После обязательной утренней разминки, братья Хортичи облились ледяной колодезной водой и перехватив пару вчерашних пирогов на кухне, отправились на конюшню. И дело не только в том, что заскучали по своим чудо-скакунам. Вчера князь напомнил им о необходимости во чтобы то ни стало перехватить Эрика — связного Кречера.

Оседлав коней, парни выехали из замка. Верхами, на рысях, дорога до «Подковы» заняла всего минут пятнадцать. В харчевне стояла тишина. Ни посетителей, ни лошадей у коновязи — никого. Самого Куцего братья в зале тоже не увидели.

— Видно у них все начинается с обеда, а самый разгар — вечером и ночью. — Заметил Тадек, усаживаясь за стол.

— Интересно, нам предложат перекусить? — буркнул Марек.

— Ты только что съел пирогов, обжора!

— Не скажи, разве это еда? Так — перекус. Я бы с удовольствием сейчас умял большую тарелку глазуньи с ветчиной и шкварками.

— Да, теперь, когда ты так смачно рассказал, я и сам захотел поесть.

Они переглянулись и довольные расхохотались. На поднятый братьями шум из поварни выглянула детская голова.

— Эй, малец, иди сюда! Тебя как кличут?

— Митроха, — с интересом разглядывая русинов ответил мальчик.

— Вот что, Митроха, мы голодны, сообрази чего-нибудь интересного, мы в долгу не останемся. — Марек подмигнул пареньку.

— И вот еще что, позови Снежану, она служанкой работает у вас…

— Ффу, я и так знаю кто такая Снежанка, — Митроха с деловым и независимым видом протянул сложенную лодочкой ладошку, — все сделаю, но на слово я не верю.

— Ишь ты какой… а подзатыльник получить не хочешь?! — гневно воскликнул Марек.

Мальчик сразу же отскочил на пару шагов, посверкивая из-под длинной русой челки зеленовато-серыми глазами.

— Подожди, Марек. — Тадеуш остановил начавшего вставать брата, — а ты, Митроха, иди сюда, я тебе монетку дам.

Получив плату, нахальный мальчуган резво побежал выполнять поручения.

Когда спустя несколько минут ожидания в зал вплыла Снежана, Тадек сразу же встал, приветствуя девушку.

— Чего изволите, милостивые господа? — Посверкивая глазами и с трудом сдерживая радостную улыбку, задала она обычный вопрос.

— Снежинка, я так рад тебя видеть, — чуть осипшим от внезапного волнения пробормотал Тадеуш.

Марек, глянув на замолчавшего брата, вклинился в разговор:

— Принеси нам, девица, всего и много. Что у вас есть свежего? Мы вот про глазунью яиц на пяток мыслили, да с колбасой жареной, да со шкварками. Хлеба, масла топленого, брынзы, а на сладкое творога со сливками и медом, и жбан взвара травяного.

— Все будет сделано. — Снежана продолжала стоять глядя на Тадека.

— Если ты будешь и дальше пялиться на моего братишку, сделано будет к ужину, поспеши, я голоден как волк.

Улыбнувшись Тадеку на прощание, Снежана ушла на кухню. На этот раз ожидание оказалось совсем коротким. Стол быстро заполнился едой, и братья на время позабыв обо всем, увлеченно принялись поглощать все принесенное девушкой. Покончив с угощением, они расплатились и вышли на двор, Снежана вышла следом. Марек поняв, что третий — лишний, отошел в сторонку, а Тадек с девушкой по ручку пошли к реке через большой сад, разбитый позади корчмы.

Марек так и не дождался появления Куцего. Но не расстроился. Сам себе он готов был признаться — трактирщик очень не прост и в хитрой игре с ним можно и получить по зубам, а не отхватить куш.

Но времени даром не терял, внимательно осмотрел еще раз все хозяйство, конюшни, прогулялся тут и там, заглянул повсюду, запоминая все мелочи. Через минут пятнадцать во дворе появился Митроха, с интересом принявшийся наблюдать за русином. Марек, преодолев первый порыв стукнуть мелкого нахала по шее, решил подозвать его к себе.

— Эй, паренек, иди сюда.

— А драться не будете?

— Не буду, бегом давай!

— Чего надо, господин воин? — с независимым видом спросил малец.

— Я так погляжу, ты парень хваткий и глазастый. Хочешь заработать?

В глазах мальчика загорелся огонек:

— А сколько?

— От тебя зависит. Слушай сюда. Ты ведь все про всех знаешь здесь, верно?

— А то, много всего знаю! — самодовольно улыбаясь, ответил Митроха.

— А про Кречера знаешь?

— А что про него знать? В аду чертям с ним весело поди… — раздраженно бросил мальчишка.

— Что и тебе досадил?

— Драться любил, вечно как ни увидит, сразу плеткой… а что ему? Все его боялись.

— А кто в отряде его был, всех помнишь?

— Всех наверно, они часто у Куцего столовались.

«Ого, интересно девки пляшут, значит, столовались?! Так, продолжим» покатал услышанное в голове Марек.

— А Эрика помнишь?

— Ха, а чего помнить то, хорька жадного?! Он редко бывает, как приедет, вечно с хозяином шепчется, к девкам пристает…

— За что ж ты его так? Неужто на хоря похож?

— Ага, худой, зубы острые, нос торчит, глазки бегают…

— Давно он у вас не появлялся?

— А чего, вы разве не всех их перебили? Вы ж вроде всю банду положили там, в горах…

— Хм… нет, такого не припомню… Жив он, по всему выходит. И если ты, когда он в «Подкове» появится, мне весточку передашь, я тебе щедро заплачу.

— А сколь? У всех щедрость разная…

— Полтину серебром. Хватит с тебя, Митроха?

— Договорились, — мальчишка с взрослым видом кивнул головой, подтверждая сделку.

— А пока, вот тебе десять грошей, задатком. Ну, беги, поди делов то хватает.

— Ага, — и Митроха довольно сжимая в кулачке монеты порысил куда-то.

Марек еще раньше заметил, что брат возвращается, потому и разговор с жадным до денег мальцом свернул быстро. На лице Тадеуша блуждала счастливая улыбка.

— Ну как? Получилось что? — выезжая со двора спросил Марек.

— Да, все обговорили, обещала сразу весть послать.

— А как она тебе ее пошлет? Об этом вы договорились?

— Нет, не подумал…

— Эх ты, шляпа! Ладно, я тоже время не терял, мальца этого шустрого — Митроху, сумел подрядить, только ему не хочу про ваши дела с Снежанкой говорить. — Довольный своими успехами, похвастал Марек брату.

— Молодец. Теперь надо все командиру рассказать.

— Так поскакали! Может он еще в замке?

И Хортичи стремительным легким галопом понеслись по еще сонной с утра главной улице Гребенска.

* * *

Непривычно было встречать рассвет в старинном замке после стольких месяцев скитаний. Иногда отцу Филарету, в прошлой жизни — до пострига — отроку Алексею, казалось, что вернулись прежние времена и он снова помощник лекаря в Радославле. Там они жили при дворце императора, но комната Алексея была скорее крохотным чуланом, куда едва вмещалась узкая койка. У самого лекаря покои, к которым и примыкал чулан, были не многим лучше. Кроме такой же узкой койки — там стояли бесчисленные полки и шкафы с пузырьками и сушеными травами, небольшой умывальник и старый колченогий стул.

Здесь же, в Чернагоре, покои, отведенные отцу Филарету, были просторными и светлыми. Широкая кровать теперь пустовала, горец покинул замок, но монах так и не позволил себе занять ее. В углу был брошен на пол матрас, набитый соломой, который служил ему постелью. Да и не так это было важно, поскольку большую часть ночи монах молился, восполняя леность, посещавшую его днем.

За окном уже звучала утренняя песнь воинов — звуки сплетающихся в причудливом танце клинков стали привычными для уха. Монах поднялся с колен, закончив утреннюю молитву земным поклоном. Через окно он с удовольствием понаблюдал за тренировкой князя Борута и его молодцев.

Невольно вспомнились занятия молодого принца с дружиной. Вот также с утра занимались, не так красиво, как князь, но все же… Жаль принца, погиб таким молодым. Царствие ему небесное! Оставил после себя двух очаровательных дочек на руках отца. Что и говорить Император внучек любил, особенно старшую, Еву. Ее при дворе все любили, кто был близок к императору. Младшая, Екатерина, не такая была, не хуже, просто другая. Кажется, им по шесть лет было, когда отец Филарет покинул дворец и Радославль для жизни в монастыре.

Тренировка подошла к концу, воины обливались ледяной водой у колодца, и отец Филарет оторвался от воспоминаний, возвращаясь в настоящее. На кухне, куда он зашел, госпожа Штадель уже вовсю командовала женами дозорных, подготавливая завтрак. Заметив отца Филарета, все радостно его приветствовали, подошли под благословение, хоть монах и просил их не отвлекаться на него. Женщины продолжили свои занятия, а отец Филарет устроился в уголке, где его уже ждала краюшка хлеба и большая кружка молока. На его удивленный взгляд, госпожа Штадель вкратце поведала о том, что теперь молоко здесь будет постоянно и не гоже отцу Филарету пить одну только воду.

— Благодарю, давно мечтал о молоке, — ответил на это монах, даже не подумав возразить.

Во дворе замка было уже многолюдно. Народ собирался теперь каждое утро, всем нравилось наблюдать за тренировками князя. И хоть любопытное зрелище подошло к концу, люди не расходились, коротая время до завтрака. На отца Филарета обращали внимание, как-то сразу светлели, кланялись. Проповедника не было видно, да Кристоф и не любил вставать рано. Обычно появлялся к завтраку, а потом шел в часовню, которую уговорил графа отдать ему на обустройство. Отец Филарет только раз там и был, как-то грустно было от суеты Кристофа, его повелительных манер, громкого голоса. Руководитель из него был неплохой, сумел быстро народ помогать заставить. Сам лишь командовал и поучал. Отца Филарета предпочел не замечать, что только порадовало монаха.

После отъезда горца, заняться вроде бы и нечем было. Отец Филарет заглянул в оружейную, где трудились уже Яков с Андреем. Оба отвлеклись, радостно поздоровались, видно было что этот труд доставляет им удовольствие. Маленький Борислав ворвался в оружейную, но притормозил, завидев монаха.

— Здрасте, — неловко сказал он.

— Здравствуй, Славко, — откликнулся отец Филарет, — слышал, ты теперь у князя служишь.

— Да, — сразу оживился мальчишка, — уже третий день. Вот и сейчас спешу. Только передать отцу велено, чтоб завтракать шли. Князь сказал, — он нахмурился, припоминая, и выпалил, — дело — делом, а и о хлебе забывать не гоже. Вот.

— Ну, молодец, — похвалил монах, — и правда, позавтракать надо. Я вот уже успел. Прожорливый что-то стал на свободе-то.

— Идем, — кивнул сыну Яков, который тут же убежал, — а вы, отче, собрались куда?

— А в город, думаю прогуляться. Погода хорошая, — тут же решил монах, — Да и в церковь зайду. Давно я в храме Божьем не был.

На этом они распростились, а монах, зайдя к себе в комнату, собрал кое-какие вещи в дорогу, удивляясь, что же он раньше не подумал пойти в город. Двор опустел, видимо все на завтрак ушли, только дозорные у ворот негромко переговаривались.

Вскинув котомку на плечо, отец Филарет уже отправился к воротам, когда его окликнул князь. Монах остановился, поджидая. Дозорные сразу же замолчали, вытянулись по струнке.

Адам подошел быстрым пружинистым шагом, спросил с ходу:

— В город собрались, святой отец?

— Да, князь. Пройдусь. Разомну косточки.

— Я хотел коня вам дать, теперь есть такая возможность, хоть и не слишком хорош — все не пешком.

Монах улыбнулся и покачал головой.

— Не стоит, князь, в пути я отдыхаю, а верхом для меня — одно баловство. До города то близко совсем, а я уж соскучился по дороге. Пойду так, уж не сердись.

— Да я понимаю, — улыбнулся Адам, — идите, коли так. В церковь, наверно?

— Да, князь, хотелось бы.

— Я поговорить хотел… Но не сейчас, может позже. И я занят, и вас не хочу задерживать. До встречи, тогда.

Князь пошел обратно, а монах зашагал по дороге, уходящей вниз — к Гребенску, наслаждаясь утренней свежестью, пением птиц, видом далеких гор — все еще в легкой дымке. Он и, правда, любил ходить пешком, хотя давнее повреждение подколенных связок порой давало о себе знать. Вот и сейчас правая нога быстро уставать стала — пришлось присесть у обочины, чтобы дать ей отдых. Отец Филарет достал из котомки нож, срезав росшую рядом тонкую березку. Очистив ее от веток и коры, он пошел дальше, опираясь на нее, чувствуя себя с посохом уже гораздо увереннее. Только чуть пожалел о посохе, отобранном разбойниками — тот был настоящим произведением искусства, единственная роскошь, которую позволял себе монах за последние десять лет.

В город он вошел, когда солнце поднялось уже высоко. Из «Алого Дракона» доносились дивные запахи пирогов и жаркого. Прохожие оборачивались, провожая его взглядами, а он, словно не замечал, весь уже устремился к церкви, купол которой, блестя на солнце, завладел всеми его мыслями.

Храм, который тогда, в полутьме, показался ему заброшенным, сейчас, при свете дня смотрелся иначе. Все-таки умели здесь строить. Красота линий сложенных из камня стен, тяжелые дубовые двери, украшенные резьбой, небольшие оконца с цветными витражами, забранные узорчатой решеткой. Все сейчас виделось в другом свете. Не так много усилий потребуется, чтобы все привести в порядок. Гораздо важнее, что внутри…

Но мысли эти лишь на мгновение промелькнули. Отец Филарет опустился на колени на пыльную землю перед каменными ступенями и на несколько минут замер, вознося Творцу безмолвную благодарственную молитву. Только поднявшись на ноги, он заметил стоящую рядом женщину, совсем еще молодую, в черном вдовьем наряде.

— Благословите, батюшка, — попросила она ясным голосом, глядя на него с робкой улыбкой.

— Бог благословит тебя, — монах осенил ее крестным знаменем и спросил, — как тебя зовут?

— Фрося. Ефросинья.

— Скажи мне, Фрося, а не знаешь ты, у кого ключи от храма?

— Знаю. Я ж тут немного приглядывала, только сил на все не хватало, дети малые, хозяйство… Ключ здесь, у сторожа в ратуше. — Она указала на высокое здание напротив церкви. — Прямо через площадь. Я могу сбегать.

— Сделай милость, очень тебе буду благодарен.

— Да что вы, батюшка, мне не трудно, я мигом.

Ожидая Ефросинью, монах обошел церковь кругом, внимательно оглядывая и дорожку вокруг храма и стены, которые оказались целехонькими, что немало порадовало. Только витражи были кое-где разбиты, но сейчас это казалось мелочью.

Покосившийся крест на колокольне удручал — добраться самому пока не представлялось возможным. Трещины на ступенях совсем не волновали, а вот с крестом надо было думать — не хорошо это.

Наконец на площади снова показалась Фрося. Она отдала ключ, и спросила, может ли еще чем-то помочь. И так как монах, поблагодарив ее, отрицательно покачал головой, Ефросинья ушла, объяснив, что времени сейчас совсем нет, но позже обязательно еще зайдет.

Ключ легко повернулся в скважине и отец Филарет открыл тяжелую, заскрипевшую на заржавленных петлях, дверь. Внутри царил полумрак и прохлада. На каменную плитку пола падали цветные зайчики света от сохранившихся витражей.

Отец Филарет не заметил, сколько времени он простоял посреди храма, оглядывая иконы, проникаясь духом церкви. Потом обошел весь храм приложился к каждому образу. Видно было, что хоть и не идеально, но за храмом следили. Пыли было совсем немного.

Вот в алтаре было похуже — сюда явно уже года два не заглядывали. Хотя все оставалось на своих местах — престол, семисвечник, книги на полках, пара простеньких облачений в ризнице, пожелтевших от времени, но вполне еще пригодных, все было покрыто толстым слоем пыли и казалось серым и неприглядным. Оставив в сторону посох и сбросив котомку, отец Филарет засучил рукава и принялся за уборку. С большой любовью прикасался он к каждой вещи, словно к неожиданно вернувшимся к нему старым знакомым.

За делом незаметно пролетел день, даже голода он не чувствовал, пока вновь пришедшая Фрося не позвала его, сообщив, что принесла поесть. Наспех перекусив и поблагодарив добрую женщину, за подол которой цеплялся малыш лет пяти, монах снова принялся за работу. Лишь, когда свет, падающий из окон, стал совсем тусклым, он засобирался в обратный путь, решив завтра же прийти сюда снова.

Отдав ключи сторожу в Ратуше, который глянул на него острым заинтересованным взглядом, отец Филарет хотел было уходить, когда сторож окликнул его.

— Эй, батя. А ты чего, новым попом у нас будешь?

Монах приостановился:

— Может и буду. Посмотрим.

— А ты дом то церковный смотрел? Ты глянь, глянь, может передумаешь.

— А что не так с домом? — Отец Филарет скорее обрадовался сообщению сторожа, чем насторожился. Вот ведь как, дом то он и не приметил.

— Так там, батя, одни стены остались. Все обвалилось, крыша течет. Да ты вон возьми ключ, сходи сам глянь. Мож, передумаешь, а мож, это. Скажешь голове. Чтоб нанял кого, это ведь лучше заранее обговорить. А то он тебе дом и не показал, потому что знает. А согласишься, так он после уже гроша ломанного не даст. Скажет, раньше думать надо было. Он такой.

— А большой дом то?

— Ну, как, не хоромы. Да ты чего ж не сходишь?

— Тебя зовут то как?

— Трифон я, а что?

— Да вот, Трифон, устал я сегодня, дом же не убежит. А завтра — с утреца опять приду. Будешь здесь?

— А куда ж я денусь? — Удивился Трифон. — Ну, ты, батя, как скажешь, насмешил, ей богу!

— Вот и хорошо. Так я бы с тобой дом и осмотрел. Вижу, хорошо знаешь его.

— А как же, знаю. И покажу. Вон брата, попрошу заменить меня, и покажу!

— Значит, договорились?

— Ну, а как же. Я не голова, осторожничать не привыкши. Раз слово дал — выполню. Труда не составит. А ты бы помолился, батя, в ответ то. Внучка у меня на сносях. Родить должна скоро. Боимся мы, как бы чего не вышло. Первенца ждет.

— Помолюсь, Трифон! А внучку как зовут?

— Милой кличу, а так Людмила, по церковному то. Бывший поп ее и окрестил. Здоровый был мужик. Крепкий, а уж какой голос, на другом конце Гребенска слыхать было. Жаль, помер.

— И давно вы без священника?

— Да как сказать. Был тут один пару лет назад, странный, такой, тихий, так сбежал. Чего уж ему не понравилось, ума не приложу.

— Может дом и не понравился?

— А может! Что-то я и не подумал. Точно ведь. Мож, зря я тебе про дом-то.

— Не зря, руки есть, придумаем что-нибудь.

— Ой, батя, вот я трепло, задерживаю вас разговорами. Ты уж не серчай. А завтра жду. И брат подменит. Или внука посажу — нечего ему лодырничать.

— Прощай, Трифон, после завтрака и появлюсь.

Распрощавшись со сторожем, отец Филарет направился обратно в замок. Дорога в гору давалась труднее, и он часто отдыхал, опираясь на палку. Но и это не могло омрачить его радость. Он ощущал прилив сил и мечтал уже, как начнет служить в храме. Подумал еще, что надо бы и, правда, с головой обговорить. Стать городским священником. Вот оно счастье то будет. И мыкаться по миру уже не так хочется. И службу в настоящем храме ни с чем не сравнишь.

Так, весь погруженный в мысли добрался он до ворот Чернагоры. Оглянулся еще раз на город посмотреть, увидел купол храма и крест вдали в лучах заходящего солнца, подумал растроганно, нет, не оставил его Господь, раз такое счастье посылает, значит на верном пути стоит.

* * *

Дома Марицу ждали. Все собрались в общей столовой вокруг лежащего с несчастным видом Матвея, тетка пыталась рассказывать детям сказку о драконе с которого началась история Вендии, но выходило у нее не очень. Дети почти не слушали, баловались, стараясь досадить друг другу так, чтобы тетка не заметила. Павел что-то вырезал из дерева, сосредоточенно хмурясь.

Марица застыла у входа, наблюдая эту картину. Вот так же они будут и без нее собираться. И так холодно на душе стало. Показалось, что уже ей здесь не место. И без нее им хорошо. Первым ее заметил Матвей, глаза у него вспыхнули, на лице появилась счастливая улыбка. Он тихонько подтолкнул младшую сестренку и та, оглянувшись, и увидев Марицу, огласила комнату радостным воплем. Все оживились, малышня бросилась ее обнимать. Даже Пашута оторвался от деревянной фигурки и тоже робко улыбнулся Марице.

Тетка Клава с ворчанием поднялась:

— А ну за стол все! Совсем распоясались. Тинка, кончай шуметь!

Но не было в ее голосе обычной строгости и дети это тут же почувствовали. Стали просить Марицу досказать сказку. Ведь чуть-чуть осталось. Тетка после небольших препирательств с детьми, все же раздобрилась, дала им пять минут, а сама пошла стол накрывать.

Девушка подхватила хохочущих Тинку и Тимошку за бока, понесла обратно на диван. Предложила про Дракона сначала рассказать. Получив бурное согласие, она стала рассказывать эту древнюю легенду, которую дети уже не раз от нее слушали. Однако каждый раз Марица придумывала новые подробности, отчего сказка стала в доме самой любимой. Дети успокоились, прильнули к ней с двух сторон, смотрели заворожено, Матвей тоже слушал внимательно, кусая губы, когда Марица рассказывала особенно страшные подробности. Павел время от времени застывал, опускал нож, удивленно следя за повествованием.

Не успела Марица произнести последнюю фразу, как на пороге снова появилась тетка и позвала всех ужинать. На этот раз все повиновались без возражений. Матвей даже позволил отцу отнести его за стол на руках.

— Ну, девица! — Тихо сказала Клава. — Сколько ни пыталась, а так как у тебя все равно не получится. Как же я рада, что ты с нами.

Скупое одобрение тетки почти до слез тронуло Марицу. Обычно она не была так щедра на похвалу. Суровая была, жизнь заставила. И вот теперь, когда Марица надумала их покинуть, все словно сговорились.

Ужин прошел в молчании, все проголодались, а за чаем опять стало весело. Марица в лицах поведала о своей поездке, стараясь как можно подробнее описать замок и его обитателей, как они обрадовались молочным продуктам — как сразу договорились. Рассказала о Витреде, о сержанте Штаделе, его жене Марте и о Томиле, то и дело, вызывая у детей смех, а у взрослых сдержанные улыбки. Только о князе не стала ничего говорить, не хотелось.

Лишь после того, как детей уложили спать, а Павла отправили проверить все во дворе и запереть засовы на ночь, тетка Клава уселась за чисто вымытым столом с вязаньем в руках и внимательно посмотрела на притихшую рядом Марицу.

— Ну, рассказывай, девонька, что случилось?

— Когда? — Удивилась девушка, отрываясь от своих мыслей.

— Ты уж прости, Марица, я так красно говорить не умею, и лучше промолчу, бывает, только все замечаю. Вижу, что что-то тебя мучает, и помочь хочу. Но расскажешь или нет, тебе решать.

Марица вздохнула, пристально разглядывая на пляшущие язычки пламени в камине, потом подняла на тетку глаза:

— Уезжать я подумываю. Хватит, нагостилась…

Тетка Клава дернула неловко спицей, стала снова собирать убежавшие петли, но откликнулась спокойно:

— А что так, устала, поди, от нас?

— Вовсе нет, как можно! — Горячо откликнулась девушка.

— Тогда зачем мысли такие? И как без тебя твои приятели будут? Они же без тебя, как телята без матки.

— Да что вы, тетя Клава! Если я их паре лишних танцев обучила, да вместе собираться уговорила по субботам, это не значит еще ничего. Они и без меня теперь справятся.

— Ну ну, ты это им расскажи. Да Марфе. А теперь поведай, что с этим бандитом у тебя произошло?

— Матвей проболтался? — Ахнула девушка огорченно.

— А куда бы он делся. Я же не слепая. Да ты не переживай, он и не понял ничего. Мал еще.

Марица нахмурилась, подбирая слова, но, увидев полный твердого спокойствия и мудрости взгляд тетки, сразу сдалась и рассказала об утреннем приключении все без утайки, надеясь, что теперь она и сама поймет, как опасно для всех, если она останется.

Но тетка Клава отреагировала иначе, залившись вдруг веселым смехом, совершенно ей не свойственным.

— Ну и повеселила ты тетку, Марица, — сказала она, отсмеявшись, — Жаль, я его рожу не видала. Вот, наверное, зрелище было!

— Страшный он был, — призналась Марица, тоже улыбнувшись.

— А он-то себя красавчиком мнит. Ну, точно приедет теперь.

— Да что ж тут веселого, это же головорез. Он же не посмотрит, что дети малые.

Тетка Клава вдруг выпрямилось, смех исчез из ее глаз:

— Вот что, девонька, глупости все это. Переволновалась ты — понятно! На речку пока больше не ходи, да и в замок — пусть Пашута ездит. А Гамсунг — пусть только явится, встретим, не волнуйся! Ты устала и не спорь. Так что живо — спать. Ну!

Только теперь Марица заметила, что вечно тихий и незаметный Пашута стоит в дверях и внимательно слушает. Встретившись глазами с девушкой, он прошел в кухню, топая испачканными в земле сапогами, ободряюще похлопал Марицу по плечу.

— Верно Клавдия говорит, — сказал он, с трудом подбирая слова, — наша ты!

А Марица такую нежность к обоим ощутила, вскочила легко, поцеловала тетку в щеку, а заодно вмиг покрасневшего Павла, ушла, улыбаясь в свою комнату. Права тетка. Устала она, поспать надо.

Утром Марица на реку не пошла, как и велела тетка, провозилась все утро с Матвеем. Мальчик, похоже, заболел, лоб был горячий, глаза лихорадочно блестели. И для него даром не прошла эта вчерашняя встреча. Временами он забывался и начинал бредить, только слова было не разобрать. Колено его воспалилось — Марица только теперь приметила маленькую царапину на внутренней стороне. Хотели лекаря позвать городского Фому, да тот на роды уехал в соседнее село, ждать надо было, а мальчишке лучше не становилось.

Когда он пришел в себя, тетка Клава заставила его выпить отвар шалфея с молоком. Матвей как-то успокоился, перестал метаться и уже спокойно заснул. Притихшие Тимошка и Тина, ушли ухаживать за новорожденным теленком и беспрекословно выполняли все приказы тетки, переживая за брата. Обычно такими покладистыми они не были.

Несмотря на то, что утром Марица на реку не пошла, дел у нее было не мало. Твердо решив остаться после разговора с теткой Клавой, она, казалось, задалась целью показать всем, как она здесь необходима. Помогала доить коров, задавала корм скотине, носила воду, немного повозилась в больших теплицах и на огороде, пока не была перехвачена Клавдией.

— Вот что, девонька, — резко сказала она, — ты тут давай, прекращай из себя крестьянку строить. Без тебя найдется кому управиться. А если хочешь помочь, отнеси на рынок сметаны, сегодня хорошо пошло, у Аннушки заканчивается уже. Да тележку возьми, на руках не надо.

— Мне вовсе не трудно, — запротестовала было Марица.

— Зато мне трудно, — перебила тетка, — ходить за тобой все утро и переделывать. Не твое это, так чего начинать. Ты уж бумагами, как прежде занимайся — это уже огромная помощь, да что отвести — привезти — я не против. А в огород — ни ногой — если только ягоду какую захочется. Все поняла?

Марица кивнула, сдерживая улыбку. Права тетка Клава, не стоит ей и начинать эти дела, не для нее это. Как первый порыв прошел, так в тягость уже стало, и теткина отповедь откровенно обрадовала.

— Где сметана? — Деловито осведомилась она.

— Да там же, где и всегда, — проворчала тетка, — я то своих привычек не меняла. Только бери — ту, что справа стоит — побольше надо бы.

Отдав поручение, она величественно удалилась.

Марица навестила Матвея, который наотрез отказался лежать в доме в такую погоду и сидел в саду в кресле, вынесенным Пашутой, приспособив больную ногу на пенек.

Тинка и Тимошка бегали рядом, время от времени делая попытки завлечь Матвея в свои игры, от чего он упорно уклонялся. На вопрос Марицы, не нужно ли ему чего, отвечал, что ничего не хочется, только чтоб его в покое оставили. Прятал взгляд.

Девушка решила, что не стоит настаивать сейчас на своем, когда он не в духе, а позже, вернувшись с рынка, попробовать растормошить его и узнать, в чем дело.

Погода который день держалась прекрасная, а оттого что ночью прошел дождь, было особенно хорошо. Легкий ветерок гнал множество пушистых облаков в сторону океана, а с востока тянулась у горизонта темная полоса неба, грозя покончить с чередой ясных дней.

Проходя по главной площади Гребенска, Марица заметила, что церковная дверь чуть приоткрыта, подумала, что Фрося занялась уборкой в неочередной день. Обычно она это делала по субботам, а сегодня был только четверг. Решила заглянуть на обратном пути поздороваться.

Сразу за городской ратушей, Марица свернула в проулок ведущий к торжищу. Проулок в это время дня, как и сам рынок, был заполнен не только гребенцами, но и жителями окрестных селений. Торговля шла бойко. Мясные ряды, рыбные, овощные напоминали растревоженный улей. Шумно было от множества голосов. Торговцы то и дело зазывали народ, кто-то наоборот вел себя чинно, покупатели оживленно торговались.

Вся эта суета Марице очень нравилось. С ней то и дело здоровались, раскланивались, пока она пробиралась к Аннушке, вокруг которой было особенно много народу. Бойкая и веселая, Аннушка, толково и с шутками отпускала товар, зная почти всех своих покупателей, отчего успевала рассказывать и выспрашивать последние новости.

Заметив Марицу, она вдруг лихо свистнула и весело воскликнула:

— А ну расступитесь, люди честные, дайте пройти очаровательной девушке!

В толпе заулыбались, многие Марицу знали, пропустили ее к прилавку. Высокий горец, не позволил ей поднимать большую кадку сметаны с тележки, ухватил сам, передал Аннушке, одарившей его лукавой благодарной улыбкой. Горец даже приосанился, подкручивая усы, подмигнул бойкой торговке.

Поговорить с Аннушкой Марице не удалось, слишком занята та была, да и не о чем вроде было, потому девушка сразу попрощалась, выбираясь из толпы. Только тележку оставила у нее, пояснив, что хочет по торжищу налегке прогуляться.

Марица миновала рыбные и мясные ряды, направляясь к самому дальнему, где торговали всякой всячиной. Чего тут только не было, торговали табаком, медом, маслом, грибами, различными пряжами и нитками, отрезами тканей. Очень бойка шла торговля там, где продавались лепешки, с пылу с жару, испеченные прямо здесь, и домашним квасом, который разливали в большие глиняные кружки. Дальше шли лавки со всякой мелочью, необходимой в домашнем хозяйстве, корзинками, кастрюлями, деревянными ложками, готовой одеждой — простыми штанами и рубахами, были тут и простые луки-однодревки и ножи, огниво с кресалом и трутом.

Марица ко всему приглядывалась, но не задерживалась особо. Решила купить только цветов. Лавка с цветами располагалась почти у выхода с торжища. Бледный паренек, торгующий ими радостно поздоровался с девушкой. Он не стал ей ничего, предлагать, зная, что Марица любит сама себе выбрать.

Она только начала присматривать себе букет, который поставит в вазу в своей комнате, когда удивленный шепот притихшей толпы, заставил ее прервать это занятие. По торжищу, верхом на красивом вороном коне, ехал Гамсунг, перед которым все поспешно расступались, со страхом и любопытством глядя на легендарного бандита. Он же равнодушно величественно двигался между рядов, словно не замечая какое впечатление производит на горожан. Одетый как обычно, очень дорого и со вкусом, в лихо заломленной шапке, он просто лучился самодовольством от сознания своей силы и привлекательности. Его глаза, тем не менее, лениво обшаривали торжище, словно он кого-то искал.

Марице даже в голову не пришло сомневаться кого, видя как бесцеремонно он заглядывает в лица всех молодых девушек, встреченных на пути. Она стала аккуратно продвигаться к выходу, чувствуя, как в душе закипает злость. Как он смеет появляться здесь, так нагло, заставляя ощущать себя преступницей в мире, который успела полюбить всем сердцем и давно считала своим. Почему она должна бежать и прятаться. На мгновение ею овладело настоящее бешенство, хотелось крикнуть ему, что вот она здесь. Как жаль, что она вернула ему пистоль! Марица с трудом сдержала порыв и, стараясь не привлекать к себе внимания, быстро пошла к проулку.

Впрочем, все так были потрясены появлением Гамсунга, что на нее никто и не смотрел. Выбравшись в проулок, Марица обрадовано вздохнула, поспешно направляясь к площади. Сердце бешено стучало. Площадь она миновала благополучно и почти уже дошла до своей калитки, когда удача ей изменила.

Стук копыт за спиной прозвучал набатом в ее голове. Марица обреченно остановилась и обернулась, поняв, что прятаться поздно. Это действительно был Гамсунг. В глазах его еще читалось сомнение, но когда он, подъезжая, разглядел ее лицо, на губах разбойника заиграла торжествующая улыбка.

— Ну здравствуй девица, — проговорил он весело, — как видишь, слово свое я держу. Приехал к тебе и не с пустыми руками.

Марица почувствовала, что краснеет, так рассердило ее это дерзкое обращение.

— С чем ты приехал, Гамсунг, мне совершенно не интересно, — как можно тверже произнесла Марица, гневно глядя в его глаза.

— Чего ж так? — Усмехнулся он. — Ты ведь даже еще не знаешь, что я припас для тебя, красавица.

— И не хочу знать! Я же говорила тебе, не дай Бог нам еще повстречаться, Гамсунг. Зря не послушал.

Марица краем глаза заметила, что народ на улице, стал останавливаться в отдалении, собираясь кучками, наблюдая за невероятным зрелищем. Это еще больше распалило Марицу. И она тихо добавила:

— Езжай прочь, Гамсунг, пока не поздно!

Разбойник неторопливо оглядел ее с ног до головы и нахально ответил:

— Смела ты, девка, и тем еще мне милей. Так тем больше удовольствия тебя укротить, как кобылку необъезженную, сделать покорной мне.

Марица хоть и зла была невероятно, но эти глупые, исполненные самодовольства и нахальства слова разбойника ее вдруг развеселили, и она залилась звонким, чуть издевательским смехом.

Гамсунг мог ожидать чего угодно, но только не этого. Смех девушки его обескуражил и сильно уязвил.

До поры сдерживаемая ярость нахлынув, потребовала немедленного действия. Рука, сжимающая плеть, словно по своей воле поднялась и обрушила извивающийся хвост на голову девушки. Плетеная из толстой, бычьей кожи плеть могла разом рассечь лицо Марицы, но девушка и не думала ждать удара. Сделав короткий шаг в сторону, она гибко уклонилась от удара, и лишь пожалела об одном — что в руках нет оружия.

Не встретив на своем пути цели, плеть завершив полукруг, хлестанула по груди вороного. От неожиданности конь взвился на дыбы и бешено заржал. На миг Гамсунг лишился возможности нападать на Марицу, занятый укрощением своего скакуна. А в следующее мгновение он увидел летящего навстречу белого жеребца.

* * *

Когда князь и Скворуш уже собирались выезжать из замка, к Адаму подошел Витред и вполголоса попросил уделить ему несколько минут. Отойдя в сторонку и усевшись на истертую от времени каменную скамью, они начали разговор. Нельзя сказать, что Адам не ждал его, скорее напротив, был почти уверен, гадая лишь, когда несчастный управляющий решится на откровенную беседу. И теперь князь внимательно слушая чуть сбивчивые рассуждения бывшего «дядьки», обдумывал, какой же ответ дать ему.

— … князь, вы должны помочь, мальчик совсем потерял голову, я пытался, но он не слушает меня…

— Хорошо, Витред, я поговорю с ним, но не ждите чудес. Влюбленность, тем паче первая… Все что встанет на ее пути — будет сметено. Вы ведь разумный человек, Витред, и должны это понимать.

— Я понимаю, прекрасно понимаю, князь, — горячо откликнулся управляющий, — но не могу просто смотреть на то, что происходит. Эта женщина, о, как она двулична и опасна. Он не видит ничего, но меня не обманешь…

— Успокойтесь, Витред. Сохраняйте самообладание. Граф сам влез в силки и не похоже, чтобы он страдал, трепыхаясь в них. Запаситесь терпением. Будем надеяться, что он справится и, повзрослев, станет умнее.

— Да, вы правы, князь. Время и терпение — вот на что я уповаю. Благодарю от всей души, мне так важно было поделиться всем этим с вами. Как жаль, что вы так поздно повстречались с ним, ведь когда-то это был такой славный мальчик…

— Он уже не мальчик, Витред. Людвиг — самовластный правитель обширного края, у него три десятка воинов под рукой… забудьте о прошлом.

— Да, вы снова правы, но как же это трудно… — Витред заметил, что Скворуш в нетерпении бросает гневные взгляды в его сторону и поспешил расстаться, — простите меня, князь, и благодарю от всего сердца еще раз. Больше не смею задерживать вас.

— До встречи, Витред. — И Борут крепко пожав руку управляющего, вскочил в седло Бурана, подведенного раздраженным задержкой Сашко. Двое русинов с места рванув в галоп, скрылись за воротами замка.

* * *

Лавка купца Скрыни знавала лучшие времена, но и теперь внушала уважение обилием и разнообразием выставленного на продажу. За тремя большими разделенными перегородками прилавками размещались широкие полки с товаром. В первом — отрезы и целые штуки тканей на любой вкус и кошелек, нитки всех мастей и цветов, галуны, пуговицы и много готовой одежды. Во втором — боевое и охотничье оружие от ножей и самострелов до сабель и мушкетов, припасы, инструменты, снаряжение и амуниция. В третьем — было собрано не мало разного — трубки, табак, специи, флаконы с духами, почему то книги — тяжелые кожаные фолианты, золотые и серебряные изделия от колец и цепочек до ларцов и драгоценных шкатулок. Здесь же Скворуш углядел и редкие в Вендии изделия из китайского фарфора — тончайшие чашки, блюда и вазы.

Удобные диваны, расставленные по стенам, словно приглашали посетителей присесть и самым тщательным образом изучить все, что есть в роскошном заведении купца.

Приказчик на всю лавку имелся один, хотя, по здравому размышлению, за каждым из прилавков должен был бы стоять свой. Но парень сразу показал — дело он знает на «ять» и поставлен здесь недаром. Встретив Адама и Сашко при входе, услужливо придержал дверь, пригласил присесть, угостил дорогим чаем, и лишь затем осторожно начал расспрашивать о пожеланиях гостей.

— Дело у нас серьезное. — Начал Скворуш внушительно. — Но для начала надо бы понять, насколько твой хозяин богат и оборотист? Каким капиталом располагает?

— Так вам, господа, нужны средства взаймы? — Осторожно уточнил приказчик.

— Что ты, братец, зачем взаймы? У нас есть, что ему предложить, да вот беда, не знаю, сможет ли он верную цену дать? Если богатств особых нет, так и разговора не будет…

— Эээ, милостивые господа, не мне такие вопросы решать, позвольте я самого хозяина позову?

— Зови, братец, зови, — разрешил Скворуш.

Адам, всегда с удовольствием наблюдавший за торговыми операциями Александра, пока отмалчивался.

Купец появился откуда-то из внутренних помещений своего большого дома. Облаченный в длинный, почти до пола просторный кафтан неброского серого цвета из дорогого, тонкого сукна, с короткой, аккуратно подстриженной бородкой и усами, лет сорока — ни единого седого волоса, Филипп Скрыня выглядел уверенным и полным сил дельцом. Скворуш предчувствуя славную перепалку и шанс со вкусом поторговаться с достойным соперником, довольно ухмыльнулся в усы и незаметно подмигнул Адаму, мол, смотри каков, сейчас мы его…

Разговор вышел и в самом деле интересный. Сначала два опытных игрока вели осторожную разведку, потом принялись обмениваться предложениями и ответами, и, наконец, озвучили уже вполне конкретные предложения. На столе появились драгоценности добытые у Кречера. Вот с этого момента и пошел настоящий торг.

— Цены в столице я знаю. И посему не предлагаю тебе, Филипп Дроныч, со мной играть. Скидываю тебе одну двадцатую. — Скрыня возмущенно взмахнул рукой и открыл рот собираясь возразить, но Скворуш лишь чуть повысив голос, остановил его и продолжил. — Здесь монет на семьсот товара, значит, ты сможешь заработать тридцать пять золотых, толком ничего не делая, а, с талантами и связями, которыми ты похвалялся только что и все полсотни.

— Побойтесь бога, господин Скворуш, да это же грабеж! Я и десяти монет не заработаю, а вам отдать семь сотен должен буду!

— Во-первых, сроку тебе доехать до столицы — дня три, не больше, значит, через неделю уже все продашь, а всего скорее, векселями возьмешь, да на них товара какого выкупишь со скидкой не малой, да, поди еще и лихвы возьмешь десятую или даже пятую часть. — Азарт Сашко только разгорелся от попытки сопротивления. — А за неделю заработать чистым, сколь получается? Почитай, сотню, а если постараешься, так и две сотни золотом. Не плохо! И вот что — с отдачей денег мы тебя не торопим, лучше кредит у тебя откроем, вот и сегодня прикупим кое-чего, и потом будем покупать, заказы размещать, само собой, если ты нам цену толковую дашь, как между партнерами принято, а не для мелких клиентов. Мы ведь с тобой теперь почитай дело общее заводим. Если договоримся, то и потом через твою лавку будем добычу сбывать. Ладно, уговорил, черт языкастый, накину для ровного счета к тридцати пяти еще пятнадцать, эк ты меня разул, на полста монет! Так по рукам, Филипп Дронович?

Купец испытующе посмотрел на Скворуша, в последний раз взвешивая все выгоды и потери сделки и приняв решение, хлопнул по протянутой навстречу руке русина.

— Договорились! Ну и силен ты в торговле, не желаешь ли ко мне в торговые партнеры пойти? — полушутливо, полувсерьез, с немалым облегчением от казалось завершенной сделки спросил Скрыня.

Но тут он ошибался. Под шумок Скворуш продал ему отрезы ткани и всю одежду, добытую у бандитов по весьма сходной цене, чем разом увеличил кредит еще почти на сотню монет.

— Две сотни заберем сейчас, на полсотни прикупим товара у тебя, а остальные пять сотен через неделю отдашь, как раз успеешь в Радославль обернуться и назад. Заключил свое блистательное выступление Сашко. — А теперь, Филипп Дроныч, покажи ка нам ткани на полный воинский наряд — чекмень, бешмет и все прочее.

Борут до сих пор молчавший, решил вмешаться.

— На всех пятерых будем смотреть, ты себе тоже выбирай, Александр.

Скворуш расплылся в довольной, истинно кошачьей улыбке. Командир высоко оценил его усилия, а ведь и верно — не для себя старался, для общего дела!

Спустя полчаса, когда выбранные ткани, галуны и прочее необходимое были уже отправлены с приказчиком к портному, двое русинов уже выйдя на улицу и садясь в седла, обменялись впечатлениями:

— А ведь ты нам пару сотен золотом точно отыграл, пожалуй и в столице не больше удалось бы отыграть…

— Не сомневайся, Адам, сделал все, что смог.

— Молодец! Вот так и выходит, мы кровь льем, головы подставляем, рискуем ради гроша, а этот за просто так две сотни может взять… А если бы не ты, так и все четыре смог бы получить всего за неделю!

— Да, командир, такова торговля. Только мало чести во всей этой крысиной возне…

— Я помню твои рассказы про споры с отцом. К слову, как он поживает? Что мать пишет?

— Живут, здравствуют, матушка тебе поклон шлет низкий. Последняя весточка от нее с неделю назад меня отыскала.

— Добре. — Адам внимательно смотрел куда-то в другой конец улицы. Скворушу стало любопытно что же так привлекло внимание князя, но прерывать его не стал, лишь кинул взгляд в ту же сторону, но толком ничего не разглядев, повернулся к Боруту. — Ты, Сашко, поезжай теперь в замок, а я еще в городе задержусь на часок, дела есть. — Несколько рассеянно продолжил Адам. — Только к портному загляни, пусть мерки снимет с тебя и остальным потом скажи — пусть съездят к нему.

— Хорошо, командир, все сделаю.

— Езжай.

И Скворуш двинулся вниз по улице, гадая, что же так заинтересовало князя?

Первым Адам заметил неспешно едущего по главной улице Гребенска Гамсунга. Предводитель разбойников с видом едва ли не хозяина восседал на отличном вороном талохе, сразу узнаваемом по характерной прямой постановке изящной, чуть горбоносой головы и стройной шее.

Адам, помня о вчерашних событиях, Марице, пистоле и всем остальном, решил на этот раз не спешить и проследить за Гамсунгом. Он спешился и, ведя коня в поводу, медленно двинулся вслед за атаманом. На городской площади вороной конь и его всадник свернули в проулок, ведущий на городское торжище. Борут, разумно рассудив, что соваться в торговые ряды — наверняка привлечь к себе лишнее внимание, предпочел подождать в тени высокой раскидистой вишни, растущей неподалеку от церкви. Нашлась там и каменная лавка, на которой он устроил свой наблюдательный пункт. Единственный, кто остался недоволен выбранным местом, оказался Буран — на вымощенной булыжником площади не нашлось бы и одного пучка травы. Но белый красавец-конь лишь бросил короткий укоризненный взгляд на хозяина, терпеливо дожидаясь, когда же настанет время для скачки наперегонки с ветром.

Адам, даже и не удивился, увидев осторожно выходящую с торговой площади Марицу. Она, торопливо шагая, направилась к своему дому. Но вскоре из того же проулка появился и Гамсунг. Нагнав девушку, он заговорил с ней. Адам почувствовал сильнейший гнев, вскочив на Бурана, он яростно стукнул по передней луке седла. И в следующий момент Адам услышал звонкий смех Марицы и пораженно замер, став свидетелем удара плетью. На какой то миг Адам потерял контроль над собой. Он как-то отстраненно отметил, что бросил коня вперед, и чудо-конь рванув с места, стремительно набирая скорость, мчится прямо на вороного. И Буран, исполнившись боевого задора и гнева, почуял в скакуне Гамсунга врага, сам жаждал схватки. Вороной, миг назад взвившийся на дыбы, совершил какой-то невероятный скачок и бросился навстречу Бурану.

Все произошло так быстро, что ни один из всадников даже не успел выхватить оружие. Оба плотнее сжали бока своих коней и ухватили поводья. И все же у белого талоха оказалось существенное преимущество в скорости и разбеге. Грянувшись грудь в грудь, Буран опрокинул вороного, который рухнул с жалобным, исполненным боли стоном на камень мостовой. Его роскошно одетый всадник страшным ударом вышибленный из седла упал на землю, покатился и замер без движения.

Борут, свесившись с седла, вырвал из неподвижной руки разбойника плеть и хотел было ударить его в отместку, но в последний миг передумал и, размахнувшись с огромной силой, зашвырнул ее куда-то за городские крыши.

Потом он посмотрел на девушку, прижавшуюся к калитке. В глазах ее не было страха, она с восхищением глядела на Борута и произнесла:

— Здравствуй, князь! Рада тебя видеть.

Он усмехнулся и кивнул на дом:

— Здравствуй, Марица. Вот и свиделись. Это твой ли дом?

— Мой.

— Не будешь ли так любезна, принести воды из колодца.

— Может лучше квасу, князь? — Не удержалась Марица от шутливого тона.

— Не откажусь. Но и о госте забывать негоже. Мне квас, а ему воды, сколько не жалко.

— Сейчас сделаю, — заверила девушка и, распахнув калитку, исчезла за ней.

Но не сделав и двух шагов, Марица замерла, удивленно глядя на Павла, стоящего с ружьем почти у самой ограды.

— Пашута, — ласково произнесла она, — неужели застрелил бы?

— Не успел, — огорченно признался он. — Я ж только тогда и услышал, как кони сшиблись. Бросился сюда, а все уже кончено.

— Ты еще можешь помочь. Найди ведро побольше и набери воды из колодца. Надо бы нам гостя попотчевать.

Пашута быстро разобрался что к чему и, весело усмехнувшись, пошел за водой, а Марица зашла в дом, где налила в большую кружку холодного пенящегося кваса.

Когда она вышла за калитку, Пашута, под руководством князя, уже вовсю поливал ледяной водой приходящего в себя разбойника.

Князь принял из ее рук угощение, поблагодарив улыбкой.

Пашута тем временем, полностью опустошив огромное ведро, скрылся во дворе, а Гамсунг застонал негромко, окончательно приходя в чувство. С большим трудом, весь мокрый, он поднялся на ноги и, ни на кого не глядя и пошатываясь, направился к лошади. В полном молчании разбойник поймал за узду вороного.

Так и не повернув больше головы ни к Марице, ни к князю, он вскочил верхом и поехал по главной улице к воротам Гребенска.

— Знаешь, Марица, что бы я хотел сейчас больше всего? — Нарушил молчание князь, наконец спешившись и подходя к девушке.

— Чего же, князь? — Марица оторвала взгляд от удаляющегося Гамсунга и доверчиво посмотрела на Адама.

— Услышать от тебя, что ты остаешься в Гребенске и уезжать передумала.

— Я остаюсь, — спокойно ответила она, — но не потому, что ты побил Гамсунга, а потому, что Гребенск — мой город, здесь — вся моя жизнь. И другой мне не надо!

Взгляд Адама сразу же стал серьезным.

— Хотел бы я сказать тоже самое, — задумчиво ответил он.

* * *

Анна стояла у окна своих покоев, наблюдая за графом, тренирующим на пару с сержантом новобранцев на плацу. Как же он раздражал ее порой. Так и хотелось высказать ему все, что о нем думает, когда он смотрит на нее с видом влюбленного кавалера. А у нее хоть бы что, хоть какая-то искра зажглась в сердце — ничего. И такая тоска охватывала ее тогда от всей этой затеи, что хотелось сбежать, оставить этот опостылевший замок, этих надменных воинов князя, имевших наглость смотреть на нее свысока, либо вовсе не замечать.

А еще Скворуш… Даже при одном воспоминании о красавце-русине, в груди рождалась сладкая боль. Как же она ненавидела его власть над собой. Ведь стоит ему сказать хоть слово… Дальше Анна не решалась даже думать. Каждый раз, когда она вспоминала его страстные поцелуи, в тот первый день, ее бросало то в жар, то в холод. А он как будто остыл, после казни бандитов даже не смотрит в ее сторону. Ревнует к графу? Слишком хорошо, чтобы быть правдой!

Анна оглянулась, чтобы позвать Лизи, но вспомнила, что сама отправила ее на кухню. Девчонка со своими жалостливыми взглядами раздражала ее, будила что-то похожее на совесть, а ей это сейчас совсем ни к чему. Вот и сказала ей, чтоб не являлась до ужина. А граф, то от него не отделаться, бродит по пятам, то бросает одну, и носится со своим войском, как с новой игрушкой. Мальчишка, в нем нет и половины того обаяния, какое есть у Скворуша. Если б Сашко был богат… Мерзавец, как он смеет ее не замечать!

Ее взгляд заметался по двору, грудь тяжело вздымалась. Бездействие было невыносимым. Еще немного и она точно совершит какую-нибудь глупость, никто ее не остановит. Взгляд выхватил открывающиеся ворота. Как будто явившись из ее грез, в замок въезжал Скворуш. Даже отсюда было видно, каким довольным он выглядит, гордо и небрежно управляя своим скакуном. Смеет радоваться, когда она здесь страдает, брошенная и забытая! Анна чувствовала, как от злости у нее сжимаются кулаки. Сделать все, что бы и его заставить страдать, что бы и он почувствовал, то отчаяние, которое не дает ей покоя ни днем, ни ночью. И откладывать глупо! Прямо сейчас, когда он такой самоуверенный и особенно красивый. Она сотрет улыбку с его лица.

Анна коротко и зло рассмеялась, но тут же всхлипнула беспомощно опустив руки.

И словно озарение снизошло. Ну да, еще ни одного мужчину, встреченного ею на своем пути, не оставляли равнодушным ее слезы. И даже играть не придется. Она уже хорошо его изучила за эти дни. Князя нет и этих Хортичей, значит, он сразу поднимется в свою комнату. Нет ничего проще, как оказаться на его пути.

Анна быстро прошла к зеркалу, но волнение мешало ей оценить свою внешность. Видела только блестящие глаза и горящие румянцем щеки. А прическа? Где эта негодная девчонка? Ах, да… Ну, и к лучшему. Никто не помешает. Да не все ли равно?

Волнение все нарастало, казалось становится трудно дышать. Анна подошла к двери и приоткрыла ее. Шаги она должна услышать заранее. Как глупо, она легко могла отличить его шаги от всех других. Баронесса закусила губу и прислушалась. Царившая вокруг тишина сводила с ума.

Если он не явится немедленно, она может и передумать. А если он рассмеется… Нет, не может быть, думать об этом нельзя. Все. Чего она так страстно желала должно случится сейчас, а иначе она просто умрет.

Шаги она услышала сразу и сердце забилось с такой силой, что казалось может выскочить из груди. Колени вдруг ослабели, но Анна решительно открыла дверь и вышла в коридор. Здесь царил полумрак, лишь косые лучи света из маленьких окон освещали стену, к которой она и прислонилась без сил. Сашко легко взлетел на второй этаж, что-то насвистывая, Анна вся сжалась, слезы, так долго сдерживаемые, показались на глазах. Плакать красиво она научилась еще в детстве. Девушка услышала, как резко замерли шаги воина и разом оборвался свист, и только тогда повернула голову и взглянула в его глаза. Их разделяло всего несколько шагов и как всегда, она утонула в его взгляде, теряя последнюю возможность повернуть назад.

Сколько длилась эта сладкая пытка, Анна не могла бы сказать, только Сашко вдруг вскинул голову и в пару шагов оказался возле нее.

— Анна, — прошептал он, стоя так близко, что она ощутила его прерывистое дыхание на своем лице.

Его рука поднялась к ее лицу и нежно вытерла с щеки слезы. Больше она не стала ждать, шагнула к нему и он мгновенно завладел ее губами в жадном поцелуе. Из его груди вырвалось рычание и она охотно ответила, вцепившись в его широкие плечи. Это было какое-то безумие, в которое Анна, больше ни о чем не думая со стоном, идущим из самого сердца, бросилась со всей страстью, на которую была способна. Как в тумане, она осознала, что Скворуш подхватил ее на руки и понес в свою комнату, пинком захлопнув за собой дверь.

В себя она пришла гораздо позже, когда все было кончено. Сашко заснул рядом с блаженной улыбкой на губах, обхватив ее сильной рукой. Анна бесшумно выскользнула из его объятий, подобрала одежду и неспешно оделась, стараясь не думать о том, что она только что натворила. Так же тихо она покинула его комнату.

Лишь оказавшись у себя, она поняла, что никогда больше не повторит этого. Цель была достигнута, и больше он ей не нужен.

Сашко проснулся с чувством чего-то необъяснимо прекрасного и долго не мог сообразить, почему он в постели, когда за окном светло. Воспоминания нахлынули все разом. Он рывком сел и растерянно огляделся. Ничего не напоминало о присутствии Анны и сердце его тревожно сжалось. То, что он заснул, вполне могло ее обидеть. Насколько он знал женщин, а знал он их немало, такое вполне можно ожидать.

Скворуш вскочил, чувствуя в себе столько счастья и сил, что казалось, ничто не могло его огорчить или испугать, улыбка блуждала на его губах все время, пока он тщательно одевался. Хотелось предстать перед Анной во всей красе, показать, что она правильно сделала, выбрав его. Как жаль, что наряды заказали только сегодня!

Выходя из комнаты, он столкнулся с графом. Сашко настороженно замер, а Людвиг, словно не заметив этого, весело произнес:

— О, господин Скворуш! А князь, похоже вас искал. Только вернулся. Возможно к вечеру опять пир намечается! Замечательно все же иметь свой замок, не правда ли?

— Да, — проговорил русин, не зная, как реагировать на неожиданное многословие графа. Впервые он не мог найти, что сказать в ответ. К графу он испытывал сейчас жалость пополам с презрением, потому поспешил поскорее от него отделаться.

— Рад, господин граф, что вам по вкусу такая жизнь. Позвольте, однако пройти. Когда зовет князь, я не могу не спешить на его зов.

— О, ну конечно. Очень похвально для воина, — Людвиг кивнул покровительственно и направился дальше по коридору.

Сашко поспешил в противоположную сторону, но у двери в покои Анны замер и прислушался.

Несколько мгновений он размышлял, стоит ли сейчас ее тревожить или лучше поговорить позже, им многое надо обсудить теперь. Не стерпев, он коротко постучался. Сначала за дверью царила тишина, потом послышались торопливые шаги и в приоткрывшейся щели показалось румяное личико Лизи. Скворуш даже успел подумать, как похорошела девчонка за те несколько дней, что прожила в замке.

— Где Анна? — Спросил он, стараясь говорить как можно более равнодушно, что в его состоянии давалось нелегко.

— Госпожа баронесса сейчас пошла прогуляться.

— А куда именно, не знаешь, прелестное дитя?

Лизи покраснела и ответила с улыбкой:

— Так ей на стене очень понравилось — она теперь там все время гуляет. Чаще с графом, но сегодня одна.

— Спасибо, порадовала, — улыбнулся Скворуш и, насвистывая какой-то победный мотивчик, быстрым шагом направился к лестнице.

С князем он встретился на ступенях широкого крыльца.

— Сашко! Где ты пропадал? — Сразу спросил Адам, но несколько рассеянно.

Скворуш сразу понял, что он чем-то озабочен.

— Что-то случилось, командир?

— Думаю, да. Но сейчас обсудить не удастся — нет Миколы. Так что соберемся после ужина.

— А граф толковал, что пир будет, — усмехнулся Скворуш.

— Ах, черт! Точно. Вижу — спешишь?

— Да, есть одно дело, — отведя взгляд ответил русин, глянув на стену и заметив фигурку в зеленом платье, он уже не мог оторвать взгляд.

— Сашко!

— Адам, оставь. Прости, пойду я.

Князь проводил его задумчивым взглядом. Эта стерва похоже обоих к рукам прибрала. Понятно граф — наивный мальчишка, в людях не разбирается. Но и Сашко, как видно, увяз крепко, смотрит на Анну, словно все права на нее имеет, паршивец. Ну, им-то она крутить не сможет, вот только… Черт, не послушает ведь, хотя все он понимает и видит! Адам, покачав головой, вошел в дом, решив поговорить с графом, раз друзья занялись устройством своих дел.

Скворуш почти взлетел по лестнице, ведущей на стену. До Анны было всего пара десятков шагов и Сашко сдерживал себя, чтобы не показаться смешным. Она обернулась и смотрела на его приближение с непонятным выражением лица.

Но, оказавшись перед ней, он все-таки не сдержался, опустился на одно колени и прижал ее руку к своим губам.

— Встаньте, господин Скворуш! — Сказала Анна, высвобождая руку. — На нас смотрят.

— Не все ли равно, ангел мой, — поднимаясь, пылко произнес он.

— Мне — нет. Зачем вы пришли?

Холодность ее тона удивила его:

— В чем дело? Я чем-то обидел тебя? — Мягко спросил Сашко, заглядывая в ее глаза.

Анна улыбнулась, но все так же холодно:

— Нет. Все в порядке. Но мне не хочется вас видеть.

Кровь бросилась в лицо русина.

— Что это значит, Анна? — Он еще пытался говорить ласково, хотя предчувствие беды уже завладело им.

— Только то, что я уже сказала. — Жестко сказала баронесса, отвернувшись от него и положив руки на зубец стены. Казалось она вся поглощена открывшимся видом. — Я не желаю вас больше видеть. Поймите это и забудьте все, что было.

Теперь лицо Скворуша стало бледным. Он молчал, не в силах поверить в ее слова.

— Уходите, господин Скворуш. И прошу вас, будьте мужчиной, не пытайтесь меня преследовать.

— Вы уверены, что это не сиюминутная женская прихоть? — С трудом подбирая слова, спросил он. — Не захотите ли вы передумать?

— Нет. Решение я приняла еще утром и не изменю его. Уходите.

— Утром? — Потрясенно переспросил он.

Она, наконец, посмотрела на русина и в глазах ее появилась насмешка:

— А что вас удивляет? Вы получили, что хотели, я тоже. Это было минутное увлечение, вы более не интересны мне. Кем вы себя возомнили? Боже, как я презираю вас… — она с трудом заставила себя остановиться и гордо сверкнув глазами, добавила, — и не смотрите так — ну что вы можете сделать? Убьете? Так что идите, утешьтесь с какой-нибудь хорошенькой дурочкой. Уверена, отыскать такую не составит вам труда. Прощайте, господин Скворуш.

Сашко глядел на нее тяжело дыша, с трудом сдерживая ярость. Наконец, он резко развернулся и зашагал обратно, не сказав и слова из того, что так хотелось сказать.

Как он добрался до конюшни, Сашко не осознавал. Он оседлал и вывел своего коня, жестом приказав дозорному открыть ворота. Вскочив верхом он с места в галоп ринулся вниз по дороге в город.

— Убьется, — прокомментировал один из дозорных, наблюдая за ним со стены.

— Ты что — это же русин, — ответил другой, — говорят, они так и рождаются — в седле и с поводьями в руках.

* * *

Борут нашел графа в его кабинете. Людвиг удобно устроившись в широком кресле, сидел вытянув ноги в ботфортах к огню, скромно горящему в камине, в руке у него был кубок с вином, большой глиняный кувшин стоял рядом на небольшом столике.

Адам отметил себе, что граф стал часто выпивать, очевидно, таким способом он боролся с похмельем после ежевечерних обильных возлияний.

— Я искал вас, граф. Нам есть, что обсудить.

— Князь, присаживайтесь, хотите вина?

— Не откажусь.

— Тогда берите бокал, вон там, на полке и наливайте себе. В этой дыре нет ничего кроме соленого сыра, просяной каши и чертовой баранины, но в погребе я нашел запас отменного красного вина, это просто нектар. Князь, позвольте я буду вас называть по имени, Адам?

— Конечно, Людвиг. — Борут налил себе полный бокал и устроился во втором кресле, устланном медвежьей шкурой, как и первое. — За вас, Людвиг!

Граф в ответ приподнял бокал и изрядно отпил из него. Адам опробовав вина, оценил богатый букет, мощный, выразительный вкус и мощь.

— Прекрасное вино, замечательная находка, я вас поздравляю. — Он еще раз глотнул рубиновую жидкость. — Я обещал вам присмотреться к местным молодцам, оценить можно ли набрать из них полк…

— Да, Адам, мне ведь надо выполнить приказ отца! Витред сумел набрать два десятка, но это крохи… И как же? Есть успехи?

— Есть. Думаю, две сотни сабель наберем. Но требуется оружие, деньги, кони, фураж, продовольствие, седла и упряжь, порох, свинец для пуль. И время.

— Браво! Жаль, у меня нет ничего из того, что вы перечислили. — Граф выпил еще вина и мрачно уставился на огонь.

— Полно, Людвиг, срок сбора налогов истекает завтра, значит, через день вы получите очень не малую сумму.

— Но мне нужны эти деньги, князь! Черт! Все уже расписано, до последнего гроша! Здесь, в оружейной есть сколько то ружей, сабель, берите все. Я готов дать вексель, но денег нет… и не будет.

«Вот мерзавец, вправить бы тебе мозги!» — Адам прекрасно разгадавший, куда собирается потратить все деньги Шлоссенберг, мгновенно вскипев от бешенства, едва удержался, чтобы не разбить свой бокал о голову графа. Но до конца погасить злость не удалось. Борут резко поднялся и пошел к окну. Глядя на раскинувшуюся внизу долину, он сквозь сжатые зубы выговорил:

— Это никуда не годится, Людвиг. Если не будет денег, не будет и войска, думаю, вы это в состоянии понять.

— Адам, только вы и можете помочь мне! Мой отец не потерпит нарушения его приказа! Черт! Я не знаю, что делать! С того дня в горах, когда мой отряд был уничтожен, все пошло не так… Сделайте это, соберите полк, выучите его и приведите в столицу, и моя благодарность будет безмерна.

— Это только слова, граф. Вам стоит пересмотреть смету расходов и найти в ней место и для оснащения полка. Подумайте об этом. — Адам сделал короткую паузу, давая молодому графу время на ответ, но так и не дождавшись его, закончил иначе. — Я ухожу, до вечера, граф.

— Да, вечером пир! Я очень хочу видеть вас, князь. — Шлоссенберг немедленно оживился при воспоминании о предстоящем застолье и, казалось, почти не заметил ухода Борута.

«Этот юный пьянчужка совсем никуда не годен. Собирать полк для него?! Еще чего, да он погубит солдат в первом же бою! Ни о чем кроме баронессы он думать просто не способен и похоже просто промотает все деньги на ее капризы. Да, пожалуй, слова той девушки — Марицы оказались пророческими…».

* * *

Пир был в самом разгаре, раскрасневшийся граф, как только Анна, извинившись, покинула зал, стал пить чарку за чаркой, выкрикивая здравицы. Бьерн, сидя рядом с ним, не отставал, да еще всем своим видом и разговорами показывал, как восхищен графом, заботливо подливая ему вино и отрезая лучшие куски мяса.

У Адама при виде этого, аппетит пропал окончательно, он сделал знак Орлику и Скворушу, которые вслед за ним тут же поднялись из-за стола. Тадеуш и Марек ушли еще раньше, сославшись на какие-то дела. Они ждали остальных в комнате Борута, сосредоточенно застыв над шахматной доской. При виде командира, оба поспешно вскочили, случайно задев доску и деревянные чурки, очень отдаленно напоминающие шахматные фигуры, посыпались на пол.

— Добро, господа разведчики. — Сказал Адам. — А теперь соберите и расставьте фигуры противника, как было, у вас минута.

Хортичи, не раздумывая, выполнили приказ, ни на секунду не замешкавшись.

Адам задумчиво посмотрел на доску и спросил:

— Марек, а чего ж ты мат не ставишь?

— Где? — Удивился тот.

— Ладно, не важно, потом продолжите, а сейчас у нас разговор поважнее будет. Рассаживайтесь друзья.

Пока остальные садились, Адам взял Сашко за локоть и тихо спросил:

— В чем дело?

— Ни в чем!

— Тогда держи себя в руках.

Мрачный Скворуш выдавил улыбку и проговорил более мягко:

— Все нормально, командир, выживу.

Адам кивнул и они всед за другими уселись в кресла.

Тадек уже убрал жалкое подобие шахмат и поставил на большой круглый стол, вокруг которого все собрались, два тяжелых подсвечника. Дрожащий свет от толстых сероватых свечей немного разогнал тьму, но его было явно недостаточно, чтобы осветить всю комнату. Тадек хотел зажечь еще и масляную лампу, но Адам махнул рукой, показывая, что не надо, и молодой разведчик тоже занял свое место.

— Хортичи первый вопрос вам. Что по Эрику?

— Выехали рано, корчма пустая была совсем. — Принялся докладывать Марек. — Куцего не встретили. Зато Тадек с девицей одной договорился, Снежаной, она нам и разговор с Гамсунгом помогла услышать.

Тадек вмешался сам:

— Она обещала сразу сообщить как Эрик появится.

— Только он не догадался ей объяснить как с нами связаться, — хмыкнул Марек. — Паренек там есть, Митроха, шустрый малец, он к нам в первый вечер подбегал, помните? Поговорил с ним, Эрика он знает, предложил ему полтину, если я первым про Эрика узнаю.

— Отлично, не упустите его — десять тысяч золотом — слишком большой куш, чтобы он попал в руки того же Гамсунга. К слову, у нас сегодня с ним стычка вышла.

— О, и он еще жив? — Удивился Микола.

— Да, отпустил я его, — чуть нехотя ответил Адам, — рано ему в пекло… успеет еще.

— А чего ж рано? Я вот думаю, самое время.

— Там еще Марица была, — пожал плечом Адам, — да и не только в ней дело. Убей я Гамсунга, банды развалятся и пойдут народ резать, грабить напропалую…

— А зато теперь они всем скопом явятся в Гребенск и устроят здесь… — пробурчал Микола.

Адам спокойно посмотрел на Орлика и тот, словно угадав мысль командира замолк пораженно…

— Так нам, что, того и потребно? Что бы они все сюда явились?

— Да, — князь чуть заметно усмехнулся, — гуртом их бить сподручней будет, чем за каждым по горам бегать.

— А еще есть горожане, — внезапно заговорил Скворуш, мрачный и ожесточенный, — слишком они хорошо устроились, с бандами в договоре, и в ус не дуют, и вроде не при делах. Вот пускай и возьмутся за ум да за сабли и ружья, и на деле отстоят свое право на жизнь и свободу. Да и этот непонятный договор с разбойниками порушится… Только когда ждать атаки?

Все озадаченно замолчали, пытаясь угадать или придумать основание.

— Ну не завтра, не успеют всего скорее. Хотя… — неуверенно пробормотал Микола.

Скворуш поднял горящие темным огнем глаза:

— Я знаю. Они послезавтра нападут.

— С чего взял, Сашко?

— Золото. Много золота.

— Да где, ты чего, белены объелся, скаженный?

— Золото — налог за два года, собирается в ратуше. И повезут его послезавтра в замок, значит, собрать до конца должны к вечеру завтра. Вот, под утро они и нападут.

— А ты голова, Сашко! — Адам хлопнул его по плечу и взглянул на остальных с веселым блеском в глазах.

— У Гамсунга полсотни головорезов, — проговорил Орлик, не разделяя энтузиазма командира, — а нас пятеро…

— Да, пятеро, — кивнул Борут, — а их даже поболе наберется, так мыслю. Тадек, помнится, говорил еще про две шайки — Асмунда и Ральфа. Есть и другие мелкие отряды. Если он сумеет их подчинить или просто привлечь, то к городу подступит войско в сотню, а то и больше, всадников. Какие мысли на сей счет будут?

Все задумались, понимая, что положение очень серьезное, тогда Адам, неспешно размышляя, начал сам:

— Впятером, что мы можем, самое большее — поднять тревогу, но дальше? Предупрежу я город, успеют они схватиться за стволы, толку то? Посреди ночи устроить толком оборону — не получится, да и не воевали они давно, растеряются наверняка. Каждый из нас стоит троих, так что при столкновении с пятнадцатью врагами — поле останется за нами. Но если их два, три десятка? Не совладаем, задавят просто числом! Да, погибнем славно, но дело проиграем, а надо дело выиграть.

— Загнать в ловушку и отстреливать по одному, — осторожно предложил Марек.

— Ха! — кивнул Сашко, — это очень удобно, но, жаль, не получится. Бандиты не дурнее нас и по горам за нами бегать не станут.

— Да, — Адам задумчиво посмотрел на Марека, — но идея здравая. Что у нас там, в Гребенске?

— Улица одна и тупички. Площадь, ратуша, напротив — церковь, вон отец Филарет решил вроде службу начать. — Рассудительно ответил Хортич.

— Вот там и есть шанс, — вставил свое слово Орлик, — все равно они на один дом не полезут, их же из соседних окон постреляют.

— Верно, значит, будут лезть через крыши и дворы, — сказал Адам, — ворвутся в ворота и начнут штурмовать дома, потом закрепятся в них и утром просто возьмут город в мешок. Толку сидеть в домах. Если и враг с улицы ушел?

— Да, тогда гребенским каюк, — мрачно отозвался Скворуш, — значит, Гамсунг так и задумает.

— Ну, он может еще постараться сначала лично на меня охоту устроить.

— Да, — Орлик усмехнулся, — только дело это — сложное больно. И опасное, черт возьми… для охотничков. Надо было тебе все же, командир, немного покалечить Гамсунга.

— Не было меня там, я б с ним, гнидой церемониться не стал, — Сашко зло рубанул кулаком по столу.

— Что говорить, я и сам думал об этом. Только все уже… Добро, тогда нам что делать?

— Засядем рядышком, — предложил Орлик, — и будем ждать. Как они явятся, поднимем шум, и в кусты. Дадим им втянуться в город и за ними, а там уж как судьба распорядится. И еще. Девушку эту, Марицу, может стоит в замок увезти?

— Не пойдет она, — покачал головой Адам, — опасность через нее на весь город упала, а она в кусты? Нет, даже и спрашивать не стану — знаю, не такая — откажет.

Друзья понимающе переглянулись за спиной князя: «Вот как Адам заговорил… да, зацепила девка нашего командира…».

— И вообще, Сашко прав. Как бы ни хотел он со мной расправиться, да и с гребенскими, главное для них — все же золото. И надо понять — ратушу попытаются захватить, или по дороге напасть, когда уже золото погрузят на телегу и из ворот вывезут.

— Не томи, командир, — Орлик пристально посмотрел в его глаза, — я же вижу, что ты уже все продумал. Расскажи, сделай милость.

Адам усмехнулся:

— Да мысль есть, не одобришь ты, Микола по началу, потому дослушай до конца, а потом высказывайся, добро?

— Эх, Войко, — хмыкнул Микола, — добро!

— Ну, слушайте тогда…

Совещание длилось еще около часу. И только к середине ночи воины разошлись по своим комнатам в глубокой задумчивости.