Стук в дверь отвлек ее от креста на гипсокартоне. Она знала, кто стучал. Прежде чем отойти от стены, быстренько перелепила несколько квадратиков, чтобы спрятать от чужих глаз религиозный символ. Не хватало только, чтобы новый босс сплавил ее в дурдом.

Распахнув дверь, она увидела Гарсиа, стоявшего в холле со стеклянным поддоном в руках и кипой папок под мышкой. Минуя ее, он стремглав бросился через порог:

– Горячо… горячо… горячо… – И, увидев кухню, по прямой полетел туда.

– Там на столе есть подставка, – крикнула Бернадетт ему вдогонку.

Поставив поддон и сбросив папки рядом, Гарсиа открыл кран и сунул руки под воду.

– Не думал, что она все еще такая горячая. А рукавицы оставил в машине. Полхолла прошел, чувствую, что пальцы стали поджариваться.

Бернадетт заглянула в поддон и увидела нечто плавающее в соусе и приправленное расплавившимся сыром.

– Пахнет фантастически.

Гарсиа закрыл кран, вытер руки о джинсы, сказал:

– Подумал, лучше сварганить что-нибудь домашнее, чем брать готовое. Это энчилада, лепешка по-мексикански, острое блюдо.

Бернадетт улыбнулась. Острое блюдо, первейший продукт Миннесоты. Она определенно оказалась дома. Взгляд ее заскользил по куче папок. И она решила: лучше сначала поесть, потому как стоит ей залезть в папки, как пропадет всякое желание тратить время на что угодно еще. Бернадетт захлопотала, достала из одного ящика пару больших тарелок и поставила их на разделочный стол, из другого извлекла пару вилок и ложку.

Гарсиа оглядывал квартиру.

– Похоже, тут краешком прошелся торнадо.

– Вы еще мне об этом скажите! – Бернадетт наполнила стаканы водой и поставила их рядом с тарелками.

Гость углядел сверкнувшее хромом и красной эмалью чудо на колесах, стоявшее в углу квартиры. Сиденье и руль были завешаны тряпками. Гарсиа подошел к мотоциклу, стащил с него пару рубашек, чтобы получше разглядеть машину.

– «Хонда». Кроссовый?

– Я им обычно пользуюсь как вездеходом.

– Прелесть. – Гарсиа снова набросил на машину рубашки. – Вообще-то на вид он великоват для вас.

– Я справляюсь. – Бернадетт понесла стаканы с водой к столу, поставила их и вернулась, чтобы разложить по тарелкам острое блюдо. Тарелки с вилками принесла на стол. – Выглядит отлично. Я так увлеклась распаковкой, что совсем забыла про еду.

Гарсиа отошел от мотоцикла и сунул руки в карманы брюк.

– Попозже я помогу вам.

– Вам есть чем получше заняться в свой выходной.

– В общем-то нет. Грустно, правда?

Она рассмеялась:

– Ваши слова. Я этого не говорила.

Гарсиа подошел к столу, притянул себе стул:

– Мне нравится ваша кухонная мебель.

На кухне у Бернадетт стоял круглый дубовый стол на толстой ножке, окруженный четырьмя стульями с высокими резными спинками лесенкой.

– Родительская мебель с фермы. – Она притянула себе стул и села за стол напротив босса.

После того как Гарсиа тоже сел, Бернадетт набросилась на еду. Ткнув вилкой в кусок курицы, она подула на него и отправила в рот.

– Ну как? – спросил Гарсиа, держа вилку на изготовку.

– Отлично, – выговорила она, не переставая жевать. – Огромное спасибо, что принесли.

– Это удовольствие – взять и приготовить для кого-нибудь – так, для разнообразия.

– Я вас понимаю. Тоска готовить на одного.

Несколько секунд он пристально смотрел на нее.

– Устало выглядите. Вы точно не против? А то могу бросить поддон здесь и отчалить.

– Ночь меня измотала, но я справлюсь. Еда поможет. Как и компания. – Бернадетт подхватила еще кусок.

Отправив в рот полную вилку острого блюда, Гарсиа, не отрывая глаз от тарелки, спросил:

– Ваш муж… сколько лет уже, как его нет?

Бернадетт взяла стакан, отпила воды.

– В сентябре будет три года. – Поставив стакан, она, к собственному своему удивлению, поведала ему о подробностях, которые обычно избегала обсуждать. – Самоубийство. Повесился на собственном такелаже, – выговорила она, поводя кончиком пальца по краешку стакана. – Мы стояли на якоре посреди невесть чего. Мне пришлось его снимать, резать веревку, добираться домой. Больше я ни на один парусник ногой не ступала.

– Яхту продали?

– Утопила, – ответила она с удовлетворением.

Несколько секунд он сидел молча. Единственные звуки в квартире доносились из проигрывателя, где крутился диск Синатры на такой громкости, чтобы только было слышно. «Летим со мной». Ковыряя вилкой в тарелке, Гарсиа спросил:

– А сколько лет вы были замужем?

– Тринадцать. – Бернадетт взяла вилку и тоже принялась ковырять ею в тарелке. – Мы познакомились в колледже. Поженились сразу после выпуска.

– Так же как и мы с моей женой, – сказал он. – Сразу после учебы.

Бернадетт поддела кусок курицы и отправила его в рот. Пока жевала, думала, как задать свой вопрос. Но вместо того чтобы выпытывать, решила придать ему форму утверждения.

– А я было решила, что вы холостяк.

– Вдовец. Пять лет, десять месяцев и… – Гарсиа бросил взгляд на часы, – шесть дней.

– Сочувствую, – тихо выговорила Бернадетт.

В первый раз с тех пор, как начал этот разговор на личные темы, он посмотрел ей в глаза.

– Она только-только отработала смену – была сиделкой в доме для престарелых – и ехала домой. Другая машина врезалась ей в бок, вышибла с дороги в канаву и помчалась дальше.

Подыскивая слова сочувствия, Бернадетт проговорила:

– Мою сестру убили в автокатастрофе.

– Только, в отличие от случая с Мадди, того прохвоста, что убил мою жену, так и не нашли.

Гарсиа не поленился подробно ознакомиться с прошлым Бернадетт, выяснил, как погибла сестра, и даже запомнил, как ее звали домашние.

– Вы знаете про Мадди. Знатно покопались.

Гарсиа положил в рот кусок лепешки, проглотил его, запил водой и только потом откликнулся:

– Я привык знать своих людей. – Поставил стакан обратно на стол. – Если уж на то пошло, почему ваш муж это сделал?

– Записки он не оставил, думают, это была депрессия. – Уже отвечая, она не переставала гадать, с чего это босс взялся расспрашивать ее о таких сугубо личных вещах в самом начале их совместной работы: большинство из тех, с кем она работала, приберегали свои «почему» до того времени, когда узнавали ее получше. И вдруг показалось, что причина его расспросов стала ясна. Бернадетт подняла голову от тарелки, сощурив глаза.

– Вам незачем терзаться на мой счет, если вы про это думаете. Не похоже, чтобы самоубийство было заразным.

– Если вам когда-нибудь понадобится поговорить… – невозмутимо проговорил он.

– Я в порядке.

– Отлично, – бросил Гарсиа, снова занявшись едой.

Похоже, у него отлегло от души после завершения беседы на личные темы, которые он явно считал себя обязанным обсудить с ней. «Интересно, – подумала Бернадетт, – уж не новая ли это душещипательная дребедень, которую Бюро требует от своих боссов? Вроде нет, похоже, Гарсиа делает это искренне». Она перевела разговор на работу:

– Расскажите мне побольше о коллеге, с которым мне сидеть в одном кабинете.

– Грид. Отличный малый. Толковый агент. Как я уже говорил, немного чудак. – Словно споткнувшись на слове «чудак», Гарсиа поднял глаза от тарелки и уставился на залепленную бумажками стену в другом конце квартиры. Указывая вилкой на записочки, он спросил: – А вся эта чертовщина что означает?

Бернадетт разломила лепешку ребром вилки.

– Работа над делом.

– А как же…

Голос босса выдал его. Она поняла, что у него на уме. «А как же это ваше хитрожопое видение?» И, не давая ему времени перефразировать вопрос, она ответила:

– Я пользуюсь и обычными, и нетрадиционными способами.

Гарсиа отправил в рот здоровенный кусище и принялся жевать, разглядывая ее писульки, потом положил вилку, вытер губы салфеткой и, скомкав, бросил ее на стол. Кивнув на стену, он спросил:

– Можно?

– Смотрите, – ответила Бернадетт, а сама, следя за тем, как он направляется к записям, думала, как он к ним отнесется. Ее схемы из стикеров не совсем отвечали протоколу ФБР. С другой стороны, большие шишки в столице тоже не знали бы, что и подумать о «замноге», который в воскресный вечер тащит, обжигаясь, приготовленную собственными руками еду домой к какой-то мелкой сошке – наверное, это шло вразрез с каким-нибудь федеральным правилом или политикой. На свой причудливый лад Гарсиа сам оказался отступником.

Остановившись метрах в двух от стены, босс окинул взглядом всю картину – ну прямо художественный критик, изучающий линии на скульптуре. Подошел на два шага поближе, еще на два. Скрестив руки за спиной, он наклонился вперед и принялся читать надписи на отдельных листочках. Теперь он был похож на оценщика, отыскивающего подпись как свидетельство подлинности.

– Потрясающе, – произнес он не оборачиваясь. – Значит, какие-то из этих заметок имеют отношение к вашей обычной работе ножками, а какие-то – к другому вашему способу.

«Другому способу». – Бернадетт улыбнулась про себя и произнесла ему в спину:

– Точно.

Взгляд Гарсиа задержался на одном из желтых квадратиков.

– Тут написано: «Достать личные дела персонала больницы». Это про что?

– Мы этим займемся позже.

– Вижу, у нас есть что-то вроде описания внешности, – кивнул он на другой блок схемы. – Погано, что нельзя достать более подробное.

– Мне представляется, что он врач или санитар, а может, лаборант. – Бернадетт, проткнув толстый кусок курицы, отправила его в рот.

– Что? – Гарсиа распрямился и повернулся лицом к ней.

Бернадетт прожевала, проглотила, положила вилку и взяла салфетку. Коснувшись ею уголков рта, она произнесла:

– Вы же слышали, что я сказала.

Он снова развернулся и пару минут внимательно просматривал записи.

– Помогите же разобраться. – В голосе сквозило легкое раздражение. – Я этого не вижу.

«Он так ведет себя, потому что его жена была сиделкой», – подумала Бернадетт. Подойдя к боссу, она встала по правую сторону. Вытянула руку, показывая:

– Вот. Я их свела в одну группу.

Гарсиа прочел подборку заметок:

– «Потянулся к больной женщине», «Любовник женщины», «Читает „Числа“», «Читает другую книгу». Я запутался.

– Я его видела, – сообщила Бернадетт, сделав акцент на слове «видела», чтобы он понял, что она имеет в виду. – Я видела убийцу. Вчера вечером, в больнице в центре города. Он был с пациенткой. Та лежала в постели. Я следила за его движениями, его поведением. Вот описание внешности.

– Ладно. Ну и как это приводит нас к… медицинскому работнику? Вы его что, со скальпелем видели, или он одет был во врачебную униформу, или что?

Бернадетт показалось забавным, что Гарсиа с трудом, но поверил ее видению, зато явно не мог разобраться в выводах, которые она сделала. Это потому, что его жена была сиделкой, или потому, что она, Бернадетт, ошибалась?

– Плюньте вы на мои бестолковые записи. Давайте-ка покончим с нашим острым блюдом.

Он не отозвался – вернулся к изучению стикеров. На этот раз плечи у него были расправлены. Она заставит его откликнуться, а может, и разозлит его.

– Тони! – окликнула она его. Не могла припомнить ни одного «замнога», которого так быстро и охотно стала бы звать по имени. Попробовала еще раз. Погромче. – Тони! Так как насчет еды? Жрачка стынет.

Гарсиа отвернулся от стены и пошел обратно к столу.

* * *

Гарсиа упросил ее посидеть, пока он уберет со стола. Когда он из-за ее спины потянулся, чтобы забрать у нее тарелку, она заметила его идентификационный браслет – тяжелую цепь из серебряных звеньев с прямоугольником для имени, на котором рукописным шрифтом было выведено: «Энтони».

– Красивый браслет.

– Подарок жены. – Он разомкнул замок, стряхнул браслет с руки и, повернув именной прямоугольник обратной стороной, показал Бернадетт, что на нем написано: «Я католик. Если что-то случится, позовите, пожалуйста, священника». – Она всегда беспокоилась обо мне из-за работы. – Он откашлялся, прочищая горло, пока водружал браслет обратно на запястье.

«Позовите священника».

Это напомнило ей кое-что. Она глянула на часы Гарсиа, пока тот возился со своим дурацким браслетом: она опоздала на пятичасовую мессу в собор и почувствовала из-за этого себя виноватой, но в то же время утешила себя тем, что не давала никаких обещаний. А потом опять вспомнила укор священника: «Опять „может быть“. Вам нравится это слово, не так ли?»

Бернадетт решила искупить вину за пропуск мессы встречей с францисканцем в среду вечером.

Было уже поздно, когда Гарсиа ушел. Только-только она собралась заняться посудой, как удивленно замерла от грохочущих ударов в дверь. Гость вернулся за своим поддоном. Она собиралась вымыть его, но если он ему так нужен, она может его отдать. Прихватив поддон, Бернадетт пошла открывать.

Авги улыбнулся, склонясь над грязным стеклом:

– Что на ужин?

– Энчилада. Было. – Она раскрыла дверь пошире.

Гладиатор переступил порог вместе с Оскаром, который на сей раз ковылял следом без поводка. Заметив стаканы и тарелки возле раковины, адвокат спросил:

– У нас сегодня вечером было свидание?

– Нет, мы уминали энчиладу с боссом.

Авги прошелся по гостиной.

– Энчилада… Это однозначно способ продвинуться по службе.

– Это он ее принес, хотя вас вовсе не касается эта история. – Закрыв дверь, Бернадетт с поддоном в руках отправилась обратно на кухню, открыла посудомойку и стала загружать ее. – Если б я решила пустить в ход еду, то поразила бы его заливным в форме по рецепту моей тети Вирдж. Три слоя, в том числе и лаймовый, с добавлением ананасов и сливочного сыра.

– Ням-ням. – Он глянул в окно. – Прелестный вид на парковку на той стороне улицы.

Бернадетт выпрямилась с грязной тарелкой в руке.

– Мне видно реку.

– Мой вид получше.

Она почувствовала, как кто-то тронул ее ногу, и глянула вниз: Оскар вылизывал тарелку, которую она держала в руке. Бернадетт попробовала стряхнуть его, но песик не отставал, и Бернадетт, сдавшись, поставила тарелку на пол.

– Вы когда-нибудь кормите это бедное животное?

Авги круто развернулся, чтобы ответить, и заметил ее стену в желтых квадратах.

– Это еще что такое? – Он отправился через всю комнату, чтобы взглянуть поближе.

Бернадетт перехватила его на полпути, преградив ему дорогу.

– Давайте-ка отложим это до другого раза, сосед. Я собираюсь отправиться на боковую.

Поверх ее головы Август смотрел на стену.

– Работаете над делом по старинным рецептам, да? Хотите отделаться от меня? А я здорово разбираюсь в мышлении уголовников.

Положив ему руку на плечо, Бернадетт стала подталкивать его к двери.

– Ничуть в этом не сомневаюсь.

Август накрыл ее руку своей. Бернадетт попыталась освободиться, но он схватил ее и, крепко держа, заметил:

– А вы горячая.

Выдернув руку, она ответила:

– Зато от вас веет холодом, как от глыбы льда.

– Горячее и холодное. – Оскар втиснулся меж ними, и Авги подхватил пса, устроив его, как младенца, на сгибе руки. – Противоположности сходятся.

Бернадетт распахнула дверь.

– Я за эту теорию и гроша ломаного не дам.

Он помедлил, прежде чем переступить порог и выйти в холл, снова перевел взгляд на желтые квадратики.

– Крест. В вашем деле это имеет значение?

Она ведь прикрыла перекрещивающиеся белые полоски, как же он их разглядел среди вороха бумажек? Ровным голосом она произнесла:

– Вы меня пугаете. Думаю, вам лучше подняться обратно к себе наверх и назвать это ночью накануне того пира, которой вы собирались закатить из каких угодно яств.

– А ведь нервничать-то полагалось бы мне. – Авги вышел в дверь. – Люди, покрывающие свои стены всякими бумажками, обычно кончают тем, что становятся героями криминальных передач по кабельному телевидению.

– Спокойной ночи. – И она закрыла за ним дверь.