Лондон, наши дни

Запах в Аптекарском саду Челси стоял потрясающий. Конечно, здесь было еще и очень красиво: лабиринт посыпанных гравием дорожек раскинулся среди огромного разнообразия цветов, кустарников и деревьев, и к каждому растению хотелось наклониться, чтобы получше рассмотреть листья или соцветия. Но все-таки больше всего поражал запах, особенно в это ясное летнее утро. Эбби не могла поверить, что столько лет прожила в Лондоне и до сих пор ни разу не проходила через эти ворота. За высокими каменными стенами человек ощущал себя будто в коконе тишины и покоя. Если присмотреться, за забором можно было разглядеть высокие особняки в георгианском стиле, и все же в саду казалось, что Лондон, окружавший его, моментально растворился.

Эбби посмотрела на часы: она пришла раньше, но была этому рада. Нельзя сказать, что она ждала этой встречи с нетерпением, и теперь у нее появилось время, чтобы расслабиться и впитать в себя здешнюю атмосферу. Присев на скамейку, она вытащила телефон.

Маленький экран пестрел сообщениями от мужчин, с которыми ее связывала жизнь, – от Эллиота, Ника и Стивена. Но в данный момент она их проигнорировала и открыла эсэмэску от Сьюз.

Вчера вечером было второе свидание с Уиллом – потрясающе! Нужно поговорить. Позвони мне! Целую, С.

Была и вторая эсэмэска от Сьюз, отправленная ею через две минуты после первой.

И я его не затрахала! В кои-то веки ЭТО все-таки случилось! Целую, С.

Эбби улыбнулась. Что ж, хоть у кого-то на личном фронте все в порядке. Вздохнув, она открыла сообщение от Стивена – выбрав наименьшее зло из трех возможных.

Хай, Эбигейл! Мои поздравления по поводу статьи в «Кроникл», Кристина под впечатлением. Можешь позвонить мне? Есть одна идея. Стивен.

Она догадывалась, что это за идея: использовать ее, чтобы бесплатно прорекламировать их будущую выставку, а потом приписать себе все заслуги. Как идейный вдохновитель. Она снова вздохнула и открыла послание Эллиота.

Мы обедаем сегодня вечером, ничего не изменилось? Я знаю, что ты злишься, но мы это можем уладить.

Она нахмурилась, задумавшись, не отменить ли встречу. Эллиот позвонил ей в день выхода статьи в «Кроникл» – уже после обеда, но на западном побережье США было тогда семь утра, – и полчаса с ней объяснялся. Рассказывал, как он упомянул всю эту историю и их открытия, сделанные в Санкт-Петербурге, в разговоре со своим редактором, и тот пожелал тут же опубликовать все это, пока у читателей еще свежи воспоминания о «Последнем прощании»; о том, что он сутки напролет писал эту статью, вообще не спал, только пил и курил. А Эбби не сообщил, что отдал материал в печать, потому что опасался ее реакции и знал, что редактор в любом случае все напечатает, несмотря ни на какие ее возражения. Закончил он их долгий трансконтинентальный разговор словами:

– Я не хотел тебя обманывать, Эбс. Поэтому ничего не сказал.

Эбби не была уверена, что два последних утверждения не являются взаимоисключающими.

И последним она открыла сообщение от Ника.

Ты пойдешь к доктору Нейлор? Я иду. Дай мне знать. Я люблю тебя. Целую, Н.

«Ну вот, еще один человек хочет со мной поговорить!» – мысленно вздохнула она, обратив внимание на это «целую» в конце и отметив, что на Ника это как-то не похоже. Он всегда критиковал людей, заканчивающих разговор поцелуями; это неестественно, говорил он, а потом начинал ворчать насчет того, что социальные сети лишают людей способности поддерживать живой контакт друг с другом. Должно быть, это возмущение было проявлением его женского начала. «Наконец-то!» – подумала Эбби, невесело усмехаясь.

– Что-то смешное?

Подняв глаза, она увидела перед собой Розамунду. Эбби была так увлечена чтением эсэмэсок, что не заметила, как та подошла.

– О нет. Просто просматриваю сообщения, – сказала она и встала, не зная, стоит ли им пожать друг другу руки, поцеловаться или поприветствовать как-то иначе. «Нет, ничего такого не нужно», – решила она, увидев выражение лица Роз. Она явно пришла сюда по делу, а не просто пообщаться. Эбби не винила ее: будь она на ее месте, она бы и сама не рассматривала себя как ближайшего кандидата в лучшие друзья.

– Спасибо, что сразу согласились встретиться со мной, – сказала Розамунда, которая позвонила ей в первой половине дня.

Эбби не хотелось объяснять ей, что ее готовность встретиться вызвана незагруженностью на работе и горячим желанием уладить – а на самом деле даже закрыть – вопрос со статьей, не доводя дело до разбирательства в суде.

– Я была рада, что с вами снова можно связаться, – быстро сказала она. – Я до сих пор чувствую себя ужасно после случившегося. Я говорила с Эллиотом. На него надавили и заставили сразу же отдать материал в печать, а мне он об этом не сказал, так как знал, что я рассержусь.

Ответные слова Розамунды стали для нее неожиданностью.

– А я сожалею, что ворвалась тогда к вам, явилась без предупреждения. Мне не следовало быть такой резкой, хотя вы, вероятно, можете меня понять – я была шокирована и очень злилась на вас, прочтя статью в первый раз.

– Разумеется, – сказала Эбби, по-прежнему чувствуя себя виноватой.

Они пошли по дорожке, и Роз взглянула на нее с выражением добродушного сочувствия на лице.

– Могу себе представить ваше положение. Очень трудно не соглашаться во всем с таким мужчиной, как Эллиот. Он такой обольстительный.

– Я думаю, он просто слишком амбициозен, – сказала Эбби, чувствуя, что краснеет, потому что в действительности она была обольщена им в буквальном смысле слова.

Розамунда согласно кивнула:

– Я всегда считала детей из третьего поколения зажиточных семей очень занятными. Они тяготеют к одной из двух крайностей. Одни ленивы, самодовольны, немотивированны. Все подается им на блюдечке, а они, вместо того чтобы использовать это как стартовую площадку, все разбазаривают. Либо же они оказываются еще более жесткими и энергичными, чем их родители или дедушки и бабушки, потому что им есть что доказывать себе и окружающим. Пусть наши сомнения относительно Эллиота сработают в его пользу, так что давайте скажем, что отсутствие у него моральных принципов – просто-напросто его реакция на достижения отца. Но это все в прошлом, проехали. Будем двигаться вперед, так?

Они пошли дальше, шурша по гравию, и Розамунда время от времени останавливалась, чтобы восхититься каким-нибудь интересным растением и прочесть его название на табличке.

– Они прекрасны, не правда ли? – сказала она, растирая какой-то листик между пальцами и поднося его к носу. – У всего в этом саду есть свое предназначение. Некоторые растения могут помочь при расстройстве желудка, другие остановят кровотечение. До начала эры современной медицины со всеми ее порошками и таблетками сад этот, по сути, представлял собой гигантскую аптеку.

Они остановились перед группой растений, возле которых была установлена табличка «Неврология и ревматология».

– Мне жаль, что я не такая бодрая, как в былые времена, – вздохнув, сказала Розамунда, когда они присели на лавочку. – Знаете, правду говорят: каждый чувствует себя намного моложе своего возраста. Кто-то утверждает, что в душе ему восемнадцать, но лично я чувствую себя где-то лет на двадцать восемь или двадцать девять. И для меня всегда оказывается большим сюрпризом то, что я вижу в зеркале, когда смотрюсь в него по утрам, или ощущения, испытываемые при резком приседании.

Но затем задумчивость с ее лица исчезла и она выразительно постучала себя пальцем по виску.

– Однако, как бы немощна ни была моя плоть, здесь у меня все в порядке, и ум остался таким же острым, как в молодости. И, откровенно говоря, Эбби, я не верю во все это.

– Во что вы не верите? В историю с Домиником?

Розамунда кивнула.

– Но я верю, что вы разговаривали с неким Алексеем Горшковым, – помолчав, добавила она.

– Откуда вы узнали об этом? – удивленно спросила Эбби.

Седая бровь Роз многозначительно выгнулась.

– Я провела собственное небольшое расследование.

Эбби представила себе, как она роется в Интернете, висит на телефоне, задействует давние связи, позабыв о своих годах и словно опять оказавшись в шумной атмосфере редакции на Флит-стрит.

– Горшков действительно тот, за кого себя выдает. В военное время он был одним из высокопоставленных чинов НКВД, затем был переведен в КГБ и получил звание полковника. Никто так и не сказал мне, что он вышел в отставку, а из этого следует, как я полагаю, что он по-прежнему «при делах» – по крайней мере так считают американцы.

– Но если он действительно служит в этой организации, почему вы не верите тому, что он рассказал про Доминика?

– Вы думаете, Эбби, я не слышала всех этих сплетен про «шпионские страсти» в 60-е? Под подозрением тогда находились десятки журналистов, включая и меня. У меня были поводы подозревать Доминика в чем-то: в любовных связях и даже в том, что он связался с дурной компанией, тем более что как у редактора популярного журнала у него был очень широкий круг общения, от лордов до гангстеров. Но я никогда не верила в то, что он был советским агентом, поскольку я знала своего жениха, – с чувством произнесла Розамунда.

– Но и Горшков его знал. Он знал, что Доминик работал на КГБ.

– У нас есть только его слова.

– А еще статья в газете «Советская» с именами шпионов, работающих в Англии, – подхватила Эбби.

Розамунда пренебрежительно фыркнула:

– Пропаганда!

Эбби несколько смягчила тон:

– Но зачем Алексею лгать нам? Он уже старик, и он не вынашивает какие-то тайные планы.

– У людей вроде Горшкова планы есть всегда, – тихо произнесла Розамунда.

Она открыла свою сумочку, вынула из нее конверт и протянула его Эбби.

– Я любила Доминика. И я не верю, что он мог предать свою страну. Но я не одна такая. Прочтите это, – сказала она.

С недоумением взглянув на Розамунду, Эбби извлекла из конверта небольшую белую открытку – такую можно купить в любом почтовом отделении. На ней мелким почерком, черными чернилами было написано «Верь в Доминика».

– И кто это вам прислал? – спросила она.

– Понятия не имею, – ответила Розамунда. – Доставили это вчера. Дорогая марка, штемпель центральной почты Лондона. Подозреваю, что кто-то прочел статью в «Кроникл» в воскресенье, а в понедельник отослал мне вот это. Хотя смотрите: мой адрес и текст, похоже, написаны разными почерками.

Эбби подняла на нее глаза. Выражение лица Розамунды было решительным и энергичным.

– Верь в Доминика. Как по-вашему, что это означает? – спросила Эбби, возвращая открытку.

– Это означает, что он невиновен! – пылко заявила Роз.

Эбби заметила, что при этом ее кулаки сжались.

– Или же что так считает тот, кто это послал. – Мысли в голове Эбби кружились хороводом.

Розамунда сурово посмотрела на нее.

– С чьих слов мы знаем, что Доминик работал на КГБ? Со слов Горшкова? Он сам сказал, что не был его куратором.

– Но он знал его. Куратор Доминика, со слов того же Горшкова, умер более десяти лет тому назад, поэтому мы не могли поговорить с ним.

– Это очень удобно.

Плечи Эбби расслабленно поникли. Она понимала, что Розамунде отчаянно хочется, чтобы Доминик был невиновен в том, в чем его обвинили после смерти, но ее начало раздражать, что женщина эта не желает смотреть фактам в лицо.

– Роз, я согласна с тем, что статья Эллиота была рассчитана на сенсацию и что он общался с недостаточным количеством людей…

– Мне вы можете этого не говорить, – перебила ее Розамунда. – В мое время ситуация в журналистике была абсолютно другой. Информацию необходимо было проверять и перепроверять. А сейчас какой-нибудь старик подмигнет вам, на что-то намекнет – и это уже считается журналистским расследованием.

Она вздохнула и опустила глаза на конверт.

– Я всегда доверяла Доминику, – прошептала она. – Он не был предателем. Он был хорошим, очень хорошим человеком.

Эбби и самой хотелось, чтобы обвинения с Доминика были сняты. Точно так же, когда Ник рассказал ей о своей измене, она до последнего момента надеялась, что это просто глупая неуместная шутка. Как и Роз, она доверяла мужчине, которого любила, – вплоть до той минуты, когда увидела слезы в его глазах и по выражению его лица поняла, что он признает свою вину.

– Чего вы, собственно, от меня хотите, Роз? Зачем вы мне это показали? Ведь статья уже вышла и ущерб нанесен в любом случае.

– Мы должны разобраться, что это означает, – сказала Роз, повышая голос. – Доминик невиновен, и я хочу, чтобы вы помогли мне это доказать.

– Я?

– Не беспокойтесь, я вам за это заплачу.

– Но как я могу вам помочь? – растерялась Эбби. – Я ведь не детектив, я простой помощник архивариуса. Мне нужно разбираться с собственным разводом, предстоит делить имущество… Я бы и хотела помочь, полученное вами письмо очень интригует, но что я реально могу сделать?

Прежде чем заговорить вновь, Роз выдержала паузу.

– Как думаете, почему история «Последнего прощания» стала настолько популярной? Почему было продано так много копий этого снимка? – наконец сказала она, впившись в Эбби взглядом. – Потому что он олицетворяет надежду, – продолжила она, не дожидаясь ответа. – Любовь и надежду. И не важно, что это происходило в чьем-то туманном прошлом, каждому хочется верить, что кто-то на земле любит его так же сильно. Но если Доминик был советским шпионом, значит, и эта фотография, и наша любовь – подделка, ложь. А никому не хочется быть обманутым в любви.

– Мне вы можете этого не говорить, – пробормотала Эбби и взглянула на открытку в руках Роз.

– Эбби, прошу вас! Я сделала все, что могла, чтобы разыскать Доминика. У меня оставалось вот столько – Роз свела большой и указательный пальцы, оставив между ними малюсенький зазор, – сил и здоровья. В конце концов мои родители заставили меня прекратить поиски и отозвать поисковую группу. Они смогли меня убедить в том, что Доминик не хотел бы, чтобы я убивала себя ради ответов, которые никогда не смогу получить. Поэтому я и противилась вашему стремлению провести расследование его исчезновения. Я знала, что это бесполезно. И не только потому, что вы вряд ли что найдете, даже если на самом деле отправитесь на Амазонку, а потому, что вам его все равно не вернуть, что бы вы ни делали.

– Тогда зачем вы пришли сюда? – мягко спросила Эбби.

Розамунда снова взглянула на белую почтовую открытку.

– Потому что есть тот, кому что-то известно. И это не Горшков и не Эллиот, а человек, приславший мне открытку. Мужчина, которого я любила, погиб, но я должна доказать его невиновность.

Эбби посмотрела на нее, подумав, что на самом деле она должна доказать себе, что он ее действительно любил. Она искренне хотела, чтобы вера Роз в Доминика осталась непоколебимой, так как не понаслышке знала, каково это – ощущать себя преданной.

– У вас есть преимущество перед кем бы то ни было, – сказала Роз.

– Кем бы то ни было, кроме Эллиота.

Роз мягко улыбнулась:

– Вы напоминаете мне меня саму, когда я только начинала заниматься журналистикой. В вас чувствуется та же вера в силу правды.

Эбби кивнула, принимая этот комплимент.

– Нам бы только узнать, кто отправил эту открытку. Но как, черт побери, можно это сделать? На конверте стоит штемпель отделения WC2 – это Ковент-Гарден. Но оттуда отправляют письма сотни тысяч людей, это отделение одно из самых загруженных во всем мире!

– Возможно, отправивший это человек не хочет, чтобы его нашли.

– А графология? – не очень уверенно произнесла Эбби.

– Я бы не сказала, что мои контакты с ЦРУ на данный момент актуальны, – улыбнулась Роз.

Мимо них медленно прошла пара пенсионеров из Челси; их ярко-красные куртки смотрелись, словно два мака, колышущихся на ветру.

– Держу пари, что Эллиот кого-нибудь там знает, – сказала Эбби. – Мне кажется, что можно хоть с самим дьяволом станцевать, если у него есть то, что тебе необходимо.

Розамунда рассмеялась.

– Я встречаюсь с ним сегодня вечером, – сказала Эбби, отметив про себя, что вопрос о том, идти ли ей ужинать с Эллиотом, решился сам собой.

– Встречаетесь? Ну, видно, с этим у вас все в порядке, – заметила Розамунда.

Эбби усмехнулась:

– А я над этим работаю.

Пока Роз и Эбби шли к выходу, они успели разработать план, составить список людей, с которыми нужно связаться, и перечень мест, куда нужно сходить. Эбби видела, что Розамунда постепенно оживает и ей не терпится действовать. Взглянув на часы, Эбби стала прощаться и попыталась остановить такси. Ехать было недалеко, но ей хотелось побыстрее приступить к реализации их плана.

– Может, вас подвезти? – спросила она у Роз, которая застегивала свою куртку.

– Спасибо за предложение, но нет. Думаю, я прогуляюсь вдоль реки. – Она улыбнулась. – Реки всегда напоминают мне о Доминике. Однажды нам довелось провести с ним десять дней на одном жутком пароходике. Вот видите, не всегда вспоминается только хорошее.

– А если окажется, что вы ошибаетесь? – сказала Эбби, когда у тротуара остановилось такси. – Что, если Доминик действительно был предателем?

– Тогда я буду как-то жить с этим. Но если мы с вами хотя бы наполовину такие умные и изобретательные, как я о нас думаю, я уверена, что этого не произойдет.