Глава первая

1

Запыленный «студебеккер» въехал во двор крестьянской усадьбы, огороженной плетнем.

Капитан Назаров легко выпрыгнул из кабины.

Огненно-рыжий, с лохматыми сильно выцветшими на солнце бровями, очень подвижными на резко очерченном лице, он запоминался сразу. Капитан потер пальцами лоб над правой бровью, нахлобучил фуражку на рыжие свои проволочной жесткости волосы и стал отряхиваться от дорожной пыли. Делал он это старательно, ловко: крупные его ладони вмиг охлопали одежду, и весь он будто посветлел. Поднял глаза на новичков, все еще сидевших в кузове.

— Что глаза таращите? Никак оробели?

— Да что вы, товарищ гвардии капитан! — бойко отозвался шофер, должно быть завзятый весельчак. — Размышляют, как строить оборону на случай, если по нас через плетень ударят немцы.

— А ты немцев-то в глаза когда-нибудь видел? — глуховато спросил Сурин. — Наверное, пленных смотрел, да и то из окошка автомобиля.

Водитель растерянно пробормотал:

— Да я что… Я и в окошко их не видел. Больно надо на них глядеть.

Новички смеялись. Вместе с ними и капитан. Смеясь, он с ироническим сочувствием наблюдал за пунцовым от смущения водителем.

— Вот так-то, брат Акиншин, — сказал он. — Не ведаешь, не гадаешь, где нос потеряешь.

Водитель с ожесточением похлопал себя пилоткой по брюкам, по гимнастерке и срывающимся голосом заговорил:

— Вы вот смеетесь надо мной, товарищ гвардии капитан. А кто обещал взять меня к себе в батарею водителем на установку?

— Правильно, я обещал.

— Чесать языком я не мастак, а уж машину знаю как свои пять пальцев.

— Ладно, не хорохорься. Знаем, чем рискуешь, когда мины возишь. Под бомбежкой сколько раз бывал?

— Сколько? Да разве можно сосчитать?

— Слыхали? — Капитан взглянул на новичков, большим пальцем через плечо указывая на водителя. — А теперь спускайтесь. Разомнитесь малость и ждите меня.

Один за другим солдаты перемахивали через борт «студебеккера».

Чулков начал спускаться тяжело, неуверенно. Заметив пристальный взгляд капитана, оттолкнулся от ската, спрыгнул на землю. В затылке остро резануло, в глазах поплыли круги. Со сдавленным стоном стал заваливаться на сторону. Водитель подхватил его.

— Ты это… что… что? — испуганно заговорил он, усаживая Дениса на подножку.

— Ничего… Сейчас пройдет, — пробормотал тот. Крепко зажмурил глаза, посидел так, открыл их. Увидел близко лицо Назарова.

Капитан выпрямился, одернул гимнастерку.

— Да, рановато ты умотал из госпиталя. Никуда не расходиться. Привести себя в порядок. Колодец во дворе. — Слегка встряхнул Чулкова за плечо. — Хвост держать пистолетом, сержант!

2

Умывшись у колодца, новички слонялись по двору, не зная, чем занять себя. Узнать бы, где находятся. Но задавать вопросы было некому. Волей-неволей приходилось ждать.

Перевалило за полдень. Октябрьское солнце пригревало не по-осеннему.

Николай Сурин выглянул за калитку. Постояв с минуту, возвратился.

— Какие-то штукенции под брезентом стоят в укрытии, — сообщил он. — На «студебеккерах». Похожи на «катюши».

— Не врешь? — Не дождавшись ответа, Сергей, парень жилистый, высокий и потому сутуловатый, решительно направился к калитке. За ним устремились все. — Где они?

— Да вот же. — Сурин показал в направлении усадеб, от которых остались три печные трубы. — В саду. Зелеными ветками прикрыты.

Увидел машины и Чулков. В окопах, похожих на противотанковые эскарпы, стояли замаскированные автомашины, радиаторами они упирались в стену окопа. Вместо кузовов невысоко над уровнем земли торчали слегка наклоненные плоскости, укрытые брезентом и ветками с подвившими листьями.

Рядом прохаживался часовой. Заметив незнакомых солдат, он остановился, рывком сбросил с плеча автомат ППШ и заспешил к самодельному столику. Подошел, взял телефонную трубку.

— О нас докладывает, — усмехнулся Сергей. — Видал, какой прыткий!

— А если приказ? — возразил Чулков. — Потопали отсюда.

Они гуськом направились к своей машине. Но путь им преградил незнакомый старшина.

— Любопытствуем, гвардия? — весело спросил он и представился: — Гвардии старшина Колесников. Могу гарантировать: в ближайшем обозримом будущем эту штуку, — кивок в сторону таинственных механизмов, — сами станете по частям разбирать.

— Поскорее бы, — отозвался Чулков. — От скуки, говорят, мухи дохнут, а уж люди…

— Приказано накормить вас. Становись! Сержант, на правый фланг. Смирно! Напр-ра-во! Шагом марш!

Пересекли улицу, вошли в обширный двор. Под ветлой стояла походная кухня. Прикорнув в тени, дремал повар. Увидев новичков, он, как курица спросонья, поморгал покрасневшими от хронического недосыпания глазами и бодро вскочил.

— Чего так долго морили новеньких, Валентин? — упрекнул старшину.

У Колесникова глаза были такими же красными, уставшими, как и у повара. Он бросил пилотку на стол и принялся свирепо растирать лицо ладонью.

— Умылся бы вон, — кивнул повар на рукомойник, орудуя около походной кухни. — Так нос на сторону своротишь.

Старшина засучил рукава и начал умываться. Сквозь стук рукомойника прорывались его слова:

— Обстановочка, Макар, складывается — будь здоров. Голова идет кругом.

— Бросок?

— С коровий носок. Много будешь знать, быстро состаришься. У орлов, глянь-ка, животы к позвоночнику прилипли.

Он говорил и энергично вытирался льняным полотенцем, расшитым петушками.

— Ну? — повар округлил глаза. — Ай-яй-яй! Нехорошо так с гостями.

Повесив на место полотенце, старшина раскатал и застегнул рукава и пошел к воротам.

Повар подал обед. И украинский борщ, и «шрапнель» — перловка с кусками свинины — были горячими, свежими, хотя обеденное время прошло. Особенно отменным оказался наваристый борщ с помидорами, с поджаренным луком, со шкварками, фасолью и красным перцем. Николай одним духом опустошил котелок.

— Никак еще бы не отказался? — обрадовался повар. Было ему лет двадцать пять. Чувствовалось, что он добродушен, разговорчив и решительно не похож на недоступных войсковых поваров. Заметив, как Сурин нерешительно пожал плечами, повар схватился за черпак.

— Не стесняйтесь. Набивай животы, гвардия! Вот-вот кончится золотое времечко.

Денис из желания не отстать от товарищей уплетал за обе щеки. Но быстро насытился — и трети котелка не одолел. Еще меньше съел каши. Повар укоризненно сказал:

— Э-э, сержант, так дело не пойдет. У нас часть гвардейская и кормят по-гвардейски, от пуза.

Захватив котелок, Сурин направился к кухне, по дороге что-то шепнул повару. Тот, торопясь, опрокинул в его котелок два черпака и юркнул в дом. Возвратившись, он выложил из фартука маленькую золотистую дыньку, кусок ветчины и пять яблок. Из широкого кармана осторожно извлек пергамент и мягкими округлыми жестами развернул его. На столе появился кусок невыкачанной соты с пол-ладони величиной.

— Товарищ гвардии сержант, разрешите мне угостить вас, — радушно и весело обратился он к Чулкову. — Ваш товарищ мне тут кое-что поведал. А звать меня Макаром. По фамилии Дергач. Гвардии ефрейтор. Вот, угощайтесь, товарищ гвардии сержант. Ветчина и мед — это уж вам персонально.

— Неудобно как-то, — смутился Чулков.

— Неудобно штыком водку пить, — не уступал Дергач. — У меня батька хохол, потому я, доложу вам, не приведи бог какой упрямый. Так что прошу съесть при мне, иначе не отстану.

— Во дает! — одобрительно отозвался Сурин. — Были бы везде такие повара! Житуха!

— Ешьте, ешьте… — Повар наклонился к Чулкову. — Как вас зовут?

— Денисом. Чулков Денис.

— Ого, значит, тезка гусару Денису Давыдову. Тот от еды не отказывался. От выпивки, правда, тоже… — Балагуря, Макар нарезал на дощечке ветчину кусочками, придвинул к Чулкову. — И каравай, как пампушка, гляньте-ка…

Действительно, даже после борща и каши ветчина с белым хлебом показалась царским угощением. Денис мигнул Николаю: «Бери», тот похлопал по животу: «Некуда!»

Пока Чулков управлялся с ветчиной и медом, Сурин принялся расспрашивать повара, в какую часть они попали.

— Это как же так вам никто не объявил! — изумился Дергач.

— Сказали — на месте обо всем узнаете.

Повар подумал, подумал и махнул рукой.

— Семь бед — один ответ. Медом не корми, а дай похвастаться. — Макар уселся за стол напротив новичков. — Часть у нас гвардейская, ГМЧ сокращенно. Гвардейская минометная часть. РС, то есть реактивные снаряды, а проще, «катюши».

— Ну, что я говорил! — победно воскликнул Николай. — А вы: не возьмут, нос не дорос. Как-будто здесь шестипалые и о двух головах.

Во дворе появился майор медицинской службы в сопровождении старшины Колесникова. Майор был так тощ, что обмундирование висело на нем, как на вешалке. Маленькие черные, проницательно-умные глаза и очень тонкий, длинноватый нос делали его похожим на птицу. Он водил носом туда-сюда, словно принюхиваясь.

Новички вскочили, вытянулись.

— Так-так! А ну из-за стола сюда! — Майор прошелся перед шеренгой. — Я майор медицинской службы Куренков. Буду вас осматривать. Старшина, беги к Назарову, возьми на них документы.

Колесников убежал. Майор еще раз прошелся вдоль шеренги.

— У вас действительно у всех среднее образование?

— Так точно! — в один голос отозвалась шеренга.

— Вы потише, попроще. Будем делать медосмотр, а не строевой заниматься. Вообще, присядьте. — Уселись на скамью спинами к столу. — Я слышал… Закончили офицерское училище и на форсирование?

— Прошли шестимесячную программу училища, — уточнил Сурин.

— Должен вам сообщить, друзья, что вы сейчас вливаетесь в артиллерийскую часть особого назначения. И все-таки не задирайте нос перед пехотой. Это она форсировала Днепр… — Майор встал. — Вот, кстати, и старшина… Ну! Кто хочет первым?

Сурин сделал шаг вперед.

— Разрешите?

— Прошу вас за мной.

Пока шел медосмотр, Дергач дал Чулкову несколько полезных советов. Если майор начнет настаивать на госпитализации, то Чулков должен твердить одно: хочу остаться в части, на людях, мол, скорей окрепну.

— Проси поначалу посильное дело. Чем командовал при форсировании?

— Штурмовым подразделением.

— В случае беды прямым ходом к батарейному. Понял?

Чулков с признательностью пожал руку повару. Первый раз видит, а будто о близком заботится.

Майор даже присвистнул, когда осмотрел Дениса.

— Это же… Это безобразие! Вас надо в госпиталь! У вас руки трясутся. Нервы ни к черту. Вы… вы похожи на разобранный дизель. Это вы понимаете?

— Я, товарищ гвардии майор, понимаю одно: воевал и воевать буду. Мое выздоровление зависит от меня, от стремления выздороветь во что бы то ни стало. На деле убедился. Я ведь даже ходить не мог. А сейчас? Нервы можно и в кулаке держать.

— Это совершенно правильно. Но травма, травма!..

— Конечно, травма… Нелегкая штука. Но выдержу, если поможете, на месте.

— Разумеется, приложим все силы, чтобы вернуть вас в строй. Но сейчас, в данную минуту, я не вижу, так сказать, места применения… Куда и как вас?.. — медик развел руками.

— Товарищ гвардии майор, — Чулков прижал обе руки к гулко бухающему сердцу. — Все в данную минуту зависит от вас лично. Не говорите всего капитану Назарову, а уж я… я постараюсь.

3

Сразу после ужина старшина Колесников повел новичков в дивизион.

— Куда вы нас? — спросил Чулков.

— Спросите лучше зачем. Промывать мозги новичкам будут. А вас всего восемнадцать гавриков собралось.

— А кто? — поинтересовался Николай.

— Промывать-то? Кому поручат. Может, замполит, подполковник Виноградов, но лучше, если капитан Назаров. Интересно рассказывает.

Во дворе усадьбы их поджидали остальные новички. Все они были как на подбор: высокие, плечистые, физически развитые, и, судя по медалям, не раз побывали в боях. У одного сержанта Денис увидел новенький орден Красного Знамени.

Капитан Назаров глазами указал новичкам на плетеные кошелки, перевернутые вверх дном. Уселись на них.

— Беседа будет короткая. Предварительная, — начал Назаров. — Все вы в какой-то степени знакомы с артиллерией, минометами. Это обычное оружие. Гвардейских минометов, которыми нас вооружила страна, не имеет ни одна армия мира. Это самое грозное оружие. Фашисты дорого бы дали, чтобы овладеть тайной реактивных снарядов. Каждый из вас должен строжайше блюсти военную тайну. Об этом с вами еще особо будут говорить с каждым в отдельности. А сейчас проникнитесь гордостью, что всем вам оказана честь служить в гвардейском минометном полку, бить врага ракетами, принципиально новым, еще не виданным оружием. Сообщу вам самые общие сведения. Отечественная наша наука ракетами начала заниматься чуть ли не с семнадцатого века. Самый богатый вклад в основы ракетостроения вложили русские ученые, сначала Константинов, потом Циолковский. Советские ученые — имена их пока что до поры до времени будут держаться в секрете — и разработали, и сконструировали боевые установки, а конкретно — БМ-13, или, проще, — М-13.

— А что означают буквы и цифры? — нетерпеливо спросил кто-то.

Назаров понимающе улыбнулся, ответил:

— Расшифровка проста. Боевая машина калибра сто тридцать два миллиметра. Есть и другие установки — М-8, М-30.

Рассказ длился около двадцати минут. Каждое слово для новичков оказывалось откровением. Как выяснилось, капитан Назаров лично был знаком с первым командиром отдельной экспериментальной батареи реактивной артиллерии Резерва Верховного Главнокомандования капитаном Иваном Андреевичем Флеровым. Под его командованием семь установок БМ-13 дали первый залп по скоплению фашистов на станции Орша 14 июля 1941 года. За первым залпом последовал второй, а потом и третий. По донесениям нашей разведки, триста тридцать шесть ракет, обрушившихся на головы ошеломленных гитлеровцев, вызвали ужасающую панику. Станция была забита эшелонами с живой силой и техникой. Все рушилось и горело. От пережитого ужаса десятки солдат сошли с ума. Фашисты вывезли со станции три эшелона с убитыми и ранеными. Вывезти что-либо из техники немцы не могли: все машины и механизмы были или разбиты, или сгорели.

Велик был материальный ущерб, но куда большим оказался для гитлеровского командования ущерб моральный. Наступление на этом участке фронта было сорвано. В Берлине всполошились. Из гитлеровского генерального штаба в войска спешно поступила директива.

Назаров достал из планшета блокнот, полистал его и стал читать:

— Вот некоторые строки. «Русские имеют автоматическую многоствольную огнеметную пушку… Выстрел производится электричеством… О каждом появлении этих орудий доносить генералу, командующему химическими войсками при верховном командовании в тот же день». Таких предписаний было много. Фашистская разведка бросилась на поиски нового оружия, но у нее ничего не получилось. И все-таки геббельсовская пропаганда пошла на грубый подлог. Однажды появилось громогласное сообщение: «Русские сверхсекретные орудия в наших руках». И даже снимок опубликовали. Я сам видел этот снимок. Направляющих на нем не два ряда, как на самом деле, а три и не на шестнадцать ракет, а на двадцать четыре. Со страху фашисты могли бы поместить на фанере и сорок ракет.

Слушавшие капитана оживились.

— Третий год идет война, сформированы многие десятки гвардейских минометных полков, а фашисты так до сих пор и остались с тем, что имела их разведка в сорок первом. Геббельс еще двадцать шестого ноября сорок первого года в бессильной злобе отозвался о нашей «катюше»: «Очередная афера московских комиссаров». А мы, как видите, бьем и продолжаем бить фашистов реактивным оружием.

Старшина Колесников начал было аплодировать, но капитан удержал его.

— Колесников, у нас не митинг. Дайте закончить… По моему убеждению, дата первого залпа реактивного оружия станет для человечества исторической. Я верю, ракеты в самом недалеком будущем будут служить и мирным целям, как это предсказал Константин Эдуардович Циолковский.

— Товарищ гвардии капитан, разрешите вопрос? — сказал сержант с орденом Красного Знамени на груди.

— Слушаю.

— Где сейчас воюет капитан Флеров?

Назаров вздохнул и свел свои мохнатые брови.

— Нет больше Ивана Андреевича Флерова. Погиб в первый год войны.

Еще несколько человек наперебой попросили разрешения задать вопрос. Капитан поднял руку.

— Постепенно, товарищи, узнаете все. А на сегодня довольно. Утром будет приказ, и начнете свою службу. Мы верим, что наши надежды вы оправдаете.

Утром зачитали приказ. Николая Сурина назначили помощником наводчика, Сергея Казакова — заряжающим, Федора Силантьева — подносчиком ракет. А Чулкова временно прикомандировали к медсанчасти.

Макар Дергач, стремясь успокоить Дениса, внушал ему:

— Подлечить, подвинтить хотят и присмотреться заодно. Понял? — И добавил: — Главное, госпиталя избежал. Остальное утрясется. — Склонился к уху Чулкова. — Вот что, сержант. Микстура, она, конечно, снадобье нужное. Но я считаю — моя кухня понадежней. Не забывай о ней. Вот такая будет резолюция.

— Спасибо, — улыбнулся Денис. — А не найдется ли у тебя, Макар, двух листов бумаги и карандаш?

— Письмо написать?

— Два. Одно матери, а другое в прежнюю мою часть, другу.

— Хороший дружок?

— С детства мы с ним, как братья.

— Ну что ж, для такого дела…

Повар сходил в хату и, вернувшись, вручил Денису химический карандаш и целую ученическую тетрадь в клетку.

— Откуда такая роскошь?

— А это мне наш дивизионный медик, Галина Михайловна Лаврова, три тетради подарила. На фронте ладить с медициной, как и с пищеблоком, — первейшее дело. Так что, считай, тебе повезло с назначением.

«Галина Лаврова, Галина Лаврова… Что-то знакомое… Где я слышал эту фамилию?» — ломал между тем голову Денис.

 

Глава вторая

1

Старшина Колесников построил новичков и повел в подразделения. Когда поравнялись с длинной белой хатой, остановил солдат.

— Чулков, шаг вперед! Вот место вашей службы — санчасть. Спросите лейтенанта медицинской службы Лаврову, поступите в ее распоряжение.

В строю послышались смешки.

— А-атставить! — грозно нахмурился старшина. — На-пра-во! Ша-агом… арш!

Колонна ушла.

«Да-а, прибыл на новое место службы, — удрученно подумал Денис, — попал, как кур во щи»…

Взошел на крыльцо, со злостью рванул дверь, миновал тамбур, толкнул другую дверь и очутился в тесном помещении. У стены застекленный шкаф с медикаментами, кушетка под белой простыней, печь, на столе, застланном клеенкой, какие-то металлические сосуды, сверкающие никелем инструменты. У шкафа спиной к нему стояла девушка в защитной гимнастерке, туго перетянутой в талии широким офицерским ремнем, в такого же цвета юбке и аккуратных, обтягивающих икры сапожках. Из-под пилотки выбивались коротко подстриженные светлые с рыжеватым оттенком кудряшки.

«Это, наверное, и есть мое начальство», — решил Денис и, вскинув руку к виску, сделал вдох, чтобы с гвардейским строевым шиком (знай наших, медицина!) доложить о прибытии.

Девушка обернулась. Денис остолбенел с открытым ртом.

Перед ним была Галя.

Та самая Галя, которую два года назад он встретил в Москве на улице Малой Бронной и которая проводила его до райкома комсомола. Та самая Галя, с которой после возвращения «с окопов» он три вечера гулял по Москве.

Ну, конечно, Лаврова. Она же и лейтенант медицинской службы — на ее узеньких белых погонах с одним просветом поблескивало по две звездочки.

— Что у вас, сержант? — козырнув в ответ, спросила девушка.

Денис почувствовал, что губы у него непроизвольно растягиваются в улыбку до ушей.

Девушка удивленно округлила глаза. И вдруг в лице что-то дрогнуло.

— Вы… ты… Вы… Денис?

Денис хотел ответить, но не смог. Лишь согласно кивнул головой. А лицо пламенело так, что слезы выступили на глазах.

Галя стремительно подбежала к нему, схватила за руки.

— Боже мой, какая встреча! Фантастика! Как вы сюда попали? Когда?

— Из госпиталя. Вчера.

Кончиками пальцев она коснулась своего лба, на мгновение прикрыла глаза.

— Ой, просто голова кругом. Даже не верится. Ведь я потом заходила к вашей тете, тете Оле, но дома никого не оказалось. Соседи сказали, что она находится на казарменном положении. Ой, что же мы стоим? Садитесь, Денис. — Галя пододвинула табуретку с дугообразным вырезом посередине. Но не успел Чулков сесть, всплеснула руками: — Нет, нет, лучше пойдемте ко мне, я вас чаем напою, расскажете все, что с вами было за эти два года.

— Подождите, Галя… То есть… товарищ лейтенант медицинской службы. — Денис смущенно переступил с ноги на ногу — глупо как-то… эта официальность… Но ведь получил приказ… Собравшись с духом продолжал: — Я направлен в ваше распоряжение для прохождения службы.

У Гали вскинулись брови.

— Вы санитар?

— Да нет, — с силой сказал Денис; то, что его посчитали санитаром, больно ударило по самолюбию. — Я временно, пока…

— Тогда садись, рассказывай, — Галя повелительно указала на кушетку и села рядом с Денисом.

— Тут, понимаешь, такое дело, — нерешительно начал тот.

Оба не заметили, как перешли на «ты».

Выслушав рассказ о событиях, которые предшествовали появлению Дениса в санчасти, Галя воскликнула:

— Теперь понимаю — о тебе говорил майор. Он сказал, что в санчасти будет работать сержант, который не долежал после контузии в госпитале, и ему надо создать свободно-строгий режим.

— А что такое: свободно-строгий?

— Не знаю.

Она рассмеялась, не удержался от смеха и Денис.

— Подожди, скоро придет майор Куренков, он расшифрует…

Дениса подмывало спросить, каким образом Галя, его, в сущности, одногодок, стала лейтенантом медицинской службы, попала на фронт. Она в сорок первом поступила на курсы медсестер, но медсестры офицерских званий не имеют. Не спросил. Подумалось, что вопрос прозвучит не совсем тактично в его положении.

Стукнула входная дверь.

— Вот и майор Куренков легок на помине, — вставая и поправляя пилотку, сказала Галя.

Но это был не майор Куренков. В комнату вошел невысокий, с осиной талией старший лейтенант. У него было красивое лицо, смугловатое, с персиковым румянцем. Волосы цвета воронова крыла вились крупными кольцами.

Денис вскочил с тахты, вытянул руки по швам.

— Что вам угодно, товарищ старший лейтенант? — Голос Галины прозвучал незнакомо сухо и даже, как показалось Денису, угрожающе.

Офицер холодным взглядом окинул Чулкова с головы до ног, сказал:

— Сержант, выйдите на минутку — у меня тут дело.

Голос был звонкий, напряженный.

Денис не сделал по направлению к двери и трех шагов, как услышал сзади:

— Товарищ Чулков, останьтесь. — Денис остановился. — Здесь, товарищ старший лейтенант, распоряжаюсь я. Сержант — мой подчиненный и сейчас мне нужен.

Денис взглянул на нее и удивился: та ли это Галя, смешливая и чуть рассеянная, с которой он только что разговаривал? Лицо побледнело, заметно натянулась нежная кожа на скулах, полные губы поджались, вытянулись в узкую полосу, в красивых продолговатых глазах стыло отчуждение.

— Я на два слова… — отведя взгляд, сказал старший лейтенант.

— У меня нет времени. Товарищ сержант, пойдемте я познакомлю вас с нашим персоналом.

И Галя первая направилась к выходу. Старший лейтенант быстро повернулся, исчез за дверью. Когда Денис вслед за Галей вышел из санчасти, он увидел только его спину. Заложив руки назад, старший лейтенант неторопливо шагал по улице.

— Кто это? — спросил Денис, когда они свернули во двор.

— Командир батареи Запорожец.

Еще немало вопросов вертелось у Чулкова на кончике языка. Почему при виде Запорожца Галя так изменилась в лице? Почему так резко с ним разговаривала? Каковы отношения между ними?..

Промолчал. Не имел он права задавать такие вопросы. Старое знакомство? Едва зародившаяся симпатия? Но это было давно, два года назад, а с той поры много воды утекло.

2

Предписанный майором Куренковым свободно-строгий режим представлял собой следующее. Вставал Чулков в шесть ноль-ноль вместе с медперсоналом, потому что койку ему поставили в пристройке, где жили двое старшин, прикомандированных к медсанчасти.

После завтрака наступало время прогулки без особого переутомления. После обеда — обязательный сон, потом от двух до трех часов Чулков должен был помогать медикам, но без чрезмерных физических нагрузок. Распоряжался им сосед по койке — старшина с луженой глоткой. Он неукоснительно предписывал: сделать то-то и так-то, доложить во столько-то. Принимая доклад о выполнении задания, старшина лично проверял сделанное и, если оставался доволен, изрекал:

— Свободен. И гляди у меня!..

Такое обращение сперва обижало Чулкова, но, узнав старшину поближе, понял, что по характеру это тот же Буровко, который говаривал о себе: «Шуму много, злости нет».

Два раза в день под наблюдением военфельдшера Галины Лавровой исполнял упражнения по лечебной гимнастике. К этой своей обязанности лейтенант медицинской службы относилась с таким рвением, что однажды Чулков взмолился:

— Галя, поимей совесть, или забыла, что я не футболист и не боксер?

— А я вам, товарищ гвардии сержант, не Галя, а лейтенант медицинской службы, так что извольте выполнять мои распоряжения.

Сказала она это с улыбкой, но Дениса ее слова обескуражили. Дружба дружбой, а все же о разнице в званиях забывать не годится — так что лучше без панибратства. И Денис стал обращаться к ней строго официально: «Товарищ гвардии лейтенант медицинской службы». Сперва ее это смешило, потом начало раздражать и, наконец, рассердило не на шутку.

— Запрещаю обращаться ко мне по званию, когда мы одни!

— Слушаюсь, товарищ…

— Опять?!

— …товарищ Галя.

Денис понимал, что это игра, игра, которая нравилась обоим.

День ото дня он становился крепче, здоровье постепенно возвращалось к нему.

Как-то, когда Денис проходил мимо двора, где располагалась походная кухня, его окликнул повар Дергач.

— Забыл, забыл меня, гвардии сержант, — простодушно улыбаясь, укорил повар. — Выходит, не окликни — и не зашел бы?

— Да ведь неловко, Макар.

— Неловко сидеть на бороне, когда она зубьями кверху.

Денис рассмеялся.

— У меня, Макар, сейчас какое-то непонятное положение.

— А что непонятного? — возразил ефрейтор и, перескакивая с «вы» на «ты», стал рассуждать: — Временное положение. Пока не поправитесь. Запрягут, не волнуйся. — Макар говорил, а руки его будто сами собой собирали на стол какую-то снедь. — Ты ешь пока, а мы тем временем говорить будем. Для выздоравливающих положен полдник. Я стаканчик сливок приберег. Плохо, морковного сока нет, располезная штука в вашем положении… Ты давай, брат, не теряй времени зря. Глотай себе и глотай. От меня не отделаешься, можешь быть спокоен.

Чулков, выпив стакан сливок, спросил:

— Говорят, досталось полку при форсировании Днепра?

— Еще как досталось! Залп давали за залпом. И целым полком. А знаешь, что такое ахнуть полком? В считанные минуты надо изменить позицию, иначе тебя накроют снарядами или бомбами.

— И накрывали?

— В драке даже боксер-чемпион получает ответные удары. А мы не боги. Ахнем — земля горит и дыбом становится, но и сами себя демаскируем. Стоим, конечно, на колесах, да за пять минут куда ускачешь? Боятся нас очень, а следят неотступно. Случалось, накрывали… От дивизиона вон три установки осталось, да и то одна с покореженным боком. А бывало…

Договорить Дергач не успел. Почти на бреющем полете пронеслись два «юнкерса». И сразу же одна за другой ахнули бомбы.

Чулков еще до взрыва распластался на земле.

— Жив?! — крикнул Макар.

Чулков поднял голову, огляделся. Одна из бомб разорвалась неподалеку от замаскированных установок.

— Неужели обнаружили? — вскричал Макар. — Вот уж худо будет!

Денис поднялся.

— Может, в дивизион доложить?

— Уж доложили, поди-ка, — отозвался Макар.

— Все же взгляну, что там, — сказал Денис и помчался к установкам. Бежал легко, пружинисто — сказывались занятия физкультурой.

Еще издали заметил, что с двух установок сорвало брезенты. Часовой, раскинув руки, лежал на земле, грудь его и голова были залиты кровью. Он еще находился в сознании и стонал.

Выхватив из кармана раненого индивидуальный пакет, Денис быстро сделал перевязку. Поднял автомат часового, огляделся, соображая, что предпринять дальше.

На глаза попался полевой телефон. Покрутил ручку.

В трубке кто-то негромко ответил. Слов не разобрал, но сейчас важно, чтобы его услышали.

— Говорит сержант Чулков. Я из пополнения. Срочно доложите в штаб дивизиона, что от взрыва бомбы тяжело ранен часовой. При взрыве сорваны брезенты с двух установок. Они сильно иссечены осколками. Позвоните в медсанчасть. Нужны носилки с санитарами. Первую помощь я оказал. До подмены остаюсь за часового. Поняли?

— Понял, товарищ гвардии сержант.

— Повторите.

На другом конце провода повторили. Положив трубку, Денис подошел к таинственным «катюшам», которые ему еще ни разу не доводилось видеть.

Боевая установка, свободная от мин, оказалась очень простой по устройству. На шасси «студебеккера» умещался ажурный переплет металлоконструкций. Восемь рядов швеллерных брусьев, скрепленных уголками железа, ровными рядами были уложены на сплетения металлических трубок и блестели отполированной сталью. Эти брусья и крепления чем-то напоминали широкие пожарные лестницы, когда их сложат звеньями одно на другое.

«Как же ракета держится здесь?» — с недоумением подумал Денис.

Он подошел ко второй машине. На заднем конце брусьев были уложены длинные, сигарообразные мины со стабилизаторами, похожими на те, которые много раз видел на 82-миллиметровых минах; эти лишь размером побольше и помассивней. Висели «сигары» и на нижней стороне брусьев.

«Не магнит ли их держит?»

Заглянул с торца и отгадал хитрость. В брусьях был вырезан паз, в него плотно входил штифт, напоминавший букву Т. Этот штифт составлял часть корпуса мины.

Так было просто все и понятно с одного взгляда, что Чулков почувствовал некоторое разочарование. Пожарная телега какая-то! Если б он не слышал, какой ужас вызывает у врагов «телега», пожалуй, и не поверил бы, что это и есть грозная «катюша».

Просто… Однако в простоте тоже секрет. Не зря «катюши» и охраняют, и укрывают от постороннего глаза.

Вскинув автомат на плечо, Чулков начал поспешно натягивать остатки брезента сначала на мины, а потом на первую установку, закрывая главным образом швеллерные брусья.

Но замаскировать полностью не сумел — разорванные клочья брезента провисали.

«Надо ветками», — решил Чулков и тут заметил троих солдат, бегущих к установкам. Солдаты были безоружны, но с неизменными противогазными сумками через плечо и зачехленными лопатками на поясах.

Увидев незнакомого сержанта с автоматом, они настороженно остановились метрах в десяти от машин.

— Вы кто такой? — с подозрением спросил один из них.

— Сержант Чулков. Я из пополнения, — ответил Денис. — Слушать мою команду. Двое — вы и вы, — ткнул пальцем на спросившего и на его соседа, — немедленно отправьте раненого часового в санчасть.

Солдаты будто и не слышали распоряжения. Чулков прикрикнул:

— Слышали приказ? Выполняйте!

— Есть! — встрепенулись двое и бросились к бесчувственному товарищу.

— А вы — за ветками. Нарубите лопаткой. Надо забросать установки.

— Где же их взять? — оглядываясь, спросил третий.

— Проявите смекалку! Если потребуется, не жалейте и фруктовых деревьев. Только скорее.

Солдат бросился к ветле, стоявшей метрах в двухстах.

Не успел он еще добежать до дерева, как возвратились те, что унесли раненого. Доложили: сдали санитарам.

И этих двоих Чулков отправил за ветками.

Когда закончили маскировку, Денис велел солдатам найти суровые нитки с толстой иглой, а на худой конец тонкую проволоку, чтобы зашить брезент.

Проволоку вскоре нашли. Когда в сопровождении нового часового явился командир батареи капитан Назаров, солдаты затягивали последние дыры.

— Что тут происходит? — спросил Назаров.

— Починили брезент, товарищ гвардии капитан.

Назаров пристально посмотрел на Дениса и сказал:

— Сдать пост.

— Есть сдать пост, — заученные в училище приемы Денис проделал автоматически.

Капитан усмехнулся.

— Еще не забылась муштровка?

— Вдолбили на совесть. Кому сдать автомат?

— Саенко, прими. — Кивнув Денису, Назаров сказал: — Пойдемте со мной.

Некоторое время шли молча. Капитан покосился на Чулкова.

— Давай без бодрячества. Как себя чувствуешь?

— Да как вам сказать, товарищ гвардии капитан, — Чулков пожал плечами. — Сил, конечно, поднабрался. Иногда накатываются головные боли. И во сне кошмары снятся. Будто падаю в пропасть.

— Может, растешь еще. Говорят, люди до двадцати пяти лет растут.

— Может, расту.

— А сегодня как? При налете?

— Ничего, никаких болей. Будто попал в привычную обстановку. Бодрей стал и тело вроде полегчало.

Капитан, выдержав паузу, сказал:

— Сегодня получил приказ о моем назначении командиром дивизиона. Думаю взять тебя к себе. Согласен?

Денис от неожиданности остановился.

— Так точно, согласен. Мне бы только дело в руки.

Капитан помолчал.

— Дело, конечно, нашел бы сразу, да майор Куренков против.

— Он за мной, как за Павой Царевной… Никогда не думал, что на свете существуют фронтовые нежности.

Навстречу Назарову и Чулкову торопился легкий на помине майор Куренков. Протянул руку Назарову:

— Поздравляю с назначением, Артем Николаевич. — Потом к Чулкову: — Слышал, под бомбежку попал. Нормально прошло?

За Дениса ответил капитан:

— Вот утверждает, что бомбежка взбодрила. Медицинское открытие, Вадим Петрович, а?!

— Вот как?! Впрочем, это иногда случается у активных натур.

— Я, Вадим Петрович, думаю к себе его забрать.

— Не рано ли, Артем Николаевич?

— Позарез люди нужны. Ты уж, пожалуйста, не открывай филиал научно-исследовательского института в полку.

Куренков придирчивым взглядом ощупал лицо Дениса, неожиданно улыбнулся, махнул рукой:

— Забирайте!

3

Дивизион был укомплектован живой силой и техникой. Но пополнение пришло, в основном, сырое. Единственное, что радовало Назарова, — это среднее образование и довольно твердые знания новичков в области минометного оружия. Не знали они, правда, «катюш», которые изучались пока что только в двух военных училищах.

Заместитель командира полка по политчасти подполковник Виноградов только что вернулся из столицы, где получал боевые установки. Его командировали туда как москвича, хорошо знающего столичные заводы. Вернувшись, он много рассказывал солдатам о том, как изготовлялись «катюши» в тяжелых условиях военного времени.

Один из заводов Москвы до войны производил самую мирную продукцию. По решению правительства предприятие еще в 1941 году сделали головным по выпуску боевых установок М-13. На этот завод перенесли свои рабочие места заместитель наркома и начальник главка. Пока не было кроватей, спали в персональных машинах, притом не более трех-четырех часов в сутки. Здесь же, на заводе, отдыхали и рабочие.

Костяк коллектива и самое ценное оборудование в начале войны эвакуировали на Урал. Остались ветераны да подростки, и производство продолжалось. Сначала почти на голом месте освоили ремонт боевых машин М-13, а потом возобновили выпуск боевых установок, не возвращая оборудования с Урала. Справились своими силами, да и соседи не отказали в помощи.

По плану из заводских ворот каждый день должна выходить одна боевая машина. А покидали завод сначала две, потом три и, наконец, четыре установки. Подполковник Виноградов сам до войны работал конструктором, он вырос на заводе, понимал душу рабочего человека. Но такого ему видеть не доводилось. Он взволнованно говорил солдатам:

— В самый тяжкий период для нас мы сделали однажды шестнадцать залпов подряд, меняя каждый раз позиции. После этого солдаты и офицеры вповалку спали прямо на земле. Командование потребовало тогда сделать еще три залпа. Ветераны помнят, что было в тот день… Подгибались ноги, ползком ползли солдаты, волоком тащили ракеты. Товарищи, вы не забыли того дня? — воскликнул подполковник.

— Как можно забыть такое?! — раздалось в ответ. — Помним! Помним!

— Эти вот три залпа, сверх всего, ежедневно производят рабочие на заводе. Ежедневно! И прошу заметить… Питание у них, если по калориям, в четыре раза меньше нашего. Мы с вами, товарищи, в большом долгу перед нашим богатырем-рабочим.

Сказал Виноградов и другие, не очень лестные для боевых расчетов слова:

— Беритесь за ум, товарищи воины! Все силы приложите, всю волю мобилизуйте, чтобы преодолеть «катюшебоязнь»! Это наше отечественное оружие, и нам его осваивать, чтобы гнать и гнать фашистов.

Подполковник не преувеличивал.

Реактивного оружия вначале побаивались, приемы выполняли с опаской. А страх — плохой помощник при овладении новой техникой. После занятий новенькие солдаты и сержанты возвращались в расположение дивизиона бледные, истекающие потом, измученные физически и, что гораздо хуже, психически.

Учебные занятия проходили в составе батареи. И заключительный залп давался по намеченной цели одновременно из всех установок. Вой и скрежет мин оглушал и подавлял новичков, зато приводил в восторг ветеранов полка.

При первом же залпе Денис испытал подавленность и страх. Он решил было, что причина тому контузия, но, поговорив с товарищами по расчету, понял, что те же чувства испытывают почти все новички. В процессе спешной подготовки это психическое состояние как-то не учитывалось. Между тем оно мешало обучению.

Денис мог бы рассказать об этом командиру батареи Запорожцу, но останавливала смутная неприязнь, которую он испытывал к старшему лейтенанту. Откуда она, Денис понимал. Всему виной была сцена в санчасти…

Ради дела можно бы преодолеть и это. Но уж очень сухо, надменно держался Запорожец со своими подчиненными. А к капитану Назарову не подступиться: замотан беспредельно.

Оставался подполковник Виноградов. И однажды Чулков решился обратиться к нему. Из-за морщинистого с желтоватой кожей лица Виноградов казался староватым, хотя в рассыпавшихся каштановых волосах, которые подполковник откидывал назад резким движением головы, не проглядывало ни одного седого волоса. Узкогрудый, сутуловатый, не привыкший к физическому труду, что особенно подчеркивали длинные белые пальцы, подполковник не был похож на кадрового военного.

Свою мысль Чулков высказал кратко: нельзя ли проводить занятия только с одной установкой и накрывать цель также отдельно от всей батареи?

— А почему, собственно, не в составе всей батареи? Или хотя бы взвода?

Денис рассказал о своих ощущениях, о страхе, который вызывает установка, об усталости, наступающей в начале второго часа занятий, о том, что ожидание залпа доводит порой до исступления.

— Та-ак… — Виноградов побарабанил пальцами по столу. — И вы уверены, что не один вы с такими вот… ощущениями?

— Убедился. Говорил о том и с другими. Одного из новичков мы приняли за труса. С глазу на глаз пришлось говорить. А он в ответ точно такие слова, какие я вам сказал.

— А почему не доложили о том комбату?..

— Как-то… неловко с ним…

— Да, Запорожец — человек жесткий.

— И еще у меня, товарищ гвардии подполковник. Разрешите?

— Конечно, сержант. — Подполковник улыбнулся.

— На установку я назначен наводчиком. Корректировку огня из миномета освоил еще в училище. Тогда же освоил артиллерийские прицелы и баллистические карты. Все это сейчас очень пригодилось при подготовке залпа. Но мне хочется освоить обязанности всех номеров расчета. Конечно, не сразу все, но в принципе… В боевой обстановке всякое может быть.

— Вам и подносчиком мин хочется быть?

— Подносить ракеты тоже надо умеючи. Я уж не говорю о пульте управления огнем.

— Разумно, конечно. А где взять время?

— Если будем заниматься каждый со своей установкой, выкроить кое-что можно.

Виноградов задумался, полез в карман, достал пачку «Казбека» и протянул Чулкову.

— Закуривайте.

— Не курю. Спасибо.

— И не курили?

— Бросил.

— Как это вам удалось?

Не без смущения ответил:

— Вырабатывал характер.

Подполковник улыбнулся, закурил.

— Кстати, сержант, вы не представились. Вынужден напомнить вам…

— Гвардии сержант Чулков.

— Хорошо, товарищ Чулков, над вашими предложениями подумаем. Можете быть свободны.

«Неделю будут думать, согласовывать не меньше», — решил, уходя, Денис.

Каково же было его удивление, когда наутро для каждой установки дали свой сектор обстрела.

Утром же произошел и малоприятный разговор с комбатом. Перед выездом на тренировку Запорожец подозвал Чулкова к себе.

— Какого черта, дуралей, мне ни слова не сказал?

Тон был шутлив, но глаза старшего лейтенанта смотрели недобро.

«Вот и в выскочки попал», — подумалось Денису.

— Чего молчишь?

Решил не скрывать причины.

— Если откровенно, товарищ гвардии старший лейтенант, — побоялся сказать.

— Почему? — озадаченно спросил Запорожец.

— Очень у вас неприступный вид. Послали бы меня туда, куда Макар телят не гоняет.

Запорожец рассмеялся, но тотчас оборвал смех, точно отрезал. Сухо сказал:

— Впредь прошу меня жаловать. Идите.

Малая эта неприятность быстро забылась. Занятия в составе одного расчета наполовину сэкономили время. При первом знакомстве боевая установка казалась очень простой по устройству. А когда ее изучали в составе батареи, все казалось малопонятным, сложным.

О материальной части рассказывал старший лейтенант Запорожец. Чувствовалось, установку он знал хорошо, но толково передать свои знания о ней не мог. Комбата плохо понимали, перебивали вопросами. Запорожец раздражался, обрывал солдат и сержантов и совсем выходил из себя, когда начинал спрашивать подчиненных. Ответы были путаные, нечеткие. Запорожца это и злило и пугало — воевать-то придется вместе с этими людьми.

Материальную часть Чулков изучал в расчете старшины Колесникова. Кроме шофера и двух заряжающих, все тут были новички. Но Колесникова это ничуть не тревожило. Судя по нему, можно было подумать, будто он командует лучшим в полку расчетом. Всех он звал по именам, знал, кто откуда родом, кто у кого в семье воюет, кто жив, а кто погиб. К тому же старшина любил установку, как живое существо. Показывая ту или иную деталь, он любовно поглаживал ее.

На занятиях произошел запомнившийся всем случай. Колесников рассказывал о направляющих. Установка стояла в глубоком окопе и была хорошо видна сверху. Колесников осторожно провел по отполированной стали ладонью и заговорил каким-то воркующим голосом:

— Вот эти швеллерные брусья с Т-образным пазом направляющие. А эти вот два штифта, — старшина метнулся к мине и будто домашнюю кошку по загривку погладил ракету около штифтов, — плотно входят в паз и механически закрепляются вот здесь.

Он опять положил руку на брусья и вдруг отдернул ее, будто обжегся.

— Царапина! Ах, черт! Как же это я не заметил? Анатолий! — звонким голосом закричал старшина.

— Я здесь, — отозвался водитель из машины.

— Быстро наждачную бумагу!

Шофер заспешил в кабину, порылся там и подал командиру расчета небольшой кусок грубоватой бумаги. У Колесникова округлились глаза.

— Ты в своем уме? Разве это наждак? Это ж рашпиль! Вконец расцарапаем направляющую. Тоненькую, нежную надо. Помнишь, розоватенькую?

Наконец Колесников получил, что требовал, и начал священнодействовать. Он то осторожно проводил наждаком поперек направляющей, то протирал ее по ходу паза, то делал круговые движения. При этом время от времени кончиками пальцев проверял, насколько сгладилась царапина. Вот он вздохнул с облегчением, сдул невидимые пылинки, вытащил из кармана кусок замши и окончательно вычистил, отполировал поверхность направляющей.

Солдаты расчета, затаив дыхание, наблюдали за этой процедурой. Не каждый может любить свое оружие так, как любил свою грозную «катюшу» Колесников.

«Вот так же и я должен относиться к установке», — сказал себе Денис.

Колесникова хорошо понимали, все рассказанное им запоминалось сразу. Ответы звучали уверенно, знания казались твердыми. Недавние тупицы превратились в понятливых и толковых воинов.

Слушая ответы, старшина блаженствовал.

— Во шпарят ребята, а? — восклицал он, потирая руки.

Колесников неплохо делал расчеты для залпа. Однажды он спросил Дениса, не приходилось ли ему заниматься с артиллерийскими прицелами и баллистическими картами. Тот ответил осторожно: он не прочь попробовать, если ему покажут.

Дважды старшину не нужно было просить. Он показал и рассказал. Все это было Денису знакомо. Одного не понял: почему у реактивных снарядов эллипс рассеивания не такой, как у ствольных? Но это относилось к области теории и не имело непосредственного отношения к практическим занятиям.

Чулков сделал расчеты. Старшина проверил — все было правильно. Эти расчеты перепроверил сначала старший лейтенант Запорожец, затем Назаров.

— Что ж, сержант, дела идут, — сказал Назаров. — А наводить пробовал?

— Пробовал.

— Ну и как?

— Не знаю, товарищ гвардии капитан. Надо старшину Колесникова спросить.

— Умеет наводить, умеет, — ответил командир расчета.

— Пусть Чулков сегодня подготовит расчеты и сам же сделает наводку.

Результаты оказались весьма посредственными.

У старшины был кислый вид, когда он докладывал об этом Назарову.

— В расчетах ошибки нет. Значит, в наводке напортачил, — сделал заключение Колесников.

Неудача, однако, не вышибла Дениса из колеи. Вечером он отметил для себя, что чувство страха и неуверенности у него исчезло. Ему было интересно. Он твердо решил: «Освою наводку, научусь».

Дня через два после этого случая Чулкова вызвал к себе замполит подполковник Виноградов.

Встретил он Дениса, как старого знакомого.

— Вот что, сержант. Надо организовать и провести в дивизионе комсомольское собрание.

— А почему я, товарищ гвардии подполковник? — удивился Чулков.

— А почему, собственно, не вы? — повысил голос подполковник.

— Я не занимался комсомольской работой. Правда, в школе самую малость…

— А вот я не имел до войны и этой малости. Конструктором работал. Но я коммунист. Началась война, получил приказ — и вот… замполит.

— Так вы коммунист…

— А вы — комсомолец.

Денис вздохнул — крыть было нечем.

— Тогда разрешите хоть узнать, товарищ гвардии подполковник, по какому случаю собрание? Чтобы мало-мальски подготовить выступление.

— В ближайшее время полк получит боевое задание. Комсомольцы дивизиона должны быть готовы к его выполнению. Завтра будет приказ о назначении вас временно исполняющим обязанности комсорга дивизиона. На подготовку к собранию даю три дня. Действуйте!

— Слушаюсь!

А на третий день дивизион внезапно подняли по тревоге. Гвардейский минометный полк двинулся к передовой.

4

Собрав командиров батарей, парторга и комсорга дивизиона, капитан Назаров вместе с ними поднялся на вершину кургана.

Устроились в полуобвалившемся блиндаже.

— Осторожно. Пехота предупредила: курган под прицелом вражеской артиллерии.

Между бревнами нашли щель, расширили ее, установили стереотрубу, стали наблюдать.

— До наших траншей — тысяча двести метров. Видно всем? От траншеи на расстоянии пяти километров и чуть правее — высота, а еще правее начинается балка. Раскрыть карты.

Раскрыли. Нашли высоту и балку. Капитан продолжал:

— По разведданным стрелковой дивизии, в балке застряли подразделения шестиствольных минометов и тяжелая артиллерия. Вчерашний ливень превратил грунт на склонах балки в кисель. За ночь немцам удалось вытащить всего два-три орудия. Есть предположение, что этой ночью они подтянут тягачи, трактора и вырвутся из западни. Открывать огонь из балки фашистская артиллерия опасается: видимо, они уверены, что нам о них ничего не известно. Чтобы не разрушить эту иллюзию противника, командарм запретил воздушную разведку. Огонь откроем в восемнадцать ноль-ноль по сигналу красной ракеты с КП командира пехотного полка. Вопросы?

— Залп всем полком?

— Да.

— Второй залп не предполагается?

— Все будет зависеть от результатов первого. Запас мин, как вам известно, достаточен и для второго и для третьего.

— После залпа начнется атака пехоты?

— Да. Она должна во что бы то ни стало взять Высокие Хутора. Нам приказано не терять с ней связи и поддерживать ее огнем.

Чулков не очень понимал, почему для взятия каких-то Хуторов сосредоточено столько войск и техники. Но спросить постеснялся.

До открытия огня оставалось больше часа. Уже заняты огневые позиции, сделаны нужные подсчеты, почва около установок щедро полита водой, взятой из ручья. Этот обязательный полив — новшество, введенное Назаровым. При сгорании пороха из сопла ракеты вырывалась мощная струя огня и дыма и поднимала клубы пыли, демаскируя установку. Поэтому, занимая огневые позиции, старались выбирать травянистый покров, а если его не находили, старались обильней поливать землю водой.

Каждой батарее намечены пути для смены позиций.

Присев в траншее, Денис думал о том, чем сейчас он должен заниматься как комсорг? Комсомольцев в батареях больше половины. Оформлены списки, избраны секретари. Ребята на первый взгляд вроде бы неплохие. Правда, многие из них не участвовали в боях. Еще неизвестно, как себя покажут.

Что, если обойти секретарей, спросить о настроении, кого-то подбодрить? Но не будет ли это выглядеть наивным, смешным?

Интересно, как бы действовал сейчас подполковник Виноградов на его месте? Наверное, находился бы неотлучно у командира дивизиона и уточнял обстановку. А может, пошел бы по батареям и взводам? Скорее всего, сделал бы и то и другое.

К Назарову ему, Чулкову, сейчас нельзя: какой из него помощник? Впрочем, зря так. Вдруг найдется поручение для него?

— А, комсомол явился! — приветливо встретил его капитан на своем КП, расположенном в блиндаже. — Есть вопросы?

— Так точно, товарищ гвардии капитан. Вот опыт у вас, сотни залпов. Что сейчас должен делать комсорг?

— Гм… — Назаров пожевал губами. — А кто знает, что он должен делать! «Боевой листок» выпустил. Секретарей избрали. Что ж еще? Действовать по обстановке… Минуту. — Капитан взял у телефониста трубку. — Шестой слушает. Все тихо, спокойно. Никаких изменений. Подремать хочется, да вот комсорг не дает. Что делает? Моральным моим состоянием интересуется, подбадривает. А вообще врастает… Ему? Минуту. — Весело блеснув глазами, капитан протянул Чулкову трубку. — Подполковник Виноградов.

— Меня?!

— Бери, бери.

Трубку Денис взял нерешительно, опасливо.

— Слушаю, товарищ третий.

— Здравствуй, сынок. Волнуешься?

— Да нет. Изнываю от безделья.

— Наша забота подготовить все заранее, а сейчас надо пожинать плоды. Заметил свою ошибку, исправь.

— Может, обойти секретарей?

— Мельтешить перед глазами не резон. Присматривайся, вбирай в себя, как губка. Понял?

— Так точно, понял, товарищ третий.

— Ну что ж, до встречи…

— Получил инструкцию? — улыбнулся Назаров.

— Приказано стать губкой и впитывать в себя побольше.

— А что? Мудрый совет.

До залпа оставалось двадцать минут. Тянулись они особенно долго. От волнения у Чулкова вспотели ладони.

Удастся ли атака? Если удастся, то какой ценой достанется победа?

На ручных трофейных часах (подарок Назарова) минутная стрелка добралась до семнадцати пятидесяти девяти. Чулков замер. Пошла последняя, шестидесятая…

Капитан держал телефонную трубку в руке.

Восемнадцать ноль-ноль.

А ракеты нет…

Еще прошла минута. Нет. Что могло случиться? Чулков стал приподниматься, но рука Назарова придавила его к земле.

Вот и ракета. С двухминутным опозданием…

— Залп! Залп! — торжественно подал команду Назаров.

И опять ожидание. Секунды бегут, бегут…

Да что же это?

Блиндаж содрогнулся. С потолка посыпалась земля. Взревело, засвистело, заскрежетало… От грохота и воя Денису показалось, что у него вырывают внутренности. На миг оглох.

Опомнился, когда его, как щенка за шиворот, кто-то поставил на ноги.

— В машину! Бегом! — крикнул ему в ухо Назаров.

«Виллис» мчался на сумасшедшей скорости. Из-за пыли, поднятой другими автомобилями, Денис ничего не видел. Но зато слышал грохот там, куда улетели ракеты. Рвалось что-то долго, оглушительно, и грохот все нарастал.

Вильнув куда-то в сторону и чуть не опрокинувшись, «виллис» покатил в гору.

— Стой! — крикнул капитан. — Чулков, за мной!

Пригнувшись, побежали. Оказались на высоте. Отсюда до передовой было рукой подать.

— Смотри, Чулков!

Открывшаяся перед ними картина поразила Дениса. Балка, казалось, распалась на глыбы, которые взлетели ввысь на добрую сотню метров. Оранжевые брызги огня устремились в небо. Желто-серые клубы, смешавшись с черной дегтеобразной хмарью, постепенно заволокли горизонт. Небо полыхало страшным и грозным заревом. Так, наверно, выглядит извержение вулкана.

— Почему долго рвутся ракеты? — склонившись к самому уху капитана, спросил Денис.

— Наверно, влепили в арсенал… Знай наших, сволочи!

Наконец наступила тишина. Капитан сказал:

— Возьми бинокль, взгляни на немецкую траншею.

Во вражеской траншее никого не было видно. Пошли в атаку наши пехотинцы. Никто из них не падал. И никто по ним не стрелял. Цепь перешла на шаг.

— Не осталось никого впереди. Драпанули. Теперь догонять придется километров десять — двадцать, — сказал командир дивизиона.

Он вскочил и, когда следом поднялся Чулков, с силой пожал ему руку.

— Поздравляю, комсорг, с первым залпом. Считай, боевое крещение получил. Гордись, что довелось участвовать в таком событии. Одним залпом мы сейчас целую дивизию спасли, а может, и больше — тут бухгалтерия сложная. Даже я, браток, впервые такое вижу, — и широким взмахом руки показал туда, где только что бушевал огненный смерч.

 

Глава третья

1

Дивизиону было приказано углубиться в лес и разместиться в районе лесной сторожки. Каждая минута временного затишья на линии фронта должна быть использована для совершенствования и отработки боевых приемов. В расчетах желательна взаимозаменяемость номеров.

По имеющимся сведениям, недавний залп, произведенный по скоплению шестиствольных минометов, артиллерии и вражеской пехоты, а также по тайным складам боеприпасов и взрывчатых веществ, вызвал у гитлеровцев смятение и панику. Пленные показали, что русские применили против них какое-то страшное секретное оружие, противостоять которому немыслимо.

После стремительного прорыва вражеской обороны в тылу наших войск остались разрозненные немецкие части. Они скрывались в балках и лесах. Поэтому отлучаться из дивизиона кому бы то ни было в одиночку было категорически запрещено. Связь поддерживалась только по радио.

Назаров собрал всех офицеров дивизиона в лесной сторожке и зачитал приказ командира полка подполковника Серова. В приказе перечислялись потери, понесенные противником от залпа. Назывались сотни единиц артиллерийского вооружения, транспортной техники, инженерно-паркового хозяйства, предназначенного для форсирования крупных водных преград, — конечно, форсировать фашисты предполагали Днепр. Кроме того, имелись основания утверждать, что противник потерял около двух полков пехоты и почти полностью всех артиллеристов, минометчиков, транспортников и саперов, которые укрывались в балке.

Чтение приказа было прервано аплодисментами и возгласами восторга.

Командир взвода разведчиков младший лейтенант Зозуля старался перекричать всех. Он взывал:

— Братцы! Братцы! Вы послушайте… послушайте… — Саша Зозуля, не выдержав, взобрался на маленькую скамеечку, на которую хозяйка, наверное, садилась, когда доила корову. — Капитан, ну капитан же! Я у самой балки находился. Чуть под свои мины не попал.

Воцарилась тишина. Все обернулись к Зозуле.

— У самой балки? — удивился Назаров. Он подошел к командиру разведчиков. — Что ж ты молчал до сих пор? Говори, что видел.

— Мы пробирались вместе с разведчиками-пехотинцами на правый фланг полка и углубились метров на двести вперед. Заняли хор-рошую позицию в терновнике. Колюч, проклятый, но тем и хорош: не опасались, что сюда за надобностью прибегут. Окопались, пристроили стереотрубы — солнце как раз нам в спину — и ждем. Фрицы будто вымерли. Почти все орудия у них утопли в тине. И шестиствольные минометы вразброску, но все под сеткой, под пучками травки. Аккуратненько все, и никакого движения.

— А стволы не догадались посчитать? — перебил разведчика Запорожец.

— Шестиствольных — тридцать шесть и три покорежены…

— Два полка?.. — прогудел чей-то изумленный бас.

— И шестьдесят пять стволов пушек разного калибра. Но вся балка не просматривалась, а там еще стволы и установки. Пехотный коллега послал троих орлов, чтоб уточнить, что там дальше, да они не успели. Мины легли тютелька в тютельку. Какая-то из них угодила в ящики со снарядами. Их сложили штабелями, лишь прикрыли сеткой и травкой для маскировки. Ох и рвануло! А таких открытых штабелей — десятка два, да в нишах… Балка там с оврагом, а у оврага почти отвесные берега. Немцы любят про запас делать такие склады. Снаряды, мины, взрывчатка. Драпали-то во всю прыть. Израсходовать или вывезти не успели…

— Ты давай без комментариев, — вмешался Запорожец.

— Не мешай, Яшка.

— Дай человеку по всей форме…

— Вот я и говорю, — вдохновился Зозуля. — Штабеля-то как раз напротив закрытых складов. Волной и осколками вышибло двери, и стали закрытые склады взлетать под звезды. И как нас не прихлопнуло, диву даюсь. Никто даже царапинки… Правда, землей засыпало, синяков понаставило.

— Ничего, разведка, спиртом натрем, — успокоил Назаров младшего лейтенанта. — Ты слазь с трибуны и толково давай. Выползти с техникой никто не сумел?

Сашка спрыгнул со стульчика и, справившись с возбуждением, деловито продолжал:

— Ручаюсь, товарищ гвардии капитан. Ни одной единицы и целой-то не осталось. Ужас один, что мы там натворили. Крошево.

— Это, пожалуй, правда. А пехота в траншеях, конечно, не подозревала о складах и рванула в страхе божьем. — Капитан направился к столу. — Отсюда и слухи о страшном секретном оружии. — Поднял руку. — Приказ не дочитан. Прошу внимания…

Далее в приказе следовали строжайшие указания о принятии всех мер для охраны установок, о повышении бдительности, в связи с тем что немецкие подразделения оказались в тылу наших войск.

Командир дивизиона строго оглядел собравшихся.

— У кого какие неясности, вопросы?

— Какие же могут быть неясности? — ответил за всех лейтенант Шумилин. — Фрицы, пробиваясь к своим, и у нас могут объявиться.

— Правильное замечание, — подхватил Назаров. — Необходимо усиленное охранение. Товарищ гвардии лейтенант, — обратился он к командиру второй батареи Нестерову. — Организуйте усиленное круговое охранение. В наряд все службы, кроме разведчиков и батарейцев. Через полчаса выстроить и доложить. Ступайте.

— Есть, товарищ гвардии капитан!

Лейтенант недавно прибыл из училища, а уж носил на груди орден Отечественной войны I степени. Молодой офицер был подтянут, вышколен, недурен собой. Он любил щегольнуть строевой выучкой, к этому в дивизионе относились с добродушной снисходительностью. Но Назаров знал, кому поручить охрану дивизиона — в делах службы лейтенант Нестеров был исполнителен и точен.

— Все свободны! — объявил капитан. — Приступить к занятиям.

2

К вечеру небо затянуло тучами и пошел спорый, грибной дождь. Монотонно шуршал он в поржавевшей листве дубов и берез. Непонятная тяжесть легла на сердце Дениса, и он не мог отделаться от нее ни во время занятий по тактике, ни в своих обычных комсомольских хлопотах.

Жил Денис в землянке разведчиков вместе с младшим лейтенантом Зозулей. С этим парнем он коротко сошелся в первые же дни знакомства. Душа Саши Зозули — ясная, бесхитростная, добрая — была открыта для дружбы.

Когда Денис вернулся в землянку, на изголовье своей постели нашел письмо. Почерк на сложенном треугольником письме показался знакомым. Дрогнуло в груди: «С матерью неладно, соседи написали…» Торопливо развернул конверт, приник к крохотному оконцу, начал читать:

«Здравствуй, дорогой Дениска!

Пишет тебе Ленька Костров, по-уличному — Капитоша. Ох и радовался я, когда узнал из твоего письма Вадьке, что ты воскрес из мертвых, встал из могилы и теперь опять в строю. Я чуть в пляс не пустился. Только, видно, законы жизни таковы, что не бывает радости без горя. Крепись, дружище! Твое письмо, адресованное Вадьке, мне передал Карпухин. Оно не застало Вадьку в живых. На третьи сутки после начала боев за плацдарм Вадим погиб при штурме высоты. Карпухин видел, говорит — пулевое в голову… В том же бою тяжело ранен младший лейтенант Козлов. Старшина Буровко получил ранение на день раньше, во время бомбежки; отправлен в тыл. В полк приезжал отец Вадьки, Иван Иванович. Он ведь теперь член Военного совета нашей армии. Беседовал со мною, со Старостиным, с Карпухиным, с Кокаревым. Крепкий же человек! Лицо почернело, а голос не дрожит… Спросил про тебя. Мы еще не получали твоего письма, сказали — убит… Совсем согнулся Иван Иванович. Я, говорит, думал ему приемным отцом стать. В общем, твое письмо я отнес в штаб полка — оттуда его отправят в штаб армии Зарухина Ивану Ивановичу. Держись, Денис! Теперь нам с тобой нельзя погибать, личный должок у нас за фашистами — за Вадьку! Уничтожать будем гадов, где только возможно и чем только возможно! Пиши о своих боевых делах.

Привет от Карпухина и Старостина. Кокарев позавчера ранен.

Обнимаю, твой друг Ленька».

Последние несколько строк были написаны мелко, их концы загибались — не хватало места. Несколько раз Денис машинально перечитал фразу: «Обнимаю, твой друг Ленька», она почему-то застряла в его мозгу. Присев на постель, он все повторял про себя: «Обнимаю, твой друг Ленька».

«Да, Ленька, Ленька… Да как же так… Чтоб Вадим и… Может быть, ошибка? Произошла же с ним, с Денисом, ошибка. Но Карпухин видел — пуля попала в голову. Это же не контузия, тут не ошибешься. Да нет, не может быть! Чтобы Вадим погиб — не поверю. Но Иван Иванович… Он был в полку. Если бы ошибка — ему об этом стало бы известно первому: он не только отец Вадима, а еще и член Военного совета армии. Значит, это достоверно — нет Вадьки, нет больше на земле моего лучшего друга…»

Денису вспомнилось, как много лет назад они вчетвером — друзья-отцы и друзья-дети — ехали в Днепропетровскую область, как оживленно обсуждали с Вадимом пробегавшие за окном вагона диковинки, вроде гигантского завода со множеством невиданно сложных сооружений или высоченного шахтного террикона.

Потом память перенесла его в последний мирный день. Танцы около клуба, драка с Казаченкой из-за Раи, сидение в КПЗ, а наутро — рыбалка, свежесть заливных лугов и розоватый в солнечных лучах туман над Саволой. И веселое купание, и то, как они дурачились в теплой воде.

Это было так давно… Какими же беззаботными, легкомысленными они тогда были!.. Разве могло им тогда прийти в голову, что два с небольшим года спустя одного из их троицы едва живого извлекут из могилы, а другой погибнет, скошенный вражеской пулей?

«Ах, проклятая война, ах, гадюка Гитлер, что же ты наделал, выродок? Ну, фашистская сволочь, держись…»

Кулаки у Дениса сжались так, что ногти впились в мякоть ладони. Дыхание перехватило, как всегда в минуты сильного гнева.

— Смирно! — донесся от входа в землянку возглас дневального. Затем последовали слова рапорта и негромкое: «Вольно!»

Чулков вскочил, привычным движением оправил гимнастерку, вытянулся. В полумраке землянки не видно было, кто пришел, но по голосу Денис узнал заместителя командира полка по политчасти подполковника Виноградова.

— Отдыхайте, отдыхайте, товарищи, — сказал Виноградов, — у меня тут дело к комсоргу.

Он подошел, поздоровался с Денисом за руку, сбросил на топчан мокрую плащ-палатку.

— Комсоргов двух дивизионов успел повидать до ненастья, а по дороге к тебе промок.

— А я сейчас, товарищ гвардии подполковник, печку растоплю, обсушитесь, — бросился было хлопотать Денис, но Виноградов остановил его.

— Некогда сушиться, сынок. Я хоть и на командирском вездеходе, но дороги так развезло, что вернуться в полк лучше засветло.

Виноградов сел на скамейку к небольшому столу с ножками крест-накрест, предложил Денису сесть рядом.

— Моя поездка по дивизиону вызвана вот чем: завтра необходимо провести комсомольские собрания. Доклады сделают комсорги. — Подполковник достал из полевой сумки блокнот, вырвал из него лист бумаги, положил перед Денисом. — Запиши план. Первое: общее положение на нашем фронте после наступления. Овладение Криворожьем, значение этого факта и прочее. Газетные материалы имеешь?

— Так точно.

— Хорошо. Второе: довести до сведения комсомольцев приказ командира полка. Поговорить о повышении бдительности. Третье: усиление боевой учебы. Вот у вас в дивизионе на днях был случай: заряжающий Семечкин по халатности едва не взорвал установку. Слышал?

— Знаю об этом, товарищ гвардии подполковник.

— Обсудить. Пусть комсомольцы сделают выводы. Акцентируй: боевая учеба — залог будущих побед. У меня все. У тебя вопросы есть?

— Никак нет, товарищ гвардии подполковник.

— Да, еще вот что. Необходимо обезопасить собрание от всяких случайностей, выставить боевое охранение, сделать все, что положено. Но это уж ты обговоришь с Назаровым.

Виноградов уложил в сумку блокнот. Взгляд его упал на лежавшее на постели распечатанное письмо. Улыбнулся.

— Из дому получил?

— Никак нет, товарищ гвардии подполковник. Из части, где раньше служил.

— Что пишут, если не секрет?

Денис отвел взгляд от Виноградова.

— Лучше бы не писали. Сообщили вот, что друг мой погиб. Друг детства… Мы с ним в училище вместе пошли, в одной штурмовой группе на правом берегу Днепра дрались.

Улыбка погасла на лице Виноградова. Долго сидел молча, устремив взгляд в какую-то точку на столе.

— Да-а, брат, — проговорил наконец Виноградов, — понимаю тебя… тяжело. Время лихое, теряем цвет страны — молодежь. Сыновей теряем. Растили их для строительства светлого завтра, а они погибают в борьбе за спасение Родины от лютого врага. Но будь уверен, поколения, которым посчастливится строить это светлое завтра, вспомнят о них с великой благодарностью и великим уважением. О твоем друге, о твоем отце, обо всех нас… Да, тяжело, сынок, тяжело. — Виноградов вздохнул, достал из портсигара папиросу, закурил. — Довелось мне быть на днях на одном представительном совещании политработников нашего фронта. Выступал там член Военного совета армии полковник Зеленков. Слышал — у него сын погиб на правом берегу Днепра. Но по нему этого не скажешь — держится молодцом. Как бы ни была тяжела утрата — нельзя падать духом. Надо перелить боль утраты в ненависть к врагу, как это сделал полковник Зеленков. Очень дельно, кстати, выступал.

Первым побуждением Дениса было сказать, что он хорошо знает полковника Зеленкова, что друг, о гибели которого сообщает письмо, — это его, Зеленкова, сын. Но помешала мысль: а вдруг его слова подполковник Виноградов воспримет по-своему? Вот, дескать, хвастается сержант — еше до войны домами был знаком с членом Военного совета армии. А так хотелось что-нибудь новое узнать об Иване Ивановиче! Задал, как ему подумалось, невинный вопрос:

— Что же он в своем выступлении говорил, полковник Зеленков? А, товарищ гвардии подполковник?

Едва произнеся последнюю фразу, Денис понял, что совершил глупость. Виноградов помолчал. Его насмешливый, изучающий взгляд ощупывал пылающее лицо Дениса.

— По званию вы сержант, товарищ Чулков, однако по должности вам часто приходится общаться на равных с офицерами. — Тон речи был по-прежнему мягкий, но Дениса неприятно укололо официальное обращение на «вы». — Как окончивший военное училище, — продолжал Виноградов, — вы, вероятно, скоро получите офицерское звание и с полным правом вольетесь в офицерскую среду. И конечно, от ваших начальников вам придется слышать о том, что они присутствовали на каком-то важном совещании в вышестоящем штабе. Так вот, возьмите себе за правило никогда не задавать вопросов вашему начальнику о том, что говорилось на этом совещании. Подобное мальчишеское любопытство не к лицу военному человеку. Как говорят французы: «моветон» — дурной тон. Запомните это.

— Так точно… — Денис сглотнул внезапно набежавшую слюну. — Запомню, товарищ гвардии подполковник.

Виноградов поднялся, протянул руку:

— До свидания, сынок.

Поняв, что прощен, Денис поблагодарил подполковника горячим рукопожатием.

3

Все хуторские строения были заняты под различные службы. Свободным оставался большой сарай на поляне метрах в семистах от хутора. В нем Денис и решил провести комсомольское собрание.

Комсомолец лейтенант Нестеров выставил в районе сарая боевое охранение с трофейным пулеметом МГ-34. Этот пулемет без надобности валялся в штабе дивизиона, и начальник штаба капитан Сдобнов с удовольствием избавился от него, вручив «машинен-гевейер» Чулкову. Поскольку никто, кроме самого Чулкова и его однокашника по училищу Сурина, немецким пулеметом не владел, то Сурина пришлось включить в боевое охранение.

Младший лейтенант Зозуля и лейтенант медицинской службы Лаврова, также комсомольцы, обеспечили уборку сарая и «стулья» — пол застлали ветвями.

С того времени как ушел из медпункта, Денис видел Галю только мельком. Теперь, разговаривая с нею перед собранием, он придерживался сухого, делового тона. Почему — он и сам не мог бы объяснить. Внешне Галя, казалось, принимала этот тон, но Чулков чувствовал, что его официальность вызывает у нее насмешку — подчеркнуто язвительное обращение «товарищ комсорг дивизиона» говорило само за себя.

Комсомольцев собралось, как мысленно для себя определил Денис, «неполная рота». Собрание началось ровно в десять утра. Солнце поднялось из-за густых, уже тронутых яркими всполохами осени крон, лучи его, сквозь щели между бревнами сруба и прогалинами соломенной крыши, насквозь пронизывали сарай.

Чулков начал доклад. Сначала говорил сбивчиво — впервые выступал в роли докладчика. Угнетала мысль, что все от него, комсорга, ждут каких-то важных откровений. К тому же смущало присутствие Гали — в ее глазах улавливалось насмешливое любопытство: а ну-ка, посмотрим, на что ты способен, товарищ комсорг!

Но под конец разговорился, и дело пошло на лад. Вопрос о боевой учебе, наиболее близкий и ему, и всем собравшимся, уже не вызывал затруднений. Скованность исчезла. Рассказал о том, как плохое знание техники заряжающим Семечкиным едва не привело к трагическому исходу: Семечкин ткнул взрывателем в конец направляющей.

И что тут поднялось!

— Гнать из расчета!

— Из дивизиона!

— Гвардеец, мать твою!..

Вскочил товарищ Семечкина по расчету:

— А если бы мина взорвалась! Ты, Семечкин, бросил мину и упал на землю. А Колесников держал. Как полотно побелел… И все-таки за двоих выстоял.

Семечкин сидел опустив голову, ни жив ни мертв.

— Вот сволочь какая! — взвился над головами чей-то голос.

— Колесникову, выходит, уготовил смерть, а сам — в кусты?!

Поднялся такой гвалт, что Денис, попытавшийся установить тишину, своего голоса не услышал. Он вскинул над головой автомат, чтобы выстрелом вверх прекратить шум, но не успел нажать на спусковой крючок, как снаружи, неподалеку, раздался гулкий грохот пулеметной очереди. В ответ слитно застрекотали десятки автоматов. Пули защелкали по бревнам сарая, древесная труха посыпалась на головы сидящих.

— Ложись! — крикнул лейтенант Нестеров и сам пластом растянулся на полу.

Все выполнили его команду. Денис подполз к стене, заглянул в щель, увидел часть поляны, но на ней никого не было.

Вбежал солдат из боевого охранения.

— Что там? — приподнявшись, спросил его Нестеров.

— Фрицы, товарищ гвардии лейтенант!

— Сколько?

— Роты две, а может, и больше. Сурин с ребятами ведут огонь.

— Все слушай мою команду! — раскатился по просторному сараю голос Нестерова. — Чулков, ко мне!

Денис в два прыжка очутился рядом с лейтенантом. Тут же лежали Зозуля и Галя.

— Придется пока отбиваться своими силами, — сказал Нестеров. — Вы, — обратился он к связному боевого охранения, — бегом марш к командиру дивизиона. Доложите о нападении противника.

Солдат козырнул и исчез за воротами.

— Вам, гвардии сержант Чулков, приказываю возглавить группы Колесникова, Пашкевича, Лейкина, Коваленко и занять позицию здесь, в сарае. Мы с Зозулей попытаемся обойти фрицев справа и слева. Ударим, когда они выйдут на поляну. Держись.

Чулков зачем-то пружинисто козырнул.

— Есть держаться! — И звонко крикнул, перекрывая стрекот автоматов: — Колесников, Пашкевич, Лейкин, Коваленко! Со своими группами поступаете в мое распоряжение. Залечь вдоль стены сарая, устроить бойницы. Лейкину удерживать ворота.

Тем временем сначала Зозуля, за ним Нестеров со своими людьми покинули сарай.

Денис взял попавшуюся под руки слегу и пробил между полусгнившими бревнами порядочную дыру — открылся широкий сектор для наблюдения и обстрела. На опушке было пусто. Стрельба в лесу продолжалась еще некоторое время, затем смолкла.

«Что там могло случиться? — терялся в догадках Денис. — Может, это диверсионная группа напоролась на нас?»

Сзади кто-то застонал.

Обернувшись, встретился глазами с Галиной. Она поняла его молчаливый вопрос и сказала:

— Двое легко ранены.

— Пустяковые царапины, товарищ комсорг, — раздался чей-то незнакомый голос. — Драться можем, не беспокойтесь.

— Сделайте отгородку для раненых, — обратился Денис к Галине, пряча глаза — неловко было командовать лейтенантом, хоть и медицинской службы. — Вон дрова какие-то, из них и сделайте… Чтобы пули не залетали.

— Есть! — козырнула Галина, и Денис не заметил в ее глазах насмешки.

Наступила тишина. Тревожили мысли:

«Стоит ли сидеть в сарае? Могут окружить…»

Подозвал Пашкевича, Коваленко и Лейкина, посоветовались, решили тремя группами занять позиции слева и справа от сарая. Денис с остальными оставался на месте. Под конец он сказал:

— Надо бы создать видимость слабой обороны. Давайте так — стрелять одиночными патронами. А когда атакуют, бить очередями. Но за двадцать — тридцать метров. Все ясно?

— Ясно.

— Тогда по местам.

Группы комсомольцев поползли. И в это время немцы дали знать о себе. От опушки донесся голос:

— Рус! Сдаваться! Жизн получайт!

«Как выиграть время? — забилась тревожная мысль. — Зозуля и Нестеров еще не успели занять позиций…»

— Рус! Ви есть окружены. Сдаваться! — опять заорал гитлеровец во все горло.

Чулков вполголоса спросил:

— У кого зычный голос?

— У меня, товарищ комсорг.

В сказавшем эти слова Денис узнал сержанта Семечкина.

— Нужно выиграть минуту-полторы, чтобы успели Зозуля и Нестеров. Сумеешь разыграть колебание… Ну… страх, что ли…

— Это… как же так?

В голосе Семечкина было столько обиды и возмущения, что Денис подумал:

«Может, зря мы его сегодня так?..»

Пояснил:

— Нужно обмануть фашиста. Заставь его поверить, что мы насмерть перепуганы. Надо выиграть время. Очень важно. Кричи: «Эй, фашист! Не обманешь?»

Глаза у Семечкина вспыхнули: дошло.

— Я понял. Выдам, товарищ гвардии сержант.

Тишину прорезал пронзительный голос:

— Эй, Гитлер! Боюсь, сволочь, обманешь!

В сарае послышался сдавленный смех.

С опушки донеслось:

— Сам сволош! Не обман. Сдавайся.

— Не сволочи ты его, чудак, — встревожился Денис. — Там же не дураки сидят. Изобрази страх. Скорее!

— Боимся мы!.. Обманете, господа немцы, — в голосе Семечкина слышались слезы.

— Найн! Найн! — заспешили с опушки. — Мы жизн будет дарить.

— Теперь выжди, — остановил «артиста» Чулков. — Пусть думают, что мы колеблемся.

— Неужели немцы такие дураки? — с сомнением сказала Галина. Она была бледна, губы вздрагивали. — Это же детские штучки. Надо что-то решительное… И немедленно. Что они подумают о нас?!

— А черт с ними, что они будут думать. Лишь бы выиграть минуту.

— Рус! Долго размышляйт. Сдаваться!

— Еще поной.

— Фашист! Нам страшно! — жалобно проблеял Семечкин, опять вызвав смех в сарае.

— Молодец! Минуты полторы прошло?

— Вряд ли.

— Сейчас начнут угрожать или стрелять. Придумай еще что-нибудь.

— Рус Иван. Считать до трох. — Пауза. И лающий голос: — Айн!.. Цвай!..

— Ладно, обложи его, — со вздохом сказал Денис. — Больше они нам не поверят.

— Есть обложить! Эй, сволочь мягкотелая! Свинья! Паскудник! Сам трус и нас за трусов принимаешь? Если не подохнешь от пули, снимем штаны и всыпем! А глотку заткнем дулом автомата! Ферштейн?

Теперь уже откровенно веселый смех покрыл эти слова. Похоже было, что за эти крепкие выражения товарищи простили Семечкину его проступок.

С опушки застрекотали очереди, пули опять зашлепали о стены. Но на поляну немцы не выходили.

— Эй, артист! — усмехнулся Денис. — Открываем огонь вдвоем. — Обернулся к остальным. — Всем ждать!

Застрекотали два автомата. Жалкое они производили впечатление.

— Форвертс! Форвертс!

На опушке показалась плотная цепь гитлеровцев.

— Не стрелять! А ты, артист, не смолкай. Построчи, а то у меня диск кончится.

За первой цепью показалась вторая.

Сто метров… Семьдесят… Пора!

— Огонь! Огонь!

Раздался дружный залп. Половина атакующих упала на землю.

«Не может быть, чтобы убиты. Хитрят», — подумал Денис.

И тут справа и слева ударили автоматные очереди. От радостного облегчения Чулков сдвинул пилотку на затылок: «А вот и наши».

— Огонь! Огонь!

Фашисты заметались. Передние бросились назад. Образовалась свалка.

Со всех сторон слышались возгласы:

— Бей фашистов!

— Огонь!

— Приготовить гранаты! — напрягая голос, приказал Чулков. — Передать по цепи.

— Гранаты!.. Гранаты!..

— В атаку! За мной! Ур-ра-а!

Группа Чулкова выскочила из широко распахнутых ворот.

— Ура-а-а!

От опушки бежали цепи Нестерова и Зозули.

Начали взрываться гранаты. Грохот звонким эхом многократно повторялся в лесу.

Только теперь немцы поняли, что угодили в ловушку. Обладая превосходящими силами, они проигрывали бой.

Десятка полтора, подняв руки, истошно вопили:

— Гитлер капут! Гитлер капут!

— Держись! Держись, ребята! — послышалось сзади.

Чулков оглянулся. На подмогу им бежали с полсотни солдат во главе с капитаном Сдобновым.

От немцев, окруженных со всех сторон, осталось десятка три, не больше. Кто-то из тех, кто бежал впереди Чулкова, упал на одно колено и застрочил из автомата в гитлеровцев, поднявших руки.

Денис налетел на него сзади, свалил и выхватил автомат.

— Очумел, что ли?! Они же сдались!

Обернувшись к своим, он раскинул руки. Жест его вряд ли требовал перевода.

Не стрелять!

Николая Сурина и его второго номера Сергея Казакова нашли около опрокинутого взрывом гранаты пулемета. Они были без сознания. На теле обоих насчитали по нескольку осколочных ранений. С помощью бойцов Галя сделала им перевязку. Обоих немедленно отправила в госпиталь — опасалась серьезных осложнений.

— Будут жить? — спросил Денис.

— Доставим в медсанчасть — майор Куренков скажет, — ответила Галя и после паузы добавила: — Если, конечно, доставим живыми.

 

Глава четвертая

1

Через неделю после боя в лесу Денису Чулкову было присвоено звание старшего сержанта.

Наутро его вызвал к себе капитан Назаров и объявил приказ о том, что он, Чулков, назначается командиром взвода боепитания. Новое назначение не вызвало у Дениса восторга, потому что боепитание относится к службе тыла. Вместо того чтобы в соответствии с уставом ответить: «Слушаюсь! Когда прикажете принять взвод?», он молча стоял перед капитаном и хмуро смотрел в какую-то точку поверх его головы.

— В чем дело? — сузив глаза, спросил Назаров.

— Разрешите вопрос, товарищ гвардии капитан?

— Разрешаю.

— За что меня в тыл переводят? Проступков у меня не было, в бою вроде не трусил…

— Именно поэтому, товарищ гвардии старший сержант, вас и назначают командиром взвода боепитания.

— Не понимаю.

Назаров вздохнул, обеими руками пригладил рыжую непокорную свою шевелюру, сказал:

— Да-а, с вами, юнцами безусыми, не заскучаешь. Садись.

И указал на стул напротив себя. Денис сел.

— Так вот, организация боепитания — один из самых сложных и больших вопросов в войсках. А в частях гвардейских минометов в особенности. Мины доставляются грузовиками. В современном наступательном бою для одного залпа нужны тысячи ракет, а значит — сотни автомашин. Но машины выходят из строя десятками не только и не столько от бомбежек, сколько от расхлюстанных вдрызг военных дорог. Попробуйте в таких условиях обеспечить своевременную доставку нужного количества боеприпасов. Как думаете, Чулков, что для этого требуется от командира взвода обеспечения? Молчите? Требуются от него дисциплинированность, храбрость, находчивость. Словом, требуются все те качества, без которых нет настоящего боевого командира. И еще одно качество необходимо — бдительность.

Денис удивленно вскинул брови.

— Да, да, товарищ гвардии старший сержант, бдительность. Вот расскажу вам о недавнем случае. В августе дело было, еще на Левобережье. В расположение одной из баз боепитания забрела корова, а с нею старик, такой изможденный с виду — краше в гроб кладут. Задержали его: «Что здесь тебе надо, дед?» «Та вот, — отвечает, — яка скотына шкодлыва, нэ можу налыгачем за рогы пойматы…» Обыскали старика, так, больше для порядка, чем по подозрению. За пазухой нашли завернутый в тряпицу трубчатый порох, каким у нас начинены сопла мин. Спрашиваем: «Где взял?» — «Найшов». И на самом деле, не мог же он добыть порох из сопла мины. Все же сдали старика контрразведчикам. Оказалось: под личиной безобидного старичка скрывался немецкий шпион. Понял?

— Так точно, только…

— Подожди. — Назаров выставил перед собою лопатоподобную ладонь. — Должность, на которую тебя назначили, — офицерская. До тебя взводом боепитания командовал лейтенант Коротеев. Он погиб во время налета при транспортировке мин. Так что сам понимать должен: не на курорт тебя посылаем. По-настоящему штаб полка должен бы назначить на эту должность офицера, но все офицеры у нас — специалисты по установкам, да и тех некомплект.

Денис улыбнулся:

— Разрешите узнать, товарищ гвардии капитан, почему вы мне все это объясняете? Ведь могли бы просто приказать: принять взвод там-то, в такой-то срок.

— А потому, дорогой мой, что мне хочется, чтобы мои подчиненные выполняли свои обязанности с желанием и чувством ответственности. Не заартачься ты, этот разговор все равно состоялся бы, только не здесь, в штабе, а по пути на базу боепитания. — Капитан взглянул на часы. — Отправляемся туда через час. Быть в полной боевой… Можешь идти.

2

База боепитания, обслуживание и охрану которой обеспечивал взвод, находилась в небольшой деревне Кульково, что стояла на высокой горе по-над рекой. Берег ее отделяла от подножия горы неширокая луговина. Здесь мирно паслись несколько коров.

«Вот это идиллия», — удивился отвыкший от таких картин Денис, когда «виллис» перед самым въездом в деревню вынес их с командиром дивизиона на гребень горы.

Отдавшему рапорт помкомвзвода Назаров приказал построить подразделение. Тут Дениса опять ждал сюрприз. Когда солдаты выстроились, он убедился: то, что считалось взводом, оказалось доброй полуротой, а если учесть отсутствовавший наряд, то, пожалуй, и целой ротой.

Взвод — куда ни шло, но три взвода… Сумеет ли найти нужную линию поведения, завоевать командирский авторитет?

Капитан Назаров прочитал перед строем приказ о назначении Чулкова и с тем отбыл. Денис остался со своими подчиненными.

«С чего начинать? — зудела в мозгу беспокойная мысль. — Речь перед ними произнести? О чем? Да и глупо. Вон сколько в строю пожилых дядек… Они сами меня поучить могут».

Решение пришло неожиданно:

«Делом надо сразу же заняться, осмотреть хозяйство — о чем тут думать».

— Помкомвзвода, ко мне! Остальным разойтись. Продолжать занятия по распорядку дня.

Помкомвзвода сержант Глотов был года на три старше Дениса. Но его старили излишняя полнота, круглое сытое лицо, преждевременные морщинки под глазами и в уголках крупного губастого рта.

«Ничего бугаек, — подумал Денис, — такого бы подносчиком мин…»

Попросил Глотова вместе проверить посты, показать склады и службы. Во время разговора Денису показалось, что от сержанта пахнуло спиртным, но он не придал этому значения.

Посты оказались в порядке. Но склады разочаровали нового командира. Он ожидал увидеть настоящие складские помещения с широкими двустворчатыми воротами, в которые может въехать грузовик. На деле же это оказались продолговатые широкие ямы, наподобие противотанковых рвов. Сложенные в них мины были покрыты брезентом. Охраняли каждый ров трое часовых.

«Ничего себе, — опешил Денис. — А если пойдут дожди?.. Ведь тут все грязью заплывет, и мины в ней утонут».

К тому же территория складов не была огорожена. Как же в таких условиях требовать строжайшую бдительность? Черт знает что!

— Неужели нельзя было построить помещения, огородить территорию? — спросил Денис.

— Материалов не дают, — флегматично отозвался Глотов.

— А просили?

Глотов криво усмехнулся:

— Мне, товарищ гвардии старший сержант, просить не по чину.

При этом он бросил взгляд на погоны Дениса — и тебе, мол, тоже.

«Заноза мужик», — без раздражения подумал Денис и поинтересовался: просил ли материалы лейтенант Коротеев?

— Этого я не знаю, — был ответ.

— Тоже по чину не положено?

— Так точно, не положено.

Сказано это было с той странной звенящей веселостью — веселостью на грани слез, какая свойственна истеричным людям.

Когда вернулись в деревню, Глотов сказал:

— Пойдемте обедать, товарищ командир взвода.

— Какой уж тут взвод, — усмехнулся Денис, — считайте — рота.

— Желаете, чтоб называли вас командиром роты? — Глотов бросил на Дениса острый горячечный взгляд. — Пожалуйста, хотя по штатному расписанию и не положено.

«Не в себе человек», — подумал Денис, но промолчал.

Он предполагал, что будет обедать со своим подразделением за одним столом, но Глотов позвал его в хату, где стоял на квартире. Он сказал, что раньше они жили вместе с Коротеевым и, если товарищу гвардии старшему сержанту угодно, он может занять койку покойного лейтенанта. Денис на это ничего определенного не ответил.

Окликнув подсменного бойца, который спешил на кухню, Глотов приказал:

— Скажи повару, чтобы нес ко мне обед на двоих — новый командир прибыл. Да пусть покажет товар лицом!

— Есть, чтоб показать товар лицом! — улыбнулся солдат и побежал на кухню.

— Повар у нас хороший, — объяснил Глотов.

Занимал сержант одну из двух комнатенок в домике, покрытом камышом. Сразу пригласил Чулкова «откушать». Через минуту на столе появилось на тарелке сало, нарезанное толстыми розовыми ломтями, пузатая бутылка с красочной иностранной этикеткой и две алюминиевые кружки.

— Давайте, командир, по единой перед обедом. Французский коньяк — не шутка, — сказал Глотов и с хваткостью, в которой ощущалась привычка, взял бутылку за горло.

Дениса неприятно кольнуло то, что слово «командир» сержант произнес без официального прибавления «товарищ». Такая фамильярность свидетельствовала об одном: Глотов стремится войти с ним в приятельские отношения. Видимо, в таких отношениях он был с лейтенантом Коротеевым и считает, что если офицер не побрезговал дружбой с ним, то что говорить о каком-то старшем сержанте, да еще младшем по возрасту.

Закрыв ладонью кружку, Денис нарочито решительно сказал:

— Не пью. И вам в служебное время не советую.

Не выпуская из руки бутылки, Глотов пожевал губами, с вызывающим прищуром спросил:

— Приказываете или советуете?

— Пока советую.

— Тогда, товарищ командир ро… то бишь взвода, с вашего разрешения, как говорили в старину, позволю себе пренебречь вашим советом.

Он налил полкружки коньяку, выпил залпом и бросил в рот пластинку сала.

«Язык у него какой-то фиглярский», — подумалось Денису. Он хотел сказать Глотову об этом, но воздержался. Не в языке дело. Он, наверное, должен бы не совет давать Глотову, а приказать не пить. Должен был или не должен? С первого знакомства завернуть гайки? Правильно ли это? В бою отношения командира с подчиненным однозначны — приказ. Вспомнилось, как ординарцу Раскудря-Кудрявому приказал отдать водку медикам. Но то в бою.

Размышления Дениса прервал грохот сапог в сенях, вслед за тем дверь отворилась, и на пороге возник ефрейтор Дергач. Он сиял такой белозубой улыбкой, и столько в ней было искренней радости, что, казалось, сам он излучал свет. В руках Макар держал четыре котелка, над которыми поднимался пар.

Денис не ожидал такой приятной встречи. Он не видел повара с тех пор, как стал комсоргом, — столовался при штабе.

— Денис! Товарищ Чулков! — громогласно заговорил Дергач, переступая порог. — Мне говорят: старший сержант Чулков, а я думаю себе: какой Чулков? Которого я знаю — сержант, а этот старший. — Поставил котелки на стол, протянул руку. — Поздравляю с повышением!

Денис встал, пожал Дергачу руку.

— Рад, Макар, встретить тебя здесь. Вот помкомвзвода говорит — хороший повар у нас, а мне и невдомек, что это ты.

Дергач зарделся от похвалы, с благодарностью взглянул на Глотова.

— Стараемся. Товарищ гвардии сержант всегда были довольны.

Глотов взглядом указал на бутылку.

— Выпьешь, ефрейтор?

Макар вопросительно взглянул на Чулкова и, заметив, как построжало его лицо, мигом напустил на себя озабоченность.

— Не могу, товарищ гвардии сержант, некогда. Дел — вот так, — полоснул себя ребром ладони по горлу. Вытянулся. — Разрешите идти, товарищ гвардии старший сержант?

— Погоди, Макар. Ты где квартируешь?

— Да у Христи, это тут рядом, через три хаты.

— Хорошо, иди.

Покончив к вечеру со всеми текущими делами, Денис отправился к Дергачу. Встретила его хозяйка Христя, полная женщина лет тридцати пяти. Разбитным напевным голосом она приветствовала Дениса.

— Заходьте, товарищу охвицер, добро пожаловаты до хаты, гостем будэтэ, — Когда вошел в горницу, всплеснула полными руками. — Ой, боже ж мий, який вы лыдащий! Сидайте, вечерять подам…

Из боковушки высунулся Макар, махнул рукою на хозяйку — что, мол, пристала к человеку, смущенно крякнул, пропустил Дениса к себе.

— Ну, как ты, Макар? Как попал сюда? — поинтересовался Чулков, усаживаясь на табуретку.

— Кухню мою, понимаешь, бомбой разнесло. Ну, малость по ноге задело. Неделю в медсанчасти провалялся, потом направили сюда. Ничего, служить можно.

— Да я вижу, — не без иронии сказал Денис, бросив взгляд на стоявшую на столе глиняную макитру с галушками. — Глотов коньяк французский пьет, а Макар у Христи живет, как у Христа за пазухой.

— Ну, ты зря это, Денис, — обиженно насупился Дергач. — О Христе плохого не думай, она себя соблюдает. А насчет этого, — зыркнул глазами на макитру с галушками, — так все от доброго сердца. Корова у нее, а на наших казенных харчах, сам знаешь, не очень-то… — Оживился. — А ты подвигайся к столу, навертывай. Вот со сметанкой, свеженькая.

Денис не тронулся с места.

— Частенько ты с Глотовым зашибаешь?

Макар отшатнулся и выпучил глаза, словно кассир, которого обвинили в крупной растрате.

— Да… да ты что? Да он мне первый раз в жизни при тебе предложил, ей-богу.

— Это само собой, — чувствуя, что начинает злиться, кивнул Денис. Резко спросил: — Откуда у него французский коньяк?

— Тут, понимаешь, такое дело… Неподалеку трофейная команда немецкий продовольственный склад обнаружила. А начальник команды, старший лейтенант — его дружок. Ну, вот по дружбе несколько бутылок и…

— Почему у сержанта дружки среди офицеров?

Макар замялся, навалившись на стол, подался к Чулкову.

— Так ведь он сам, Глотов-то, еще месяц назад лейтенантом был. Разжаловали его. За систематическое пьянство и несоответствие должности…

— Да-а, — протянул Денис. С горечью подумал: «Что же Назаров-то… Ни словом не обмолвился о том, какой фрукт ходит у меня в помощниках. Понятно теперь его фиглярство — уязвленное самолюбие. Как же — старший сержант командует им, вчерашним лейтенантом».

Раздражение все больше и больше овладевало Денисом. Черт знает что! Коньяк, галушки… А ракеты в ямах под брезентом, без ограды. Тут не то что плюгавый дед — целый вражеский десант сядет, ахнуть не успеешь. Еще эта радушная Христя с коровой… Не фронт, а… колхоз какой-то… Да нет, санаторий, пожалуй.

— Слушай, — Денис понизил голос, — тебе хоть известно, чем твоя Христя занималась при немцах? Почему они ей корову оставили?

— Да ты что, Денис? — совсем опешил повар. — Корова-то не ее. То есть теперь-то она ее, но это немцы гнали скот на станцию, чтобы в Германию отправить, а тут наши так жиманули, что фрицам уж не до буренок, бросили их и ноги в руки. Солдаты и раздали населению. И вообще у нас тут полный порядок. Ребята — что надо, прошли огни и воды, можешь не беспокоиться.

Наступило молчание.

«И что же я, на самом деле, на него набросился? — успокаиваясь, подумал Денис. — Непорядки в содержании боеприпасов? Но ведь для того меня сюда и назначили, чтобы устранить их. Глотов пьяница и равнодушный человек? Но ведь на то я сюда и поставлен, чтобы заставить его работать. Ослаблена дисциплина? Но ведь на то… Тьфу, на то… на то… Сюда бы Вадьку Зеленкова да Капитошу — мигом порядок бы навели».

Ему вспомнилось, как осенью сорок первого, когда он после приезда из Москвы поведал Вадиму о своих приключениях, тот сказал: «Вот так и надо жить — на пределе возможностей».

— На пределе возможностей, — вслух повторил Денис.

— Что? — не понял Дергач.

— Макар, — пропустив мимо ушей его вопрос, сказал Денис, — могу я поселиться у тебя?

— Вот черт! — улыбался тот. — А я как раз собирался тебе это предложить. Койку поставим вот здесь.

— Тогда пошли к Глотову. У него мой вещмешок.

3

Проснулся Дергач затемно, около пяти утра — ему надо было идти на кухню готовить завтрак. Вместе с ним поднялся и Денис. Вдвоем сделали физзарядку, вылили друг на друга по ведру холодной колодезной воды, растерлись длинным, как простыня, расшитым по краям петухами холщовым полотенцем, — подарок Христи своему постояльцу.

— С чего бы, Макар, ты у нашей хозяйки в таком почете? — не преминул подковырнуть ефрейтора Денис.

— А повара завсегда у всех в почете, — не моргнув глазом, отозвался Дергач.

— Особенно у безмужних баб, — не унимался Денис.

Макар хмыкнул, но тут же лицо его построжало.

— То уж ваши домыслы, товарищ гвардии старший сержант.

Денис зашел к Глотову и велел после завтрака построить взвод. Приняв рапорт, поздоровался с солдатами, скомандовал «вольно», сказал:

— Товарищи, если среди вас есть плотники или каменщики — сделать шаг вперед.

Из строя вышли четверо.

— Остальным продолжать занятия по распорядку дня, — сказал Глотову и обратился к тем, кто вышел из строя: — А вы, товарищи, — за мной.

Четверых бойцов — все они, кроме одного веснушчатого ефрейтора, были люди пожилые, серьезные — Денис привел к себе на квартиру, рассадил их и сам опустился на табуретку.

— Закурить бы, да хата тесновата, — не замедлил бойко ввернуть ефрейтор.

— Курите, курите, — разрешил Денис.

Солдаты полезли за кисетами.

— Пригласил я вас, товарищи, вот зачем. Скоро начнутся дожди, а боеприпасы у нас лежат, сами знаете, в ямах под брезентом.

— Верно, не по-хозяйски, — прогудел из клубов сизого дыма простуженный голос лысоватого солдата по фамилии Максимов. — У меня дома на дворе старые слеги и те под навесом сохраняются, а тут — мины.

— Вот-вот, — подхватил Денис, — значит, надо построить дощатые сараи, штуки четыре.

— На кирпичных столбах, — ввернул конопатый ефрейтор (фамилия его была Вахрушев). И добавил в виде пояснения: — Я до войны каменщиком в Свердловске работал.

— Но, чтобы обратиться к начальству насчет материалов, надо знать хоть примерно, сколько и чего потребуется.

— Это конечно.

Начали судить-рядить, спорить.

Денис достал из вещмешка блокнот, стал записывать. Когда, казалось, уже обо всем договорились, Максимов выбросил в окно окурок самокрутки и в сердцах махнул рукой:

— Понапрасну мы тут, мужики, махру переводим. Ты смотри, товарищ командир. — Максимов выставил ладонь левой руки и правой загнул на ней мизинец. — Кирпич — ну кто нам его даст? Взять-то его негде, — кругом все разорено. — Метнул насмешливый взгляд на ефрейтора. — Тебе что, Вахрушев, его из Свердловска подвезут? Или, может, для тебя тут кирпичный завод поставят? Это первое. Теперь второе. — Максимов загнул безымянный палец. — Для строительства сараев нужен тес. Пусть хоть завалящий горбыль, а где его взять? Лесопилок тут нету. Пойдем дальше. — Максимов загнул третий, чем-то изуродованный палец. — Столбы, балки, обвязка, толь для кровли… Из тыла нам все это доставят?

«А ведь он правду говорит, — подумал Денис. — Ведь если бы имелись все нужные строительные материалы, склады были бы давно построены».

Жарким пламенем обдало лицо. Осрамился, на второй же день осрамился. Тоже нашелся реформатор: «Плотники, каменщики, шаг вперед…»

— Я так думаю, товарищ командир, — продолжал между тем после некоторого раздумья Максимов. — Надо построить четыре большие землянки. Конечно, и тут стропила и тес понадобятся, да все не столько. Старые риги можно разобрать, из лесу слег привезти…

А лесок действительно находился не более чем в пяти-шести километрах от них. До него рукой подать, если на лодках плыть, а бревна вплавь доставить.

У Дениса отлегло от сердца. Он бодро вскочил и обеими руками пожал заскорузлую руку Максимова.

— Правильно… правильно, товарищ Максимов! Как думаете, товарищи?

— А что ж… можно, дельно, — заговорили, оживившись, остальные. — Только без бревен не обойтись — десятка три-четыре понадобится.

— Пошлем в лес бригаду — добудут бревна! — загорелся Денис.

— Тогда что и толковать — сделать разметку, и с богом, — заключил Максимов.

— Может быть, сейчас и займемся ею, этой разметкой? — закинул удочку Денис. — Что для этого нужно?

— Топор, бечевка да колышки — вот и все вооружение, — добродушно улыбнулся Максимов.

Еще до обеда неподалеку от покрытых брезентом рвов были размечены площадки для четырех землянок, с соблюдением необходимой дистанции между ними.

Окрыленный удачным началом, Денис решил увлечь и Глотова новой важной работой.

«Человек переживает разжалование, обозлен, — думал Денис. — Лучшее лекарство от переживаний — живое дело в руках».

Перед обедом отправился к сержанту на квартиру, но встретил его неподалеку от хаты. Глотов возвращался со строевых занятий и выглядел усталым — едва брел. Остановив его среди улицы, Денис рассказал о том, что начало новому складу положено, что сегодня же надо всех свободных от наряда разделить на четыре бригады, для каждой назначить старшего, а завтра с утра отправить на рытье землянок, что производителем работ думает назначить рядового Максимова, но если у Глотова имеются возражения, пусть он их выскажет.

Сержант слушал его, опустив взгляд, и только кивал головой. Когда Денис кончил, Глотов поднял на него осоловелые с красноватыми белками глаза:

— Вы ведь училище кончали, товарищ комвзвода?

— Да, кончал.

— А выпущены рядовым?

— Да, рядовым. Какое это имеет отношение к делу? — Денис почувствовал запах перегара — значит, Глотов проводил строевые занятия будучи навеселе…

— А такое отношение, что на горбу солдат вы хотите заработать офицерские звездочки, — сказал Глотов и пошел прочь.

Кровь бросилась Денису в лицо. «Спокойно», — приказал он себе. Понял, если сию минуту не поставит сержанта на место, он не командир и должен сорвать со своих погон широкие лычки.

— Стоять, сержант! — голос его прозвенел на высокой ноте.

Глотов нехотя остановился, повернулся вразвалку.

— Смир-рно!

— Ну, ну, не зарывайся…

— Смир-р-рно-о!!

Наверное, в глазах Дениса проглянуло что-то такое, что заставило Глотова вытянуться.

— Три шага вперед, стр-р-роевым… аррш…

Громко топая и поднимая сапогами пыль, Глотов сделал три шага к Чулкову.

— Вольно. — Денис перевел дух и, подавив готовые вырваться клокочущие в горле бранные слова, негромко сказал: — Как бывший офицер, вы, товарищ Глотов, должны лучше меня знать непреложное воинское правило: нравится подчиненному командир или нет — это личное дело подчиненного, но в служебной обстановке он должен относиться к командиру уважительно. Это первое. — Денис поймал себя на том, что говорит словами Максимова. — Теперь второе: если еще раз замечу пьяным в служебное время, подам рапорт командиру дивизиона. У меня все, можете идти.

Денис козырнул, Глотов ответил тем же и, четко повернувшись, зашагал к своей хате. Проводив его взглядом, Денис огляделся: не был ли кто-нибудь из солдат свидетелем этой сцены? Но единственная улица деревни словно вымерла. Личный состав как раз находился на обеде.

4

Утром Глотов, как будто вчера ничего не произошло, отдал рапорт и повел четыре бригады, вооруженные кроме винтовок и автоматов лопатами и ломами, на рытье землянок. Перед обедом Денис зашел на строительство. Составив винтовки в козлы, солдаты дружно копали землянки. Глотов сидел на бугорке, жевал былинку. Максимов, как настоящий прораб, с химическим карандашом за ухом, бегал от бригады к бригаде, что-то вымерял, указывал, нередко сам брался за лопату.

Земля летела на четыре стороны от огромных прямоугольников. Денису это живо напомнило осень сорок первого года под Москвой, Вот так же летела земля из противотанкового рва, который выкопали за одну ночь. Воспоминание это заставило его взяться за лопату и с полчаса, пока не взмокла на спине гимнастерка, он копал вместе со всеми. Затем подошел к Глотову, отряхивая пилоткой брюки, сказал:

— Ну как, сержант, дела идут, а?

— Вы хоть сообщили об этом в штаб? — лениво отозвался Глотов.

— А зачем?

— Как же, все-таки инициатива снизу.

— При чем здесь инициатива? Мины надо сохранить в порядке. К тому же из землянок будет легче и быстрее достать их — в бою это главное. Не так разве?

— Так, так.

И полетели сутки за сутками, наполненные повседневными заботами, начиная от инструктажа наряда, ночных проверок караулов и кончая поисками грузовика для перевозки из леса бревен и слег.

Проявил инициативу и Макар. Как-то за ужином таинственно сказал:

— У меня, командир, рацпредложение.

— Чего?

— Ну, хочу улучшить провиантско-складское дело.

— Это как же?

— А вот так. Сейчас у нас продукты сложены в трех местах, потому что большого помещения нет. У каждого склада — часовой. Предлагаю рядом с территорией склада боеприпасов построить дощатый сарай и все продукты — туда.

— А почему твой склад должен стоять около склада боеприпасов?

— Так в этом вся соль! — торжествующе воскликнул Макар. — К продуктам не надо будет ставить отдельного часового. Значит, высвобождаются три поста, ими можно усилить охрану боеприпасов.

— А что, это мысль, — загорелся Чулков. — Ну и голова у тебя, ефрейтор, генеральская.

— Стараемся, — скромно уткнувшись в котелок, сказал Дергач.

Строительство землянок шло успешно. За три дня были вырыты котлованы, и вот уже стропила домиками поднялись над землей. Неожиданно самой большой трудностью оказалось добыть колючую проволоку для ограждения территории складов. Казалось бы, на фронте чего-чего, а колючей проволоки должно хватать, но на полковом складе не нашлось ни одного мотка. Макар предложил «пошкурничать» — порыскать по ближайшим тылам, разыскать какую-нибудь саперную часть и выменять у саперов проволоку. Вот только выменять было не на что. Конечно, можно бы и так попросить. Но неизвестно, сколько времени уйдет на поиски; не мог Денис оставить базу, а послать Глотова — на него надежда плохая, равнодушен он к делу. Что это именно так и есть, не замедлило подтвердиться.

Однажды после завтрака пришел Максимов и доложил: людям пора отправляться на работу — обкладывать обрешетку землянок дерном, а помкомвзвода к построению не явился. Нет на месте также ефрейтора Вахрушева («Каменщик из Свердловска», — вспомнил Денис).

Пришлось идти на квартиру к Глотову. Дверь комнатушки оказалась запертой. Долго стучал Денис, прежде чем перед ним предстал опухший со сна помкомвзвода.

— А, старшой, а мы тут… — начал было он.

Денис отстранил его и шагнул в комнату. В нос ударила густая волна перегара и махорочного дыма. На постели Глотова спала женщина из местных — Денис не раз видел ее. На другой постели, привстав и, видимо, стараясь загородить собою кого-то лежащего у стены, испуганно таращил глаза ефрейтор Вахрушев.

Отвращение, гадливость — все это готово было вылиться у Дениса в безрассудный поступок. Еще мгновение, и он сорвал бы ефрейтора с постели и высадил им окно…

Усилием воли заставил себя повернуться и выйти. Бросил Глотову на ходу:

— Ефрейтору через пять минут быть в строю, вы — немедленно ко мне.

Денис сам построил взвод, произвел перекличку и приказал Максимову вести людей на работу. Когда колонна двинулась, заметил, как сзади, воровато пряча глаза, то и дело поправляя не очень послушными руками винтовку, пристроился ефрейтор Вахрушев.

«Сегодня же рапорт и обоих — под стражу. Плачет по ним трибунал», — думал Денис, возвращаясь к себе.

Поостыв малость, рассудил, что чрезвычайно строгого наказания достоин, пожалуй, один Глотов. Он командир, он несет ответственность за подчиненного Вахрушева, которого споил. С ефрейтора достаточно обычного взыскания — гауптвахты. Но Глотов — этот легко не отделается.

Сержант поджидал его, сидя на крылечке хаты. Увидев Дениса, отбросил окурок, вскочил, вытянулся.

— Заходите, — пригласил его Денис и пропустил вперед.

Плотно закрыл дверь в свою половину, кивнул Глотову на стул, сам сел по другую сторону стола на табурет. Дал себе время собраться с мыслями, сказал:

— Хотел бы я знать, сержант, как вы сами расцениваете сегодняшний случай?

— Я допустил дисциплинарный проступок, — не поднимая опущенных глаз, ответил Глотов. Ответил без запинки, словно произнес заученную формулу.

— Нет, Глотов, этот ваш проступок граничит с преступлением. Вы — помощник командира взвода, вам доверена охрана важного военного объекта во фронтовых условиях… А вы чем занимаетесь? Мараете честь советского солдата… Разлагающе действуете на людей. Сами систематически пьянствуете и спаиваете подчиненных. Да еще женщины… Мерзость… Это моральная сторона дела. А служебная… Поднимись сегодня ночью взвод по тревоге, вас бы с Вахрушевым пушками не поднять. И я вправе был бы посчитать вас обоих дезертирами. Согласны?

Глотов еще ниже опустил голову.

— Так точно.

— Я не раз предупреждал вас, сержант, думал — образумитесь. Да, видно, зря… Терпение мое лопнуло. Пишу на вас рапорт. Сами понимаете — дело для вас может кончиться трибуналом.

— Может… подождете… товарищ гвардии старший сержант? — с трудом выдавил из себя Глотов. — Я обещаю… больше не допущу…

Он поднял голову и заставил себя взглянуть Денису в глаза. Лицо его как-то жалко осунулось, от недавней нагловатой самоуверенности не осталось и следа.

Злость у Дениса сразу пропала. Спросил:

— За что вас лишили офицерского звания?

— За то же, за что вы сейчас с меня стружку снимаете.

— Значит, наука не пошла впрок?

— Клянусь вам, товарищ гвардии старший сержант, больше не повторится. — Слабая просительная улыбка скользнула по лицу Глотова.

Заскребло вдруг в душе Чулкова.

«Ну, напишу я на него рапорт, крепко накажут человека, — подумал Денис. — Но для дела-то какой от этого прок? Глотов все же опытный командир, у него приятели среди интендантов…»

Мелькнула мысль: а не использовать ли сложившуюся ситуацию для пользы дела? Сказал:

— Вашим обещаниям, товарищ сержант… не очень-то верю. Обещания надо подкреплять делом.

— Я готов, товарищ гвардии старший сержант.

Денис встал, резко одернул гимнастерку.

— Так вот, хватит вам сидеть на бугорочке и жевать травку. Будете работать. Надо достать четыре мотка колючей проволоки. Достанете к завтрашнему дню, я воздержусь от рапорта, но, учтите, до первого вашего нового проступка. Не достанете — рапорт послезавтра будет в штабе полка. Вы меня поняли?

— Так точно, понял.

— Тогда берите машину и поезжайте. Куда угодно, хоть на армейский склад. Французский коньяк сумели достать, сумейте достать и колючую проволоку.

Глотов повеселел.

— Кровь из носу, а достану! — Вытянулся. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

Некоторое время после ухода сержанта Денис продолжал сидеть за столом. Думал: правильно ли поступил, дав возможность Глотову избежать наказания? Так ничего и не решив, сокрушенно покачал головой:

«Ну и должность я себе схлопотал. Ты и командир, ты и педагог, и хозяйственник, и чуть ли не дипломат».

Вспомнилось время, когда был курсантом, потом рядовым солдатом. Никакие особенные заботы тогда его не угнетали. И совершенно непонятно, почему служба казалась тяжелой?

5

Три мотка колючей проволоки Глотов достал в тот же день к вечеру. Где и как он их добыл, Денис не расспрашивал, но догадывался, что без французского коньяка тут не обошлось.

Мины из ям перенесли в землянки, уложили в два ряда вдоль стен, оставив посередине проход так, чтобы при необходимости их можно было быстро погрузить в машины.

Территорию склада огородили колючей проволокой. Перед воротами поставили дощатый сарай, в него сложили мешки и ящики с продуктами. Как и предлагал Макар Дергач, охрану склада боеприпасов удалось усилить тремя дополнительными постами.

Как-то среди дня приехал капитан Назаров. В сопровождении Дениса осмотрел землянки, ограду, проверили посты. По тому, как потеплели его глаза, Денис понял — доволен.

— Сам додумался до такого благоустройства? — спросил Назаров.

— Рядовой Максимов, товарищ гвардии капитан, — доложил Денис. — Он у нас главным прорабом был — плотник по профессии.

— Как ты его поощрил?

Денис замялся.

— Да… Никак…

— Плохо, — отрезал Назаров.

— Так я ж, товарищ гвардии капитан… Чем я его могу поощрить? Лишним котелком каши, что ли?

— А хотя бы и котелком каши. Мог освободить на сутки от занятий, от очередного наряда.

— Виноват, не подумал, товарищ гвардии капитан.

— Солдат о пользе службы подумал, а ты о нем — нет. Эх вы, отцы-командиры.

Когда возвращались от склада в деревню, Назаров спросил:

— Если Максимову присвоить звание сержанта, потянет он отделение?

— Так точно, товарищ гвардии капитан.

— Хорошо, поговорю с командиром полка.

Дергач угостил Назарова солдатским обедом, тот остался доволен. Встав из-за стола, приказал Денису построить взвод. Перед строем поблагодарил бойцов и командиров за все сделанное ими по части реорганизации склада, пожал руку Денису, Глотову, Максимову. Глотов сиял — впервые получил благодарность от начальства.

Уже сев в машину, капитан подозвал к себе Дениса.

— Чуть было не забыл. На днях к вам наведается наша медицина — санитарная проверка, медосмотр и так далее. Так что постарайся быть на высоте.

— Да у нас вроде все в порядке, товарищ гвардии капитан. Солдаты регулярно моются, имеют чистую смену белья.

— Вот и хорошо. — Назаров лукаво подмигнул. — Я тебе ничего не говорил, ты — не слышал. А то скажут — потемкинские деревни строит командир дивизиона.

Оба весело рассмеялись.

 

Глава пятая

1

Солнце зашло. В прохладных осенних сумерках на западе малиново догорал закат. Денис возвращался к себе с развода караула. Неожиданно перед ним вырос запыхавшийся Макар Дергач.

— Я за тобой, Денис. У нас гостья.

— Какая еще гостья?

— Да эта… из медсанчасти… Военфельдшер товарищ Лаврова.

Денис почувствовал, как горячо стало щекам, и благословил сумерки — в полутьме Макар не мог заметить его смущения. Вопрос «Какая еще гостья?» был лицемерным — иной гостьи, кроме Галины Лавровой, он не ждал. А ощущение тревожного и вместе с тем сладостного ожидания поселилось в нем два дня назад, когда Назаров сообщил, что «наведается медицина». Конечно, «наведаться» для проверки санитарного состояния подразделения и медосмотра было кому и кроме Лавровой, но Денис ждал почему-то именно ее.

Дорогой, едва поспевая за широко шагавшим Чулковым, Макар рассказывал:

— Только пришел домой, принес ужин, слышу, машина остановилась и тут же уехала. Входит, значит, товарищ Лаврова. Я, конечно, докладываюсь: ефрейтор Дергач, нахожусь на ужине. Спрашивает: «Здесь живет старший сержант Чулков?» — «Так точно, говорю, здесь». Огляделась она этак с подозрением и говорит: «А что же это у вас беспорядок такой в комнате?..»

— Какой же у нас беспорядок? — Денис замедлил шаг.

— Вот и я говорю: «Какой же, спрашиваю, беспорядок, товарищ лейтенант медицинской службы?» — «Как, говорит, какой? А крошки на столе, а мухи, а грязь на полу?..»

— А ты?

— «Мухи, говорю… Да что нам мухи? У нас, говорю, важный военный объект, нам мухобойством заниматься некогда. А что грязь, так, говорю, и на улице грязь, мы ведь не по воздуху летаем…»

— А она?

— Ну, что она… «Вы, говорит, товарищ гвардии ефрейтор, чем препираться, лучше взяли бы ведро воды, тряпку да вымыли бы пол…»

— Правильно она сказала, Макар. Вообще, когда медики приступают с критикой, лучше всего отвечать: «Виноват, исправлюсь».

— Точно, товарищ гвардии старший сержант. Только я сказал: «Разрешите выполнять приказание?», а она махнула рукой: «Ладно, говорит, я тут сама управлюсь, а вы разыщите Чулкова…»

Денис остановился, пораженный.

— Так ты что же, оставил ее полы мыть?

— Да как сказать, — замялся Макар. — Когда уходил, слышал, вроде она спрашивала у Христи ведро с водой.

— Эх, Макар, Макар, бить нас с тобою некому! — в сердцах бросил Денис и чуть ли не бегом припустил к дому.

Когда они пришли, пол был уже вымыт и Галя — рукава гимнастерки завернуты до локтей — выжимала над ведром грязную тряпку.

— Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант медицинской службы! — лихо козырнув, поздоровался Денис.

Галя выпрямилась, бросила к порогу тряпку.

— Вытирайте ноги. — Тыльной стороной кисти отбросила упавшие на лоб волосы, усмехнулась: — Лейтенант-поломойка. Неужели, Денис, так трудно поддерживать чистоту?

— Понимаешь, Галя, все как-то некогда, — смущенно развел руками Денис.

— Да ведь вас тут двое.

— Повара можно не считать, — Денис бросил на Макара недобрый взгляд. — Повара́ — они аристократы.

— Товарищ гвардии старший сержант! — возмутился Дергач. — Христя мыла на прошлой неделе, с тех пор вы насчет полов никаких указаний не давали.

— Чтобы избавиться от мух, тоже специальное указание нужно? — Галя расправила рукава гимнастерки, застегнула пуговки на обшлагах. — Я пробуду у вас дня три. Можно найти жилье?

Денис молчал в замешательстве. Свободного жилья не было. Не поместишь же девушку в сарае… Можно бы у Христи в проходной комнате, но предложить такой вариант Денис не решился. Хотелось устроить Галю с наибольшими удобствами.

— Вот что, товарищ ефрейтор, — решительно обратился он к Макару. — Сейчас же перебираемся к Глотову. Лейтенант будет жить здесь.

— Правильно! — подхватил Дергач. — Тем более, что полы они вымыли, остались одни мухи, а мухи…

Денис развернул Макара за плечи, выставил в соседнюю комнату, яростным шепотом проговорил:

— Попридержи язык, черт тебя возьми! Сейчас же свою и мою постели в охапку и — к Глотову… Я — по отделениям… О белье… о бане заботился, а насчет полов и мух — из головы вон… К моему приходу чтобы у Глотова пол блестел и было проветрено. Выполняйте, товарищ ефрейтор!

2

Если бы лейтенант медицинской службы Лаврова вздумала прогуляться по деревне, ее удивило бы необычное для такого позднего часа оживление на улице. Суетливо стукотали пущенные «самоходом» вороты колодцев, слышался плеск воды, приглушенные голоса, от колодцев к хатам и обратно сновали, громыхая ведрами, солдаты.

Результатом этого аврала было то, что на следующий день после обхода занятых солдатами хат Галя похвалила Чулкова за чистоту и порядок в жилых помещениях взвода.

Разговор происходил в комнате Глотова, куда военфельдшер зашла специально, чтобы высказать Чулкову свое мнение. Здесь также царила чистота, какой эти стены не видели, может быть, с довоенных времен. Даже стол Макар выскоблил вчера добела. Когда пришла Галина, Денис сидел в одиночестве, составлял ведомость на «вещевое довольствие». Высказав столь высокое мнение о санитарном состоянии жилых помещений, военфельдшер с лукавой улыбкой добавила:

— Крепко пришлось вчера вечером потрудиться, верно?

— Верно, — с непонятным облегчением рассмеялся Денис. — Большую уборку устроил.

— Эх ты! — Она встала и обошла стол, положила свою маленькую теплую ладонь на руку Дениса, чуть пожала ее. — Ничего скрыть не можешь.

Денис почувствовал, как горячая волна затопила его грудь и сердце подскочило куда-то под горло.

— Это… только от тебя не могу, — неожиданно охрипнув, проговорил он.

Заставил себя посмотреть Галине в глаза. Взгляды их на мгновение встретились. Лицо ее порозовело, будто свет утренней зари коснулся его. Длинные ресницы опустились, притушив яркую голубизну глаз.

— Я пойду, еще много дел, — заторопилась она. Сделала шаг к двери, обернулась, но глаз не подняла. — Ты что делаешь вечером?

— Я? Ложусь спать. — Денис растерянно помолчал — уж очень по-детски наивно прозвучал его ответ. Проговорил, точно оправдываясь: — Ночью приходится проверять посты. Читать нечего, да и керосин экономим.

Галя кивнула и еще что-то хотела сказать, но раздумала, скрылась за дверью.

Через день, около полудня, когда Глотов, Чулков и Дергач только что пообедали и отправились каждый по своим делам, Денис столкнулся на крыльце с Галей. Она поздоровалась за руку, сказала, не скрывая печали:

— Сегодня вечером я уезжаю. Все ваши солдаты здоровы. Только у бойца первого отделения Капитанова жесточайший фурункулез, его я беру с собой в медсанбат…

— Капитанов? — удивился Денис. — Он на здоровье не жаловался.

— Стеснялся. Я спросила его, почему он не попросил отправить его в медсанчасть? Отвечает: «Да ведь я не раненый». Как будто на войне умирают только от ран.

— Совесть у человека, — заметил Денис.

Как-то само собою получилось так, что, разговаривая, они пошли рядом вдоль улицы, незаметно миновали ее и очутились на вершине косогора. Только теперь Галя обратила внимание на окружающий пейзаж.

— Ой как красиво! — воскликнула она и от полноты чувств прижала руки к груди.

Стоял на редкость ясный солнечный день, было необыкновенно тепло. С горы вид открывался просторный, километров на десять, а может, и более. Внизу, словно лента, вырезанная из холодной синевы небосвода, вилась по долине река, обрамленная по обоим берегам желтолистыми, наполовину уже обнаженными ракитами, тальником и кустиками ольховника. За рекою ширились луга с порыжевшей травою, среди которой, особенно ближе к реке, выделялись зеленые островки отавы — здесь месяц назад косили. А дальше красно-желто-коричневой полосою стоял лес. Он покрывал холмы, долины и бездымно горел под косыми лучами солнца сотнями ярких красок.

— Ты знаешь окрестности? — спросила Галя.

— Нет, — ответил Денис. — Раз только ходили с Макаром купаться, да вода холодная.

— Денис, давай спустимся к речке!

Словно шаловливая девчонка, Галя схватила его за руку и потянула вниз.

— Подожди, Галя… — Он чувствовал себя ужасно неловким. Надо бы поддаться ей, побежать с горы, а он стоял, точно врос в землю. — Подожди… Я, понимаешь, должен предупредить начальника караула, где меня можно найти.

— Ну так предупреди.

У Дениса отлегло от сердца: она славная девушка, она все понимает…

Заторопился.

— Я сейчас, это близко.

Путь до караульного помещения и обратно он проделал бегом. Сдерживая дыхание, стараясь не показать, чего ему стоила такая пробежка, подошел к Гале:

— Пошли.

— Лови!

Она помахала ему рукой и вприпрыжку побежала вниз по узенькой, кое-где раздваивающейся стежке.

Догнал ее Денис только внизу. Потом от подножия горы они шли через заливной луг к реке. И пока по влажной тропке не углубились в заросли ракит, у Дениса было такое ощущение, что все его подчиненные смотрят им в спины.

Галя не замечала или делала вид, что не замечала его скованности, рассказывала о том, как стала военфельдшером. Окончив курсы медсестер, она некоторое время работала в госпитале под руководством мамы. Та надеялась, что дочь вернется в школу и закончит десятилетку. Но тут объявили набор комсомольцев в военно-фельдшерское училище, Галя поступила туда. Летом этого года она закончила училище и попросилась на фронт. Ее просьбу удовлетворили. Мать, однако, добилась, чтобы Галю направили не в пехоту, а в гвардейскую минометную часть, о чем она, Галя, узнала недавно случайно.

Они вышли на берег, остановились у самого уреза воды, прислонившись к толстой старой раките. Кора ее была просечена глубокими продольными морщинами.

— Значит, ты не теряла времени, — задумчиво глядя на воду, сказал Денис.

Вода вблизи казалась уже не синей, а желтовато-зеленой, потому что в ней отражались ракиты и ольховник, стеною стоявшие на противоположном берегу.

— Я часто вспоминал тебя, — продолжал Денис, нарушив затянувшуюся паузу.

— Я тоже, — сказала она; взгляд ее был устремлен в ту сторону, куда текла река. — Нет, даже не то что вспоминала, — поправилась она. — Я тебя всегда помнила… И как мы встретились на Бронной, и как ходили в райком комсомола, и как потом расстались у военкомата… И как нашла тебя в госпитале в полубессознательном состоянии… Сумасшедший ты все-таки…

— А мне так плохо было, когда остался один… — тихо проговорил Денис. — Уехал. А потом каялся, что не дал своего адреса, не взял твоего… И тоже всегда тебя помнил. Особенно в училище…

— Почему именно в училище?

— Там многие имели девушек… А я думал о тебе.

— А теперь?

Ее шепот едва прошелестел над ухом, словно легкий ветерок в ветвях ракиты. Сердце, как пудовый молот, забухало в груди…

— И теперь, — сказал Денис.

Она вдруг уткнулась лицом ему в грудь. Он обнял ее за плечи, прижал к себе. Он видел с высоты своего роста, как вздыбились крылышками ее узкие медицинские погончики, они были не по плечам ей, слишком длинны; сознание ее слабости, беспомощности порождало в душе столько нежности, что он почел бы за величайшее счастье упасть перед ней на колени или… поднять на руки и понести, оберегая от бурь и несчастий. Она подняла лицо, и он увидел в ее влажных глазах со странно сошедшимися к переносице зрачками ответную нежность. Он почувствовал на затылке ее теплые руки и прикосновение мягких губ к своим губам. И тогда он стал целовать ее неистово, забыв себя и все на свете, еще не веря, что любим.

Она опомнилась первой, умоляющим взглядом проникла, кажется, в самую глубь его глаз.

— Денис, Денис, милый, не надо, прошу тебя…

Потом мягко оттолкнула его. Постепенно он начал приходить в себя. Его трясла мелкая дрожь, которую он тщетно старался унять.

Она подала ему руку, и они медленно пошли по тропинке, вернее, по обеим сторонам ее, потому что для двоих тропинка была узка.

И вдруг словно кипятком обдало сердце Дениса. Вспомнился старший лейтенант Запорожец, его появление в медсанчасти, странное отношение к нему Галины…

Что их связывает? Это надо выяснить немедленно…

— Ты говорила, что в полк прибыла летом. А что было потом? — издалека начал Денис.

— Служила. — Она взглянула на него, вся светясь улыбкой. — И наверное, неплохо, если судьба в награду подарила мне встречу с тобой.

— Значит, и я служил неплохо, — не мог не улыбнуться он в ответ, — если получил в награду тебя.

— Вместо ордена?

— Ага.

Они счастливо рассмеялись, и на время Денис забыл о Запорожце. Но где-то в глубине души все еще ощущалась глухая боль.

— Что у тебя было со старшим лейтенантом Запорожцем? — спросил он.

Галя подняла на него удивленный взгляд.

— При чем тут Запорожец? Зачем ты спрашиваешь о нем?

— Я не знаю… Я подумал… мне показалось, что ты… что мы… что мы поженимся… и ничего не надо… н-ну, скрывать друг от друга…

Лицо его пылало, он говорил бессвязно, как в бреду, сам это сознавал, но не мог остановиться.

Галя грустно усмехнулась.

— Опомнись, Денисушка. Идет война, мы на фронте, а ты о женитьбе.

— Ну, ладно, пусть… — он махнул рукой. — Я просто хотел знать про Запорожца.

Она отпустила его руку, лицо ее стало незнакомо жестким.

— Я не желаю говорить о нем. И если хочешь, чтобы… Если любишь меня, не произноси при мне его имени.

Долго они шли молча. В душе Дениса происходила борьба. Благоразумие убеждало: надо подчиниться желанию любимой. Но боль его возбуждала нетерпеливое желание узнать мысли девушки, заглянуть в самые глубокие тайники души.

Победило благоразумие.

— Ладно, не сердись, не буду, — пробурчал Денис и взглянул на Галю исподлобья с хмуроватой улыбкой.

Галя поцеловала его в щеку, Денис попытался ее обнять, но она, взглянув на ручные часы, спохватилась.

— Ой, милый старший сержант, как бы мне не опоздать, за мной должны приехать.

Только сейчас Денис сообразил, что надвигается вечер. Солнце скрылось за гребнем горы, и тень от нее ушла далеко за реку. Надо было спешить на развод караула.

— Марш-бросок? — предложил Денис.

— Принято! — задорно откликнулась Галя.

— Дивизия-а-а! Бего-ом! Марш!

— Почему именно дивизия? — на бегу поинтересовалась Галя.

— Потому что сейчас я чувствую себя генералом.

Со смехом и шутками добежали они до подножия горы. Поднимались не торопясь, время в запасе еще оставалось.

У Дениса уже не было ощущения, что за ним наблюдают десятки любопытных глаз.

3

Как только Галя уехала, Макар перетащил свои и Дениса вещи обратно к Христе. Когда Чулков вернулся после развода караула, Макар с удивлением воззрился на него:

— Что это с тобой?

— Со мной? — Денис осмотрел себя, стряхнул пылинку с рукава. — Ничего.

Дергач подал ему круглое зеркальце, перед которым обычно брился.

— Взгляни — сияешь, как медный самовар на пасху.

Денис взял зеркальце и отвернулся, чтобы Макар не видел, как зарделось его лицо. Действительно, губы непроизвольно норовят разъехаться до ушей, глаза лихорадочно блестят и взгляд какой-то странный, словно направлен внутрь себя. Вернул зеркальце Макару, нарочито зевнул:

— Спать, товарищ ефрейтор, спать.

Но сон не шел к нему. Душа его ликовала. В сотый раз переживал он то, что произошло сегодня между ним и Галей, заново вспоминал каждый ее жест, каждое слово, каждый поцелуй.

«Я люблю, я люблю ее. И она меня любит, конечно, любит…»

Около двух часов пополуночи, поняв, что все равно не заснет, встал, оделся, захватил автомат и отправился проверять часовых. Шел, тихонько напевая:

«Сердце, тебе не хочется покоя…»

Миновал последние хаты деревни… Вдруг у складов полыхнула оранжевая вспышка и от гулкого взрыва дрогнул воздух. Будто кто-то толкнул Дениса в спину, — не разбирая в темноте дороги, помчался к складам. Оттуда доносилась стрельба. Впереди, наперерез Денису, кто-то пробежал пригнувшись.

— Стой!

В ответ, один за другим, хлопнули два пистолетных выстрела. Вжикнула пуля. Денис упал, увидел на фоне неба черный удаляющийся силуэт. Дал по нему длинную очередь, силуэт исчез.

А со стороны склада все разрастался оранжевый свет — горел сарай, в котором хранилось продовольствие. Денис подбежал к тому месту, где только что видел силуэт убегавшего. Увидел человека, который неподвижно лежал вниз лицом. Перевернул — на него смотрели остекленевшие глаза.

Послышался топот многочисленных ног. При свете пожара Денис увидел группу подсменных караула во главе с караульным начальником.

— Живо тушить склад! — приказал Денис.

Железные бочки с водой, к счастью, не пострадали от взрыва, в ход пошли ведра. Через несколько минут Глотов привел поднятый в ружье взвод, и огонь быстро погасили.

Один из часовых подвел стонущего человека в гражданской одежде. Он зажимал рукою правое плечо, сквозь пальцы сочилась кровь.

— Вот, товарищ гвардии старший сержант, убегал от склада, я его ранил. А всего их было двое, но второй убег…

— Не убег, — вытирая рукавом разгоряченное лицо, сказал Денис. — Этого перевязать и — в караулку. Глотов!

— Слушаю, товарищ гвардии старший сержант!

— Бегом к радисту, свяжешься со штабом полка. Доложи: произведена диверсия, пострадал продуктовый склад, один диверсант убит, другой легко ранен, пусть пришлют особистов.

К Денису подошел Максимов (два дня назад ему присвоили звание сержанта) и сказал:

— Этого я знаю. Местный житель Гонтарь.

Денис подумал, что, возможно, и второй диверсант из местных, и при свете ручного фонарика показал его солдатам. Но убитого никто не знал.

На рассвете прибыл старший лейтенант Павлов с двумя солдатами и увез задержанного в штаб.

Впоследствии Денис узнал, что Гонтарь и второй диверсант Михальченко были вражескими агентами, которых немцы оставили при отступлении в нашем тылу со специальным заданием разведать и взорвать склад реактивных снарядов.

4

Утром прикатил штабной «виллис». Машина резко затормозила около караульного помещения, перед которым Денис выстроил для инструктажа смену караула.

Рядом с шофером сидел адъютант командира полка младший лейтенант Усиков. В соответствии с фамилией он носил тонкие щегольские усики.

Встав с сиденья, но не выйдя из машины, младший лейтенант строго сказал:

— Гвардии старшему сержанту Чулкову! Гвардии сержанту Максимову! Гвардии ефрейтору Дергачу! Надеть все парадное. Поедете со мной. На сборы пятнадцать минут.

Чулков растерянно развел руками:

— Где же я найду парадное? Весь гардероб на мне.

— В этом ХБ на такое торжество?! — испуганно воскликнул Усиков. — Соображаете? — Он выскочил из машины. — Ваш рост?

— Сто восемьдесят один.

Усиков встал рядом, плечо к плечу.

— Дима! Зри. Как мы в габаритах?

Дима, шофер, кивнул на Дениса:

— Они пошире в плечах, и кость покрупнее.

— Правильно. Мне был широковат. Все в порядке, старший сержант. Облагодетельствую… А как у других гвардейцев с обмундированием?

— Понятия не имею.

Увидев бегущего к караулке Макара, Денис еще издали крикнул ему:

— У тебя что есть нового из одежды?

Макар поморгал глазами и гаркнул:

— Кальсоны, товарищ комвзвода!

От смеха шофер ушиб лоб о баранку. А Макар невинным тоном добавил:

— Зря смеетесь. Кальсоны что надо. На две войны хватит.

Денис махнул рукой — Макар оставался Макаром. Спросил:

— Нам что-нибудь захватить с собой?

— Ничего, старший сержант, кроме хорошего настроения, — ответил адъютант.

Денис подозвал сержанта Глотова и распорядился, чтобы сегодня же солдаты выкосили весь бурьян вдоль ограды.

— Полоса должна быть метров двадцать шириной. Не меньше.

Опасаясь повторения диверсии, Денис предупредил Глотова, чтобы тот удвоил количество часовых у склада и организовал патрулирование в окрестностях поселка.

— Солдатам прикажите задерживать каждого незнакомого человека и немедленно докладывать вам. А если что-то серьезное — радиограмму в полк.

Сержант бодро козырнул:

— Есть! Будет исполнено.

Четкость ответа, уважительный тон и серьезность, так несвойственная Глотову, произвела впечатление на Чулкова.

«Неужто и в самом деле перековался? — подумал Денис. — Не быстро ли? Что же, поживем — увидим».

Явились приодетые Дергач и Максимов. Усиков остался доволен их видом и приказал садиться в машину. «Виллис» рванулся с места.

Ехали проселочной дорогой. Клубилась пыль за машиной. Унылая была картина вокруг. Поля заросли бурьяном, а там, где росла пшеница, она полегла, ее смяли, втоптали в землю. А судя по величине колосьев, урожай мог быть отменным.

Чем дальше продвигались, тем больше встречалось воронок, индивидуальных окопов, траншей. И вдруг дорога затерялась в едко пахнущей золе сожженного поля. Причина пожара была ясна: по сторонам дороги дулами вниз стояли обгоревшие фашистские танки. Чулков насчитал одиннадцать.

Как они знакомы, эти стальные чудовища, как зловещи!

5

Штаб полка размещался в сельской школе, каким-то чудом уцелевшей от пожара. Кругом — одни печи. Они смотрели в побледневшее осеннее небо с редкими, сиротливыми облачками. Но сады не сгорели. На деревьях еще оставались фрукты, и это удивило Чулкова. Как это фашисты могли после себя оставить такое добро?

Неподалеку от штаба полка толпились офицеры, сержанты, солдаты. Все принаряжены, отмыты, в белых подворотничках, в надраенных сапогах. Принаряженным выглядел и Чулков. Усиков, проявив великодушие, подарил Денису свою почти новую диагоналевую пару. За что такая милость — не объяснил и хлопчатобумажную пару не взял взамен. Под мышками теснило, когда приходилось козырять встречавшимся офицерам, но Макар успокоил:

— У меня точь-в-точь такая же гимнастерка. Мне она мала. Отмахнем от нее и вставим клинья.

Чулков, Максимов и Дергач жались в сторонке — ни одного знакомого лица. Начали волноваться: хоть бы знать, по какому случаю срочный сбор? И главное, непонятно, зачем понадобился такой винегрет — от рядовых до майора?

Резко завизжав тормозами, подкатил крытый брезентом «студебеккер». Рывком открылась дверца, появился капитан Назаров.

Денис шагнул к нему.

— Здравия желаю, товарищ гвардии капитан.

— Здравствуй, старший сержант, — капитан приветливо улыбнулся, хлопнул Чулкова по плечу. И тут же знакомо, будто выполняя ритуал, начал охлопывать себя широкими ладонями.

Закончив выбивать пыль из одежды, он внимательно оглядел Чулкова.

— Ну, брат, попал ты в переделку.

— А я, товарищ гвардии капитан, тринадцатого числа родился.

— Тринадцатого или не тринадцатого, а гроза, слава богу, миновала из-за этого взрыва. Убытки большие?

— Ящик с консервами разнесло, да гречка в мешке подгорела…

— «Подгорела»… Четвертый случай диверсии в полку. Так что приказываю усилить бдительность.

— Уже сделано, товарищ гвардии капитан! Удвоен караул, наряжены патрули. Фашистам до мин не дотянуться — руки коротки.

По своему обыкновению, хитровато щурясь, Назаров пристально посмотрел на Дениса.

— Шустрый, оказывается, ты парень.

С крыльца школы птицей слетел невысокого роста пружинистый и легкий майор Зонов, начальник оперативного отдела полка. Густым басом, напирая на «о», взревел, как пароходная сирена:

— А ну, молодцы-удальцы, славные гвардейцы!.. В одну шеренгу-у!.. Стано-вись!.. — И, повернувшись лицом к выходу из штаба, майор выбросил правую руку, показывая, где построиться команде.

Становились в строй суматошно, не зная, как лучше встать: то ли по нумерации дивизионов, то ли по старшинству званий, то ли по ранжиру? Скосив мальчишеские озорные глаза, майор Зонов азартно-весело наблюдал за этой кутерьмой. Ему бы ничего не стоило подать дополнительную команду, чтобы навести порядок, но победило, наверное, природное чувство юмора.

Стали все-таки по старшинству званий. Майор быстро обежал строй, — человек пятьдесят, не меньше. Он был полон радости и делал все, чтобы развеселить собравшихся.

— Та-ак, сапоги надраены, шеи-уши вымыты, подворотнички, как лепестки. Подтянуть животы! Подкрутить усы!

Строй грохнул смехом — усы никто еще не отрастил.

— Вот так оно лучше, потому как добродушие и веселье в своей среде есть нормальное гвардейское состояние, — одобрительно подытожил веселый майор.

Строй начал охорашиваться, приводить себя в порядок, чтобы, так сказать, соответствовать тому, что вызывало приподнято-праздничное настроение у штабного офицера.

Дверь здания распахнулась. На крылечко вышел командир полка, стройный и строгий. На узком лице подполковника Серова выделялся мощный, выпирающий вперед подбородок. За командиром полка следовал улыбающийся адъютант Усиков, который торжественно и важно нес в вытянутых руках большую красивую коробку. За ним показались Виноградов и трое офицеров штаба.

— Смирно! Р-равнение н-налево-о! — и пошел-поплыл майор Зонов строевым, руку к козырьку, носки сапог едва ли не на уровне плеч, — Товарищ гвардии подполковник! Команда гвардейцев для вручения наград постр-рроена!

— Здравствуйте! Товарищи! Гвардейцы! — высоким голосом и отсекая каждое слово, будто придавал ему особое значение, поздоровался командир полка.

— Здрав!.. Жлам!.. Тварищ!.. Гвард!.. Подполк!..

Сознание Чулкова и четко и ясно отмечало происходящее только до ответного приветствия командиру полка. А уже в следующую секунду он поплыл на каких-то мягких, убаюкивающих волнах. Состояние крайней размягченности притупило внимание.

Из приказа командующего фронтом врезались отрывки фраз: «От имени Президиума Верховного Совета СССР… За героизм, мужество и отвагу… орденом Ленина». И вдруг сознание обострилось после слов:

— Гвардии капитан Назаров.

«Вот это здорово! — полыхнуло в мыслях. — Орден Ленина, это надо же!»

— Орденом Красного Знамени, — торжественно продолжал командир полка, — гвардии подполковник Виноградов.

— Смотри, — подтолкнул Чулкова сосед справа. — Наш замполит.

Денис насторожился, когда упомянули орден Славы. О нем еще мало знали, потому что об учреждении этого ордена объявили всего лишь несколько дней назад.

Подполковник Серов сказал:

— Гвардии старший сержант Чулков! — Командир полка поднял взгляд от списка и улыбнулся: — Первый в нашем полку кавалер ордена Славы.

«Это надо же! Первый кавалер…» — как-то равнодушно подумал Денис, будто речь шла не о нем.

Орденом Славы наградили и Николая Сурина. Лейтенант Нестеров, Сергей Казаков и Федор Силантьев получили орден Отечественной войны.

Потом командир полка начал перечислять награжденных орденом Отечественной войны II степени, и Денис услышал много знакомых фамилий: Зозуля, Сдобнов, Колесников, Коваленко, Лейкин, Пашкевич…

Лейтенант Лаврова, Макар Дергач и еще несколько комсомольцев получили орден Красной Звезды. Но Галина среди награжденных так и не появилась — не сумели, видимо, сообщить вовремя. А для нее орден — такая радость.

— Поздравляю вас, товарищи, с высокими правительственными наградами!

— Служим Советскому Союзу!

— Мне особенно хочется поздравить комсомольцев дивизиона. Они проявили подлинное мужество, находчивость и самоотверженность. Как выяснилось из показаний пленных, дивизиону грозила смертельная опасность. И потому не случайно Военные советы армии и фронта так высоко оценили подвиг гвардейской молодежи. Командование полка надеется, что молодые солдаты и сержанты и впредь преумножат славу нашего полка. Гвардии старший сержант Чулков… Три шага вперед!

Денис отчеканил три шага и, почти ничего не видя перед собой, замер.

Командир полка подошел к нему, поднес руку к козырьку и громко сказал:

— За личное мужество, находчивость, инициативу командование полка представило вас к офицерскому званию.

— Служу! Советскому! Союзу!

— Станьте в строй.

Чулков, бледный, трепещущий, с холодной испариной на лбу, возвратился на свое место.

По знаку подполковника Серова со школьного крылечка устремились к шеренге трое писарей с тупыми шилами в руках. Сосед Чулкова, на груди которого уже сверкали два ордена Красной Звезды, снисходительно бросил:

— Видал? Дыроколы побежали.

— Кто, кто? — не понял Денис.

— Дырки будут крутить на гимнастерках. Готовьсь. — И сосед заранее расстегнул пуговицы гимнастерки. Так же поступил Денис. Командир полка каждому награжденному вручал орден вместе с временным удостоверением, жал руку и вставлял стерженек в заготовленную дырку, а штифт ордена закручивал сам награжденный.

Капитану Назарову объявили о присвоении звания гвардии майора, Александру Зозуле гвардии лейтенанта; незнакомый Чулкову старшина Лютиков стал младшим лейтенантом…

Награжденных поздравил также заместитель командира полка по политчасти. В заключение подполковник Виноградов сказал:

— Хватит обороняться, гвардейцы. Готовьтесь к наступлению. Смерть фашистским оккупантам!

Тут же от Зонова офицеры узнали, что командир полка уже не подполковник, а полковник и награжден орденом Ленина.

…По возвращении в дивизион под навесом, когда-то использовавшимся для временного хранения зерна, накрыли стол.

Назаров, блаженствуя под градом поздравлений, притушил улыбку. Встал с эмалированной кружкой в руках:

— За поздравления всех благодарю сердечно. Позвольте, товарищи гвардейцы, и вас поздравить с высокими наградами.

Раздались аплодисменты.

— Увы, друзья, делу время — потехе час. Сейчас он для нас, так сказать, в абсолюте. На все, что здесь выставлено, отпускаю ровно час. Враг не дремлет. Мы должны быть в любую секунду в полной боевой готовности. Надо кол загнать в кровожадную глотку фашистского зверя. За нашу страну! За победу! Ура!

— Ура-а-а!

Выпили дружно. С минуту слушался только звон металлических ложек о котелки.

Потом стало шумно…

Когда поднялись из-за стола, Дениса подозвал майор Назаров.

— Вот что, Чулков. Смотри, — кулачище Назарова, отливая золотыми блестками густых волосиков, поднялся на уровень носа Дениса. — Оцени мой дружелюбный жест. — От собственного каламбура у майора заискрились смешинки в глазах. — Чтоб у тебя на объекте комар носа не подточил. В четыре глаза зри, когда все закрутится в наступательном порыве. Если нужно, в десять, в сто глаз гляди. Жарко нам придется. Очень жарко! Все понял?

— Так точно, все, товарищ гвардии майор.

Взлетели золотисто-мохнатые крылья назаровских бровей, указав направление.

— Поспеши. О машине я распорядился.

Махнув рукой Макару Дергачу и Максимову, Чулков припустился бегом. Время подстегивало — был уже полдень.

Из-за колонны грузовиков, преградив путь, вышел Запорожец.

— А, герой! Любимец фортуны, — хмельной голос старшего лейтенанта хлестнул по ушам. — Постой-ка! — Он ухватился пальцами за орден, сверкавший свежей эмалью и начал его крутить, будто намереваясь вырвать с мясом. — Слышал, осваиваешь перепаханное поле?

Злой сарказм в тоне Запорожца удивил Чулкова. О чем он говорит? Взгляды их перекрестились. Низкорослому Яшеньке, как его прозвали в дивизионе, пришлось смотреть на Дениса снизу вверх.

— Не понимаю. Вы о чем, товарищ гвардии старший лейтенант?

— Все о том же. Известная тебе красотка — моя любовница, так что прошу быть с ней на «вы».

На лице Дениса отразилось такое недоумение и непонимание, что Запорожец посерьезнел, округлив глаза, и проговорил тоном взрослого, который старается убедить ребенка:

— Да, Чулков, я с ней спал, с Галей то есть…

Денис почувствовал, как кровь отлила от головы, оставив в ней холодную пустоту, пронизанную острой болью. Он сжал руку Запорожца, теребящую орден, и отбросил ее. Цинизм сказанного так был чудовищен, что не находилось слов, которые могли бы противостоять ему… Только вырвалось без голоса, с каким-то тщедушным придыханием:

— Как вы можете!.. О девушке?..

— О девушке? — Запорожец деланно расхохотался. — Птенец ты желторотый! Сгинь с глаз!

Кулаки Дениса конвульсивно сжались, еще мгновение, и он нанес бы удар по этой искаженной смехом физиономии… Но взял себя в руки, отвернулся и бросился к машине. Вскочил в кузов, где его поджидали Макар и Максимов.

— Что стряслось? — спросил Дергач.

Денис не мог говорить, лишь махнул рукой.

 

Глава шестая

1

Войска фронта нанесли по врагу удар на широком участке.

Наступили дни, когда пришлось ощутить, что значит выражение «круговерть», часто повторяемое в полку. Гвардейский минометный полк в полном, теперь уж четырехдивизионном составе, производил залпы один за другим. А каждый залп — это семьсот шестьдесят восемь ракет. Взрывались они в течение трех-четырех секунд. Такое количество снарядов могли выпустить тридцать полков обычной ствольной артиллерии. Практически залпы в составе минометного полка можно было бы производить каждый час, если бы колонны машин успевали подвозить мины. Дивизионы так часто меняли позиции, что подвозчикам иногда часами приходилось их отыскивать.

На объекте, подчиненном Чулкову, солдаты валились с ног от усталости. Сгружать мины и нагружать их заново в полковые автомобили не успевали. Правда, случалось, что колонны грузовиков с минами из тыла и порожние из фронтовой полосы появлялись на объекте одновременно. В этих редких случаях наступала короткая передышка, потому что перегрузить ракеты с борта на борт куда легче, чем носить из склада.

Питание приходилось организовывать так, чтобы ни на минуту не прекращалась погрузка. Обедать одновременно могли только два человека. Термосы с горячей пищей стояли наготове круглые сутки. И сон, не более чем на два часа, также разрешался только двоим солдатам. С черными лицами от пыли и копоти, люди походили на кочегаров или трубочистов.

Чулкова удивляли собственные ощущения: чем больше он тратил физических сил, тем легче и лучше ему дышалось. Когда он доходил до состояния изнеможения, когда каждый мускул дрожал и стонал, боль душевная отпускала. Хотя и ненадолго, Денису становилось совсем легко, он чувствовал себя человеком, крепко обосновавшимся на земле. Душевное напряжение начало ослабевать только на пятые сутки наступления. За все эти дни у Чулкова не было времени, чтобы узнать у радиста, как обстоят дела на их участке фронта. Радист сам прибегал с радиограммами. Подписывали их разные чины, а содержание было одно и то же: «Давай… Давай… Давай!..»

И вот радист примчался с воплем:

— Разгром! Разгром! Погнали…

Кого погнали, было ясно. Но «разгром» требовал расшифровки. Однако ничего путного радист рассказать не мог. Он присел у стены склада, что-то пробормотал невнятное и, свалившись набок, уснул мертвецким сном — он пятые сутки спал «по-куриному»: клевал носом от вызова до вызова. Его пытались разбудить. Не помогло. Так и отнесли в хату. Денису, который мало-мальски смыслил в работе радиостанции, пришлось самому дежурить у рации, передав командирские обязанности Глотову.

Чтобы не уснуть, ходил по тесному помещению — три шага вперед, три — назад.

Позвонили из полка, удивились: почему у рации дежурит командир взвода?

— «Почему? Почему?» Потому что совести у вас нет. Пятые сутки радист не спит…

Его раздражения будто не заметили.

— С вами будет говорить заместитель командира полка.

В наушниках щелкнуло.

— Чулков? — раздался чей-то очень знакомый голос.

— Так точно. Кто говорит?

— Начальство нужно узнавать по голосу.

— Товарищ гвардии майор? Так вы — заместитель командира полка? — Денис поперхнулся — что же он несет открытым текстом, нарушает инструкцию? — Прошу прощения, ошибся…

— Никаких ошибок, комсомолия, — бодро громыхнул голос Назарова. — Буду краток. Готовься к переезду. Заберем в большое хозяйство. Получишь предписание. Вопросов не задавать. Все. До встречи.

— Минуту, минуту! — заспешил дежурный радист полка. — Смена вашему радисту выезжает немедленно.

«Вот это взлет, черт возьми! Майор Назаров — заместитель командира полка!»

Впрочем, разве он того не стоит? Все есть у этого человека: знания, ум, воля, понимание людей, масштабность. Крутоват по характеру, правда, зато головаст. Большому кораблю большое плавание. Будут, будут у него и стратегические просторы, если жив останется.

Еще раньше Чулков заинтересовался жизненным путем Артема Николаевича Назарова. Тот рассказал, что родился в Подмосковье. Отец у него — железнодорожник, машинист. В их семье — шестеро братьев и сестер. Артем третий по времени рождения. В шестнадцать лет Артем Назаров закончил среднюю школу, показав превосходные знания по математике. Учитель как-то не то в шутку, не то всерьез сказал ему:

— Вам бы, молодой человек, в артиллеристы. Мог бы неплохой бомбардир образоваться…

А Назаров к тому времени уже ездил на паровозе помощником машиниста. Хорошо зарабатывал, помогал «вытягивать» братьев и сестер. Но слова преподавателя математики запали в душу.

Однажды передал их отцу.

— Ну, и что решил? — хмуро осведомился тот.

— Разве мне решать?

— Тебе. Кому ж еще? Тебе ведь жить и жизнь свою строить. Да и война на носу. Армию только шкурники обходят.

— Значит, одобряешь?

— Делай, как сам считаешь нужным, не ребенок. Если чувствуешь — нет и не будет жизни без этой твоей математики, а стало быть артиллерии, тогда завтра же долой с паровоза и поступай в училище. Там, сын, не дураки сидят. Коли есть талант, унюхают, а нет — без обиды на паровоз возвращайся.

Пошел в горвоенкомат за советом. Рассказал там, что самостоятельно проштудировал учебник по высшей математике для вузов.

— Ну и как? Одолел?

— Одолеть-то одолел, да каша в голове.

— Это как понимать?

— Задачи все решил, а все-таки чего-то не уловил, не усвоил. Живу с чувством, что одна нога на метр длиннее другой. Вот и шкандыбаю в таком виде.

Посмеялись над сравнением.

— Шкандыбать зачем же? Денька через три наведайся. Посоветуемся тут кое с кем и скажем.

Вскоре Артем Назаров стал курсантом артиллерийского училища.

Война застала его на последнем курсе. Однажды Артема вызвали в наркомат для разговора. С ним беседовал подполковник. Он прощупывал математическую подготовку курсанта Назарова, предлагая ему почти детские задачи.

Вместо немедленного выпуска Артему пришлось еще полгода грызть бомбардирную науку, где основным предметом были реактивные снаряды. Именно здесь Назаров впервые узнал о русском генерале и ученом К. И. Константинове, который создал механизмы и наладил массовое производство ракет. Ему также стало известно о большой заслуге русского ученого-химика Н. И. Тихомирова, который много лет отдал созданию топлива для отечественных ракет.

Восхищался Назаров и гением Циолковского. По сути дела, и «катюша», как потом стало ясно, обязана своим рождением Циолковскому.

За время учебы многие имена услышал Назаров. Тихомиров, Артемьев, Лангемак, Петропавловский, Королев, Гвай, Попов, Павленко, Клейменов, Костиков… О большинстве из них он не должен был даже упоминать. Уже тогда Артем Назаров понял, какое великое будущее у ракетного оружия. И он дал себе клятву: если ему доведется выйти из войны живым, он всю свою жизнь посвятит ракетам. Их могущество определялось не только военными масштабами: ракеты с не меньшим успехом могли служить и миру.

Выпустили Назарова лейтенантом. Командовать он начал батареей армейских пушек, потом дивизионом полковых минометов. Здесь ему присвоили звание старшего лейтенанта.

И вдруг вызвали в Москву.

— Направляем в гвардейский минометный полк. Командиром дивизиона.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Что такое?

— А нельзя ли мне для начала дать батарею РС?

— Чего это ради? Есть знание, имеется опыт войны…

— Но нет фронтового опыта обращения с новым оружием.

— Может быть, и разумное содержится в вашей просьбе, но капитана на батарею?!

— Я старший лейтенант, товарищ полковник.

— Нет, вы уже капитан. Извольте прочесть, — и полковник пододвинул Назарову лист глянцевой бумаги с солидным грифом.

Уехал Назаров из Москвы все-таки командиром батареи. А теперь майор Назаров назначен заместителем командира полка. На первый взгляд очень уж быстро рос Назаров, а поразмыслив, Денис понял: все тут идет нормально. Назаров хорошо показал себя на практике, завоевал славу талантливого специалиста и авторитетного командира.

2

Спустя два дня майор Назаров вызвал Дениса к рации и сообщил, что к нему направляется младший лейтенант Лютиков, которому он должен сдать взвод. Самому же на машине, доставившей Лютикова, надо прибыть в штаб полка и завтра в десять ноль-ноль доложить о прибытии лично ему, Назарову. В заключение майор сказал, что, поскольку в штабе дивизиона лежит уже два рапорта ефрейтора Дергача с просьбой перевести его из поваров в строевое подразделение, то Чулков может захватить с собой ефрейтора.

Когда Денис сообщил Дергачу о перемене в его военной судьбе, тот едва в пляс не пустился. Тотчас начал собираться, приговаривая:

— Хватит, на всю жизнь наварился щей да каши. Наслушался: «Расстрелять бы тебя из поганого ружья этой перловкой!» Пусть других расстреливают. А то приедешь после войны домой: «Где служил?» — «В гвардейских минометных частях». — «Ого-го-го! А кем?» — «Поваром». — «Фью-ю!»

К вечеру прибыл Лютиков. Денис рассказал ему о бойцах взвода, посоветовал опереться на сержанта Максимова и не давать спуску бывшему офицеру сержанту Глотову. Затем сдал склад, построил взвод, представил нового командира, простился с бойцами.

На рассвете они с Макаром были уже в расположении штаба полка.

Приведя себя в порядок, ровно в десять вошел в кабинет Назарова. Майор был у себя. Около его стола, сбоку, сидел и подполковник Виноградов.

Денис доложил о своем прибытии.

— Так вот, старший сержант, мы с подполковником намерены предложить тебе новую должность, — без обиняков сказал Назаров. — Как полагаешь, какую именно?

Пряча искорки смеха в глазах, майор испытующе посмотрел на Чулкова. Для внушительности сдвинул рыже-огненные бровищи.

Чулков сделал вид, что озадачен. Размышляя, почесал нос. Ответил солидно:

— Полагаю, товарищ гвардии майор, поскольку здесь присутствует заместитель командира полка по политчасти, то предложите, наверное, членом Военного совета армии?

Назаров, охнув, зашелся в басовитом смехе:

— Учудил, спица тебе в бок!

Смеялся и замполит. Успокоившись, Виноградов взглянул на майора, задумчиво сказал:

— А он, Артем Николаевич, в принципе угадал. — Виноградов встал. Открыв планшет, извлек оттуда лист бумаги. — Вы, Чулков, назначаетесь комсоргом полка. Вот приказ.

Денис оторопел:

— Да я же… не подготовлен. На дивизион — куда ни шло. Хотя бы с месяц…

— Приказы, старший сержант, не обсуждают. Их выполняют, — спокойно заметил Назаров.

— Минуту, Артем Николаевич. Давайте присядем, — предложил подполковник Виноградов. — Садись, садись, Чулков. Давай, излагай свои возражения.

Чулков присел на край старинного венского стула, уперся ладонями в колени, подрагивающие от волнения. Он смотрел в пол и некоторое время собирался с мыслями.

— Возражения у меня простые. Я окончил пехотное училище. Минометами интересовался только факультативно. Другими словами, у меня нет соответствующего военного образования. А технику и политработнику надо знать. Я так понимаю.

— Короче говоря, ты признаешь себя тупым, неразвитым и недалеким человеком? — немедленно подытожил сказанное Назаров.

— Артем, пусть он излагает.

— Я по ходу изложения храп ему буду сбивать, — огрызнулся майор.

— Прошу меня понять правильно. Я не собираюсь обсуждать приказ. Но хотелось бы услышать совет старших. С кем же, как не с вами, разрешить сомнения?

— Ловок, — усмехнулся Назаров. — Так вот, глядишь, и в дипломаты выйдет.

— Пока что рассуждает он разумно, — отозвался Виноградов.

— О том, какой я есть и чего стою в данный момент, вы, наверное, знаете лучше, чем я сам. Мне еще нет девятнадцати. Возглавить более чем тысячу человек комсомольцев полка… Я не ошибаюсь в цифре, товарищ гвардии подполковник?

— Думаю, не ошибаешься. Точно данных не помню, а вот что больше тысячи — уверен.

— Это же огромная честь для меня!

Очень искренне и взволнованно произнес Денис последнюю фразу.

— Вот этих слов я от тебя и ждал! — одобрительно воскликнул Назаров.

— А если я не справлюсь, подведу вас, товарищ гвардии майор?

— Ошибаешься, старший сержант. Наша с майором задача постоянно воспитывать, поправлять младших или малоопытных товарищей. Война действительно обнажает человека. Мы хорошо видим и твои достоинства и недостатки.

— А мне можно о них узнать? Эти вот… недостатки…

Серьезность, с какою Денис задал вопрос, вызвала улыбку на лицах офицеров.

— Ну, о достоинствах ты знаешь, о них тебе во время награждения сам командир полка доложил, — сказал Виноградов. — А недостатки — ложно понимаемое чувство товарищества, неуместная жалость. Почему, например, покрывали безобразия сержанта Глотова?

Наступила пауза.

— Ну, что краснеешь, как девица? — нарушил молчание подполковник. — Объясни.

— Если бы я подал рапорт, Глотову не избежать бы сурового наказания. Но его и так много раз били. Я решил доверить ему важное дело — добыть колючую проволоку. Он оправдал… И я поверил — человек выправится. Видели бы вы, товарищ гвардии майор, — обратился Денис к Назарову, — как Глотов радовался после того, как вы объявили благодарность всем нам, в том числе и ему. Нет, с Глотовым надо по-человечески… Надо доверять ему и требовать с него…

— Вот видишь, Артем Николаевич! — Виноградов сделал жест в сторону Дениса. — А он еще упирается — не справлюсь… Прирожденный же политработник, воспитатель.

— Ну так и говорить больше не о чем, — заключил Назаров. — Вот тебе документ на постой, отдохни, а завтра в это же время быть у меня.

3

На довольствие Денис был поставлен при штабе полка, жилье ему отводилось в расположений штаба. Ефрейтор Дергач поступил в его распоряжение в качестве ординарца.

Оформив себя и ефрейтора в отделе личного состава, Денис вышел из штаба и увидел поджидающего его Макара. На выданный Назаровым «документ на постой» ефрейтор даже не взглянул. Оказывается, он уже отыскал пустующую хату, на которую никто раньше не позарился из-за выбитых окон и грязи. Макар заверил, что в штабе полка у него есть приятели и с их помощью хату он мигом оборудует.

— Ладно, — сказал Денис. — А я смотаюсь в наш дивизион, повидаюсь с ребятами.

Денис сам себя хотел уверить в том, что стремится в дивизион с одной целью — «увидеться с ребятами». На самом же деле он совершенно определенно знал — увидеться ему нужно было прежде всего с Галей. И непременно сегодня. Терпеть неопределенность не оставалось больше сил.

Полученный в штабе документ, из которого явствовало, что гвардии старший сержант Чулков отныне является комсоргом полка, помог Денису быстро найти попутную машину, и вскоре он шагал по улице знакомого села. Вот и хата, в которой разместился медицинский пункт…

Рывком открыл дверь. Галя, в белом халате поверх гимнастерки, сидела за столом, рядом стояла незнакомая Денису медсестра, они о чем-то разговаривали. Увидев Дениса, Галя встрепенулась, лицо зарумянилось.

Чулков понял: здесь поговорить с Галей не удастся. Вскинул руку к виску:

— Товарищ гвардии лейтенант медицинской службы! Старший сержант Чулков. Не могли бы пойти со мной ненадолго? Человека надо посмотреть.

Галя, кажется, все поняла.

— Минутку, — сказала она, вставая, и — медсестре: — Мы потом все решим, Клава.

Надела поверх халата шинель, вышла вслед за Денисом.

— Ты почему без шинели? — спросила она, когда очутились на улице. — Уже прохладно.

— Не успел получить, только сегодня прибыл с объекта, назначен комсоргом полка.

— О-о, поздравляю! И здравствуй, кстати, — она, смеясь, протянула ему руку.

Он пожал ее, задержал в своей.

— Захотел вот увидеть тебя, поговорить.

— Человек, которого надо осмотреть, конечно, выдумка?

— Так точно. Сориентировался, как только увидел, что ты не одна.

— Просто Суворов — быстрота и натиск. Кстати, позволь уж поздравить тебя и с орденом Славы.

— А тебя — с Красной Звездой.

Они опять обменялись рукопожатием.

Разговаривая, свернули в проулок и вышли в поле.

— Помнишь, ты говорил, что я для тебя, как орден? — сказала Галя, внимательно разглядывая землю у себя под ногами.

— Помню.

— Почему же ты не поцелуешь свою награду?

Она искоса, снизу вверх взглянула на него, в глазах ее угадывались то ли вызов, то ли лукавство…

Почему не поцелует?.. Да он готов бы зацеловать ее всю с головы до ног… Но перед ним маячило лицо Запорожца, перекошенное пьяной улыбкой.

Нет, он не мог переступить через это, не мог пересилить себя… Надо все выяснить. Запорожец, конечно, влюблен в Галю и потому наврал напропалую, не пощадив девушку, лишь бы оттолкнуть от нее соперника. Сейчас это все вдруг четко сформулировалось в голове Дениса. Ну конечно же… Даже смешна его ревность… Старший лейтенант, наверное, думал, что он, Денис, ничего Гале не скажет, но нет, он скажет, и пусть она знает, каков Запорожец человек…

— Понимаешь, Галя, старший лейтенант Запорожец… Он, правда, был выпивши…

— Что? Опять Запорожец?

Как тогда, на берегу реки, Денис удивился происшедшей в ней мгновенной перемене. Нежный румянец будто губкой стерли с лица, глаза смотрели строго и настороженно.

— Он оклеветал тебя. — Денис улыбнулся через силу, и улыбка получилась фальшивой и жалкой. — Он сказал, что ты его… его любовница.

Галя закрыла ладонями лицо, простояла так некоторое время, потом покачала головой, и Денис услышал:

— Ах, подлец, подлец!.. Какой же подлец!..

«Ну и дурак я, просто полный идиот, — обругал себя Денис. — Ну, к чему расстроил ее?»

Торопливо заговорил:

— Не надо, Галинка, милая, не переживай… Я же знаю, что он наврал со злости…

Руки Гали упали вдоль туловища, как плети, щеки были мокры от слез.

— Он не наврал… Это было у меня с ним. Однажды. Показалось — полюбила. А он… он… Такой ценой узнать человека… И себя ненавижу с той поры.

Денис, точно его ударили в грудь, отступил на шаг, на другой… Он хотел что-то сказать, но губы тряслись, прыгали и невозможно было с ними совладать.

Он не мог стоять на месте и пошел. Видел, что идет по дороге, но куда — это его не интересовало. Мысли брели по замкнутому кругу:

«Как же она могла? Сначала с ним, потом со мной…»

И опять:

«Как же она могла? Сначала с ним…»

В себя он пришел лишь тогда, когда заметил, что стало сумрачно. Огляделся. Дорога привела его в лес. Накрапывал дождь.

Вспомнил: Назаров, Виноградов… Макар, хата… Он с сегодняшнего дня — комсорг полка. Подумал:

«Надо быть на месте…»

Привычка к дисциплине взяла свое. Повернул назад, минуя село, промокший до нитки, выбрался на раскисшую дорогу, что вела в расположение штаба полка. Пошел по ней. Где-то на полпути сел на попутную машину. Уже затемно постучался в хату, занятую предприимчивым Макаром.

— Эге, вот она дорожка-то фронтовая, — встретил ефрейтор, оглядывая забрызганные грязью мокрые брюки и гимнастерку Дениса.

В хате было чисто, тепло, окна застеклены. Вдоль стены — две кровати, постели заправлены по армейскому образцу.

Денис торопливо сбросил с себя одежду и нырнул в постель. Макар ни о чем его не расспрашивал.

4

Ночью Денис несколько раз вставал, свертывал цигарку крепчайшего самосада из кисета Макара, что лежал на столе, выходил на крыльцо, пробовал курить. С непривычки заходился от кашля, но все же табак приносил облегчение.

Заснул только под утро, а когда проснулся и взглянул на часы, всполошенно вскочил, начал одеваться — было без десяти десять. Наскоро почистившись, зачерпнув из котелка две-триложки пюре с тушенкой, накинул плащ-палатку и, жуя на бегу, помчался к штабу.

Как и вчера, сеял нудный осенний дождь, под порывами ветра свинцовой рябью темнели лужи. Хмуро было на улице, еще пакостней на душе.

— С Назаровым столкнулся в дверях.

— Почему опаздываешь? — строго спросил тот.

Чулков промолчал, опустив глаза.

— Выглядишь, как мокрая курица. На улице дождь, ветер… Где твоя шинель?

— Не успел получить, товарищ гвардии майор. Позавчера было сухо. Вчера был в дивизионе. А когда же сегодня?

Майор обернулся к сопровождавшему его лейтенанту.

— Это наш новый комсорг полка. Он малость с вывихом. Быстро с ним на склад. Одеть в офицерское. Выезжаем ровно через час. Марш!

Обмундирование подобрали быстро, и все оказалось добротно, впору. Вместо кирзовых сапог получил яловые, а к ним две пары шерстяных носков.

— Вот теперь похож на человека, — оглядев Чулкова, похвалил Назаров. — Отправимся в дивизион, комсорг.

— В наш?

— Нет. Пусть ваш передохнет. Пехота задумала провести основательную по глубине разведку боем. Мы их поддержим в составе дивизиона. С артиллерией сейчас худо, расквасило почву, а наши «студебеккеры» пройдут. Не исключено, что действовать придется ночью.

Кроме Чулкова с Назаровым ехал лейтенант из штаба.

Комсорга дивизиона Баландина, с которым хотелось встретиться, не застали в расположении части — он вместе с разведчиками ушел к пехотинцам, чтобы подыскать удобные позиции для батарей. Денис уже был знаком с Баландиным. Светловолосому, синеглазому высокому парню будто в насмешку дали имя Эфиопий.

С Баландиным было о чем поговорить. Сейчас у Чулкова задача и проста и сложна в одно и то же время: надо отыскать лучших дивизионных комсоргов, чтобы кое-чему поучиться у них. Чужой опыт только обогатит его. А уж дальше жизнь, люди, конкретная фронтовая обстановка подскажут, как правильно действовать.

Двинулись к пехотинцам. «Виллис» Назарова замыкал колонну автомашин. Дождь все лил и лил. Проселочную дорогу развезло. И все-таки колеса наматывали километр за километром.

Миновали две деревушки, от которых не сохранилось ни одного дома. Лишь горестно торчали печные трубы. На дорогу выскочила собака и помчалась за колонной. В кармане у Дениса завалялся кусок хлеба. Денис открыл дверцу и бросил хлеб собаке. Дворняга проглотила его, благодарно вильнула хвостом.

Команда пехотинцев и разведчики ждали дивизион в условленном месте. Указав, где можно укрыть установки, старший команды, офицер, пригласил эрэсовцев к командиру пехотного полка.

Командный пункт полка размещался в блиндаже, сооруженном, как понял Чулков, гитлеровцами. Советские саперы делали погрубее, зато понадежней, поосновательней. Здесь же был расчет на удобства, даже комфорт. В просторном помещении стояли большой стол, походные раскладные стулья, три раскладные койки. На стене висела широкая, почти во всю стену доска с картой. Карбидные лампы ярко освещали это обжитое подземное сооружение. Пахло сосной, свежим хлебом и кислыми щами.

Быстро познакомились.

— Заботливый у нас противник пошел, — сказал майор, хозяин блиндажа. — И не скупой. Все оставил, даже запас карбидных ламп, гранаты, патроны, термосы с горячим кофе…

— Даже кофе оставили? — добродушно подивился Назаров.

— Так вы же такой устрашающий шум устроили на полсотни верст!.. Не выдержали.

— Интересно получается, товарищ гвардии майор. Гром и шум устраиваем мы, а кофе пьете вы, а?

— А мы народ гостеприимный. Добросовестно ценим. — И бросил через плечо: — Мигом термос.

Младший лейтенант, к которому относилось распоряжение, поспешил исполнить его.

После кофе принялись за дело.

Батальону, которому поручено глубокое проникновение в оборону противника, надо было разведать оборонительные сооружения и огневую мощь гитлеровцев.

— Надо выяснить, сколько у них шестиствольных минометов и где они расположены, — сказал командир полка. — Узнаем и опять к вам на поклон, чтоб их под корень.

Два майора подошли к карте и начали подробно обсуждать план действий. А в это время Денис и белобрысый Эфиопий, разместившись за плащ-палаткой, увлеклись своим разговором. Дела у Баландина, как и предполагал Денис, шли неплохо, что на языке Эфиопия звучало кратко: «На уровне».

— Как же ты достиг «уровня»? — поинтересовался Денис.

Эфиопий пожал плечами.

— Прежде всего я подобрал секретарей в батареи — вот таких ребят. — Он выставил большой палец. — Каждый готов в огонь и в воду.

— Тебе повезло. Пришел, увидел огневых молодцов и расставил их, как фигуры на шахматной доске. Так я тебя понял?

— Ну нет, старшой. Ты меня в Юлии Цезари определил. Знаю притчу: «Пришел, увидел, победил». Сначала повозиться пришлось.

— Тогда приведи хотя бы один пример. Конкретно расскажи, как возился. Не жалей подробностей.

Баландин, длиннолицый, губастый, с широким, чуть приплюснутым носом, принялся теребить подбородок с ямочкой посередине.

— Мои секретари не оставляют без какого-то определенного поручения ни одного комсомольца. Поручение у каждого одно. Можно, конечно, поручения потом менять. Это уж по ходу дела. Но все-таки я требую от секретарей, чтоб они не давали людям распыляться. Говорят, за двумя зайцами погонишься — обоих упустишь.

«Вон ты как наловчился», — отметил про себя Чулков. На первый взгляд метод показался привлекательным. Может быть, его и взять за основу?

— Старший сержант Чулков! — раздался голос Назарова. — Прошу к карте.

Денис вскочил, откинул край плащ-палатки, подошел к майорам.

— Вот здесь, по разведданным, заняли позицию шестиствольные минометы противника. — Назаров карандашом показал позиции противника на карте. — А на высотке, вот здесь, дивизион. Все данные в моем блокноте. Вы командир дивизиона. Действуйте.

— Надо бы на месте, товарищ майор, — возразил Чулков. — Ветер может изменить направление и скорость полета ракет.

— Готовьте расчеты с теми данными, которые уже указаны. Не теряйте времени.

— Слушаюсь.

Усевшись за стол и сосредоточившись, Денис сделал необходимые расчеты. Тщательно проверил их, исправил ошибку, переписал набело.

— Готово, товарищ гвардии Майор.

Назаров, не оборачиваясь и не прерывая разговора с хозяином блиндажа, протянул руку. Чулков вложил в нее блокнот с расчетом.

— Сверим с моим вариантом, — сказал Назаров. — Та-ак. Угу. Та-ак. Ну вот. Все верно. Не так и страшен черт, как малюют, а?

В блиндаже заулыбались. Улыбки всех были отражением назаровской, широкой, откровенной.

Взглянув на часы, командир полка заспешил. Отдал приказания подчиненным и вышел первым. За ним потянулись другие.

Ветер заметно ослабел.

— Расчеты нужно уточнить, товарищ гвардии майор, — заторопился Чулков.

— Не спеши поперед батьки. Всему свое время. — Назаров протянул командиру полка руку. — Спасибо за хлеб-соль. Как условились, товарищ гвардии майор.

— Роты уже заняли исходные.

— За мной! — бросил Назаров и, не разбирая дороги, заспешил к высоте, которая едва просматривалась сквозь мелкую сетку дождя.

Шли гуськом. За Назаровым — лейтенант и Баландин. Замыкал шествие Денис.

Очень быстро начало темнеть. Вдруг, будто из-под земли, вынырнул солдат с автоматом на изготовку, окриком остановил группу и, не расслышав ответа, короткой очередью заставил всех четырех плюхнуться на мокрую землю.

Им повезло, что под ногами оказалась не пашня, а много лет не паханная залежь.

— Не подымать головы! — окончательно прижал их к земле густой и злой бас.

Уткнувшись лицом в колючую траву, Денис подумал: «Полоснет, дуралей, — и поминай как звали».

Рядом услышал раскатистый хохот. Смеялся Назаров, за ним неудержимым смехом разразился Баландин, а уж потом лейтенант.

— Что случилось, Демидов? — раздалось неподалеку.

— Да вот поклал мордой в землю неизвестных.

— Встать! — рявкнул кто-то зычно и требовательно.

Первым поднялся Баландин, потом майор. Его тотчас узнали.

— Виноват, товарищ гвардии майор. На трое суток, раззява!..

— Не спеши, комдив!

Майор Назаров четким шагом подошел к солдату, поднес к козырьку широкую ладонь и громко произнес:

— Благодарю за бдительность, товарищ гвардеец!

Лицо Демидова озарилось такой искренней радостью, какая, пожалуй, бывает только у детей.

Прищелкнув каблуками, солдат гулко, будто говорил в рупор, прогудел:

— Служу Советскому Союзу!

— Хорошо служишь, Демидов. — И майор с удовольствием пожал широкую, мощную руку, под стать своей собственной.

Бросив взгляд на часы, скомандовал:

— По местам! Бегом, комдив! Остается мало времени.

Для командира дивизиона успели отрыть довольно вместительный окоп и соорудить над ним навес из плащ-палаток. Чулкову часовой преградил путь.

— Пропустить! Со мной, — приказал майор. — Сверим расчеты, комдив. Чулков, займись. Быстро!

Денис еще раньше отметил падение силы ветра и в уме уже определил поправку. Расчет свой подал майору. Назаров взглянул, но ничего не сказал. Он вышел из окопа, огляделся, прислушался, подставил ветру левую, правую щеку, и опять карандаш его забегал по бумаге.

Наконец, взглянув на Чулкова, сказал тихо:

— Занизил силу ветра. Он дул нам в спину, а ракетам будет дуть в «лицо». — Взглянул на часы. — К телефону. Приступайте.

Командир дивизиона взял у телефониста трубку.

— Слушай мою команду…

Чулков протиснулся к Назарову, наклонился к его уху:

— Разрешите мне посмотреть… Там… — и кивнул на выход из окопа.

— Ослепнуть захотел? Посмотри, какой сумрак. Вон стереотруба. Через двадцать пять секунд залп.

В стереотрубу Чулков сначала ничего не увидел. Наконец рассмотрел какие-то неясные серые плоскости. Они стояли довольно далеко от КП с левой стороны.

— Залп! — тихо произнес майор.

— Залп! — повторил старший лейтенант.

Вспышки оранжево-красного, будто вырвавшегося из глубин земли клубящегося огня сначала ослепили Чулкова, а скрипучий, чуть поотставший от огня рев, придавил его к земле. Напрягая все силы, он вцепился в рукоятки стереотрубы и прирос к окулярам. С каждой установки одновременно слетали по две ракеты. Они как молнии прорезали серую мглу и в доли секунды исчезали из поля зрения.

Вз-зр-ры-уу!

Огненный смерч все выше поднимался к небу. Кругом багрово посветлело. Слепящие вспышки следовали одна за другой. В огненном мареве казалось, что установки отрывались от почвы и мгновение висели в воздухе. Через секунду колеса касались земли, но всего лишь затем, чтобы тут же подпрыгнуть.

«Неужели и в самом деле волна огня поднимает установку?» — удивился Денис.

Но вот перестал гореть воздух. Установки развернулись и одна за другой умчались куда-то влево.

В окопе повисла тягостная тишина. Ее сначала было труднее переносить, чем рев улетающих ракет.

Кто-то отстранил Дениса и в полной темноте, очень густой и липкой, стал возиться у стереотрубы.

— Вот теперь взгляни, — послышался голос майора. — Не тычься, как слепой кутенок.

Рука Назарова сдавила затылок Дениса и мягко склонила его к окулярам.

— Видишь красное зарево?

— Вижу, товарищ гвардии майор.

— Как полагаешь, что это?

— Рвутся наши ракеты.

— Они уже сделали свое дело. Взрываются теперь фашистские мины и снаряды. Рвется все, что может взорваться. Гул слышишь?

И действительно, слышался отдаленный гул, похожий на летний гром. Он то спадал, то вдруг накатывался с новой силой.

— А вот сейчас по нашей высоте должна открыть огонь артиллерия противника.

Ждали минуту, ждали другую, а огня противник не открывал. Громовой раскат постепенно стал утихать.

— Неужели все подавили?! — воскликнул Назаров. — Ай да мы — спасибо нам!

Только сейчас, пожалуй, Денис окончательно понял, что майор Назаров еще, в сущности, очень молодой человек — всего на четыре года старше его самого.

Вдалеке вспыхнула ружейно-пулеметная пальба.

— Пошел батальон, — удовлетворенно сказал Назаров. — Свет!

Зажгли карбидную лампу. Майор и командир дивизиона — старший лейтенант склонились над картой, оба что-то невнятно бормотали. Потом окреп голос Назарова:

— Николай Митрофаныч, если б тебе довелось организовать оборону на месте немцев, куда б поместил артиллерию?

Старший лейтенант не сразу ответил; задумавшись, он теребил мочку уха.

— Так куда же?

— Куда? А вот сюда бы. Тут удобно громить наступающую пехоту скрипунами и артиллерией.

— А почему же они не пытались сейчас подавить нас?

— Я думаю, Артем Николаевич, не стоит гитлеровцев считать круглыми идиотами. Подавить нас в сумерках все равно не так просто, а выдать себя можно в два счета.

— Так. Именно так. Батальон может наполовину поубавиться, если немцы ударят отсюда. Телефонист, КП командира полка!

Телефонист вызвал «Ромашку».

— У телефона первый, — доложил связист.

— Товарищ первый, взгляните на высоту «пятьдесят и два». Она вам ничего не говорит?

— О ней-то и размышляем. Очень, я бы сказал…

— Вот-вот. И нам она кажется выгодной для противника.

— Попробуйте обработать. Моя разведка уточнит, и я вам сообщу.

— Сделаем! — Майор отдал трубку и тихо приказал: — Дивизион — на огневую позицию!

Старший лейтенант повторил приказание. Телефонией немедленно передал его слова неведомой «Сирени».

— Продолжим расчеты. Чулков, следи за мной. Вот новое расстояние до цели. Если что не так, останавливай, поправляй.

В наступившей тишине минут через пять — семь заурчали моторы автомобилей. Вскоре все смолкло. Загудел зуммер телефона.

— Позиция занята, — доложил телефонист.

— Отлично. И мы готовы. Чулков, есть замечания?

— Все в порядке, товарищ гвардии майор.

Расчетам передали новые прицелы. Одна за другой батареи доложили о готовности. Майор приказал ждать.

Над высотой повисла тишина. Перестрелка с линии фронта едва доносилась.

Командир полка позвонил через полчаса. На высоте «пятьдесят и два» действительно располагались артпозиции противника.

Картина повторилась почти без изменений. Правда, минут через пять после залпа далеко за огневой позицией взорвались подряд три вражеских снаряда. Ждали новых взрывов, но их не последовало.

В двадцать два часа дивизион прибыл в расположение полка. По дороге майор и лейтенант, не смолкая, обсуждали удачную операцию. Чулков помалкивал. Он думал о Гале.

Чем больше размышлял о случившемся, тем очевиднее становилось для него: что-то сделал он не так, в чем-то ошибся. Может быть, виновата во всем его молодость и неопытность? Он любил эту девушку, но увидеть ее сейчас ему было бы больно.

5

День выдался хмурый. Холодный северный ветер гнал лохматые, рваные тучи. На почве были заморозки, но расхлюстанные военными машинами дороги по-прежнему тонули в грязи.

В кузове попутного «студебеккера» Чулков и Макар возвращались из четвертого дивизиона, где Денис проводил комсомольское собрание. Оба основательно прозябли и с нетерпением высовывались из-за кабины, поглядывая вперед — скоро ли на взгорке покажутся хаты села, где расположен штаб полка?

— Ох, схлопотали мы себе должность — целые дни на колесах, — ворчал Макар. — При таких разъездах комсоргу полка непременно по штату персональная машина должна быть положена.

— Вот и поговорил бы с начальником Управления кадров Красной Армии, — шутливо посоветовал Денис.

— Да где ж тут время выбрать при такой командировочной жизни!

Посмеялись, вроде и согрелись немного.

Наконец машина въехала в село. Денис попросил остановиться около штаба, решил сразу же зайти к Виноградову, отчитаться о проведенном собрании.

Макар отправился домой.

— А-а, ты-то мне и нужен, сынок, — оторвавшись от бумаг, улыбнулся Виноградов, когда Денис попросил разрешения войти.

Подполковник вышел из-за стола, пожал комсоргу руку.

— Я только что из четвертого дивизиона, с комсомольского собрания, товарищ гвардии подполковник, — доложил Денис.

— Об этом поговорим завтра с утра, а сейчас прошу за мной. — Виноградов взял со стола красную папку и направился к двери.

Денис слегка пожал плечами — совершенно неясно было, куда и зачем его повел подполковник — и зашагал следом.

Вошли в кабинет Назарова — такой же школьный класс, как у замполита. Майор надевал шинель, видно, куда-то собирался. Но, увидев Виноградова и Чулкова, сбросил ее, улыбнулся:

— А, прибыл, комсомолия! — Подошел к столу, затем вскинул голову — лицо теперь было серьезно и, пожалуй, торжественно. — Наше ходатайство удовлетворено, товарищ Чулков. Аттестовали вас гвардии лейтенантом.

Он подошел к Денису вплотную.

— Смирно! Гвардии старший сержант Чулков! Вам присвоено звание гвардии лейтенанта.

— Служу Советскому Союзу!

Голос Дениса был звонок и чист.

— Через два часа приказ официально будет объявлен перед строем, — сказал подполковник Виноградов. — А сейчас, сынок… сейчас мы хотим предварительно поздравить тебя со вступлением в славную семью советских офицеров.

Он вынул из красной папки две пары однопросветных полевых погон с лейтенантскими звездочками и вручил их Денису.

— Поздравляю, сынок. Будь достоин этого высокого звания.

— Служу Советскому Союзу!

Оба офицера пожали Денису руку.

— Можешь идти, — сказал Назаров и слегка подтолкнул новоиспеченного лейтенанта к двери. — А погоны примерь, чтобы перед строем сразу пристегнуть.

Когда Денис вышел из штаба, хмурый день показался ему лучезарным. Отныне он офицер!

Наверно, генерал армии, ставший маршалом, не радуется так, как человек, получивший первое звание офицера. Слово-то какое! Офицер!.. Гордое, таинственно звучащее, удивительно емкое…

Хоть и говорил командир полка Серов — ходатайствуем, а не верилось.

И вот — свершилось.

Подойдя к своей хате, Денис свернул за угол, снял с шинели погоны старшего сержанта и пристегнул лейтенантские.

Макар хлопотал у печки, кипятил чайник. Сначала он ничего не заметил. И только когда, не сняв шинели, Денис присел к столу, Макар остановился перед ним и округлил глаза:

— Чи я сплю, чи ны сплю, Денис? С машины сошел старшим сержантом, в хату явился лейтенантом!..

— Не пугайся, Макар, ты бодрствуешь: мне присвоили звание лейтенанта.

Ефрейтор так и подпрыгнул на месте. Потом бросился надевать шинель.

— Ты куда?

— Да надо ж по этому случаю…

— Ничего не надо. К тому же приказ еще не читали.

— Прочтут. — Макар вытянулся по стойке «смирно». — Товарищ гвардии лейтенант, разрешите отлучиться на полчасика.

Денис рассмеялся, махнул рукой: «Иди». Знал, не отвяжется от Макара.

Дергач юркнул за дверь.

Сняв шинель, Денис присел около печки на ящик, подбросил в огонь кизяков… Да, вот он и лейтенант. Думал ли он в училище, что столько великих путей-дорог придется пройти, чтобы стать им? А сколько товарищей, которые достойны были получить это звание, но не успели? Старостин, Вадим Зеленков… И десятки других. А тебе, Чулков, выпала честь носить звание лейтенанта. Так держи его в чистоте, чтобы не стыдно за тебя было живым.

В тот же день написал письмо Леньке Кострову, мало надеясь, впрочем, на то, что оно его найдет.