– Напомни мне еще разок, кто все эти люди, – сказала Роз, поднимая глаза на высокий, отделанный белой штукатуркой дом, перед которым они стояли, и разглаживая складки красного платья для коктейлей, одолженного у Сэм.

– Мои университетские друзья и кое-кто еще, – ответил Доминик и, сунув бутылку шампанского под мышку, взбежал по каменным ступеням к входной двери.

– Завзятые тори, ты хотел сказать, – проворчала Роз, опасаясь, что здесь могут оказаться сразу все друзья Доминика.

Перед тем как позвонить в дверь, Доминик обратился к ней:

– Роз, мне бы хотелось, чтобы ты перестала оскорблять всех тех, кто не разделяет твоих политических взглядов.

– А чем он занимается, этот твой Джонатон Сомс?

– Он работает в Уайтхолле.

– Ну, я так и знала. Завзятый тори.

Он сказал, глядя на нее:

– Значит, мои друзья несколько более консервативны, чем твои. Мы живем поверхностной защищенной жизнью без высоких целей, не задумываясь о своем предназначении. Но, в принципе, все они очень милые люди, так что не начинай с того, чтобы наезжать на них с требованием передать средства производства пролетариату или к чему там еще призывали Маркс с Энгельсом. Это просто званый обед. По поводу дня рождения моего друга. И я очень прошу тебя не превращать его в политические дебаты.

Роз лукаво улыбнулась:

– А я думала, что именно это и необходимо всякому хорошему званому обеду. Живая беседа.

– Но только не полномасштабная война, – ухмыльнулся Доминик, нажимая наконец на кнопку звонка.

Дверь распахнулась, и на улицу выплеснулся поток тепла и света, а также звуки оживленного разговора.

– Блейки, старина! – радостно воскликнул стоявший у порога мужчина в синей рубашке с галстуком. – Как я рад тебя видеть! – Он энергично потряс Доминику руку, а затем перевел взгляд на Розамунду. – А это кто, позволь полюбопытствовать?

– Джонатон Сомс, – официальным тоном произнес Доминик, – разреши представить тебе мисс Розамунду Бейли.

– Очень рад наконец-то с вами познакомиться, – улыбнулся Джонатон.

Тот факт, что они говорили о ней раньше, привел Розамунду в состояние ликующего возбуждения. Она пыталась не придавать слишком большого значения тому обстоятельству, что Доминик рассказывал о ней своим друзьям, но испытывала душевный трепет. С того первого их вечера в пабе в Примроуз-Хилл они виделись всего несколько раз, хотя по телефону общались практически каждый день.

Их послеобеденные прогулки-экскурсии по городу под предводительством Розамунды были просто волшебными. Однажды, после обнаружения мемориальной доски Джона Лоуги Байрда, им расхотелось продолжать разыскивать голубые таблички с интересными названиями улиц, а вместо этого почти шесть часов они вели обстоятельный разговор об их взглядах на любовь и жизнь.

В какой-то момент, когда Доминик взял ее за руку, переходя улицу, она резко высвободилась, чтобы почесать ногу, – и не из-за нестерпимого зуда, а потому, что боялась, что он отпустит ее первым. Она неоднократно вспоминала тот момент и подозревала, что именно это стало поворотным пунктом в их еще не сформировавшихся отношениях. Если бы она тогда не вырвала руку, вечер, как она смела надеяться, мог бы закончиться поцелуем в каком-нибудь темном и душном уголке Лондона. Однако вместо этого у них начался период удобной и несколько воинственной дружбы, что позволило Роз представить, каково это – иметь очень умного и уверенного в себе брата. Она пыталась не обращать внимания на головокружение, которое испытывала всякий раз, когда в доме в Примроуз-Хилл звонил телефон, или на то, как у нее екало сердце, когда он улыбался ей. Но она вполне трезво оценивала ситуацию и понимала, что они с Домиником Блейком играют в разных лигах и что, даже если когда-нибудь после выпивки у них произойдет что-то романтическое, это будет лишь порыв, приятное разнообразие, не стоящего того, чтобы потом убиваться. А Доминик увлечется более экзотической и красивой женщиной. Нет, пусть уж лучше будет так, как есть. Лучше им оставаться друзьями.

– Тут ни на ком нет платьев для коктейлей, – шепнула она ему в холле, заглянув в гостиную.

– За исключением меня: оно у меня под костюмом, – рассеянно произнес Доминик, беря у официанта бокал шампанского.

– Мне не до шуток. Я чувствую себя одетой не к месту, – прошипела она, жалея, что не надела что-нибудь попроще, чем платье Сэм от Харди Эмис.

Его внимание снова полностью переключилось на нее.

– Ты выглядишь великолепно.

Приобняв Роз за талию, он ввел ее в просторную и стильную гостиную, где находилось человек десять. Они пили вино и громко разговаривали. На проигрывателе, стоявшем в углу, крутилась пластинка с какой-то современной джазовой композицией, а между гостями сновал официант с бутылкой «Поля Роже», завернутой в белоснежную салфетку, и подливал всем в бокалы.

– Прошу внимания! – крикнул Джонатон, перекрывая голоса. – Ну, Дома вы все знаете, с ним все понятно, а это Розамунда. Прошу любить и жаловать.

– Мне нравятся эти картины, – сказала Розамунда, указывая на броские графические рисунки на стене.

– Рой Лихтенштейн, – не вдаваясь в объяснения, сказал Джонатон. – Большинство людей это ненавидит. Моя мать грозится отправить его на свалку каждый раз, когда он попадается ей на глаза. А мне очень нравится нью-йоркский поп-арт. Время покажет, права ли моя мать, или же я сделал выгодную инвестицию на будущее.

К ним подошла сексапильная брюнетка в узкой юбке и джемпере, обтягивающем все изгибы ее фигуры. Рядом с ней Роз чувствовала себя безвкусным кричащим рождественским украшением.

– Так вы и есть та самая Розамунда? – спросила брюнетка слегка осипшим голосом, который очень подходил к ее внешности. – Какое чудное имя! Где ты ее нашел, Доминик?

– На улице, выкрикивающей обличительные лозунги, – с улыбкой ответил он. – Розамунда, это Клара Барретт, моя старинная приятельница со времен… Где мы с тобой познакомились, Клар?

– Разумеется, на дне рождения Банти Виллоуби, когда ему исполнился двадцать один год. Ты, конечно, тоже не можешь забыть ту ночь?

Джонатон увел Доминика, чтобы похвастаться недавно приобретенными произведениями искусства, а Клара продолжила расспрашивать Роз.

– Итак, как давно вы встречаетесь с Домиником?

– Он мне просто друг. Я работаю в «Капитале».

– Ого! Умненькая девочка.

Роз заставила себя улыбнуться.

– Теперь я что-то припоминаю, – продолжала тем временем Клара. – Так это вы пишете все эти дискуссионные заумные статьи?

– Меня взяли для того, чтобы я представляла в журнале альтернативную точку зрения, так что да, это пишу я. Доминику нравится называть меня своим главным оппонентом.

– Доминик умеет сделать так, чтобы человек почувствовал себя особенным, – многозначительно произнесла Клара.

– А какова ваша позиция относительно ядерного вооружения? – спросила Роз, лихорадочно пытавшаяся сообразить, что бы такое умное сказать.

– Ядерного вооружения? – Клара хихикнула.

– Соединенные Штаты размещают на территории Британии свои ракеты «Поларис». Вы, должно быть, читали об этом?

– Ох, дорогая, я стараюсь поменьше размышлять о таких вещах, – ответила Клара, беспечно взмахнув рукой, в которой держала бокал. – Я хочу сказать, что, если русские сбросят бомбу на мой дом, я ведь все равно узнаю об этом, только когда будет слишком поздно, верно? Так стоит ли переживать понапрасну?

Роз смотрела на нее и не верила, что человек может настолько легкомысленно относиться к столь важным вещам. Она уже хотела рассказать ей про сидячую забастовку, которую на этой неделе устраивает «Комитет ста» на площади перед зданием парламента, но тут Джонатон захлопал в ладоши, привлекая к себе внимание.

– Прошу следовать за мной в столовую, – сказал он. – Хочу успокоить присутствующих: ни одно из угощений я не готовил.

Столовая представляла собой уменьшенную копию гостиной, однако стол, где на белоснежной скатерти сверкало столовое серебро, был достаточно большим, чтобы за ним могла разместиться дюжина гостей.

– Мальчик – девочка, мальчик – девочка, – приговаривал Джонатон, пока все рассаживались. – Это правило вам хорошо известно.

– Я не знал, что ты настолько строг в этом вопросе, – под общий хохот саркастическим тоном заметил краснощекий мужчина по имени Невилл.

В итоге Доминик втиснулся между Кларой и Михаэлой, похожей на мышку девушкой Джонатона, тогда как Розамунда оказалась на другом конце стола между хозяином и его разбирающимся в живописи другом Зандером, который, похоже, старался произвести на каждого впечатление своими познаниями в области абстрактного импрессионизма.

Джонатон, несмотря на свое очевидное богатство, явно был человеком более приземленным. Он рассказал Роз, что с Домиником познакомился в Кембридже, и с тех пор они остаются друзьями. Раз в году, в День рождественских подарков, они вместе отправляются пострелять фазанов, каждые две недели ездят на велосипедные прогулки, а в настоящее время занимаются тем, что объезжают все пабы в Англии, в названия которых входит слово «крикет». Он также поведал ей, что Доминик не только самый общительный из всех, кого он знает, но также и самый одинокий. Что он обожает путешествовать один. Что после смерти отца он очень горевал, уехал в охотничий домик в лесу, принадлежащий семье Сомсов, и вернулся в Лондон только через месяц.

Нарисованный им образ был очень сложным и противоречивым, и это делало Доминика еще более притягательным для Роз.

– Слушай, Дом, говорят, что ты собираешься в очередное потрясающее путешествие, – сказал Зандер, когда подали кофе.

– Куда же ты отправляешься на этот раз? – с улыбкой спросил Джонатон. – Борнео? Огненная Земля?

Доминик усмехнулся:

– Джонни, я ведь знаю наверняка, что ты понятия не имеешь, где находится и то и другое.

– Ну, мне-то знать это как раз необязательно, – сказал Джонатон. – Главное, чтобы ты не заблудился.

– Что ж, справедливо, – улыбнулся Доминик. – Собственно говоря, я еду туда же, на Амазонку.

– Это захватывающе! – с придыханием произнесла Михаэла. – Но ведь это ужасно опасно, верно?

– Только если я позабуду дома свое ружье.

Девушка тихонько охнула, а Розамунда бросила на него быстрый взгляд.

– А какую задачу ты ставишь себе на этот раз, Дом? – спросил Невилл. – Я имею в виду, зачем ты едешь бог знает куда? Во-первых, по-моему, это жутко неудобно – добираться туда на разных хлипких самолетиках и на ослах, не говоря уже о всяких змеях и скорпионах, норовящих залезть тебе в сапог.

– Видишь ли, мне просто хочется узнать, что там находится.

– А я думаю, что ты окончательно сошел с ума, – сказал Джонатон. – Меня бы туда не заманило все золото Шангри-Ла.

– Думаю, ты имел в виду Эльдорадо. Впрочем, ты так говоришь только потому, что у тебя самого уже есть «пещера Аладдина» где-то в хранилищах банка «Куттс».

– Ты просто завидуешь отваге Дома, – промурлыкала Клара.

– Я знаю, что со стороны это выглядит безумием, – сказал Доминик. – Но на земле существуют еще громадные территории, которые так и не были нанесены на карты – на точные карты, я имею в виду. Даже на таком освоенном людьми континенте, как Америка, есть сотни миль пустынь, куда еще не ступала нога человека. А джунгли Амазонки настолько непроходимые, что туда почти невозможно проникнуть, не говоря уже о том, чтобы узнать, что в них скрывается.

– Так ты и вправду надеешься найти там Эльдорадо? – затаив дыхание, спросила Михаэла, во все глаза глядя на Доминика. – Эта страна на самом деле находится там?

– Нет, я так не думаю, – улыбнулся Доминик. – Я считаю, что такая страна никогда не существовала. По-моему, первые европейцы, попавшие в Южную Америку, просто неправильно интерпретировали местные легенды, приняв их за реальные события только потому, что им хотелось в это верить. Однако загадочный город Паитити вполне мог существовать в действительности.

– Паитити? – заинтересовался Джонатон.

– Это мистический затерянный город инков. Легенды, дошедшие до нас из шестнадцатого и семнадцатого столетий, рассказывают о богатом поселении в Амазонии, где было полно золота и серебра.

– Я обожаю, когда Доминик начинает рассказывать свои истории, – сказала Михаэла. – Когда он был здесь в прошлый раз, он говорил о пропавших яйцах Фаберже.

– На самом же деле Доминик просто хочет освободить там угнетаемых крестьян, верно? – подмигнув ему, сказал Зандер.

– Что, правда, старик? – нахмурившись, спросил Невилл. – Ты теперь решил податься в умеренные либералы, так получается?

– Вообще-то Зандер прав, – вмешалась в разговор Роз. – Дом считает, что в тех краях индейцев нещадно эксплуатировали и их следует оставить в покое. Ведь так?

Доминик скривился.

– Ну, в каком-то смысле…

– Ты был абсолютно прав, когда говорил, что они мало что соображают в вопросах международной торговли – точнее, крупномасштабной торговли любого рода, – и существует опасность, что их ресурсами воспользуются другие, – продолжала Роз.

– А вы считаете, что это плохо? – спросил Невилл, сидевший напротив нее.

Чуть раньше она узнала, что семья Невилла в свое время сколотила целое состояние на импорте сахара и нефти. Однако через пятнадцать лет после окончания войны они практически все потеряли из-за перекраивания границ, столкновения разных интересов на Ближнем Востоке, а самое главное, потому, что во многих странах решили, что выгоднее самим торговать своим сахаром и нефтью.

– А что насчет британских компаний вроде «Моран Тимбер», которые работают на Амазонке? Вы считаете, что мы должны заставить их оттуда уйти?

– Роз этого не утверждала, – быстро сказал Доминик.

Но Невилла такой ответ не устроил.

– Принципы – вещь хорошая, но только не в отношении британской торговли. Нам и так приходится предостаточно сражаться на этом фронте за границей.

– Но эти ресурсы принадлежат народам Бразилии и Перу, – заметила Роз, пригубив вино.

– Ничего подобного! – насмешливо возразил Невилл. – Они были выкуплены западными компаниями, которые, кстати говоря, обеспечивают работой местных жителей.

В поисках поддержки Роз и Невилл одновременно повернулись к Доминику.

– А ты что думаешь по этому поводу, Домми? – спросила Клара, взявшая на себя роль провокатора.

Доминик дипломатично пожал плечами:

– Я считаю, что местное население должно извлекать выгоду из собственных земель, собирая выращенный урожай, однако предоставить им самоуправление сейчас – это, по-моему, кратчайший путь к развитию коррупции, и не думаю, что этим мы окажем им добрую услугу. Мы в таком случае скорее отдадим их на растерзание акулам капитализма. А они к этому не готовы. Пока что.

Невилл одобрительно хмыкнул, а Клара, медленно водя пальцем по краю бокала, подалась вперед:

– А как вы считаете, Розамунда, все-таки капитализм или коммунизм?

Роз, бросив на нее взгляд, поняла, что ее внезапный интерес к политическим вопросам чисто показной.

– Я считаю, что единственный разумный выбор – это социализм, – с вызовом заявила она.

За столом повисло молчание.

– Социализм? – наконец переспросил Зандер таким тоном, как будто обращался к ребенку. – Дорогая моя, но не так давно закончилась война, которую вели против него.

– Нацисты были социалистами только по названию. А мы сражались против тоталитаризма. Гитлер был диктатором. Все отдаваемые им приказы – даже если это были невероятно жуткие вещи – исполнялись, иначе людей просто ставили к стенке. А армия союзников билась за противоположность этого – самоопределение. Коротко и ясно.

– А может быть, ваше «самоопределение» – это всего лишь пристойное перефразирование лозунга «раздать все рабочим»? – с ухмылкой спросил Зандер.

– Вовсе нет, – сказала Розамунда. – Самоопределение – это демократия, возможность выбирать, по какому пути пойдет страна. Что в этом плохого?

– Так вы предлагаете позволить кучке ленивых и безграмотных перуанских крестьян управлять собственной страной? – Невилл рассмеялся. – Они никогда не станут развитой нацией, независимо от того, насколько богаты их земли природными ресурсами.

– Мне кажется, Розамунда хотела сказать… – начал было Доминик, но она оборвала его, сердито мотнув головой.

– Я вполне способна выразить свою мысль, – заявила она.

– Ну да, это мы уже заметили, – сказала Клара, закатывая глаза.

– А почему бы и нет? – огрызнулась Розамунда. – Если я в состоянии сформировать свое собственное мнение, то только потому, что являюсь продуктом либеральной школьной системы в этой стране, которая предусматривает, что каждый ребенок имеет право на образование, независимо от своего пола и происхождения.

– Слава тебе, Господи, наконец-то в разговоре затронули вопрос пола! – улыбнулась Клара.

– Почему нет? А вы сами не рады тому, что имеете возможность голосовать, Клара?

– Но я уж точно не думаю, что в этой связи мы должны демонстративно сжечь свои лифчики.

– О, а это, по-моему, как раз не такая уж плохая идея! – вставил Зандер, и слова его утонули во всеобщем смехе.

– Заткнись, Зандер! – практически одновременно воскликнули Клара и Доминик.

– Ладно, все, довольно! – сказал Джонатон, вставая. – Больше ни слова о политике, прошу вас. Предлагаю вновь перейти в гостиную и еще выпить, а?

– Мне нужно идти, – сквозь зубы процедила Роз, принимая от официанта чашечку кофе.

– Не глупи.

– Я хочу уйти, – уже более резко сказала она.

Пока Доминик ходил извиняться за них, она попросила прислугу принести ей пальто. Роз с искренней теплотой попрощалась с Джонатоном, который ей понравился, но остальных, похоже, ее уход нисколько не огорчил. Выйдя на улицу, они с Домиником какое-то время молча стояли на тротуаре.

– Возвращайся, если хочешь, – сказала она, раздумывая, насколько далеко отсюда до ближайшего метро.

Доминик продолжал молчать, но она не собиралась позволить ему заставить ее почувствовать себя виноватой.

– Ладно, а по-твоему, все прошло хорошо? – спросила она, в нерешительности остановившись перед его автомобилем, потому что не была уверена, что он предложит ее подвезти.

Он тяжело вздохнул:

– Нет, я бы не назвал это блестящим успехом, на который я рассчитывал.

– Все прошло бы лучше, если бы твои тупые друзья не придерживались невежественных и реакционных взглядов своих родителей, – заявила Роз.

– Не нужно винить в этом моих друзей, – с неожиданным раздражением отозвался Доминик. – И уж тем более – их родителей.

Розамунда обиделась.

– Это был всего лишь званый обед, Роз. И не было никакой необходимости проявлять враждебность, насмехаться над моими друзьями и обзывать их тупыми.

– Я вовсе не насмехалась. Я пыталась их поправить.

– Поправить?

Он слегка покачал головой, и Роз поняла, что перешла черту.

– Роз, объясни мне, почему люди с такими убеждениями, как у тебя, считают любые политические взгляды ущербными, если они полностью не совпадают с их взглядами?

– Потому что так оно и есть! – воскликнула Розамунда.

– Да неужели? А твои так называемые принципы, значит, являются неоспоримыми? Неужели ты действительно думаешь, что социалистические государства, такие как Россия или Куба, представляют собой восхитительную идиллию, где нет места жадности и корысти? Я знаю, что ты очень переживаешь по поводу того, что происходит во Вьетнаме и в Конго. Но при этом ты сама призналась мне, что не уезжала никуда дальше Маргита.

– Я родилась в Венгрии, Доминик. И я не понаслышке знаю, что могут натворить ущербные политики, – сказала она, ненавидя его в этот момент всем сердцем.

Снова наступило молчание.

– Я пошла, – в конце концов сказала она, застегивая пальто.

– Я отвезу тебя домой.

– Но я не домой.

– А куда же ты направляешься? – спросил он, озабоченно хмурясь.

– Я поеду в офис.

Он взглянул на свои часы и улыбнулся – напряжение спало.

– Уже ведь половина десятого.

– Я ненадолго. Просто нужно кое-что доделать.

– В такое время?

– Мы завтра выходим на марш протеста, – пояснила она.

– Кого вы планируете спасать на этот раз?

– Перестань смеяться надо мной! – со злостью бросила она.

– Я и не думал. Меня действительно интересует твоя работа.

Она шумно выдохнула, и вырвавшееся облачко пара, по форме напоминавшее гриб, полетело вверх в холодном ночном воздухе.

– Ну, тогда ладно. Мы протестуем против легализации букмекерских контор.

– Легализации букмекерских контор? – с улыбкой переспросил он.

Роз бросила на него гневный взгляд.

– Я знаю, что ты сам любишь играть в блек-джек, но когда люди, которые не могут позволить себе азартные игры, делают ставки в букмекерских конторах, это тоже затягивает.

Они сели в машину, и Роз отвернулась от него, уперев локоть в край окна.

В молчании они проехали Южный Кенсингтон, потом Найтсбридж и наконец добрались до Пиккадилли. Справа, словно громадная зияющая дыра, чернел Грин-парк. Их машина казалась крохотной и уязвимой на фоне проезжавших мимо двухэтажных красных автобусов.

– Мне очень жаль, что тебе там не понравилось, – сказал Дом, сворачивая в сторону Сохо. – Им следовало бы отнестись к тебе более приветливо, особенно Невиллу.

– Мне понравились Джонатон и Михаэла. А остальные… Думаю, что с ними мы просто плохо сочетаемся в социальном плане.

– Если быть до конца откровенным, я думал, что ты все же намерена была встряхнуть это сборище, в противном случае этот званый обед мог превратиться в чертовски нудное мероприятие.

– Ах, ну да. Для развлечения туда хорошо бы привести ручного тигра. Неудивительно, что ты пригласил меня. – И как всегда, когда она что-то говорила Доминику Блейку, слова ее прозвучали резче и с бо́льшим сарказмом, чем ей хотелось.

– Это не так, – уже мягче произнес Доминик. – Я привел тебя туда, потому что считаю тебя человеком умным, веселым и интересным, и мне хотелось, чтобы мои друзья могли с тобой пообщаться.

– Что, правда? – Розамунда с вызовом посмотрела ему в глаза. – С чего бы это?

– Потому что ты мне нравишься, – просто ответил он.

– Мой офис находится вон там, – сказала она, указывая на видавшее виды здание на Брюер-стрит. – Парковаться не стоит. Может возникнуть искушение сходить в «Реймондс Ревю», – добавила она, кивнув в направлении известного стриптиз-бара.

– Ты действительно думаешь, что я мог бы туда пойти? – рассмеялся Доминик.

– А что? Ты одинокий парень…

Дом остановил машину.

– Так где же находится знаменитый офис ГПД?

– В пентхаусе, – ухмыльнулась она.

Прежде чем она вышла, он тронул ее за рукав.

– Не хочешь сходить со мной на Ронни Скотта на следующей неделе?

– Только если это будем только вы и я, профессор Хиггинс, – довольно дерзко заявила она.

– Ну, думаю, это можно устроить.

Ей не хотелось расставаться с ним вот так, она сожалела, что этот вечер прошел неудачно.

– Ну что, мы снова друзья? – сказала она, протягивая ему руку.

– Друзья, – улыбнулся он, и Роз вышла из машины.