Портерфилда разбудил телефонный звонок. Поднимаясь с постели, он осторожно опустил левую ногу на пол, стараясь не стягивать одеяло с Элис. Левая коленка затекла и побаливала. Элис пошевелилась во сне и со вздохом натянула одеяло на голову.

Закрыв дверь спальни, он поднял трубку:

— Слушаю.

— Пожалуйста, перезвоните, — скомандовал невыразительно отчетливый голос. Портерфилд включил в холле свет и, прищурившись, набрал хорошо известный ему номер.

— Бенджамин Портерфилд. Есть сообщения?

Он подождал, пока компьютер в центре связи сравнит его голос с магнитофонной записью из банка памяти. Затем последовал вопрос:

— Вы сможете приехать в шесть?

Уже привыкшими к свету глазами Портерфилд взглянул на часы — половина пятого.

— Да.

Положив трубку, он через спальню прошел в ванную комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы не включать свет. Оттуда была видна Элис, свернувшаяся в комок, ее полудетское личико, на котором отражались младенчески безмятежные сны. Она превращается в маленькую пожилую леди, подумал он, причем чертовски симпатичную. Они были почти ровесниками, но к ней время отнеслось более снисходительно. Чувствуя его взгляд, она приоткрыла глаза.

— Бен.

— Да?

— Это был один из них?

— Нет, детка, не беспокойся. Просто мне нужно пораньше уйти.

— Что-то стряслось?

— Нет. Спи, я позвоню.

Но Элис уже сидела на постели и терла глаза.

— Сооружу тебе завтрак.

В тусклом утреннем свете она казалась совсем девочкой, и он, нагнувшись, поцеловал ее в щеку.

— Спасибо, но я позавтракаю во время встречи.

Присев на кровать, он, обнимая, снова уложил ее.

— Поспи еще.

Он принял душ и оделся, по возможности стараясь не шуметь, думая о спящей Элис, такой теплой и нежной, о ее спокойном и милом лице, все таком же прекрасном, как и тридцать лет назад.

Услышав хлопок закрывшейся дверцы автомобиля, Элис вылезла из постели и проскользнула босиком в гостиную посмотреть, как муж проедет по пустынной темной улице и вырулит на автостраду. Когда автомобиль скрылся из виду, она еще несколько секунд неподвижно стояла у окна с задумчивым спокойным лицом, затем зажгла сигарету и пошла на кухню поставить кофе, не включая света. Скоро защебечут птицы, потом холодный голубоватый рассвет потеплеет и станет ярче, наконец, справа, над крышей соседнего дома, появится солнце…

Ступив на порог зала заседаний, Портерфилд по отсутствию помощников и ассистентов, сновавших с серьезными физиономиями, понял, что проблема еще не достигла того пика, когда уже поздно что-либо предпринимать, и бездействие маскируется имитацией активной деятельности.

Здесь был Хедли, непременный участник вооруженных операций внутренних секретных служб, человек достаточно предсказуемый, да и Пайнс, заместитель директора, отнюдь не являлся загадкой. Только суровая необходимость могла вытащить их из постелей в полпятого утра. Сидел и Кирнс, которого давние неясные узы столь крепко связывали с Латинской Америкой, что трудно было вообразить наличие у него еще каких-либо дел. Заинтриговало Портерфилда присутствие Голдшмидта, шефа технических служб. Лишь наисерьезнейшая проблема могла отвлечь от важных дел начальника всех шпионских штучек, от спутниковой связи до оружейных складов, построенных Компанией и ее филиалами. Портерфилд приметил Джона Нокса Моррисона, который идиотски хихикал в дальнем углу стола. Несмотря на столь ранний час, на нем был красный галстук в крапинку. Приглядевшись, Портерфилд убедился, что крапинки представляют собой крохотные, но абсолютно точные копии печати Гарвардского университета, даже девиз «Истина» можно было прочитать с расстояния восьми футов.

Присутствие Моррисона означало катастрофу. Он не из тех, с кем обсуждают стратегию решения задач, его выставляют как тяжелую артиллерию, когда нужно оказать давление на какого-нибудь деятеля или семейство. Его кажущаяся глупость — составная часть образа, а впечатление законченного идиота, которое он умеет создавать, когда требуется, свидетельствует об отличных актерских способностях. В данный момент загорелая мясистая физиономия Моррисона выражала тревогу, и взгляд водянисто-голубых глаз неуверенно перескакивал с Голдшмидта на Пайнса.

Заместитель директора бодро приветствовал Портерфилда:

— Привет, Бен. У нас неприятности. Пока в точности не знаем объема нанесенного ущерба, но уже приступаем к выбору ответных действий.

Портерфилд кивнул, глядя на Моррисона, который сосредоточенно водил жирным указательным пальцем по прожилкам деревянной поверхности стола.

— Вы в курсе истории с грантами Донахью, который занимается разработками для психической войны?

— На днях директор упоминал о них, я прочитал большинство отчетов, — отозвался Портерфилд.

— Прошлой ночью, точнее вечером, группа террористов проникла в кампус Лос-Анджелесского университета. Нам известно немного. Напоминает диверсионные действия спецназа. Они взорвали телефонную будку на автостоянке, поэтому мы предположили, что террористы — иностранцы. Вероятно, думали, что это — полицейский пост.

— Дальше? — поощрил Портерфилд.

— Затем они вломились в корпус общественных наук, то самое здание, где работает Ян Донахью. Как раз поспели к лос-анджелесским одиннадцатичасовым новостям.

— Здорово.

— Огласка им, конечно, не нужна. Для сокрытия своих истинных целей они вломились в исследовательскую лабораторию, где прихватили кокаину на миллион долларов.

— Что, нельзя было поставить лабораторию на охрану?

— Эти чертовы медики так беспечны… Оттуда украсть еще проще, чем из лос-анджелесского госпиталя.

— А что взяли у Донахью?

— Это лишь часть проблемы, — ответил Пайнс, пристально глядя на Моррисона. — Точно мы еще не знаем. Известно лишь, что они зашли именно в его офис. Вот так. В корпусе сотня помещений, но взломаны только два.

— Что они могли там взять? — обратился Портерфилд к Моррисону. Тот тупо раскачивался из стороны в сторону, внимательно изучая стену над головой Портерфилда. Выражение лица имитировало глубокую задумчивость, как будто этот вопрос не вставал перед ним ранее.

— Трудно сказать… Может, копии прежних отчетов Национальному научному фонду. А может, какие-то заявки на гранты.

Похоже, что Моррисон испытывал все большую неловкость под пристальными взглядами пятерых начальников.

— Конечно, там была переписка с Национальным фондом исследований. И со мной, но ничего такого, что могло бы навести на Лэнгли. Не о чем беспокоиться.

Голдшмидт так и вперился взглядом в Портерфилда, сжимая губы. Тот спокойно задал вопрос:

— Так вы действительно не знаете в точности, что там было у Донахью?

Моррисон нервозно захихикал:

— Нет, конечно, в точности не знаю, но…

— Вот дерьмо! — неожиданно брякнул Кирнс.

— Благодарю, Моррисон, — сказал Пайнс, взглянув на часы. — О! Однако уже шесть. Пожалуй, мы вас отпустим, автомобиль ждет.

На секунду показалось, что Моррисон собирается протестовать. Он обвел глазами присутствующих и остановил взгляд на Хедли, как будто тот должен был вступиться за него. Портерфилд заметил, как Хедли злобно сжал челюсть и тут же разжал, как кот, который перед прыжком представляет себе, как на зубах захрустят хрупкие птичьи косточки. Моррисон наклонился к какому-то пятнышку на поверхности стола, затем, глупо ухмыляясь, сказал:

— Вот спасибо, — и вышел вон.

— Тяжелый случай, — прокомментировал Портерфилд.

— И этот тип… — Голдшмидт почти задыхался от злости. — Просто невозможно! Это поразительно! И этот тип… — Он сделал небольшую паузу. — Этот тип поддерживал… исследования Донахью… двадцать лет!!! Значит, ему доверяли?

Он сделал паузу, вопросительно уставившись на Пайнса, затем продолжил свою содержательную речь:

— Значит, теперь эти подонки овладели всем, что знал Донахью! Тем, что этот придурок позволил ему знать! Вот в чем загвоздка. Ведь это может привести к катастрофе!

Портерфилд промолчал, а Кирнс сообщил:

— Мы почти уверены, что в его офисе помимо прочего была разработка тактики психической войны на материале Латинской Америки. Еще там было полно разработок, которыми никогда не пользовались, — это казалось настолько безумным, что даже не подлежало обсуждению.

— Может, все не так плохо, — призадумался Пайнс. — Бен, вы ведь читали рефераты этого парня — Донахью? Согласитесь, что по большей части — дилетантская писанина. Он старается понять, какой образ больше всего вселяет в людей ужас, а потом пытается оживить пугало. Это явная мешанина очевидных и псевдонаучных явлений, которые никак не могут быть зафиксированы.

— Полный абсурд, — подтвердил Хедли, — но настоящая проблема в том, что в Лос-Анджелесе действует группа опытных террористов, а мы не знаем, кто они и откуда.

— Похоже на то, — эхом отозвался Портерфилд, наблюдая за реакцией Голдшмидта и Кирнса. Оба смотрели на Пайнса, причем Кирнс шумно дышал, как бык после пробежки. Зато на физиономии Голдшмидта было написано полное равнодушное удивление, как будто он до этого никогда не встречался с заместителем и теперь удивлен его появлением. Портерфилд все понял и задал вопрос:

— Кто использовал выводы Донахью?

— Использовал? — удивился Пайнс. — Да никто.

— Это смешно, — добавил Хедли.

Но Портерфилд ждал ответа от Голдшмидта. Наконец, тот завозился и вздохнул:

— Бен, все верно. Никто их никогда не применял. Но, насколько мне известно, мой выдающийся предшественник провел, несколько испытаний…

— Где?

— В начале 60-х — в Аргентине, и лет десять назад — в Заире. — Он помолчал, поглядывая на Хедли. — Вроде он и в Теннесси пытался поставить опыт. И в Мексике — три как минимум. Может, были где-то еще, но мне неизвестно.

— И как же все это работало?

— Отлично. Он начинал с запугивания состоятельных людей, которым было что терять, а те уже сами сеяли панику, и в результате большие массы населения начинали вести себя именно так, как предсказывалось. Это была целевая практика для групп подготовки психической войны. Делалось все для того, чтобы у Донахью появилась возможность вычислить коэффициент надежности, поиграть с живыми статистами и подумать, какие еще вариации могут быть введены в его формулы.

— А прогноз он все-таки делал заранее, — подхватил Портерфилд, — и они иллюстрировали ему его же результаты.

— Понимаете, — пояснил Голдшмидт, — он создавал программу для полевых групп, затем получал статистов для каждого нужного ему варианта. Далее вносил в свои отчеты данные, проверенные опытным путем.

— Послушайте, — нетерпеливо воскликнул Хедли, — мы ведь не знаем, было ли в офисе вообще что-нибудь, и чертовски мало вероятно, чтобы взломщики знали, зачем шли. Ведь они просто так взорвали телефонную будку! Вполне возможно, что они и по-английски не говорят.

— Верно, Билл, — поддержал Пайнс. — Может, они вообще были под кайфом. Украденный кокаин стоит дьявольски дорого, так что им сейчас бессмысленно продолжать свой дикий бизнес с вооруженными ограблениями. А уж если они пошли туда специально за бумагами Донахью, то вполне могли сфотографировать или отксерить их.

Этот ход рассуждений привел заместителя в состояние приятной удовлетворенности. Он быстро вертел головой, заглядывая в глаза то Кирнсу, то Портерфилду, при этом на его голове развевался жидкий хохолок, делая финансовую акулу Пайнса, сделавшего себе имя на жестокой игре в рекламу, вклады и акции, похожим на юного вундеркинда. Кирнс спокойно отозвался:

— Совершенно верно. И в то же время из сотни офисов они вскрыли всего два, возможно, единственные два, где содержалось что-то ценное. Помимо этого, насколько я помню интервью со сторожем стоянки, телефонную будку взорвали уже после того, как миновали ворота. Полагаю, они сообразили, что сторож побежит к телефону, а, Бен?

Портерфилд пожал плечами:

— Эта штука, из которой они палили, напоминает по описанию авиационную пушку. Известно, что у русских есть эта штучка, они ее продавали, да и наша, американская ракетная установка, использовавшаяся во Вьетнаме, вполне могла вернуться на родину… Бог знает, сколько их прибыло сюда после семьдесят третьего. Как они там называются?

— Цель-360, — устало подсказал Голдшмидт. — Но отечественного оружия, способного разрушить строение с расстояния в пятьдесят — шестьдесят ярдов, не существует. Это точно. Через пару часов мы узнаем марку оружия. Полиция Лос-Анджелеса обратилась за содействием в ФБР, а они там знают больше, чем нужно…

— Ладно, значит, бандиты совершили ограбление и скрылись, — подытожил Кирнс, — а произошло это по меньшей мере восемь часов назад. Боюсь, нам стоит приготовиться к худшему, то есть считать, что их направляет, финансирует и снабжает оружием некая серьезная организация, в которой знают, как воспользоваться бумагами Донахью.

— Против этой организации — полиций Лос-Анджелеса, — возразил Хедли. — Возможно, через час или два они схватят преступников. Днем иностранцы всегда выделяются из общей массы.

Но Кирнс недоверчиво, покачал головой:

— Если бы их могли схватить, дело было бы сделано. Но может, и к лучшему, что грабители на свободе. Представьте себе автомашину, в которой пара копов с пистолетами, — и против них то ли противотанковая пушка, то ли ракетная установка. Не приведи Господь. — Он обратился к Пайнсу: — Мне хотелось бы именно сегодня встретиться с директором. Я намерен доложить, что отзываю примерно половину своих людей из Мексики, Никарагуа, Гватемалы и Сальвадора — всех, чье прикрытие подвергается хотя бы незначительной опасности.

— Но это означает, что огромные усилия пойдут прахом! — запротестовал Пайнс. — Пока нет причин подозревать, что кому-либо грозит опасность. Мы вообще не знаем, что именно взяли преступники…

— И тем не менее до точного выяснения, кто эти люди и что им нужно, я не вижу выхода, кроме как отменить ряд деловых поездок и организовать отпуска и длительные болезни, возможно, ускорить некоторые перемещения, — настаивал Кирнс.

— Благоразумно, — кивнул Голдшмидт. — Это — единственное, что следует предпринять, имея в виду самое худшее. Все было организовано слишком замысловато, чтобы простая истина не всплыла. Они знали, где находится офис Донахью, значит, владеют разведывательной информацией. К тому же истинную цель визита замаскировали кражей кокаина, а это связывает полицию по рукам и ногам. Да еще — взрыв телефонной будки военной пушкой. Уж слишком все сходится.

Пайнс затряс головой, разбрызгивая слюну:

— Вы думаете, таким образом они объявили нам войну? Но это безумие!

— Они понимали, что полицию вполне устроит версия о банальной краже наркотиков, а мы не сможем подключиться, если не объявим во всеуслышание, что именно было украдено. Для полного эффекта применена традиционная террористическая тактика в самом центре столицы штата. Возможно, таким образом нам передано сообщение.

Хедли тяжко вздохнул, но Голдшмидт не обратил на него внимания.

— Сам факт, что мы здесь заседаем в такой час, свидетельствует о том, что сообщение принято. Теперь они знают, что у нас нет отчетов Донахью, раз мы не противопоставляем их украденному наркотику. Они знают, что теперь мы сделаем все, что им нужно.

Портерфилд обвел стол глазами и убедился, что все кроме Голдшмидта погружены в глубокое раздумье. Хедли медленно шевелил губами, как бы подсчитывая в уме длинную колонку цифр. Потом его глаза снова обрели осмысленное выражение:

— Ладно, допустим, эти люди — из основной Лиги. Тогда Кирнс прав, и нам нужно срочно уменьшить наше присутствие в регионах, упоминавшихся в этих проклятых бумагах. Похоже, пока это все, что мы можем сделать.

— Хорошо, хорошо, думаю, директор согласится, но сначала попробуем установить, что все-таки они взяли, — засуетился Пайнс и спросил Портерфилда: — Ведь вы — наша единственная связь с Донахью, да?

— Прямого контакта у меня с ним не было, — нахмурился Портерфилд. — Моррисон только должен был привести его ко мне.

— Но здесь так записано! — Пайнс встревоженно помахал перед собой какими-то листами. — Бен, ради Бога, не отговаривайтесь! Не на придурка же Моррисона мне рассчитывать.

— По-моему, последние двадцать лет он вполне справлялся.

— Только вы. Вы единственный, кто сможет что-то сделать. Директор назначил вас.

— Почему именно меня? Зачем?

— Вы будете руководить всей операцией, цель которой — сделать наименьшими наши потери в этой игре, — пояснил Пайнс.

Все закивали. Портерфилд посмотрел на свои часы, затем на Пайнса, прямо в его холодные чужие глаза.

— Тогда будьте любезны вызвать мой офис и сообщить, что к полудню для меня должны быть готовы копии полицейских отчетов и ленты лос-анджелесских новостей.

Пайнс моментально покинул помещение, сверкая покрасневшими ушами и украдкой массируя одеревеневшую шею. Его ботинки громко стучали по кафелю пустого коридора. Нет, они не будут смеяться над ним, не смогут. Он не боялся Портерфилда, нет-нет, это абсурд. По отношению к такому типу можно испытывать лишь гнев и неприятие. Пайнс многое слышал об этом человеке и имел о нем свое мнение: это головорез, почти сумасшедший, питекантроп, пережиток тех времен, когда отношения между людьми были гораздо грубее и проще. В конце концов, он, Пайнс, — заместитель директора, он выполнил свою обязанность — дал движение операции. Он отдает приказы Портерфилду, а не наоборот. Пайнс почувствовал себя еще лучше, когда вошел в отделение связи. Его успокаивали электронные шорохи компьютеров, дешифраторов и спутниковых мониторов. Это был родной реальный мир. Его даже развеселило, что сейчас придется что-то разрабатывать для человека, известного в спецназе Гватемалы как Ангел Смерти в те времена, когда самому Пайнсу было не больше девяти лет…