Войдя в свой номер, он запер дверь, задвинул щеколду и еще накинул цепочку. Потом снял купальный халат и прошел в душ. Появление Малыша Нормана немного обеспокоило его. Ему и в голову не могло прийти, что его внешний вид может встревожить кого-то. Конечно, не следует привлекать внимания кучки психованных стариканов, забившихся в свои норы в этом открытом для всех городе. Они дотянули до старости благодаря своему вероломству и умению первым нанести удар. Они помнят это. И не имеет значения, что тебе восемьдесят три и ты, как Кастильоне, похож на мешок с костями в кресле-каталке, — такое не забывается никогда.

Старики платили Малышу Норману, стало быть, он сделает все, что нужно. Но легкий холодок страха все-таки проник в сердце. Этого было недостаточно, чтобы всерьез испортить удовольствие спокойной и приятной жизни в «Цезаре», но и немало. Пожалуй, следует встретиться с Норманом. Раз уж он сказал, что отдыхает, то надо и вести себя соответственно. Тем более что он действительно отдыхает. По крайней мере — до вечера пятницы.

Когда он проснулся, в комнате стемнело. Из-за двери раздавался мужской голос:

— Система? Дурочка ты моя. Ты соображаешь, где находишься, Элис? Здесь системы, придуманные лопухами из Фуллертона, не проходят.

Послышатся звук закрываемой двери, потом удаляющиеся шаги. Женского голоса он не расслышал, а мужчина продолжат убеждать свою спутницу:

— Да, один раз ты выиграла. Но это не означает…

Голоса стихли. Он повернулся в постели и взглянул на светящийся циферблат часов. Девять тридцать. Великолепно. Самое время начинать вечер. Он встал, включил свет и начал одеваться. Сон улучшил его самочувствие, голова стала ясной. Если бы не отражение в зеркале, можно было сказать, что он в полном порядке.

Это Эдди научил его отдыхать. Эдди мог бы стать непревзойденным чемпионом мира по отдыху. Ему до сих пор слышится этот тихий, терпеливый голос:

— Никогда не работай, если устал. Тебе нужно четко мыслить и быть в хорошей физической форме. Каждое твое дело — это соревнование, в котором нельзя занимать место ниже первого. Иначе тебе конец.

Сам Эдди всегда был в хорошей форме. В ту зимнюю ночь в Филадельфии он имел возможность удостовериться в этом, когда строительный подрядчик заметил их на улице и попытался удрать. Он знал наверняка только одно: стрелять нельзя, поэтому застыл на мгновение, словно парализованный. Но Эдди только буркнул: «Ну ты, дерьмо!», сунул руку на заднее сиденье машины и побежал за подрядчиком с цепью. Догнал и задушил его.

Да, Эдди прямо был создан для таких дел. Поляк из Пенсильвании, из шахтерского края, он был самым выносливым человеком из тех, кого знал он. Эдди всегда поправлял его:

— Я не поляк, а литовец. А это большая разница, приятель. Правда, я не знаю, в чем она заключается.

В чем Эдди по-настоящему знал толк, так это в спанье. Казалось, он спал всегда, если только не оказывалось каких-то очень веских причин не делать этого. Но и тогда Эдди сердился и подозревал, что серьезность этой причины преувеличена. Он видел, как Эдди засыпал в поездах, автобусах и самолетах, на вокзалах и сидя за рулем остановившейся машины. За годы общения с ним он понял, что в теории Эдди есть смысл. Может быть, Эдди недоспал в тот день, когда его убили. Впрочем, в определенном возрасте, сколько ни спи, это уже не поможет.

Он надел спортивную куртку, тоже купленную сегодня в отеле, поправил галстук и вышел из номера. На пороге ему пришла в голову мысль. Пожалуй, не стоит пренебрегать этим. Он вернулся, выдернул из ярко-голубого ковра несколько ворсинок, чтобы вставить их между косяком и дверью. Ковер в коридоре был красного цвета. Всегда лучше знать наверняка, чем попусту волноваться, подумал он, входя в лифт.

Преодолев толпу в казино, он выбрался на улицу, в теплый ночной воздух. Абсурдное великолепие огромного фонтана напротив центрального входа привлекало внимание только десятком задумчивых копий классических скульптур из каррарского мрамора. Сэмми Кохен называл их «удивленными неудачниками», но он ошибался. Скорее можно было подумать, что античные фигуры застыли в немом изумлении, осознав, как далеко они теперь от мягких разумных архитектурных пропорций своей родины.

Пологая дуга асфальта у отеля была заполнена такси, но он решил пройти пешком. По тротуарам Стрип в обе стороны плыл людской поток. Его цвет менялся у подсвеченных фасадов баров и казино. Он влился в этот поток, направляясь к «Пескам». Каждая новая дверь, окруженная сияющими неоновыми огнями рекламы, как магнит притягивала к себе часть людей, но другие выходили, занимая их место. Фары автомобилей образовывали нескончаемую бело-красную ленту, которая делалась все уже, а огни рекламы сливались в одно сплошное зарево. Он двигался к центру.

На какое-то время буйство света притихло, словно готовясь произвести самый большой эффект, и тут появилась громада отеля «Пески», взрывом огней подавившая ночную тьму. Он отделился от основного потока, поднялся по ступеням и вошел в струю прохладного воздуха кондиционеров. Внутри и свет, и краски, и звуки — все было иным, создающим особую атмосферу царства людей, обуреваемых жаждой денег и надеждой.

Он не торопясь обошел казино, пройдя мимо рядов мигающих, жужжащих и лязгающих игральных автоматов, миновал зону столов рулетки и игры в кости, потом — шеренгу причудливой формы столов для блэк джека, расположенных в порядке возрастания ставок, и, наконец, отгороженное шнуром святилище, где серьезные люди играли в баккара, а крупье в смокингах походили на французских финансовых советников, внушающих почтительное уважение.

Малыша Нормана не было видно, но он знал, что тому доложат о его приходе. Кто-нибудь из группы неприметных парней, которых содержит Норман, наверняка уже названивает по телефону. Он вальяжно прошел к дверям «Королевской комнаты», скользнул внутрь и оказался в тихом полумраке, освещенном красно-золотистым светом свечей. Ему всегда казалось, что это местечко отгорожено от какофонии города не только стенами. Весь внешний мир мог взорваться, разлететься на атомы, но здесь это отразится, пожалуй, лишь на колеблющихся язычках пламени. Метрдотель провел его в дальнюю кабину, официант кивнул в знак уважения к вкусу знатока: он заказал жаркое «Веллингтон» и полусухое бордо на двоих.

Он уже заканчивал свое жаркое, когда вошел Малыш Норман и присел к столу.

— Привет, крошка. Ты пришел повидаться со мной?

— Верно, Норман. Я решил, что нам не грех пропустить по паре стаканчиков. Ты, конечно, уже пообедал?

— Да, но раз уж у тебя стоит лишний бокал, я помогу тебе с вином.

Норман налил себе и понюхал, оценивая букет.

— Совсем неплохо. Твоя идея или официант предложил?

— Моя, — ответил он, продолжая есть.

— В таком случае, ты многому научился с тех пор, как работал со стариком Эдди. Мне всегда говорили, что путешествия расширяют кругозор.

Малыш Норман изобразил смешок.

— Я тоже слышал об этом.

— Что тебя беспокоит, крошка? Ты выглядишь не слишком веселым. Я имею в виду — не только из-за синяков.

— У меня все прекрасно. Если и есть какие мелочи, то за несколько дней все пройдет. А как ты, Норман? У тебя был трудный день? Встретился с теми, кто стал нервничать из-за кое-чего?

— Не совсем, — ответил Норман и улыбнулся. — Повидался с теми, кто особо переволновался, но у меня, видимо, есть дар успокаивать людей. Давно думаю, что мне надо было бы стать психиатром. Зарабатывал бы кучу денег, уж наверняка побольше, чем сейчас.

Рука Нормана, державшая бокал, была украшена массивным золотым перстнем. Бриллиант тянул самое малое на пять каратов. Он был большим даже для Малыша Нормана.

— Сомневаюсь.

— Может, ты и прав, — легко согласился Норман. — Белые парни не жалуют здоровенных черных психиатров, а у черных парней нет денег на врача. Им просто приходится оставаться психами, как и мне, и научиться получать от этого удовольствие.

Он отодвинул тарелку и заметил, что Норман уже опустошил бутылку.

— Ну что насчет выпивки, Норман? Останемся здесь или ты предпочитаешь куда-нибудь пойти?

Малыш Норман чуть подвинулся, давая возможность официанту забрать посуду и положить на освободившееся место чек. Допив то, что оставалось на донышке, он произнес:

— Знаешь, я думаю, что ты слишком много работаешь, крошка. Сдается мне, что ты все время спешишь и уже забыл, что значит расслабляться. Я хочу тебя пожалеть и напомнить, как это делается. Какой смысл быть психом, если ты не получаешь от этого удовольствия?

— Ну что ж.

Он поднялся и двинулся вслед за Норманом.

Элизабет пристроилась на краешке кровати, наблюдая за работой бригады полицейских экспертов. Требовалось невероятное терпение даже для того, чтобы просто смотреть на них. Уже было ясно, что в комнате вряд ли что-нибудь обнаружат, решила Элизабет, глядя на то, как сержант в третий раз присел на корточки возле столика, рассматривая одно и то же место.

— Не заняться ли нам чем-нибудь другим? — вопросительно повернулась она к Харту.

— Есть идея?

— Может, походить по другим комнатам на этом этаже? У вас есть список постояльцев или нужно взять регистрационную книгу?

— Книга сейчас у Мистретты. Он как раз занят проверкой, и не только этого этажа.

Кто-то из полицейских недовольно пробурчал, собирая инструменты:

— Я же говорил, что незачем сюда возвращаться…

— Ух, ну и длинный денек выдался, — проговорил сержант, глядя на Элизабет и считая, что нужно быть вежливым.

— Да?

Элизабет была разочарована отсутствием энтузиазма, а главное — тем, что они так и не поняли важность отсутствия отпечатков пальцев на стекле.

— Конечно, мэм! Ведь кроме этого случая, на нашей территории с утра обнаружено два убийства и три кражи со взломом.

Тут уж Элизабет не на шутку рассердилась. «Мэм» и «сэр» — так копы обращаются к посторонним! Она сухо сказала:

— Пожалуйста, пришлите копии рапортов об этих происшествиях к нам, в ФБР, вместе с полицейскими протоколами.

— Тут нет никакой связи, мэм, — решил объяснить сержант. — У двоих проломлен череп. Ничего особенного: просто бандиты подрались в переулке. И все остальное тоже — вскрыли склад с запчастями, ограбили магазин радиоаппаратуры и одну квартиру.

— И все-таки сделайте это. Очень важно знать как можно больше обо всем, что происходило вчера вечером в этой части города. Кроме того, это покажет, где находились патрульные машины в то время, когда убийца, как Тарзан, прыгал с балкона на балкон.

— Да, мэм, — согласился сержант и вышел из номера вслед за своими коллегами.

— Не очень-то красиво получилось, но ведь я права? — обернулась она к Харту, который все это время стоял чуть позади.

— Местная полиция может оказаться очень полезной, если захочет, — пожав плечами, ответил он.

— В следующий раз я постараюсь быть с ними поласковее. Но сейчас нам нужна помощь, которую полиция оказать не в силах. Кто-нибудь…

— Да. — Харт подхватил ее мысль, не дослушав. — В ЦРУ были удивлены не меньше нашего, они потратили целый день, пытаясь найти в своих списках хоть что-нибудь. Но безуспешно. Майк сказал мне, что они надеются на своих агентов — вдруг там что всплывет. Но шансов мало. Маккинли Клэрмонт проработал в сенате почти тридцать лет и не сделал ни одного неверного шага в международных делах.

— Тогда нам остается только ждать.

— Ждать информации и дальнейших распоряжений. Как видно, мы нужны не только для того, чтобы засвидетельствовать свое присутствие.

— Ну, мы кое-что сделали, хотя времени было мало. Они собираются присылать бригаду?

— Во всяком случае, я не буду окончательно распаковываться.

— Уж раз мы заговорили об этом — вам никто не сказал, где мы будем ночевать, если можно так выразиться?

— Нам прислали ключи.

— Мне еще нужно позвонить, — вдруг встрепенулась Элизабет и подошла к телефону.

В трубке прозвучал голос дежурной телефонистки:

— Министерство юстиции.

— Это Элизабет Уэринг. Я хочу оставить сообщение для мистера Роджера Пэджетта.

— Я прослежу, чтобы он получил его. Говорите.

— Я прошу, чтобы он передал в оперативное управление ФБР Денвера сведения о проверке авиалиний за прошлую ночь и сегодняшний день. Все вылеты в радиусе пятисот миль от Денвера. Насчет той информации, о которой я просила раньше, прошу позвонить в отель «Плеяды».

— Это тоже в Денвере?

— Да, — ответила Элизабет. — Я продиктую вам номер.

Она медленно прочитала ряд цифр, записанных на диске аппарата, и протянула руку. Харт вложил в нее один из ключей.

— Комната номер 256.

— Понятно. Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо.

Элизабет присела на кровать, чувствуя, как усталость проникает в нее, словно вода в тонущий корабль. Слишком много событий в одно время! Она едва не потеряла способность различать их. Все смешалось и потеряло четкость. Элизабет уже не понимала, руководствовалась она каким-то планом или просто поглощала информацию. Но одно ощущение было ясным: слишком много людей уже погибло.

О том, что их нет, ты узнаешь по телефону. А когда добираешься до места, тело уже увезли. Самое большее — остается нарисованная мелом фигура, как здесь, под ногами. Энергичные и деловые полицейские уже все убрали, не оставив никаких осязаемых свидетельств того, что произошло насилие. Убийство превращается в умозрительную проблему, в постулат, и тебе нужно выяснить причины и следствия этого события, перебрав ряд ситуаций, которые могли предшествовать ему. Единственное, на что ты можешь рассчитывать, — на свою способность устанавливать неочевидные связи, выделять логическую нить, которая может привести к убийце. И потом идти по этому следу, стараясь быстрее преодолевать каждый следующий шаг, приближающий к встрече с преступником. А само убийство тем временем будет отодвигаться все дальше и дальше в прошлое. Каждая проверка будет удалять тебя от него.

Проследить, откуда мог быть взят яд.

Проверить списки пассажиров авиарейсов.

Проверить полицейские рапорты и другие комнаты отеля. Личную жизнь сенатора. Списки иностранных агентов в ЦРУ. Или вообще все на свете?

Элизабет уловила, что Харт обращается к ней, но не расслышала фразы.

— Что? — переспросила она.

— Я сказал, по-моему, нам пора отправляться в постель.

— Я тоже так думаю, — облегченно согласилась она, не осознав поначалу некоторой двусмысленности своих слов. Какая-то часть подсознания расслышала предложение по-своему и радостно отреагировала, пренебрегая условностями.

Ей удалось сдержаться, но не до конца.

— О, вы имеете в виду каждого по отдельности, а не нас вместе?

Направляясь к своему номеру, она улыбалась про себя. Мелькнувшая мысль показалась ей приятной, хотя и неожиданной. Об этом стоило подумать.

Двое вышли на улицу, сели в «Марк IV» и направились в отель «Морской».

В баре казино, расположенном над игровым залом, Малыш Норман попросил:

— Займи столик, откуда видна игра. Я вернусь через минуту.

— Куда ты?

— Только позвонить, крошка. Я забочусь о твоих же интересах.

Он наблюдал, как Норман проложил себе путь сквозь толпу игроков, подошел к телефонным аппаратам и набрал номер. Разговаривая, он повернулся к нему лицом и улыбался.

Официантка, принесшая спиртное, заказанное Норманом, наклонилась так, что ее груди коснулись его плеча. Все продумано, отметил он. Все рассчитано так, чтобы эти, безусловно, волнующие касания выглядели как счастливая случайность. Наверное, их специально этому учат, как танцовщиц из ночных варьете ресторанов Лидо: даже у той, что стоит в последнем ряду, предусмотрен свой выход, хотя и в конце представления.

Малыш Норман вернулся и ухватил бокал.

— Твое здоровье, крошка, — бодро произнес он и выпил залпом.

— И тебе того же, — отозвался он, но только пригубил, придержав губами кусочек льда. Если пить наравне с Норманом, может плохо кончиться. И вообще ему нужна ясная голова.

В дальнем углу казино, у столов с рулеткой, клубилась толпа. В центре ее находился мужчина в спортивном пиджаке. Галстук он уже сунул в карман и расстегнул воротник рубашки. Он делал ставки. Шарик пожужжал и затих. В толпе зашумели. Слоняющиеся с равнодушным видом зеваки ринулись на звук. С такого расстояния трудно было заметить, в чем там дело. Быстрые, отлаженные, как у машины, движения рук крупье ни о чем не говорили.

— А ты играешь? — спросил Норман.

— Попытаю счастья чуть позже, — спокойно ответил он. — А что?

— Некоторым это дано, а другим — нет. Хенкель однажды просадил за ночь двадцать тысяч. Лично я не очень-то этим увлекался. Не мог уловить кайф. Теперь иначе. Когда постареешь и отойдешь от дел, организму нужны эмоции, в которых тело не участвует…

Из дальнего угла казино опять раздался крик, похожий на вой.

— Ты отошел от дел не больше, чем я, Норман. Просто у тебя сейчас постоянная работа.

— Это не так, крошка. — Лицо Малыша Нормана напряглось. — Мне шестьдесят один. Когда-то я был хорош. Одним из лучших. Спокойным. Надежным. Может, и лучшим в своем деле на Среднем Западе. — Норман непонятно усмехнулся. — Хотя, конечно, не то что ты. Вот почему я и удивился, увидев твою физиономию. Никак уж не ожидал, что у тебя может быть такой вид. Никогда!

— Так получилось, — обронил он.

— Я не сказал, что такое не может случиться. Я сказал, что не думал увидеть такое лицо. Это лицо неудачника.

За тем столом рулетки снова сделали ставки, и наступила тишина. Толпа словно затаила дыхание в ожидании. Это еще больше привлекало зрителей. Они тянулись туда со всех углов. Крупье наклонился над столом, лопаточкой сортируя фишки, а тот парень стоял у стола спиной к бару. Толпа скрыла его, а когда рассеялась, он исчез.

— Так тоже бывает. Не говори о выигрыше, пока не пересчитаешь деньги.

— Это точно, — согласился Малыш Норман. Он заглотнул еще порцию шотландского виски и встал. — Увидимся позже, крошка. Всегда приятно тебя видеть.

— Спасибо за угощение, Норман.

— Не стоит, — ответил тот на ходу. Даже возвышаясь над всеми. Малыш Норман как-то незаметно растворился в толпе у выхода.