.
— Простите… — Она оборвала фразу, так как он покачнулся и боком упал на скамью, лицом вверх.
Алисия закричала. Подсознательно она знала, что именно скажет ее свекровь, да и вся конгрегация тоже, но вопль вырвался из ее горла, и она ничего не могла с собой поделать. Это снова был Огастес, с бескровным лицом, который смотрел на нее с деревянной скамьи. Серые каменные колонны закачались вокруг нее, и она услышала свой крик, словно отделившийся от тела. Алисии хотелось замолчать, но она была не в силах это сделать. На нее надвинулась темнота, руки бессильно повисли, и что-то ударило в спину.
Когда Алисия открыла глаза, то оказалось, что она лежит в ризнице. Викарий, с бледным лицом, вспотевший, сидел возле нее на корточках, держа за руку. Дверь была открыта, и с улицы врывался ледяной ветер. Старая леди находилась напротив, ее черные юбки разметались, как лопнувший воздушный шар. Лицо у свекрови побагровело.
— Ну, ну, — с беспомощным видом произнес викарий. — У вас был ужасный шок, моя дорогая леди. Совершенно ужасный. Не знаю, куда катится наш мир, если сумасшедшим позволено разгуливать на свободе среди нас. Я напишу в газеты и своему члену парламента. Действительно, что-то нужно делать. Это невыносимо. — Он откашлялся и снова погладил Алисию по руке. — И, конечно, все мы будем молиться. — От неудобной позы у викария начало сводить ноги, и он поднялся. — Я послал за доктором для вашей бедной матушки. Ее пользует доктор Макдафф, не так ли? Он будет здесь с минуты на минуту. Жаль, что он не член конгрегации! — В голосе викария звучала нотка обиды. Он знал, что доктор шотландец и пресвитерианин, и пламенно осуждал его. Врач, практикующий в таком районе, не имеет права быть сектантом!
Алисия с трудом попыталась сесть. Ее первая мысль была не о свекрови, а о Верити. Девушка никогда прежде не сталкивалась со смертью, и Огастес — ее отец, пусть они и не были близки.
— Верити, — произнесла Алисия пересохшими губами. — Что с Верити?
— Не беспокойтесь…
Викарий испугался, как бы у нее не началась истерика. Он понятия не имел, что нужно делать в таком случае, особенно в церковной ризнице. Утренняя служба была сорвана. Члены конгрегации либо разошлись по домам, либо стояли на улице под дождем: им любопытно было понаблюдать за последним актом этой кошмарной истории. Послали за полицией, которая должна прибыть прямо в церковь. Да, скандал был грандиозный. Викарию очень хотелось домой, к пылающему огню в камине. Его экономка подаст ленч, и эта здравомыслящая женщина никогда не позволит себе никаких «эмоций».
— Моя дорогая леди, — начал он снова, — не сомневайтесь, что о мисс Верити позаботились, проявив здравый смысл. Леди Камминг-Гульд увезла ее домой в своем экипаже. Конечно, мисс Верити очень расстроена — да и кто бы не расстроился от такого ужаса! Но мы должны вынести это испытание с Божьей помощью. О! — На его лице выразилось что-то вроде восторга, когда он увидел грузную фигуру доктора Макдаффа, который вошел, хлопнув дверью ризницы. Наконец-то можно снять с себя бремя ответственности! В конце концов, это доктор должен печься о живых, тогда как его собственный долг — заботиться о мертвых, поскольку никто другой не обладает надлежащим образованием.
Макдафф направился прямо к старой леди, не обращая внимания на остальных. Он взял ее за запястье и несколько секунд считал пульс, затем взглянул в лицо.
— Шок, — сказал он лаконично. — Сильный шок. Я рекомендую вам поехать домой и отдыхать столько, сколько будет нужно. Пусть вам приносят еду в постель, и не принимайте никаких посетителей, за исключением ваших близких — да и то если у вас будет такое желание. И не делайте ничего, требующего усилий, а также не позволяйте себе расстраиваться из-за чего бы то ни было.
На лице леди Фицрой-Хэммонд выразилось удовлетворение, румянец стал не таким ярким.
— Хорошо, — сказала она, поднимаясь на ноги с помощью доктора. — Ни минуты не сомневалась, что вы знаете, что делать. Я просто не могу больше это выносить! Не знаю, куда катится мир. Когда я была молодой, никогда не случалось ничего подобного. Люди знали свое место. Они были слишком заняты работой, чтобы осквернять могилы тех, кто выше их по положению. В наши дни слишком многие получают образование — вот в чем беда, знаете ли. У них появилась излишняя любознательность и аппетиты, которые им вредны. Это неестественно! Посмотрите, что здесь произошло. Даже в церкви теперь небезопасно. В конце концов, это даже хуже, чем если бы в Англию вторглись французы! — И, дав этот прощальный залп, леди Фицрой-Хэммонд заковыляла прочь, бешено стукнув палкой о дверь.
— Бедная леди, — пробормотал викарий. — Какой страшный удар — да еще в ее возрасте. Уж, кажется, она заслужила небольшую передышку от грехов мира.
Алисия все еще сидела на скамье в ризнице, вдыхая ледяной воздух. Внезапно она поняла, как сильно не любит свекровь. Она не могла припомнить ни одной минуты после помолвки с Огастесом, когда бы не чувствовала себя скованно в обществе старой леди. До сих пор Алисия не признавалась себе в этом — ради мужа. Но теперь в этом больше нет необходимости. Огастес мертв.
С содроганием она вспомнила тело на церковной скамье, которое уже видела на столе в морге. Там еще был этот маленький человечек в белом халате, ужасно счастливый в своей комнате, полной трупов… Слава богу, по крайней мере, тот полицейский более здравомыслящий. Вообще-то он даже был по-своему весьма мил…
И тут, словно ее мысли вызвали его, распахнулась дверь, и перед Алисией появился Питт. Он отряхивался, как большая мокрая собака, с его пальто летели брызги. Она не ожидала появления полиции, и теперь ее начали одолевать страхи. Почему? Почему Огастес снова поднялся из могилы, как упорное напоминание о прошлом, мешая ей шагнуть в будущее? Ведь будущее так заманчиво. У нее появились новые знакомые — особенно тот элегантный и стройный мужчина, обладающий юмором и обаянием, которые уже давно утратил Огастес. Может быть, и он был таким в молодости, но Алисия его тогда не знала. Ей хотелось танцевать, болтать о забавных пустяках, петь за спинетом что-нибудь кроме гимнов и торжественных баллад. Алисии хотелось влюбиться и говорить легкомысленные и рискованные вещи, хотелось иметь прошлое, о котором стоит вспоминать — как у старой леди, которая вновь проживает свою юность, читая сотни писем. Несомненно, в них есть и печаль, но также и страсть, по крайней мере, если верить рассказам свекрови.
Полицейский внимательно смотрел на нее ясными серыми глазами. Он был самым неопрятным существом из всех, кого она знала, — вид у него был совсем неподходящий для церкви.
— Мне жаль, — мягко произнес он. — Я думал, с этим покончено.
Она не нашлась, что ответить.
— Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы это сделать, мэм? — продолжал инспектор.
Алисия взглянула ему в лицо, и перед ней разверзлась ужасная бездна. Она полагала, что это анонимное преступление, совершенное какими-то безумными вандалами. Ей приходилось слышать об осквернении могил и о похитителях трупов. Но, оказывается, по мнению этого странного человека, оно может быть личным, направленным против Огастеса — или даже против нее!
— Нет! — Она задохнулась. — Нет, конечно же. — Алисия чувствовала, как кровь приливает к лицу. Что подумают люди? Огастеса дважды выкопали из могилы, как будто кто-то не желает, чтобы он обрел покой — или чтобы она его забыла…
Кто же мог такое сделать? Единственное, что пришло ей в голову, — старая леди. Разумеется, она бы разозлилась при мысли, что Алисия может снова выйти замуж, да еще так скоро — на этот раз по любви!
— Я понятия не имею. — Она старалась говорить как можно спокойнее. — Если у Огастеса и были враги, он никогда о них не говорил. И мне трудно себе представить, чтобы кто-то из его знакомых — какие бы чувства к нему они ни питали — сделал такое.
— Да, — кивнул Питт. — Это выходит за пределы обычного мщения. Здесь ужасно холодно. Вам бы лучше отправиться домой, согреться и поесть. Вы больше ничего не можете здесь сделать. Мы позаботимся, чтобы для него было сделано все, что нужно. Полагаю, викарий уже отдал надлежащие распоряжения. — Он направился к двери, затем повернулся к Алисии. — Вы совершенно уверены, что это ваш муж, мэм? Вы отчетливо видели его лицо, может быть, это кто-то другой?
Алисия покачала головой. Она ясно увидела перед собой труп с сероватой кожей — этот образ был реальнее, чем холодные стены ризницы.
— Это был Огастес, мистер Питт. В этом не приходится сомневаться.
— Благодарю вас, мэм. Мне очень жаль. — Он вышел и закрыл за собой дверь.
Оказавшись на улице, Томас окинул взглядом прихожан. На их лицах было написано сочувствие, и все притворялись, будто задержались здесь случайно и уже собираются уходить. Питт зашагал по дорожке, направляясь на улицу. Это дело потрясло его, хотя преступление было не особенно серьезным. Ежедневно творились вещи куда как хуже — избиения, грабежи, убийства… И тем не менее это безобразие сильно его задело: ведь он привык считать, что смерть неприкосновенна.
Зачем же, черт возьми, кому-то понадобилось так упорно выкапывать тело старого аристократа, чья смерть произошла от естественных причин? А может быть, таким странным способом кто-то пытается сказать, что это не так? Возможно ли, что лорда Огастеса убили и кто-то об этом знает?
Во всяком случае, после повторного осквернения могилы он, Томас Питт, не может смотреть на это дело сквозь пальцы. Нельзя просто снова похоронить труп — и ждать…
Сегодня он ничего не сможет сделать: это было бы неблагоразумно. Нужно соблюдать приличия, иначе ему не станет содействовать ближайшее окружение лорда Огастеса. А ведь эти люди могут что-то знать или хотя бы подозревать. Правда, Томас не особенно рассчитывал на их помощь: кому понравится полиция у себя дома, расспросы и допросы?..
К тому же воскресенье — его выходной день. Питту хотелось домой. Он мастерил паровозик для Джемаймы, который можно было возить по полу на веревочке. Было очень трудно добиться, чтобы колесики вертелись, но дочь была в восторге и что-то лепетала на своем языке, понятном только ей. От этого он испытывал невыразимое счастье.
Поздним утром в понедельник Питт отправился в густом тумане в Гэдстоун-парк, чтобы приступить к расспросам. Все было не так уж плохо: ведь первым делом он собирался заглянуть к тетушке Веспасии. Воспоминания о ней в связи с делом на Парагон-уок доставили ему удовольствие, и он обнаружил, что улыбается, сидя один в двухместном кебе.
Питт тщательно выбрал время для визита — достаточно позднее, чтобы закончить завтрак, но слишком раннее, чтобы уйти из дома по каким-то делам.
К его удивлению, лакей сообщил, что у леди Камминг-Гульд уже сидят посетители, но он доложит ей о прибытии Питта, если тому угодно.
Почувствовав разочарование, Питт резковато ответил, что это ему угодно, и позволил проводить себя в утреннюю комнату.
Лакей вернулся на удивление быстро и провел его в гостиную. Веспасия восседала в большом кресле. Ее волосы были уложены в безукоризненную прическу, а кружевная блузка с высоким воротником придавала ей обманчивую хрупкость. Но он-то знал, что это кажущаяся хрупкость стальной шпаги.
Ее гостями были сэр Десмонд Кэнтлей, леди Сент-Джермин и Сомерсет Карлайл. Теперь, оказавшись рядом с этими людьми, Питт рассматривал их с интересом. Хестер Сент-Джермин была обворожительной женщиной. Серебряная прядь в черных волосах была натуральной и великолепно смотрелась. Сомерсет Карлайл оказался не таким худым и угловатым, как на кладбище, когда он был облачен в черное. Но Питт не ошибся относительно орлиного носа, изогнутых бровей и чувства юмора.
— Здравствуйте, Томас, — сухо произнесла Веспасия. — Я ожидала вашего визита, но, надо признаться, не столь скоро. Думаю, вы знаете всех присутствующих — а они вас, вероятно, нет? — Она обвела их взглядом. — Я уже встречалась с инспектором Питтом прежде. — Она произнесла это с многозначительной интонацией. Хестер Сент-Джермин и сэр Десмонд посмотрели на него с удивлением, а Карлайл сидел с бесстрастным лицом. Впрочем, встретившись взглядом с Питтом, он улыбнулся.
Веспасия явно не была намерена ничего объяснять.
— Мы обсуждаем политику, — сказала она Питту. — Странное занятие для утра, не так ли? Вам знакомы работные дома?
Перед мысленным взором Томаса возникли мрачные душные комнаты, которые он некогда видел. Они были набиты мужчинами, женщинами и детьми, которые распарывали рубашки и шили из них новые, зарабатывая себе этим на пропитание. У них болели глаза и немели руки. Летом они теряли сознание от жары, а зимой страдали бронхитом. Но это было единственное пристанище для тех, у кого была семья, или для одиноких женщин, которые были слишком стары, слишком уродливы или слишком честны, чтобы идти на панель. Питт бросил взгляд на кружева Веспасии и на шелка Хестер.
— Да, — резко произнес он. — Знакомы.
Глаза Веспасии блеснули: она сразу поняла, о чем он подумал.
— И вы их не одобряете, — медленно произнесла она. — Ужасные заведения. Особенно плохо там приходится детям.
— Да, — согласился Питт.
— Но, тем не менее, они необходимы — ведь это все, что позволяет Закон о бедных, — продолжала она.
— Да. — Это слово далось Томасу с трудом.
— От политики все же есть некоторая польза. — Она слегка кивнула в сторону своих гостей. — С ее помощью можно кое-что изменить.
Питт сразу же понял свою ошибку и мысленно извинился перед леди Камминг-Гульд.
— Вы собираетесь изменить существующее положение дел?
— Стоит попытаться. Однако вы, несомненно, пришли по поводу того отвратительного происшествия вчера в церкви… Какая гнусность!
— Да. Мне бы хотелось с вами побеседовать, с вашего позволения. Хотелось бы провести некоторые расследования более… конфиденциально.
Веспасия фыркнула. Ей было хорошо известно, что он имеет в виду: провести без особых хлопот и как можно точнее. Однако он не мог так сказать при посторонних. Питт все понял по лицу Веспасии и улыбнулся. Ее глаза блеснули, но она не ответила на его улыбку.
Карлайл не спеша поднялся. Оказалось, что он более крепкого сложения, чем казалось на похоронах.
— Пожалуй, в данный момент нам тут больше нечего делать, — обратился он к Веспасии. — Я отдам переписать наши заметки, и мы сможем снова их посмотреть. Думаю, пока что мы не располагаем полной информацией. Нужно снабдить Сент-Джермина всеми сведениями, иначе он не сможет защищать наш билль от тех, кто будет против.
Хестер также встала, и Десмонд последовал ее примеру.
— Да, — согласился он. — Уверен, что вы правы. До свидания, леди Камминг-Гульд… — Десмонд в нерешительности взглянул на Питта: не мог же он обратиться к полицейскому как к ровне! Однако Кэнтлей был поставлен в тупик, поскольку тот явно тоже был гостем Веспасии.
Карлайл пришел ему на помощь.
— До свидания, инспектор. Желаю вам быстро раскрыть дело.
— До свидания, сэр. — Питт слегка наклонил голову. — До свидания, мэм.
Когда все ушли, и за ними закрылась дверь, Веспасия взглянула на Томаса и приказала:
— Ради бога, садитесь. Мне действует на нервы, что вы стоите там, как лакей.
Питт повиновался. Диван оказался удобнее, чем можно было предположить по его виду — он был мягкий и просторный, так что Питт уютно там расположился.
— Что вы знаете о лорде Огастесе Фицрой-Хэммонде? — спросил он.
И сразу же непринужденность исчезла. Речь шла о смерти, а быть может, и об убийстве.
— Огастес? — Она смотрела на Питта долго и пристально. — Вы имеете в виду, знаю ли я, кто бы мог нанять сумасшедших, чтобы выкопать этого несчастного из могилы? Нет, не знаю. Он мне не особенно нравился — ни капли воображения, и вследствие этого полное отсутствие чувства юмора. Но вряд ли его стали бы откапывать по этой причине — скорее наоборот, как мне кажется.
— Мне тоже, — тихо вымолвил Питт. — Но вообще-то именно по этой причине кто-то мог желать, чтобы тот оказался в могиле.
У Веспасии изменилось выражение лица. На памяти Томаса это был первый случай, когда она утратила свое великолепное хладнокровие.
— О господи! — Леди Камминг-Гульд тяжело вздохнула. — Вы же не думаете, что его убили?
— Мне нужно учитывать и такую возможность, — ответил Питт. — Его выкопали уже второй раз. Это не совпадение. Возможно, это безумие, но безумие не случайное. Кто бы это ни был, он хочет, чтобы лорд Огастес остался незахороненным — по какой бы то ни было причине.
— Но он был так зауряден, — сказала Веспасия с легкой досадой и жалостью. — Он был богат, но не чрезмерно; титул его ничего не стоит, да и в любом случае этот титул некому наследовать. Довольно приятная внешность, но не красавец, Да и к тому же слишком напыщен, чтобы завести роман. Я в самом деле могла бы подумать… — Она сделала усталый жест.
Питт ждал. Между ними установилось достаточное взаимопонимание, и было бы невежливо подталкивать ее. Веспасия не хуже его подмечала нюансы и то, что вызывало подозрения.
— Полагаю, уж лучше я сама вам скажу, нежели вы узнаете это из сплетен, — сказала она недовольным тоном, сердясь не на него, а на обстоятельства.
Томас понял.
— И, вероятно, это будут более точные сведения, — добавил он.
— Алисия, — сказала она просто. — Это был брак по расчету, да и что же еще могло соединить двадцатилетнюю девушку и лишенного воображения мужчину со средствами, которому далеко за пятьдесят?
— У нее есть любовник. — Питт констатировал очевидный факт.
— Воздыхатель, — поправила она. — Поначалу это было не более чем светское знакомство. Интересно, имеете ли вы представление, насколько узок на самом деле круг лондонского общества? Со временем непременно знакомишься практически со всеми, если только ты не отшельник.
— Но теперь это переросло в нечто большее, нежели просто знакомство?
— Естественно. Она молода, и ей было отказано в мечтах юности. Теперь эти мечты проходят перед ней парадом в бальных залах Лондона — чего же еще можно было ожидать?
— Она выйдет за него замуж?
Леди Камминг-Гульд чуть подняла бровь и взглянула на Питта ясными газами. Это был намек на социальные различия между ними.
— Томас, в новый брак не вступают, пока не прошло года после смерти мужа. И неважно, что при этом чувствуют и чем занимаются в тиши спальни. Конечно, это должна быть спальня в чьем-то загородном доме, где проводят уик-энд… Но в ответ на ваш вопрос я скажу, что считаю новое замужество Алисии вполне возможным — после положенного срока.
— Каков он?
— Темноволосый и необычайно красивый. Не аристократ, но настоящий джентльмен. У него хорошие манеры и несомненное обаяние.
— А деньги?
— Как практично с вашей стороны задать такой вопрос! Думаю, их у него немного, но, судя по всему, он не нуждается.
— Леди Алисия будет наследницей?
— Вместе с дочерью Огастеса, Верити. У старой леди есть свои собственные деньги.
— Вы хорошо осведомлены об их делах, — заметил Питт с обезоруживающей улыбкой.
Она улыбнулась в ответ.
— Естественно. А чем еще прикажете заниматься зимой? Я слишком стара, чтобы самой заводить романы.
Томас широко улыбнулся, но не стал комментировать. Лесть была бы неуместна в данном случае.
— Как его имя и где он живет?
— Понятия не имею, где он живет, но не сомневаюсь, что вы с легкостью это выясните. Его имя Доминик Кордэ.
Питт был поражен. Не могут существовать два Доминика Кордэ — оба красивые и обаятельные, оба молодые и темноволосые… Он вспомнил Доминика так ясно — его непринужденную улыбку, его изящество. Доминик совершенно не замечал свою молодую свояченицу Шарлотту, страстно влюбленную в него. Это было четыре года назад, еще до ее знакомства с Питтом, когда начались убийства на Кейтер-стрит. Но смолкает ли когда-нибудь эхо первой любви? Остается ли что-нибудь от мечты, которая так и не осуществилась? Это, наверное, мучительно…
— Томас?
Голос Веспасии вторгся в его мысли, и он вернулся к действительности — в Гэдстоун-парк, к вырытому из могилы Огастесу Фицрой-Хэммонду. Итак, Доминик влюблен в леди Алисию или, по крайней мере, добивается ее. Питт видел ее всего дважды, однако у него сложилось мнение, что она совсем не похожа на Шарлотту. У нее было гораздо большее сходство с первой женой Доминика — сестрой Шарлотты, Сарой, которая была убита в тумане Кейтер-стрит. Хорошенькая, довольно набожная Сара, с такими же белокурыми волосами и гладким лицом, как у Алисии… Томас мог сейчас думать только о Шарлотте и Доминике.
— Томас! — Лицо Веспасии возникло перед ним, когда он поднял голову. Она подалась вперед, теперь уже охваченная беспокойством. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Да, — медленно произнес Питт. — Вы сказали «Доминик Кордэ»?
— Вы его знаете. — Это был не вопрос, а скорее утверждение. Она прожила долгую жизнь и сама изведала любовные муки, мало что могло ускользнуть от ее понимания.
Томас знал, что лгать ей бесполезно.
— Да. Он был женат на сестре Шарлотты — той, что погибла.
— О господи! — Если его слова и сказали Веспасии нечто большее, она была слишком тактична и потому промолчала. — Значит, он вдовец. Я не помню, чтобы он упоминал об этом.
Питту не хотелось говорить о Доминике. Он знал, что когда-нибудь придется, но пока не был к этому готов.
— Расскажите мне об остальных обитателях Гэдстоун-парк, — попросил Томас.
Веспасия взглянула на него, слегка удивленная. Питт скорчил забавную гримасу.
— Я не могу вообразить, как Алисия его выкапывает, — сказал он, встретившись взглядом с Веспасией. — Или это Доминик?
Она заметно расслабилась и устало вздохнула.
— Конечно, нет. Уж им-то совсем ни к чему, чтобы он возвращался. Если вся эта история — не роковая случайность, то либо один из них убил Огастеса, либо кто-то так считает.
— Расскажите мне о тех, кто живет в Парке, — повторил Томас свою просьбу.
— Старая леди — ужасное существо. — Веспасия всегда говорила без обиняков. — Сидит наверху в своей спальне, весь день читая старые любовные письма, а также пропитанные кровью и военным тщеславием весточки из Ватерлоо и Крыма. В своих собственных глазах она — последняя из великого поколения. Снова и снова смакует свои любовные победы, реальные или воображаемые, и будет выжимать из жизни все до последней капли, пока не отправится в мир иной. Алисия ей не нравится — старая леди считает, что у той нет ни мужества, ни стиля. — В глазах ее вдруг зажегся насмешливый огонек. — Я в самом деле не знаю, стала бы она относиться к Алисии лучше или хуже, если бы считала, что та способна убить Огастеса!
Питт с трудом скрыл улыбку.
— Как насчет дочери, Верити?
— Милая девушка. Даже не знаю, в кого она пошла, наверное, в мать. Не особенно хорошенькая, но жизнь в ней так и кипит, несмотря на хорошие манеры. Надеюсь, ее не выдадут замуж, не дав немного повеселиться.
— Как они ладят с Алисией?
— Насколько мне известно, достаточно хорошо. Но вам ни к чему присматриваться к этой девушке. Она понятия не имеет, где можно нанять осквернителя могил, и вряд ли бы сделала это сама!
— Но она могла кому-нибудь подсказать эту мысль, — заметил Питт, — тому, кто в нее влюблен, — в том случае, если бы считала, что мачеха убила ее отца.
Веспасия фыркнула.
— Как-то не верится. Уж слишком это сложно. Она славная девочка. Если бы ей пришла в голову такая мысль, она бы прямо обвинила мачеху, а не стала бы подбивать кого-то разрыть могилу ее отца. И Верити искренне любит Алисию. Если это не так — значит, она прекрасная актриса.
Питту пришлось согласиться, что эти предположения абсурдны. В конце концов, не исключено, что тут действовал сумасшедший, а то обстоятельство, что тело выкопали дважды, — всего лишь нелепая случайность. Так он и сказал Веспасии.
— Обычно я не верю в совпадения, — произнесла она неохотно, — но, вероятно, они случаются. Остальные обитатели Парка вполне заурядны, каждый по-своему. Не могу сказать ничего плохого о лорде Сент-Джермине, но и не особенно его жалую, хотя именно он будет представлять наш билль в парламенте. Хестер — славная женщина, которая не унывает, хотя ей и живется не так уж сладко. У них четверо детей, имена которых я никак не могу запомнить.
Майор Родни — вдовец. Он не был на захоронении, так что вы его еще не видели. Кажется, он сражался в Крыму. Никто не помнит его жену, которая умерла тридцать пять лет назад. Он живет вместе со своими сестрами, старыми девами — мисс Присциллой и мисс Мэри Энн. Они слишком болтливы и постоянно варят варенье или делают лавандовые подушечки, но в остальном исключительно приятные особы. О чете Кэнтлей и сказать особенно нечего. Думаю, они именно таковы, какими кажутся: любезные, щедрые и слегка скучающие.
Карлайл — дилетант во всем. Довольно хорошо играет на фортепьяно. Пытался попасть в парламент, но не прошел. Чересчур радикален. Хочет реформ. Хорошая семья, старинное состояние.
Единственный, кто представляет интерес, — тот кошмарный американец, который купил дом номер семь. Вергилий Смит. — Веспасия высоко подняла брови. — Я вас спрашиваю: кто, кроме американцев, назвал бы ребенка Вергилием? Да еще при фамилии Смит! Уродлив, как страшный грех, и манеры соответствующие. Не имеет ни малейшего представления, как себя вести, какой вилкой когда пользоваться, как обратиться к герцогине. Он разговаривает на улице с кошками и собаками!
Питт и сам разговаривал с кошками и собаками и поэтому сразу же проникся симпатией к этому человеку.
— Он знал лорда Огастеса? — спросил он.
— Конечно, нет! Вы можете себе представить, чтобы лорд Огастес якшался с подобными людьми? У него не было воображения! — Ее лицо смягчилось. — К счастью, я слишком стара, чтобы беспокоиться о том, в какой компании меня видят, и Вергилий Смит мне нравится. По крайней мере, с ним не скучно. — Она многозначительно взглянула на Питта, и он понял, что его причисляют к той же категории людей, которые не принадлежат к светскому обществу, но искупают этот недостаток тем, что с ними не скучно.
В настоящее время Томас больше ничего не мог узнать от Веспасии, поэтому, поблагодарив ее за искренние ответы, откланялся. Сегодня вечером придется сказать Шарлотте, что Доминик Кордэ связан с этим делом, и ему хотелось подготовиться.
Шарлотта проявляла лишь поверхностный интерес к делу об осквернении могилы. Оно не имело отношения ни к кому из ее знакомых, в отличие от прошлогодних убийств на Парагон-уок. У нее было много работы по дому, а Джемайму одолевало безудержное любопытство, как только она пробуждалась. Шарлотта проводила полдня в домашних хлопотах, а вторую половину посвящала расшифровке дочкиных вопросов и ответам на них. Она инстинктивно понимала, что именно хочет сказать Джемайма, и четко произносила эти слова, а дочь старательно повторяла за ней.
К шести часам, когда Питт пришел домой, замерзший и промокший, она уже устала и, так же, как и он, рада была присесть. Муж рассказал ей все в уютной тишине, после обеда. Он долго обдумывал, подготовить ли сначала жену или выложить все начистоту. В конце концов его собственное нетерпение одержало верх.
— Я был сегодня у тетушки Веспасии. — Томас взглянул на Шарлотту, затем перевел взгляд на пламя в камине. — Это по поводу осквернения могилы. Она знает всех в Гэдстоун-парк.
Шарлотта ждала продолжения.
Обычно ему удавалось высказываться уклончиво, но на этот раз он не выдержал — слова просто просились наружу.
— С этим делом связан Доминик!
— Доминик? — Шарлотта ушам своим не верила, настолько это было невероятно и неожиданно. — Что ты имеешь в виду?
— Доминик Кордэ связан с Фицрой-Хэммондами. Лорд Огастес умер несколько недель назад; с тех пор его труп дважды отрывали из могилы и оставляли на видном месте: один раз — на козлах кеба, второй — на его собственной скамье в церкви. У его жены Алисии, теперь вдовы, есть воздыхатель, который ухаживает за ней какое-то время. И это Доминик Кордэ!
Шарлотта сидела очень тихо, мысленно повторяя его слова и пытаясь ухватить их смысл. Она месяцами даже не вспоминала Доминика, но теперь все ее юные мечты со всей их наивностью и пылом нахлынули с новой силой. Шарлотта почувствовала, как зарделась, и подумала, что лучше бы муж ничего не знал про ее влюбленность. Нужно было скрыть свою безрассудную страсть к другому мужчине, когда они впервые встретились с Питтом на Кейтер-стрит.
Потом до нее начала доходить вся чудовищность этого преступления. Томас сказал, что Доминик как-то с этим связан. Неужели он действительно считает, что Доминик имеет отношение к осквернению могилы? Она не могла вообразить такое: ему не хватило бы смелости на такую гнусность.
— Как именно связан? — спросила Шарлотта.
— Не знаю. — Голос Томаса звучал непривычно резко. — Полагаю, он собирается на ней жениться.
Впервые он неверно ее понял.
— Я имею в виду, каким образом он связан с делом об осквернении могилы? — пояснила Шарлотта. — Ты же не думаешь, что он способен на такое? Да и с какой стати ему это делать?
Питт сделал паузу и взглянул жене в глаза, пытаясь прочесть ее мысли. Насколько это для нее важно? Он увидел, как она залилась краской при упоминании имени Доминика, и ему стало не по себе. Такой неуверенности Томас не испытывал уже много лет — с тех пор, как его отец лишился работы и их семья вынуждена была уехать из большого поместья, где Питт родился и вырос.
— Я не думаю, что это сделал Доминик, — ответил он. — Но не исключено, что смерть лорда Огастеса не была естественной.
Кровь отхлынула от лица Шарлотты.
— Ты имеешь в виду убийство? — Во рту у нее пересохло. — Ты думаешь, Доминик мог его убить? О нет, я в это не верю! Я его знаю, он не… — Она замолчала, подбирая слова.
— Что «не»? — сухо спросил Питт. — Не способен убить?
— Да, не способен, — ответила Шарлотта. — Разве что он был напуган или убил случайно, в припадке ярости. Но если бы он это сделал, то потом признался бы. Он не смог бы жить с этим.
— У него такая чувствительная совесть? — саркастическим тоном осведомился Питт.
Шарлотту уязвила его резкость. С какой стати Томас так себя ведет? Неужели он вспомнил спустя столько лет ее глупую влюбленность и рассердился? Не может же он ставить ей в вину девичьи грезы? Шарлотта никого не мучила, кроме себя самой. Перед ней встало сейчас все, что случилось тогда на Кейтер-стрит. Даже Сара не знала о ее чувствах, а Доминик и подавно.
— У всех есть в душе такое, в чем мы предпочитаем не сознаваться, — тихо сказала она. — Доминику это также свойственно. Его недостатки — результат воспитания. Он с легкостью мог бы простить себе интрижку с горничной, потому что так поступает большинство джентльменов. Но убийство человека ради женитьбы на его вдове — совсем другое дело. Доминик никогда не смог бы оправдать себя в своих глазах. Совершив такое, он пришел бы в ужас. Вот что я имела в виду.
— О… — Питт произнес это совсем тихо.
Несколько минут царила тишина, и слышно было лишь потрескивание огня в камине.
— Как поживает тетушка Веспасия? — наконец спросила Шарлотта.
— Так же, как всегда, — ответил Томас. Ему хотелось наладить отношения, но если он извинится, то как бы признается в своих грешных мыслях. — Тетушка просила тебя как-нибудь зайти к ней. Она сказала это, когда мы виделись на похоронах, но я забыл передать.
— Его могут снова выкопать? — спросила она. — Как-то это… нелепо.
— Полагаю, что могут. Но я не позволю им это сделать. Полиция пока не отдает тело. Я хочу, чтобы было сделано вскрытие.
— Вскрытие! Ты хочешь сказать, что его разрежут?
— Если тебе угодно сформулировать это таким образом. — Питт улыбнулся, и жена ответила ему улыбкой. И вдруг он оттаял, и ему снова стало тепло. Он сидел, усмехаясь глупо, как мальчишка.
— Семье это не понравится, — заметила Шарлотта.
— Они будут в ярости, — согласился Томас. — Но это нужно сделать — теперь у меня нет выбора.