Эбби остановилась перед дверью дома Эллиота Холла и набрала побольше воздуха в легкие. Она мотнула головой, чтобы расправить волосы, и тугие локоны упруго отскочили от плеч и запрыгали, напомнив ей, что она сегодня после обеда сделала себе прическу с помощью фена. Ей казалось, что с этой прической она привлекала к себе все взгляды и выглядела «сексуально озабоченной», как это называлось у них в подростковом возрасте.

Интересно, что бы подумала о ней Розамунда, если бы увидела ее, стоящую здесь в коротком черном платье и в такого же цвета белье – кружевном бюстгальтере и чулках от Ла Сенза. Это очень смахивало на любовное свидание, потому что такое белье явно создавалось для того, чтобы его кто-то видел и чувственно снимал. Она пришла сюда, чтобы убедить Эллиота Холла помочь ей восстановить доброе имя Доминика, а оделась, как будто шла к любовнику. «Слишком поздно каяться», – подумала она и нажала на кнопку звонка.

Когда Эллиот открыл ей, она сразу же поняла, почему так много времени провела, готовясь к этой встрече. В брюках цвета хаки, синей рубашке поло и босиком он выглядел даже еще более сексуальным, чем ей запомнился.

– Заходи, Эбби. Выглядишь потрясающе, – сказал он, целуя ее в щеку.

Эбби не могла сказать, что сильнее вогнало ее в краску – мысль о своем черном белье или воспоминания о той восхитительной, насыщенной изысканной эротичностью ночи в Санкт-Петербурге, перешедшей в чудесное утро.

– Проголодалась? – спросил он, уводя ее в кухню.

– А зачем тебе это? – кивком указала она на деревянную кухонную лопатку у него в руке.

– Я готовлю ужин.

– Так в твоем репертуаре есть что-нибудь помимо отличных сэндвичей с беконом?

Он ухмыльнулся, взглянув на нее через плечо.

– Это все благодаря моей маме, – сказал он, посыпая морской солью дуврскую камбалу, только что вынутую из духовки. – В первый год после окончания школы она посылала меня на все курсы самосовершенствования, какие только могла придумать. История искусств во Флоренции, кулинарная школа во Франции, яхтенный спорт в Бразилии. А я жутко психовал, потому что единственное, чего мне тогда хотелось, – это поехать в Испанию вместе со своими приятелями.

– Вот повезет твоей жене! – сказала Эбби, глядя, как он вытаскивает из кипящего масла картофель.

Она невольно сравнивала его с Ником, все кулинарные таланты которого сводились к тому, что он мог позвонить по телефону и заказать еду на вынос в индийском ресторанчике, находившемся напротив их дома.

– Не было ли это, случайно, комплиментом с твоей стороны? – сказал Эллиот, оставив в покое картофель, чтобы налить ей в бокал вина.

Она вдыхала теплый воздух, пропитанный аппетитными запахами домашней еды, и вдруг поймала себя на том, что уже забыла, как злилась на него.

– Как там в Сан-Франциско?

– Мне очень понравилось. Жизнь такая динамичная. Два раза я был даже близок к тому, чтобы открыть там медиафирму.

Он протянул ей тарелки, а сам взял с мраморной столешницы шейкер для коктейлей.

– Я подумал, что поедим мы наверху, – у нас терраса на крыше. Ты берешь еду, я беру мартини. Вино и воду я уже отнес.

Коктейли с мартини она ненавидела, но сейчас явно был не тот момент, чтобы об этом заявлять.

Поднимаясь за ним по ступенькам, на лестничной площадке она бросила взгляд в коридор и увидела дверь комнаты, где она спала после той памятной вечеринки у Эллиота. Трудно было поверить, что произошло это всего каких-то две недели назад: за это время столько всего случилось.

Это был скорее большой балкон, а не терраса, и на него выходила дверь спальни Эллиота. Эбби обращала внимание на каждую деталь в этой комнате: синяя рубашка, небрежно брошенная на подлокотник «капитанского» кресла; полка, забитая книгами; дорогой ноутбук Apple на маленьком столике у громадной кровати, аккуратно застеленной и зовущей.

Эллиот, казалось, не обращал внимания на то, что они находятся в такой интимной обстановке. Он сел лицом к дому, а Эбби открывался прекрасный вид на сад, подсвеченный лучами заходящего солнца.

У нее возникло ощущение, что все это происходит не с ней, не в ее жизни. В их домике в Клэпхеме, который они купили вместе с Ником в первый год после помолвки, была пристройка, на крышу которой можно было выбраться из окна ванной. В то лето погода стояла необычайно теплая, и они практически каждый вечер забирались туда, сидели на подушках, скрестив ноги, пили пиво, смеялись и обменивались впечатлениями о том, как прошел день. Теперь имела место более поздняя и продвинутая версия того воспоминания, правда, периодически с уколами тоски по давно минувшим дням.

Эллиот налил коктейль с мартини в стоявший на столе бокал.

– Я слышал, что твоя подруга Сьюз сегодня вечером встречается с Уиллом. – Он поднял на нее глаза и усмехнулся. – Какая она вообще, что за человек?

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто она выглядит так, будто готова съесть его на ужин. И я переживаю за эмоциональное состояние своего коллеги.

– Да, конечно, как же, – улыбнулась она. – Вы, мужчины, любите сплетничать никак не меньше женщин.

– Я журналист. Везде сую свой нос. К тому же мне нравится чувствовать себя в роли Купидона.

– Собственно говоря, она утверждает, что подходит к этому по-другому.

– Ты хочешь сказать, что у них еще не было секса.

Эбби, неловко повернувшись, задела кувшин, и вода немного пролилась на скатерть. Она стала промокать мокрое пятно салфеткой. Прокашлявшись, она взяла коктейль, сделала долгий глоток и откинулась на спинку стула, почувствовав, как под столом вытянутые ноги Эллиота нежно прикоснулись к ее ногам. Большим пальцем ноги он гладил ее по икре снизу. «Интересно, – подумала она, – что он сделает, если я немного отодвинусь?» Медленно текли секунды, и она загадала, что, если он не уберет ногу, пока она досчитает до десяти, кончится все это в постели. Мысль об этом и возбуждала и беспокоила ее. До сих пор они переспали только однажды – в Санкт-Петербурге. Тогда она могла это списать на помрачнение рассудка, но сегодняшний вечер должен был подвести под этим черту и все прояснить. Если у них будет секс, если они переспят на этой огромной и очень дорогой с виду кровати, стоявшей у нее за спиной, это будет означать начало нового этапа их отношений, и тогда с Ником она уже будет вести себя по-другому.

…Восемь, девять, десять…

– Я сегодня виделась с Роз, – сказала она, меняя как тему, так и положение ног под столом.

Она ожидала, что он сам заговорит об опровержении обвинений Доминика Блейка, что, возможно, извинится еще раз, но его молчание означало, что с этим покончено, как говорится, проехали. Однако она не могла это просто так оставить. Она пришла по делу, как бы соблазнительно ни выглядела эта спальня.

– Ага. Я все гадал, когда же ты опять об этом заговоришь.

– Разумеется, я собираюсь поговорить об этом, Эллиот. Потому и пришла.

– Надеюсь, это была не единственная причина.

– Я по-прежнему вне себя от злости, – сказала она, но прозвучало это не очень искренне.

– Ты такая красивая, когда злишься, – произнес он, откидываясь на спинку стула и внимательно глядя на нее.

– Ты иногда рассуждаешь, как полное ничтожество.

– А ты пробуждаешь во мне все самое лучшее. – Губы его искривились в лукавой усмешке. – Послушай, Эбс, я ведь все уже объяснил тебе по телефону. Я обязан был дописать статью, но не хотел тебя расстраивать. Я собирался рассказать тебе об этом лично. Думал, что статья выйдет не раньше следующей недели, но вышло по-другому. Мне очень жаль, что тебе пришлось выслушивать упреки Розамунды Бейли. Она должна была бы разбираться со мной, но она этого не сделала, и сдается мне, что такие наезды с выяснением отношений очень в ее стиле, ты не находишь? И мне ее особо не жалко. Думаю, с ней надо держать ухо востро.

– Эллиот, эта пожилая женщина узнала из воскресной газеты, что тот, кого она любила больше жизни, был советским шпионом. Ты должен был предупредить ее.

– Знаешь, что тебе нужно? – сказал он, подливая ей вино.

– И что же?

– Тебе нужно отдохнуть.

Такого она от него не ожидала.

– Я понимаю, что мы с тобой только что вернулись из России, но то была работа. У моего отца есть дом во Франции. Он просто очаровательный. Деревушка Менерб в горах Люберон – у Питера Мейла в его романе «Год в Провансе» описана именно она. Там есть бассейн, воздух пахнет лимонами и лавандой; и еще мы можем там не вылезать из постели, если не захотим. Я считаю, что это как раз то, что тебе нужно, чтобы расслабиться, сбросить напряжение.

Она нервно усмехнулась. Эллиот предлагал не просто съездить во Францию, а перевести их неокрепшие отношения на новую ступень, и это, в отличие от вместе проведенной ночи, могло иметь очень серьезные последствия. Она должна была признать, что это было больше, чем она от него ожидала, но, хотя предложение и льстило ее самолюбию, это было не самым важным из того, что ее волновало.

– Роз не верит в то, что Доминик был шпионом, – сказала она, уводя разговор в сторону от обсуждения короткого романтического отпуска.

– Конечно не верит, – с улыбкой сказал Эллиот. – Она ведь любила его.

– Я встречалась с ней сегодня, и она показала мне почтовую открытку, которую она недавно получила. На ней было написано: «Верь в Доминика».

– И что это доказывает? – Сказано это было со смехом, но в голосе его слышались презрительные нотки.

– Возможно, и ничего, но тебе не кажется это странным? Послание анонимное. «Верь в Доминика». Как будто кто-то что-то знает и хочет убедить Роз в том, что в газете написана неправда.

Эллиот пренебрежительно хмыкнул и нахмурился.

– Ты же была со мной в Санкт-Петербурге. И слышала, что сказал Горшков. Это практически то же самое, как если бы мы получили подтверждение из официальных источников. Да, мы были неправы, не сообщив Роз о том, что статья готовится к печати, но ведь факты мы изложили достоверные.

– А как же Роз и Доминик? – сказала Эбби, чувствуя, как романтическая атмосфера на террасе рассеивается.

– А что с ними, Эбби? – спросил он, с досадой кладя вилку на стол. – Что, по твоему мнению, мне следует предпринять в этой ситуации?

Эта интонация была ей хорошо знакома: раздраженное недовольство при выяснении отношений между супругами.

– Она считает, что Доминик невиновен. Она убеждена, что он не работал на русских, и хочет, чтобы мы нашли этому подтверждение. Она даже готова заплатить нам за журналистское расследование, хотя лично мне было бы неудобно брать у нее деньги.

Эллиот едва заметно покачал головой.

– У тебя есть связи, Эллиот, – продолжала убеждать его Эбби. – Вспомни хотя бы, как просто твоему отцу было наладить контакт с Джонатоном Сомсом. Если ты его попросишь, он, пожалуй, может выйти даже на премьер-министра. Несколько звонков – и мы все выясним. И вернем Доминику честное имя. И тогда ты сможешь написать еще одну статью в «Кроникл», в которой расскажешь, как все было на самом деле.

– Эбби, как мы сможем доказать, что Блейк не был агентом КГБ? Пошлем эсэмэску Путину и ему зададим вопрос? Ворвемся в отдел кадров Кремля, чтобы порыться в документах? К тому же это далеко не та история, о которой мне хотелось бы написать, даже если мы, в конце концов, действительно обнаружим, что он был просто журналистом и путешественником.

– Но почему? – Эбби была шокирована.

– Потому что я только что написал эту чертову статью на четыре тысячи слов, где внятно говорится, что он был сотрудником КГБ. Если через пару недель мы вдруг признаемся, что ошиблись и что наша первоначальная история была полной фальшивкой, как это будет выглядеть? И будут ли после этого так же доверять мне как журналисту?

– Но ведь на кону репутация человека!

– Да, моя репутация, – с жаром ответил он.

Есть Эбби перехотелось.

– Значит, ты не хочешь мне помочь?

– Стоп, Эбби. Ты слышишь, что говоришь? Ну подумай хорошенько. Мы хотели разузнать о судьбе Доминика Блейка. И сделали это. Правда, узнали мы не где он погиб и как, а то, что он действительно был русским шпионом. И наши источники информации заслуживали доверия, так что мы вполне могли утверждать это. «Последнее прощание» – прекрасная фотография, а Блейк был большим романтиком и харизматической личностью. Любой, кто хоть сколько-нибудь интересовался им, не мог не испытывать разочарования после нашего с тобой открытия – мы сами, наши читатели, его друзья и, естественно, Розамунда. Но только из того, что тебе хочется, чтобы он оказался не таким, каким был, а другим, совсем не следует, что в статье написана неправда.

Она поймала себя на том, что подумала про Ника. Она выяснила правду о нем, но это оказалось совсем не тем, что ей хотелось бы узнать.

– А я верю в Доминика, – с чувством сказала она.

Эллиот вздохнул и бросил на стол салфетку.

– Эбби, пора тебе уже стать взрослой.

Раздосадованная, она замотала головой.

– На самом деле тебе просто наплевать, ведь так? Дело сделано. Статья напечатана. Ты получил свою долю славы. И теперь тебе просто все равно, что осталось там, за кормой. И нет дела до тех, кому ты причинил боль.

Голос Эллиота смягчился.

– Возможно, тебе стоит обратиться к кому-то другому.

– К тому, кто мог бы мне помочь? – воспрянула духом Эбби.

– К психотерапевту, Эбби. Я имел в виду психотерапевта. Знаешь, мне кажется, я понимаю, с чем все это связано. Твой брак развалился. И теперь ты ищешь некое романтическое подтверждение того, что любовь в мире все же существует. Думаю, это может быть связано с депрессией.

– Так ты считаешь, что у меня депрессия? – Задавая вопрос, она старалась контролировать свои эмоции.

– Я сказал, что это возможно. Ты испытала сильный стресс. Черт, эта история – настоящие американские горки. Я и сам ощущал всплески адреналина в крови.

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, чтобы немного успокоиться. Ей очень не хотелось, чтобы он рассматривал ее под микроскопом. Она пришла поговорить о «Последнем прощании», а Эллиот заставил ее почувствовать себя какой-то эксцентричной сумасбродкой. К глазам подступили слезы, и ей показалось, что все эмоции, накопившиеся за последние восемь недель, сейчас вырвутся наружу из-за его отказа.

– Эбби, не расстраивайся. Это всего лишь работа.

– Работа, говоришь? – Она задыхалась. – Знаешь, я думала, что происшедшее между нами в России что-то значит для тебя.

– Мы отлично провели уик-энд, но теперь мы здесь, и есть время все не спеша осмыслить. О господи! Я ведь только что звал тебя в Прованс. И я приглашаю туда отнюдь не каждого.

Она заметила панику в его глазах, и это вызвало у нее смех.

– Не переживай, Эллиот. Мне не нужно от тебя кольцо на палец. Я просто подумала, что тебе не все равно, как я и Роз относимся к этой истории…

– Ну почему все обязательно должно упираться в эту чертову историю? – вспылил он, вскинув руки.

– Нет, все упирается в то, что следует поступать правильно, – сказала она, вставая из-за стола. – А сейчас такого ощущения у меня нет.

– Ну, и что дальше? – Его красивое лицо внезапно стало холодным и равнодушным.

Эбби, которая до этого говорила о статье, о Доминике и Роз, теперь вдруг поняла, что он имеет в виду их отношения. И в голове неожиданно возник простой ответ на этот вопрос.

– Мне пора идти, – тихо сказала она.

Эллиот продолжал сидеть, сокрушенно качая головой.

– И это после всего того, что я сделал для тебя.

Рот его искривился в презрительной ухмылке. Мягкий и обаятельный Эллиот вдруг исчез, и на его месте появился капризный богатый мальчик, который всегда получает то, что хочет. В этом Розамунда оказалась совершенно права.

Эбби понимала, что очень легко было клюнуть на эту наживку. И превратить вечер в открытую конфронтацию, подпитывающуюся взаимными обидами. Но этого она не собиралась допускать, потому что стала другой. Обойдя стол, она нагнулась и учтиво поцеловала его в щеку.

– Спасибо тебе, Эллиот. – И это были слова ее последнего прощания.

А он сидел, ошеломленный, уставившись на нее и не в состоянии что-либо сказать.