Начало четвертой недели из отведенных мне на преобразование в человека. Я вступило в период органогенеза. Мои три слоя развиваются в зачатки основных человеческих органов. Главный риск в это время – приобретение дефектов, вызываемых внешними факторами. Никаких наркотиков, лекарств и прочих токсинов. Никакого алкоголя и никотина! Несправедливо! Неблагородно. Но временно, а значит поправимо. Никаких стрессов. Не трясти, не обижать. А они мне – нежеланный ребенок! Можно сказать, подкидыш. Сами себе меня и подкинули. Я их об этом не просило! Их конкретно – не просило. Я желало стать человеком, а не их нежеланным ребенком. Дорогие родители, хотите ли, не хотите ли, а Я расту и развиваюсь, пока меня не абортировали. Меня так просто не остановить. Я двигаюсь вперед!

Но покоя нет! Уверенности нет! Есть нечто, не поддающееся материализации. Это нечто заставляет мое сердце пропускать ритм. Не позволяет мне сосредоточиться на развитии. Оно все время рядом. Неотступно вокруг меня. У меня словно появился еще один слой. Мой эктодерм, мезодерм и эндодерм завернули в фольгу. Она накапливает жар и плавит внутренности. Новая часть меня – навязчива и нерациональна. Мне неудобно. Я ощущаю дискомфорт. Я ощущаю? Или хочу ощущать? Я знаю, что ощущение подразумевает развитый мозг и нервную систему, а не пузырьки вместо головы у гусеницы. Однако если это не чувство, то что? Так чувствуется обида. Боль быть отверженным, нежеланным, обузой. Она раздирает, словно ссадина от падения. Мои попытки не думать или объяснить поведение родителей действуют как прижигание йодом. И некому даже подуть. От этого становится еще обиднее.

Видели бы меня мои родители. Трепетно-беспомощное. Беспричинно обиженное, бедное сердечко, выступающее из тела гусеницы. Малюсенький пульсирующий бугорок, аритмично сжимаемый обидой. Уверено, их сердце сократилось бы в унисон с моим. Выжало бы из их голов беспощадные мысли о моем уничтожении. Заполнилось бы жалостью и любовью. А эти крошечные конечности, вылупляющиеся из моего червячкового тельца-кокона. Открылись жаберные щели и фильтруют окружающую меня жидкую среду. Позже их функциональное место заменит легочная ткань, а пока они мне необходимы. Пульсирующее сердечко, крошечные конечности, голова акваланг, хвост колечком, жаберные щели. О-о-о! Пожалуй, все же хорошо, что они меня не видят. Над моим внешним видом еще предстоит поработать, прежде чем его можно будет демонстрировать. Хватит рассусоливать. За дело!

– Мне же уже за сорок! Какой кошмар! Живи я в восьмидесятых – повесили бы ярлык «старородящая» уже в тридцать.

– В наши дни один из семи детей рождается у женщины за тридцать. Почему?

Мама разговаривает сама с собой? Шок от беременности вызвал раздвоение личности? Какая хрупкая нервная система. А если мне по наследству достанется?

– Почему, доктор?

– Зрелые женщины ощущают себя более готовыми к тому, чтобы иметь детей, потому что у них есть чувство полноты жизни, самореализации.

Все в порядке. Это мама просто с доктором разговаривает.

– Доктор, но ведь возможность забеременеть падает на пятьдесят процентов после тридцати пяти и на девяносто после сорока. С тридцати пяти лет – пременопауза.

– Но вы же забеременели – а значит, у вас в организме все в порядке.

– Я десять лет до этого забеременеть не могла. Говорили – переизбыток стресса.

– Переизбыток кортизола, должно быть. В таких случаях мы обычно прописываем дексаметазон и покой. Длительный отпуск или путешествие.

– Рок судьбы! Так это все из-за того, что я с работы ушла?

– Важно, что по результатам анализов ваша беременность развивается нормально.

– Теперь-то проблемы только начинаются. Я читала, что возраст женщины сильно увеличивает шансы аномалий. Выкидыш, внематочная беременность, мертворождение.

– Статистически к сорока у многих развиваются гипертония, диабет, опухоли. У вас ничего. Даже хорионический гонадотропин, отвечающий за сохранение и правильное развитие беременности, у вас в норме, что действительно редкость.

– Риск родить ребенка с синдромом Дауна после сорока увеличивается от одного из четырехсот до одного из ста девяти. А прочие генетические отклонения…

– Современной наукой разработан целый ряд генетических тестов, позволяющих выявить эту опасность на очень ранних сроках.

– Почти половина беременностей у женщин старше сорока заканчивается выкидышем. Это же официально опубликованные данные. В Интернете!

Воображение моей мамы примитивно-логическому утешению не поддается. В ее голову, стеная, вползают исковерканные жизни. Шуршат многочисленными уродливыми конечностями, шипят раздвоенными головами, шелестят вибрирующими крыловидными складками на шее. А посреди всей этой мерзости розовые пухлые ступни спящего младенца, высунувшиеся из-под одеялка. Мама с отвращением расталкивает монстров и подхватывает малыша на руки. Одеяло спадает и обнажает крохотное тельце. Младенец – русалка. На конце хвоста пухлые ступни. Младенец дико хохочет, неестественно широко разевая рот. Верхняя губа не выдерживает напряжения и лопается. Разрывается ровно посередине. Мама в ужасе отдергивает руки и бездыханно следит за падением. Видение исчезает, не разбившись. Растворяется. Жалость и дым щиплют глаза.

Моя новоприобретенная чувственная оболочка металлическим панцирем сковывает мое тельце, накаляясь в мамином воображении, как в домне. Она в меня вплавляется. Я пытаюсь спастись бегством. Рационализирую картинки с помощью знания. Расщелина губы – типичные признаки синдрома Патау, непропорционально маленькая голова – синдром Эдвардса, короткая шея с избытком кожи и крыловидными складками – болезнь Тернера. Плоское лицо и короткие конечности – синдром Дауна. Однако вопреки логическим доводам мои почковидные конечности саднит. Мою пузырчатую голову саднит. Мое трубчатое тело – сплошная ссадина. Мамино разгулявшееся воображение по-садистски неторопливо, но неотступно поливает мои ссадины спиртом.

Я слушаю мамины мысли и впервые жалею, что не могу не слышать. Ну почему Я не как моя мама? Она же не слышит, что думаю Я или папа. Счастливая! Нет, Я на такие экстремальные уродства не соглашалось. В мечты пережить человеческий опыт и испытать его ощущения не входило погибнуть, не родившись, или провести жизнь полуовощем. Я рискнуло стать человеком, а не выкидышем или дауном. Придет же в голову надумать такое про своего еще не родившегося малыша! Мамаша – что вы делаете? Мысль материальна! И вы со всей безумной и бездумной силой дубасите свое такое беззащитное и хрупкое яйцо. Прекратите это хулиганство и думайте о прекрасном. Вот бы чисто по-человечески взять и заткнуть уши! Если б они только у меня были!

– Не допущу! Мой ребенок не родится уродом!

Ну, наконец-то! Первые умные слова за мое шестинедельное существование.

Но генотип – это еще не фенотип! Я знаю, что геном человека – это совокупность наследственного материала, состоящая из 23 пар хромосом. Структурные и числовые отклонения хромосом определяют врожденные пороки развития. Дополнительная тринадцатая – Патау, восемнадцатая – Эдвардса, двадцать первая – Дауна. Нехватка X-хромосомы – синдром Тернера. Однако синдром Тернера встречается только у плодов женского пола. А ген облысения работает только у мужчин. Генотип – наследственная основа, задает не конкретное проявление, а пределы, в которых может варьировать тот или иной признак. К тому же одни гены могут подавлять проявление других. Правда, могут и усиливать. Негомологичные гены. То, какие из них проявятся и как, называется фенотипом. Проще говоря, даже если в генотипе заложено уродство, ты можешь уродом не быть. В зависимости от внутренней и внешней среды развития и, конечно, удачи.

Мои гены громогласно призывают меня сохранять спокойствие. Словно опыт поколений предков заложил во мне стойкий иммунитет к панической нервозности и визуальным атакам ужасов генетических уродств. Слепую веру в хорошее. В отсутствие уродств. Особенно сейчас, когда моя нервная система развивается. На всем протяжении моего тельца скручивается засыхающим листом нервная трубка. Это нервные валики, приподнимаясь, образуют желобок. Замыкание переднего, т. е. головного участка слегка задерживается, поскольку в этой области валики более широкие. Конусообразная трубка получается пока. Быть ей моим спинным мозгом. Не спеша. Даже если маме за сорок. Даже если какой-нибудь мой предок подмешал в генотип уродств. Установка на удачу! Спокойствие и приятное времяпровождение.

Мои родители восстанавливают спокойствие с помощью телевизора. Перечислив все опасности моего развития и жертвы, которые им придется положить на алтарь моего рождения, оба родителя успокаиваются, уставившись в экран. Наконец-то мы все трое мыслим в унисон. Начало положено. Мы ожидаем хорошего. Трепещет пламя свечей. Разливается аромат корицы. Папа потягивает портвейн. Мама – чай из чабреца. Каждый согревает душу, следуя национальным традициям. Папа – по-английски, мама – по-русски. Я по-зародышевски присосалось к желточному мешочку. Мама доверчиво прижалась к папиному плечу. Папина рука обнимает ее, защищая от всех превратностей мира. Мы смотрим кино. Родители по телевизору, а Я – в их мыслях. В кино тоже все хорошо. Любовь. Роман. Красиво. Тепло.

Внезапно героиня впадает в кому. Она все еще любима, но уже обуза. Ее жаль, но хочется прекратить страдания. Безнадежность и бесконечность мучений угнетает, а жизнь должна продолжаться. Жизнь – движение вперед. Болезнь, беспомощность, уродство – досадный тормоз. Герой изо всех сил маскирует правду. Любовь обращается в унизительную жалость. Роман – в замаскированное приличием ожидание конца и приторно-ложные обещания счастья. Красоту замещает безобразность физических страданий разлагающегося заживо естества. Врачи предлагают герою отключить искусственную поддержку, но он призывает верить в лучшее. Слезы ручьем. Родители в возмущении. Я не верю мыслям родителей.

Бр-р-р! Спазм! Я в проруби. Беспощадные папины эпитеты загоняют меня все глубже под лед. Несчастный слабак, бесхребетный рохля, бесполезный романтик, безответственный тюфяк. Папа не понимает, осуждает и презирает. С его точки зрения забота о ближнем выражается не в бесконечных объятиях и поцелуях, не в слезах и романтических соплях. Забота – это принятие решений и действие. Особенно когда любимый человек страдает. Он бы без сомнений перекрыл кислород героине в коме. Принял бы на себя ответственность. Оглушенное папиной безжалостностью, Я пытаюсь убедить себя, что это просто бравада. Подавляет собственную сентиментальность слепой агрессией. Споткнулся на «фундаментальной ошибке атрибуции». Я знаю, что причины своих поступков люди склонны приписывать особенностям ситуации, а причины поступков других – их личным особенностям. И папа такой. Никого бы он на самом деле не убил. Орошал бы горькими слезами любимое лицо.

Иллюзорно оправдав и восстановив человечность папы, Я с надеждой бросаюсь отогреться сочувствием к маме. Размечталось! Ее сознание заполонено стенающими уродцами. Только теперь они молят об избавлении. От мук душевных и телесных. Все в слезах. Все в слезах. Мама спешит на помощь, крепко сжимая обеими руками рукоять сверкающего меча ответственности. Она поднимает его над головой, прищуривает глаза, глубоко вдыхает и, со свистом рассекая воздух, принимается за спасение страждущих. Внезапно перед ней я. У меня нет очертаний. Она меня не видит. Она знает, что Я здесь. Прямо перед ней. Я – урод. Я – урод в будущем. Меня ждут насмешки, неприятие, боль. Меч на секунду замирает в ее руках. Но только на секунду. В моей семье сердоболию и жалости места нет. Мое превращение в айсберг завершено. Я – сентиментальный артефакт.

Сто-о-оп! Я знаю, что забота – это комплекс действий, осуществляемый по отношению к какому-либо существу или предмету, нацеленные на его благополучие. Важно, что в любом случае заботящийся выполняет действия, необходимые получателю заботы. Но каким образом мне необходимо уничтожение? Очень запутано. Я знаю, забота способна ослеплять. Может, это про ответственность? По определению это специфическая для зрелой личности форма саморегуляции и самодетерминации, выражающаяся в осознании себя как причины совершаемых поступков. Это готовность выступать причиной изменений или противодействия изменениям в рамках этических норм на благо себя и окружающих. Опять приходим туда же. Где оно, мое благо? Я же – окружающий! Почему у моих родителей забота и ответственность сводятся к экзекуции предмета?

А что, если предмет, т. е. Я, все же урод? Генетика – процесс необратимый. Уговорам и утешениям не поддается. Что заложено, то и положено. Что скрывает мой генный код? На конце моего тела-трубки уже не три пузырька, а пять. К мозговым добавляются выпученные хрусталики моих формирующихся глазок. Это если генетика правильная. А если нет? А если дополнительные головы растут? И ничего не поделать. И не увидеть даже, пока не дозреет. А-а-а! У меня синдром Эдвардса, Тернера, Патау. Все сразу. В одном несчастном яйце. Это Я – человек-бублик, у которого шейный отдел позвоночника прирос к поясничному. Я поджимаю под себя сросшиеся хвостом ножки и подсовываю под них четырехпалые ладони. Спрятаться некуда. Я – в середине брезгливо любопытствующей толпы. Меня не хотят родители. Никто не хочет. Я само себя не хочу.

* * *

Мне четыре недели. Мой организм в самом разгаре эмбриональной стадии формирования, однако выгляжу я как головастик. Уже не рыба, но еще не человек. До почетного титула плода мне еще пять недель. Закладывается основа скелетной, мышечной, кровеносной, пищеварительной, эндокринной, нервной и дыхательной систем. Появляются печень, поджелудочная железа и легкие. В области желудка образуется первая петля кишечника. По мне циркулирует кровь. Обратная сторона моего скоропалительного роста – исключительная уязвимость с высокими показателями заболеваемости и смертности. Статистика еще более омрачается грозящим мне убийством из гипертрофированного чувства заботы и ответственности моих родителей!