Питт продолжал работать в мастерской по изготовлению шелка и выполнять всевозможные поручения, наблюдая за происходящим вокруг и прислушиваясь к разговорам. Время от времени он выходил в ночную смену сторожем на сахарном заводе, стоя в тени огромного здания. До его слуха доносился свист пара круглосуточно работавших котлов и изредка звуки шагов по булыжникам мостовой. В ночном воздухе витал приторно-сладкий, гнилостный запах отходов производства.

Иногда Томас совершал обход внутри здания, протискиваясь с лампой по узким коридорам с низкими потолками, распугивая тени и слыша мириады едва заметных движений. Он перебрасывался словами с местными жителями, но оставался для них чужаком. Для того чтобы стать своим и пользоваться доверием в этих кварталах, нужно было прожить здесь годы. Полицейский все отчетливее ощущал злобу, глухо бурлившую под внешне благодушной поверхностью мимолетной беседы. Так было всюду – на заводе, на улицах, в лавках и пабах. Если несколько лет назад это был добродушный ропот, то теперь – с трудом сдерживаемая ярость.

Но больше всего Томаса пугали проблески надежды, вспыхивавшие порой во время унылых посиделок за пинтой эля, разговоры о том, что скоро все изменится. Местные жители были отнюдь не жертвами судьбы, а борцами, которые сами определяют свою жизнь. В Спиталфилдсе обитали беженцы из всех уголков Европы, которых привели сюда экономические, этнические, религиозные или политические причины. Люди разных антропологических типов говорили на десятках языков.

Пятнадцатого июня, на следующий день после того, как в газетах появились сообщения о серии отравлений в Ламбете, Томас вернулся на Хенигл-стрит очень поздно и совершенно измотанный. Лицо ожидавшего его Исаака выражало озабоченность, а под глазами у него виднелись темные круги, будто он плохо спал несколько ночей подряд.

Со временем Питт проникся к хозяину дома глубокой симпатией, и это вовсе не было связано с тем фактом, что Наррэуэй доверил ему обеспечение его безопасности. Каранский был умным и начитанным человеком, и общаться с ним было одно удовольствие. Вероятно, из-за того, что его жилец не был жителем Спиталфилдсе, Исаак любил беседовать с ним после ужина, когда Лия занималась своими делами в кухне или отправлялась спать. Они нередко спорили на философские и религиозные темы, и от него Питт узнал очень многое об истории его народа в России и Польше. Каранский рассказывал всевозможные истории – иногда насыщенные юмором и самоиронией, но чаще исполненные подлинного трагизма. Сегодня ему явно хотелось поговорить, но не на привычные для них темы.

– Лии сегодня нет дома, – сказал он, испытующе всматриваясь в лицо жильца. – Заболела Сара Левин, и она пошла посидеть с ней. Она оставила нам ужин, но тот уже остыл.

Питт улыбнулся и последовал за ним в маленькую комнату, где был накрыт стол. Полированное дерево и необычные ароматы были уже хорошо знакомы ему, как и расшитая Лией скатерть, фотография Исаака в молодости и изготовленная из спичек модель польской синагоги, слегка покоробившаяся от времени.

Едва они сели за стол, как хозяин дома заговорил.

– Я рад, что вы пошли работать к Саулу, – сказал он, отрезая ломтики хлеба для себя и Томаса. – Но вам не следует дежурить по ночам на сахарном заводе. Это не самое лучшее место.

Полицейский достаточно хорошо знал Исаака, чтобы понять, что это только вступление и главное впереди.

– Саул хороший человек, – сказал Питт, взяв хлеб. – Благодарю вас. И мне нравится ходить с поручениями по району. Но на заводе я вижу изнанку местной жизни.

Некоторое время Каранский молча работал челюстями.

– Грядет беда, – сказал он, не поднимая на собеседника глаз. – И весьма серьезная.

– На сахарном заводе? – спросил Томас, вспомнив о разговорах, подслушанных им в тавернах.

Исаак кивнул, поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.

– Это ужасно, Питт. Не знаю, чего именно, но я боюсь. В том, что произойдет, могут обвинить нас.

Бывшему суперинтенданту не было нужды уточнять, кого это «нас». Речь шла о легко узнаваемых иммигрантах-евреях, которые всегда выступали в роли козлов отпущения. От Наррэуэя Питт знал, что руководство Особой службы подозревало их в подстрекательстве, но на основе личных наблюдений он пришел к противоположному выводу: они скорее оказывали умиротворяющее влияние на ситуацию в Ист-Энде и служили стабилизирующим фактором. Евреи открывали лавки, создавали мастерские и давали работу другим людям. Томас говорил об этом Наррэуэю, но не сказал ему о том, что они собирают деньги для страждущих, считая это частным делом.

– Это только слухи, – продолжал Исаак. – Но они не похожи на пустые сплетни и поэтому представляются мне вполне реальными. – Наморщив лоб, он пристально смотрел на Питта. – Что-то затевается. Не знаю что, но за этим стоят не обычные безумцы-анархисты. Мы знаем кто, как знают об этом и сахарозаводчики.

– Католики? – с сомнением спросил Томас.

Каранский покачал головой.

– Нет. Они обозлены, но это обычные люди, как и мы. Они хотят иметь жилье, работу, достаток и возможность жить лучше для своих детей. Какой смысл им взрывать сахарные заводы?

– Неужели существует опасность взрывов? – спросил Питт.

Представив, как возникший в результате таких взрывов пожар уничтожает половину Спиталфилдса, он ощутил, что по его спине пробежал холодок.

– Я не знаю, – признался Исаак. – Не знаю, что именно затевается и когда это должно произойти, но мне точно известно: сразу за этим последует какое-то масштабное событие в другом месте.

– А нет никаких предположений, кто это затевает? – настаивал Томас. – Можете назвать имена?

Его соебседник покачал головой.

– Только одно, и то я не знаю точно, в какой именно связи…

– И что это за имя?

– Римус.

– Римус? – в изумлении переспросил Питт.

Единственный Римус, которого он знал, был журналистом, специализировавшимся на скандалах и досужих домыслах. Но среди обитателей Спиталфидса не возникали скандалы, которые могли бы привлечь его внимание. Вероятно, он просто недооценивал Линдона Римуса и тот все-таки интересовался политикой.

– Благодарю вас за столь ценную информацию, – сказал полицейский.

– Не стоит благодарности, – возразил Исаак, сделав пренебрежительный жест рукой. – Не так уж много я вам и сообщил. Англия всегда была добра ко мне. Я чувствую себя здесь как дома. – Он улыбнулся. – Я ведь даже неплохо говорю по-английски, не правда ли?

– Вне всякого сомнения, – подтвердил Питт.

Хозяин дома откинулся на спинку стула.

– А теперь расскажите мне об этом месте, где вы выросли, о стране лесов и полей, над которой простирается необъятное небо.

Томас бросил взгляд на остатки ужина на столе.

– А как быть с этим?

– Лия потом уберет. Она любит возиться по хозяйству и рассердится, если застанет меня в своей кухне.

– Вы разве когда-нибудь там были? – недоверчиво спросил Питт.

Исаак рассмеялся.

– Нет. Но я уверен, что она поступит именно так. – Он показал на стопку белья, лежавшую на боковом столике. – Вот ваши чистые рубашки. Лия проделала неплохую работу, как на ваш взгляд?

– Да, действительно, – согласился Томас, вспомнив застенчивую и в то же время довольную улыбку хозяйки, появившуюся на ее лице, когда он благодарил ее. – Вам очень повезло с супругой.

Каранский кивнул.

– Знаю, друг мой, знаю. А теперь расскажите мне об этом месте. Опишите его. Каково оно на вкус ранним утром? Как пахнет? Птицы, воздух и все остальное. Чтобы я мог представить себе это и ощутить, что нахожусь там…

* * *

На следующее утро, когда Питт шел на шелкопрядильную фабрику, он услышал сзади шаги и, обернувшись, увидел меньше чем в двух ярдах от себя Телмана. Внутри у Томаса все оборвалось. Он решил, что с Шарлоттой или детьми что-то случилось, однако, увидев усталое, но безмятежное лицо своего бывшего помощника, успокоился.

– В чем дело? – спросил он почти шепотом. – Что вы здесь делаете?

Сэмюэль поравнялся с ним, и они продолжили путь.

– Я веду наблюдение за Линдоном Римусом, – спокойно ответил инспектор.

Питт вздрогнул, услышав это имя, но Телман ничего не заметил.

– Он собирает информацию, каким-то образом связанную с Эдинеттом, – продолжал он. – Я не знаю, что именно, но кое-что ему явно удалось узнать. Эдинетт бывал в этом районе, немного восточнее, на Кливленд-стрит.

– Эдинетт? – Томас резко остановился. – Что ему здесь понадобилось?

– Судя по всему, он расследовал историю пяти– или шестилетней давности, – ответил Сэмюэль, повернувшись к нему лицом. – О девушке, похищенной из табачной лавки, помещенной в больницу Гая и признанной там сумасшедшей. Похоже, он отправился с этой историей прямо к Торольду Дисмору.

– Владельцу газеты? – уточнил Питт, снова двинувшись вперед.

Он обошел кучу мусора по проезжей части и едва успел вскочить обратно на тротуар, как мимо промчалась груженная бочками телега, чуть не задев его.

– Да, – ответил Телман, снова поравнявшись с ним. – Но он получает указания от кого-то, с кем встречается в Риджентс-парке. Очень хорошо одетый мужчина, по-видимому, весьма состоятельный.

– Есть предположения, кто это может быть?

– Никаких.

На протяжении двадцати ярдов Томас шел молча, погрузившись в раздумья. После переезда в Спиталфилдс он пытался не думать больше о деле Эдинетта, но загадка этого противоречивого во всех отношениях преступления, совершенного вопреки всякой логике, не выходила у него из головы, неотступно преследуя его. Он хотел понять его причину – но главное, хотел удостовериться в том, что был прав.

– Вы были на Кеппел-стрит? – спросил он инспектора.

– Разумеется, – ответил тот, стараясь не отставать от него. – Все ваши в полном порядке. Скучают по вам. – Он повернул голову в сторону. – Грейси кое-что выяснила об этой девушке с Кливленд-стрит. Она была католичкой и имела возлюбленного, выглядевшего как джентльмен, который тоже исчез.

Питт уловил в тоне Сэмюэля нотки гордости, смешанной с застенчивостью. В другое время он, наверное, улыбнулся бы.

– Если мне удастся разузнать что-нибудь еще, я сообщу вам об этом, – продолжал Телман, глядя прямо перед собой. – Мне нужно возвращаться. У нас теперь новый супер-интендант… Его зовут Уэтрон. – Теперь в его голосе отчетливо прозвучало недовольство. – Я не знаю, в чем тут дело, но никому не доверяю, и вам тоже не следует. Вы каждое утро ходите этим маршрутом?

– Да, как правило.

– Я расскажу вам все, что мне удалось узнать.

Он вдруг остановился и повернулся к бывшему начальнику лицом. В сером утреннем свете его впалые щеки под темными глазами казались особенно четко очерченными.

– Будьте предельно осторожны, – попросил инспектор, после чего, почувствовав, что сказал лишнее, выказав свою озабоченность и смутившись из-за этого, резко повернулся и, не сказав больше ни слова, поспешно удалился.

* * *

Грейси не оставила намерения следить за Линдоном Римусом, но она не хотела, чтобы миссис Питт и Телман знали об этом. Значит, надо было придумать для хозяйки какую-то причину, объяснявшую необходимость ее отсутствия дома – возможно, в течение всего дня. Требовалось обладать недюжинным воображением, чтобы каждый раз изобретать новый повод, а служанка терпеть не могла лгать. Если бы не нужно было выручать Питта из беды, она ни в коем случае не пошла бы на это.

Горничная поднялась с рассветом, чтобы зажечь плиту, вскипятить воду и навести порядок в кухне, прежде чем проснется хозяйка. Даже коты, казалось, были удивлены, увидев ее в половине пятого утра. Они выразили явное неудовольствие тем, что она нарушила их сон в столь уютной корзине для белья и не предложила им завтрак.

Когда в половине восьмого Шарлотта спустилась вниз, Грейси уже сочинила вполне правдоподобную историю.

– Доброе утро, мэм, – бодро приветствовала она хозяйку. – Чашечку чая?

– Доброе утро, – отозвалась миссис Питт, с удивлением оглядывая кухню. – Ты что, не ложилась спать?

– Пришлось подняться пораньше, – ответила Грейси как можно более беспечным тоном и снова поставила чайник на плиту, чтобы подогреть воду. – Хочу кое о чем попросить вас…

Она знала, что Шарлотте известно, какие чувства испытывает к ней Телман, и они договорились пользоваться этим – разумеется, только в интересах проводимого ими расследования. Теперь ей приходилось лгать, но иного выхода не было. Тяжело вздохнув, она отвернулась от хозяйки, поскольку стыдилась смотреть ей в этот момент в глаза.

– Мистер Телман попросил меня сходить с ним на ярмарку, и ежели б я смогла пойти туда – опосля того, как закончу стирку, – то была бы оченно благодарна…

Ее просьба прозвучала не столь убедительно, как ей того хотелось бы. Девушка понимала, что Шарлотте тяжело оставаться в одиночестве, особенно с сознанием того, что она бессильна чем-либо помочь своему мужу.

Миссис Питт уже дважды навещала вдову Мартина Феттерса, но они так и не сумели найти его недостающие бумаги. Правда, ей удалось очень многое узнать о Феттерсе. Она рассказала Грейси о путешествиях Джона Эдинетта, о его военной выучке и приключениях в Канаде. Но причина, по которой он убил своего лучшего друга, так и оставалась покрытой завесой тайны. Им приходилось довольствоваться лишь версиями, одна страшнее другой. Хозяйка и горничная обсуждали их зачастую поздно вечером, когда дети видели уже третий сон. Но без доказательств эти версии так и оставались досужими предположениями.

Теперь Грейси решила отыскать следующую связь между Джоном Эдинеттом и силами анархии… или тирании, или тем, чем он занимался на Кливленд-стрит, с одной стороны, и тем, что так взволновало Римуса, – с другой. Девушка весьма смутно представляла себе, что это могло быть. Знала лишь со слов Телмана, что речь идет о чем-то ужасном, опасном и очень масштабном.

– Да, конечно, – разрешила ей уйти Шарлотта.

Миссис Питт не хотелось отпускать служанку. Возможно, она даже испытывала к ней зависть, но возражать против ее похода на ярмарку не стала.

– Благодарю вас, – сказала Грейси.

Ее так и подмывало сказать правду. Но если б она сделала это, Шарлотта ни за что не отпустила бы ее. Поступить так было бы глупо. Нужно взять себя в руки.

У Грейси еще оставались деньги Телмана, а кроме того, имелись и собственные сбережения. Она была готова следовать за Римусом, куда бы тот ни отправился, и уже к восьми часам заняла наблюдательную позицию возле его дома.

Стояло чудесное, теплое утро. На перекрестках сидели цветочницы, и Грейси подумалось, как хорошо, что судьба избавила ее от подобной участи.

Подростки-разносчики с лотками, полными мяса, рыбы и овощей, стучались в двери домов, а неподалеку от девушки расположилась тележка молочника. Худая женщина несла большой бидон, согнувшись под его тяжестью.

Мальчишка-газетчик, стоявший на дальнем углу улицы, время от времени принимался выкрикивать заголовки передовиц, посвященных предстоящим выборам. Над северо-американским штатом Миннесота пронесся торнадо – тридцать три человека погибли. Эдинетт был уже забыт.

Наконец из дома вышел Линдон Римус, который бодро двинулся – как очень надеялась Грейси – в сторону остановки омнибуса. Кэб был для нее слишком дорогим удовольствием.

Римус выглядел чрезвычайно сосредоточенным. Он шел широким шагом, подавшись вперед и энергично размахивая руками. Одет репортер был более чем скромно – старая куртка и рубашка без воротничка. Куда бы он ни направлялся в таком виде, это было явно не светское мероприятие. Может быть, он опять едет на Кливленд-стрит?

Горничной приходилось бежать трусцой, чтобы поспевать за ним. Упустить его было нельзя ни в коем случае. Она могла приблизиться к нему вплотную – ведь он не знал ее в лицо.

К счастью для нее, Линдон подошел к остановке омнибуса. Кроме них, там не было ни души, и Грейси пришлось стоять практически рядом с ним. Но она могла не опасаться, что Римус запомнит ее, поскольку он не обращал ни на кого ни малейшего внимания. Переминаясь с ноги на ногу, журналист поглядывал на часы и с нетерпением всматривался в транспортный поток, ища глазами омнибус.

Грейси вышла вслед за Римусом в Холборне и села вместе с ним на другой омнибус, следовавший на восток. Она чуть не отстала от него, когда он совершенно неожиданно для нее вышел в дальнем конце Уайтчепел-Хай-стрит, напротив железнодорожного вокзала. Неужели он собрался ехать куда-то по железной дороге?

Однако Линдон направился по Корт-стрит в сторону Бакс-стрит, затем остановился, осмотрелся и устремил взгляд вправо. Грейси проследила за его взглядом и не увидела ничего достойного внимания. Перед ними тянулись на север железнодорожные пути, справа находилось здание пансиона, а слева – нефтеперерабатывающий завод компании «Смит и Ко». Дальше располагалось кладбище. Грейси молила бога, лишь бы не оно оказалось целью путешествия репортера. Хотя это было вполне вероятно, поскольку он справлялся по поводу смерти Уильяма Крука и Дж. К. Стивена. Почему его интересовали покойники? Неужели они тоже стали жертвами убийства?

На улице было многолюдно. По проезжей части нескончаемым потоком ползла вереница повозок и фургонов. Несмотря на теплую погоду, горничную била легкая дрожь. Что было нужно Римусу? Как это выяснить? Он явно оказался умнее, чем она предполагала.

Репортер двинулся вперед, будто приняв какое-то решение. Однако при этом он, казалось, не смотрел на таблички с номерами домов, из чего можно было заключить, что Линдон не ищет какой-то определенный адрес.

Грейси медленно двигалась за ним и, когда он оглядывался, делала вид, будто рассматривает таблички на дверях домов. Римус остановил мужчину в кожаном фартуке и заговорил с ним. Мужчина покачал головой и продолжил путь, ускорив шаг. Тогда журналист свернул на Томас-стрит, и в конце ее следившая за ним девушка увидела огромные серые здания Работного дома Спиталфилдса, дающего приют и одновременно являющегося местом заключения. В детстве она боялась его больше тюрьмы. Это было последнее пристанище для нищих и обездоленных. У Грейси были знакомые, которые скорее умерли бы на улице, чем согласились бы оказаться в этом бездушном заведении с его чрезмерно строгой регламентацией.

Линдон обратился к пожилой женщине, тащившей тюк грязного белья. Остановившись неподалеку от них, так, чтобы можно было подслушать их разговор, Грейси сделала вид, будто кого-то ждет, всматриваясь в даль.

– Извините… – начал Римус.

– Да?

Женщина была вежлива с ним, но не более того.

– Вы живете где-нибудь поблизости? – спросил журналист.

– На Уайтс-роу, – ответила она, показав рукой на восток, где, очевидно, улица меняла свое название. В той стороне, неподалеку от ближайшего перекрестка, находился театр «Павильон».

– Тогда, возможно, вы поможете мне, – обрадованно сказал Римус. – Вы жили здесь четыре или пять лет назад?

– Конечно. А что?

Женщина нахмурилась и сощурила глаза. Ее тело заметно напряглось.

– Вы видите здесь много карет – не повозок, не кэбов, а именно больших карет? – продолжил расспрашивать ее Линдон.

На лице местной жительницы появилось презрительное выражение.

– С чего энто вы взяли, что у нас тут есть кареты? – спросила она. – Вам оченно свезет, ежели вы сможете найти здесь кэб. А лучшее всего пользоваться своими двоими, как энто делаем мы.

– Мне не нужна карета. – Репортер взял ее за руку. – Мне нужен человек, который видел карету четыре года назад в этом районе.

У его собеседницы округлились глаза.

– Я ничего не знаю и не хочу знать. Будет лучше, ежели вы уберетесь отсюда и оставите нас в покое.

Вырвав руку, она поспешила прочь. Римус был явно разочарован. Его лицо с резкими чертами казалось в лучах утреннего солнца удивительно молодым. Интересно, подумала Грейси, как он выглядит в домашней обстановке, что читает, чем увлекается, есть ли у него друзья? Почему он занимается этим расследованием с таким рвением? Что им движет – любовь, ненависть, алчность, тщеславие? Или только любопытство?

Миновав театр, Линдон пересек улицу и повернул налево, на Хэнбери-стрит. Он остановил еще нескольких человек, задавая им одни и те же вопросы о больших закрытых каретах – на каких обычно разъезжали по городу прожигатели жизни в поисках проституток.

Горничная продолжала идти за ним. Они достигли Свободной методистской церкви, и здесь репортер наконец встретил человека, чей ответ, похоже, удовлетворил его. Он задергал головой, развернул плечи и принялся оживленно жестикулировать. Грейси находилась сравнительно далеко от них и не слышала их разговора. Но даже если кто-то и видел здесь такую карету четыре или пять лет назад, что это давало ей? Какой-то мужчина с деньгами и дурным вкусом приехал в этот район, чтобы купить любовь дешевой женщины… Возможно, он находил удовольствие в ощущении опасности, связанной с подобными приключениями. Девушке приходилось слышать о людях с такими пристрастиями. И пусть даже этим мужчиной был Мартин Феттерс, что с того? Если б его эскапада стала достоянием гласности, разве это имело бы большое значение для кого бы то ни было, кроме миссис Феттерс? Действительно ли Римус пытался выяснить причину убийства Феттерса? По всей видимости, она попусту тратила свое время – точнее, время Шарлотты…

Немного поразмыслив, Грейси приняла решение. Она расправила плечи и двинулась в сторону Римуса, стараясь выглядеть местной жительницей, точно знавшей, куда она направляется и зачем. Она уже почти обогнала его, как вдруг он обратился к ней:

– Извините.

Грейси остановилась.

– Да? – с трудом выдавила она из себя. Сердце гулко забилось в ее груди.

– Прошу прощения, – сказал журналист. – Скажите, пожалуйста, вы давно живете здесь? Видите ли, я ищу кого-нибудь, кто мог бы ответить мне на определенные вопросы.

– Я уезжала, и последнее время меня здесь не было, – скзала служанка.

Она ответила так, чтобы не вызвать у него подозрение незнанием недавних событий, произошедших в этом районе.

– А четыре года назад? – с надеждой спросил Линдон. Его глаза загорелись, а на щеках проступил легкий румянец.

– Да, – ответила девушка, глядя прямо в его карие глаза. – Тогда я здесь жила. А что вас интересует?

– Вы видели здесь кареты? Я имею в виду большие роскошные кареты, а не кэбы.

Фиппс наморщила лоб, делая вид, будто пытается вспомнить.

– Вы имеете в виду частные кареты?

– Да-да, именно так, – взволнованно произнес репортер. – Вы их видели?

По всему было видно, что эта информация имеет для него чрезвычайно большое значение.

– Четыре года назад? – переспросила горничная.

– Да.

Журналист хотел было добавить что-то еще, что-то подсказать, чтобы поторопить ее с ответом, но в последний момент сдержался. Грейси же тем временем лихорадочно соображала. Нужно было сказать ему то, что он ожидал услышать.

– Да, я видела здесь большую красивую карету, – ответила она. – Помню только, что она была темная. Это карета вашего знакомого?

Ее вопрос прозвучал вполне невинно.

Римус уставился на нее, словно зачарованный.

– Я точно не знаю. – Он судорожно сглотнул. – Возможно. Вы в ней кого-нибудь видели?

Грейси затруднилась с ответом, поскольку не знала, что он ищет. Именно это ей и нужно было выяснить. Она решила говорить как можно более уклончиво.

– Это была большая черная карета, – повторила она. – На козлах, разумеется, сидел кучер…

– Интересный мужчина с бородой? – спросил Линдон дрожащим от возбуждения голосом.

У девушки тоже бешено колотилось сердце – от волнения. Нужно было проявлять крайнюю осторожность, чтобы ничем не выдать себя.

– Не знаю, насколько он был интересным, – сказала она подчеркнуто беспечным тоном. – Но борода у него, по-моему, действительно имелась.

– А внутри кареты вы никого не видели?

Репортер прилагал все усилия, чтобы выглядеть спокойным, но широко раскрытые, горящие глаза недвусмысленно свидетельствовали о его истинном эмоциональном состоянии.

– Они останавливались? Разговаривали с кем-нибудь?

На эти вопросы горничная быстро нашлась, что ответить. Останавливался человек, которым интересовался Римус, или нет, не имело значения, поскольку он мог остановиться по разным причинам – например, чтобы спросить дорогу.

– Да, – ответила Фиппс. – Они остановились и заговорили с одной моей подругой. Она потом сказала мне, что они спрашивали о ком-то.

– Спрашивали о ком-то? – переспросил ее собеседник, и Грейси почти физически ощущала его возбуждение и напряжение. – О каком-то конкретном человеке? О женщине?

Это было как раз то, что он хотел услышать.

– Да, – подтвердила Фиппс. – Совершенно верно.

– Как ее зовут? Ваша подруга говорила вам?

Грейси назвала единственное женское имя, связанное с этой историей:

– Кажется, Энни.

– Энни? – От волнения у Римуса перехватило дыхание. – Вы уверены? А фамилию она не называла? Попробуйте вспомнить!

Стоило ли сказать «Энни Крук»?.. Нет. Переигрывать было опасно.

– Не помню. По-моему… нет, я не уверена, – отозвалась служанка.

Последовала пауза. Римус застыл на месте, словно пораженный молнией. Ядрах в пятидесяти от них раздался смех. Где-то залаяла собака.

– Энни Чепмен? – произнес журналист наконец чуть ли не шепотом.

Грейси испытала глубокое разочарование. Ее версия рухнула в одно мгновение. Она ощутила холодок внутри.

– Не знаю, – сказала девушка с безразличием, которое не в состоянии была скрыть. – А что? Кто это был? Какой-нибудь тип, который искал дешевую женщину на ночь?

– Не имеет значения, – быстро сказал Римус, стараясь не показывать, насколько эта информация была важной для него. – Чрезвычайно вам благодарен. Вы оказали мне огромную услугу.

Сунув руку в карман, он вынул три пенса и протянул ей. Грейси не отказалась. По крайней мере, теперь она сможет отдать ее Телману. И во всяком случае, эти деньги понадобятся ей, если Римус поедет куда-нибудь еще.

Линдон двинулся по Коммершл-стрит в сторону Уайтчепел-Хай-стрит – не оглядываясь, переступая через булыжники мостовой и уклоняясь от тележек с углем. Ему и в голову не могло прийти, что за ним ведется слежка. Грейси опять приходилось время от времени переходить на бег, чтобы не отстать от него. Спустя некоторое время журналист повернул на запад и направился к ближайшей автобусной остановке. Однако вместо того, чтобы вернуться в Сити, как она ожидала, он опять сделал пересадку в Холборне и поехал на юг, в сторону реки, а потом по набережной, и сошел возле здания полицейского управления Темз-Ривер.

Следуя за ним, Фиппс соблюдала все мыслимые меры предосторожности. Она распустила волосы, вытащив шпильки, вымазала грязью щеки, шла с опущенной головой и была совершенно не похожа на ту девушку, с которой Римус заговорил на Хэнбери-стрит. Теперь она больше напоминала уличного мальчишку, собиравшего объедки на набережной, и надеялась, что ее за такового и примут те, кто потрудится взглянуть на нее дважды.

Линдону тоже нельзя было отказать в изобретательности. Когда дежурный сержант поинтересовался, что ему угодно, он изложил версию, которую, по глубокому убеждению Грейси, специально сочинил для этого случая.

– Я разыскиваю пропавшего двоюродного брата, – сказал он с озабоченным видом, наклонившись и опершись руками о стол. – До меня дошли сведения, что человек, похожий на него по описанию, был извлечен из воды возле Вестминстерского моста седьмого февраля этого года. Бедняга оказался причастен к столкновению карет на улице, в результате которого едва не погибла маленькая девочка, и из-за угрызений совести пытался свести счеты с жизнью. Это правда?

– Да, – ответил сержант. – Такой случай проходил у нас в сводках. Парня звали Никли. Но я не уверен, что он действительно хотел свести счеты с жизнью. – На его лице появилась кривая усмешка. – Перед тем как прыгнуть в воду, он снял с себя пальто и ботинки, а настоящие самоубийцы так никогда не поступают.

В голосе дежурного отчетливо прозвучало презрение.

– Он немного проплыл, а потом, как и следовало ожидать, вылез на берег, – добавил он. – Его доставили в Вестминстерскую больницу, но никаких травм у него не обнаружили.

– Кстати, – сказал Римус небрежным тоном, словно ему только что пришло это в голову, – эта девочка… как ее имя… с нею всё в порядке?

– Да. Она подверглась серьезному риску, но не пострадала, только очень сильно испугалась. Сказала, что такое с ней уже не в первый раз. До этого она однажды тоже чуть не попала под карету. – Полицейский покачал головой и поджал губы. – Сказала, что это была та же самая карета, но я не думаю, что она способна отличить один шикарный экипаж от другого.

Грейси заметила, как репортер напрягся, а пальцы его рук сжались в кулаки.

– Два раза? – переспросил он. – Одна и та же карета?

Он утратил всякую осторожность и не скрывал, что этот факт имеет для него большое значение.

Сержант рассмеялся.

– Да нет, конечно! Маленькая девочка… всего семь или восемь лет. Что она может смыслить в каретах?

Римус был больше не в силах сдерживаться. Он подался еще больше вперед.

– Как ее звали?

– Кажется, Элис, – ответил дежурный.

– А фамилия?

Полицейский посмотрел на него внимательнее.

– А в чем дело, мистер? Вам что-то известно и вы хотите сообщить нам?

– Нет-нет! – быстро ответил Римус. – Это семейное дело. Как говорится, в семье не без урода, понимаете? Не хочется, чтобы это стало достоянием гласности. Но мне бы очень помогло, если б я узнал имя той девочки.

Лицо сержанта приняло скептическое выражение. Он взглянул на Линдона с подозрением.

– Так вы говорите, двоюродный брат?

Римус не оставил себе возможности для отступления.

– Да. Он для нас настоящая головная боль. Помешался на этой девочке, Элис Крук. Я надеюсь, что это была не она.

Услышав это имя, Грейси ощутила, как по ее телу пробежала дрожь. Итак, что бы ни пытался разузнать журналист, он продолжал свое расследование.

Лицо сержанта немного смягчилось.

– Боюсь, это была она. Мне очень жаль.

Римус закрыл лицо руками, но стоявшая сзади служанка по его позе поняла, что он скрывает не горе, а радость. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой. Опустив руки, репортер взглянул на собеседника.

– Благодарю вас, – коротко произнес он. – За время, которое вы на меня потратили.

Повернувшись, Римус пролетел мимо Грейси, вышел на улицу и двинулся с такой скоростью, что ей пришлось бежать за ним, чтобы не упустить его из виду. Если сержант и заметил ее, то наверняка решил, что она приходила вместе с Линдоном.

Между тем репортер направился обратно, в сторону от реки, время от времени бросая взгляды по сторонам, словно в поисках чего-то. Грейси держалась на некотором удалении от него, при случае скрываясь за прохожими – рабочими, клерками, уличными торговцами или мальчишками-газетчиками. Подойдя к зданию почтового отделения, Римус вошел внутрь, и девушка последовала за ним.

Взяв карандаш, Линдон быстро написал дрожащей рукой записку, сложил лист вдвое, засунул его в конверт, купил марку, наклеил ее и бросил письмо в ящик. Выйдя на улицу, он двинулся дальше с прежней скоростью. Грейси снова пришлось бежать за ним.

Она обрадовалась, когда Римус, очевидно проголодавшись, зашел в паб, чтобы пообедать. У горничной сильно болели ноги, и она с большим удовольствием воспользовалась возможностью посидеть, тоже перекусить и понаблюдать за журналистом в комфортных условиях.

Римус заказал пирог с угрем, который ей никогда не нравился, и служанка с удивлением наблюдала за тем, как он впился в пирог зубами и не успокоился до тех пор, пока не покончил с ним, после чего тщательно вытер губы салфеткой. Сама Грейси удовлетворилась пирогом со свининой, который представлялся ей куда более вкусным.

Спустя полчаса Линдон поднялся из-за стола и все с тем же сосредоточенным видом вышел на улицу. Грейси вновь последовала за ним, исполненная решимости не упускать его. Приближался вечер, и улицы были заполнены людьми. Репортер был настолько поглощен своей задачей, что, как и прежде, не обращал ни на кого внимания, и девушка могла вести наблюдение за ним без опасения быть замеченной.

После двух поездок на омнибусе и короткой пешей прогулки Римус остановился возле скамейки в Гайд-парке и, по всей видимости, принялся кого-то ждать. Он простоял там пять минут, и все это время Грейси ломала голову, думая, как ей быть.

Римус периодически окидывал взглядом окрестности. Он не мог не видеть ее, и рано или поздно у него должен был возникнуть вопрос, что ей тут нужно. Интересно, что сделал бы в этой ситуации Телман? Как-никак он был детективом и наверняка обладал навыками слежки… Так что же все-таки делать? Как стать невидимой? Спрятаться здесь не представлялось возможным. Поблизости не было ни тени, ни деревьев, ни каких-либо строений. Если б служанка укрылась за деревьями, то не увидела бы, с кем Линдон встречается. Придумать более или менее правдоподобную причину своего присутствия? Да, но какую? Что она тоже кого-то ждет? Но поверит ли он ей? Что она что-то потеряла? Хорошо, но почему она не приступила к поискам сразу, как только пришла сюда?

Так, придумала: она только сейчас заметила пропажу!

Грейси медленно пошла обратно тем же путем, каким пришла, внимательно вглядываясь в землю под ногами, как будто искала что-то маленькое и ценное. Пройдя таким образом двадцать ярдов, она повернулась и зашагала назад и, уже почти достигнув исходного положения, увидела мужчину, шедшего по тропинке в их сторону. Римус сделал навстречу ему несколько шагов.

Прохожий внезапно остановился, а затем сделал движение, будто хотел обойти журналиста. Однако Римус преградил ему путь и, очевидно, заговорил с ним, но так тихо, что до слуха Грейси, находившейся на расстоянии тридцати футов от них, доносились лишь отдельные, едва различимые звуки. На лице собеседника Линдона было написано искреннее изумление. Он пристально всматривался в репортера, словно пытался узнать его. По всей видимости, Римус назвал его по имени.

Грейси замерла на месте, не смея шевельнуться, чтобы не привлекать к себе внимание. Мужчина, которого остановил журналист, был довольно интересным, лет пятидесяти с небольшим, хорошего роста и несколько полноват. Одет он был весьма скромно, неброско – элегантно, но недорого. Так мог бы выглядеть Питт, если б не его странная особенность, в силу которой любая одежда сидела на нем мешковато. Этот же человек был чрезвычайно аккуратен и напоминал государственного чиновника или банковского служащего.

Римус говорил на повышенных тонах, а его собеседник время от времени сердито ему отвечал. Казалось, Линдон в чем-то обвинял его. Его голос постепенно становился все громче, и Грейси смогла разобрать обрывок фразы.

– …знали об этом. Вы были…

Раскрасневшийся прохожий сделал резкий жест рукой, словно отрицая сказанное Римусом, но в его негодование явственно вкрадывалась фальшь. Теперь они говорили довольно громко, и временами их можно было расслышать.

– У вас нет доказательств, – сказал незнакомец, – и если вы…

Следующие слова Грейси не смогла разобрать.

– …Очень опасный путь, – закончил он.

– Тогда вы виноваты в равной степени! – крикнул ему репортер.

Линдон был разъярен, но девушка явственно услышала в его голосе страх. Она оцепенела, по ее спине пробежал холодок, и у нее к горлу подкатил комок. Римус откровенно боялся чего-то. То же самое можно было сказать и о его собеседнике – об этом свидетельствовало выражение лица этого мужчины, которое Фиппс отчетливо видела в золотистом свете уходящего дня. Он размахивал руками и тряс головой, отрицая предъявляемые ему обвинения.

– Нет. Прекратите! Предупреждаю вас.

– Я обязательно все узнаю, – сказал Линдон. – Я выясню мельчайшие подробности, и весь мир услышит об этом. Мы больше не позволим, чтобы нам лгали… ни вы, ни кто-либо другой.

Мужчина, которого он обвинял, со злостью вырвал у него руку, повернулся и поспешил обратно – туда, откуда пришел. Римус шагнул было за ним, но потом передумал. Он прошел мимо Грейси, направляясь в сторону дороги, и на его лице была написана яростная решимость. Журналист едва не столкнулся с парой, прогуливавшейся под ручку в летних сумерках, пробормотал извинения и быстро пошел дальше.

Девушка побежала за ним. Римус преодолел Гайд-Парк-террас и, продолжая двигаться на север, пересек Грэнд-Джанкшн-роуд и вышел на Прэд-стрит, где спустился на станцию подземки.

У горничной упало сердце. Куда он направляется теперь? И зачем? С кем он встречался в парке и в чем обвинял этого человека?

Грейси спустилась за ним по ступенькам крутой лестницы к окошку билетной кассы и купила, как и он, билет за четыре пенса. Ей уже доводилось бывать в подземке и видеть, как поезд с ревом и стоном выползает из туннеля и останавливается у платформы. В первый раз она оцепенела от ужаса, и ей потребовалось все ее мужество, чтобы заставить себя сесть в вагон, который с оглушительным грохотом унесся в подземный лабиринт. Однако она твердо вознамерилась довести дело до конца. Куда бы Римус ни поехал, она будет следовать за ним… чтобы выяснить, что он пытается узнать. Поезд вырвался из черной дыры и остановился, заскрежетав тормозами. Грейси поднялась в вагон вслед за Линдоном, и когда поезд с ревом нырнул в непроглядную тьму, она сжала пальцы в кулаки и стиснула зубы, чтобы не закричать. Все вокруг нее сохраняли полное спокойствие, словно они уже давно привыкли к путешествиям по подземелью.

Поезд прибыл на станцию «Эджвер-роуд». Одни пассажиры вышли из вагона, другие вошли, а Римус даже не поднял головы, чтобы посмотреть, где он находится. Таким же образом они миновали станции «Бейкер-стрит», «Портленд-роуд» и «Гувер-стрит». Проехав довольно большое расстояние до «Кингс-кросс», поезд затем повернул направо и набрал скорость.

Куда же направлялся журналист? Имело ли это отношение к поездкам Эдинетта на Кливленд-стрит, девушке по имени Энни Крук, которая жила там и была насильно увезена, как и ее возлюбленный, а потом оказалась в больнице Гая, где ею занимался сам личный хирург королевы, объявивший ее сумасшедшей? А что случилось с молодым человеком? Похоже, никто о нем больше не слышал. И что это за кареты, разъезжавшие по Спиталфилдсу? Может быть, ими управлял один и тот же человек, который наехал на маленькую девочку Элис Крук, а потом прыгнул в реку – предварительно сняв с себя пальто и ботинки?

Миновав «Фаррингтон-стрит», поезд спустя несколько минут остановился на «Олдергейт-стрит». Римус резко поднялся на ноги, и Грейси едва не упала, поспешив за ним. Репортер подошел к двери, но внезапно передумал и снова сел, и горничная с гулко бьющимся сердцем опустилась на ближайшее сиденье.

Поезд проехал «Мургейт» и «Бишопсгейт», а на «Олдгейт» Римус наконец вышел. Грейси неотступно следовала за ним. Они поднялись по ступенькам лестницы и погрузились в темноту, двинувшись в ту сторону, где Олдгейт-стрит переходит в Уайтчепел-Хай-стрит. Куда же направлялся Линдон? Теперь служанке приходилось держаться как можно ближе к нему. Фонари горели, но их свет был довольно тусклым. Может быть, журналист опять возвращался в Уайтчепел, где уже побывал раньше? Они находились примерно в миле от Бакс-роу, пролегавшей на другом конце Уайтчепел-роуд, за Хай-стрит. А Хэнбери-стрит была в доброй полумиле к северу – если считать по прямой, без учета многочисленных поворотов ведущих туда узких, извилистых улочек.

Однако Линдон повернул направо, на Олдгейт-стрит, которая вела в Сити. Куда он направлялся теперь? Не запланирована ли у него еще одна встреча? Грейси вспомнила его выражение лица после разговора с мужчиной в Гайд-парке. Журналист был разъярен, но в то же время испуган. Вероятно, он столкнулся с чем-то очень страшным и чрезвычайно масштабным… или ему так казалось.

Неожиданно для Грейси он повернул на Дьюк-стрит. Эта улица была более узкой и хуже освещенной. С крыш домов здесь капала вода, а воздух был пропитан запахами гниения и канализации. Грейси ощутила дрожь в теле. Впереди маячили темные контуры церкви Святого Ботольфа. Они достигли окраины Уайтчепела.

До сих пор Римус шел уверенной походкой, как будто точно знал, куда направляется. Теперь же он, казалось, заколебался и повернул голову влево. На мгновение тусклый свет блеснул на бледной поверхности кожи его лица. Что он хотел там увидеть? Бездомных, пытавшихся найти во дворах домов место для ночлега? Уличных женщин, высматривавших клиентов?

Грейси живо представила себе большие черные кареты, о которых говорил журналист, грохот их колес по булыжникам мостовой, черных лошадей, неожиданно возникших из ночной тьмы, открывшуюся дверцу и человека, спрашивавшего… о чем? О женщине, конкретной женщине. Зачем? Что привело сюда ночью джентльмена в карете, если он мог на западе города найти себе более опрятную женщину, больше развлечений и чистую комнату с кроватью вместо двора?

Римус пересек улицу и свернул на аллею рядом с церковью. Там царила кромешная тьма. Спотыкаясь, Грейси последовала за ним. Куда, черт подери, его несет?! Фиппс не видела его, она лишь слышала звуки шагов, но потом, неожиданно, во вспыхнувшем впереди луче возникли очертания его фигуры. Вероятно, источником света был уличный фонарь за углом.

Они вышли на небольшую площадь, где Римус остановился и огляделся. На мгновение фонарь осветил его лицо, и служанка увидела вытаращенные глаза и тонкие губы, раздвинутые в зловещей улыбке, выражавшей страх, смешанный с возбуждением. Его заметно трясло. Он поднял вверх крепко сжатые кулаки, белые в свете фонаря.

Грейси взглянула на грязную табличку, висевшую на кирпичной стене поверх фонаря. Митер-сквер. Неожиданно ей стало холодно, и по ее телу пробежала дрожь, словно она ощутила дыхание преисподней. Сердце ее как будто остановилось. По крайней мере, теперь девушка знала, зачем Линдон приходил сюда – в Уайтчепел, на Бакс-роу, Хэнбери-стрит и теперь на Митер-сквер. Она знала, что он разыскивал человека в большой черной карете, приехавшего сюда откуда-то. Фиппс вспомнила длинный список имен: Энни Чепмен, известная как Темная Энни; еще Долговязая Лиз, Кейт, Полли и Черная Мэри. Римус разыскивал Джека Потрошителя. Тот был все еще жив, и журналист считал, что знает, кто он. Линдон намеревался написать об этом статью и тем самым сделать себе имя.

Горничная повернулась и побежала обратно по аллее. У нее подгибались ноги, и она задыхалась, но не могла ни секунды больше оставаться в этом дьявольском месте. Ее охватил леденящий ужас. Она ощутила почти физическую боль и представила чувства, испытываемые женщинами в тот момент, когда они встречаются с убийцей взглядом и осознают, кто он. Нет ничего страшнее, чем заглянуть в глаза и душу того, кто делал это… и будет делать впредь.

Налетев на кого-то, Грейси испустила истошный крик и принялась колотить кулаками пространство перед собой, пока не почувствовала мягкую плоть и не услышала глухие ругательства. Отпрянув назад, она помчалась по Дьюк-стрит в сторону Олдгейт-стрит. Ей было безразлично, кто попался ей на пути и понял ли Римус, что она следила за ним… лишь бы как можно быстрее выбраться из Уайтчепела с его призраками и демонами.

Увидев омнибус, направлявшийся на запад, Грейси бросилась ему наперерез, испугав лошадей. Не обращая внимания на протесты и проклятия извозчика, она поднялась в вагон и рухнула на первое попавшееся свободное место.

– Можно подумать, за вами гнался дьявол! – добродушно произнес извозчик, и на его широком лице расплылась улыбка.

Это замечание было слишком близко к истине, чтобы воспринимать его как шутку.

– Да… – хрипло выдавила служанка из себя. – Так оно и было.

Она вернулась на Кеппел-стрит уже в двенадцатом часу. Бледная Шарлотта нервно мерила шагами кухню, насупив брови.

– Где ты была?! – набросилась она на девушку. – Я вся изволновалась за тебя! Что случилось? На тебе лица нет!

Грейси испытала такое облегчение, оказавшись дома, в родной обстановке, среди знакомых запахов свежевыстиранных простыней, хлеба, трав и сознавая, что миссис Питт переживает за нее, что, будучи не в силах произнести ни слова, бросилась хозяйке на грудь и разразилась рыданиями.

На следующий день она изложила тщательно откорректированную версию своих вчерашних приключений, с трудом превозмогая угрызения совести.