Начало тридцать второй недели. Кувырки закончились, но познавательная деятельность продолжается. Миллиарды нейронов в моем мозге сейчас нарабатывают триллионы и триллионы новых связей. От того, как они построятся, зависят моя выживаемость и приспособляемость. Меня обескураживает важность формулировки вопроса и определения реальной цены. Передо мной встают глобальные философские дилеммы. Очень даже практические. Что лучше – бездвижно вверх тормашками в утробе семь оставшихся недель или в подневолье в интернате семь лет? Правильный ли Я сделало выбор? Как определить грани возможности компромисса и взаимовыгодного сотрудничества? Но самый животрепещущий вопрос, поскольку обратного пути из позиции свечки у меня нет, – это как выживать в условиях ограничения прав и пространства?

Пока мои свеженькие и неопытные нейрончики, а с ними и усиленно покрывающийся извилинами мозг трудятся над становлением моих личностных ценностей, мое тельце работает над укреплением основ моего скелета и у меня формируются зубки. Пока в деснах которые и сами-то еще не закостенели и словно сделаны из пластилина. Равно как и скулы. Кстати, они и к моменту рождения будут все еще мягковаты. Это чтобы не поломались в процессе прохождения родовых путей. Я потребляю до двухсот граммов кальция ежедневно. Добываю его везде где придется. В качестве ответной реакции на мое затвердевание у мамы ломаются тщательно полированные и лакированные ноготки и ноют истончающейся эмалью зубки. Мы два сообщающихся сосуда. С той разницей, что все лучшее переливается ко мне, а пополнять запасы может только мама. И она пополняет. Мы едим уже второе мороженое за двадцатиминутный антракт.

Папа привел нас в цирк. Для развлечения и отвлечения от бесконечных волнений и общего поднятия тонуса путем выработки гормона радости. Работает! Китайские акробаты безраздельно владеют нашими умами и языками. Один из редких моментов истины, когда мысли и слова едины. На арене – бочка. Два на два, по папиным оценкам. Из нее выползают змеи-гимнастки. Миниатюрные тельца без костей. Одна, вторая, седьмая! Как они там все поместились? Плечисто-приземистый силач пушинкой перебрасывает гигантскую фарфоровую вазу с плеча на плечо. С плеча на носок. С носка на голову. Не разбил! Ни вазу, ни голову! Два гимнастических обруча ставят один на другой. Акробаты прыгают сквозь кольца навстречу друг другу. Попадают все, и никакого столкновения лбами. Три обруча – три акробата. Один над другим. Единомоментно. Пять! Победный марш, аплодисменты, восторги.

На арене – гора. Подчиняясь невидимой руке, серый чехол опадает. Перед нами колесо обозрения. С пятиэтажный дом. По маминым меркам. Делим на два. Начинается вращение. Акробаты заскакивают внутрь подвешенных кабинок. Один за другим. Каждому свое место. Приветственные взмахи рук. С колеса и из публики. Ярмарочные напевы шарманки. Ускорение. Еще быстрее. Тяжелый рок. Игрушечные фигурки акробатов вылезают на крыши раскачивающихся кабинок. Бегут по железному обручу противоположно вращению. Вот их уже трое. Заскакивает четвертый! Нога соскальзывает. Единый вдох зала. Взмах направо. Налево. Усилия напрасны. Беспомощная фигурка повисает на одной руке. Тишина. Подтягивает вторую. Тишина. Цепляется ногами. Тишина. Рывок – и фигурка бежит по колесу в тандеме с другими. Дружный выдох. Тяжелый рок.

Интересно было бы замерить страх. Кто испугался больше? Акробат или публика? Хотя Я и без измерений знаю – мы с мамой. Мы обе учащенно дышим, словно бежали за автобусом. И так агрессивны, будто его не догнали. И ждать нам теперь следующего часа два. А может и целый день. Мама скрестила руки на груди и нахмурила брови. Малейший повод и скандал. Удушливое напряжение перед грозой. Произошедшее на сцене отпечаталось в наших мозгах замедленной киносъемкой. Время растянулось в пространстве. Папино обычно эмоционально скованное лицо теперь и вовсе застыло каменным изваянием. На верхней губе выступила мелкими капельками испарина. Смотрит неподвижно вперед. Руки полусогнуты в локтях и сжаты в кулаки. Полная готовность к бою. Сражаться, защищать и бороться. Он храбрый.

Колесо обозрения сменяет клетка в форме земного шара. Размером, конечно, поменьше, но на всю арену. Огни в газовом тумане. Рокот мотоциклов. Дверь в клетку открывается. Мотоциклист, обтянутый в черную кожу, врывается внутрь и мчится по кругу. Как по экватору. Мотор завывает, публика замирает. По горизонтали. По вертикали! От скорости огни мчащегося мотоцикла сливаются в единый горящий обруч. За ним въезжает второй и тоже начинает наматывать круги по стенам клетки. Их траектории пересекаются, но столкновения нет. Третий, пятый, десятый круг. Мотоциклистов все больше. Круговорот все быстрее. Рокот машин, визг колес, крики людей. Бензин, горелая резина, попкорн. Клетку вот-вот разорвет. Разлетится вдребезги, осыпая раскаленными искрами восторженных зрителей.

Дурят нашего брата! Мысль приходит из ниоткуда и безвозвратно разрушает обаяние магии, замещая сарказмом и недоверием. Чудес не бывает. Чтобы десять мотоциклов в одной клетке и не столкнулись? Мираж, световые эффекты, зеркальные трюки. Я не понимаю технической терминологии мыслей окружающих, но согласно по сути. Вполне возможно, что все мои органы чувств служат лишь фильтрами, поставляющими информацию мозгу. Насколько вольны они в выборе? Запрограммированы сознанием? Как складываются в единую мозаику отобранные человеком субъективности? До какой степени будут искажаться версии настоящего в процессе переработки моими органами чувств, когда они наконец-то заработают? Я уже сейчас фильтрую через маму и окружающих. Буду ли Я видеть то, что Я хочу, или то, что хочет мозг. Посещение цирка окончательно заполняет мое несформированное сознание сплошными неизвестными. Запутано и от того таинственно.

Кстати о тайнах. У нас с мамой уже есть секреты. Нам неловко и стыдно. Неудобно друг перед другом за обман. Ну, может, обман – это сильно сказано. Но то, что мы ввели друг друга в заблуждение, – это точно. Причем сознательно и запланированно. Мама винит себя в манипуляциях с переворотом. Чувствует, что переборщила. Недосказанная правда равнозначна обману. Ее не оставляет сомнение, что, даже зная недосказанное, Я бы все равно перевернулось. Потому что Я – хорошее, доброе и с пониманием. Я не довольно своими поддельными демонстрациями обучения прикосновениями через живот. Я же отвечало потому, что мысли их читало. Знало, когда и чего хотят. Пыталось угодить. Мы обе признаем свою вину. На сердце у нас нехорошо, и мы не знаем, что с этой тяжестью делать. Хочется взаимопонимания. Я ее чистосердечное признание читаю по мыслям, а она про меня не догадывается и заходит издалека.

– А не выпить ли нам кофейку с шоколадными конфетками, зайка моя?

– Отчего нет. Но кофе нам можно только слабенький.

– Когда жизнь не радует, приходится самим о себе заботиться. Долой ограничения. Да здравствует бесшабашный разгул и потакание прихотям!

– Неожиданно вольная методика выживания. Давай попробуем.

Мама зажигает коричные свечи, расставленные полукругом на плоском блюде фиолетового стекла, усыпанном розовыми лепестками. Она бережно достает коробку шоколадных конфет из дальнего угла книжного шкафа и наливает бразильский кофе в чашку тончайшего императорского фарфора. Мама бережно зажимает чашу в ладонях и не спеша вдыхает дымящийся мускатный аромат. Задерживает дыхание на несколько секунд и столь же медленно выдыхает. Подносит к губам и делает первый глоток. Она подробно описывает мне свое священнодействие, объясняя важность даже мельчайших деталей. Я узнаю, что атмосфера наслаждения должна быть выразительна, совершенна и нетороплива. Как блюз.

– Много лет назад среди подсолнухов и холмов Бельгии жил-был Маурицио Корнэ. Больше всего на свете он любил шоколад. Он был настоящим художником и воплощал свое видение мира в шоколадных конфетах. Начинка каждой из них отражала характер одного из его друзей. Молочный шоколад с кофейной нугой – добродушный философ Пьеро. Горький шоколад с чили – задиристый борец за справедливость Марко. Белый шоколад с миндалем и парфэ – застенчивая красавица Мария.

Мама раскладывает перед нами отливающее всеми цветами шоколада описание начинок конфет в наборе от Корнэ, и мы принимаемся за дегустацию. Сначала мама полушепотом раскрывает предсказание волшебника-шоколатье, а затем надкусывает конфетку. Она прикрывает глаза ровно настолько, чтобы свечи превратились в звезды, и перекатывает шоколадку во рту языком, насыщая все рецепторы вкусом чуда. Все сформировавшиеся извилинки моего мозга нацелены на одно – запомнить сказку о каждой конфетке, чтобы через несколько часов, когда вкус придет ко мне, воссоздать ту завораживающую атмосферу и запомнить каждый вкус. Вот только коричных свечей в моем амнионе нет. Будем имитировать по запаху корицы и ощущению тепла.

Я прощаю маму и люблю ее еще больше. Моему сердцу становится тесно в груди, а глаза начинают часто моргать. Я хочу разделить это всеобъемлющее душещипательное чувство, бушующее во мне с мамой. Как ей сказать? Очень хочется прикоснуться к маме. Почему? До этого момента прикосновения служили способом познания окружающего мира, позволяя учиться распознавать разные части моего тела, их соотношение и местоположение. Я отбрасываю сомнения и следую интуиции. Я прикасаюсь к стенке амниона и глажу ее. Мама начинает смеяться. Ей щекотно, и она думает, что Я играю. Она поглаживает меня в ответ. Мы чувствуем друг друга. Это – любовь.

Любовь и шоколад приносят мир и ясность. Кора моего головного мозга начинает функционировать. Я знаю, что около семидесяти процентов коры головного мозга только и делает, что получает и перерабатывает информацию из сенсорной зоны и инициирует целенаправленное осмысленное поведение. Тренироваться будем на шоколаде. Выделяю из потока информацию. Вкус – сладко-горький. Запах – кофе с перцем. Ощущение – мягкий и липкий. Картинка – маленький темно-коричневый шарик. Звук – ум-м! Ням-м! Организуем и категоризуем информацию. Трюфель горького шоколада с чили. Установка восприятия. В следующий раз мама увидит темно-коричневый шарик и скажет: «Ум-м!» Начну выделять желудочный сок для шоколада и закрою глаза, готовясь наслаждаться. Главное для меня в шоколаде – удовольствие, а мама видит еще лишние калории. Личностные особенности. Все сходится! Логично и работает.

Гармония. Мама даже книгу читает в полном соответствии с моими потребностями. В книге говорится, что процессы, происходящие в коре, реализуются двумя состояниями: возбуждения и торможения. Они всегда взаимны. Тормозное влияние одного анализатора на другие обеспечивает сосредоточенность внимания на одном процессе. Больше страх, сильнее фокус. Одновременно подавляется активность височных долей в коре головного мозга и стимулируются действия вопреки страху. Сначала наступает эмоционально насыщенное поведение, как у нас с мамой, а потом активируется подколенная область передней части поясной извилины головного мозга. Страх превращается в смелость. Как у папы и акробата! Повышенная концентрация сознания и избыток энергии облегчают чрезвычайное управление ситуацией.

Здорово! Единство противоположностей. Наши слабости – наша сила. Этакий всетелесный и всемирный баланс. Может, и преследующий меня страх, что моя мечта не осуществится, на самом деле помогает мне двигаться вперед? Концентрирует усилия для преодоления бесконечных препятствий? Нашелся-таки хоть один механизм выживания, заложенный предками. А что, если Я все это забуду? Все, чему научилось. Все, что происходило со мной в утробе? Нет, про память Я точно знаю – она сохраняется. Накапливается в коре. Мама читала про наглядные доказательства. Новорожденные узнают маму по запаху и по голосу – помнят. Сосут и дышат с первого мгновения – помнят. Или это инстинкты? Первичные. Или вторичные? Хватит философствовать и беспокоиться. Трудности надо преодолевать по мере возникновения. Их и так предостаточно. Только успевай уворачиваться.

Вдохновленные примерами акробатов и мастеров цигуна, мы с мамой решаем избавляться от страхов и управлять собственной судьбой. Самогипноз поможет нам реализовать способности, исполнить заветное желание, избавиться от вредных привычек. Мы ложимся и выключаем свет. Именно во сне доминирует деятельность подсознания, которая и поможет нам реализовать желания. Ложимся и сразу встаем. Включаем свет. У нас нет формулы. Что будем внушать? Хочу быть счастливой? Формулировка должна быть выполнена в виде приказа. Быть счастливой! И в настоящем времени. Счастлива! Инструкция по самовнушению требует, чтобы формулировки установок были достижимыми. Ждем, пока кора инициирует целенаправленное осмысленное поведение. Улыбаемся! Работает. Теперь дело повторения.

Мы снова выключаем свет и ложимся. Входим в состояние пустоты. Все расслаблено, фокус на руках. Представляем наше желание уже претворенным в жизнь. Счастлива. Уже сейчас. Прямо здесь. Верю! Бесконечно повторяя выбранную формулу, пытаемся визуализировать желаемое. Мама видит свой образ в прошлом. Элегантна, сторона и в белом. Тормоз. Никаким установкам ее не обмануть. Белое никогда не сядет как следует. Это счастье потеряно безвозвратно! Меняем белое на черное. Черное на васильковое. Входим в состояние полной беспристрастности. Засыпаем. Только бы не забыть до утра. Повторять надо, не открывая глаза, прямо в постели. Может записать на плеер. Проснулся, кнопку нажал и слушаешь. Лень. Завтра разберемся. Спим.

Мне тридцать две недели. Я вешу два килограмма двести пятьдесят граммов и прибавило еще один сантиметр. Почти требуемый рост для рождения. Белый энергоемкий жир составляет уже восемь процентов веса. Серое вещество мозга начало-таки связывать воедино сенсорные функции. Правда, это только усложнило мой процесс восприятия действительности. Он стал безвозвратно субъективным. Я обречено на вечное фильтрование реальности происходящего сквозь призму опыта, доступности и желания. Очеловечивание неизбежно. Зато мне открылся генетический механизм выживания. Всего один, но, может, есть и еще. Просто Я пока их не обнаружило. Хоть какая-то надежность в субъективности неизвестности. Я счастливо! Я живу!!! Но контроля нет!