Эбби стала с неохотой выбираться из постели и уже хотела сунуть ноги в белые и пушистые тапочки, в какой-то момент заботливо и незаметно поставленные перед кроватью горничной, когда зазвонил телефон на тумбочке.

– Вы уже встали? – спросил Эллиот.

– Как раз встаю, – со вздохом сказала Эбби. – Хотя в этой постели я могла бы валяться вечно.

– Горшков перенес нашу встречу на пять часов. Так что у нас появился шанс посмотреть город, если выберемся отсюда пораньше.

– Слушайте, чтобы оказаться в этом номере, пришлось проделать такой длинный путь, что я с радостью просидела бы целый день на своем балконе, глядя вниз и лакомясь какими-нибудь блинчиками.

Эбби так и не поняла, то ли Эллиот отлично знал этот город, то ли консьерж каким-то образом угадал ее вкусы, только этот день был спланирован идеально.

Позавтракали они в расположенном неподалеку кафе, еще одном грандиозном заведении, напоминавшем венскую кондитерскую, где ели местные блюда – бутерброды и творог.

Многие главные достопримечательности города находились недалеко от их отеля, так что туда можно было дойти пешком: Мариинский театр, Исаакиевский собор, Храм Спаса на Крови с золотыми и бирюзовыми луковками куполов на фоне ясного синего неба. Одного взгляда на каждое из этих чудес Эбби было достаточно, чтобы чувствовать себя царевной дома Романовых, хотя многочисленные бутики дизайнерской одежды, дорогие рестораны и одетые по последней моде люди на улицах не позволяли ей забыть, что живет она все-таки в двадцать первом веке.

Во второй половине дня они пошли в Эрмитаж, музей, находящийся в великолепном Зимнем дворце – громадном здании с отделкой в белом, салатном и золотистом цветах, служившем когда-то резиденцией царской семьи. Этот дворец, пожалуй, понравился Эбби больше всех других здешних архитектурных сокровищ. Его интерьер тоже производил ошеломляющее впечатление. Они видели золоченые троны и десятки objets d’art, предметов искусства: часы, посуду, шкатулки, принадлежавшие в свое время Екатерине Великой. Эбби, как выпускницу факультета истории искусств, захлестывал восторг при виде этой коллекции. Многочисленные залы были буквально забиты работами великих мастеров – Да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Тициана. Она не могла представить более удачного компаньона в такой экскурсии, чем Эллиот, который поражал ее своим знанием итальянского Ренессанса, но при этом воспринимал все увиденное не настолько серьезно, чтобы это стало скучным.

– Пойдемте, – наконец сказал он, взглянув на свои часы; время пролетело незаметно. – Нам стоит уже поторопиться. Мне трудно представить себе сотрудника КГБ, который толерантно относился бы к непунктуальности.

– Он ведь бывший сотрудник, – заметила Эбби.

Дом Мияновичей стоял посреди парка, в окружении живых изгородей и фонтанов, словно был перенесен сюда по воздуху. Такая старинная элегантность казалась неуместной в этом пригороде в часе езды от города, где на нее со всех сторон давили бесконечные ряды серых многоэтажек – «жилья для народа». Эбби смотрела в окно такси – восточноевропейского «лимузина» с кожаными сиденьями и ржавеющими хромированными бамперами, – пока они проезжали мимо длинного ряда магазинов; витрины некоторых из них были заколочены досками, а перед одним выстроилась очередь. «За чем это они стоят?» – удивилась она и наклонилась к водителю.

– Вот тот магазин – это булочная? – указывая пальцем, спросила она.

Таксист, коренастый мужчина в спортивной куртке «Адидас» лимонного цвета, пожал плечами и скорчил гримасу, показывая, что он не понял.

– Хлеб? – спросила Эбби, изображая жевание.

Мужчина рассмеялся.

– Хлеб? Нет, вот это. – Он вынул из кармана мобильный и ухмыльнулся себе под нос.

– Ясно. Это российское отделение «Эппл», – сказал Эллиот.

Подъехав ближе к дому Мияновичей, они заметили, что он довольно ветхий. Лепнина растрескалась, на водосточных желобах, видимо, часто сидели голуби, судя по характерным пятнам на некогда белых стенах. Рифленые колонны и высокие окна все еще напоминали о былой роскоши.

– Это было чье-то поместье раньше? Я имею в виду до коммунистов.

Эллиот полистал лежавший у него на коленях путеводитель.

– Дом построен в 1897 году, видимо, как резиденция одного из родственников царя Николая, – прочел он. – В свое время сад тянулся на несколько миль, но затем вокруг поместья начал разрастаться город, и после революции оно было передано в собственность Политбюро. Дом использовался для официальных приемов и встреч с высокопоставленными лицами. Думаю, это что-то вроде русского варианта нашего Чекерса. Или, по крайней мере, он был таковым в свое время.

Водитель остановился перед внушительной аркой ворот.

– Хотите туда? – с сомнением спросил он, указывая на дом. – Туристы туда не ходить. Одни старики.

Эллиот посмотрел на Эбби, вопросительно подняв брови.

– Думаю, он пытается сказать, что место это знавало лучшие времена, – сказала та.

Таксист кивком указал сначала на сумку Эллиота с ноутбуком, а потом в сторону ближайших многоэтажек.

– Плохие люди украсть это. Там плохие люди.

– Мы будем осторожны, – сказал Эллиот, сунув ему в руку несколько рублевых бумажек.

Затем он ободряюще коснулся руки Эбби. Благодаря этому жесту она, пройдя вслед за ним через высокие парадные двери в громадный холл, чувствовала себя в большей безопасности.

– Вау, – шепотом произнесла она, подняв глаза на куполообразный потолок. В лучах солнца, пробивавшихся сквозь грязные стекла окон, кружились пылинки. – Держу пари, что когда-то это выглядело потрясающе.

– Это и сейчас потрясает, но только своей заброшенностью, – заметил Эллиот, направляясь к одной из двух мраморных лестниц, которые, описывая полукруг, уходили наверх. – Третий этаж, комната тридцать, – бросил он ей через плечо.

Поднявшись по лестнице, они оказались в грязном коридоре. Здесь пахло пережаренными овощами и моющим средством, хотя у Эбби сложилось впечатление, что этими помещениями какое-то время не пользовались. Она рассматривала двери, мимо которых они проходили: все из прочного дуба и все плотно закрыты. Впечатление было гнетущее, как от курортной гостиницы, законсервированной на зиму.

– Как мы должны догадаться, какая из этих комнат нам нужна? – прошептала она, когда они свернули за угол. – Тут все надписи на русском.

– Думаю, нам уже не надо догадываться, – пробормотал Эллиот, указывая кивком на дальний конец коридора.

Стоявший там мужчина внимательно наблюдал за ними.

– Мистер Холл, я полагаю? – сказал он с небольшим акцентом. Он был высоким и немного сутулым, седые на висках волосы зачесаны назад. – А вы, очевидно, мисс Гордон?

– Все верно, – ответил Эллиот, протягивая ему руку. – А вы, соответственно, мистер Горшков?

Вместо ответа мужчина жестом пригласил их войти в открытую дверь слева от них.

– Проходите, пожалуйста. Будет лучше, если мы с вами поговорим не в коридоре.

Он едва заметно улыбнулся Эбби, а потом первым прошел в просторное помещение. Как и весь дом, здесь остались следы пребывания предыдущих хозяев – в данном случае это были толстые ковры и массивная полированная мебель. Возможно, раньше это был кабинет администратора или номер люкс для гостей. Но Эбби поразило здесь количество книг – они были в высоких книжных шкафах, кучей лежали на полу, стопками стояли на столах; даже в давно нетопленном камине высилась целая башня из книг.

– Прошу прощения за беспорядок, – сказал русский. – История – одно из моих хобби, и, как вы понимаете, ни по одной теме никогда не бывает достаточного количества литературы.

Он быстро расчистил для них место на двух огромных, обтянутых бархатом креслах, убрав лежавшие там толстые тома.

– Это удивительное здание, – сказала Эбби, окидывая взглядом комнату.

– Да, но когда-то оно было просто восхитительным. Место проведения важных мероприятий и встреч с высокопоставленными лицами. Тогда здесь было все натерто, отполировано, все сияло. Знаете, в главной гостиной во время мероприятий играл струнный квартет. Вы только представьте себе! – Он сокрушенно покачал головой. – А что теперь? Пансионат для ушедших в отставку слуг народа.

Он присел на краешек кабинетного кресла с «крыльями» на спинке и потянулся к подносу с чайными принадлежностями.

– Надеюсь, вы не откажетесь. Я вас поджидал – вода только что закипела. – Он улыбнулся Эбби. – Видите ли, я какое-то время жил в вашей стране и приобрел вкус к английскому образу жизни – в отношении чаепития, по крайней мере.

Эбби улыбнулась ему в ответ и приняла из его рук чашку на блюдце из тонкого костяного фарфора. Алексей Горшков выглядел совсем не так, как она ожидала. Она представляла себе сурового вояку с тяжелой, «гранитной» челюстью, военной выправкой и грубоватыми манерами. А реальный Горшков больше напоминал немного рассеянного пожилого преподавателя Оксфорда.

– Мистер Горшков… – начал было Эллиот.

– Прошу вас – просто Алексей. Официоза было в моей жизни предостаточно.

– Хорошо. Алексей, вы сказали, что этот дом стал приютом для ушедших на покой слуг народа. Правильно ли я понял, что вы были старшим офицером КГБ?

Горшков улыбнулся:

– А если и был, то вы бы не стали от меня ожидать, что я отвечу на этот вопрос искренне, верно? Поэтому скажу так: я был преданным слугой нашей матушки-России.

– Преданный слуга своей страны, работавший в области разведки, – осторожно добавил Эллиот.

Алексей кивнул:

– О да, думаю, можно и так сказать.

– Вы говорите, что жили в Великобритании. Это было как-то связано с вашей работой?

Горшков снова кивнул:

– Разумеется.

– Приходилось ли вам вербовать британских оперативников?

Эбби взглянула на Эллиота и нахмурилась. Если дело и дальше будет идти такими темпами, в Санкт-Петербург они доберутся не раньше полуночи. Поэтому она решила действовать в лоб.

– Были ли вы шпионом, мистер Горшков? – выпалила она. – И знали ли вы другого шпиона, британского шпиона по имени Доминик Блейк?

Эллиот бросил на нее удивленный и несколько раздраженный взгляд, однако Алексея вопрос Эбби, похоже, не возмутил – он начал смеяться.

– Я активно занимался шпионажем в вашей стране в течение многих лет, – ответил он. – Но сам полевым агентом никогда не был.

– Тогда кем же вы были?

– Шефом шпионов. – Он выразительно посмотрел на Эллиота. – Но ведь мистеру Холлу это и так прекрасно известно, не правда ли?

Эллиот нахмурился:

– Простите, что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что вы попросили вашего друга Пола Джейкобса связать вас с кем-то из старших оперативных работников КГБ. Получив мое имя, вы провели поиск с вашего терминала в здании редакции «Кроникл», сделали три звонка в ваши органы безопасности и только после этого отправили мне имейл.

Увидев, что Эбби ошарашена, он улыбнулся:

– Не стоит пугаться, мисс Гордон. Я даже послал Томаса, чтобы он привез вас сюда. И он должен был действовать так, чтобы вы не сомневались, что поймали на улице случайное такси. – Предваряя ее вопросы, он поднял руку. – Кто я такой – не секрет. И ваши, и наши органы безопасности всегда знали, кто им противостоит, – это не сложно. Сложно выяснить, что известно противнику.

Он сделал паузу, чтобы налить себе еще чаю.

– Теперь, когда мы ближе познакомились, остается всего один вопрос: зачем вы проделали столь неблизкий путь? Или, если его перефразировать, почему этот Доминик Блейк настолько важен для вас?

Эбби и Эллиот переглянулись.

– Так вы знали, что мы собираемся расспрашивать вас о нем? – сказала Эбби.

Горшков добродушно фыркнул.

– Вы меня недооцениваете. Я поискал информацию о мистере Холле в Интернете. Первое, что мне попалось, была его статья о выставке «Великие британские путешественники», там же была фотография мужчины, целующего свою невесту. И я, разумеется, тут же узнал мистера Блейка.

– Выходит, вы его знали? – спросил Эллиот.

– Конечно. Поэтому я согласился встретиться с вами.

– Вы были его куратором?

– Я не был его куратором. Им был Владимир Карлов, который умер в девяносто третьем. Но я хорошо знал Блейка. Мы с ним часто встречались, и я находил его самым обаятельным из них.

– Какова была его роль? – спросила Эбби.

– Он собирал информацию. Информацию, которую Владимир принимал и передавал дальше по цепочке. Все очень просто и очень эффективно. В основном.

– Кто его завербовал и когда это произошло? – спросил Эллиот.

Эбби смотрела на Алексея и молилась про себя, чтобы он не назвал имя Розамунды.

– Доминика завербовали в Кембридже, – просто сказал Горшков. – Его колледж традиционно готовил хорошие кадры для России.

– Не понимаю, почему он пошел на это, – сказала Эбби. – Что заставило его согласиться? Что подтолкнуло предать свою страну?

– Берджесс, Маклин, Филби… Все они считали, что поступают правильно, мисс Гордон. Есть целый ряд причин, по которым человек может перекинуться на сторону противника. Жадность, похоть, страх – все это может быть очень мощной движущей силой. Но знаете, что сильное всего?

– Идеология? – сказал Эллиот. – Вера в свою цель?

– Господи, да нет же! Политика очень далека от объективности и слишком переменчива. Например, вы рады выдать некоторые секреты, зная, что это поспособствует свержению какого-то конкретного правительства, но что произойдет, если правительство поменяется? Вы что, просто перестанете снабжать нас информацией? Нет, в противоположность тому, что об этом думают люди, шпионов редко мотивируют убеждения – если только это не их собственный бог, конечно.

– Так что же является самым сильным мотиватором? – спросила Эбби.

– Ненависть, конечно. Ненависть способна заставить человека совершить что угодно. И она все время горит в душе, не гаснет, и зачастую до конца жизни.

– Ну, и что же так ненавидел Доминик Блейк? – спросил Эллиот.

– Британский истеблишмент. Подробностей я уже не припомню, это как-то было связано с его отцом и тем, как с ним обошлись во время войны. В ту пору это была распространенная зацепка для вербовки – после войны было много недовольных. Как бы то ни было, Доминик появился в поле нашего зрения, когда он учился на последнем курсе Кембриджа. Тогда он буквально изрыгал пламя на собраниях местной ячейки коммунистической партии. Мы, разумеется, очень скоро его остановили.

– Почему?

– Ярый коммунист, вопиющий о том, какое зло несет истеблишмент? Не очень-то разумно, верно? Мы объяснили ему, что он может принести гораздо большую пользу, если будет играть определенную роль, не выходя за рамки существующих стереотипов, – вступит в гребной клуб, заведет правильных друзей.

– Правильных? – переспросила Эбби.

– Таких, которые спустя какое-то время могут стать членами Кабинета министров.

Взгляд Алексея скользнул в окно, как будто воспоминания унесли его в далекое прошлое.

– Доминик был особенным. Могу утверждать, исходя из своего многолетнего опыта, что большинство агентов приспосабливаются к обстоятельствам. Они находят для себя подходящие должности – офицер пограничного контроля, скажем, или рабочий на заводе, производящем аэрокосмическую технику, – а потом ждут, пока к ним не попадет интересная информация. Доминик же был проактивным. Он прикидывал, какая информация может быть для нас полезна, а потом искал ее, находил нужных людей и, общаясь с ними, выстраивал свои умозаключения.

– Работа журналиста, должно быть, помогала ему в этом.

Алексей кивнул:

– Работать в газете он начал, еще обучаясь в Кембридже, но быстро сообразил, что уйдут долгие годы на то, чтобы на Флит-стрит взобраться по карьерной лестнице достаточно высоко, чтобы к нему стали прислушиваться богатые и могущественные люди. Поэтому он решил ускорить этот процесс и учредил журнал «Капитал».

Плечи Эбби разочарованно поникли. Она-то вообразила, что Доминик увлек отца Сомса идеей выпуска нового интересного журнала и убедил поддержать этот проект и инвестировать в него средства. А на самом деле он просто выполнял секретное поручение коммунистов.

– Он также был привлекательным мужчиной в сексуальном плане, – продолжил Горшков, тщательно подбирая слова. – Часть наиболее важной информации была получена им не из разговоров с разными людьми, а в постели. Очарованные им секретарши посольств, референты шишек из Уайтхолла, жены политиков. Один из таких романов оказался особенно полезным – с женой министра обороны Джеральда Гамильтона. – Он позволил себе насмешливо хмыкнуть. – Вы даже не представляете, какую важную информацию иногда можно получить через вторые руки.

Эбби, которой очень не хотелось во все это верить, покачала головой.

– Откуда нам знать, что вы нас не обманываете? – запальчиво бросила она.

Но Алексей, похоже, не обиделся.

– Дорогая моя, холодная война в прошлом. Моя жизнь также подходит к финальному акту. Отвечая на ваш вопрос, я рассказываю вам все, что знаю. Когда вам восемьдесят пять, уже нет никакого смысла что-то утаивать.

– Алексей, на самом деле нам бы очень хотелось узнать, что все-таки случилось с Домиником Блейком, вне зависимости от того, был он шпионом или не был.

– А почему это так важно для вас теперь, через пятьдесят лет после его смерти?

– Потому что этого заслуживают те люди, которых он любил.

Алексей протяжно вздохнул.

– Когда человек работает на разведку, опасность состоит в том, что он может стать беспечным. Долгое время ведя двойную жизнь, стараясь избегать разоблачения, рискуя все больше и больше, человек начинает верить в то, что он стал неуязвимым. Именно это и случилось с Домиником Блейком. Очаровательный во многих отношениях персонаж, искатель острых ощущений, он считал, что ему все по силам.

– Например, в одиночку отправиться в джунгли.

– Наверное, сегодня это было бы возможно. Новые технологии, GPS… В шестьдесят первом это означало желание умереть.

– Розамунда говорила нам, что он уже совершал подобное путешествие за год до этого.

– И оно было вполне успешным. Друзья мои, жизнь Доминика Блейка, возможно, действительно была весьма неоднозначной, зато смерть его оказалась относительно простой и ясной.

– Он просто исчерпал свой запас везения, – угрюмо подытожила Эбби.

Взглянув на Эллиота, она поняла, что у него на этот счет другое мнение.

– А вы уверены, что КГБ или ГРУ не имеют к его смерти никакого отношения? – многозначительным тоном произнес он.

Алексей заколебался.

– Точно я не знаю, но очень в этом сомневаюсь. Когда Доминик сошелся с Розамундой Бейли, это вызвало недовольство у нашего руководства. Его полезность зависела от того, считает ли местный истеблишмент его своим, а связь с Розамундой этому не способствовала. Но как бы ни изображали нас в голливудских фильмах про шпионов, мы не избавляемся от наших товарищей без особой необходимости.

* * *

Алексей посоветовал им поужинать в кафе «Музыка», и после долгих поисков они наконец нашли его в хитросплетении переулков у реки. Очевидно, персонал был предупрежден об их приходе, потому что Эбби и Эллиота встретили радушно и сразу провели через весь зал на террасу в задней части кафе, откуда открывался красивый вид на темные, тускло поблескивающие воды Невы. Эбби была заворожена этой картиной. Огни витиевато украшенных зданий на другом берегу мерцали в темноте, как будто в глубине домов горели крошечные костры.

– Не могу поверить, что мы пошли в кафе по рекомендации сотрудника КГБ, – улыбнулась она после того, как официант поставил перед ней бокал русского вина.

– Но ведь приятно оказаться в стороне от накатанных туристических маршрутов, независимо от того, как мы сюда попали, – сказал Эллиот, выдерживая ее взгляд.

Эбби отвела глаза в сторону; эта романтическая обстановка волновала ее. Она подумала, что Алексей мог специально выбрать это место для них. Ей не хотелось сейчас размышлять над тем, посчитал ли он, что их отношения с Эллиотом выходят за рамки чисто деловых.

– А что такое ГРУ? – Она не сомневалась, что Эллиот это знает.

– КГБ выполнял задания советского правительства. ГРУ, Главное разведывательное управление, было военной разведкой. По сути, эти организации были конкурентами. Функции КГБ теперь исполняет СВР, Служба внешней разведки. А вот ГРУ по-прежнему существует.

– Вы что, вообще все знаете? – лукаво спросила она, оторвав взгляд от меню. Она неожиданно поймала себя на том, что уже флиртует с ним.

– Нет, – улыбнулся он и залпом допил свое вино. – Вот о вас я знаю мало.

Она положила меню на стол перед собой.

– Что бы вы хотели узнать, например?

– Что побудило вас стать архивариусом?

– Это само собой произошло, – пожав плечами, сказала она.

– Как это?

Ей было неловко вспоминать о своем прошлом; нет, ей нечего было скрывать, просто она никогда не думала, что это может быть кому-то интересно.

– Моя мама так пила, что ее едва не лишили родительских прав, а я чуть не попала в приют. Нам удалось этого избежать, но я сама себя воспитывала. Мама не работала. У нас не было ни денег, ни какой-либо поддержки. По выходным я подрабатывала в одном из отелей в Портри – владельцы ценили мою старательность и честность. Перед тем как осесть на острове Скай, они были заядлыми путешественниками. В отеле было полно книг и фотографий тех мест, где они побывали. В Венецию они ездили, чтобы посмотреть Дворец дожей, во Флоренцию – чтобы посетить галерею Уффици, в Канаду – ради искусства местных индейцев. Все это меня очень интересовало, и они посоветовали мне поступить на факультет истории искусств. Учась там, я стала подумывать о карьере, связанной с художественными галереями и музеями. В результате я попала на стажировку в Музей Виктории и Альберта. С того все и началось.

Произнеся это, Эбби вдруг задумалась, была ли она достаточно инициативной, определяя свою жизнь. Принимала ли она сама решения или пускала все на самотек, не была ли чересчур подвержена влиянию окружающих?

Эти размышления прервал официант, явившийся принять заказ. Эллиот доверху наполнил ее бокал вином. Верхний свет стал постепенно меркнуть, и официант зажег свечу, стоявшую на их столике. Терраса вдруг превратилась в волшебный уголок, и, подняв глаза, Эбби была застигнута врасплох: Эллиот был невероятно красив при этом мягком, призрачном освещении.

– Вы верите всему, что нам сказал Алексей? – спросила она и вдруг подумала, что кафе это может быть напичкано «жучками» для прослушки.

– А зачем, скажите, ему сочинять такую изощренную ложь?

Она не знала, что на это ответить.

– Думаю, он был прав, когда говорил, что Доминик жаждал острых ощущений, – задумчиво произнесла она.

Эллиот кивнул:

– Вероятно, это стремление и было его главной мотивацией, что бы там Алексей ни говорил насчет ненависти. Представьте себе: парню двадцать лет, он любит красивых женщин и быстрые автомобили, и когда кто-то предлагает ему стать шпионом, он готов согласиться. Или, по меньшей мере, очень серьезно над этим предложением раздумывает. Все это вполне согласуется со всем тем, что нам известно о Доминике. С его любовью к опасностям и тяге к шику.

– А мы могли бы больше не говорить об этом? – тихо спросила Эбби. – Сегодня, по крайней мере. Это навевает грусть, а мы находимся в таком прекрасном, волшебном месте.

По Неве проплыл прогулочный катер; где-то в его глубине звучала нежная мелодия.

– Знаете, если бы мы приехали сюда на несколько недель раньше, мы бы еще застали белые ночи, – сказал Эллиот, когда они покончили с основным блюдом, телятиной с картофелем. Заказав официанту десерт, он попросил счет.

– Белые ночи?

– Когда солнце садится, оно остается под горизонтом и наступают светлые сумерки. Можно не спать всю ночь и вообще ее не заметить.

Представив себе эту романтическую картину, Эбби улыбнулась.

– Мне действительно нужно больше путешествовать, – сказала она и сделала долгий глоток вина.

– Для этого нет никаких сдерживающих причин. В наши дни и в вашем-то возрасте!

– Ну, паспорт у меня с шестнадцати лет, но до этого случая я пользовалась им всего четыре раза.

Эллиот подался вперед; на его лице одновременно отразились удивление и восхищение.

– Так где же вы все-таки успели побывать, Гордон?

Она начала загибать пальцы.

– Во Франции со школьной экскурсией, потом по туристической путевке с подругами на Тенерифе, была еще в Нью-Йорке, ну и в Турции во время медового месяца.

– Ну, Канары – это практически уже Африка, Нью-Йорк – центр мира, а Турция – Азия, так что вы в большей степени космополит, чем думаете, – сказал он, улыбаясь лишь уголками губ.

– Вы смеетесь надо мной.

– Нисколько. А после того, как вы вышли замуж, поездки прекратились?

– Да нет. Два раза в год мы ездим в Корнуолл, – ответила она, сразу же сообразив, что сказала «ездим», а не «ездили». – Ник серьезно увлекается серфингом, а мне там нравится цвет моря. Мы с ним всегда мечтали в один прекрасный день переехать туда и открыть там кафе и школу серфингистов. На самом деле это была несбыточная мечта, потому что успехи Ника в бизнесе были такими впечатляющими, что вопрос, бросать ли его, чтобы потакать своим маленьким слабостям, вообще не стоял. Но каждый год на четыре недели мы уезжали туда, чтобы пожить в мире наших фантазий. В этом году мы впервые туда не поехали. По понятным причинам.

Эбби вдруг умолкла, теребя в руках салфетку.

– С вами все в порядке?

– У меня из головы не выходит Доминик. Что мы скажем Розамунде?

– Мы ей пока вообще ничего не скажем.

Подняв голову, Эбби увидела, что Эллиот внимательно смотрит на нее.

– Вы уже жалеете, что перед вами предстала такая картина? Что согласились работать на меня?

– Нисколько, – тихо сказала она. – Это закалило меня.

Взгляд ее скользнул по поверхности реки, и она неторопливо пригубила вино, прежде чем снова посмотрела на Эллиота.

– В последнее время мне приходилось нелегко. Я пряталась, никуда не выходила, почти ни с кем не разговаривала, надеясь таким образом отгородиться от свалившихся на меня проблем, которые требовали решения. Я не знала, как мне поступить, и у меня не было сил предпринять что-либо и двигаться дальше.

– Уйти с головой в работу – это определенно помогает, – сказал он, потирая ножку бокала большим и указательным пальцами.

– Но эта работа – ваша работа – дает больше. Вы спросили, почему я стала архивариусом. Когда я была моложе, мне очень хотелось стать журналисткой, но всегда казалось, что я не справлюсь. Помню, в первую же неделю учебы в университете я пошла в редакцию студенческой газеты. Я тогда остановилась перед стеклянной дверью, долго стояла там, наблюдая за тем, что происходит внутри, но так и не вошла – побоялась. Честно говоря, это можно считать сценарием всей моей жизни.

Эллиот взглянул на счет и выложил на стол несколько рублевых купюр.

– Эбби, когда я говорю, что вы чертовски хорошая журналистка, мне можно верить. То, как вы повели себя с Горшковым – вы были прямолинейны, бесстрашны… То, что вам удалось покорить его своим обаянием и так его разговорить… Этого не в состоянии были бы сделать репортеры и с десятилетним стажем работы, а ведь с начала нашей беседы не прошло и десяти минут. Я гордился вами.

– Бесстрашна. Мне нравится это слово.

Она заметила складку, появившуюся между его бровями, когда он нахмурился.

– Тогда поехали в отель ко мне.

Сначала она даже не уловила смысла сказанного им.

Его глаза бросали ей вызов; сердце ее начало лихорадочно биться, и она кивнула, даже не успев сообразить, что делает.

Он встал и протянул ей руку. Она чувствовала, что щеки ее пылают от стыда и желания, когда они проходили между столиками. На улице прохладный ночной воздух охладил ее лицо, но не пригасил сладкое томление.

Не отпуская ее руку, он повернул ее к себе и поцеловал; его влажные, пахнущие вином губы прижались к ее губам и раздвинули их. Теперь он держал ее лицо в своих ладонях, ей было тяжело дышать. Они отошли к стене.

– Будем надеяться, что наш отель отсюда недалеко, – сказал он, касаясь носом мочки ее уха. – Я понятия не имею, как российское законодательство относится к непристойному поведению на улице.

У нее было время обдумать, что она делает, – минут пять они ехали в такси до своего отеля, но она не позволила себе этого. У нее было ощущение, что невидимая сила подхватила ее и она, словно сухой осенний лист, беспомощно кружится в порывах ветра.

Через вестибюль они прошли держась за руки, не говоря ни слова и даже не глядя друг на друга. Но как только за ними закрылась дверь лифта, они прильнули друг к другу и снова поцеловались, уже нежнее, но все так же нетерпеливо. Обоих пьянило предвкушение того, что должно было произойти дальше.

На пятом этаже лифт издал мелодичный сигнал и двери его плавно открылись. Эллиот обнял ее за плечи, и они, выйдя из лифта, бегом бросились к его номеру, где он принялся лихорадочно совать карточку-ключ в замочную щель. И наконец они буквально ввалились внутрь, так и не удосужившись зажечь свет.

Теперь уже она целовала его. Она упивалась им, сходя с ума от легкого аромата его парфюма, от возбуждающих движений его языка у нее во рту. Она никогда раньше так не целовалась. Это была подлинная страсть, и от неуемного желания кружилась голова.

Она почувствовала, как его пальцы расстегивают ее джинсы – и стала помогать ему освобождаться от одежды. Стянув с нее футболку через голову, он расстегнул бюстгальтер и провел ладонью по ее соску.

– Почему мы не сделали этого раньше? – прошептал он, одним плавным движением спустив ее трусики на бедра.

От мучительного зуда между ногами она застонала, но звук этот застрял в ее горле.

К моменту, когда они добрались до кровати, оба были полностью обнажены. Как она и предполагала, тело у него было невероятное. Рельефный торс, широкие плечи, узкие бедра. Она легла на спину, а он, широко расставив ноги, сел сверху и, нагнувшись вперед, начал целовать ее шею, ее грудь и живот. От удовольствия она выгнулась, а он, прежде чем войти в нее, облизнул свои пальцы и ввел их. У Эбби закружилась голова от наслаждения, и все мысли свелись лишь к одной: какое удовольствие он доставляет ей и насколько это приятно ему самому. Внизу живота начал разгораться пожар оргазма, и она сдерживала себя, чтобы усилить ощущения. Он ускорил ритм, продолжая целовать ее со всей страстью и нетерпением, а она, схватив его за волосы, притягивала его к себе, чтобы он входил в нее глубже и глубже. Собственное тело вдруг стало казаться легким, она словно начала парить; у нее перехватило дыхание, но потом, оказавшись на пике невероятного наслаждения, она громко вскрикнула.

– Это было здорово, – простонал Эллиот, обмякнув на ней.

– Потрясающе, – согласилась она, вдруг осознав, что секса ради секса для нее больше не существует.