Начало тридцать пятой недели. Кстати, доктор был прав, сейчас мне уже не перевернуться. Даже если бы захотело. Нестерпимо тесно, ноги на полную длину и то не вытянуть. И голова провалилась. Давит, как в тисках. Правда, маме стало легче дышать после моего переворота и продвижения. Все-таки Я хорошее. Забочусь о родителях. Мы семья. По научным показателям, начиная с этой недели, рождаются полностью готовые к жизни вне утробы дети. Но я не готово к выживанию в непредсказуемой среде постоянного стресса. Интуиция отказывает регулярно. Зов предков заглушает формирующийся мозг и индивидуализм. Осуществление моей мечты кажется все сложнее и дороже. Обучение человеческим подходам займет полжизни и потребует все родительские денежные накопления. Получается не познание, а приспособленчество.

Причем приспосабливаться приходится в экстремальных условиях. Ураган маминых негативных эмоций и страхов вот-вот сметет нашу семью. Я и папа прогибаемся во все стороны разом в бесконечных попытках уйти от переживаний по поводу здоровья, от страха, что не сможем выдержать родов, от паники, что не получится стать хорошей матерью. Мамино беспокойство по мелочам и беспричинные перепады настроения угнетают и вгоняют в депрессию и угрюмость. Профессионально непререкаемые заявления врача, что это нормально и временно, рассыпаются в прах и орошаются слезами. Мамины эмоции, как природное бедствие – бесконтрольны и неизбежны. Излишний вес и неуклюжесть добавляют баллов. Мама это тоже понимает. Когда ураган достигает апогея, она встает на голову – в качестве антикризисной меры.

Ладони и голова упираются в пол, ноги, согнутые в коленях, в стену. Замираем. Ждем. У мамы прилив гормонов к щитовидной железе. Я пытаюсь почувствовать разницу. Давление на мой полурезиновый череп уменьшается. Я сижу, скрестив ноги. Словно человек. Сижу по-настоящему! Здорово! Не могу удержаться и чуть толкаюсь пятками. Тело подбрасывает вверх. Не сильно. Голова тут же упирается в амнион, и меня присаживает снова. Меня вдохновляет моя попытка полета. Повторяю. Мама обхватывает меня ладонями через живот в попытке угомонить. Ей смешно. Мне смешно. Меня колышет в животе. Маму раскачивает вдоль стены от смеха. Теряем равновесие. Сползаем по стене на ковер. В позицию лежа. Теперь можно нахохотаться вдоволь! Смех как средство защиты. Интересно. Стоило маме перевернуться с головы на ноги и отсмеяться, как эмоционально гормональный ураган накрыл нас снова. С головой. Посещения доктора становятся похожи на наркотическую зависимость.

– Доктор, это правда, что даже если ребенок идет головкой, возможны сложности?

– Иногда головка обращена затылком вниз, то есть ребенок рождается личиком вверх. Это может вызывать сильные боли в пояснице во время родов. Акушерка обычно проводит сгибание и поворот головки ребенка при рождении.

– Говорят, что акушерка может использовать металлические щипцы. Они же травмируют?

– В наше время используют вакуум-экстракцию. Чашечка плотно удерживается на головке малыша за счет отрицательного давления, при потягивании увлекает ее за собой и легко снимается с головки новорожденного.

– А еще я прочитала, что с каждой схваткой приток насыщенной кислородом крови к малышу уменьшается. Что делать?

– Врач во время родов постоянно наблюдает с помощью специальных мониторов, регистрирующих показатели родовой деятельности и частоту сердечных сокращений плода. К животу роженицы прикрепляют пояс с трубками, которые улавливают сигналы сердцебиения плода. Если понадобятся более точные данные, то применим внутреннее мониторное наблюдение, прикрепив электрод к головке ребенка.

– А как мы будем знать, что он в порядке после рождения?

– К вам в родильную палату придет детский педиатр, который в первые пять минут жизни ребенка проведет оценку его состояния по шкале Апгар: характер сердечной деятельности, дыхательной активности, состояние мышечного тонуса, особенности рефлекторной возбудимости и окраски кожи.

Мы неохотно покидаем кабинет доктора. Перегревшийся мамин мозг наконец-то отказывается выискивать опасности. Ненадолго. В моем мозгу начался процесс апоптозиса. Почти апокалипсис. Параллельно размножению запущен процесс вымирания, эволюционной чистки. Я через это уже проходило, будучи еще гаметой. Тогда выжила каждая четвертая. Какова выживаемость теперь? Знание поступает отрывочно. Среди нейронов, контролирующих мышечные сокращения, гибнет половина. Критерии отбора? Неправильно образованные связи? Голодание от недостатка общения. Изгои социума. Выживших организм начинает защищать. Обертывает мембраной, как провода изоляционной лентой. Это усиливает проводимый ими сигнал, гарантируя непрерывность. Процесс продолжится все детство. Мои движения от этого постепенно становятся более точными. Координация органов чувств более четкой. Конечно, это достигается в комбинации с бесконечными повторениями и неустанными упражнениями. Так говорит доктор. А в старости начинается склероз. Оболочка нарушается, и сигнал не доходит до реципиента. Может, в мамином случае процесс уже пошел? Частично? Ее оболочки пропускают только один сигнал – опасности.

– А я буду делать кесарево.

– Но ведь это неестественно для малыша.

– Естественно это у животных. А я – человек, существо разумное. Мне надо как удобно. Ни боли, ни хлопот. Ни себе, ни малышу.

– Но ведь его врачи соглашаются делать только в случаях крайней необходимости?

– Всегда можно договориться! Вы же не наивная восемнадцатилетняя девочка.

Моя сорокалетняя мама, поддавшись на примитивную провокацию, как восемнадцатилетняя девочка, мчится обратно к врачу. Теряющий терпение доктор красочно описывает проводимый при кесаревом сечении глубокий разрез кожных покровов брюшной стенки и матки, вскрытие плодного пузыря и извлечение ребенка, накладывание жгутов и послойное восстановление целостности передней брюшной стенки. Свистящим шепотом зловеще перечисляет все возможные осложнения: инфекция, кровотечение, шок при большой кровопотере, возможность тромбов, травмирование соседних органов, возможность развития респираторного дистресс-синдрома или гиалиново-мембранной болезни. Мама, зеленея, кивает головой, едва сдерживая тошноту.

В мамино сознание, помутненное ужасами операционного вмешательства, врывается хирургический передвижной операционный стол, накрытый серой застиранной простыней. На нем едва различимо детское пятидесятисантиметровое тельце. Оно накрыто стеклянным колпаком, к которому со всех сторон подключены гофрированные трубы, идущие от обшарпанных красных баллонов кислорода ростом с человека. Это респираторные системы кислородной терапии или искусственной вентиляции легких, призванные сохранить мне жизнь. Приближается врач в голубом халате и шапочке. Лицо закрыто марлевой повязкой. В руках огромный шприц. В нем – искусственный сурфактант. Стеклянный колпак откидывается, и доктор со всего размаха пронзает хилую грудку массивной иглой. Это должно помочь мне сразу начать дышать самостоятельно. Но не помогает. Помогает маме. Кесареву – нет. Мы спасены.

Возбужденное ужасами маминого разыгравшегося воображения, Я словно наяву вижу, как эти самые легкие раскроются в моем первом крике, возвещающем о появлении на свет. Каково мое первое послание миру? О чем оно? Громогласный протест против только что произведенного насилия? Предупреждение другим эмбрионам мира о предстоящем им ужасающем шоке болевых скручиваний и сжатий? Победоносное провозглашение о первой настоящей победе – прорыве в жизнь? Благодарность? Предвосхищение конца? Страх последствий? Приветствие? И почему новорожденный впадает в самый глубокий сон в своей жизни сразу после рождения?

В маминых глазах мелькают деревья. За ними красный кирпичный забор, отгораживающий белые виллы от шоссе. Это компаунд для экспатов. Один из многих. За ним следующий. Деревья продолжают мелькать. Вдоль них тянется тротуар. На обочине лежит мотоцикл. Возле него человек. Мама вскрикивает и требует остановиться. Наша машина тормозит и начинает медленно подавать назад. Мама опускает дверное стекло. Человек оказывается женщиной. Рядом с ней валяются шлем и ботинок. Приподнявшись на локте, она безуспешно пытается вытащить застрявшую под упавшим мотоциклом ногу. Закусывает губу. Упирается свободной рукой в сиденье мотоцикла. Зажмуривает глаза и пытается снова. Рядом три китайца. Шум машин заглушают каркающие реплики.

Мамины глаза встречаются с глазами водителя. Ни на его лице, ни в глазах сочувствия нет. Есть укор. Он мысленно называет маму наивной иностранкой. Ему очевидно, что за окном разыгрывается спектакль. Женщину и мотоцикл уложили на тротуар специально. Выскочившую из машины дурочку тут же обвинят в том, что это ее машина сбила женщину. Начнут требовать денег или оплаты госпитальных счетов. Обкатанная схема. На днях даже в газете писали. Только там иностранке повезло. Инцидент инсценировали прямо под дорожной камерой. Да и упрямая она оказалась, дошла до суда. Обычно такие суды всегда в пользу местного населения разрешаются, а тут всплыло неожиданное доказательство. Фильм, заснятый дорожной камерой. Шума много было. Но, видно, ушей нашей мамы он не достиг. Опустив глаза и тяжело вздохнув, водитель открывает дверь.

Мама подбегает к женщине, пытается помочь той подняться. Мешает живот. Она вспоминает, что беременна. Оглядывает просящим помощи взглядом скучковавшихся китайцев. Помявшись, они нехотя подходят ближе. Один пытается приподнять за руль мотоцикл. Второй помогает пострадавшей встать. Одной рукой. В другой у него черный портфель. Мама, не раздумывая, протягивает руку, чтобы, взяв у китайца портфель, освободить его руки для помощи. Китаец отскакивает назад и прижимает сумку к груди. В его глазах испуг. Он видит коварную иностранку, пытающуюся выкрасть его собственность под предлогом помощи. Мама замирает на секунду и разражается заразительным смехом. Обстановка разряжается. Улыбаются все.

Мы опять едем в клинику. Правда, на этот раз не к доктору. Вернее, к доктору едем не мы. Мы транспортируем пострадавшую. Она полулежит на переднем сиденье, вытянув несгибающуюся ногу. У мамы на коленях красный шлем и пыльный рюкзак. В правой руке левый стоптанный ботинок, заботливо подобранный с тротуара. Женщина монотонно рассказывает, как пыталась притормозить на светофоре, почувствовала резкий толчок и оказалась на тротуаре, придавленная собственным мотоциклом. Виновник происшествия не задержался, да она его и не видела. Мы везем ее на осмотр убедиться, что нет перелома или еще чего похуже. Машина останавливается. Женщину аккуратно перегружают в кресло-каталку. Мама вкладывает в руку пострадавшей обрывок бумажки с номером своего телефона и просит позвонить, если понадобится помощь. Наш водитель с облегчением отдает ботинок, шлем и рюкзак санитару. Маме хочется вымыть руки. Водителю тоже. Мы в третий раз за день отъезжаем от клиники.

Долгожданный покой. Ноющая спина самообезболивается, распластавшись по спинке сиденья. Мама закрывает глаза, стараясь зафиксировать глазные яблоки поднятыми вверх на пятнадцать сантиметров. Она прочитала, что на этом уровне посылаются положительные настройки мозгу на стремление и достижение желаемого. Это также помогает задействовать ресурсы правого полушария и, переключив частоту колебаний мозга в режиме «альфа», связаться с бессознательным. Я копирую маму. Глаза, мозг, доступ к бессознательному. Осуществление мечты. Войдя в квартиру, мы, не снимая туфель, отправляемся на кухню. Мама наливает в стакан воду. Минеральную с газом, без газа и кипяченую из чайника. Зажигаем свечу и смотрим на себя в зеркало. Синяки под глазами есть, но не яркие. Морщин не прибавилось. Волосы лежат хорошо. Берем стакан левой рукой и произносим: «Я верю, я чувствую, я знаю – у меня благополучно и своевременно родится здоровый ребенок». Повторяем фразу в течение пяти минут, залпом выпиваем воду и задуваем свечу. Бессознательное затуманивает остатки рассудка. Мне не смешно. Я ее понимаю. Я знаю, как изматывает бесконечность ожидания мечты. Сомнения и беспокойство отбирают последние силы.

Единственным голосом разума в сюрреализме донашивания нашей беременности остается папа. Каким чудом ему это удается, мне непонятно. А, может, он просто сосредоточен на главном – практической подготовке к рождению дочери. Он подробно объясняет маме и водителю логистический план действий. Начиная со следующей недели, мы переходим на активный режим ожидания. Папа откладывает все командировки. С водителя берется клятвенное обещание держать мобильный телефон ночью рядом с подушкой. Расстояние между нашими домами всего десять минут, а такси еще найти надо, особенно если роды начнутся ночью. Если днем, то водитель тут же мчится по маминым указаниям и сообщает папе звонком или текстом, что и где. На маму в этой ситуации полагаться нельзя. Папа сам доберется. Раздав ценные указания, папа собирает сумку в роддом. Мне и маме.

– Ты ведь не оставишь нас одних на ночь в роддоме, милый?

– Дорогая, но мне ведь утром на работу.

– Как же я буду с ней одна?

– Вокруг медсестры и врачи дежурят круглосуточно.

– Они чужие!

– Хорошо, докладываю в сумку носки, трусы и чистую рубашку.

Мне тридцать пять недель. Мой рост сорок четыре с половиной сантиметра, и вешу Я почти три кило. Я ежедневно набираю по тридцать граммов жира. Готовлюсь к внеутробным колебаниям температуры. Моя нервная система тоже готовится к стрессам и напряжениям родов и адаптации. Мои нервы уже практически совсем покрыты миелиновой защитной оболочкой, а мамины оголяются до предела. Нас преследуют безосновательные страхи. К счастью, среди нас есть-таки один полноценный человек. Папа не оставит нас в одиночестве. Я вполне готово к появлению на свет. Однако это еще не означает, что Я перестало расти и развиваться.