Некоторые вещи терпеть просто невозможно.

Например, чайник со свистком. И кто его только придумал?! От нормальной посуды, каковой, несомненно, является чайник, просто не ожидаешь такой пакости, как свист. Стоишь себе на кухне, замечтавшись, и тут на тебе. Сирена! Вой! Рев переполненных трибун! Ничто не сравнится с этим противным свистом! К тому же, если вам интересно, этот свист отпугивает домовых. Адом без домовых — это все равно что кладовка без швабры. Вот так-то.

Впрочем, свист чайника — это все так. В прошлом.

Я к тому, что некоторые вещи невозможно терпеть.

Сейчас.

Личинки.

Просто спасу от них нет. Только приведешь себя в порядок, сияешь, как новый гривенник к Пасхе, — идешь гулять, прилично и со вкусом одевшись, и вдруг… откуда-нибудь из рукава выползает… Собеседник (если таковой на данный момент имеется), конечно, деликатно постарается ничего не замечать. Но тебе-то самой! Противно!!!

Чего я только не перепробовала! И специальные мази, и новомодные аэрозоли, даже таблетки пила, хотя вода, которой их запиваешь, разрушительна для моего организма. В конце концов пришлось поднакопить деньжат и пойти на поклон к нашей местной знаменитости — колдунье и ведунье Бабе Зине Мирный Атом.

А она мне с порога прямо так и заявляет:

— Таких, как ты, не обслуживаю!

— Почему?

— Потому что это противно человеческой и божественной природе.

— Что противно?

— Ваше существование.

— А если я денег дам?

— Не приму. Уходи по-хорошему, пока я на тебя сторожевого демона не напустила.

Вот и весь разговор. Сторожевого демона она напустит. У нее его отродясь не было, сторожевого демона-то. На них тратиться надо, а, по слухам, баба Зина тратиться ой как не любит.

В общем, осталась я со своей неразрешимой проблемой один на один. Хотя нет. У наших, практически у всех, эта проблема также стоит на первом месте. Потому что эти проклятые личинки мешают нормально существовать.

Подчеркиваю: существовать.

Не жить.

Я не человек, как вы уже догадались, хотя была им когда-то. Я умертвие. Нет, не зомби и не труп, восстановленный с помощью гальваники. Я — мертвец, возвращенный в этот мир благодаря магии. Именно магическая сила и подпитывает мое существование, давая возможность двигаться, разговаривать, работать, мыслить. И самое главное, не разрушаться. Не истлевать.

Я умерла, когда мне было двадцать пять лет. СПИД. В первой жизни я была девочкой, которая не отличалась хорошим поведением. Я дружила с метом, коксом, герычем и людьми, которые все это могут поставлять. Один из таких людей как-то затащил меня в постель и наградил ВИЧ-инфекцией. Помню, для меня это была страшная трагедия… Родители, когда узнали… Впрочем, родители мои и до того были отравлены самим фактом моего бытия. Да и как иначе? Дочь, которая училась в университете на археолога, коллекционировала китайских куколок и вела пристойный образ жизни, вдруг резко из этого самого образа выпала и связалась с нехорошими парнями. Отчаявшись образумить меня, родители сделали мне подарок: купили право на посмертное восставление. Они верили, что так после смерти я смогу вести достойное существование и окончу-таки университет.

Все бы ничего, но проклятые личинки!!!

Вот сейчас я набираю эти строки на компьютере, из музыкального центра звучит "Пещерный город Инкерман" Дидюли, а левая ладонь начинает знакомо так чесаться. Перестаю печатать, отнимаю руки от клавиатуры, смотрю на ладонь. Не проходит и пяти секунд, как в ее середине вспухает бугорок. Еще через секунду кожа вспарывается, и на свет является личинка — омерзительнейшее белесоватое существо с лоснящимся тельцем — и споро так ползет по пальцам. Я давлю ее, содрогаясь от отвращения. Мне еще повезло. У меня за день набирается всего четыре-пять личинок, тогда как из других моих знакомых умертвий они сыплются просто пригоршнями. Да и сохранность у меня получше. Все-таки родители, спаси их господи, к хорошей ведьме-реаниматору меня свезли.

Помню свое умирание. Это было тяжело и грязно. Я лежала в палате больницы для ВИЧ-инфицированных и выворачивалась наизнанку. Меня мучила ломка, от которой не спасало уже ничего, особенно длинные разговоры с психотерапевтом. Свет мерк в моих глазах, дикая боль раздирала тело, которое хотело только одного — дозы. И тут появился врач.

— Лиза, я пришел с вами поговорить.

Лиза — так меня зовут. Точнее, звали.

— Убирайтесь к черту! — сумела выдавить я и вцепилась в кровать. Мне мерещилось в моем бреду, что меня уносит, как дырявую шлюпку от тонущего корабля.

— Лиза, нам обязательно нужно с вами поговорить. Вы в плачевном состоянии.

— Без тебя знаю, психолог недоделанный!

— Попробуйте дышать медленно и ровно.

— И что?

— Боль немного отойдет. Позвольте руку. Я измерю ваш пульс.

Он взял мою руку, и боль отошла. Но вместе с тем я почувствовала, как начали холодеть и неметь мои ноги.

— Подождите… — прошептала я.

И тут в палату вошли мои родители.

— Лизочка… — заплакала мама. — Кровиночка моя!

Отец молча вытирал слезы.

— Вы что? — деревенеющим языком спросила я. — Я же еще не умираю.

А врач все держал меня за руку, держал…

И рука моя холодела.

И на миг мне приоткрылось…

Лица у психотерапевта не было. Вместо него был скалящийся череп с огоньками в пустых глазницах. А больничный халат преобразился в саван, рваную шелковую хламиду, пропахшую тлением.

Но это только на миг.

А потом мое сердце остановилось.

Психотерапевт поднялся и вышел из палаты.

Родители упали на колени возле моей кровати и зарыдали в голос.

А я отстраненно наблюдала за этим, глядя на свое исхудавшее уродливое тело. Я стояла у входа в тоннель. Он, этот вход, был невероятно черен, и впервые я ощутила такой страх, что передать невозможно. И тут из его черноты появился некто.

Он протянул мне то, что с натяжкой можно было назвать рукой:

— Идем!

Я задрожала и прижалась к остаткам реальности, словно они могли меня защитить и удержать.

— Нет!

— Идем. У тебя все равно нет другого выхода.

И тут что-то засияло, как свечка, внесенная в темную комнату.

— Что ты здесь делаешь, Алаэль? — спросил тот, что был от тьмы, — Нет тебе части в ней. Она жила неправедно. Я забираю ее душу.

— Ты не можешь забрать ее душу, Имхореп, — печально и музыкально сказал Алаэль. — Ее душа обречена скитаться между мирами. Ее родители приготовили ей посмертное восставление.

— Проклятье! Но и тебе не достанется ее душа, Алаэль!

— Я буду наблюдать за нею.

— Я тоже.

И тут я рванулась в свое тело. Оно было таким родным, таким привычным. И…

Не смогла в него войти.

Тело было словно окружено невидимым, но прочным коконом.

И я поняла, что отныне буду болтаться рядом с ним, как воздушный шарик на веревочке.

Кстати насчет тела!

Когда и как его будут восставлять?

Родители между тем перестали плакать. Мама оправляла на моем трупе одежду (жуткого цвета пижаму), а отец звонил кому-то по мобильному телефону:

— Благословенны будьте, Юлия! Моя дочь умерла. Полагаю, минут пять назад. Тело еще не успело остыть. Хорошо? Вы вылетаете? Будем ждать. Да, Пятая городская больница имени Семашко. Третий этаж, палата номер двадцать семь.

Через несколько минут (или через вечность — время утратило для меня привычное значение) дверь палаты открылась, и вошла молодая женщина какой-то особой, оригинальной красоты.

— Благословенны будьте! — мелодичным голосом сказала она.

— Благословенны будьте, Юлия! — хором ответили мои родители, и я поняла, кого они наняли в качестве реаниматора. Знаменитую ведьму Юлию Ветрову. А я и не знала, что ко всем прочим своим талантам она еще умеет и мертвецов восставлять.

Юля подошла к моему телу, приложила два пальца к шее. Меня дернуло как током, а на шее, когда ведьма убрала пальцы, остались отметинки, будто от ожогов.

— Надо ее немедленно перевозить в мою лабораторию, — сказала Юля. — Сейчас самое подходящее время.

— Как? — удивился мой папа. — А разве вы ее не здесь, в больнице, восставлять будете?

— В больнице для этого слишком неподходящая аура, — ответила Юля, наклоняясь над моими губами. Секунду мне казалось, что она хочет меня поцеловать. Юля распрямилась и обернулась к моим родителям:

— Ее душа здесь, она привязана к телу последней нитью жизни. Вы действительно хотите восставить свою дочь?

— Да, хотим.

— А ведь после восставления она может стать совсем другой. Не такой, как была при жизни.

— Юля, если честно, мы надеемся на это. Наша Лизочка закончила свои дни наркоманкой.

— Да, это мне известно. Что ж, погодите секунду. Я вызову спецкатафалк.

Юля достала мобильный кристалл и нагрела его в ладони.

— Кто говорит? — донеслось из кристалла.

— Ведьма Улиания. Нужен спецкатафалк к больнице имени Семашко. Палата двадцать семь. На вахте вас пропустят. Поторопитесь.

— Это будет вам стоить тысячу ведьмобаксов.

— Сочтемся. Повторяю: поторопитесь. Отбой.

Юля остудила кристалл и положила его в карман джинсов. Вообще-то для ведьмы она была стильно одета: мужская рубаха навыпуск, в красную и синюю полоску, джинсы, мокасины. На голове мужская же шляпа в стиле Аль Капоне. И хвост. Изумительный хвост, украшенный золотыми колечками. Не на голове, конечно. Хвост рос у Юли пониже спины, как и у всех настоящих ведьм. Только у всех он бывает голый, как крысиный, а у нее бархатистый, приятный для глаз и, наверное, на ощупь.

В дверь палаты постучали.

Дверь распахнулась.

— Катафалк вызывали? — прогнусавил одетый во все черное гном.

— Да, — ответила Юля. — Хвалю. Вы оперативно.

За распахнутой дверью маячил черный гроб без крышки. Он парил в воздухе, словно его поддерживали невидимые стропы. Родители снова заплакали.

— Покойную будем перекладывать или как? — прогнусавил гном.

— Будем, — сказала Юля. Она без видимых усилий взяла мое тело на руки, прошагала мимо моих оторопевших родителей и положила меня в гроб. И я сразу почувствовала, как меня со всех сторон стиснуло невидимыми ремнями. Я больше никуда не могла деться. Да и куда бы я делась — блудная, никому не нужная душа от собственного тела.

Оказывается, за дверью палаты стояло Юлино помело. Она взобралась на него и сказала родителям:

— То, что будет происходить дальше, вам смотреть не рекомендую. Поэтому ждите вашу дочку примерно в половине восьмого вечера. Или в восемь. И не волнуйтесь. Если я за что-то берусь, у меня это, несомненно, получается.

Гроб с моим телом полетел по коридору, моя душа — за ним. Гробом лихо управлял гном. Рядом на допустимой в клинике скорости летела на помеле Юлия Ветрова.

Скоро мы оказались в лаборатории Юлии на Новодворянской, 6. Это было небольшое одноэтажное приземистое здание, облицованное плитами серого сланца. Что примечательно — в здании не было окон. Только одна довольно широкая дверь.

Юля подлетела к ней, спешилась. Коснулась рукой дверной створки. В той обнаружилась небольшая панель со сканером. Ведьма приложила к нему кончик своего хвоста, и двери начали медленно распахиваться. Из лаборатории дохнуло темнотой и какими-то химикалиями. А я удивилась, что моя душа может различать запахи. Странно. Я думала, душам уже ничего не подвластно.

Громко чертыхаясь, гном ввел гроб внутрь. Юля хлопком ладоней включила под потолком тусклый свет. Оказалось, что мы находимся в сером унылом коридоре, куда выходили двери полдюжины комнат.

— Дальше я сама, — сказала Юля и щелчком пальцев подняла мое тело из гроба. Тело горизонтально зависло в двух метрах от пола.

— Денежки, — сквозь редкие зубы процедил гном.

Юля достала из кармана несколько разноцветных купюр. Гном тщательно пересчитал их, плюя и дуя на каждую. После этого муторного времяпровождения он наконец исчез вместе со своим гробом.

Двери за ним закрылись, заодно навсегда отсекая от меня мое прошлое.

— Что ж, — сказала моему телу Юля, — пора за работу.

Она отперла ладонью одну из дверей и внесла в комнату мое тело. Здесь стоял операционный стол, над ним — лампа, тоже как в операционной, и вообще здесь все напоминало больницу. Если бы не большой буфет из черного дерева, за стеклянными дверцами которого теснились разные баночки-скляночки.

Юля возложила мое тело на стол. Сам собой зажегся свет. Был он неприятный, какой-то… мертвый.

— Лиза, я знаю, твоя душа сейчас здесь, — негромко сказала Юля. — Как ты себя чувствуешь? Ты можешь говорить, я дарую тебе это право.

И я поняла, что действительно могу говорить.

— Я чувствую волнение и страх, — сказала я. — Моя смерть… это так неожиданно! И странно. Я представляла смерть совсем не такой.

— А какой? Это интересно.

— Ну я была согласна с Базаровым. Мол, умру, и все. Лопух вырастет. А тут такое грандиозное посмертное существование! Скажите, Юлия, а почему вы в разговоре с гномом назвали себя каким-то другим именем?

— Улиания?

— Точно.

— Это мое Истинное Имя. Все ведьмы — и природные и ученые — после посвящения в, так сказать, сан приобретают Истинное Имя, под которым и творят волшбу. Истинное Имя знают немногие.

— Потому что это может дать над вами власть?

— Необязательно. Просто Истинное Имя — это как паспорт: тыкать им в нос всем и каждому необязательно, но иметь при себе нужно. А то мало ли что…

— Скажите, Юлия, вот вы упомянули природных ведьм и ученых. Что это значит? Я думала, ведьмы все одинаковы…

— Нет, на самом деле между нами есть разница. Природные — это те, кто уже родился ведьмой. Изначально. Природная ведьма может так и не узнать о своем даре и никогда не ведьмачить, но все равно дар с нею останется. А ученые ведьмы — это просто женщины, решившие с помощью книг по магии овладеть базовыми заклинаниями и методами волшбы. Викканки, например, именно таковыми и являются.

— Викканки?

— Да. Никогда о них не слыхала?

— Нет. Кто они?

— Викканки последователи викки — религии неоязыческого ведьмовства. Многие ведьмы, особенно ученые, называют себя викканками и говорят, что практикуют викку, а не колдовство.

— А какая разница?

— Да, в общем, никакой. Просто у многих современных людей со словом "колдовство" что-то негативное ассоциируется. А викка — это уже религия. С культом, догмами, обрядами и ритуалами. Ее еще называют викканским шаманизмом.

— Черт возьми, как интересно! Как жаль, что, будучи живой, я этим совершенно не интересовалась! Это какие-то народные верования, да?

— Не совсем. Викканский шаманизм — это смесь колдовства и шаманизма, надеюсь, ты улавливаешь разницу между этими двумя понятиями.

— Слабовато.

— Ну ладно. Так вот, викканский шаманизм был создан верховной жрицей ведьм Селеной Фокс. Было это около горы Хореб, в штате Висконсин. Я там была как-то, ездила поклониться первоисточникам. Ритуалы викканского шаманизма отличаются от простого колдовства тем, что обязательно совершаются на открытом воздухе, чтобы помочь человеку или ведьме связаться с верховным божеством через посредство природы. Ведь природа — мать всем нам. Это единый живой организм. Церемонии викканок немного напоминают ритуалы африканских племен и американских индейцев. Например, удары барабанов, танцы с трещотками и колокольчиками. Сама понимаешь, что танец — штука особая. Танец запросто может ввести в транс. Чего, собственно, викканки и добиваются. В состоянии транса они ворожат, пророчествуют и так далее. Нам же, природным ведьмам, приходится всегда сохранять ясность ума. Мы другие…

— А где исполняются эти танцы?

— Внутри магического круга, разумеется. Он олицетворяет колесо жизни с временами года и жизненными циклами: возрождение и смерть, весна и зима. Викканки празднуют традиционные Восемь шабашей, танцуют вокруг майского дерева в канун Белтейна…

— Это первое мая?

— Да. Так что наш праздник весны и труда на самом деле натуральный шабаш Белтейн.

— Вот где правда открывается! А чем еще занимаются викканки помимо плясок?

— Ну, допустим, целительством. Этим занимаются не все ведьмы, только очень одаренные.

— А вы, Юлия? Вы — одаренная ведьма?

— Ха, как сказать. Но целительством я не увлекаюсь. Тут нужны знания по терапии, психологии, опыт прошлых жизней и прочая фигня, вроде трав и кристаллов. Но мы отвлеклись от главного, а именно — твоего восставления.

— А вы в самом деле сможете меня восставить?

— Да. Этого хотят твои родители. А сама ты этого хочешь?

— Ну хочу… Наверное. Я слишком рано умерла! Я ничего хорошего в жизни не видела! Ничего не успела сделать! А ведь я поначалу мечтала весь мир перевернуть! Такие были наполеоновские планы!

— Что ж, тогда посмертное существование — это твой шанс. Такая красивая девушка не должна просто так умереть и ничего после себя не оставить.

— А разве я красивая?

— Изначально — да. Но увлечение наркотиками сильно тебя изуродовало. Не волнуйся, в посмертную жизнь ты войдешь такой, какой захочешь.

— То есть я могу изменить внешность?

— Не изменить, а улучшить. И не ты это сможешь, а я. Но довольно разговоров. С каждой минутой биологическая смерть берет свое и клетки твоего мозга растворяются в пустоте. Твоя душа в ближайшие часы может заниматься, чем хочет, я же буду работать над телом, и прошу меня не отвлекать.

Юля открыла дверцы одного из встроенных стальных шкафов и достала оттуда ярко-красный халат и такую же шапочку. Облачилась в халат, заправила волосы под шапочку и стала похожа на врача.

— Не понимаю, — сказала в пространство Юля. — Почему медицинские халаты не делают красными. Это же так удобно. Не видно крови.

Затем она натянула перчатки и открыла другой шкаф. Выдвинула никелированный поддон со сверкающими хирургическими инструментами и взяла из их множества пилу для трепанации черепа.

— Не люблю это занятие, — пробормотала Юля. — А что делать?

Она что, будет вскрывать мою черепную коробку?

Похоже, так оно и было.

Сначала Юля специальной бритвой выбрила мою голову наголо. Затем каким-то непонятным, но по виду очень острым ножом сняла скальп. Поскольку тело было уже мертво, крови почти не натекло. Наконец завизжала пила и запахло жженой костью — Юля пилила черепную коробку. Закончив, она аккуратно сдвинула макушку. Обнажился мой мозг, не такой уж и шикарный, как я предполагала. Меня взяла жуть. Хорошо, что со мной это проделывают уже тогда, когда я умерла! Мое "я" сжалось до микроскопических размеров и испуганно притулилось в уголке прозекторской — так я назвала Юлину лабораторию.

Между тем Юля взяла скальпель и погрузила его прямо в центр моего многострадального мозга. Что-то оборвалось у меня в душе. Видимо, Юля близко подобралась к центру соединения моей души и тела. Неожиданно она принялась напевать, я разобрала слова песни. Песня была печальная:

Шел в дыму и пламени сорок первый год.

У деревни Крюково погибает взвод.

Все патроны кончились, больше нет гранат.

Их в живых осталось только семеро молодых солдат.

— Юля, почему вы поете такую грустную песню? — жалобно спросила моя заблудшая душа.

— А, не волнуйся. Я эту песню всегда пою, когда дела идут нормально.

— Значит, с моим восставлением нет проблем?

— Практически нет. Но посмотрим, что будет дальше…

Ведьма вынула скальпель. Из проделанного отверстия вытекла струйка крови. Юля подобрала ее ватным тампоном.

— Пора, — сказала она себе.

Из черного буфета она достала склянку с какой-то темной жидкостью. Вставила в нее стеклянную тоненькую соломинку и по этой соломинке перелила несколько капель жидкости в отверстие моего мозга. Моя душа опять вздрогнула, и на мгновение мне показалось, что я немедленно соединюсь со своим телом. Но это было только мое разыгравшееся воображение.

Юля надвинула на место черепную коробку, скальп и быстро, профессионально зашила место разреза. Затем промазала швы какой-то коричневой едко пахнущей мазью. И швы стали срастаться прямо на глазах. Но все равно мое тело представляло собой ужасающее зрелище. Однако это было еще не все.

Она скальпелем рассекла мне грудь, а потом специальными хирургическими ножницами вскрыла и грудную клетку. И ее взору предстало мое сердце — мертвое и жалкое в своей мертвости.

Ведьма вынула сердце из грудной клетки и положила его в сосуд с формальдегидом. А на освободившееся место вложила небольшой шар из прозрачного стекла. В шаре булькала и кипела, переливаясь, какая-то разноцветная жидкость.

— Это заменит тебе сердце. А то, что в мозге, заменит тебе кровь, — тихо сказала Юля.

Она соединила ребра при помощи какой-то золотистой нити, зашила грудную клетку, снова смазала швы, и они начали быстро зарастать.

Теперь я лежала голая, заштопанная, как тряпичная кукла, жалкая до слез.

— Дело за живой водой, — улыбнулась Юля. — Лизина душа, ты, наверное, волнуешься? Не волнуйся, в тело ты не вернешься. Но ты всегда будешь рядом с ним, чтобы обеспечивать ему память. Это очень важно.

А я-то думала, что после восставления тела передо мною откроется вновь черный тоннель. И посланник тьмы по имени Имхореп протянет ко мне свои длани. Слава богу, это не так!

Юля опять повернулась к черному буфету и открыла стеклянную дверцу. Но ничего достать не успела. Потому что из-за задней стенки шкафа внезапно вышел некто и приставил ей острие рапиры к горлу.

— Как ты прошел сюда? — прохрипела Юля, я же тем временем осматривала новый персонаж, появившийся на сцене.

Он был одет по моде восемнадцатого века: бирюзовый камзол с малахитовыми разводами и накладными карманами, лосины, ботфорты, манжеты, украшенные роскошными кружевами… Лицо у него было изумительной красоты и… злобы.

— Неважно, как я прошел, — процедил он сквозь острые, словно заточенные напильником зубы. — Важно, что я уже опередил тебя, проклятая ведьма. Этот кадавр не восстанет.

— Этот кадавр восстанет, — уверенно и спокойно сказала Юля, словно и не было острия рапиры, царапающего кожу ее горла.

— Тебе так нужны эти останки? — насмешливо поинтересовался Малахитовый. — Что, ради них ты даже пожертвуешь собственной жизнью?

— Ее родители дорожат ею и хотят, чтобы она была восставлена. У меня нет причин отказывать им.

— Забудь про это. Мне нужен ее труп. Именно труп. Душу можешь оставить себе.

— Я знаю, что ты принадлежишь к секте Пожирателей трупов, но этот труп вам не достанется. Тут замешан мой личный интерес.

— Какой же?

— Я не люблю сект.

— Тогда сразимся?

— Сразимся.

У Юли в руках материализовалась шпага с роскошно украшенной гардой.

— Бой, — буднично скомандовал Малахитовый и попытался пронзить Юле шею.

Ничего не вышло. Юля поставила блок. И сама перешла в наступление.

Противники выскочили на середину комнаты и принялись виртуозно фехтовать, едва не задевая стол с моим телом.

Клинки словно чертили в воздухе магические знаки. В помещении запахло озоном и нагретым металлом. Я, конечно, болела за ведьму, но какой толк был от моей души?

Юля сделала ложный выпад, Малахитовый повелся и тут же заработал укол в плечо. Его плоть зашипела, будто ее коснулась кислота.

— Ты заплатишь за это! — крикнул он Юле.

— Посмотрим, — спокойно ответила та и отразила новый выпад Малахитового.

Похоже, тот выдыхался. Его рапира чертила в воздухе бессмысленные знаки.

— Тебе все равно не выстоять против того, что скоро начнется, — прохрипел он. — И все из-за этой девчонки. Отдай ее мне.

— Не отдам.

— Тогда попрощайся с собственной жизнью!

Как он мог так извернуться?

Рапира глубоко вонзилась Юле в живот. Ведьма захрипела.

— Поздно просить о милости, — засмеялся Малахитовый, вытаскивая рапиру. С рапиры капала черная кровь. Соприкасаясь с полом, она дымилась. — Что, кишочки болят?

— Калем, — медленно и раздельно выговорила Юля. — Утхор. Асет. Заклинаю тебя Святилищем Круга — изыди!

С последним словом вокруг Малахитового взметнулось ярко-голубое пламя. Он завыл.

— Ты же ничего этим не добьешь… — выкрикнул он и исчез, обугливаясь.

Скоро о его присутствии напоминал лишь дым. Кашляя и задыхаясь, Юля подошла к моему телу.

— Это даже удачно, что у меня течет кровь, — пробормотала она.

Ведьма подставила под струйку крови сложенную лодочкой ладонь. Когда ладонь наполнилась, она открыла рот моего тела и влила кровь туда. Все, до последней капли.

— Это лучше, чем живая вода, — прошептала Юля, зажимая свою рану.

А мою душу охватило пламя. И я почувствовала, как в моем теле ожило новое сердце, как новая кровь побежала по венам, новые мысли наполнили сознание. Да, я была мертва. Но в то же время я мыслила и существовала!

Мое восставленное тело переполняли силы. Словно тысячу жизней прожила я в один этот миг. Я восстала! Я чувствовала, как волшба кружится вокруг меня вихрями и наполняет меня энергией.

Я в одну секунду спрыгнула со стола и склонилась над Юлей. Та сидела у стены и тяжело дышала. Между пальцев, которыми она зажимала рану, сочилась черная кровь. Юлино лицо заливала мертвенная бледность.

— Юля, чем я могу тебе помочь? — Мой собственный мертвый голос показался мне даже приятным. — Вызвать "скорую"?

— Нет, — хрипло ответила Юля. — "Скорая" тут не поможет. Открой буфет.

Я прикоснулась к дверцам этой мебельной громадины, но они в ответ опалили меня пламенем.

— Ах, черт, я совсем забыла, что они на защите, — пробормотала Юля и сказала: — Именем моим повелеваю — отверзнитесь!

Дверцы буфета распахнулись.

— Видишь железную банку с наклейкой "Том и Джерри"? — инструктировала меня Юля. — Достань ее и неси сюда.

Я достала и принесла. Юля отняла пальцы от раны. Выглядела рана ужасно.

— Это заговоренный клинок, — прошептала Юля. — Другими Пожиратели трупов не пользуются. От такого начинают расползаться кожа и ткани. Открой банку, пожалуйста.

Я открыла. Банка была полна остро пахнущего серого порошка.

— Это пепел висельников, — сочла нужным пояснить Юля. — Лучше всего останавливает кровь. Сыпь на рану.

Я посыпала. Кровь действительно перестала течь, а края раны начали стягиваться.

— Хорошо, — кивнула Юля. — Теперь поставь банку на место и возьми мензурку с наклейкой "Кошачья урина".

Я повиновалась.

— Урина — это моча? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Не береди душу, — слабо усмехнулась Юля. — Пакость, конечно, но при определенных заговорах ей просто цены нет. Смочи какую-нибудь тряпку. Да вот хоть мой носовой платок.

Я смочила уриной Юлин платок и стала, как она учила, протирать рану круговыми движениями, повторяя при этом: "Огонь-вода, исцелите меня, кровь-руда, остановись, в тело вернись, зло-беда, ступайте прочь!" После того как я проделала это трижды по три раза, Юлина рана затянулась, словно ее никогда и не было.

— Уже хорошо, — весело сказала Юля. — Рана зажила, и за то тебе спасибо. Но надо еще восстановить силы. Там в буфете бутылка с наклейкой "Цимлянское шампанское". Давай-ка ее сюда.

Я протянула шампанское, некстати вспомнив, что при жизни, особенно с метамфетамином, любила злоупотребить этим славным напитком.

Юля профессионально вскрыла бутылку и надолго к ней присосалась. На ее щеки вернулся румянец, руки перестали дрожать. Наконец она отбросила пустую бутылку и встала.

— Все, — сказала она. — Я в норме. Кстати, знаешь, как зовут того, кто хотел покуситься на тебя?

— Как?

— Овидий.

— Серьезно? Надеюсь, не тот самый.

— Не тот, конечно. Но тоже очень стар. Ему лет четыреста.

— Кто он?

— Воплощенный демон. Не слыхала о таких?

— Нет.

— Ему подобные есть в этом лучшем из миров. Возникают от связи демона с человеком. Он один из адептов секты Пожирателей трупов.

— Что это за секта? Впервые о такой слышу.

— А, секта как секта. Дрянь. Доктрина — поклонение женскому началу Тьмы.

— Адепты секты действительно пожирают трупы?

— Да. Во всяком случае, точно знаю, что они пожирают отдельные части трупов, например сердце и печень. По их учению, это придает им силу, которой обладал покойник. Примитивно, как поросячий визг. Этот Овидий — мерзавец каких мало. Так что в своем теперешнем существовании ходи с оглядкой. Он так просто от тебя не отвяжется.

— А ты? — Я незаметно перешла с "вы" на "ты", и Юлю это не обидело. — Ты получила рану…

— А, все нормально, — отмахнулась Юля. — Со мной он больше не будет связываться, потому что понял: я знаю Слово.

— Какое?

— Заветное-заповедное. Которое его уничтожает хотя бы на время. Жаль, что ты не ведьма. Впрочем, это еще можно исправить. А Овидий и его секта — твои первые враги, милая. Повторяю, ходи с оглядкой. Они будут охотиться за тобой. Но ты не унывай. У тебя теперь есть способности, которые помогут справиться даже с Овидием, будь он не к ночи помянут.

— И что же это за способности?

— Ты что, никогда не общалась с умертвиями? Ничего, теперь познакомишься. Во-первых, конечно, тебе дана огромная физическая сила. Руку там или ногу кому оторвать сможешь играючи.

Я хихикнула. Неплохое свойство! В смысле не хихикать, а руки-ноги отрывать. Я, конечно, существо мирное, но чем черт не шутит…

— Потом… Ты можешь проходить сквозь стены. Не разрушая их при этом, конечно. Можешь понимать язык птиц и зверей. Слышать мысли других умертвий. А если поднапряжешься, то и мысли живых.

— И это все потому, что я — мертвец?

— Да. Хочешь посмотреть на себя?

Юля подвела меня к зеркальной двери одного из встроенных шкафов.

Я с некоторым страхом взглянула на свое отражение.

И…

Увидела вполне симпатичную, стройную обнаженную девушку без всяких швов в области черепа и грудины. И еще. На голове у меня росли волосы! Пока что они топорщились как у ежика, но чувствовалось, что это только начало.

— Насчет твоих волос, — откашлялась Юля. — Я запустила специальную программку, они будут расти до тех пор, пока ты не скажешь: "Волосы, достаточно!" Не забудешь?

— Постараюсь. А почему зрачки у меня теперь вертикальные?

— Так и положено. Это отличительный знак всех умертвий. Кстати, ты еще и тени не отбрасываешь.

— Но тени не отбрасывают вампиры…

— И еще вы. Ладно, разговоры разговорами, а надо подобрать тебе какую-нибудь одежду. Не пойдешь же ты домой голой. И кстати, мне тоже нужно переодеться. Этот черт Овидий порвал мою лучшую рубашку!

— Юля, а разве я пойду домой?

— А куда же? — удивилась Юля.

— К родителям?

— Ну ты же с ними жила… Нет, я могу тебе предложить первое время пожить у меня, чтобы адаптироваться, но, по-моему, адаптация тебе не нужна.

— А как мои родители воспримут, что я теперь мертва?

— Ты забыла. Они это уже восприняли. Теперь они воспримут и то, что ты существуешь.

— Спасибо тебе, Юля.

— Не благодари. Идем-ка займемся любимым бабьим делом.

— Каким это?

— В тряпках рыться.

Мы вышли из операционной и оказались в давешнем коридоре. Юля подвела меня к одной из дверей:

— Это моя гардеробная.

Дверь открылась. Внутри комнаты зажегся свет. Я увидела крепящиеся к крашеным стенам металлические палки, на которых медленно раскачивались вешалки с самой разнообразной одеждой.

— Выбирай, — широким жестом предложила Юля.

В конце концов мы остановились на прямой черной юбке в пол, пепельного цвета блузке с черными кружевами, широком поясе, телесного цвета колготках и туфлях — лодочках на небольшом каблучке. Еще, конечно, было белье — скромное, но дорогое. От Виктории Саммер. Не знаете такую марку? Ничего, скоро узнаете. Это наш дизайнер. От нее без ума в Европе, а в России еще не распробовали, все кидаются на тряпки от Армани и Валентине.

— Выглядишь отлично, даже косметика не нужна. Кстати, волосы уже доросли до плеч.

— Пусть еще подрастут, — махнула рукой я, всегда мечтавшая о длинных волосах.

— Ну что ж, — сказала Юля, когда мы вышли из гардеробной, — осталось мне что-нибудь найти.

Она погремела вешалками и выбрала красивую рубашку поло. Когда она снимала с себя старую, рваную, в засохшей крови, то повернулась ко мне спиной. И я увидела шрамы, пересекающие спину этой прекрасной девушки-женщины.

— Юля! — ахнула я, не сдержавшись. — Кто тебя так?!

Она натянула рубашку и повернулась ко мне. Спросила удивленно:

— Ты о чем?

— Шрамы, — пробормотала я. — У тебя на спине шрамы. Ужасные. Откуда они? Кто тебя обидел? Я убью того, кто тебя обидел.

— А, ты об этом, — улыбнулась ведьма. — Это я сама себя обидела.

— То есть?

— Я занималась бичеванием. В смысле самобичеванием.

— Зачем?!

— Чтобы достигнуть религиозного просветления.

— Ничего не понимаю.

— А, тут и понимать нечего. Очень часто приходится идти на какое-то самопожертвование, чтобы связаться с почитаемым божеством. Молитвы просто бывает недостаточно.

— Прости, я лезу не в свое дело… Но какое божество ты почитаешь?

— Богиню Диану, разумеется. Богиню всех ведьм.

— А… а Творца ты почитаешь?

— В какой-то степени. Но Диана мне ближе. Ладно, сейчас не об этом. Нам нужно сделать кое-что очень важное.

— Что именно?

— Дать тебе имя.

— Но у меня уже есть одно.

— Это имя тебя живой. Оно не имеет никакого отношения к тебе мертвой. То твое имя выгравируют на могильной плите на кладбище. И со временем забудут.

— Постой! Какое кладбище! Какая могильная плита! Я ведь… вот.

— Я понимаю, что ты "вот". И другие это поймут. Но найдутся злые силы, которые захотят тебе навредить. Вот их и нужно обмануть фальшивой могилой.

— А, с пустым гробом, да?!

— Не совсем пустым. В нем будет кукла с вышитым у нее на груди именем. Твоим прошлым именем. Оно должно умереть.

— Понимаю.

— Тогда идем.

И мы вошли в еще одну комнату.

Вот она действительно напоминала обиталище ведьмы. Стены сплошь расписаны каббалистическими знаками, солярными символами и даже кельтскими рунами. В центре мраморного пола красовалась пентаграмма, выложенная пластинками оникса. В правом углу комнаты стоял круглый стол, накрытый тяжелой бархатной скатертью алого цвета и с длинной бахромой. На нем был водружен каббалистический семисвечник с горевшими свечами, образовывавшими Тетраграмматон — Тайное Имя Вседержителя. Кроме семисвечника на столе был еще магический кристалл. Но Юля даже не посмотрела в их сторону. Она направилась в левый угол, где стоял маленький треножник для воскурения благовоний. Тут она остановилась и указательным пальцем послала в треножник маленькую молнию. Сухие травы, которые лежали в нем, загорелись, а скорее, затлели. От треножника начал подниматься сладкий, немного дурманный дым.

— Дай мне свою руку, — сказала Юля.

Я дала.

Юля протянула мою руку над треножником и медленно, напевно заговорила:

— Летят три ворона из нова города. Летят-плачут, крови алчут. Не плаката бы вам, не алкати, черны вороны, а сказать имя новое рабе не божьей. Имя! Скажите имя!

В дыму действительно соткалось размытое очертание трех летящих воронов. И пришел шепот:

— Тийя…

И все пропало.

— Тийя, — повторила я, перекатывая новое имя, как горошину во рту. — Тийя.

— Красивое имя, — улыбнулась ведьма. — А теперь я вызову обычное такси, и мы поедем к тебе домой. На встречу с твоими родителями.

В такси Юля давала мне последние инструкции. Так, например, я узнала, что вода для меня разрушительна, и отныне ванны я буду принимать из талька. У умертвий есть своя баня, где они собираются и моются тальком… Еще можно чистить кожу обычной платяной щеткой, особенно если много наберется ороговевших чешуек. Можно использовать специальные кремы для умертвий, они продаются в любой аптеке города Щедрого (а именно в этом городе мы все и живем). И главное, что я должна запомнить: я ничем не хуже живых людей. И вот тут-то впервые меня и побеспокоила личинка, вылезшая из моей шеи.

— Успокойся, — велела мне Юля, пока я с ужасом разглядывала проклятую личинку. — Почаще приводи себя в порядок, и они меньше будут тебя тревожить. Личинки — это бич всех умертвий. И никто не придумал еще радикального способа борьбы с ними. Может, тебе удастся?

Мы подъехали к моему дому. В окнах горел свет. Родители ждали меня.

Мы поднялись в квартиру. Нас встретили в дверях.

— Доченька, — снова заплакала мама.

— Дочка, — прослезился и отец. — Вот какая ты теперь стала…

Мы все прошли в гостиную.

— Мама и папа, — торжественно сказала я, — отныне я даю вам клятву не употреблять никаких наркотиков и вести правильный образ жи… существования. Благодарите Юлю, это она восставила меня.

— Не благодарите, — отмахнулась Юля. — Это для меня честь. И, если честно, я провела во время восставления Тийи кое-какой опыт. Но похоже, мой опыт удался. И я надеюсь, что вы найдете общий язык.

Юлю приглашали остаться попить чаю, но она отказалась, сославшись на усталость, и ушла. И я оказалась с родителями один на один.

— Может, покушаешь чего, дочка? — спросила мама.

— Спасибо, но я питаюсь магией и неорганическими удобрениями, это не совсем подходит под определение "пища". Не волнуйтесь за меня.

— Ты так похорошела, — сказал отец, — И волосы у тебя такие длинные. Тебе идет.

— Ой! Я совсем про них забыла. Пожалуй, такой длины хватит. Волосы, достаточно!

И волосы перестали расти. Но все равно коса получилась до попы.

— Меня теперь зовут Тийя, — сказала я родителям.

— Как бы тебя ни звали, — вздохнула мне мама, — ты всегда будешь моей милой маленькой дочуркой.

— Ничего не имею против, — улыбнулась я.

Прошло некоторое время. Я вполне освоилась в своем новом существовании, и родители ко мне привыкли. Ко мне новой.

— Чем планируешь заняться, дочка? — как-то спросил меня отец.

Я как раз производила генеральную уборку в своей комнате, чего не делала уже давным-давно. Я аккуратно поставила на полку свои учебники по археологии и сказала папе:

— Думаю поступить снова в универ. На археологическое отделение истфака. И подрабатывать буду в каком-нибудь магазине. В супермаркетах вон вечно продавцы требуются.

Сказано — сделано. Я подала документы в университет, который находился в нашем областном центре — городе Холмце. На исторический факультет, отделение прикладной археологии. Вступительные экзамены сдала успешно и прошла по конкурсу, несмотря на то что проходной балл был достаточно высокий.

Учиться было интересно. Я особенно увлеклась курсом "Философия Земли", который вела у нас Елена Федоровна Варламова.

Елена Федоровна была эльфийкой. И выглядела как королева. В скромном платье и неброских туфельках она приходила на лекции, устраивалась за шатким преподавательским столиком и начинала с нами говорить. В процессе беседы ее одухотворенное лицо сияло такой красотой и благородством, что я даже завидовала: вот-де прекрасная раса! Елена Федоровна цитировала нам Веды и агни-йогу, а если мы теряли интерес к ее лекции и начинали шептаться, словно мантру, повторяла текст из Шримад-Бхагаватам: "Это знание не предназначено для низких и завистливых людей, агностиков, а также людей опустившихся и нечистоплотных. Оно не предназначено для лицемеров, для тех, кто гордится своими материальными богатствами и ставит себя выше всех живых существ. Его нельзя открывать людям алчным или слишком привязанным к семейной жизни, а также тем, кто не предан Господу, кто враждебно относится к преданным и к Верховной Личности Бога. Это знание для тех, кто никому не завидует, кто полностью очистился от материальной скверны и избавился от пустых привязанностей, дружелюбно относится ко всем живым существам и готов верой и правдой служить Господу". Заслышав это, самые отчаянные сорвиголовы утихали и проникались сознанием вины. Шум и шевеление прекращались, и мы благоговейно внимали тем словам, которые нам говорила прекрасная эльфийка.

Одна лекция мне запомнилась особенно.

Была весна, самая ранняя и непогожая. С неба сыпал мокрый снег, все таяло, вода была кругом, и мне приходилось прилагать огромные усилия для того, чтобы она не попала на меня (зонтика и дождевика мне явно не хватало). Среди нашего потока я была единственным умертвием, но, слава небесам, на это никто не обращал внимания. Все студенты были кто из Холмца, кто из Щедрого, поэтому спокойно относились к моей потусторонности.

Так вот о лекции. Елена Федоровна начала ее так:

— Дамы и господа, кто из вас знает, что произойдет двадцать третьего декабря две тысячи двенадцатого года?

— Конец света! — весело выкрикнул кто-то.

— Что ж, вы недалеки от истины, — улыбнулась эльфийка. — Жрецы майя утверждали в своих священных текстах, что именно двадцать третьего декабря две тысячи двенадцатого года на нашей планете произойдут глобальные катастрофы и перемены. Конечно, предсказаний о грядущем конце света было немало, поэтому мне понятен ваш скептицизм. Однако вокруг происходят такие события и катаклизмы, особенно с начала двадцать первого века, что скептикам и агностикам пора серьезно поразмышлять: а куда мы идем?

Возьмем самое близкое и простое — погоду. Ее уже нельзя назвать привычной. Но кроме погоды на нашу планету обрушиваются ужасные катаклизмы. Жуткие наводнения в Европе и Азии, опустошительные ураганы на Дальнем Востоке и обеих Америках, лесные пожары, разрушительные землетрясения и свирепое цунами… И происходит это все чаще. Подумайте, друзья: за последние три года число катастроф природного характера увеличилось более чем в два раза. Статистика говорит о том, что каждые пять дней в мире то там, то тут происходят геомагнитные возмущения и разгул стихий. Кажется, нет ни одного выпуска новостей, который бы не открывался, рассказом об очередной природной катастрофе.

Подняла руку Света Тамбовцева — отличница и гордость всего курса:

— Елена Федоровна, я слышала, что полюса Земли значительно смещаются каждые тринадцать тысяч лет, и это может вдруг стремительно произойти буквально за сутки. Что же происходит с планетой?

— Планета меняется, — просто сказала эльфийка. — Мы, расы более старые, чем человечество, очень хорошо это осознаем. Знаете ли вы о том, что эльфы ушли жить туда, где геомагнитные характеристики планеты еще близки к норме? Там могут существовать эльфы, но не выдержат люди. Это Крайний Север, места жестокого климата.

— А расскажите про эльфов! — попросил какой-то юноша с параллельного потока.

— Что же вам рассказать? — улыбнулась Елена Федоровна.

— Ну, например, есть ли у эльфов какие-нибудь пророчества и предсказания насчет будущего нашей планеты.

— Разумеется, есть, — кивнула эльфийка. — Да будет вам известно, что свои пророчества о будущем есть у каждой расы, живущей на Земле. У вампиров — самой старой расы — это "Книга князей". Она просчитывает существование вампиров вплоть до две тысячи пятидесятого года, а дальше говорит об апокалиптической войне между расой людей и вампиров. Оборотни хранят "Предание о переделке мира", в котором говорится о том, что наступят времена, когда миром будут править только существа их расы. Ну а эльфы… Мы все, проходя инициацию, знакомимся со священным текстом "Эльфийского кодекса". На нашем языке этот кодекс называется так — "Эль-милле осоват'ар".

— О чем же говорится в вашем кодексе? Или это секрет?

— Нет, это не секрет. Кодекс содержит в себе девятнадцать пророчеств, каждое из которых посвящено определенному этапу в истории Земли. Последнее, девятнадцатое повествует о том, что произойдет битва между всеми расами, но та раса, которая победит, будет уничтожена Вседержителем, и потому лучше проиграть.

— Как странно.

— Да. Мы, эльфы, вообще странные существа. А теперь продолжим лекцию. Наиболее древние подлинные документы, сохранившиеся на Земле, — это индийские Веды. В Ведах говорится о том, что наша планета в своем развитии проходит четыре циклически повторяющиеся эпохи, называемые югами, после чего случается глобальная катастрофа. Особенности этих циклов отражаются на существовании всего живого, что есть на планете, а также накладывают отпечаток и на развитие человеческой цивилизации. Первый из циклов — Сатья-юга, или Золотой век, длился один миллион семьсот двадцать восемь тысяч лет. Люди, жившие в тот период, обладали высокими моральными устоями, были глубоко нравственны, душевно и духовно прекрасны. При этом они были наделены сверхъестественными способностями, высоки ростом, физически сильны и очень красивы. И жили до ста тысяч лет.

— Вот это да!

— Но нам это не грозит. Вторая эпоха, Двапара-юга, длилась миллион двести девяносто шесть тысяч лет. В эту эру благочестие людей несколько уменьшилось, появились первые признаки деградации общества, и продолжительность жизни населения сократилась до десяти тысяч лет. В Трета-югу, длившуюся восемьсот шестьдесят четыре тысячи лет, нравственность и моральные устои пришли в еще больший упадок, но люди все еще были сильны и среди прочих рас Земли занимали ведущее место. Их жизнь длилась тысячу лет. Последняя же эпоха, Кали-юга, называется Железным веком. Этот период самый короткий — четыреста тридцать две тысячи лет, но зато самый мрачный из всех четырех. В эту эру люди живут максимум до ста лет и отличаются крайним злочестием и зломыслием. Наступает общая экономическая и духовная деградация. Мы с вами живем в Кали-югу. Хотя данная эра началась пять тысяч лет назад и еще не успела слишком далеко зайти в своем развитии, ее проявления видны уже сейчас. Это те самые природные и геофизические аномалии, о которых я говорила в начале лекции.

— Что же будет тогда, когда Кали-юга закончится?

— Произойдут глобальные катаклизмы со сменой полюсов и изменением географии материков. Земля будто меняет "кожу", после чего новый цикл ее развития повторится с самого начала… На смену же людям придет новая раса — так называемые гомункулы.

— Скажите, Елена Федоровна, а считаете ли вы, что наша планета — живой организм?

— Это безусловно так. Земля — разумное живое существо. Таковой ее рассматривали Вернадский, Чижевский, Шипунов и другие крупные ученые. Да, она непохожа на нас и живет совсем иначе, но, полагаю, люди все-таки не настолько заносчивы, чтобы считать себя совершеннейшим видом из всех разумных существ во Вселенной. Вся Вселенная — это гигантский живой организм, и Земля — лишь микроскопическая его часть. Правильнее было бы говорить, что не жизнь рождается на планете, а планета, достигнув определенного этапа в своем развитии, зарождает более мелкие формы жизни, в том числе и разумной.

— Интересная концепция.

— Да, но ничего нового в ней нет. Последователи демиургических религий и пантеисты давно открыли для себя эту истину. Прислушайтесь к ее звучанию и вы…

Лекция заканчивалась, но мы не торопились расходиться, задавали эльфийке вопросы, волновались за будущее планеты.

Однажды я подошла к Елене Федоровне и спросила:

— Профессор, как с точки зрения того, что Земля — живой организм, можно относиться ко мне?

Елена Федоровна усмехнулась:

— Тийя, вы слишком близко все принимаете к сердцу.

— У меня нет сердца.

— Ошибаетесь.

— Профессор, я своими глазами видела, как мое сердце вынули из груди и поместили в банку с формальдегидом. Вместо сердца у меня кристалл.

— И тем не менее сердце у вас есть. Видите ли, Тийя, ваше плотское тело мертво, но ваш дух жив. И именно сердце вашего духа оживотворяет весь ваш организм. Понимаете?

— Смутно.

— Ничего, со временем вы это поймете.

…И действительно, со временем я многое поняла. Учеба и универе не прошла для меня даром. После получения диплома мне предложили аспирантуру, и я с радостью согласилась. Сдала кандидатский минимум. По философии на "отлично", философия с некоторых пор стала моей сильной стороной. Выбрала научного руководителя. Конечно же Елену Федоровну. Она предложила мне тему — "Священная гора Кайлас", и я стала эту тему разрабатывать.

За годы моего студенчества мы крепко сдружились с Юлей Ветровой. Я никогда не забывала того, что она для меня сделала, а ей было наплевать, что я умертвие и у меня из рукавов периодически выползают личинки.

Но сейчас не об этом. Сейчас я хочу немного рассказать вам о городе, в котором жила и в котором теперь посмертно существую.

Наш город называется Щедрый. Кто ему дал такое название — неизвестно, но название прижилось. Городу нашему восемьсот лет, а кое-кто утверждает, что даже тысяча. Дескать, раньше на его месте стоял другой, и жили в нем маги и ведьмы, а также существа, о которых очень любят писать специалисты в области фэнтези. Было на месте Желтого мыса (это район в нашем городе такой) капище свирепого бога Кудрилы, ему приносили человеческие жертвы и устраивали при этом всяческие непотребства. А теперь… А теперь на месте древнего капища собирается по воскресеньям клуб сатанистов "Алистер", и после них приходится устраивать местным жителям субботники, выгребая из-под кустов остатки черных свечей и бутылки из-под водки. Что же касается ведьм и магов, то они до сих пор вольготно себя чувствуют в нашем городе, практикуют, составляют тайные и явные общества, организуют фестивали магии, шабаши и вообще живут полноценной жизнью. Это значит, что они не только ворожат. Они влюбляются, ревнуют, разводятся, выходят замуж и женятся, воспитывают детей, толкутся в магазинах, торгуются с приезжими абхазцами на рынках за каждый рубль, плачут, смеются и даже умирают. Словом, ведут себя как обычные люди.

Но конечно, в таком городе, как Щедрый, привечают и нелюдей. Это вообще единственное место, где они могут жить мирно и относительно спокойно. Вампиры, конечно, держатся особняком, они любят подчеркивать свой природный аристократизм. Что, впрочем, не мешает им питаться донорской кровью. У нас все жители-люди хотя бы раз в месяц приходят на станцию переливания крови — так сказать, отдать свой долг вампирам. Но зато благодарность вампиров поистине не имеет границ. Во-первых, они никого не кусают. Во-вторых, работают на самых вредных и опасных производствах нашего Щедровского автоагрегатного завода, там, куда людям вход закрыт. И, в-третьих, стараются поддерживать на уровне культурную жизнь в нашем городе: организуют поэтические вечера, вернисажи, концерты. У них это здорово получается. Вампиров уважают. И ценят.

А вот кого от души любят люди нашего города, так это оборотней. Побаиваются, правда, немножко, но любят. Оборотней у нас много. Есть вервольфы, ликантропы, урсолюды, птицелюды, даже оборотни-насекомые (с ними надо быть предельно осторожными, чтобы ненароком не прихлопнуть). Оборотни очень общительны и тоже стараются принести пользу городу, ну и своему карману, конечно. Они хорошие бизнесмены и дельцы, особенно среди них в этом отличаются урсолюды, оборотни-медведи. Они, как правило, держат фермы, пасеки, огороды и торгуют всем этим по приемлемой цене. Одна семья урсолюдов даже завела собственный колхоз. Так там такие зернобобовые культуры, я вам скажу! Никакой Канаде не угнаться.

Вервольфы и ликантропы не очень любят сельское хозяйство. Зато руки у них (в человеческом обличье, разумеется) просто золотые. Поэтому большинство вервольфов работают на нашем часовом заводе "Полет". А кто хочет чего попроще, идут в ЖКХ. Сантехники из ликантропов просто классные! Им нет сравнения ни с кем.

Есть в нашем городе и дракон. Пока один. Его зовут Чжуань-сюй, он эмигрант из Китая. Очень милый дядечка. Держит чайный дом под названием "Одинокий дракон".

Возлюбленная у него — человек, правда, ведьма. Живут прекрасно.

Ну вот, а теперь мы подошли к еще одной части населения нашего города. Это умертвил. Не мертвецы, подчеркиваю, мертвецы в могилах спят, а умертвия. Это граждане, по договоренности восставленные после смерти. Это могут быть люди самого разного рода. Например, писатели, считающие, что еще не должны умереть для современников. Или мастеровой люд, владеющий секретами особого ремесла. Умертвий у нас не очень много. Просто посмертное существование сопряжено с рядом ограничений (ну вот, например, воду нельзя), да и путаницы много. Видите ли, родственники в силу естества постепенно начинают забывать, что их близкий еще существует, и говорят о нем как об ушедшем. А это обижает. Поэтому умертвия все немного обидчивы и подозрительны. Даже я. Вам, кстати, нравится, как я пишу? Стиль изложения не напрягает? А то мало ли. Прочтете мою рукопись и будете критиковать. А я не вынесу критики и вся изойду на личинки.

Так вот. С Юлей Ветровой мы очень подружились, и она одобряла то, что я снова учусь. Учиться мне было легко. У умертвий обостряются все способности, поэтому я запросто заучивала целые конспекты и учебники и на курсе была первой…

Я стала не только аспиранткой, но и младшим научным сотрудником в нашем Щедровском музее древней истории.

Наш музей в своем роде уникален. Не потому, что здесь можно найти ступу Бабы-яги (кстати, можно), главное — здесь любовно и бережно относятся ко всем артефактам. И продолжают работу по их поиску.

В понедельник, когда музей для посетителей не работал, я наводила порядок в кляссерах с редкими марками (был у нас раздел волшебной филателии). И тут ко мне подошел ассистент Дима Санников и спросил:

— Тийя, что ты делаешь сегодня вечером?

Я знаю, что нравлюсь Диме, даже несмотря на личинки.

— А что ты хочешь мне предложить? — спросила я, оторвавшись от кляссеров.

— Давай сходим в ваше кафе.

— Но ты же там ничего не ешь, — проницательно заметила я.

— Зато ешь ты. Тебе же понравились эклеры с пеплом!

— Понравились. Но на нас там пялятся другие умертвия. Ты же знаешь неписаный закон: умертвия должны держаться своих и не переходить дорогу людям.

— Но что же делать, если… — горячо зашептал Дима.

Если я захочу приглядеться, я даже увижу его душу. Она у него пылкая, светлая и наивная. И он не понимает, что не целуюсь я с ним только потому, что боюсь, что во время поцелуя из моего рта в его переползет личинка. Такого даже самая светлая душа не выдержит. А я хочу еще долго проработать в музее. И чтобы Дима, встречая меня, не испытывал рвотных позывов.

— Знаешь что, Дима, давай лучше не в кафе. Давай просто погуляем.

— Ну давай. А куда пойдем?

— В Водопьяновский парк, — быстро ответила я.

— Но там собираются кришнаиты…

— Мы не будем им мешать. Я хочу показать тебе кое-что.

— Да? Тогда ладно. Заметано.

После работы я еще успела заскочить в магазин мадам Жервезы. Она покупает у меня самодельные амулеты от плохого сна. Говорит, они хорошо расходятся. Неужели жители нашего города не могут спокойно спать?

На троллейбусе я доехала до дома. Кондуктором, кстати, работал умертвие, все его звали Седая Голова. Он был очень мирный, и не подумаешь, что при жизни он грабил банкоматы.

Дома меня встретила мама.

— Тийя, тебе письмо, — сказала она, протягивая мне конверт из плотной сероватой бумаги.

Я удивилась. До сих пор письма я получала исключительно по электронной почте.

— От кого бы это?

Обратного адреса не было.

— Я волнуюсь за тебя, Тийя, — неожиданно сказала мама. — Будь осторожна, ладно?

— Мамочка, да ничего со мной не случится, — улыбнулась я, снимая с уголка губ очередную сволочь-личинку. — И потом, я же очень сильная. Так что пусть поостерегутся те, кто вздумает связаться со мной или с моей семьей.

— Ладно. Вскрывай конверт, посмотрим, что за письмо.

— Ой, мам, мне сейчас некогда. Я с Димой иду в Водопьяновский парк гулять. Хочу перед этим переодеться, а то эта одежда слишком официальная, для работы.

Мама вздохнула, а потом сказала:

— Дима хороший мальчик, мне нравится. Но он человек.

— Мама, я знаю, что он человек.

— Просто его родители не позволят ему жениться на тебе.

— О, так далеко я и не заглядываю. Мама, я не собираюсь ни за кого замуж. Я не для этого была восставлена.

— Много ты понимаешь.

— Ладно, мама, извини, я убегаю переодеваться.

Я ушла в свою комнату, держа письмо в руках. Если честно, мне было любопытно, от кого же оно, но я решила потомить себя ожиданием. Есть у меня в характере такая черта — томить себя ожиданием. Хорошо, что я не томлю ожиданием других!

Поэтому я сунула конверт под салфетку на моем трюмо и принялась переодеваться. Для прогулки в Водопьяновский парк я выбрала черные джинсы и свободную рубашку в клетку. На шею повесила бусы из чешского стекла, на руку — такой же браслетик. Заметила, что на тыльной стороне ладони шелушится кожа и немедленно намазала пораженное место специальным кремом для умертвий. Если шелушение не предотвратить в зародыше, оно может поразить все тело. И тогда будешь выглядеть непрезентабельно. Очень. А я боялась этого больше всего — выглядеть непрезентабельно.

Подкрасив губы и ресницы, я отправилась в парк. Он, кстати, располагался недалеко от моего дома.

Парк был красив и ухожен. У нас вообще много парков, скверов, фонтанов. И все это не запущено, не загажено. Потому что за состоянием всего следят умертвия-милиционеры, зомби-уборщики, вервольфы-ремонтники. Ни у кого не возникает желания с ними связываться. Разве что только у сатанистов из клуба "Алистер". Но они придурки, что с них возьмешь!

Дима ждал меня у входа в парк, держа в руке оранжерейную розу. Роза была изумительного пурпурного цвета. Я даже немножко загордилась оттого, что эта роза предназначается мне.

— Привет, — улыбнулся Дима и протянул мне цветок.

— Привет. Спасибо. Какая роскошь!

— Да ладно тебе. Ну что, идем?

— Идем.

— Я сразу хочу показать тебе то место. Пока не стемнело.

— Да сейчас вроде поздно темнеет.

— Знаешь, в том месте всегда почему-то темнеет рано. Ты это заметишь сам.

Мы сначала шли по главной аллее, а потом я взяла Диму за руку, и мы углубились в лабиринт разных тропок и тропочек, направившись в самую глухую и малопосещаемую часть парка. Впрочем, вовсю светило солнце и было не страшно.

Мы прошли еще немного и очутились на небольшой, прямо крошечной полянке. В ее центре росла солидных размеров сосна.

— Пришли, — сказала я. Приблизилась к сосне, опустилась у ее корней на колени и позвала Диму: — Иди сюда.

Он подошел. Присел рядом. И вдруг резко побледнел.

— Тебе плохо? — спросила я испуганно.

— Что-то голова закружилась, — пробормотал он. — А, ерунда. Давай показывай, что ты откопала.

Я достала из своей хозяйственной сумки маленькую садовую лопаточку и принялась отгребать усыпанную хвоей землю. Через несколько минут солнце зашло за тучу, и у сосны стало очень сумрачно.

Поэтому сияние того, что я откопала, показалось особенно ярким.

А Димино лицо в этом сиянии — особенно бледным.

— Что это? — прошептал он.

— Я сама не знаю, — в тон ему прошептала я. — Я как-то гуляла здесь поздно вечером, смотрю — светится. Я стала откапывать, но такое впечатление, что чем больше копаешь, тем больше оно уходит под землю. На что похоже?

В Диме проснулся профессионал. Все-таки он был археологом.

— Это похоже на край саркофага. Или склепа.

— Значит, ты тоже это заметил.

Забытая оранжерейная роза лежала на ковре из сухих сосновых иголок, а мы с Димой горячо обсуждали находку. Дима тоже попробовал ее по откапывать, но скоро понял, что ничего не добился этим. Светящееся нечто словно уходило от нас.

— Что будем делать? — спросила я Диму.

— Ты еще никому про это не говорила?

— Нет. Вот только тебе сказала.

— Знаешь, по-моему, об этом надо поставить в известность ученый совет музея. Это явно какой-то артефакт.

— А если не артефакт? Опозоримся только.

— Нет, это наверняка сенсация в оккультном мире! Вот поверь мне!

— Димка, почему ты такой бледный?

— Голова кружится все сильнее, — простонал Дима и вдруг потерял сознание.

Неужели это Нечто на него так подействовало?

Я взяла Диму на руки (если помните, став умертвием, я резко прибавила в физической силе) и отнесла подальше от свечения. Он тут же открыл глаза.

— Что это? Ты меня несёшь?

— Ч-ш-ш, успокойся. Тебе стало плохо, вот и все.

— Мне уже легче.

— Сможешь идти своими ногами?

— Смогу.

— Ну ладно.

Я отпустила Диму. Он, покачиваясь, ухватился за ствол молоденького клена.

— Тийя, это что-то нехорошее.

— Ну как в романе: герои отрыли артефакт, а он оказался таким, что лучше бы и не отрывали. Да?

— Плевать на романы. Лучше присыпь его снова, и пойдем отсюда.

Я присыпала светящееся Нечто иголками, и мы действительно ушли. Но моя душа не унималась.

А тут еще мне приснился сон…

Будто иду я по Водопьяновскому парку глухой ночью. И встречают меня сатанисты из клуба "Алистер". И говорят:

— Мы тебя в жертву принесем. Нам как раз жертва требуется.

Я, естественно, рассмеялась, потому что, во-первых, убить меня невозможно, а во-вторых, я сама кого хочешь в жертву принесу, если приспичит. Сатанисты окружили меня, и тут я вижу в их руках бутылки с водой.

— Мы не шутим, — говорят сатанисты.

— Я тоже не шучу. — И встаю в боевую стойку.

Но что значит моя боевая стойка, если меня начнут поливать водой?! Вода для меня все равно что для человека кислота.

— Пойдешь с нами, иначе зальем, — говорят сатанисты.

— Хорошо, только уберите воду, — слегка дрожа, отвечаю я.

Они крепко взяли меня за руки и повели в глубь Водопьяновского парка. Вдруг деревья расступаются, и я вижу небольшую делянку. Посреди нее стоит грубый камень, вокруг которого полыхает костер. Но я почему-то догадываюсь, что камень этот холоден как лед и никакое пламя ему не угроза.

— Это алтарь, — говорит предводитель сатанистов. — Ведите ее сюда.

Меня доводят до границы пламени. А она, эта граница, все разрастается, огонь уже лижет носки моих туфель. Но жара от него я не чувствую и понимаю, что оно такое же холодное и страшное, как и камень-алтарь.

— Ступай, — велит мне предводитель. — И ложись на алтарь.

Я хочу возмутиться, воспротивиться, но во сне это почему-то не получается. Я прохожу через пламя, оно на миг окутывает меня, словно прохладный шелк, и уже собираюсь лечь на камень, как вдруг слышу приказ:

— Стой! Тийя, не смей!

Я поворачиваюсь спиной к камню и смотрю сквозь пламя. И вижу громадного всадника на не менее громадном коне. За спиной его развевается алый плащ с подбоем белым мехом, в руке сверкает мощный меч. Этим мечом он так устрашает сатанистов, что они разбегаются, как тараканы от дихлофоса. Конь одним скачком оказывается у камня и встает на дыбы. Его передние копыта опасно нависают над моей головой. Я зажмуриваюсь, а когда разожмуриваюсь, вижу, что конь стоит ко мне боком (какая богатая у него попона!), а всадник, слегка наклонившись, протягивает мне руку:

— Едем, Тийя!

Я принимаю его руку, и меня внезапно обжигает плотское желание. Желание такое, какого я не испытывала уже неизвестно сколько лет.

— Едем, — шепчу я, дрожа, как первоклассница, застигнутая за курением в туалете.

Всадник усаживает меня боком перед собой, я прижимаюсь лицом к его груди, затянутой в кольчугу. Я слышу, как гулко бьется его сердце, и жалею, что он в ответ не может услышать моего сердцебиения. Зачем я ему. Умертвие…

Я отнимаю лицо от кольчуги и смотрю ему прямо в глаза. Я понимаю, что прекрасней глаз и лица я еще не видела. Тонкие черты, прямой гордый нос, высокие скулы, волевой подбородок с ямочкой.

— Кто ты? — шепчу я, краснея.

— Твое спасение, — просто отвечает он.

— Да, ты спас меня. Как твое имя?

— Лекант Азимандийский.

— Какое потрясающее имя! А сколько тебе лет?

Он молчит. Потом говорит нехотя:

— Это не так уж и важно, Тийя.

— Хорошо, — тут же соглашаюсь я. — А куда мы едем?

— Здесь недалеко, — шепчет он.

И мы выезжаем на ту поляну, где под раскидистой сосной я обнаружила светящийся артефакт.

Лекант слезает с коня, подхватывает меня на руки и несет к сосне. Я изнываю от желания. Мы будем заниматься любовью? Что, уже так скоро?

Он кладет меня на землю, колкую от хвойных иголок, и ложится рядом. Мы долго лежим так, покуда над верхушками деревьев не занимается рассвет.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Леканта, и вижу, что его прекрасное лицо побледнело и как-то светится. А еще — что он уходит под землю, словно ее жирное чрево всасывает его.

— Лекант! — кричу я. — Не уходи!

— Спаси меня, Тийя, — говорит он. — Засыпь землей то, что открылось, и обретешь меня. Я — твоя любовь, Тийя. Твоя единственная любовь…

И с этими его словами я просыпаюсь. Машинально тереблю пальцами коротенькое ожерелье из тигрового глаза, которое не снимаю даже на ночь. Тигровый глаз предохраняет от разложения. Это ожерелье подарила мне Юля Ветрова…

Но Лекант, Лекант!

Как я теперь забуду этот сон!

Я должна идти на работу. Сегодня у меня серьезная задача — погружать в формальдегид препарированных не редких для нашего края уродцев. У нас часто находят жаб с шестью лапками или карпов с двумя головами. Их жители и приносят в музей древней истории, желая, чтобы их дар обязательно был помещен в экспозицию.

Я как раз погружала в раствор трехголового крота, когда ко мне подошел Дима.

— Привет.

— Привет, Димыч. Извини, я сейчас закончу.

Я благополучно законсервировала крота и повернулась к Диме:

— Ты что-то хотел сказать?

— Я хотел поблагодарить тебя за прогулку и еще хотел сказать, что этот артефакт не дает мне покоя.

— Мне тоже… — Я раздумываю, рассказывать ли Димке про мое сновидение. Наконец решаю, что не стоит.

— Давай пойдем туда сегодня после работы и попробуем его откопать, — с энтузиазмом предложил Дима.

Кто-то словно сказал за меня, но моим голосом:

— Это место надо не раскапывать, а засыпать землей. И тогда гробница сама выйдет на поверхность.

— Гробница? — озадаченно переспросил Дима. — Откуда ты знаешь, что там гробница?

— Знаю, и все.

Дима с обидой:

— Все у тебя тайны…

— Димочка, не сердись. У умертвий сильно развито дальновидение.

Это ложь, но Дима проглотит.

— Я все время забываю, что ты умертвие.

— Я тоже об этом иногда забываю, но… — комично развела руками я.

— Ладно. Ну что, после работы идем в Водопьяновский?

— Сразу не получится. Я должна заскочить домой, приготовить родителям ужин. Договоримся на восемь вечера. Прихвати лопату.

— Ладно, — согласился Дима.

До чего он покладистый, просто благодать!

…Пока я работала, затем возвращалась домой, готовила ужин родителям, из моей головы не шел Лекант. Как он прекрасен! И как я хочу его! Я не просто влюбилась, я потеряла голову. И да здравствует любовь, которая позволяет нам терять головы в этом донельзя прагматичном мире!

Ирония судьбы в том, что я нашла свою любовь после того, как умерла. В той жизни места для любви не было.

Тут мне на глаза попался конверт — письмо, которое я до сих пор не удосужилась прочитать. Я протерла руки, жирные после приготовления гуляша, и вскрыла конверт.

Оттуда выпал листок бумаги, сложенный вдвое.

Я развернула его.

"Не делай этого".

Это было все. Строчка, отпечатанная на принтере. На очень хорошем, кстати, принтере. И бумага неплохая. "Снегурочка", кажется.

Что это мне, Тийе, запрещают делать?

Уж явно не гуляш готовить.

Все ясно.

Кто-то прознал, что мы с Димой (а в основном я) обнаружили светящийся артефакт. И этот "кто-то" очень не хочет, чтобы этот артефакт явился людям во всей красе.

Но я же героиня романа, верно? А героиням романа положено, презрев опасности, идти в самое пекло, причем в платье коктейльного варианта и с оружием в виде пилочки для ногтей.

А значит, я сделаю все, чтобы гробница вышла на поверхность.

Я освобожу Леканта.

Чего бы мне это ни стоило.

…Мы встретились с Димой у сосны. Он держал лопату, как и обещал. Присыпанный сосновыми иголками, угол гробницы казался больше, чем в прошлый раз. И свечение было ярче.

— Засыпай гроб! — скомандовала я Диме и сама стала носить землю на едва приметный холмик, не боясь запачкаться. В конце концов, у меня достаточно импортного талька, чтобы оттереться, если что.

Мы проработали так не меньше часа. Сумерки совсем сгустились, в небе зажглись первые звезды, а где-то вдалеке надрывно завыли бас-гитары, созывая членов клуба "Алистер" на вечернюю молитву их рогатому покровителю.

Но здесь было тихо и темно. Только из-под насыпанной земли шло свечение, которое и помогало нам не заблудиться в трех соснах.

— Тийя, по-моему, у нас ничего не получится, — успел сказать Дима.

И тут началось.

Сначала пришел ветер. Он завыл над верхушками сосен и кленов, пригибая их к земле, закрутил волчком сосновые иглы, взметая их в воздух. У Димы из рук выпала лопата, он побледнел и зашатался.

— Что с тобой? — крикнула я, стараясь перекричать ветер.

— Мне плохо, — сказал Дима и упал на колени.

Лицо его заливал пот.

Он закрыл глаза.

— Дима! — опять закричала я. — Ради всего святого, не теряй сознание!

Но Дима меня не послушался.

Что мне оставалось делать? Я подхватила его на руки и стрелой полетела прочь от странного места. Опомнилась я лишь тогда, когда пробежала добрую половину парка. Стараясь не попасться на глаза сатанистам, я добралась до ближайшей скамейки и положила на нее Диму. Аккуратно похлопала его по щекам:

— Димочка, очнись!

Димочка был ноль внимания.

Что делать?

Я достала сотовый и набрала номер "скорой". Машину я вызвала из больницы, которой заведуют гномы. Они обычно приезжают не в пример оперативнее, делают все виртуозно и, если что, везут к себе в клинику, а там разве что мертвых не поднимают. Это я в фигуральном смысле, конечно.

Правда, за свои услуги гномы ломят цены несусветные, но ради Димы я готова была расстаться с любой суммой. Благо при мне была пластиковая карточка, а на ней — недавно перечисленные аспирантские за четыре месяца. Должно было хватить.

Я не успела все это прокрутить в голове, а желтая с красным карета "скорой помощи" уже маячила у начала аллеи.

Я замахала руками:

— Сюда, сюда!

Они мгновенно подрулили к скамейке. Димка все так же был без сознания.

Из машины выскочил коренастый гном в белом халате:

— Приветствую! Что тут у нас?

— Мы гуляли с другом, — принялась объяснять я, — и он вдруг неожиданно потерял сознание.

— Понятненько. Степан, доставай каталку и капельницу!

Из нутра машины выкатился второй гном с каталкой и капельницей. Диму переложили на каталку (она оказалась коротковата), гном осторожно и мастерски ввел Диме в вену иголку от капельницы. В пластиковом пакете плескалась какая-то жидкость.

— Что вы ему вводите? — всполошилась я.

— Пока только глюкозу, успокойтесь. А для того чтобы он очнулся, дадим понюхать нашатыря. Он ведь просто человек, значит, чего-то особенного ему не требуется. Ну стало плохо…

— Я заплачу, у меня есть деньги, только вы сделайте так, чтобы он очнулся.

— Очнется, красавица, не волнуйтесь.

К Диминому симпатичному носу поднесли ватку с нашатырем. Ничего. Никакой реакции.

— А вот это уже плохо, — сказал первый гном. — Степа, давай внутривенно препарат номер четыре.

— Это что еще за препарат номер четыре? — опять всполошилась я.

— Не волнуйтесь, девушка. Присядьте пока на скамейку.

Гном Степан из непрозрачной ампулы набрал в шприц какую-то жидкость. И ничтоже сумняшеся вколол ее Диме в свободную от капельницы руку.

Прошла минута, две… На Димины бледные щеки медленно возвратился румянец. А потом он часто задышал, дернулся и открыл глаза.

— Слава небесам! — вырвалось у меня. — Ты очнулся!

— Тийя, — простонал Дима, — не ходи туда. Там плохо.

— Дима, молчи, тебе вредно волноваться.

— Вот что, девушка, — сказал мне гном Степан, — надо его в больницу. У него шоковый эпизод. Ему отлежаться надо на живой воде и транквилизаторах.

— Не надо в больницу, — вяло запротестовал Дима.

— Надо, — железно настояли мы все.

Диму погрузили в машину, Степан уселся рядом с ним.

— А вы поедете, девушка?

Я вспомнила ветер и гробницу. Недоделанную работу, которая сводила с ума. И Леканта, которым бредила.

— Я… я не могу. Скажите телефон, я позвоню в больницу и узнаю, куда его положили.

Мне сообщили номер телефона, я занесла его в память своего мобильника.

— А расплачиваться за вызов когда будете?

— Сейчас, — Я протянула кредитку.

Гном провел по карточке ладонью (раздался писк) и сказал:

— Благодарим за то, что воспользовались нашей "Службой скорой помощи". Не волнуйтесь, поставим вашего друга на ноги.

И они укатили. Я подождала, пока в темноте растает свет габаритных огней, и бросилась обратно, на поляну.

И похоже, успела вовремя!

Земля возле сосны дала трещину, и дерево наполовину погрузилось в образовавшуюся расселину. Но это было не главное. Из расселины лился яркий свет. И что-то гудело, как провода высокого напряжения.

А затем гробница вышла на поверхность и немного приподнялась в воздух. Я поняла, что она больше напоминает не гробницу, а… колыбель.

— Лекант, — прошептала я.

Я подошла к гробнице и осмотрела ее. Она светилась каким-то голубовато-зеленым светом и была вся изрезана непонятными символами. Кто-то словно толкнул меня под руку, и я коснулась пальцами трех символов, выгравированных на крышке: круг, птица, волнистая линия.

Крышка бесшумно откинулась как на шарнирах, свет усилился, и тогда я увидела его.

Скелет.

Он был очень старым, это я определила сразу. Кое-где на нем висели лохмотья истлевшей ткани. Я еще заметила что-то блестящее на зубах черепа и сверкающие, потрясающей красоты браслеты, обхватывающие почерневшие от времени кости запястий.

— Лекант, — прошептала я. — Это ты?

Но скелет, разумеется, молчал.

Что делать?

Во мне заговорил будущий ученый. Гроб с его содержимым необходимо как можно скорее отправить в музей. И уже там провести исследование, привлечь специалистов.

Хотя не станет ли специалистам-людям плохо от присутствия этого экспоната, как недавно Димке?

Вопросы, вопросы…

Я медленно закрыла тяжелую крышку. Она щелкнула, и тут же с боков выдвинулись ручки. Что ж, очень мило.

Я потянула за одну из них, и гробница медленно двинулась за мной по воздуху. Так я и шла с нею в арьергарде по самым многолюдным улицам. И что интересно, никто не обратил ни на меня, ни на гробницу внимания. Впрочем, за поздним временем зрителей на улицах было мало. Щедрый, подобно прочим провинциальным городкам, рано ложится спать (во всяком случае, человеческая часть его населения).

Наконец мы добрались до музея. Меня ощутимо потряхивало, и с ног сыпались личинки — я здорово устала. Ладно, завтра восстановлюсь.

Я отперла служебный вход своим ключом и втащила гроб внутрь. В музее никого не было, поэтому никто не спросил меня, что это я затеяла.

Почти падая от усталости, я внесла гробницу в одну из пустых кладовых и поставила прямо на пол. Сияние померкло. Теперь это был просто мрамор странного зеленоватого оттенка.

— До завтра, Лекант, — прошептала я и закрыла кладовку.

Теперь стоило поспешить домой. Родители, конечно, волнуются — думают, где это я пропала. А их меньше всего хотелось бы нервировать, они и так со мной натерпелись.

И потом, мне нужна хорошая ванна из талька. Или хотя бы сухой душ.

Я заперла музей, радуясь, что сделала потрясающее открытие. Кто он, этот Лекант Азимандийский? Как его оживить? А в том, что его можно оживить, я не сомневалась. Иначе зачем такие сны? Такие видения? Лекант обрастет плотью и восстанет. И будет живее меня! И скажет мне: "Благословенна будь, Тийя! Здравствуй, моя единственная любовь!"

Я шла по улице Красных Янычаров и размышляла сразу о миллионе предметов. Но больше всего я думала о Леканте и о Димке — как он там, в томской больнице? Надо обязательно навестить его в ближайшее время…

Темнота вдруг сгустилась вокруг меня, словно плотное одеяло, а в следующее мгновение я почувствовала, как в мою шею впиваются острейшие клыки.

От неожиданности я замерла как вкопанная.

Вампир?!

Но наши вампиры на умертвий не нападают, знают, что это глупо и непродуктивно. В нас нет настоящей крови, а лишь магическая зеленая субстанция, заменяющая ее. Наши сердца не бьются. Вампиру от умертвия нечем поживиться.

По крайней мере, местному вампиру.

Значит, этот — не местный?

Тут клыки дернулись и вышли из моей шеи. Следом я услышала звук некультурного плевка и ругань на английском:

— Чтоб ты сгорела, проклятая мертвечина!

— Я не мертвечина, а умертвие, — сказала я на английском и обрела возможность двигаться. Тьма рассеялась, да к тому же я включила ночное зрение. Передо мной, брезгливо отирая белоснежным платком рот, стоял юноша лет двадцати. Глаза у него горели красным, длинные черные волосы разметались по плечам, а красивое лицо было безумно бледным. Одет вампир (все уже поняли, что это вампир?) был в изящнейший серый костюм-тройку и вычищенные до блеска остроносые ботинки. Хорош, мерзавец! Ну почему все красивые мужчины либо имеют не ту ориентацию, либо вампиры? Впрочем, эти мысли побоку. Я спешу домой.

Но надо же что-то сказать напоследок!

Что-нибудь этакое. Едкое, как хлорка.

— Приличные вампиры всегда отличают живое от неживого, — сказала я, изящно дернув плечиком и посверкивая глазами.

Произнесла я это, разумеется, по-английски. Я уже давно поняла, что передо мной иноземец.

Он убрал платок, а потом сказал неожиданно жалобным голосом:

— Что же мне делать?

— А что?

— Я голоден и, похоже, заблудился в этом вашем ужасном городе!

— Наш город вовсе не ужасный, а очень даже гостеприимный. Для порядочных особей, разумеется. А насчет того, что вы голодны… Донорская кровь подойдет?

— Донорская кровь?

— Ну да. Замороженная. Но для вас разморозят, конечно.

— Кровь???

— Я что, плохо говорю по-английски? Кровь. Еда. Лучшая трапеза для вампира.

Он как-то болезненно посмотрел на меня своими красными глазами.

— Я молодой вампир, — сказал он. — Меня недавно инициировали, поэтому я должен питаться только живой кровью. А не… донорской.

— У нас в Щедром вампирам запрещено охотиться на людей и даже на животных. Только донорская кровь. Или медленная смерть от голода.

— Голод?! О нет! Шит! Деммит! Где ваша донорская кровь?

— Идемте, — торжествующе сказала я. — Провожу.

Полчаса я потратила на то, чтобы довести вампира до ближайшей дежурной аптеки с кровью. Его пришлось чуть ли не тащить на себе. Так вот, об аптеке. Да, у нас кровь можно приобрести не только на станциях переливания и в спецресторанах, но и почти во всех аптеках.

В аптеке обессилевший вампир сел в кресло, а я подошла к прилавку.

— Литр крови, пожалуйста. Эй, вампир, тебе какая группа нужна?

— Все равно, — пробормотал вампир.

— Любую, пожалуйста. Только чтоб посвежее, а то он из новичков, поэтому капризный.

Аптекарша понимающе кивнула, отлучилась на секунду, и вот уже передо мною на прилавке стояла коробка, похожая на упаковку из-под сока, и маленькая трубочка-соломинка.

Я расплатилась, забрала коробку, подошла к вампиру, скорчившемуся в кресле. Протянула со словами:

— Пей. Приятного аппетита!

Он так и присосался к соломинке. Даже замурлыкал от удовольствия.

До чего же он все-таки жалок! Сочетание костюма-тройки и это поведение…

Наши вампиры не такие. Наши лучше.

Он опустошил коробку в мгновение ока. Бросил тару в урну, распустил крылья.

— Сила, — пошептал он.

— Легче стало? — заботливо осведомилась я.

— Легче. Как тебя зовут?

— Тийя.

— А меня Аларих.

— Очень приятно, Аларих. Куда теперь идем? Ты, кажется, говорил, что заблудился…

— Да, я заблудился. Мы приехали недавно, остановились в гостинице… Ее держат вампиры.

— "Цепеш"?

— О да, верно. Боюсь, что сам я не найду туда дорогу.

— Я провожу. Хотя вообще-то я спешу.

— Мы можем полететь. Я вполне в силах нести тебя на своих крыльях.

— Нет уж. Лучше вызовем такси.

Я вызвала такси (снова в ход пошла моя карточка), и мы доехали до "Цепеша". Там я распрощалась с вампиром и на этом же такси отправилась домой.

Дома, естественно, родители стояли на ушах.

— Тийя, где ты была так долго?!

— Простите, — сказала я в ответ. — На меня напал вампир.

— Что???

— Да, вот так получилось, — нервно рассмеялась я. — Он не местный, приезжий, поэтому не сразу понял, что я не живой человек. Он был очень голоден…

— Надеюсь, ты не потащила его в ближайший донорский пункт, — проницательно заметил папа. — Ты ведь у нас без меры милосердная. Всех убогих спасаешь. Дома уже деваться некуда от твоего галчонка и черепашки.

Есть такое дело. После моей смерти я стала жалеть всех живых существ, которые пострадали, но в которых теплится нежный огонек жизни. Поэтому я спасла галчонка, которого сбила машина (у него были сломаны оба крыла и лапка), а потом еще принесла и черепаху, на нее спьяну наступил хозяин, и у бедняжки треснул панцирь. Эту черепаху к нам в музей приволокли, хотели заспиртовать, но я не дала. Стала лечить и вылечила. Теперь галчонок и черепаха живут (именно живут!) у нас дома. Я их обожаю и тетешкаю, а родители воспринимают их, конечно, не очень. Лишние рты и все такое… И мусорят, мол.

Но вернемся к вопросу о вампирах. Точнее, о вампире.

— Папа, ну что было делать? Я привела его в аптеку и купила ему литр крови. Ему после этого полегчало… Потом я проводила его до гостиницы "Цепеш", потому что он заблудился.

— Тийя, ну это уже ни в какие ворота… Он хоть красивый? — поинтересовалась мама.

— Очень красивый и молодой. Его недавно инициировали, он сам сказал. И имя у него красивое — Аларих. Иностранец, одно слово.

— Тийя, — занервничала мама, — надеюсь, ты в него не влюбилась? Тебе бы лучше обратить внимание на Диму…

— Я не влюбилась… Ой, хорошо, что ты сказала про Диму. Напомнила. Мне надо кое-куда позвонить.

— Куда? — Мама у меня сверх меры любопытна.

— В гномскую больницу.

— Что случилось? — разволновалась мама.

— Все сегодня началось с того, что мы гуляли с Димой в парке, и ему стало плохо. Димке, разумеется, а не парку. Я вызвала гномскую "скорую", его увезли в больницу…

— А почему ты не поехала с ним?

Пришлось выкручиваться. Говорить про гробницу родителям не хотелось. А то они подумают, что после смерти их любимая дочь еще и сошла с ума.

— Так вышло, — беззаботно пожала плечами я. — Так я звоню?

— Звони, конечно.

Я достала сотовый и набрала данный мне гномом номер.

— Алло, больница? Здравствуйте, извините за поздний звонок. К вам поступил сегодня Дмитрий Санников, человек. Можно узнать, как его самочувствие?

— Минутку.

Я услышала, как щелкают клавиши компьютера.

— Вот. Дмитрий Санников, человек, помещен в сто третью палату. На данный момент состояние стабильное. Больной в сознании, но очень слаб. Завтра можете прийти его навестить, но ненадолго.

— Спасибо!

Я выключила телефон.

— Завтра отпрошусь с работы и навещу Димку, — сказала я родителям. — А сейчас извините, я очень устала.

— Перегной будешь?

— Нет, перед сном не ем. Я быстренько разотрусь тальком, а то вся пропахла этим вампиром, и в постель.

— Ну хорошо, — сказали родители и отправились спать.

Я зашла в ванную и, раздевшись, придирчиво осмотрела себя. Все бы ничего, только на шее следы от укуса — два синячка. Ладно, если до завтра не сойдут, замажу пудрой "Совершенный тон".

Я достала початую банку с тальком и принялась ожесточенно себя растирать, стараясь как можно лучше освежить кожу. Вскоре я добилась желаемого эффекта — моя кожа порозовела, стала гладкой и шелковистой и ко всему прочему запахла ванилью. Вот бы сейчас прямо в объятия Леканта!

— Эй, не мечтай, — сказала я своему отражению. — Завтра еще придется объясняться с руководством по поводу гробницы в кладовке.

Я накинула халатик и вышла из ванной. Открыла в спальне форточку, чтоб воздух был посвежее, и плюхнулась в постель. И почти сразу провалилась в сон. Вас не удивляет, что я, мертвая, еще и сплю? Меня, например, удивляет. Но поделать с этим ничего не могу.

И снова приснился мне сон про Леканта. Мы шли по какому-то лесу, ухитряясь помещаться вдвоем на узенькой тропинке. Лекант держал меня за руку и улыбался мне. А я… я просто тонула в его сапфировых блестящих глазах.

— Милая Тийя, — сказал мне Лекант, — благодарю тебя за то, что ты меня вызволила. Теперь дело за малым. Оживи меня.

— Но как? — спросила я, дрожа от предвкушения ласк.

— Все очень просто. Налей в гробницу крови. Как можно больше, хоть до самых краев. И закрой крышку. Я оживу и приду к тебе.

— Хорошо, — влюбленно глядя на Леканта, сказала я. — Я все сделаю как надо.

И дальше мой сон превратился в форменное эротическое безумие, так что пересказывать его я вам не буду. А то вы, читатели, просто люди и нервы у вас слабые.

Человеческие.

Утром я, как всегда, встала рано. Поставила дивиди-диск с записью упражнений из серии "Танец живота". Переоделась в спортивный костюм и следом за улыбчивыми ведущими проделала комплекс, подтягивающий бедра и ягодицы. А как же! Тело у меня одно, и за ним следить надо. Особенно после того, как оно умерло.

Следом проснулись родители. Из кухни потянуло жарящимся омлетом и варящимся кофе. Папа включил канал "Вести" на полную громкость. И взялся вслед за ведущими комментировать все новости.

Я оделась и накрасилась. Не сильно, просто хотелось опробовать новую помаду, подаренную Юлей Ветровой. Она сказала, что это заговоренная помада. Губы, накрашенные ею, будут притягивать к себе взоры всех мужчин.

А мне не всех.

Мне одного.

Правда, глаза у него есть только во сне…

На работу я явилась вовремя и сразу отправилась к нашей замдиректора по науке.

— Варвара Васильевна, — спросила я ее, — можно мне сегодня уйти пораньше?

— А что случилось?

— Дима Санников в больнице. Я хотела его навестить.

— Вот это новость! И что произошло?

— Мы вчера гуляли, и ему стало плохо, — выдала я приемлемую версию Диминой болезни.

— Ну что ж, конечно, иди. А пока, если у тебя нет никакой срочной работы, просмотри рубрикатор древностей. Кажется, лаборантки опять там что-то напутали.

Проверять рубрикатор древностей священная обязанность каждого сотрудника музея. Потому что если допустить там ведение записей кое-как (а именно так подчас ведут их лаборантки, эти вездесущие крашеные крысы), музей превратится в дом хаоса. Или что-то типа того.

Я кивнула, вышла из кабинета Варвары Васильевны и направилась к себе в комнатушку. Странно, что Варвара не спросила меня про гробницу. Неужели еще не знает?

Впрочем, та кладовка почти забытая, и никто в нее почти не заглядывает. Так что вполне может получиться так: о гробнице никто из моих сотрудников не узнает, покуда я им не скажу.

Часа два я сидела перед компьютером и возилась с рубрикатором. Потом решила, что надо дать себе передышку. Встала, разминая затекшее тело, и вышла в коридор.

Там было пусто, если не считать старого чучела крокодила. Он давно был смещен с экспозиции, но выбрасывать его никто не решался — жалко. Этот крокодил даже был для нашего музея чем-то вроде негласного амулета. Во всяком случае, нам пока жилось припеваючи под его отверстой пастью с обломками зубов. Мы с крокодилом играли. Как? Да просто. Загадывали желание или писали его на бумажке и совали ему в пасть. Помнится, я написала: "Хочу встретить свою любовь". И вот!.. Почти встретила.

Я потихоньку переместилась в зону кладовых и наконец оказалась в той, где была гробница.

Здесь все выглядело по-прежнему. Гробница тускло поблескивала мрамором под светом ничем не прикрытой стоваттной лампочки. Я хотела было открыть ее, но потом чего-то испугалась.

Что войдут…

И обнаружат.

А этого никак не должно быть!

И это внушил мне Лекант.

Я постояла, прислушиваясь. Было тихо. Возле кладовок никто не проходил. Может, пронесет?

В конце концов я покинула кладовку, предварительно прикрыв гробницу старыми упаковочными пленками и погасив свет. Все образуется. Мне почему-то кажется, что гробницу никто так и не заметит.

Я вернулась к рубрикатору, проработала еще часа три, а потом собралась в больницу к Диме.

До гномской больницы надо было ехать на троллейбусе пять остановок, а потом еще порядочно пилить пешком.

В этом троллейбусе кондуктором работала умертвие по имени Ванесса. Я с нею раньше дружила, а потом мы разошлись. Я недолюбливала ее — Ванесса всегда была слишком язвительна и любопытна.

— Куда это ты направляешься посреди рабочего дня? — подозрительно блеснула вертикальными зрачками она, отрывая мне билет.

— По делам музея, — не покраснев, соврала я. — В районе гномской больницы какой-то странный минерал обнаружили. Позвонили нам в музей, прислать сотрудника попросили.

— Представились?

Хм.

— Звонок анонимный, — продолжала запутываться в паутине лжи я.

— Тогда это липа, — со знанием дела сказала Ванесса. — Или террористы.

— Откуда быть террористам в нашем Щедром?

— Террористы, они везде, — мрачно ухмыльнулась кондукторша.

— По-моему, ты слишком подозрительная, Ванесса. Кстати, ты не пробовала новый крем от личинок? Называется "Белая роза". Говорят, помогает.

— Нет, я пользуюсь проверенным методом, — оскалилась Ванесса. — Деготь.

— То-то у тебя на плечах личинок что перхоти. Тьфу, смотреть противно. Да еще пребывать в таком виде перед людьми!

Троллейбус подъехал к последней остановке.

— Пока, Ванесса, — сказала я и поспешила прочь.

Я шла по дороге к гномской больнице и понимала, что сглупила. В чем? Да в том, что не купила Димуле никаких гостинцев, обычно полагающихся больному. Вот что значит мышление мертвеца! Сама если удобрениями питаешься да магией, то считаешь, что бананы с апельсинами не так уж и важны. Вот дура-то!

Хотя, будь при мне сумка с бананами, Ванесса вся бы изошла на любопытство.

Да черт с нею, с Ванессой! Можно подумать о ком-нибудь приятном.

Например, о Леканте.

Как он прекрасен в моих видениях!

Как я жду минуты свидания наяву!

Эти глаза… Они манили, обещали, звали. Они предвкушали и испытывали на прочность. Кстати, в мертвом состоянии я еще ни с кем не занималась… ну вы сами понимаете чем.

А если у нас с Лекантом это будет?

В чем я не сомневаюсь.

Не развалюсь ли я на пылинки и на атомы, сгорая от великой страсти? Впрочем, все равно. Я готова даже распасться на атомы, лишь бы Лекант существовал и был рядом.

Его сильные руки обнимут меня, как во сне, длинные, тонкие пальцы прикоснутся к моему лицу…

Я остановилась, переводя дух.

Что-то слишком уж размечталась!

Слава небесам, вот и больница.

Я пошла к входу, почему-то чувствуя себя виноватой перед Димой. И вовсе не в том, что втянула его в сомнительные авантюры. А за такие вот разухабистые мысли.

Я вошла в холл больницы. Здесь было пусто, если не считать скучающую гномиху за регистрационной стойкой.

— Здравствуйте, — подошла я к ней. — Я хотела бы навестить больного.

— Какая палата? — оживилась гномиха.

— Кажется, сто третья.

— Кажется или точно? — Гномиха уже смотрела не на меня, а на дисплей компьютера, стоявшего перед ней.

— Точно.

— Тогда возьмите халат и бахилы и идите на второй этаж. Направо первая дверь.

— Благодарю вас.

Я сняла с вешалки халат, получила в автомате коробочку с бахилами и должным образом экипировалась.

Сжимая в руках свою крошечную сумочку, я поднялась на второй этаж. Подошла к двери палаты и вдруг оробела. А что, если Димка после всего случившегося просто обидится на меня и не захочет меня видеть? Такое вполне может быть.

Я пристально оглядела себя в маленькое зеркальце на предмет личинок. Странно. Еще ни одной за весь день не выползло. Что не может не радовать.

Я деликатно постучалась и приоткрыла дверь.

— Кто там? Входите! — раздался слабый знакомый голос.

Я открыла дверь и вошла. В палате Димка был один, как король. Впрочем, гномская больница и обещает своим пациентам королевские условия. Правда, платить за них приходится… Интересно, сколько после всего этого у меня на кредитке останется денег?

Димка сидел в пижаме на постели и разгадывал сканворд. Завидев меня, он улыбнулся, отложил в сторону сканворд и встал.

— Тийя! — воскликнул он, — Как здорово, что ты пришла!

— Ты мне рад? — непроизвольно вырвалось у меня.

— Конечно, рад! — Дима взял мою безвольную руку и пожал. — Ты не представляешь, как скучно в этой больнице!

— Ох, Дима, короткая же у тебя память!

— В смысле?

— В смысле это же я, и никто другой, потащила тебя в такое место, где тебе стало плохо. Это из-за меня и моих амбиций ты попал в больницу. Прости меня, если сможешь.

— Тийя, ты не виновата! Я и сам заинтересовался этой гробницей. Кстати, какова ее судьба?

— Ой, Димка, я такого натворила! Если узнают в музее, выговором мне не отделаться.

— Так что?

— Я принесла гробницу в музей и спрятала в кладовке.

— Принесла? Гробницу?! Из камня?!!

— Дима, ты забываешь, что я обладаю большой физической силой. К тому же гробница почти плыла за мной по воздуху.

— Ладно, я взгляну на нее, когда выпишусь из больницы.

— А вдруг тебе опять станет плохо? Нет, я тебя не пущу. И вообще, как твое самочувствие? Что говорят врачи?

— Говорят, что мне лежать надо неделю, — сердито бросил Дима.

— Сколько надо, столько и лежи. Значит, положение не из легких. Чем тебя лечат?

— Живой водой номер семнадцать и диазепамом. И пирацетам в вену. А я не люблю пирацетам. У меня от него голова болит.

— Терпи, милый. И вообще, что это ты стоишь? Ну-ка марш в постель!

— Не хочу. Я вполне транспортабелен. Давай в кресла сядем. Есть разговор.

— Что ж, давай.

Мы сели в глубокие, обитые флисом кресла. Димка как-то пытливо смотрел на меня своими серыми глазами.

— Что такое? — немного занервничала я.

— Тийя, — негромко заговорил Дима, — скажи честно, ты с кем-нибудь встречаешься?

— То есть?

— Ну как с мужчиной. С возлюбленным, с парнем, черт побери!

— Что ты так разволновался? Тебе вредно. Нет, ни с кем я не встречаюсь. Ты мой единственный друг-парень.

— Друг… — протянул Дима.

— Да, друг. А вообще, я не понимаю, к чему ты ведешь.

Дима покраснел и закашлялся.

— Ты подавился слюной? — заботливо спросила я. — Тебя по спинке похлопать?

— Н-нет, не надо, все нормально, — вымолвил Дима и как-то странно посмотрел на меня. — Тийя…

— Что?

— Значит, ты одинока?

— Ну в этом смысле да.

— Тийя, я… Я не могу так больше. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, вот что! — все еще краснея, выпалил Дима.

Воцарилось молчание. Я переваривала полученную информацию и круглыми глазами смотрела на Диму. Замуж? Я?!

Наконец я поняла, что дальше паузу держать невозможно. Я же не Джулия Ламберт!

— Дима, ты серьезно? — стараясь не улыбаться, выдавила я.

— Серьезней некуда, — мрачно сказал Дима. — Просто ты ничего не замечаешь, а я давно…

— Дима, не надо. Ты делаешь больно и себе, и мне.

— То есть? Это значит, что ты меня не любишь?

— Дим, я люблю тебя. Ну как друга. Как всех людей…

— Как всех — не надо. Значит, ты мне отказываешь?

— Конечно. Дима, брак между человеком и умертвием невозможен.

— Почему?

— Ну, во-первых, хотя бы потому, что у женщины-умертвия никогда не будет детей.

— Я об этом не подумал… Но можно ведь взять приемных! Вон вампиры так и делают.

— То вампиры. Это их традиция. Никто на них за это косо не смотрит. А меня все будут осуждать за то, что я загубила жизнь такому классному парню.

— Чушь.

— Не чушь. Тем более что я не знаю, каково это…

— Что?

— Ну секс. Умертвия с человеком. Может, от меня что-нибудь отваливаться начнет в процессе.

— А ты что, еще ни с кем?..

— А когда мне? Я то работаю, то дома помогаю, то диссертацию пишу!

— Прости, я забыл, что ты ко всему прочему еще и пишешь диссертацию.

— Да даже не в ней дело… Дима, я… Я не человек.

— Неправда!

— Правда. Я не смогу сделать тебя счастливым. И давай просто… просто останемся друзьями, как будто этого разговора и не было.

— Ну нет.

— Ты хочешь сказать, что я тебе больше не друг? — с комом в горле спросила я.

— Не друг, — подтвердил Дима. — Если не… невеста.

— Прости, Дима. Не надо вражды.

— Вражды и не будет, — холодно пообещал Дима. — Только в больницу ко мне больше не приходи.

— Хорошо, не буду. — Если бы я могла, то заплакала бы. Но мертвые не плачут.

— И вообще…

— И вообще мне уволиться из музея.

— Нет, что ты! — Холод на миг пропал из Диминых глаз. — Я же не сволочь, чтоб ломать тебе карьеру.

— Я этого не имела в виду. Дима, Дима! Ну зачем я тебе?

— Я люблю тебя. И всегда буду любить.

Мне стало нехорошо от таких слов.

— Дима, не смей! Любить надо человека!

— Это ты не смей мне указывать, кого надо и кого не надо любить…

В общем, расстались мы не мирно. Я вышла из больницы, еле ступая. Мне казалось, что тяжесть всех преступлений мира легла на мои плечи.

И давит, давит!

— Что я наделала! — шептала я. — Как я могла такое допустить! Бедный Дима!

Он же слабый, как все люди, будет страдать, мучиться…

И из-за кого!

Из-за какой-то меня! Из-за трупа ходячего!

От ненависти к себе у меня прибавилось сил, и я пошла от больницы окольными путями, чтобы попасть на Желтый мыс. Я любила это место. Там я всегда успокаивалась, приходила в себя, и если что-то не ладилось…

В общем, вы меня понимаете.

Основательно пропылившись (где теперь розовость и шелковистость моей кожи?), я пришла на Желтый мыс. Села на большой плоский гранитный валун, напоминающий по форме усеченный конус. Обхватила колени руками и задумалась.

А может, не так уж я и виновата?

Ну влюбился в меня Димка, понятно. Но ведь в России ежедневно влюбляются тысячи парней в тысячу девушек. И бывает, эти девушки им отказывают. Так что ж теперь, им за неуступчивость накладывать на себя руки?

Это было бы какое-то массовое девичье смертоубийство!

И далеко не факт, что для этих девушек нашлись бы реаниматоры.

Настроение стало немного получше. Может, хватит брать на себя общемировую вину?

И только я так подумала, как на Желтом мысу материализовались двое.

Сначала я их не узнала. Подумала, просто маги — поколдовать телепортировались. А потом…

Это были они.

Сущности, присутствовавшие при моей смерти.

Кажется, их зовут Алаэль и Имхореп.

От внезапно накатившего ужаса я вскочила. Нечаянно заехала ногой по валуну, и тот аккуратно распался на две части. Ну вот, теперь еще и природе вред наношу. Этот валун тут лежал себе и лежал…

Но было не до этого.

Они стояли и молча смотрели на меня.

— Зачем вы пришли? — хрипло выдавила я, — Забрать меня? Забирайте. И без того тошно.

Они молчали.

— Я не виновата в том, что Димка в меня влюбился! Я бы все что угодно отдала, лишь бы этого не было!

Молчание в ответ. Ледяное, ровное, спокойное. И два взгляда: один обжигающий, другой — холодящий кожу. Мне бы устрашиться — как я смею таким тоном с самими ангелами разговаривать?! Но меня несло. И я высказала им все, что думала по поводу своего существования, по поводу Димы, по поводу их самих и даже по поводу вампиров. Я говорила, говорила, говорила, а потом вдруг увидела, что их нет.

Они исчезли. Так и не сказав мне ни слова.

Что это было? Демонстрация силы? Мол, мементо мори! Помни о смерти.

А я и так помню. Очень даже хорошо.

Только смерть не грозит тому, кто уже и так умер.

Ладно, хватит об этом.

— Приди в себя, — сказала я хриплым голосом. — Тебе пока ничто не угрожает. Никто не собирается тебя забирать ни в рай, ни в преисподнюю. Потому что ты недостойна ни того, ни другого. Мыкайся вот теперь на Земле.

И после этих слов стало мне хорошо и легко. И с Димычем, подумала я, мы еще помиримся. Не все еще потеряно.

Я рассеянно погладила ладонью две половинки валуна. Извини, дружок. Похоже, ты больше всех пострадал в этой истории.

И тут я услышала:

— И из-за этого меня лишили отдыха в моем гробу?

Ох, опять кого-то несет нелегкая!

Надеюсь, не по мою душу.

Я осторожно присела на обломок валуна. Уйти незаметно уже не получалось: по единственной торной тропинке на Желтый мыс кто-то поднимался, оживленно беседуя.

Они подошли поближе, и я узнала Юлю Ветрову. А рядом с ней была красавица каких мало и… Кто бы вы думали?

Аларих!

Мне стало любопытно, что связывает всю тройку.

Они взобрались на мыс и конечно же увидели меня.

— Вот это да! — весело зашумела Юля. — Какие люди — и без охраны! Тийя, сто лет не виделись!

Я встала и подошла к ним. Юля обняла меня.

— Прекрасно выглядишь, — шепнула она мне при этом.

Да уж, прекрасно…

— Знакомьтесь, это Тийя, моя близкая подруга, — сказала Юля. — И ты, Тийя, знакомься: это моя сестра Эстрелья и ее бойфренд Аларих. Они приехали ко мне в гости очень издалека!

— Приятно познакомиться, — прощебетала Эстрелья, и я поняла, что это она только что жаловалась на то, что ей не дают спокойно поспать в гробу. — А ты симпатичная. Где такую блузочку купила?

— Я сама сшила, — зарделась я. Похвалы моему портновскому ремеслу были мне всегда приятны.

— Аларих, почему ты так смотришь на Тийю? — удивилась Юля.

— Потому что мы с Тийей уже знакомы, — по-английски выдавил сквозь клыки Аларих.

— Да, знакомы, — подтвердила и я.

— И как же вы познакомились? — чуть ревниво спросила Эстрелья.

Да что ей ревновать-то! Я ей в подметки не гожусь! Такая красотища! Глаза — во! Грудь — во! Губы — во! И причесочка, и прикид — все модели высшего пилотажа. Даже странно, что Эстрелья заметила мою скромную блузку.

Эх, не была бы я умертвием — обязательно попросилась бы в вампирши!

Чтоб тоже быть вот такой же — сногсшибательной!!!

Пока я искренне восхищалась красотой Юлиной сестры (и откуда у Юльки сестра-вампирша?), Аларих выдал девушкам свою версию встречи со мной. В его трактовке не было нападения на меня, а только моя помощь по части аптеки и такси до "Цепеша". Ну и ладно. Не хочет Аларих правду говорить, и не надо.

— Здорово, что вы познакомились, — искренне восхитилась Юлька. — Ну что, вот это и есть наш Желтый мыс, древнее место, полное магической силы. Чувствуете?

Парочка вампиров вежливо покивала. Крылья над их головами качались в такт. Я поняла, что с их помощью вампиры прикрываются от солнца. Но это так, для блезиру. На самом деле сейчас очень немногие вампиры боятся солнца. Они разработали специальные иммунные препараты, вводят их себе, и солнце им уже не грозит.

Они еще о чем-то болтали, я не прислушивалась, а потом Эстрелья капризно сказала:

— Я голодна! Эта ваша донорская кровь совершенно не утоляет голода! И к тому же мой организм ее отторгает!

— А… — начала было Юля и словно наткнулась на невидимую преграду, — Хорошо, Эстрелья. Я сейчас же покормлю тебя.

У Эстрельи блеснули красным глаза. А Аларих с шумом втянул в себя воздух.

Юля сняла часы с левого запястья и протянула запястье к губам Эстрельи:

— Пей, сестренка!

— Спасибо, сестренка, — благодарно улыбнулась красавица и, обнажив клыки, припала к пульсирующей на запястье жилке.

Меня замутило. Только этого еще не хватало!

А Юля ничего, стояла и улыбалась.

— Тийя, — сказала она мне, — ты не волнуйся, Эстрелья никогда до конца меня не выпивает. А потом резервы моего организма быстро восполняют недостаток крови. Я же ведьма. Тоже не совсем человек. И потому у меня все по-другому.

— Я не волнуюсь, — тихо сказала я. — Хотя нет, черт, конечно же волнуюсь! Просто при мне такого никогда… Юля, а тебе больно?

— Нет, только щекотно немного.

— Все, — сказала Эстрелья. — Я напилась. Сыта. Мерси, Юленька.

— Не за что. А теперь махнем-ка все в универсальный ресторан! Аларих, по-моему, тоже голоден, а значит, ему нужна кровь. У тебя, Тийя, видок бледный, подкормись-ка силикатными удобрениями. Да и я от бокала коньяку и хорошо прожаренного стейка не отказалась бы.

— У меня есть деньги, — торопливо сказала я. — Плачу за всех!

— Ни к чему такие жертвы, Тиечка, — звонко рассмеялась Эстрелья. — Мы с Аларихом привезли кучу валюты и совершенно не представляем, на что ее тратить в вашем Щедром. Матрешек и валенки покупать?

— Ну почему обязательно матрешек…

— Не спорь, Тиечка. Платим мы с Аларихом. Юльчик, ваш ресторан принимает валюту?

— Еще как!

— А цыгане у вас в ресторане есть?

— Закажем!

— Вот и отлично! Я еще давно хотела услышать хор цыган. Я от записей Сличенко без ума! Аларих, не стой столбом!

— Что? — спросил он по-английски.

— Переходи на русский! — капризно топнула ножкой Эстрелья. — Хватит выпендриваться! Ты прекрасно знаешь язык Толстого и Тургенева! Ты же мне сам "Отцов и детей" в подлиннике читал!

— Ладно, ладно, не шуми только, Эстрелита, сердце мое, — на хорошем литературном русском заговорил укрощенный Аларих. — Идемте в ресторан, да куда угодно, лишь бы уйти с этого мыса.

— А что? Фоновая магия допекает? — задорно спросила Юля.

— Допекает, — покорно кивнул Аларих.

И мы отправились в ресторан.

Вообще ресторанов у нас в городе не очень много. Зачем, когда щедровские жены готовят лучше всех кулинарных шоу? Даже я, умертвие, готовить умею так, что никакой поваренной книге за мной не угнаться.

Но этот ресторан, который, кстати, назывался "Надежда", пользовался спросом. Видите ли, в нем подавали всё. Не только для людей, но и для оборотней, для вампиров, для гномов, для умертвий и даже для привидений там имелось специальное меню, включающее продукты, содержащие первосортную эктоплазму. Цены, правда, были солидные, но один раз-то можно позволить себе сходить в ресторан!

Мы вошли в громадный, с панелями из вишневого дерева зал. Вишневое дерево было выбрано неслучайно. Оно задерживает магию, рассеивает ее, и поэтому в ресторане никогда не возникает опасности пьяной стычки между каким-нибудь колдуном и ведьмой. Или вампиром. Ведь вампиры у нас в Щедром тоже не совсем обычные — владеют волшбой лучше многих.

И потому они бывают опасны.

Но сейчас не об этом. Сейчас мы намеревались душевно повеселиться и потешить чрево. Я даже ощутила нечто вроде голода. Пожалуй, мне пошла бы на пользу хорошая порция гипосульфита. От него всегда такой завораживающий блеск в глазах появляется!

Метрдотель узнал Юлю и, естественно, залебезил. Юля — это знаменитость нашего Щедрого. Таких ведьм, как она, раз-два и обчелся. Опять я отвлеклась. Извините.

Мы сели за столик, покрытый кипенно-белой скатертью. Я снова про себя с удивлением отметила, что из меня не выползло ни одной личинки. Приятно. Чувствуешь себя совсем как человек!

— Что будете заказывать, дамы и… э-э… господин?

— Погодите, дайте подумать минутку, — улыбнулась Юля. — Пожалуй, так. Моим гостям-вампирам — бифштекс с кровью и бордо шестнадцатилетней выдержки. Я знаю, у вас есть такое, сама на прошлой неделе пробовала, спасибо вашему сомелье. Тийя, тебе…

— Гипосульфит, — быстро сказала я. — И немного кремниевого порошка.

— Отлично, — кивнул метрдотель. — Гипосульфит и кремниевый порошок. К нам как раз завезли свежайший. А вы что будете, госпожа?

— Парфэ из тигровых креветок, салат по-балтийски, а вино… Пусть будет пино нуар восемьдесят второго года.

— Замечательно. Благодарю вас за то, что посетили наш ресторан.

Юля в ответ только очаровательно улыбнулась.

— А где же цыганский хор? — оглядывалась Эстрелья.

— Эсси, погоди. Цыгане у нас так рано не появляются. Вот посидим, выпьем…

— А, ну хорошо.

Принесли заказ. Аларих кровожадно уставился на бифштекс.

— Прелесть какая, — сказал он. — Наконец-то вижу что-то приличное из пищи.

И он вознамерился было приняться за бифштекс, как его одернула Эстрелья:

— Аларих! А молитву?

Святители! Вампиры — молятся?!

— Да, действительно, — рассеянно кивнул Аларих, пожирая взглядом бифштекс. — Молитву…

Они с Эстрельей молитвенно сложили ладошки и проговорили хором:

— О, Бессмертный Вампир, благослови дела, помыслы и трапезы наши и не введи нас в Совет Нечестивых. Аминь.

После чего Аларих с жадностью, почавкивая, набросился на бифштекс, запивая его бордо, а Эстрелья деликатно начала кушать, отрезая от своего маленькие кусочки.

— Слушай, — обратилась я к Юле, — что это была за молитва? Кто такой Бессмертный Вампир? Что это за Совет Нечестивых?

— Бессмертный Вампир — это наш с Эсси дедушка, — небрежно сказала Юля. — Он глава Совета Нечестивых, а Совет Нечестивых — это орган управления вампиров. Ешь давай. У этих вампиров все так запутанно.

Юля принялась за парфэ, а я занялась своим гипосульфитом и кремниевым порошком. Кстати, они действительно оказались свежими. Метрдотель не солгал.

К слову, вы, наверное, удивляетесь тому, что входит в мое меню. Перегной там, мочевина, гипосульфит тот же… Не удивляйтесь. Все умертвия так питаются. Магия дает нам возможность существования, а неорганика — поддерживать тело в нормальном состоянии. Чтоб не распалось.

Я проглотила парочку самых привлекательных кристаллов гипосульфита и тут увидела, как на небольшую ресторанную эстраду вышел конферансье. Он тоже был умертвием, но выглядел… живые позавидуют. Такого блеска и лоска я давно не встречала. Честное слово, приятно за свой вид!

— Приветствую вас, дамы и господа! — жизнерадостным баритоном продудел конферансье в микрофон. — Мы рады, что вы снова отдали предпочтение нашему ресторану и, надеюсь, приятно проводите в нем время. А для того чтобы это время проходило еще приятней, мы подготовили для вас эксклюзивную концертную программу!

За столиками воодушевленно зааплодировали. Мы присоединились к аплодисментам, только Аларих, не обращая ни на что внимания, пер и пер на бифштекс, как танк на силосную кучу. Извините за сравнение. Ну вот не нравится мне, как вел себя Аларих! Разве таким должен быть настоящий вампир?! Вампир — это элегантность, изящество, шарм, наконец! А тут? Ну какой шарм может быть в чавканье?!

Между тем конферансье представил первый номер концертной программы. Первым номером оказалась худенькая высокая вампирша, затянутая в бархатное платье со стразами. Ее декольтированные плечи украшало боа из птичьих перьев. Подведенные глаза приятно отблескивали красным. Словом, красоточка.

Красоточка нежно обхватила наманикюренными пальчиками микрофон и запела влекущим голосом:

Ой, цветет калина в поле у ручья.

Старого вампира полюбила я…

Песня оказалась душещипательной, как и ее известнейший прототип. Некоторые из посетителей расчувствовались и вытирали глаза платочками. А кое-кто даже послал певице букеты — благо между рядами ходила цветочница с большой корзиной роз, пармских фиалок и ненюфаров.

Вампиршу, страдавшую от неразделенной любви, сменил на сцене простенький маг, развлекший всех нехитрыми фокусами с плазмоидами и шелковыми платками. Я, правда, так и не поняла, как ему удавалось плазмоиды превратить в голубей. Одно слово — магия!

Юля пила пино нуар, а вампиры заказали по второй порции бифштекса с кровью. Я же смаковала кремниевый порошок и была довольна всем на свете…

И тут я вспомнила про Димку, и меня будто в грудь бревном ударили! Я, значит, тут сижу, наслаждаюсь кремниевым порошком, жуирую жизнью, а он лежит в больнице, одинокий, несчастный, попавший туда по моей вине!

Мне стало так нехорошо, что я отодвинула тарелку с недоеденным кремнием. Это не укрылось от проницательного взгляда Юли.

— Что с тобой? — немедленно спросила она. — Кремний попался неудобоваримый?

— Нет… — нехотя протянула я.

— Тогда что?

Я посмотрела на парочку вампиров. Они увлеклись концертной программой и на нас с Юлей не обращали никакого внимания. Это и к лучшему. Чем меньше народу будет знать о моей проблеме…

— Юля, что делать, если в тебя влюбились?

— А в тебя влюбились?

— Похоже, что да.

— Поздравляю. Выхода два: или ответь взаимностью, или пошли далеко и надолго. Хотя первый выход предпочтительнее. Ну что ты на меня так смотришь своими прекрасными вертикальными зрачками? Излагай подробности.

— Понимаешь, Юля, мы с ним работаем вместе. Его зовут Дима Санников.

— Музейный мальчик? Ну-ну.

— А тут так получилось… В общем, я считала и считаю его только другом. И пошли мы с ним в парк погулять. И ему плохо стало.

— Отчего?

— Не знаю.

— Что-то ты темнишь, подруга. Ну ладно, излагай свою версию дальше. А я послушаю.

— В общем, совсем ему плохо — сознание потерял и все такое…

— Ясно. Довела мальчика до эротического перенапряжения. Как в "Сибирском цирюльнике".

— Юля, ну как я могу рассказывать, если ты все время меня перебиваешь!

— Молчу-молчу. Говори.

— Я вызвала "скорую", и его увезли в больницу. Потом поставили диагноз — шоковый эпизод.

— Ого! Молчу.

— А когда я его через некоторое время навестить пришла, он…

— Набросился на тебя и попытался сорвать трусики? От шока…

— Юля!

— Молчу.

— Он попросил меня выйти за него замуж!

Юля долго молчала. Целую минуту или около того. Потом осторожненько поинтересовалась:

— И ты?

Я пожала плечами:

— Отказалась, конечно.

— Тебе предложили замужество и ты отказалась?

— Да.

— Не верю своим ушам. Ну какая нормальная девушка откажется от замужества!

— Юля, я не нормальная девушка. Я умертвие. Я не смогу стать хорошей женой, не смогу родить детей, и вообще неизвестно, какова я буду в постели.

— А у тебя что, после восставления еще ни с кем?

— Ни с кем.

— Музейная девочка! Ты скоро покроешься пылью столетий, как ваши экспонаты, если не найдешь себе любовника. Вот уж поверь. На что я свободомыслящая ведьма, а и то без своего Ромула скучаю, если он куда отлучается. Кто еще так погладит мой хвостик, как он? Значит, ты отказала Диме.

— Отказала.

— Зря.

— Юля, я не могу. И потом, я не люблю его как мужчину.

— Да кого ж сейчас из них, паршивцев, можно любить как мужчину?! Смешно даже. Тиечка, они выродились настолько, что мужчинами их называешь только потому, что у них одна хромосома дополнительная между ног болтается! Разве это мужчины? Слабые, закомплексованные, обидчивые, нервные, самодостаточные! Где руки, как сталь, где плечи, раздвижные, как гармошка у автобуса? Где немногословность, умение пить не пьянея и носить любимую женщину на руках так, что у нее экстаз от одного только мужского дыхания начинается?! Эх, Тиечка! Мужчины по выродились…

— Это банально.

— Но факт. Дай-ка я винца глотну. Вот мой Ромул. Он неплохой, но…

— Я думала, у вас все серьезно.

— Серьезно, конечно. Во всяком случае, если я и соберусь когда-нибудь рожать, то только от него. Он сможет обеспечить всем моего ребенка и меня. А взять их всех вместе — могут ли они? Ничего они не могут.

— Ты преувеличиваешь. Ну хорошо. Если мужчины такие, как ты говоришь, убогие, то почему ты считаешь, что я зря отказала Диме?

— Ты очень одинока, Тиечка. Мы, друзья, — это еще не все в жизни. А Дима бы тебя грел.

— Ну не люблю я его!

— Что ты раскричалась? Успокойся, а то на тебя смотреть будут. Тиечка, меньше всего я хотела тебя обидеть. Только позволь мне предположить одну вещь.

— Предполагай.

— Ты теперь себя чувствуешь виноватой перед всем мужским полом, потому что отказала Диме.

Я нервно согнула десертную ложку:

— Ну… да.

— Верни ложку в исходное положение. Замечательно. А теперь я скажу тебе, что это глупость.

— Что? То, что я согнула ложку?

— Нет, не это, а то, что ты заразилась чувством общемировой вины. Запомни, Тиечка, женщина никогда не должна чувствовать себя виноватой!

— Почему?

— Да потому что женщина и так обделена от природы. У нас на двести граммов меньше мозга, чем у мужиков, опять же, хромосомы одной не хватает… А если мы еще будем виноватиться, да еще перед ними, злодеями, так вообще жизни никакой не будет. Почему у тебя ресницы не накрашены?

— Ну… Я забыла.

— А вот и нет. Ты не забыла, ты просто решила, что раз ты так плохо поступила с несчастным Димой, то тебе надо поставить на себе крест. А это не так.

— Ох…

— Ты очень красивая девушка, Тийя, и у тебя есть одно неоспоримое достоинство. Даже два.

— Каких?

— Забыла? Ты никогда не постареешь, и ты бессмертна. По-моему, неплохая подборочка. Даже мы, ведьмы, покрываемся морщинами и когда-нибудь покроемся и крышкой гробовой. А ты… Да тут масса возможностей! Крути романы, кружи мужикам головы, тем более они сами этого хотят.

— Чего?

— Чтоб им кружили головы. А то им лишние двести граммов мозга на череп давят и доводят до гипертензии. О, кстати! Посмотри-ка на столик, что стоит слева от нас. Только аккуратно.

— Смотрю. Ну и что?

— Тот мужичок с лысинкой, "сильно за тридцать", по-моему, на тебя запал. Просто глаз не сводит. Хочешь его?

— Ни в коем случае! Не хочу!

— Ну как знаешь. А то я могла бы вас свести.

— Это как?

— Раз ты отказалась, я не буду тебе раскрывать своих профессиональных секретов. Скажу только, что сводничество у меня в крови. И чем старше я становлюсь, тем больше ощущаю себя сводней, прости господи. Ладно. Закажу-ка я себе еще салатику и перно.

— А не много ты пьешь?

— Не занудствуй. Официант!

Юля заказала салат из морепродуктов и бутылку перно. Вообще-то она уже была хороша от пино нуар, но я не смела спорить. В конце концов, Юля взрослая ведьма и сама знает, когда и как ей напиваться.

Меж тем вампиры покончили со своими бифштексами и теперь сидели довольные, потягивали из хрустальных бокалов бордо.

— Кстати, Юля, — сказала я глядя на красавицу Эстрелью. — Ты никогда не говорила, что у тебя есть сестра-вампир.

— И тем не менее. Эсси — моя родная сестренка. Хочешь, расскажу, как мы обрели друг друга?

— Конечно!

— О, это такая история.

И Юля рассказала.

В бытность свою Госпожой Всех Ведьм она столкнулась с тем, что кто-то выкрал из Дворца Ведьмовского Ремесла мощи покровительницы всех ведьм святой Вальпурги. Юля долго искала святотатца. А потом оказалось, что это сделали вампиры — для того, чтобы обменять мощи на жизнь Юли. Им нужна была Юлина кровь — кормить Эстрелью. Ведь никакой другой крови организм прелестной вампирши не мог принять. Так Юля и Эсси познакомились. Юлю, конечно, вампиры не убили, она просто сдает периодически свою кровь для сестры, пересылает ее в вакуумных упаковках. Эсси довольствуется немногим. Изредка она приезжает в гости к Юле в Щедрый, потому что ей скучно со стариками-вампирами и даже с дедом.

— Да, ужасно скучно и противно, — подтвердила Эстрелья. — Поэтому я и инициировала Алариха.

— И я тебе очень за это благодарен, милая. — Аларих оторвался от бокала и галантно облобызал Эстрелье мраморно-белую ручку. — Моя человеческая жизнь была слишком неинтересна.

— На самом деле я спасла Алариха от банды нехороших парней, с которой он по своей наивности связался, — улыбнулась, блеснув острыми зубками, Эстрелья. — Рассказать, как это было?

— Не стоит, — помялся Аларих. — Давай лучше потанцуем.

И действительно, на эстраде образовался неплохой квартет, и наигрывали они что-то из Поля Мориа, так что влюбленной парочке потанцевать было самое то.

Аларих встал, протянул Эстрелье руку, та поднялась, грациозная как пантера. На меня повеяло ароматом ее туалетной воды от Живанши. И они пошли танцевать.

Получалось у них здорово. Хотя говорят, что прирожденные танцоры — это инкубы и суккубы, у вампиров тоже неплохо выходило.

— Знаешь что, — нетрезво сказала мне Юля, посверкивая глазами и макая кончик хвоста в салат, — по-моему, он ее не любит.

— Кто кого? — рассеянно переспросила я, наблюдая за танцующей парой. Мысли мои были далеко, в музейной кладовой, возле мраморного гроба, в котором лежал возлюбленный скелет. — Ты вообще о чем?

— О ком, — поправила Юля. — Я о Алике и Эсси. Аларих ни капельки Эсси не любит.

— С чего ты взяла? На мой взгляд, они прекрасная пара. И смотрит он на нее с нежностью. На меня бы так кто смотрел.

— А Дима?

— Дима не смотрел с нежностью. Он смотрел как кролик на удава.

Юля рассмеялась и облизала кончик хвоста.

— Обожаю вести себя неприлично, — при этом сказала она. — Так вот, дорогая моя Тиечка, я четко вижу, кто кого любит, а кто — нет. И Аларих этот к моей сестре пылает страстью не больше, чем ковер к потолку.

— Может быть, ты ошибаешься?

— Нет! И моя задача состоит в том, чтобы открыть сестре глаза на Алариха. Мне кажется, он просто ею пользуется.

— Но ведь это она инициировала его. Причем для себя. Это она им пользуется, а не наоборот.

— Эх, Тиечка, ничего ты не понимаешь. Эсси влюбилась в него до смерти, еще когда он был человеком. А человеком он был… так себе. Знаешь, что ему грозило?

— Что?

— Пуля в голову при любом раскладе. Он взял у нехороших ребят много денег на развитие своего бизнеса и прогорел. А когда нехорошие ребята потребовали у него назад свои деньги, он быстренько нашел Эсси. И стал вампиром.

— А дальше?

— А дальше он нашел всех этих нехороших ребят и выпил. Все чисто. И долг не надо отдавать.

— Ну в какой-то степени его можно понять. И ее тоже. А знаешь что, Юля?

— Мм?

— На самом деле мы не совсем так познакомились, как Аларих описывал. На самом деле он сначала на меня напал.

— Он — на тебя?!

— Совершенно верно. У меня до сих пор след от укуса на шее виден, просто я его запудриваю. Показать?

— Не надо. Вот смеху-то! Вампир напал на умертвие! Да это жареная новость для пера Сидора Акашкина!

Сидор Акашкин был и есть головная боль всего нашего города. Это скандальный журналист, вынюхивающий разные скабрезные и не очень факты для своей желтой газетенки под названием "Щедровская истина". Сидора не любил никто. Хотя когда-то он был женат. Но жена не выдержала его характера, а также работы, и сбежала. Сидор с тех пор особенно озлился, преимущественно на женщин. Каково ему будет узнать скандальный фактик про нападение на умертвие!

— Нет, Юля, об этом молчок, особенно при Эстрелье. Я не хочу, чтобы она своего бойфренда за презирала: мол, не смог умертвие от человека отличить.

— Да, тут ты права, молчание в нашем случае — золото. Слушай!

— А?

— Теперь я понимаю, почему у тебя еще ни одной личинки не выползло!

— Почему?

— Потому что Аларих тебя укусил. Он наверняка впрыснул тебе свою слюну. А в слюне вампиров содержится экзопсилоцибин — сильнодействующий наркотик. Может, он и прикончил твоих личинок?

— Ну коли так, спасибо Алариху. Но все равно об этом ни слова.

— Само собой. — И Юля отпила перно из бокала.

Музыка кончилась, и парочка наших вампиров вернулась к столику. Дышали они ровно и спокойно, словно вовсе и не им только что пришлось отплясывать на танцполе. Впрочем, ничего удивительного: у вампиров сердце не бьется, кровеносная система не такая, как у людей, все очень замедленно, вплоть до метаболизма.

— Вы прекрасно танцевали, — похвалили мы с Юлей вампирчиков.

А что? Это правда. Танцевали они отлично.

— Может, еще что-нибудь заказать? — спросила Юля.

— Крови, — рыкнул Аларих. — Чистой крови!

— Я позову официанта, — кивнула Юля. — А ты что будешь, Эсси?

— Мне еще бордо. Алик!

— Да? — Аларих посмотрел на подругу налитыми кровью глазами.

— Ты бы отказался от крови. Смешивать вино и кровь — это неблагородно. Да и в голову может ударить…

— Я не пьян! Я трезв как стекло! Так что бокал-другой хорошей свежей крови мне не повредит.

Аларих сказал это слишком громко, да еще с прорвавшимся акцентом. На нас стали оглядываться.

— Тише, Алик, — мягко попросила Эсси, но во взгляде ее сверкнул металл. — Не бузи.

— What is it "ne buzi"?[1] — надменно спросил Аларих.

Мне он все больше и больше не нравился. Тоже еще вампир выискался! Приличные вампиры такими не бывают!

Впрочем, я повторяюсь.

Официант принес кровь в большом бокале, и Аларих успокоился. Он прихлебывал кровь с видом заправского гурмана и рассматривал зал.

И тут черт принес цыган.

Они появились всем табором из-за сцены, как сущее божье наказание. Они взгромыхивали бубнами, бряцали монистами, терзали струны лакированных гитар и травили душу своим вечным "ай-нэ-нэ-нэ!".

— Цыгане! — восторженно пискнула Эсси, вмиг поглупев от разноцветья и гипнотической тряски цыганских юбок. — Ай, красота!

Цыгане образовали на сцене полукруг. Их атласно блестящие мужчины начали томно пощипывать струны гитар, а одна из женщин — солистка, видно, — вышла в центр и запела глубоким контральто:

Очи черные, очи красные,

Очи жгучие и прекрасные!

Эстрелья впала в транс. Она не мигая смотрела на цыган, и губы ее шевелились, подпевая. Но вот тягучий, как молодой мед, романс кончился, прозвучала и растаяла в воздухе последняя нота, все на миг затихло…

— Эх, жги, жги, жги! — выкрикнул гортанно молодой и красивый цыган с серьгой в ухе.

И понеслась! Все на сцене пришло в неистовое движение — бубны, бусы, шали, юбки. И над всем неслась бешеная неистовая мелодия:

Эх, загу-загу-загулял, загулял паренек да молодой, молодой!

В красной рубашоночке, хорошенький такой!

Эх, промотал, промотал он свои деньжоночки!

Эх, заг-загу-загубил, загубил он свою молодушку,

Бедную голубушку, несчастненький такой!

— Не могу больше! — умоляюще пропела Эстрелья и вдруг сорвалась с места.

— Эсси, куда? — кинулась было вдогонку Юля, но молоденькую вампиршу было уже не удержать.

Эстрелья влетела в танцевальный круг цыган и повела плечами. На секунду музыка прервалась, а потом возобновилась с большей неистовостью.

— Эх, жги, красивая! — воскликнул все тот же молодой цыган.

И Эстрелья зажгла. Она танцевала так, что я опасалась за сохранность паркета под ее ногами. Аларих забыл про кровь в бокале и пожирал свою подругу взглядом. Да что там, даже я немного ошалела от танца Эсси.

Она была великолепна! И поэтому, когда танец все-таки кончился, гром аплодисментов был ею вполне заслужен.

Эсси поцеловалась с цыганкой-певицей, вернула ей шелковую шаль и, покачиваясь, подошла к нашему столику. Стоя, свысока поглядела на нас:

— Ну как я?

— Бесподобна, — правдиво сказала Юля. — Садись, выпей. Остынь немного.

Эстрелья нервно рассмеялась и села на услужливо подставленный ей стул. Аларих надолго приник к ее руке.

— И ты думаешь, что такую женщину можно не любить? — шепотом спросила я у Юли.

— О, ты не знаешь всех превратностей любви, — печально вздохнула Юля.

— И знать не хочу, — в тон ей ответила я.

Наши посиделки продолжались. Заказали еще вина, хотя мне думалось, что уж его-то выпито предостаточно. Эстрелья ворковала с Аларихом, Юля с видом пожилой, тертой жизнью матроны взирала на эту молодую поросль, а я доедала кремний.

И тут к нам подошел метрдотель. В руках у него был огромный букет ненюфаров.

— Это вам, госпожа, — протянул он букет Эстрелье. — От господина вон за тем столиком.

Эстрелья, еще больше похорошев, приняла букет и посмотрела в сторону пославшего. Тот встал, поклонился и приложил руку к сердцу. Красотка хихикнула и послала ему воздушный поцелуй.

— Какой он милый, — протянула она.

— Кто? — пьяно возмутился Аларих. — Вот этот хлыщ?!

Аларих, покачиваясь, встал и смерил предполагаемого соперника совсем не милостивым взглядом.

— Как вы смеете посылать букеты моей девушке? — громко, на весь зал, спросил он.

Все притихли. В воздухе запахло сероводородом крупной ссоры.

— С кем имею честь? — Задав вопрос, господин, пославший ненюфары, медленно вышел из-за столика и направился к нам.

Аларих тоже вышел, отшвырнув стул.

— Меня зовут Аларих, — холодно отрекомендовался он. — Могу я узнать ваше имя?

— Владислав Тропилин.

Господин Тропилин был немолод и по сравнению с Аларихом по всем пунктам выигрывал. Внешность у него была самая благородная, и мне он чем-то напомнил Шона Коннери в фильме "Первый рыцарь".

— Вы не смеете посылать цветы моей девушке, — яростно заявил Аларих.

— Отчего же? — насмешливо блеснул глазами господин Тропилин.

— Оттого, что это неприлично, — прошипел молодой вампир.

— Не вижу ничего неприличного. — Тропилин явно насмехался над красавчиком Аларихом. — Но ежели вы в этом убеждены, я готов дать вам сатисфакцию, мальчишка.

— Что-о-о? — завелся Аларих.

— Дуэль, — легко уронил это мрачное слово Тропилин.

В зал вошел директор ресторана, видимо вызванный кем-то из официантов.

— Господа, господа! Покорнейше прошу в ресторане никаких дуэлей не затевать. Это нейтральная территория, на сей счет и установление мэра имеется.

— Хорошо, — кивнул господин Тропилин. — Вы, сударь, можете первым выбрать место, время и оружие дуэли.

— Да вы с ума сошли! — воскликнула Эстрелья. — Аларих, успокойся, верну я эти цветы.

— Ну нет, — зарычал вампир, — оскорбление нанесено.

— Красотища! — прошептала мне Юля возбужденно. — Обожаю такие ситуевины! Аларих, скажи, что местом ты выбираешь Водопьяновский парк, главную поляну, время — полночь с сегодня на завтра, а оружие — рапиры. Рапиры я достану.

— Хорошо, — кивнул Аларих и перечислил все, сказанное Юлией, господину Тропилину. Тот кивнул и, усмехнувшись, вернулся за свой столик.

Будто ничего и не было, никакого скандала. Директор ушел, официанты за сновали по ресторану, а цыгане затянули:

Что печалишься, моя любушка?

Поцелуй меня, моя душечка!

Словом, бред какой-то. Меня трясло от возбуждения. При мне еще никто никого не вызывал на дуэль.

— Юля, это ужас! — прошептала я. — Аларих убьет этого старичка!

— Еще не факт.

— Но Алариха-то не убьешь. Он-то бессмертен!

— Еще не факт.

— Да что ты заладила одно и то же! Юля! Дуэли! Это же запрещено!

— Фигушки! У нас в Щедром дуэли разрешены с марта прошлого года. Думское постановление. Отстаешь от жизни, подруга.

А опечаленная Эстрелья, отбросив букет, меж тем увещевала Алариха:

— Алик, милый, откажись от дуэли! Ну зачем тебе это!

— Я пущу ему кровь! — жестокосердно отвечал Аларих. — Пусть знают, каковы настоящие вампиры!

— Я больше никогда не буду танцевать, обещаю тебе, — каялась Эстрелья. — Только откажись драться.

— Ну это ты напрасно, сестричка! — возмутилась Юля. — Тебе надо танцевать, ты прирожденная танцовщица. Ты выглядела гораздо лучше, чем эти мороки.

— Что? — изумилась Эстрелья. — Эти цыгане — мороки?

— Ага, — беспечно кивнула Юля. — Мороки. Весь табор.

— И кто же их наслал?

— А это не насылаемые. Так называемые автономные. Но дело не в этом. Эсси, ты не переживай за Алариха, пусть себе рапирой помашет. Это весело. Счет, пожалуйста!

Юля и Эстрелья расплатились по счету. Я было заикнулась о том, что отдам им деньги, но они посмотрели на меня такими глазами…

Мы вышли из ресторана и остановились в небольшом скверике.

— Ночь еще молода, — бесшабашно заявила Юля. — Куда пойдем, чем займемся?

— А знаете что, — протянула я. — Мне нужно кое-куда отлучиться.

— То есть? — удивилась Юля. — Ты же не…

— Нет, нет, ты не поняла. Я хочу посетить кладбище.

Свою могилу. Я там давно не была и чувствую, что пора бы туда сходить.

— Сходим вместе. Ты не против нашего общества?

— Нет, я буду очень рада. Это все равно, как если бы вы навестили меня у меня дома.

— Тогда пошли на стоянку такси, — сказала Юля. — Тебя на каком кладбище похоронили?

— На Новоспасском.

— Путь неблизкий. Такси пригодится.

… На стоянке как раз дремала новенькая "Лада-Приора", а в ней — шофер весьма кавказской наружности.

— Шеф, — коснулась его плеча Юля, — до Новоспасского довезешь?

Тот немедленно проснулся.

— Всэх вас?

— Да.

— Пицот рублэй. За всэх.

— Хорошо. А если ты нас там подождешь и привезешь обратно, даю полторы тысячи.

— Вах, красавица, как скажешь! Значит, эдем до Новоспасского парка…

Тут я должна сделать пояснение. У нас в Щедром с названиями негусто. Поэтому у нас есть Водопьяновский парк и Водопьяновский переулок, Новоспасский парк и Новоспасское кладбище. Кстати, одноименные парк и кладбище расположены на противоположных концах города.

А Юля меж тем пояснила:

— Нет, шеф, нам не в парк. Нам на кладбище.

Водитель дернулся:

— Вах, зачэм таким молодым-красивым на кладбище?

— Зачем — не твоя печаль. Вези, — ослепительно улыбнулась Юля.

— Харашо, — смирился водила. — Садитэсь.

И мы "сэли".

Миновав сумеречные пригороды и ряды аккуратных дачек, "Лада" с легким шуршаньем шин подкатила к громадным кованым воротам. Над ними литыми позолоченными буквами вилась надпись "Новоспасское кладбище". Буквы подсвечивались двумя фонариками и на фоне чернеющего неба смотрелись несколько инфернально.

— Приэхали, — немного нервно сказал водитель.

Еще бы! Занервничаешь тут, когда тебя просят приехать на кладбище в половине одиннадцатого ночи!

— Вы никуда не отъезжайте, — вынимая из сумочки двести рублей и протягивая их водителю, заговорила Юля. Глаза ее при этом фиалково поблескивали. — Вы нас дождетесь и отвезете обратно.

— Дождусь и отвэзу обратно, — механически повторил водитель, принимая сотенные бумажки и пряча их в барсетку. Глаза его немного остекленели. Он получил коан, и теперь все его мысли будут вертеться вокруг этого коана.

Мы вышли из машины. Роскошные кованые ворота кладбища в такой час, конечно, были заперты. Но рядом лепилась будочка привратника, а возле нее — небольшой проход, перегороженный обычным шлагбаумом.

— Ох, люблю я шлагбаумы, — хмыкнула Юля, вспоминая что-то из своей прошлой жизни.

Она деликатно постучала в хлипкую дверь будочки. Дверь отворилась, и на пороге появился старичок. Был он оборотнем, и в давние времена довольно известным. В девятнадцатом веке он наводил ужас на окрестности Щедрого, охотясь на овец, коз и даже людей. На него устроили облаву свои же соплеменники, поймали и приговорили к пожизненному заключению без права перекидываться. Но в девяностых годах двадцатого века старичка выпустили из тюрьмы за примерное поведение и устроили работать на кладбище. Он теперь ни на кого не охотился. Предпочитал маринованные баклажаны, сою и капусту брокколи.

— Благословенны будьте, — вежливо поклонилась старичку Юля.

— И вам благословение, светлая ведьма. Вам и вашим друзьям, — в ответ прошамкал старичок. — Что привело вас сюда в этот час?

— Моей подруге. — Юля указала на меня, — пришла пора посетить собственную могилу.

— А-а, умертвие, — понимающе кивнул старик, — Тогда я вас пропущу. Вампиры тоже с вами?

— Да, с нами.

— Надеюсь, вы будете вести себя прилично.

— Разумеется.

— У нас ведь тут вандалы объявились, — посетовал старик. — Разрушили два могильных памятника. Милиция искала, да что там…

— Какой ужас, — искренне посочувствовала Юля. — А к ведьмам обращались?

— Ведьмы дорого берут за такую работу, — вздохнул оборотень, — Вот если бы вы, госпожа…

— Я? — на миг задумалась Юля. — А почему бы и нет? Хорошо. Я попытаюсь найти этих вандалов и примерно наказать. А сейчас пропустите нас на кладбище.

— Конечно, конечно, — засуетился старик. — Вас, может быть, проводить?

— Нет, спасибо, я знаю дорогу, — улыбнулась я.

Шлагбаум со скрипом поднялся, и мы ступили на кладбищенскую землю.

И сразу на нас обрушилась тишина, как будто невзрачный шлагбаум отсекал все звуки внешнего мира.

— Куда идти, Тийя? — негромко спросила Юля.

— Сначала по главной аллее. Вот сюда.

Я взяла Юлю под руку, она приняла это как само собой разумеющийся факт, и мы пошли по гладко вымощенной главной аллее. Вампиры молча двигались следом. Эстрелья не расставалась с ненюфарами, и это, по всей вероятности, не нравилось Алариху. Он вообще был на взводе и дулся. Поэтому и молчал, как чопорный инглишмен.

По обе стороны от главной аллеи тянулись бесконечные ряды могил, осененных крестами или укрытых гранитными плитами. Щедрый — город небогатых людей, поэтому помпезные статуи в виде рыдающих ангелов или скорбящих дев встречались редко. То и дело попадались дорожки, ведущие в глубину кладбища, в переплетение склепов и могил.

— Нам сюда, — сказала я, и мы свернули на неширокую боковую дорожку, выложенную гранитной плиткой.

Могилы и кресты стали ближе. Дорожка иногда сужалась, и мы порой почти задевали руками выкрашенные серебряной краской оградки. Нечаянно мы спугнули несколько привидений (одно — привидение крошечного младенца), и они растаяли на фоне украшающегося первыми звездами неба.

Наконец у меня возникло такое чувство, будто я возвратилась домой.

Что ж, так оно и было. Мы стояли перед мраморной плитой, на которой были выбиты мои прежние имя, фамилия и годы жизни. А еще строчка из моего любимого стихотворения: "Не будет меня, но останутся звезды".

— Вот мы и пришли, — для чего-то объявила я. Все всем и так было понятно.

Эстрелья подошла к надгробию и молча закрыла слова "останутся звезды" букетом злосчастных ненюфаров.

— Спасибо, — прошептала я.

Все отошли на шаг, словно понимая, что мне надо немного побыть одной. Я опустилась на колени и коснулась кончиками пальцев надгробной плиты…

…И словно перенеслась в тот день, когда были совершены похороны. Мои похороны.

Совершенно неуместно ярко светило солнце, и наша погребальная процессия казалась черной гусеницей, попавшей из глубокого темного подвала на чистый лист бумаги. Кричали сороки, в кустах бузины до смертной головной боли трещали воробьи, а мы шли тихо, словно воры, забравшиеся в дом, полный спящих хозяев. Процессию не сопровождал ни оркестр (упаси боже!), ни священник с певчими.

Многочисленные родственники, собравшиеся на мои похороны, шли с несколько ошалелым видом. Вероятно, у них не укладывалось в голове то, что я сама иду рядом с собственным гробом и поддерживаю под руку негромко плачущую маму.

Наконец наша процессия остановилась возле свежевырытой могилы. Разрытая земля была деликатно прикрыта полотнищами искусственной газонной травы, и эта зелень приятно радовала глаз, хоть и была ненастоящей, Гроб поставили на небольшое возвышение, рядом примостили обитую лиловым бархатом крышку. В гробу лежала большая кукла с фарфоровым личиком, золотыми роскошными кудрями и в подвенечном платье. На платье куклы было кривовато вышито "Елизавета".

Кукла изображала меня.

— Кто хочет сказать несколько слов о покойной? — негромко спросила распорядительница похорон.

Вперед вышел папа. Он посмотрел на меня, потом в гроб.

— Милая моя девочка… — сказал он, а в глазах блестели слезы. — Вот и подошел к концу твой земной путь. Мы часто ссорились с тобой, но отныне… Отныне ссор не будет. Это я заявляю как отец. Я всегда любил тебя и буду любить.

Он пошатнулся, и к нему сразу подошел двоюродный дядя с ваткой, смоченной нашатырным спиртом. Папа разрыдался, и его увели, посадили на ближайшую скамеечку.

Теперь настала очередь мамы. Она нетвердыми шагами подошла к гробу. Заглянула внутрь, побледнела, отшатнулась.

— Так будет лучше, — пробормотала она. — До свидания, милое мое дитя.

Гроб забили крышкой. Хорошо, что мне не пришло в голову выступить с речью на собственной могиле, хватило такта.

Потом все было как обычно. Гроб опустили, все бросили по горсти земли на крышку, а следом пара могильщиков все живенько закопала. Над могильным холмом повисла тишина.

— Идемте, — первой нарушила тишину мама, — помянем нашу девочку.

Распорядительница повела нас в небольшое местное кафе, где уже были накрыты столы для поминального угощения. Я проводила родителей и родственников, а сама вернулась на свою могилу. Я бездумно стояла над ней и размышляла: вот теперь у меня начинается новая жизнь…

Жизнь?!

А если не жизнь, то что?!

Вдруг у меня сильно заломило в затылке. Я задрожала так, как будто замерзала. А потом поняла, я дрожу не от холода, нет. От невыносимого жара.

Я обернулась. В двух шагах от меня стоял священник и с какой-то жалобной печалью смотрел на мою могилу.

— Кого здесь похоронили? — наконец спросил он.

— Меня, — ответила я резко. Слишком резко.

Священник внимательно посмотрел в мои глаза. Потом протянул грустно:

— Ах вот оно что… Еще одна душа бесприютная.

Я разозлилась:

— А вы, конечно, это осуждаете?

— Что осуждаю?

— Жизнь после смерти.

— Жизнь после смерти будет по Втором Христовом Пришествии. Тогда восстанут сущие во гробах и все преподобные возрадуются, как говорит псалом. А это разве жизнь? Так, существование.

Меня переполняла боль и горечь.

— А где была ваша Церковь, когда я мучилась и умирала?!

Он подумал и сказал:

— Не потому ли ты мучилась и умирала, что не знала, где была наша Церковь?

Я примолкла, срезанная этим ответом. Молчала и разглядывала священника. Был он далеко не молод, бородат, полноват и одет не роскошно. Его темно-фиолетовая ряса выглядела более чем скромно.

— Послушай меня, девочка, — сказал священник. — Когда тебе станет невмоготу от твоего нового существования, приди в церковь великомученика Димитрия Солунского, спроси отца Емелиана.

— И что? Вы меня убьете?

— Помилуй бог. Я тебя отпою. По-человечески, по-христиански.

— Спасибо, не надо!

— Ну смотри сама.

И священник, развернувшись, медленно пошел прочь. В руке его тихо позвякивало кадило…

А я смотрела ему вслед.

…Все это вспомнилось мне сейчас, когда я касалась руками своей могилы. Я потрясла головой, приходя в себя. С этими воспоминаниями в меня словно влились новые силы. Я будто вновь и вновь говорила тому священнику: "Нет". Я существую. И буду существовать!

— Все, — сказала я своим спутникам. — Концерт окончен. Идемте отсюда.

— И верно, — поддакнула Эсси. — Что-то здесь неуютно.

— И на дуэль можем опоздать, — напомнила коварная Юля.

Мы распрощались с привратником-оборотнем и сели в такси. Юля послала водителю новый коан, и тот резво сорвал свою машину с места. Ехали мы в Водопьяновский парк.

На дуэль.

Всю дорогу Эстрелья уговаривала Алариха примириться с Тропилиным.

— Зачем тебе эта дуэль, Алли? — горестно вопрошала она, прижимая его ладонь к своей высокой груди. — Ты хочешь убить человека из-за какого-то жалкого букета?!

— Он был дерзок, — упрямо бычился Алли, но ладони не отнимал. Скорее наоборот. — Я никому не позволю так смотреть на мою девушку!

— В общем, полный бред, — заключала Юля. — Повеселимся от души!

Я не разделяла ее оптимизма.

В половине двенадцатого ночи мы оказались в Водопьяновском парке. На большой поляне. К нам сунулись было сатанисты, но, поскольку на этот раз мы превосходили их числом, да еще Юля создала мощный плазмоид, быстро отстали. Мы разместились на скамейках на краю поляны. Было прохладно и безветренно, — Какая погодка-то для дуэли — закачаешься! — радостно сказала Юля.

— Прекрати! Нашла чему радоваться! — набросилась на нее Эстрелья.

Юля хихикнула. Я не знаю, почему предстоящее событие так ее веселило. Кстати!

— Дуэль не может состояться, — торопливо сказала я.

— Это еще почему? — возник Аларих.

— Нет секундантов, а без них она будет незаконной.

И тут на поляну, освещенную большим, высоко висящим плазмоидом, вышел Владислав Тропилин.

Но он был не один. С ним шли еще двое, и в свете плазмоида я увидела, что это оборотень и вампир.

— Дуэль состоится, — громко и резковато сказал Тропилин. — Я привел секундантов. Этих господ зовут Юрий и Константин. Юрий — вампир, и я предлагаю господину Алариху его в качестве секунданта.

— Согласен, — холодно сказал Аларих. — Это очень любезно с вашей стороны. Я принимаю секунданта.

Они с Юрием вежливо поклонились друг другу.

— Осталось обсудить вопрос с оружием, — сказал Тропилин, — Кто-то из этих прекрасных во всех отношениях дам заявил, что возьмет обеспечение оружием на себя. Я ошибаюсь?

— Нет, вы не ошибаетесь, — вышла вперед Юля. — Я ведьма Юлия Ветрова, и я предложила вам бой на рапирах. Вот и рапиры.

Она хлопнула в ладоши, затем резко развела руки, и меж ее ладоней проскочила золотистая молния, такая яркая, что я поневоле закрыла глаза. Всего на миг. А когда этот миг прошел и я открыла глаза, в руках у Юли оказался продолговатый деревянный ящик, инкрустированный перламутром и эмалью. Она не без торжественности открыла его. Внутри на алом бархате лежали две рапиры. От них исходило золотистое свечение, и я поняла, что это магическое оружие.

— Волшебные клинки! — оживленно воскликнул Тропилин. — Как мило!

— Разбирайте оружие, господа, — сказала Юля. — Скоро пробьет полночь.

Противники взяли по рапире. Волшебное оружие не перестало светиться, и этот свет придавал всей сцене нечто сюрреалистическое. Да и вообще вся эта дуэль…

Интересно, как бы на это посмотрел Лекант?

Меж тем Эстрелья подбросила вверх платок, и поединок начался. Я вспомнила, как Юля дралась за мое тело с Овидием, и невольно задрожала. Что хорошего в поединках? Только и жди, как один противник насадит другого на рапиру, как жука на булавку! Алариха не убьешь, он бессмертен, значит, погибнет Тропилин… Чем провинился этот человек, чья жизнь может так бесславно оборваться?! Только тем, что повел себя как мужчина и послал понравившейся девушке букет цветов? Черт побери, это бред какой-то!

Я подошла к Юле, наблюдавшей за дуэлью с живейшим интересом.

— Юля, это надо остановить, — прошептала я ведьме. — Нельзя допустить, чтобы Аларих убил Владислава.

— А, — беспечно отмахнулась Юля, — он его и не убьет.

— Мм?

— Это же заколдованные клинки. Я сама заколдовала. Ими невозможно убить. Даже поцарапать. Ах, ты посмотри, какой выпад! Жалко, у меня нет с собой ни фотоаппарата, ни камеры!

— Юля, это неприкрытый цинизм.

— Ничего подобного. Это одна из тендерных парадигм. Самки всегда с волнением наблюдали за тем, как за них бьются самцы. Вот черт! Да этот Тропилин мужик не промах! Как у него работает кисть!

Дуэль становилась все яростнее. Аларих владел рапирой так, что у меня по спине бежали мурашки. Я боялась за Тропилина, хотя Юля и сказала мне, что волшебной рапирой нельзя ни убить, ни ранить. Но и Владислав не сдавался. Он то уходил в защиту, то сам делал блистательные выпады, достойные быть занесенными в учебник по фехтованию. И этот мужчина — из Щедрого?! Где он был все последнее время?

Видимо, об этом же размышляла и Юля. Потому что обняла меня и зашептала на ухо:

— Как ты думаешь, мне согрешить?

— Что ты имеешь в виду?

— Изменить Ромулу. Переспать с этим Тропилиным.

Если он занимается любовью хоть вполовину так же хорошо, как фехтует, мне будет очень славненько.

— Развратница.

— Конечно, развратница. Была, есть и буду во веки веков, аминь. Нет, такого мужика упускать нельзя. А Ромул ничего не узнает.

И тут… Аларих сделал какой-то особенно хитрый выпад и легко коснулся кончиком рапиры рубашки Владислава. Лишь коснулся, я видела это очень четко. Укола не было, даже рубашка не порвалась. Но Владислав замер на месте, потом пошатнулся, выронил рапиру (она засверкала как молния) и рухнул на землю.

И больше не шевелился.

Мы все тоже замерли. Первой ожила (если можно так сказать о вампире) Эстрелья. Она подбежала к лежащему мужчине, опустилась на колени и приложила ухо к его груди. А через мгновение поднялась:

— Он мертв.

— Святая Вальпурга! — ахнула Юля. — Как такое могло случиться?! Аларих, дай мне свою рапиру!

Аларих безоговорочно повиновался. Весь лоск слетел с него в момент.

— Я не хотел… — пробормотал он. — Не хотел убивать. Только проучить…

Юля придирчиво осмотрела оружие, поданное Аларихом.

— Нет, с рапирой все нормально. Она не могла ни убить, ни поранить. Здесь что-то другое.

И тут заговорил Константин:

— У Славы было слабое сердце. Видимо, эта дуэль спровоцировала инфаркт.

— О господи! — взялась за голову Юля. — И сделать-то ничего нельзя. Я не смогу его оживить, слишком быстрая была смерть.

— Надо вызвать "скорую", — подал идею Юрий.

Он достал мобильный телефон и набрал номер.

"Скорую" он вызвал человеческую. Поэтому приехала она минут через сорок. Мы к тому времени вытащили тело Тропилина на главную аллею, и у меня в голове вертелась мысль о дежавю — почти так же я возилась с потерявшим сознание Димой.

Машина остановилась. Из нее выпал пьяненький санитар.

— Ну че тут у вас? — спросил он.

— Вот, человеку плохо. Кажется.

Санитар подошел к лежащему Тропилину, пощупал пульс.

— Вот черт! Какое плохо, Митрич, тут у нас мертвяк! Что здесь было, а ну говорите?! Кто его прихлопнул? Счас ментов вызовем!

— Не надо ментов, — гипнотизирующим голосом заговорила Юля. — Отвезем этого человека в больницу и посмотрим, нельзя ли его оживить. Доставайте носилки и шприц с десятью кубиками адреналина.

— Откуда у нас адреналин, ты че, красивая? — вяло огрызнулся санитар. — Нам зарплату три месяца не платили, а ты… адреналин.

Тропилина погрузили в машину. Мы тоже сели. Юрий и Константин остались.

— Надо жене сообщить, — сказал Юрий. — Его же в Семашко повезут.

— В Семашко, — кивнул санитар, захлопывая дверцы.

"Скорая" сорвалась с места. Мы сидели на жестких скамейках, хотя, скорее, не сидели, а тряслись. Тропилин безжизненно лежал на резиновой каталке.

— Я ведь не виноват, правда? — неожиданно спросил Аларих. — Все было честно, по закону — дуэль и дуэль.

— Да замолчи ты! — накинулась на Алариха Юля. — Какого человека угробили!

— Мы еще не знаем какого, — резонно заметила Эсси.

— Это ничего не меняет, — бурчала Юля. — Эх, какой был мужик! Штучная работа!

"Скорая" подъехала к реанимационному корпусу больницы имени Семашко. Санитары выгрузили тело и резво повезли его через приемный покой. Мы рванули было следом, но нас остановил окрик:

— А вы куда?

— А мы, мы… родственники.

— Не положено. Ждите в приемной. Вам позже скажут как и что.

Мы расселись по пластиковым креслам кричаще-оранжевого цвета и стали вздыхать. Время тянулось до ужаса медленно.

— Я могу развлечь вас, — сказал Аларих. — Рассказать про мою кошку?

— А что не так с твоей кошкой? — вяло поинтересовалась Юля.

— Я ее инициировал. Теперь она выпивает всех собак в округе. А месяц назад она принесла котят. Так они тоже вампирчики.

— Аларих, почему я об этом впервые слышу? — возмутилась Эстрелья. — Разве ты не знаешь, что разведение или клонирование вампиров без разрешения Совета Нечестивых просто запрещено! Хорошо, если ты отделаешься штрафом или принудительными работами. А если тебя развоплотят?

— Не развоплотят, — самодовольно заявил Аларих. Вот чего-чего у него было в достатке, так это самодовольства. — За кошкой и ее приплодом следит моя домоправительница. Она тоже вампир, кстати.

— Кошку надо стерилизовать. Котятам отрубить головы и сжечь! — рыкнула Эсси. — Мне надоело прикрывать твои мелкие грешки, Аларих!

— Погодите, погодите, — примиренчески воздела руки я. — Никому отрубать головы и тем более сжигать не надо. Аларих, ты просто перевези эту кошку и котят к нам в Щедрый. Тут за ними будет надлежащий уход и наблюдение. У нас же есть экзотариум для редких животных.

— Котят отдам, — махнул рукой Аларих. — А вот кошку нет. Она мне очень дорога. Лучше я ее стерилизую. Хотя что она может сделать с ветеринаром…

— Ветеринар тоже должен быть вампиром, — резонно рассудила я. — Я даже знаю одного такого. Практикует на Большой Буденовке.

— Пал Палыч Знаменский, что ли? — встрепенулась Юля.

— Он самый.

— Хороший ветеринар, — улыбнулась Юля и вдруг резко дернулась: — О чем я?! Сидим, треплемся о какой-то кошке, а там — жертва нашей глупости. Нет, я больше ждать не могу. А вдруг его можно реанимировать? Я попробую пробраться.

— Как?

— Невидимость.

— Тогда на всех набрасывай, — решительно сказала Эстрелья. — Все пойдем.

— Хорошо, — кивнула Юля.

И мы стали невидимы.

Мы спокойно миновали сестринский пост и тихо пошли по коридору. Было пустынно и тихо, но вот распахнулась одна из дверей, и из нее буквально выскочили несколько врачей. Они ругались по-черному. Мы расслышали только то, что, если бы больного привезли быстрее, его можно было бы спасти.

Наша компания мимо врачей бесшумно пробралась в реанимационную. Чутье не подвело — на столе лежало тело Тропилина, а рядом с ним стояла его душа. Она выглядела растерянной и задумчивой. А потом увидела нас. Ведь для души что видимый мир, что невидимый — все одно.

— Ах, это вы, — сказал Тропилин. — Пришли порадоваться?

— Нет, — честно ответила Юля. — Мы скорбим о том, что все так получилось. Что сказали? Инфаркт?

— Нет. Тромб в сосуде головного мозга. Какая нелепая смерть. Я столько всего не успел…

— Я приношу вам свои извинения, — склонил голову Аларих. — Если это, конечно, может вас утешить.

— Принимаю, — пожала призрачными плечами душа Тропилина.

— А хотите, я вас восставлю? — предложила Юля. — Я могу. Я восставила вот эту девушку…

— Нет, — помотала головой душа Тропилина, — я еще при жизни написал заявление, что отказываюсь от восставления. Я презираю такое существование. Смерть — значит, смерть.

— Тогда почему вы не уходите?

— Я жду своего ангела-хранителя.

— При жизни вы были верующим человеком?

— Не особенно, но… в ангела-хранителя верил. Чьи это шаги? О боже! О нет!

В комнату ворвалась заплаканная молодая женщина. Она бросилась к телу, размазывая слезы по щекам.

— Слава! — закричала она. — Не уходи!

— Жена… — прошелестел Тропилин. — Столько лет друг друга изводили, а тут, гляди-ка, плачет. Не плачь, Тоня. Все хорошо.

Душа погладила женщину по плечу. Та, разумеется, ничего не почувствовала, но плакать потихоньку перестала. Лицо ее прояснилось.

— Я соберу все твои стихи, Слава, — сказала она, — и издам их.

— Вот за это спасибо, — сказал Тропилин. — Приятно, что ты наконец обратила внимание на мои стихи.

— Стихи? — пробормотала Юля. — Тропилин? Уж не тот ли это Тропилин, что опубликовал поэму "Кораблики" в газете "Вечерняя звезда"? Я ведь бредила этой поэмой!

— Что ж, — сказала душа Тропилина, — теперь я ничего не напишу.

— Это ужасно, — после недолгого молчания сказала Юля. — Умер настоящий поэт. Я хочу проводить его стихами.

— Уместно ли это?

— Стихи всегда уместны. Тем более что это его стихи.

И Юля прочла:

Твой кораблик — из бумаги папиросной —

Белой бабочкой взлетает к небесам…

Я не стану задавать тебе вопросы —

Ты на них не отыскал ответа сам.

Добрый путь! Какой удачный нынче ветер

Для того, кому всю жизнь летать да плыть.

Твой кораблик — невесом, блестящ и светел,

Будет с неба ясным месяцем светить.

Я всю жизнь молюсь о всех, как ты, плывущих

В неизвестность, за небесные края.

Добрый путь! И никогда не будет спущен

Невесомый парус твой, мечта твоя.

Млечный Путь тебя как лентой опоясал —

Сохранить от зла, от страха и тоски.

Твой кораблик все такой же ясный-ясный,

Паруса на нем прозрачны и легки…

Добрый путь!..

— Спасибо, — прошептала душа Тропилина. — Это хорошие проводы.

Юля вытерла глаза. Я впервые увидела, как плачет эта бесстрашная ведьма.

— Идемте, ребята. Здесь мы уже ничего сделать не сможем.

Мы подошли к дверям, и тут…

Нас ослепил дивный свет. Мы на мгновение замерли в благоговении, опустили глаза, а когда подняли, то увидели, что душа Тропилина уже не одна. С нею рядом стоял крылатый некто и держал душу за руку, источая неземное сияние.

— Это ангел-хранитель за ним пришел, — прошептала Юля. — Скорее отсюда. Мне стыдно.

И мы ушли.

Было часа три пополуночи, когда я наконец вернулась домой. Мама лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу, а отец при виде меня взялся за тонкий ремешок в своих брюках.

— Тийя! — укоризненно сказала мне мама. — Ну разве так можно?

— Мам, пап, простите меня. Тут такие дела были…

И рассказала им все, чем оказался знаменит этот день. Родители только головами покачали, и я их понимала. Они-то считали, что после смерти дочь остепенится, а дочь осталась такой же непутевой.

Поклявшись родителям, что больше никогда не буду их так волновать, я отправилась натираться тальком. В этот раз моя любимая процедура не вызвала у меня воодушевления. Мне только и хотелось, что спать, спать, спать…

Я уснула, едва голова коснулась подушки. И мне снова приснился сон про Леканта.

Будто иду я по полю, заросшему высокой травой и цветами — яркими до невероятия. Иду и спотыкаюсь на каждом шагу, потому что поле это и не поле вовсе, а какие-то сплошные ямы и буераки. И вот оно кончается, сменяется картинка: теперь я иду по проселочной дороге, взбивая каблуками пыль, и впереди у меня только дорога да бескрайнее пасмурное небо цвета простокваши. Но и дорога кончается. Передо мной высоченный дуб с раскоряками-ветвями. И на одной из них сидит Лекант в какой-то черной хламиде, подпоясанной золотым поясом. Он не видит меня — его глаза закрыты, а пальцы ласкают флейту-пикколо, извлекая из нее чарующие звуки. Я замираю, словно завороженная красотой Леканта и прелестью мелодии, и не сразу понимаю, что он никогда не откроет глаз.

— Лекант, — говорю я растерянно, — открой глаза! Здесь я, Тийя.

— Не могу, — напевает флейта.

— Почему? — вырывается у меня.

— Ты не даешь мне жизни, Тийя. Ты не возвращаешь меня.

— Лекант, я сделаю все, чтобы дать тебе жизнь! Лекант, будь со мной, я не могу так!

— Как?

— Без тебя!

— Верни меня, Тийя. Нужна кровь. Просто кровь.

— Я исполню все, Лекант! Ты оживешь!

И тогда он открывает глаза.

И для меня нет ничего прекраснее этих глаз.

Лекант протягивает мне руку, и я взбираюсь на ветку, сажусь рядом с ним. Он обнимает меня. Мне так сладостно и уютно, что словами не передать.

— Мы должны быть вместе, Тийя, — шепчет он. — Разве мы не созданы друг для друга?

— Ты так прекрасен, — вырвалось у меня. — А я всего-навсего…

— Тише, тише, Тийя. Ты еще прекраснее. Ведь ты моя спасительница. А знаешь, что это за дерево, на ветви которого мы сидим?

— Дуб?

— Не в этом дело. Это Древо Дара, Тийя.

— Древо Дара? Что это значит? Объясни.

— Тот, кто выпьет сока этого дерева, становится Дарителем. Ты знаешь, кто такие Дарители?

— Н-нет.

— Это существа или люди, которые никогда не устанут дарить счастье и свет другим. Они разгоняют тьму, с ними можно познать истинное счастье…

— Ты пил сок Древа, Лекант?

— Мне это не нужно, Тийя.

— Почему? — спросила я и проснулась.

…Сон был долгий, но проспала я совсем немного — электронные часы показывали половину четвертого утра. Еще темно.

Я вышла в гостиную. Родители конечно же спали. И слава богу! Им ни к чему знать о том, что их дочь собралась пуститься в очередное приключение.

Я оделась потеплее, прихватила с собой объемистую спортивную сумку и деньги.

И выбежала в ночь.

Я действительно бежала, я боялась не успеть.

Словно от моей скорости что-то зависело.

Я добралась до круглосуточной аптеки и вошла внутрь. Кроме пары нищих, распивавших настойку боярышника у стенда с косметикой "Виши", там никого не было. Нет, я неправильно выразилась. Еще продавщица была — молоденькая девочка в белом халатике с беджиком.

— Здравствуйте, — сказала я ей. — Мне нужна размороженная кровь.

— Сколько? — понимающе улыбнулась она.

Видимо, она приняла меня за вампиршу. Люди иногда путают оккультных существ, это случается.

— Минутку, я посчитаю, — сказала я.

И произвела в уме быстрый подсчет, припоминая длину, ширину, высоту и глубину гробницы Леканта.

— Мне нужно двадцать литров крови, — отчеканила я.

— Хорошо, — кивнула фармацевт. — Сейчас принесу.

Она удалилась, а я принялась нервно расхаживать по аптеке, привлекая ненужное внимание нищих.

— Дочка, — решил попытать счастья один из них, — дай на хлебушек.

Я протянула десятку.

— Спаси тя Христос, — торопливо прогнусавил нищий, и тут же возник второй:

— А мне?

Пришлось протянуть десятку и ему.

— Мало даешь, — хмыкнул второй попрошайка, принимая мое доброхотное подаяние.

— Я больше не могу, — принялась оправдываться я. — Мне может денег не хватить.

Тут из подсобки вышла девушка-фармацевт и, слегка покряхтывая, выставила на прилавок четыре пятилитровые бутыли с кровью.

— Спасибо! — воскликнула я. — Сколько я вам должна?

Она пощелкала на компьютере и сказала:

— Две тысячи двадцать рублей.

Две тысячи у меня нашлись, их я подала продавщице.

А вот двадцатка…

Как я ни пыталась наскрести ее мелочью, ничего не выходило.

— У меня только шестнадцать рублей, — выложила я горку мелочи на прилавок. — У меня было две десятки, но я отдала их нищим. Не требовать же обратно…

— Да что вы так волнуетесь, девушка, — улыбнулась продавщица. — Подумаешь, четыре рубля! Как-нибудь занесете. Берите кровь.

— Если бы вы знали… — прошептала я. — Вы меня спасли. И не только меня.

— Ерунда. Давайте я помогу вам упаковать бутыли.

Мы сообща поставили бутыли в спортивную сумку. Та раздулась, как беременная мышь. Что, вы никогда не видели беременных мышей?

Зря.

Мне было не привыкать таскать тяжести, поэтому я легко взяла сумку за ручки и распрощалась с аптекаршей.

А двое нищих на поданные им червонцы купили еще настойки боярышника.

Благо она у нас в Щедром очень дешевая.

Я волокла сумку и торопливо направлялась к родному музею древней истории. Конечно, сейчас там никого и все стоит на сигнализации, но, во-первых, я знаю, как пройти сквозь стены, а во-вторых, в курсе, как обойти маячки сигнализации. Она реагирует на тепло. А разве умертвия бывают теплыми?

То-то и оно.

До музея я добралась без приключений. Включила ночное зрение (оно у меня как у кошки), прошла сквозь запертую дверь служебного входа и оказалась в темном коридоре, ведущем в подсобки.

Я дошла до кладовой, в которой спрятала гроб со скелетом Леканта, и тут меня обуял внезапный липкий страх.

А вдруг кто-нибудь обнаружил гробницу и выкинул ее из музея ко всем чертям?!

Нет! Этого просто не может быть. Не таковы наши музейные работники, чтобы выкидывать из запасников таинственные гробницы весом в полторы тонны!

Я ладонью отперла дверь кладовой. Поставила на пол сумку с кровью, принялась расшвыривать во все стороны полиэтиленовые полотнища, скрывавшие гробницу.

Слава небесам, она была на месте. В темноте она слабо засветилась, едва я к ней прикоснулась.

Я нашла на крышке потаенные знаки.

Круг.

Птица.

Волнистая линия.

Пальцы нажали на последний — и я почувствовала, как легко пришла в движение крышка.

Я осторожно, практически бесшумно сдвинула ее до конца. Скелет Леканта лежал все так же, тускло блеснули браслеты на запястьях.

— Я принесла кровь, милый, — прошептала я.

Беря по одной бутыли с кровью, я аккуратно выливала их в гробницу. Вылила четвертую бутыль и увидела, что просчиталась.

Крови оказалось мало.

Что же делать? Снова бежать в аптеку? Но до утра совсем немного времени. Рассветет, меня заметят… В общем, невесело.

И тут случилось невероятное. Кровь стала прибывать. Медленно, но верно.

И наконец кровь заплескалась вровень с краями гробницы.

"Закрой крышку", — приказал мне внутренний голос.

Я повиновалась.

Мне показалось или гроб действительно тихо загудел?

"А теперь уходи, — приказал мне все тот же голос. — И будь осторожна".

Что мне оставалось делать?

Я собрала пустые бутыли в сумку, вновь закидала гроб полиэтиленом. Вышла из кладовки и заперла ее. На все про все у меня ушло полтора часа.

Тем же путем я покинула музей. Шла по спящим улицам, точно пьяная. Мне казалось, весь мир должен узнать о том, что я сделала.

А что я сделала?

Ведь это только мои сны.

Только во сне Лекант говорит со мной. И может быть, заполнение кровью исторического памятника — такая же глупость и вандализм, как граффити на ограде церкви.

Вдруг ничего не получится?

"Не трусь, — сказала я самой себе. — Все получится".

Лекант не может не прийти. Он ведь знает, как сильно я люблю его.

Я добралась до дома, прокралась в свою спальню (слава небесам, родители спали и ничего не заподозрили!) и рухнула, не раздеваясь, на постель. Я думала, что засну моментально, но сон не шел ко мне.

Вот подлец!

Тогда я переоделась в халатик, спрятала подальше сумку с пустыми бутылями и включила компьютер. Проверила почту, сходила на сайт "Одноклассники" и наконец раскрыла в "Ворде" свою диссертацию. Многострадальную диссертацию. Впрочем, тема у меня была забойная — "Священная гора Кайлас", и возилась я с нею с удовольствием. Правда, в последнее время я совсем забросила исследования, это и немудрено, когда в голове один Лекант…

Я написала десять страниц, освещая основные аспекты "Тибетской книги мертвых", и услышала, как проснулась мама. Мама отправилась в ванную и принялась загружать стиральную машину. Я вышла к ней. Почему-то мне захотелось увидеть мамины глаза.

— Доброе утро, мамуль, — поцеловала я ее во все еще упругую щеку.

— Доброе утро, Тиечка, — улыбнулась мама. — А ты что не спишь? И так пришла в три часа ночи…

— Я сначала заснула, а потом проснулась — и все. Бессонница. Я за диссертацию взялась, поработала немножко.

— Одобряю, — сказала мама. — Но только не в ущерб здоровью.

— Мамочка, здоровье у меня железное.

— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — суеверно сплюнула мама. — Иди, болтушка, завтрак приготовь.

И я отправилась на кухню.

Я как раз дорезала авокадо во фруктовый салат, когда на кухню вышел папа.

— Тийя.

— Да, папа.

— Так ты навестила Диму?

— Навестила.

От воспоминаний о Диме мне стало грустно.

— И как он?

— Пока лечится. Гномские врачи прописали ему покой и диазепам.

— И больше ты ничего мне не хочешь сказать?

— То есть?

— Дима позвонил нам вчера вечером. Он сказал, что сделал тебе предложение и ты ему отказала.

— Совершенно верно. Интересно, зачем он звонил? Жаловался? Хотел, чтобы вы на меня повлияли?

— Именно. Хотел, чтобы мы на тебя повлияли. Тийя, Дима — это во всех отношениях завидный жених. С ним ты будешь счастлива. Он никогда тебя не бросит, не сопьется, не будет манкировать своими обязанностями…

— Папа, прекрати. Я не люблю Диму и не хочу замуж.

— Но тебе надо устраиваться в жизни! Тебе нужен мужчина!

— Мужчина мне действительно нужен. Только это не Дима. Дима — капризный мальчик и, как оказалось, еще и ябеда.

Тут из ванной пришла мама. Я думала, она поддержит отца, но неожиданно мама заняла мою позицию.

— Тебе бы только выпихнуть Тиечку замуж, а там хоть трава не расти, — в сердцах сказала она. — И Дима этот напрасно нам жаловался. Тийя, не обращай внимания. Собирайся на работу.

И я действительно стала собираться на работу. Выключила компьютер, переоделась, причесалась, навела марафет. Впервые за все время своего существования с удовольствием посмотрела на себя в зеркало.

Ведь на работе меня ждет…

Что? Интересно, Лекант уже ожил?

Вдруг я войду в кладовую, а он сидит там?

На крышке своей гробницы, обнаженный, в одних браслетах?

От этого видения мне стало немножко нервно, я посмотрелась в зеркало и погрозила своему отражению пальцем.

— Прекрати, Тийя, — тихо сказала я себе, — какая-то ты сексуально озабоченная.

Но все равно настроение у меня было приподнятое. В таком состоянии я пришла на работу.

И очень удивилась, увидев у дверей музея две милицейские машины.

— Документы, — строго потребовал симпатичный лейтенантик, едва я вознамерилась проникнуть в музей.

— Я здесь работаю, — объяснила я, но документы достала.

Лейтенант придирчиво рассмотрел мой паспорт, свидетельство о смерти и посмертном восставлении, а также удостоверение младшего научного сотрудника музея.

— Проходите, — сказал он мрачно. — Творится здесь у вас черт-те что.

Я прошла в музей и заглянула в курилку. Там нервно толпились наши сотрудники, не торопясь занять рабочие места.

— Что случилось? — спросила я, стараясь не нервничать.

— Сигнализация сработала в полседьмого утра, — сказала Катя, тоже младший научный сотрудник.

Ф-фу! В половине седьмого утра меня здесь уже не было.

— Что, кто-то вломился?

— Скорее уж выломился, — сердито усмехнулась Катя, — Датчики среагировали на тепло выходящего человека. Но что самое интересное, ни один замок не тронут.

Я задрожала. Неужели?!

— Что-нибудь пропало? — спросила я, стараясь сдержать предательскую дрожь.

— Вот это сейчас и выясняется. А нас всех согнали сюда, чтобы не мешали работе следственно-оперативных органов. И чего только этот Женька задается?!

— Какой Женька?

— Капитан Мышкин, — опять хмыкнула Катя, — Я когда-то с ним целовалась на Желтом мысу, а теперь он возглавляет расследование и задирает нос, будто у нас ничего не было.

— С мужчинами это случается, — посочувствовала Кате я.

Прошел еще примерно час, прежде чем нас допустили к своим рабочим местам. За этот час выяснилось, что из музея ничего не пропало, кроме старого чучела крокодила (помните, я вам о нем рассказывала?). Зачем оно могло понадобиться? На всякий случай еще вызвали экспертов с собакой. Собака — немецкая овчарка по кличке Мушка — обнюхала все закоулки, а возле кладовой, в которой я прятала гроб, села и завыла.

— Так, тут что-то нечисто, — решили эксперты. — Мушка зазря выть не станет. Откройте кладовку.

Выяснилось, что ключ от нее потерян. И тут наш экскурсовод, Андрей Палыч, заявил:

— Тийя, вы попробуйте открыть ладонью. У вас ведь вроде получается. Я раз видел, как вы по просьбе Ольги Сергеевны ее сейф вскрыли без ключа.

Я смутилась — это раз. Я смертельно испугалась — это два. Я хотела улизнуть подальше — это три. Ведь если я открою эту кладовую, что предстанет взорам публики? Мраморный гроб? Скелет? Кровь? Или вообще ничего?

И что тогда делать мне?

Но пока голова размышляла над этими вопросами, руки делали дело — отпирали замок.

Дверь отворилась.

— Я включу свет, — непослушными губами сказала я.

Загорелась лампочка, и оказалось, что кладовка пуста.

Абсолютно. Не было ни гроба, ни крови, ни скелета, ни даже полиэтиленовых мешков, которыми все это дело я старалась прикрыть.

Пусто.

С одной стороны, я испытала облегчение, а с другой… Такая тоска!

Гроб пропал.

Может, это мой мираж, галлюцинация? И Леканта нет нигде, кроме моих снов?

— Странно, — сказал один из экспертов. — Мушка выла так, что здесь по меньшей мере должен был обнаружиться труп. А тут пусто, как в черепе блондинки. Мушка, нюхай!

Но собака отказывалась заходить в кладовку, выла и упиралась всеми лапами.

— Может, тут магия? — спросил другой эксперт и достал замысловатый прибор под названием магитомер. Этот прибор измерял уровень магии в помещении и продавался у нас в Щедром на каждом углу.

Эксперт настроил прибор, поводил им по воздуху, но прибор никакой магии, даже остаточной, не показал.

Все только руками развели.

В конце концов ушли и эксперты, и милиция. И Мушку увели.

Следом за гостями потянулись и наши сотрудники — кто в кафе, кто домой. Все равно музей сегодня работать не будет. Его закрыли и повесили объявление: "По техническим причинам…"

— Тийя, ты идешь? — спросила Катя.

— Да, сейчас. Вот только кладовку запру.

— Поторопись. А то мне сигнализацию включать. Хотя толку-то от этой сигнализации…

— Я уже, — сказала я и вошла в кладовку.

Куда все делось?

Я ощутила такое разочарование, хоть вой. Пока здесь была мраморная гробница, я еще могла надеяться, будто все, связанное с Лекантом, — не игра моего разудалого воображения. А теперь…

…Тонкий лучик золотистого света коснулся моих глаз. Я вздрогнула. Откуда это?

Свет шел из угла кладовой. Странно, что никто, кроме меня, его не заметил.

Я наклонилась и увидела крошечное золотое перышко. Оно-то и сияло, как маленькая звезда.

Я взяла перышко в руки. Оно было пушистым и переливчатым. И так сияло!

— Здравствуй, — прошептала я перышку. — Ты откуда?

Совсем идиотка, да?

— Тийя!

— Иду, иду!

Я положила перышко в карман джинсов, вышла из кладовой, погасила свет и так же рукой заперла замок. Внутри меня было уже не так беспросветно. Золотое перышко развеивало тьму.

Поскольку работы в этот день все равно не было, сотрудники музея разбрелись кто куда: кто по домам, кто по магазинам.

А я решила пойти в храм. Храм Тысячи Звезд.

У нас в Щедром много церквей, представляющих разные конфессии и вообще верования. Про католические, православные и протестантские, а также мечети и синагоги я не говорю — и так понятно, что их имеется в изобилии. Но есть и другие храмы. Например, храм Дианы — для ведьм, храм Белой Лилии — для вампиров; совсем недавно открыл свои двери храм Полной Луны — понятно, что в нем собираются помолиться оборотни. Есть и культовые сооружения, так сказать, темного порядка: храм сантерии и вуду, церковь сатанистов и молитвенный дом поклонников Кали.

Вот только церковь Тысячи Звезд не принадлежит никому. Ее построили и открыли на средства одного нашего местного олигарха. Он узнал, что у него рак, и решил пустить свои деньги на благочестивое дело. И, посоветовавшись с собственной душой, построил храм для всех. Для всех без исключения. Идея была проста: как звезд на небе много, и они все разные, так и вер на Земле много — разных и подчас удивительных. Но если хочет душа не просто веры, а чего-то особенного, дорога ей — в храм Тысячи Звезд. И еще. Часто люди, глядя на звезды, особенно падающие, загадывают желания. Поэтому храм Тысячи Звезд — это храм желаний, просьб и обещаний. Ведь перед звездами каждый чист и честен, и их можно не бояться, как Бога.

Я вошла в храм. Он был выстроен в форме круга и немного напоминал собой планетарий. Да, собственно, почему бы и нет? Внутри его всегда стояла полутьма, и с купола вниз струили свет многочисленные звезды. Говорили, что при строительстве этого храма архитекторы применили некую хитрость, касающуюся теории свертывания пространства, так что его потолок — это в одном измерении действительно мраморный купол, а в другом — просто кусок настоящего звездного неба. В этом была загадка храма и его притягательность. В нем всегда было многолюдно.

Но сегодня я здесь оказалась одна.

И поэтому мне стало немного страшновато.

Нет, я выразилась неточно. Я испытывала не страх, нет, а благоговение, которое всегда касалось моей души, когда я вспоминала:

Открылась бездна, звезд полна.

Звездам числа нет, бездне — дна.

Для меня эти строки были как мантра. Произнеся их шепотом, я опустилась на колени и погрузилась в медитацию.

Прошло какое-то время, и мысли успокоились, чувства угомонились, а сознание раскрылось бездонности звездного неба. Ушел страх, боль одиночества, разочарование оттого, что Лекант оказался лишь моей выдумкой… Я раскрывалась навстречу звездам и в какой-то момент услышала их пение.

Разве вы не знаете? Звезды поют. И если в сознании все чисто и ясно, то можно немного, в меру своих человеческих сил, подпеть им. Спеть свою историю, свою радость, свое горе.

И наступил миг, когда я запела.

Я пела о том, как странно быть и не быть человеком, как трудно найти любовь, а встретив ее — не понять. Я пела о горечи разочарований, о неумирающей надежде на встречу с любимым, о том, что смерть — еще не повод для расставания…

Я пела, и надо мной медленно вращалось звездное небо.

Я допела свою песню и встала с колен. Покой и умиротворение снизошли на меня. Я достала из кармана золотое перышко. Оно нежно светилось, и мое стеклянное сердце преисполнилось радости. Радости такой чистой, какая бывает только в детстве.

Баюкая перышко в ладонях, я пошла к выходу, и тут из-за колонны вышел некто. В плотном сумраке храма не было возможности разобрать, кто это — человек или нелюдь, женщина или мужчина.

Существо заступило мне дорогу. Направив на него свет перышка, я различила черты мужчины и вроде бы человека.

— Позвольте мне пройти, сударь, — максимально вежливо сказала я. — Я спешу.

Он стоял не двигаясь.

— Ну коли вам угодно изображать из себя дорическую колонну, изображайте. А я пойду.

Я сделала шаг…

И тут он протянул мне руку. Ладонью вверх.

На его ладони сияло золотым светом такое же, как у меня, перо.

— Кто ты? — прошептала, отступая, я.

Наступила пауза, в течение которой было слышно, как поют звезды.

— Ты не узнаешь меня, Тийя? — спросил он.

О, этот голос!

Как я могла не узнать!

Дура набитая!

— Лекант, — прошептала я, чувствуя, что ноги меня не держат.

Он, кажется, улыбнулся и взял меня за руку. Тепло и нежность, охватившие меня при этом простейшем действии, невозможно было спутать ни с чем.

— Идем на свет, — попросил он. Его голос обволакивал, как шелк.

Мы вдвоем вышли из храма и сели на резную скамейку в церковном садике. Здесь росли вечнозеленые туи, и мне на миг показалось, что их приглушенная зелень стала невыразимо яркой. Словно мне поменяли зрение.

— Тийя, — тихо сказал мне Лекант, продолжая держать мою руку, — почему ты не смотришь на меня?

— Я боюсь…

— Боишься? Чего?

— Что ты только мой сон. Что ты исчезнешь, развеешься как дым при первом прикосновении.

— Не бойся. Посмотри на меня. Коснись меня. Я не сон и больше никогда не буду сном. Ну же, Тийя!

— Не торопи меня, — умоляющим шепотом попросила я. — Я не могу в себе разобраться, я не знаю, чего я хочу, я словно попала в водоворот…

И тогда он обнял меня и привлек к себе. Мое ухо прижималось к его груди, и я слушала, как бьется сердце Леканта. У него есть сердце! Он живой! Он не плод моего воспаленного воображения!

— У тебя теплая кожа, — прошептала я, робко касаясь ладонью его шеи. — И вообще, ты по сравнению со мной горячий.

— Тийя, не надо сравнивать: ты, я… Мы теперь вместе, ты вызволила меня из заточения… А сейчас скажи мне: я нормально выгляжу?

— В смысле?

Для меня Лекант выглядел сногсшибательно.

Но тут я опомнилась.

Лекант был наг, если не считать браслетов на его руках и нескольких кусков того самого полиэтилена, который исчез из кладовки. Сквозь него просвечивало тело, напоминающее цветом кофе с молоком. Я бы прикоснулась губами… О боже! О чем я только думаю!

Я тихо засмеялась и прижалась к нему:

— Лекант Азимандийский, ты выглядишь потрясающе в этой пленке.

— Я нашел ее в той комнате, больше ничего не было… Ты думаешь, это сойдет? Я никого не напугаю своим видом?

— Не напугаешь. Но удивишь, это точно. Подумают, что ты какой-нибудь поклонник нудизма.

— Я не знаю, что такое нудизм.

— Я потом объясню. А сейчас дай мне хоть немного на тебя насмотреться.

Лекант улыбнулся и приложил свои горячие ладони к моим холодным щекам:

— Смотри, Тийя…

А я и смотрела! Во все глаза!

И страшилась того, что вижу.

Не потому, что Лекант был каким-то там уродцем, — глупости. Он был прекрасен, и внешность у него была самая ангельская. Нет, он не смотрелся каким-нибудь пухляшкой с розовыми щечками и круглыми ладошками. И не дудел при этом в золотую трубу. Лекант выглядел как грозный ангел. Его бледный высокий лоб двумя резкими линиями прочерчивали густые черные брови. Стреловидными ресницами окаймлялись пронзительные глаза, сверкающие, как два сапфира. Совершенный овал лица, гордый нос, чуть поджатые губы — все это восхищало и немножко пугало своей непревзойденностью. Словно люди не могут так выглядеть.

Впрочем, разве Лекант — человек?

Но он и не сказал мне, кто он.

А нужно ли мне это знать? Любопытство сгубило не только кошку, но и тех бестолковых жен из сказок, мужья которых любили, например, отправляться каждое полнолуние в море. И оказывались морскими принцами. А потом не возвращались.

— Так что? — спросил меня Лекант.

— А?.. — Наверное, у меня было очень глупое лицо, но я совершенно забыла, о чем мы говорили, под взором этих голубых сапфиров.

— Тийя, — мягко напомнил Лекант, — я насчет своего одеяния. К сожалению, моя прежняя одежда истлела…

— О небеса! Да-да, конечно. Я вспомнила. Прости. Конечно, твоя одежда прекрасна, но в качестве костюма на бразильском карнавале. Нужно что-то более современное и простое. Джинсы, рубашка, куртка. Тебе пойдет.

— А где все это взять? — Тут я поняла, что мой Лекант совершенно наивен в плане товарно-денежных отношений.

— Купим, — сказала я. — В магазине.

Лекант потер виски.

— Столько новых слов и понятий, — пробормотал он. — Вот что значит проспать столько лет…

— Сколько? — коварной змеей высунулась я.

— Тийя, это совершенно неважно.

И я поняла, что это действительно совершенно неважно. А важно то, что мы с Лекантом сидим, обнявшись, в храмовом дворике, моя голова лежит у него на плече, а пальцы рук сплелись, как ветви деревьев.

Так, конечно, можно долго просидеть, но ведь нас все равно кто-нибудь заметит. Что это, скажут, за тип в полиэтиленовых мешках сидит, обнявшись с нашей Тийей? Слухи пойдут, сплетни. А мне этого ох как не хочется.

— Лекант, нам надо идти.

— Куда?

— В магазин. Покупать тебе одежду.

— А что значит "покупать"?

— Увидишь. Ох, да ты еще и бос! Значит, потребуется обувь.

— Я всегда хожу босиком.

— Только не в нашем городе. У нас хоть и чистенько, но босыми даже бомжи не ходят.

— А кто такие бомжи?

— Люди без определенного места жительства. Бездомные.

— Значит, я бомж. Бездомный. Потому что у меня нет дома.

— Что-нибудь придумаем. Ладно, вставай, идем.

Лекант с готовностью поднялся, а я подумала, что такими темпами моя кредитка опустошится столь же стремительно, как вода, что уходит в сливное отверстие после применения "Тирета".

Я молила всех богов, чтобы нашу странную парочку никто особо не заметил, а если б и заметил, не обратил внимания. Боги оказались ко мне благосклонны. Улица, по которой мы шли, оказалась совершенно пустынной.

В конце этой улицы как раз был магазин "Синьор Рико. Одежда и обувь для настоящих мужчин". И цены там были приемлемые, так что за свою кредитку я не особо опасалась.

Мы вошли в магазин. Ну тут уж не заметить нас было невозможно. К нам подошел вылизанный до последнего волоска в прическе юноша.

— Здравствуйте, — сказал он. — Чем могу помочь?

— Мой друг, — указала я на Леканта, — долгое время провел, постигая пятьдесят ступеней просветления, в высокогорной обители Тянь Син Уянь Чжи Цзяо и лишь недавно вернулся к светской жизни. Подберите ему современную одежду спортивного стиля, белье, обувь. И необязательно использовать дорогие бренды — мой друг нетребователен, этому его научили пятьдесят ступеней просветления.

— Понял вас, — слегка поклонился юноша. — Идемте.

Примерно с час мы выбирали приличную, неброскую одежду. Наконец я отправила Леканта с охапкой барахла в примерочную.

— Помогите ему там, — попросила я юношу, трепеща от одной мысли, что и сама бы могла помочь. Но как на это взглянет Лекант? Вдруг он сочтет меня безумно похотливой? А разве я виновата, что во мне от одного лишь взгляда на него загорается неистовое желание?!

Я даже сама от себя такого не ожидала. При жизни я была практически равнодушна к противоположному полу. Впрочем, меня больше интересовал кокаин.

А теперь…

Я присела на бархатную банкетку у кабинки. В кабинке негромко переговаривались Лекант и продавец. Наконец шторка отодвинулась, и торжествующий продавец спросил меня:

— Ну как?

Я во все глаза смотрела "как".

Лекант выглядел как супергерой какого-нибудь блокбастера. Нет, я не имею в виду Брюса Уиллиса в первом "Крепком орешке" — он там в основном одет в грязную майку, такие же грязные штанцы и с автоматом. Лекант был полной противоположностью Брюсу Уиллису — и в одежде, и во внешности.

Продавец расстарался на славу: на Леканте были черные джинсы с заниженной талией и шикарным кожаным поясом, серая рубашка в тонкую черную полоску с тугим воротничком, желтая куртка из мягкой замши, отороченная длинной бахромой по рукавам и спине, темно-синие носки и коричневые мокасины, которыми не побрезговал бы и Роберт Де Ниро.

— Ну как тебе? — робко улыбаясь, спросил меня Лекант.

— Великолепно, — прошептала я. — Ты неотразим.

— У этого парня потрясающая фигура, — сказал продавец, — Нечасто встретишь такую.

Я взревновала. Хвалить Леканта имею право только я!

— Спасибо вам, — сказала я. — Давайте рассчитаемся.

Продавец с готовностью кивнул.

Мы подошли к кассе.

— У меня карточка, — сказала я. — Вы принимаете карточки?

— Конечно.

Карточкой провели по сканеру, и выяснилось, что остававшихся на ней денег тютелька в тютельку хватило на то, чтобы оплатить покупку.

— Спасибо за то, что посетили наш салон, — сказал продавец. — Вам завернуть вещи?

— Нет, просто срежьте с них ярлычки. Он так и пойдет.

— Хорошо.

Продавец срезал все лишнее, аккуратно завернул в пакет полиэтиленовую хламиду Леканта, и мы покинули магазин.

— Теперь я выгляжу как ваши мужчины, да? — спросил меня Лекант.

— Не совсем.

— То есть?

— Ты гораздо красивее всех наших мужчин, вместе взятых. Лекант, кто ты?

— Я обязательно скажу тебе это, Тийя. Но позже.

— Когда мы получше узнаем друг друга?

— Можно сказать и так.

Я влюбленно смотрела на него. Пусть хранит свои тайны. Мне достаточно того, что он просто находится рядом.

Мы вернулись к храму и снова уселись на скамейку. А куда нам еще было идти? Приведи я Леканта домой, сразу бы начались такие вопросы! Гестапо побледнеет от зависти.

Лекант помялся, а потом спросил:

— Тийя, это правильно?

— Что "правильно"?

— Что, как это, деньги за мужчину отдает женщина. Платит.

— Вообще-то неправильно. Но у нас не было другого выхода. Ты что, пришел из небытия с солидным банковским счетом?

— Я не знаю, что такое банковский счет.

— Забудь.

— Но у меня есть вот это.

Лекант расстегнул манжеты своей рубашки и снял с запястий великолепные браслеты, инкрустированные камнями, названия которых я даже не знала. Браслеты сверкали и переливались на солнце так, что глазам было больно.

— Вот это, — сказал Лекант, — можно обменять на банковский счет?

— Еще бы, — прошептала я, завороженная блеском драгоценностей. — Слушай, а что это? Золото?

— Я не знаю. Там, где я возник, их называли "отражения света".

— Лекант, но они, наверное, бесценны. Боюсь, их никто не в силах будет купить и дать нам за них хоть сколько-то денег.

— Но все-таки давай попробуем. Нам нужен банковский счет.

Я рассмеялась.

— Лекант, нам необязателен банковский счет. Нам просто нужны деньги. Рубли, доллары, евро. Но в Щедром сойдут и рубли.

— В Щедром? Что это — Щедрый?

— Это — город, — обвела я вокруг рукой. — Красивый и волшебный город. Тебе понравится здесь жить.

— Мне понравится жить везде, там, где ты, — тепло сказал Лекант, лаская меня своими сапфировыми глазами. Они у него сверкали. И казалось, от его глаз расходятся во все стороны радужные лучики.

— Я люблю тебя, Лекант, — прошептала я.

— Я люблю тебя, Тийя. — Он коснулся моей руки.

Мы поцелуемся?

Мы не поцеловались.

Мгновение было упущено.

Может, я слишком тороплю события?

Надо прийти в себя и успокоиться.

— Так как мы можем обменять вот эти браслеты на рубли? — музыкально спросил меня Лекант.

— Ну, в общем, выход один, — подумав, сказала я, — Надо идти в ломбард.

Ломбардов у нас в городе было два. Один принадлежал человеку, а другой — умертвию. Я решила, что надо идти к своим. Умертвил все-таки не в такой степени подвержены алчности и лукавству, как люди.

— Идем, — сказала я Леканту, смело беря его за руку. Рука была крепкой и теплой, но каким-то удивительным, нечеловеческим теплом. — Кстати, ты не голоден?

— Голоден, — вздохнул Лекант. — А ты?

— Лекант, если ты еще не заметил, я не человек, — откровенно заговорила я, боясь в то же время, что он от меня отшатнется, узнав всю правду.

— Я знал это, — после минутного молчания сказал он. — Я чувствовал, когда ты впервые меня коснулась.

— Но ты же был скелетом!

— Но я не был мертвецом.

— Ох, у меня от всего этого голова закружится. Ладно, вернемся к еде. В общем, я могу не есть, потому что меня питает магия. А если я что-то и ем, то только неорганику, для поддержания тела. Я умертвие, Лекант.

— Что значит "умертвие"?

— Это значит, что когда-то я жила, как обычный человек. И умерла, как обычный человек. А потом меня восставили из мертвых. Моему телу подарили новое существование. А моя душа… Она находится где-то поблизости — не во мне, но и не вне меня.

— Я вижу твою душу, — неожиданно сказал Лекант. — Она похожа на сгусток пламени. У тебя очень красивая душа, Тийя.

— А я сама?

— Что?

— Я сама красивая? На твой вкус?

Лекант помолчал и легко коснулся пальцем моей щеки. От этого прикосновения меня бросило в эротическую дрожь.

— Ты прекрасней всех существ, земных и небесных, Тийя, — прошептал он и опустил голову. — Я недостоин тебя.

— Какую чепуху ты говоришь: "недостоин"! — возмутилась я, — Я… Мне снились о тебе такие сны… Ладно, сворачиваем с этой темы и идем в ломбард.

Ломбард "Без проблем" находился на улице Путейской и работал круглосуточно. И насколько я знаю, здешний хозяин при приеме ценностей не требовал от клиентов никаких документов. Поговаривали даже, что Фомаид (так зовут хозяина ломбарда) принимает на комиссию краденое добро. Впрочем, воровство и грабеж в нашем городе не процветали, так что это, скорее всего, были слухи и сплетни, распускаемые конкурентами.

Ломбард располагался на первом этаже двухэтажного старинного купеческого особняка. Там же господин Фомаид принимал клиентов, вел расчеты, а на втором жил. Точнее, существовал. И никто не знал, какое имя он носил при жизни.

Мы толкнули дверь (звякнул колокольчик) и вошли. Внутреннее помещение ломбарда было небольшим и, казалось, сошло с иллюстрации к какому-нибудь роману Чарльза Диккенса. На стенах, несмотря на солнечный день, горели лампы в матовых плафонах, стены были обиты истершимся бархатом, в углу стояла конторка, заваленная бумагами, на полу красовался несовременный ковер. Но самое главное — через всю комнату тянулся прилавок из черного дерева, кое-где облупившийся и потрескавшийся. За прилавком никого не было, только большая трехцветная кошка дремала, свернувшись клубочком, на кипе старых газет.

— Эй! — негромко подала голос я, — Есть кто-нибудь?

Тишина. Только кошка лениво приоткрыла желтый глаз и окинула меня равнодушным взглядом. Тогда я постучала по стойке.

Кошка фыркнула и из лежачего положения неуловимо перетекла в сидячее. Потом зевнула, а отзевавшись, спросила:

— В чем дело?

— Гм, — постаралась не выказать удивления я, — добрый день.

— Добрый, добрый.

— Нам нужен господин Фомаид.

— Всем нужен господин Фомаид, — неулыбчиво промурлыкала кошка. — Нет его в лавке. У клиента он.

— Ох, что же нам делать…

— Что, срочно денежки понадобились? — прищурила янтарный глаз кошка.

— Да.

— И много?

— Да уж немало, — осмелела я, вспомнив блеск браслетов.

— А что имеете предложить? Что за товар?

— Мы бы хотели показать его господину Фомаиду…

— Пхи! Надо вам знать, что я партнер господина Фомаида и у меня пай в его предприятии. Так что весь товар показывают сначала мне, а уж потом, если товар стоящий, ему. Таковы правила. Так что давайте демонстрируйте. И учтите, если это будут бабушкины серебряные ложки или дедушкина вставная челюсть с золотыми зубами, я вас сразу выставлю за дверь. Ерундой мы не занимаемся.

— Нет, у нас не челюсть, — гордо ответствовала я и велела Леканту: — Показывай.

Лекант выложил на стойку браслеты. Их сияние осветило сумрачную контору до самого последнего пыльного уголка. Кошка вскочила на все четыре лапы, выгнула спину дугой, взъерошила шерсть и зашипела. Потом, отшипевшись, сказала нам придушенно:

— Немедленно спрячьте!

— А в чем дело? — удивилась я.

Кошка тряслась всем телом:

— Вы приносите заведомо ворованные вещи и ведете себя так спокойно!

— Это не ворованные вещи, — гневно нахмурил брови Лекант, — Это мои браслеты.

— Ага, так я вам и поверила! Говорите, у кого сперли! Иначе милицию вызову.

— Не надо милиции, Астарта, — вплелся в наш диалог вкрадчивый голос. — Господа устали. Им надо присесть и выпить чего-нибудь.

Мы обернулись. В дверях стоял сам господин Фомаид и запирал их на ключ.

— Сегодня мы больше не будем обслуживать клиентов, Астарта, — сказал господин Фомаид кошке. А нам сделал красивый жест: — Присаживайтесь.

Мы с Лекантом сели в старенькие скрипучие кресла. Лекант при этом держал в руках браслеты.

Господин Фомаид придвинул стул и сел перед нами.

— Выпить ничего не желаете?

— Нет, — синхронно ответили мы.

— Тогда позвольте поглядеть на ваши вещицы.

Лекант подал ему один браслет. Золотое сияние легло на несимпатичное лицо господина Фомаида, а в его вертикальных зрачках зажглась настоящая алчность.

— Да-да-да, — забормотал господин Фомаид, — это невероятно. Я слышал рассказы о подобных вещах, но мало им верил, потому что не представлял, что они существуют в реальности. Позвольте-ка…

Он достал из кармана лупу и принялся рассматривать узор, причудливо выложенный из камней невероятной красоты.

— Похоже, ранний период… Судя по насечкам и огранке… Нет, надо свериться с каталогом. Одну минуту. — Он с явной неохотой вернул браслет Леканту и, словно мальчик, вскочил со стула: — Одну минутку! Одну маленькую минуточку!

Владелец ломбарда Фомаид подбежал к застекленному шкафу, заполненному книгами, открыл его и достал весьма солидный том в кожаном переплете. Долго листал его и наконец, видимо, нашел то, что нужно.

— Вот! — Он подошел к нам, держа книгу, и указал на рисунок в ней: — Вот они, ваши украшения! Сотни лет были потрачены впустую, чтобы отыскать их!

Действительно, черно-белая гравюра изображала Лекантовы браслеты. К ним давался пояснительный текст, но на языке, которого я не знала. Шрифт немного напоминал индийский.

— Так что это за браслеты? — спросила я.

— Браслеты богов, — немного торжественно ответил господин Фомаид. — Согласно преданию тот, кто по праву владеет этими браслетами, может повелевать всеми духами на свете. А родина этих браслетов — Шамбала. Там их сковали, гравировали и вставили волшебные камни. Как эти браслеты попали к вам?

— Они мои, — сказал Лекант. — Они были со мной изначально, сколько я себя знаю…

— А кто вы, господин? — вкрадчиво, с полупоклоном, спросил Фомаид.

— Я — Лекант Азимандийский, — сказал мой возлюбленный. — И это все, что я о себе знаю.

— О боги! — вскинул руки Фомаид, его вертикальные зрачки расширились до предела. — Сам хранитель Азимандии восстал передо мной. Века соединились!

— Я ничего не понимаю, — прошептала я.

— Не волнуйся, я пока тоже, — утешающее прошептал мне в ответ Лекант.

— Неужели вы ничего не помните о себе, господин? — спросил Фомаид Леканта.

— Не помню, — покачал головой тот. — Может быть, вы просветите меня, кто я?

— Мой язык ничтожен, и я не смею, — быстро сказал Фомаид, — Придет время, вы встретите того, кто откроет вам тайну вашего происхождения. Я преклоняюсь перед вами. А теперь… Я существо незначительное, но деловое и хочу знать, зачем вы ко мне пожаловали.

— Мы хотели оценить и заложить вот эти браслеты, — сказал Лекант. — Нам нужны рубли.

— Ах вот как! — потер ручки господин Фомаид. — Что ж, это возможно. Все на свете имеет цену, даже браслеты богов. Я предлагаю вам по пять миллионов рублей за каждый. Больше вам никто не даст. Никто не поймет в нашем городе, кроме меня, что это вещи из самой Шамбалы.

Десять миллионов! У меня такая сумма в голове не укладывается! Но я поняла, что стоит поторговаться.

— Идем, Лекант, — сказала я. — Нас здесь не поняли.

— Послушайте, так нельзя! — занервничал господин Фомаид, — Хорошо, пусть будет по семь миллионов за каждый.

— Идем, Лекант.

— Вы грабите бедного старого умертвия, — вздохнул Фомаид. — Десять миллионов за каждый, и это мое последнее слово.

— Хорошо, — сказала я. — Договорились. Только деньги наличными.

— У меня нет такой суммы наличными, — возмутился господин Фомаид, — Я что, мафиози? Назовите мне ваши реквизиты, и через час я переведу на ваш банковский счет требуемую сумму.

— А не надуете?

— Не надует, — вдруг подал голос доселе молчавший Лекант. — Иначе ему придется иметь дело со мной, — Вот именно, — вздохнул господин Фомаид.

Я записала ему в блокнот свои банковские реквизиты, Лекант отдал браслеты. Мы ушли, хотя господин Фомаид настойчиво пытался угостить нас шампанским.

А через час я забежала в банк и проверила свой счет. На нем лежало двадцать миллионов рублей.

Мама дорогая! Вот это можно зажить!

Для начала я сняла пятьдесят тысяч, часть из них спрятала в одном укромном местечке, а на оставшуюся сумму повела Леканта в ресторан. Как вы помните, он был голоден.

Ресторан выбрала прежний — "Надежду", но сегодня нам не особо повезло с меню. Был рыбный день.

— Ты ешь рыбу? — спросила я Леканта.

— Еще не знаю, — ответил он.

— А вино пьешь?

— То же самое. Тийя, мне кажется, я ничего про себя не знаю. Я хотел бы рассказать тебе все о себе, но… Правда состоит в том, что я не знаю, что рассказывать.

— Ладно. Ты не нервничай. Будет время — все вспомнишь и расскажешь. А то, что твои браслеты из Шамбалы, тебе ни о чем не говорит?

— Нет. А это кто?

— А это официант. Он идет к нам, чтобы принять заказ на еду.

Действительно, подошел официант.

— Добрый день, что будете заказывать?

— Мне морскую соль и тертые раковины каури, раз уж у вас сегодня рыбный день, — сказала я. — А моему спутнику заливную осетрину, хека в слоеном тесте и вина.

— Какое вино?

Я замялась.

— На ваш выбор.

Официант кивнул и удалился. А мы с Лекантом сидели и смотрели друг на друга.

— Тийя…

— Что?

— Мне кажется, что все это снится. Ты, этот мир, все вокруг… Дай руку.

Я протянула ему руку. Он медленно поднес мою ладонь к губам и запечатлел на ней поцелуй. А потом посмотрел на меня так, словно не понял, что сделал.

Он так и спросил:

— Что я сейчас сделал?

— Ты… ты поцеловал мою ладонь. Ты разве не знаешь, что такое поцелуй?

— Наверное, не знаю. Я просто хотел выразить тебе свою любовь, Тийя.

— Поцелуй — это и есть выражение любви.

— Тогда… Может быть, и ты поцелуешь меня, Тийя?

Вот оно! Мгновение моего триумфа! То, что привиделось мне во сне!

Я аккуратно перегнулась через столик и своими губами нежно-нежно коснулась губ Леканта. Он вздрогнул так, словно через его тело пропустили электрический ток.

— Прекрасно, — прошептал он, едва я села на свое место. — Я не знал, что бывают на свете такие ощущения.

Я торжествовала.

Но тут принесли заказ.

— И что с этим надо делать? — спросил Лекант, разглядывая заливное и хека.

— Есть. А вино пить. Давай я покажу как.

Я разделала рыбу и стала по кусочку скармливать Леканту. Может быть, это глупо и непристойно смотрелось со стороны, но мне было наплевать. Я радовалась одному — что мой возлюбленный наконец со мной.

С хеком я ему помогла, а с заливным Лекант расправился сам, запивая его вином. Вино Леканту понравилось, но он явно не пьянел. Я же почти и не прикоснулась к своим тертым раковинам каури, хотя это было изысканное лакомство. Мне было не до него. Я анализировала скудную информацию, полученную в течение первых часов общения с Лекантом.

Он знает меня и любит. Это главное.

Он знает, что он — Лекант Азимандийский, но не знает, что такое Азимандия. И что такое Шамбала — тоже. Да, кстати, откуда у него браслеты богов? И что это за браслеты? Объяснений господина Фомаида для меня явно недостаточно.

Он практически не умеет есть и пить, словно никогда не имел плоти. Но плоть у него имеется. Когда он берет меня за руку, я в этом убеждаюсь.

Лекант меня поцеловал, но он не знает, что такое поцелуй. Прямо Питер Пэн какой-то!

Откуда ты, Лекант? Кто ты?

Может быть, он не стремится ответить на эти вопросы потому, что сам не знает ответов?

Тут в ресторанном зале произошло некоторое оживление. Я посмотрела в сторону входных дверей и увидела, что у больших зеркал гардеробной прихорашивается высокая стройная девушка в белом атласном платье, расклешенном книзу. У нее были блескучие тонкие крылья, как у стрекозы. А рядом с ней стоял с видом охранника парень — симпатичный, но весь какой-то собранный, как овчарка перед прыжком. Все сидящие в зале смотрели на них.

— Кто это? — спросила я у подозванного официанта.

— Как, вы не знаете? — удивился тот. — Это же знаменитая певица Елена Нейс с мужем. Они приехали из долгого гастрольного турне отдохнуть к нам в Щедрый. Ведь муж мадам Елены — уроженец Щедрого.

Я внимательнее вгляделась в уроженца и поняла, что он оборотень. И тут все вспомнила. Действительно имела место такая история любви между феей и оборотнем. Их разлучали, им ставили препятствия и угрожали, но они победили всех своих врагов и оказались вместе. Я только не знала, что фея стала певицей. Что ж, это здорово, если они приехали к нам!

Метрдотель повел звездную пару к роскошному столику. Все встали и зааплодировали, кое-кто немедленно послал Елене букеты. Звездная пара села и сделала заказ. Потом муж певицы подозвал метрдотеля и что-то ему шепнул.

Метрдотель поднялся на эстраду к микрофону.

— Дамы и господа! Господин Лозоход, супруг несравненной примадонны Елены Нейс, любезно сообщил мне, что в нашем городе госпожа Елена даст один концерт, хотя поначалу намеревалась просто отдохнуть. Поблагодарим ее за это!

Все разразились аплодисментами.

— Концерт состоится послезавтра в городской филармонии. Все средства от него пойдут на строительство приюта для животных.

Снова аплодисменты.

Оркестрик заиграл что-то бравурное, метрдотель сошел со сцены, к Елене Нейс вытянулась очередь жаждущих взять автограф.

— Сходим на концерт? — спросила я Леканта.

— А что такое "концерт"?

— Там поют, очень много и очень красиво.

— Отлично. Я люблю пение. Сходим. И вообще я хочу быть везде там, где ты.

Часа два мы еще просидели в ресторане, но пора было и честь знать. Леканту следовало определиться с жильем. Не могла же я вести его домой!

"Здравствуйте, мама и папа, это мой единственный возлюбленный, он отныне будет жить у нас…" Нет, это не вариант. Куда оптимистичнее выглядел другой: у Леканта появлялась отдельная квартира или дом, и я переезжала существовать к нему. Уже семья…

Значит, надо купить Леканту квартиру или дом. Деньги есть — от заложенных браслетов. Дело за малым — найти хорошего риелтора…

Стоп.

У Леканта ведь нет документов!

Значит, покупку квартиры или дома надо оформлять на меня. А ему как-то выправлять документы.

Но пока-то где ему пожить?

Ответ правильный — в гостинице.

Единственная гостиница, в которой закрывают глаза на отсутствие документов, — это отель "Цепеш". Вот туда мы сейчас и пойдем.

— Лекант, — сказала я, — пора идти.

— Куда?

— Тебе надо пока где-то перекантоваться, потом мы подыщем настоящее жилье…

— Перекантоваться?

— Ну переночевать, отдохнуть.

— А, ты об этом. Я могу вернуться туда, где стояла моя гробница.

— Ни в коем случае. Идем в отель. По дороге я расскажу тебе, что такое отель, а ты мне — каким образом и куда пропала твоя гробница.

— А она никуда не пропадала. Она — вот.

Лекант сделал неуловимое движение ладонью, и в пространстве образовалась словно щель. Или размыв. И там я увидела гробницу, целехонькую.

— Ты ведь не уйдешь туда? — со страхом в голосе спросила я Леканта.

— Нет, — покачал головой он. — Отныне я буду там, где ты.

И меня затопило ощущение счастья.

Но сейчас надо было идти в гостиницу.

Отель "Цепеш" располагался в не самой фешенебельной части нашего городка и поэтому резко выделялся своим шиком среди скромных хрущевок и частных домов. "Цепеш" строили вампиры, основали вампиры и поэтому постарались соблюсти стиль. Здание немного напоминало готический особняк, но по части гробов, летучих мышей и паутины там было чисто. Обслуживание там предлагали самое качественное.

Держась за руки, мы с Лекантом вошли в холл отеля. Он был отделан черным мрамором, не стенах горели светильники в виде кованых факелов, на полу простиралась кровавого цвета ковровая дорожка, антураж немного портили набор суперсовременных кожаных диванов и плазменный телевизор на стене.

Администратор скучал за стойкой. Его можно было понять — посетители в "Цепеш" не ломились. Цены в отеле были астрономические. Но теперь, с почти двадцатью миллионами на счету, мы с Лекантом многое могли себе позволить!

— Приветствую вас, — сказал администратор. Он, кстати, тоже был умертвием. — Чем могу служить?

— Вот этому господину, — указала я на Леканта, — нужен хороший номер с видом на городской парк и реку.

— Отлично! — просиял администратор. — У нас как раз есть такой. Это номер сто тринадцать "А". Он прекрасно отделан, в нем имеются две спальни, гостиные, две ванные комнаты, кабинет, гардеробная, бар и небольшая библиотека. Вас устраивает?

— Вполне, — светски улыбнулась я.

— Сколько господин предполагает погостить в "Цепеше"?

— Пока не менее недели. Дальше посмотрим.

— Брависсимо! Номер вам будет стоить, естественно, с обслуживанием и столом… Двадцать тысяч рублей в сутки.

— Хорошо, — кивнула я. — Итого сто сорок тысяч. Карточки принимаете?

— Разумеется.

— Мы оплатим вперед. Вот карта.

Администратор с недоверием посмотрел на мою "Визу", но потом провел по ней рукой и довольно улыбнулся. Раздался писк, и на его ладони зажглась зеленая точка вживленного банковского сканера. Значит, сто сорок тысяч с моей карточки уже перечислены. Администратор подтвердил это, вытащив из рукава распечатанный чек.

— Распишитесь, — протянул он мне его.

Я расписалась.

— Теперь вопрос о документах, — елейно улыбнулся администратор.

— У джентльмена, который будет здесь проживать, документы находятся в стадии оформления. Поэтому можете воспользоваться моими.

— А вы кто будете этому господину?

— Сестра.

Лекант быстро посмотрел на меня и опустил глаза. В ходе всей этой беседы он благоразумно молчал.

— Ах сестра, — протянул портье. — Это, конечно, все меняет. У вас документы с собой?

Я кивнула и протянула ему свои бумаги.

Он внимательно просмотрел их, что-то ввел в память компьютера и вернул, положив на них сверху медный сияющий ключ с пластиковой биркой "113-А".

— Вещи у господина имеются?

— Нет, — опять ответила я за Леканта. — Мы поднимемся в номер.

— Конечно, конечно, — улыбнулся администратор, и, могу поклясться, что-то инфернальное промелькнуло в его улыбке. — Я задержу вас буквально на минуту. Вот буклет, рассказывающий обо всех услугах, предоставляемых нашим отелем. Спа, солярий, бассейн, теннисный корт… Вот расписание завтраков, обедов и ужинов. При желании всегда можно заказать еду в номер. Приятного времяпровождения!

— Я только посмотрю, как мой брат разместился, и уйду, — для чего-то объяснила я. По-моему, за те деньги, которые содрал с нас портье, я могла бы хоть по потолку ходить, и это было бы мне позволено.

Мы поднялись в стилизованном под старину лифте на третий этаж. Я быстро отыскала номер "113-А", а Лекант все молчал.

И мне показалось, что в этом молчании сквозит обида.

Я отперла дверь, и мы вошли в помещение. Да-а! Шик, блеск и красота лезли здесь из каждого угла. Я посмотрела на Леканта. Тот словно сжался.

— Что с тобой, Лекант? — спросила я, волнуясь. — Тебе что-то не нравится?

— Здесь слишком роскошно. Я к такому не привык.

— Не обращай внимания. Ты здесь поживешь, пока не определимся с покупкой дома.

— С покупкой дома? — удивился Лекант.

— Конечно. Ведь тебе надо где-то жить.

— Я… я думал, что буду жить у тебя…

— Милый, это было бы прекрасно, но мои родители этого не поймут. К тому же… Если мы купим дом, то сможем поселиться в нем вместе.

Лекант просиял:

— Это меня вполне устраивает. Скажи, Тийя, а рублей, спрятанных в твоем маленьком кусочке бумаги…

— Пластика…

— …пластика, хватит, чтобы купить дом?

— Конечно, хватит. У нас в Щедром недорогая недвижимость. Только гостиницы дорогие. Ну ладно, располагайся, отдыхай, а я… наверное, пойду…

— Подожди, — Лекант притянул меня к себе, — обещай мне, что мы расстаемся ненадолго.

— Да мы вообще, считай, не расстаемся! Просто делаем небольшую паузу.

— Что делаем?

— Паузу. Ну перерыв. Я должна встретиться с родителями, чтобы они не волновались за меня. Куда это, дескать, я пропала.

— А ты расскажи им обо мне.

— Обязательно расскажу. Только что?

— В смысле?

— Откуда ты появился? Кто ты? Что собираешься делать?

Все это очень заинтересует моих родителей. Они люди любопытные.

Лекант помрачнел.

— Я не знаю ответов на эти вопросы, — промолвил он, — Но я обязательно узнаю! И тогда тебе не придется меня скрывать.

— Я не скрываю…

— Нет, Тийя, скрываешь. Но я не сержусь на тебя. Я люблю тебя. Я благословляю тебя.

— Лекант…

— Ты спасла меня из небытия. Ты поверила в свои сны. Моя благодарность безмерна.

Он сжал меня в объятиях. О большем я не могла и мечтать. Мы какое-то время простояли так, обнявшись, а потом я пробормотала:

— Лекант, мне пора идти.

— Да, конечно, — сказал он, не размыкая объятий.

— Лекант…

— Я отпущу тебя, но только после…

— После чего?

— Поцелуй. Мне понравилось, как ты это делаешь.

Я засмеялась, а потом крепко поцеловала его.

— Все. Выпусти меня.

Лекант разжал руки:

— Повинуюсь, моя госпожа.

Я подошла к двери.

— Мы еще встретимся сегодня? — спросил меня Лекант.

— Уже очень поздно. Мои родители будут волноваться. Завтра утром я приду к тебе в гостиницу, чтобы проследить за тем, как ты завтракаешь.

— Хорошо, — сказал Лекант, — я буду ждать.

И я покинула "Цепеш", хотя все мое существо противилось этому. Я бы предпочла обновить с Лекантом гостиничную кровать, но…

Это уж слишком.

Не стоит торопить события.

Я быстро шла по аллее, уводящей меня от гостиницы, и тут на меня спикировало черное нечто. И повалило на землю. От неожиданности я даже забыла закричать. Меня спеленали, словно мумию, и повергли во тьму. А потом все вернулось на свои места, и довольно знакомый голос сказал:

— Сорри, я, кажется, снова ошибся.

Ну конечно! Кто бы это еще мог быть!

— Добрый вечер, Аларих, — сказала по-английски я.

— Добрый вечер, Тийя, — ответил он, складывая крылья. — Извини, что я снова ошибся.

Мы пошли рядом.

— Аларих, когда ты научишься отличать мертвое от живого? — улыбаясь, спросила я.

— Наверное, никогда, — пожал он плечами. — Я плохой вампир. Вот Эстрелита — это да, прирожденная вампирша.

— Где она сейчас, кстати?

— Они с Юлей заняты изготовлением состава, полностью заменяющего человеческую кровь. Чтобы можно было не охотиться на людей и быть сытым.

— И как успехи?

— Они испытывают состав на мне, поэтому я постоянно голоден. И еще у меня нарушена пространственная ориентация. Поэтому я так плохо пикирую.

— Бедный…

— Спасибо, Тийя, хоть ты меня жалеешь. А у тебя нет на примете плохого человека, которого я мог бы выпить без вреда для окружающих?

— К сожалению, нет, Аларих. Может, сходим в аптеку, купим донорской крови? Или нет, слушай, у меня появилась идея!

— Какая идея?

— Я тебе покажу одно кафе. Идем.

Мы быстро миновали аллею и сели в троллейбус. Я понимала, что безнадежно опаздываю к тому времени "икс", которое назначили мне для возвращения домой родители, но было жалко Алариха. Мается ведь, голодненький вампирчик!

Кафе "Сундук мертвеца" располагалось в округе, который изначально в нашем городе был отдан вампирам. И хотя вампиры Щедрого не охотились на людей и пили донорскую кровь, после захода солнца простые смертные остерегались тут появляться. Ну я ведь не простая смертная, верно?

В "Сундуке" подавали разогретую и качественную донорскую кровь, а еще сюда захаживали те ненормальные, которые по каким-то причинам хотели, чтобы ими угостился вампир. И таких людей было много, поверьте! Особенно девчонок в возрасте от тринадцати до шестнадцати. Они, видимо, надеялись, что гастрономическое знакомство с вампиром перерастет в нечто большее. В любовь, например. Наивные. Вампиры никого не умеют любить. Они вообще никого и ничего не любят, кроме крови. Таково мое мнение, и его я не собираюсь менять.

В "Сундуке" по случаю вечера было шумно. Я отыскала нам с Аларихом местечко, и мы сели. Что я делаю? Только и шляюсь по ресторанам да кафе! А моя диссертация?!

Впрочем, до диссертации ли мне, когда все мои мысли заняты только Лекантом.

— А? — переспросила я Алариха.

— Я спрашиваю, что ты будешь пить? Ты где витаешь?

— Ох, витаю… А пить ничего не буду. Мне пить нельзя, жидкости вредны для моего организма.

— Тогда я закажу себе донорскую кровь.

Вампиру принесли заказ, и он присосался к литровой кружке. Кровь здесь давали качественную, и было видно, что Аларих доволен. Я нетерпеливо оглядела зал. Мне пора было домой.

— Слушай, я пойду, наверное, — сказала я Алариху. — Меня родители ждут. Поздновато уже.

— Погоди, — неожиданно взял меня за руку вампир, — посиди со мной.

— Тебе что, скучно?

— Ужасно, — кивнул Аларих, отставляя пустую кружку. — Ты просто не представляешь, каким скучным является существование вампира.

— Да? А я думала, вы интеллектуалы, много читаете, много знаете и умеете, специализируетесь по части искусства…

— Чепуха. Все это — только для обольщения жертв. Надо же чем-то пудрить им мозги. На самом деле главное для вампира — это жажда. Она затмевает все.

— Слушай, а любовь?

— Что любовь? Вампиров связывает не любовь, а похоть. Никакое чувство не выдержит столетий. А похоть… Да, похоть держится долго. Ты думаешь, Эстрелита в меня влюблена?

— Думаю, да.

— Ни чуточки. Она просто инициировала меня для себя, как люди заводят комнатную собачку.

— Ну комнатную собачку тоже можно любить.

— А, это пустой разговор. Любовь, какой понимаете ее вы, люди…

— Я не человек.

— Все равно. Так вот, любовь, какой ее понимают люди, для вампира неуместна и отвратительна. А знаешь почему?

— Почему?

— В любви надо жертвовать. Собой. А вампиры жертвовать собой не привыкли. Скорее уж они пожертвуют кем-нибудь другим. О, кстати!

— Что?

— Я ошибаюсь или вон та миленькая девица смотрит на меня?

Я посмотрела в указанном направлении. Действительно, неподалеку от нас сидела за столиком одинокая хорошенькая девушка лет шестнадцати и во все глаза глядела на Алариха.

— Жертва, — прошептал Аларих.

Он кивнул девушке, та просияла. Встала из-за столика и, слегка пошатываясь, направилась к нам. Когда она села за наш столик, я уловила исходящий от нее крепкий водочный дух. Девица была пьяна, как калифорнийский золотоискатель, нашедший жилу. Вот только кто ее так напоил, шестнадцатилетнюю-то? Меня ведь густыми тональными кремами и черной тушью да подводкой не обманешь, я реальный биологический возраст сразу чую.

— Благословенны, ик, будьте, — сказала девушка. — Меня зовут Стеффи.

— Это Степанида, что ли? — попыталась я вернуть девушку на землю.

Та пьяно погрозила пальчиком:

— Всякие умертвия… будут еще тут! Степанидой меня назвали предки, а настоящие друзья зовут Стеффи.

— Я твой настоящий друг, не сомневайся, — заверил девушку Аларих. — Я никому не позволю называть тебя Степанидой.

— Спасибо, ик! А как тебя зовут?

— Аларих.

— Ух ты, какое имя-а-а! И ты настоящий вампир?

— Настоящий.

— А чем докажешь?

— А подставь шейку.

Стеффи захихикала.

— Такое уже было. Ко мне один приклеился, тоже назывался вампиром, набивался в шею куснуть, а потом оказалось, что он просто придурок.

— Я не придурок, я вампир, — оскалился Аларих.

На мгновение в "Сундуке" стало тихо, и даже Степанида, похоже, слегка протрезвела.

Миг прошел, и шум возобновился с удвоенной силой. А Стеффи сказала Алариху:

— Закажи мне что-нибудь выпить, а?

— Не многовато ли тебе? — подала голос я.

Стеффи глянула на меня так, словно впервые увидела.

— Слушай, умертвие, — прошипела она, — это кафе для вампиров и их поклонников. Тебе здесь делать нечего.

— Я сама знаю, что и где мне делать. Уходи.

— Нет, Тийя, — подал голос Аларих, жадно вдыхавший запах Стеффи. — Это ты уходи. А мы еще посидим.

— Вот что, — сказала я Алариху. — Если ты намереваешься ее выпить, приготовься к тому, что ее родители тебя развоплотят. Если до этого оккультная милиция не вобьет тебе осиновый кол в грудь. В нашем городе вампиры не охотятся на людей и животных.

— Черт, — процедил вампир. — Тогда я не понимаю…

— Я — Доброволец, — пьяно улыбаясь во весь рот, сказала Степанида. — Доброволец, понятно?!

У меня опустились руки. Некоторое время назад группа вампиропоклонников обратилась к мэру Щедрого с просьбой разрешить вампирам частичное употребление людей в пищу. Вампиропоклонники были настойчивы, и мэр согласился. Так был создан отряд Добровольцев — тех смертных, что хотели отдать свою кровь и жизнь вампирам. Их регистрировали в специальной картотеке и выдавали Знак.

— Хорошо, — кивнула я Степаниде, — Покажи свой Знак.

Девушка расстегнула две верхние пуговички на блузке. В открывшийся просвет сунула пальцы и, покопавшись, вытянула на цепочке круглый металлический медальон. На медальоне были выгравированы ее имя, фамилия и дата рождения. А также факсимиле, подтверждающее готовность отдать свою жизнь вампиру.

— Довольна? — усмехнулась Стеффи.

— Довольна. А твои родители об этом знают?

— Да кто ты такая, чтобы задавать мне вопросы?! — взвилась Стеффи. — Блюститель нравственности?

— Я знаю, что такое смерть. И я не хочу, чтобы ты так рано ее встретила.

— Тийя, — подал голос слегка опешивший, но все еще голодный Аларих, — ты можешь не волноваться. Я не буду выпивать Стеффи до конца. Только чуть-чуть. Обещаю. Ты даже можешь понаблюдать за этим и остановить меня, если что.

Только этого мне не хватало.

Но выхода не было.

— Хорошо, — сказала я мрачно. — Только не здесь.

— В парке, — кивнула Стеффи. — Так даже романтичнее.

Мы расплатились и вышли из кафе. Уже темнело, но я с чувством выполняемого долга поволоклась за Аларихом и Степанидкой, этой дурочкой, которая думала, что вампиры — это единственное счастье в жизни.

Кафе "Сундук мертвеца" примыкало к Новоспасскому парку, и не прошло и получаса, как мы оказались среди столетних лип и рябин. Посетителей в парке почти не было, скамейки пустовали.

— Само Небо помогает нам! — воодушевленно заметил Аларих. — Видите, какая прекрасная обстановка!

— Аларих, если ты только посмеешь нарушить свое слово…

— Тийя, успокойся.

Мы втроем подошли к скамейке под раскидистой елкой. Аромат хвои чем-то напомнил мне запах кладбища. Настроеньице, м-да…

Аларих сел на лавку и посадил к себе на колени Степанидку. Мило улыбнулся ей. Девчонка обвила руками его шею.

— Какой ты милый, — сказала она.

Я стояла, оставаясь в роли наблюдателя. Вампир и его жертва миловались как настоящие влюбленные. Видела бы это Эстрелья!

— Пора, крошка, — громко прошептал Аларих.

Она страстно изогнулась в его объятиях:

— Укуси меня, милый, укуси!

Аларих бросил на меня быстрый взгляд и аккуратно вонзил заострившиеся клыки в шею Степаниды. Та томно вскрикнула и замерла. Послышались сосущие и чавкающие звуки. Омерзительно!

Прошло минуты две. Сколько времени нужно вампиру, чтобы насытиться? А вдруг эта дурочка уже мертва?

— Аларих, — сказала я грозно, — прекращай.

Громкое сопение было мне ответом.

Я решила, что пора вмешиваться.

Я стиснула плечи Степаниды.

— Опомнись, девочка! — сказала я. — Убирайся! Хватит!

Аларих оторвался от шеи своей жертвы. Глаза его горели.

Он криво усмехнулся и столкнул с колен Стеффи.

— Я сыт, мерси, — высокомерно сказал он.

Степанида, покачиваясь, встала на ноги. Была она бледна, как снятое молоко, глаза потухли, губы потрескались… Я ощутила укол жалости. Что мне делать с этой дурочкой, а?

— Стеффи, идем ко мне домой, — сказала я, все еще придерживая ее за плечи. — Я дам тебе специальные таблетки, чтобы быстро восстановить тонус организма…

— Уфф, — пробормотала Степанида. На ее губах показалась кровавая пена.

И тут она упала, как сломанная кукла. От неожиданности я не успела ее удержать.

Я бросилась поднимать дурешку. Приложила ухо к ее груди. Ее сердце не билось!

Черт побери!!!

— Аларих, тварь, ты ее выпил до капли! — заорала я на интуриста.

А он усмехнулся гнусно и сказал:

— Конечно. Никогда не испытывал такого удовольствия.

— Но ты дал слово!!!

— Дал и заберу обратно. Кто ты такая, чтобы судить меня, мертвечина?

Я аккуратно положила мертвую девушку на скамейку. Меня переполняла злоба.

— Я уничтожу тебя, вампир, — прошипела я. — Ты только и делаешь, что убиваешь. Сначала Тропилин, теперь Стеффи… Этому пора положить конец.

— Она сама этого хотела, — продолжал глумиться Аларих. — Она — Доброволец.

— Сволочь, — пробормотала я, — Какая же ты сволочь, Аларих!

Он встал со скамейки и расправил крылья:

— Пора научить тебя хорошему тону, мертвечина. Никто и ничто не смеет безнаказанно меня оскорблять!

— Хочешь биться? — Я оскалилась. — Будет тебе драка.

Вампир оскалился в ответ и бросился на меня.

Его первый удар напоминал удар цунами о жилые кварталы какого-нибудь приморского города. Меня зашатало, но я выдержала. И ударила в ответ.

От моего удара противник отлетел на несколько метров, кубарем прокатился по асфальту. Но тут же вскочил, расправил крылья и взлетел. Потом спикировал сверху на меня.

Но я ждала такого выпада и хорошо подготовилась к нему. Своей правой рукой, как бейсбольной битой, я размахнулась и ударила вампира в солнечное сплетение. Он согнулся пополам, оставив незащищенной верхнюю часть спины. Я увидела основания его крыльев и вцепилась в них руками. Я вырву твои крылья, проклятый вампир! Я разорву тебя на части!..

— Остановитесь! — из запредельной дали услышала я тоненький, жалкий голосок. — Остановитесь!

Я стиснула руками шею Алариха. Он захрипел, вырываясь…

— Да перестаньте вы драться! — Снова этот тонюсенький голосок!

Кто смеет мне мешать?!

И тут меня что-то укололо в лодыжку. Да как больно! Я дернулась и разжала руки. Аларих мешком упал к моим ногам. Впрочем, он тут же вскочил и рванул ввысь, хлопая крыльями. Он просто сбегал, сбегал как трус, как нашкодивший щенок!

Я проводила взглядом силуэт летящего вампира и сердито выдохнула. Нет, каков подлец, а?

Снова укол в лодыжку и детский голосок:

— Хватит психовать, а?

Я обратила свой взор вниз и увидела потрясающее существо. Оно напоминало луговую собачку, так как стояло на задних лапах (ногах?). В передних лапах (руках?) оно держало наперевес, как копье, перьевую ручку с золотым пером. Этим-то пером оно меня и кололо. Размеры существа были самые скромные, мордочка напоминала мордочку чихуа-хуа (и ушки такие же). Глаза были большие, круглые и ярко-фиолетовые, с продольным зрачком. У него на голове красовалась крохотная бейсболка, а одето оно было в маечку с логотипом пива "Балтика" и шортики. Все маленькое, но очень симпатичное.

— Ты кто? — спросила я существо.

— А ты кто? — В ответ существо поудобнее перехватило ручку.

Я умилилась.

— Так нельзя, — сказала я, сдерживая улыбку. — Ты должен ответить, потому что я старше и я первая спросила.

— Во-первых, не должен, а должна, — выразительно покачивая ручкой, сказала малютка. — А во-вторых, мне уже четыреста лет. Так кто кого старше?

Я опустилась перед ней на корточки:

— Хорошо, будь по-твоему, я представлюсь первой. Я умертвие, и меня зовут Тийя.

— Меня зовут Майя, и я байбайка.

— Бабайка?

— Нет, байбайка, — поправила меня кроха. — Я внучка деда Байбая. Ты что, не знаешь, кто такой Байбай?

— Я знаю, кто такой Бабай, — недоумевая, сказала я. — Про него еще песню Иващенко с Васильевым сочинили:

Ах, Бабай, все его боятся,

Хоть он никому не навредил.

Ах, Бабай, всяко может статься,

Ты на всякий случай уходи.

— Бабай — это тот, кем детей маленьких пугают, чтобы они побыстрее засыпали, — с видом знатока сказала Майя, — А Байбаем пугают взрослых.

— А что, взрослых тоже пугать надо, чтобы они заснули?

— Некоторых надо. Но вообще-то мой дедушка давно никого не пугает. Он другим делом занимается — сны хорошие людям посылает.

— А ты чем занимаешься, Майя?

— А я пока учусь. В колледже для мелкой нечисти. Сама видишь, рост у меня…

— Рост — дело десятое. Ты очень симпатичная.

— Правда? — зарделась Майя, — Спасибо.

— А твой дедушка не будет волноваться?

— Из-за чего?

— Ты так поздно одна в парке гуляешь…

— Я не гуляю, я работаю, и дед об этом знает, — авторитетно заявила Майя, — И кем ты работаешь?

— Охранницей, конечно. Нас тут таких, из колледжа, много. Подрабатываем, стипендия-то с гулькин нос, а жить и одеваться надо. Не с деда же пенсию тянуть!

Жизненная позиция крохотки меня в добром смысле потрясла. Какая маленькая и такая сознательная!

— Майя, я тобой восхищаюсь, — сказала я. — Я бы очень хотела с тобой подружиться.

— Я не против, — потупилась Майя. — У меня среди великанов еще нет друзей.

Я протянула ей руку. Майя с торжественным видом пожала мой большой палец.

— Одно плохо, Майя, — сказала я. — Я из-за тебя врага упустила.

— Вампира? — Да.

— А почему этот вампир твой враг?

— Потому что он нарушил свое собственное слово. Он выпил всю жизнь из этой бедной девушки.

— Какой девушки? — за оглядывалась Майя.

— Вот этой… А?! А!!!

Скамейка, на которую я уложила мертвую Стеффи, была вопиюще пуста!

— Майя, она восстала!

— Кто? Девушка, которую укусил вампир?

— Да! Значит, она сама стала вампиром! И сейчас жаждет крови! Она в плачевном состоянии, мозги ничего не смыслят, она может напасть на любого! Ее надо найти!

— Надо — найдем, — рассудительно сказала Майя. — От твоей девушки за версту разит водкой и духами "Арман Баси". За мной!

— Ой, скорее!

И мы побежали. Впереди неслась Майя, почти не касаясь земли кончиками пальцев (ну просто балерина! И имя-то балетное!). Я старалась поспевать за ней.

Скоро мы выбежали на главную аллею. Она была хорошо освещена фонарями, и в ее конце я заметила маячившую фигурку. Она покачивалась и шла неверным шагом.

— Это она! — крикнула я Майе. — За ней!

— Угу! — фыркнула бай байка и понеслась как ракета класса "земля — земля".

Я поспевала за нею ракетой класса "земля — воздух". Или какие там еще ракеты бывают…

Но мы все равно не успели.

Когда я и Майя были буквально в пяти шагах от Стеффи, из кустов к ней подошел высокий юноша. И Стеффи впилась ему в глотку.

— Нет!!! — завопила я и бросилась было их разнимать, но…

…Наткнулась на вытянутую вперед ладонь юноши. Ладонь была ледяной. Незнакомец посмотрел на меня. Его глаза блеснули красным.

— Вампир? — изумилась я, отступая.

— Вампир, — подтвердил он.

Он аккуратно отцепил Стеффи от своей шеи и стоял так, придерживая ее за руки. Стеффи, не открывая глаз, шипела и рвалась продолжить начатое занятие.

— Хватит, девочка, хватит, — успокаивающе пробормотал вампир Стеффи, и та начала понемногу униматься. — Ты уже стала вампиром, так не порти себе впечатление от новой жизни.

Стеффи наконец прекратила качаться и соизволила открыть глаза. Восхищенно уставилась на юношу:

— Я — вампир?

— Стопроцентно, — улыбнулся юноша. Был он красив и обаятелен, как все вампиры. Не будь Леканта… Впрочем, нет. Даже и не будь Леканта, я никогда не влюбилась бы в вампира. Это все равно что влюбиться в донорскую иглу.

А ведь многие влюбляются…

Ну Бог им судья.

— А вы — тоже вампир? — продолжала свой монолог Стеффи.

— Совершенно верно. Граф Витторио Блад к вашим услугам.

— Черт! — вырвалось у меня. — Вот это номер!

Граф Витторио Блад слыл вампиром-легендой. Он был богат, совершенен, филантропичен, плевал на возраст и обладал грандиозным статусом в обществе. Попасть к Бладу на вечеринку мечтали такие звезды отечественной попсы, как Прихлопов и Трескачева, но им не обламывалось. Витторио объездил весь мир, дружил с королевой Англии и запросто был вхож к далай-ламе. И самое главное — у него не было невесты. Немудрено, что, услышав магическое имя, бедная новообращенная вампирша Стеффи заискрилась, как новогодняя елка.

— Витторио! — взвизгнула она. — Я ваша навеки!

— Мило, — засмеялся тот. — И что мне прикажете с вами делать? От голодного бессмертия я, допустим, вас спас, милая девушка. Но чего ж вы еще хотите?

— Приглашения на ужин в вашем замке. В любом из ваших замков! — немедленно нашлась Стеффи. Глаза ее сияли счастьем. Еще бы! Она вцепилась в Витторио, как клещ в ухо бульдога, и не собиралась отцепляться. И я ее понимала.

— Хорошо, — сдался граф. — Тогда не будем терять времени. Приглашаю вас на ужин прямо сейчас. В мою загородную резиденцию "Плавское".

— Ах! — восхитилась Стеффи. — Я на седьмом небе!

И тут раздался странный звук: "Х-хрусь".

Стеффи дернулась, но рук Витторио из своих цепких лапок не выпустила. И снова…

Хруссь!

— С моей спиной что-то происходит! — взвизгнула Стеффи.

Витторио одной рукой прижал Стеффи к себе (та замлела), а другой аккуратно погладил узкую девичью спину. А потом рванул блузку так, что она лопнула по швам.

И мы стали свидетелями того, как у новорожденной вампирши прорезались и развернулись в полную ширь черные кожистые крылья.

— У меня крылья! — завизжала Стеффи. — Ай, класс!

— Только блузка погибла, — сокрушенно сказал Витторио. Впрочем, сокрушался он для виду. Я-то заметила, каким взглядом он воззрился на грудь Стеффи, затянутую в кружевной бюстгальтер от Виктории Саммер. Вампир вампиром, а мужские гормоны в нем, видать, тоже играют. — Что ж, — сказал он Стеффи, — здесь нас больше ничего не держит. Дорогая, вас не смущает отсутствие блузки?

— Нимало, — хорошо поставленным контральто пропела Стеффи. — Вы научите меня летать?

— Всенепременно, — откланялся вампир. — Почту за честь.

А сам так по бюстгальтеру глазами и стреляет!

В общем, минуты через две они улетели, крепко держась за руки. Так что эта бедная Стеффи еще и благодарить Алариха должна за то, что выпил ее и сделал вампиршей.

Опять все разрешилось благополучно. Но до Алариха я все-таки доберусь! Пусть Эстрелья знает, чем бойфренд занимается в ее отсутствие!

— Мне пора домой, — сказала я байбайке. — Очень рада была с тобой познакомиться. Может, еще встретимся.

— Конечно, — просияла Майя, — Я могу тебе имейл отправить. Или в "аське" пообщаемся, — Не люблю я компьютеров, — сказала я. — Лучше ты мне звони.

Я сказала номер своего мобильного.

— Я запомню, — улыбнулась Майя. — Ну пока!

И мы расстались. Майя продолжила патрулирование парка, а я отправилась домой.

Пришлось поймать такси, и, пока я ехала, радостное настроение от знакомства с Майей улетучилось, на его место пришла какая-то тоска. Опять объясняться с родителями по поводу позднего прихода!

Но тут я вспомнила!

Лекант! Мой Лекант!

Счастье, которое никто не посмеет отнять!

Дома родители меня не очень-то и ругали. Они что-то активно обсуждали. И их разговор вертелся вокруг семейного гардероба.

— Мам, пап, — спросила я, — ужинать будете?

— Ах, Тиечка, тут не до ужина. Ты сама себе сульфата аммония положи, а мы с папой обойдемся кефиром.

— Да что у вас стряслось?

— Тиечка, чудо, настоящее чудо!

— Какое чудо?

— Папа сумел раздобыть билеты на концерт Елены Нейс! Мы идем всей семьей! Надо придумать, что надеть, публика будет самая изысканная…

— Мам, так вы и на меня билет взяли?

— Ну конечно, непонятливая ты наша! А как же! Тебе тоже стоит послушать романтическую музыку!

— Спасибо.

— Ах, не благодари. Лучше скажи, смотрится на мне это шелковое платье с бархатной розой?

— Мам, такие платья вышли из моды лет пять назад.

— Что же мне делать? Папа пойдет в костюме, ты наденешь свое крепдешиновое, а я…

— Мам, ты про какое крепдешиновое?

— Ну сиреневое, в складку.

— А… у меня на нем пятно.

— Тийя, ты никогда, никогда не могла носить вещи аккуратно. Ах, что же делать!

— Мама, не волнуйся, у меня для тебя сюрприз. Мне выдали зарплату, так что завтра можно будет присмотреть платья и тебе и мне. А сейчас я пойду спать, ладно?

На том и порешили.

Я вошла в спальню и утомленно сбросила с себя одежду. Ванну принимать не хотелось. При свете ночника я сбрызнула специальным безводным спреем чуть шелушащиеся колени. Они должны быть гладкими и блестящими, особенно если Лекант захочет обратить на них свое внимание.

Я натянула ночную сорочку, погасила ночник и вытащила из верхнего ящика столика маленькую палехскую шкатулку. Эта шкатулка у меня была с детства и выглядела облупленной, но я ее любила. В ней я хранила все самое для меня драгоценное. Сейчас я подняла крышечку, и мягкое золотистое сияние наполнило мою комнату. В шкатулке лежало золотое перышко. Это оно так светилось. Оно наполняло меня тихой детской радостью и верой в то, что у нас с Лекантом все будет прекрасно.

Я положила перышко обратно и легла.

— Спокойных тебе снов, Лекант, — прошептала я, думая о том, как сейчас Лекант расположился в роскошном номере отеля "Цепеш".

Я быстро заснула, усталость взяла свое. Все-таки день был насыщенный. И мне приснилось, что Лекант каким-то образом проник в нашу скромную квартирку и стоит у моей кровати.

— Тийя… — прошептал он мне. — Проснись, Тийя…

— Как я могу проснуться, — удивилась я, — если это сон?

— Тийя, это не сон.

Его рука коснулась моего лица, и я поняла, что да, действительно это не сон. Я села в постели, притянув к груди одеяло. На мне старая ночная сорочка, позор!

— Лекант, — прошептала я, едва справившись с волнением, — как ты сюда попал? Ты же не знаешь, где я живу!

— По перышку, — в темноте улыбнулся Лекант, и я увидела, что его сапфировые глаза сияют. — Его свет привел меня к тебе.

— А как ты проник в квартиру?

— Немножко поиграл с пространством. Я умею его раздвигать или сжимать, по усмотрению. Я не знал, что у меня есть такое свойство, но вот захотел прийти к тебе, и оно появилось.

— Ох, Лекант, ты тысяча загадок! А зачем ты пришел? Я думала, ты спишь.

— Ты не рада меня видеть?

— Глупости. Конечно, рада.

— Ты хочешь спать, я нарушил твой сон. Прости, Тийя, я сейчас уйду. Только один раз поцелую тебя и уйду.

— Нет уж, дудки! Поцеловать ты меня, конечно, можешь, но я хочу знать, зачем ты пришел.

— Сначала поцелуй или объяснение?

— Поцелуй.

— Хорошо.

Лекант опустился рядом со мной на кровать и прижался губами к моим губам. Понимаете, у меня нет особого опыта в поцелуях. Когда я была жива, то целовалась редко, все больше кололась и занюхивала. Вот и не научилась. А Лекант… Похоже, он тоже не знал, как происходит настоящий страстный поцелуй, и мы были как школьники, впервые застигнутые близостью губ и рук.

Лекант оторвался от моих губ и спросил:

— Я что-то не то делаю?

— Все замечательно. Скорее это я делаю что-то не то. Лекант, ты удивительный.

— Да, только не знаю, кто я. А теперь выбирайся из постели и одевайся.

— Зачем?

— Объясняю. У себя в номере не далее как полчаса назад я услышал разговор двух служебных духов, ну знаешь, которые живут в помещении и оберегают его от разрушения…

— Домовых?

— Да, наверное, они называются так. Так вот, они говорили, что сегодня в час пополуночи великая певица Елена Нейс будет петь для волшебных существ, таких, как они.

— То есть для домовых, леших, барабашек и прочей мелкой служебной нечисти?

— Да. Елена Нейс хочет, чтобы ее слышали все. А ведь в концертный зал домовых не пустят.

— Понятное дело.

— Этот волшебный концерт состоится на той поляне, где когда-то была спрятана моя гробница. И если мы хотим успеть, нам надо собираться уже сейчас.

— У меня нет даже подходящего платья.

— А это что на тебе?

— С ума сошел! Это ночная сорочка.

— Красиво выглядит. Точнее, твое тело в ней красиво выглядит. Таким… Не знаю даже, как сказать.

Лекант явно смутился. Смутилась и я.

— Встань и отвернись, — попросила я его.

— За… Ах да, конечно.

Лекант встал с моей кровати и повернулся лицом к окну.

Я быстренько сняла ночнушку и переоблачилась в джинсы и любимый белый свитер из кашемира. В этом свитере я смотрелась неплохо, особенно теперь, когда стала мертвой.

Я коснулась плеча Леканта:

— Я готова.

— Я все видел, — покаянно сказал Лекант. — Отражение в стекле…

Если бы я была живой, кровь прилила бы к моим щекам и я не знала, куда деться от стыда. А тут я просто спросила дрожащим голосом:

— И как тебе увиденное?

— Ты прекрасна, — сказал Лекант. — Я хочу еще раз тебя поцеловать.

— А на концерт мы не опоздаем?

— Нет… — Лекант прижался своими губами к моим, и в это же мгновение что-то произошло.

Мы словно оказались заключенными в какую-то капсулу. Будто бы нырнули глубоко-глубоко под воду в пузыре воздуха. А когда вынырнули и я оторвалась от губ Леканта, оказалось, что мы стоим под раскидистыми ветвями белой акации, что разрослась на поляне, хорошо знакомой мне по моим предыдущим археологическим изысканиям.

Поляна не пустовала. На ней были расставлены маленькие, почти крошечные столы и столики, а над ними кружились призрачные огоньки светляков. За столиками сидела всякая мелкая нечисть и нежить. Кое-кто из них заприметил нас и выразил недовольство, но в основном на нас не обращали внимания. Оккультная малышня в преддверии концерта веселилась и праздновала вовсю, словно был канун Иванова дня.

Наконец посреди поляны засияла капсула портала, и из нее вышла сверкающая и прекрасная фея Елена Нейс. Все ее тело, и платье, и крылья переливались мириадами огоньков, светлые волосы были заплетены в две длинные косы, на ногах алели туфельки, похоже сшитые из лепестков лотоса.

— Благословенны будьте все, пришедшие сегодня послушать меня! — нежнейшим переливчатым голосом сказала Елена Нейс. — Я благодарна вам за то, что вы есть и каждый делаете свое маленькое дело в этом огромном мире. А ведь это главное, правда?

Мелкота зашумела, дескать, правда-правда. Елена Нейс поклонилась (косы коснулись земли), потом выпрямилась и сказала:

— Я буду петь вам на старинном языке волшебства и чар. Его немногие помнят, и еще меньше тех, кто говорит или поет на нем. Но этот язык дарит беспечальное счастье и отверзает запертые двери памяти. Послушайте же мою песню.

И Елена Нейс запела. Я не вслушивалась в слова старинного языка, я стояла, совершенно зачарованная голосом певицы. Этот голос то журчал, как горный родник, то звенел хрустальной льдинкой в бокале, то струился потоком шелка с плеч любимой женщины… Он обволакивал и пленял, но это слабо сказано. Он был как откровение: после него вся прожитая жизнь казалась никчемной и в то же время безумно важной. Голос Елены Нейс выделял из нашей разноликой толпы каждого и каждого возносил на недосягаемую высоту, обожествлял, благословлял и возвеличивал. Голос Елены Нейс открывал перед глазами сердца новые миры и пространства, поворачивал время вспять, словно заставляя его служить нам… Я вдруг почувствовала, что плачу. Я никогда не плакала с тех пор, как умерла. Я думала, это свойство для меня навсегда утрачено. Как оказалось, нет. И это было замечательно!

Елена Нейс пела долго, казалось, прошли столетия, прежде чем прозвучали заключительные ноты. Но когда после ее песни наступила мертвая тишина, я услышала, как далеко, на башне рядом с мэрией, пробили часы — два пополуночи.

И всего-то?

Елена Нейс снова поклонилась. Онемевшая было публика взорвалась неистовыми воплями и аплодисментами. Светлячки бешено плясали в безлунном небе, домовые свистели, лешие и полевые обнимались и братались между собой… Я посмотрела на Леканта. Он не видел меня. Он смотрел на Елену Нейс такими глазами, словно она открыла ему суть бытия.

Я ощутила болезненный укол ревности. И это называется любовь?! Я его оживляла, сходила по нему с ума, а он остекленел от одной только песни?

Мне тут же стало стыдно за такие мысли, потому что Лекант будто опомнился и перевел взгляд на меня.

— Что? — шепотом спросила я его. — Что случилось?

— Чудо, — ответил он и притянул меня к себе. — Тийя, я все вспомнил.

— Что ты вспомнил?

— Благодаря этой волшебной песне я вспомнил, кто я и откуда и для чего послан тебе.

— Лекант… Лекант, это здорово. Но выглядишь ты ужасно вымотанным. Давай ты вернешься в гостиницу, а завтра мы встретимся, и ты все мне расскажешь. Тебе надо поспать…

— Мне не надо спать, — счастливо засмеялся Лекант. — Потому что я бдящий.

— Кто?

Лекант словно не услышал моего вопроса.

— Это одно из моих имен-свойств, — проговорил он задумчиво. — Сколько же мне предстоит открыть!

— Лекант, уйдем отсюда, — заныла я. Мне отчего-то стало страшно, и уже не радовали ни мелкая оккультная шушера, ни Елена Нейс, распивающая в их компании древесные соки.

Лекант посмотрел на меня.

— Да, уйдем, — кивнул он. — Но не в гостиницу и не к тебе домой.

— А куда?

— Скорее когда.

Лекант обнял меня, и все исчезло.

А потом оказалось, что мы словно застыли в текучем серебре. Все вокруг блестело, струилось, извивалось, это было страшно и прекрасно одновременно.

— Где мы? — спросила я Леканта.

— Когда мы, — поправил он меня. — Сейчас ты увидишь, как я возникну.

Серебряная гора поднялась из серебряного моря. Точнее, не гора, а волна. И вдруг все развеялось. На место серебра низринулась тьма, такая ужасная, что меня стиснуло холодом. А потом в этой тьме возник крошечный свет, не больше булавочного прокола, и из этого света вдруг ударили во все стороны ослепительные лучи.

— Это я, — прошептал Лекант.

— Так ты — звезда?

— Нет, — покачал головой он. — Я свет звезды.

И тут я новыми глазами увидела его.

Лекант сиял. Его одежды были белы как снег, а лицо казалось ярче света. Сапфировые глаза ужасали своим блеском, тело напоминало расплавленное золотое стекло, но самое главное…

Самое главное, у Леканта были крылья.

Из тысячи тысяч золотых перьев.

Эти крылья взметнулись и загородили собой полсвета.

— Лекант, мне страшно, — прошептала я и упала на колени.

И все пропало.

Наступила благословенная темнота.

Потом я поняла, что у меня просто закрыты глаза.

Я открыла их и увидела, что Лекант — прежний, в джинсах и рубашке, без крыльев, без сияния — склонился надо мной и тихо гладит мои волосы.

— Успокойся, Тийя. Я не хотел тебя напугать.

— Где мы, Лекант?

— В храме Тысячи Звезд. Я перенес нас сюда, чтобы нам было удобнее разговаривать. Сможешь ли ты теперь слушать меня?

Я села, расправила плечи. Тело ощущало себя так, словно через него пропустили электрический ток. Но в остальном…

— Да, Лекант, я тебя слушаю.

— Тийя, я вспомнил, кто я. Таких, как я, люди называют словом дхиан — Дыхание Неба. Если ты думаешь, что я ангел, то ты ошибаешься, потому что ангелы не имеют плоти, а я имею. Эта плоть дана мне звездной пылью, а душа — дыханием святых, охраняющих место из мест — Шамбалу. Я — один из бдящих, охраняющих дорогу к Древу Дара — Азимандии. Вот почему я именовал себя Лекантом Азимандийским.

— Значит, ты родился из света звезд?

— Такие, как я, не рождаются, они скорее создаются по воле Владыки Шамбалы. Я не человек, Тийя, хотя устроен внешне и внутренне как человек.

— Ничего не понимаю.

— Со временем ты поймешь. Дхианы — а нас, таких, немного — разделяются на дхианов Порядка и дхианов Хаоса. И Владыка Шамбалы сотворил дхианов Порядка мужчинами, а дхианов Хаоса — женщинами.

— Елки-палки, — слабо улыбнулась я. — И тут неравенство. Опять у вас женщины самые плохие.

— Почему плохие? Я этого не говорил. Дхианы Хаоса тоже делают свое дело и призваны разрушать так же, как мы призваны созидать.

— Значит, ты — дхиан Порядка?

— Да.

— И ты воюешь с дхианами Хаоса?

— Создаю для них трудности, так лучше сказать.

— Но почему ты оказался скелетом и в гробу?

— Потому что меня победили.

— Кто?

— Вот этого я не вспомнил. Я знаю только одно: я боролся с дхианом Хаоса, и она сумела в тот момент времени преодолеть меня. Она скрыла мое тело в гробнице Хранящих и погребла с должными заклятиями. Но мой дух рвался на волю и преодолел всякое заточение. Прошло несколько сотен лет, прежде чем моя гробница вышла из земных пластов на поверхность. И когда я был близок к освобождению, я почувствовал тебя, Тийя, и полюбил тебя, и воззвал к тебе. Ты спасла меня, снова сделав одним из бдящих. Я так благодарен тебе!

— Лекант, это неважно. Важна только любовь. А что мы будем делать теперь?

— То есть?

— Ну теперь, когда ты узнал, кем был, что будет со мной? Мы останемся вместе?

— Конечно, мы останемся вместе. Ведь я люблю тебя. Но ты устала, милая моя Тийя. То, что я рассказал о себе, представляется непосильным для твоего сердца. На сегодня хватит. Да и я должен опомниться. Любимая, сейчас я перенесу тебя домой, и ты уснешь. Тебе нужен отдых.

— Мне нужен ты… — И я посмотрела на Леканта так откровенно, как только могла.

Мужчина этот взгляд понял бы с лету. Но Лекант был дхианом, хоть и мужского пола. Поэтому взгляда не понял.

— Мы встретимся завтра, — сказал сын звездного света и дыхания святых. — Мы продолжим наши разговоры и…

— Что "и"?

Дхиан, кажется, смутился:

— И если можно, поцелуи.

Вот тут я рассмеялась.

— А как ты отправишь меня домой?

— Очень просто.

Лекант сложил ладони лодочкой, а потом слегка раздвинул их. Словно держал бабочку.

— Посмотри в зазор между ладонями, — сказал он мне.

Я посмотрела…

И увидела свою комнату.

— И как я туда… попаду? — Окончание фразы я договаривала, уже стоя посреди своей спальни. Леканта рядом не было. И все, только что произошедшее, казалось бредом сюрреалиста.

— Лекант, я хочу к тебе, — капризно сказала я.

Но молчание было мне ответом.

Полтора часа я просто просидела на своей кровати, не раздеваясь. Я думала над словами Леканта. Я пугалась того, что он мне о себе открыл. Я почему-то думала, что Лекант окажется вампиром. Или магом, на худой конец. С этими простыми сущностями я вполне могла бы ужиться. У нас с ним тогда была бы замечательная семья. У вампиров, например, вообще сильно развито матримониальное начало.

Эх… А тут — дхиан, Шамбала, хранитель какой-то Азимандии…

Словом, сложности.

Я медленно разделась, представляя, будто раздеваюсь перед Лекантом. Знаю, вы меня осуждаете. Наверняка! Скажете: какая же она озабоченная, только секс ей и подавай! Ну и черт с вами, осуждайте. Вы просто не видели Леканта, вот и все.

Я легла. Ничего себе не представляя, честно. Усталость взяла свое. Мне казалось, будто кровать подо мной покачивается, как колыбель, я решила, что я младенец, почмокала губами и провалилась в сон.

А проснулась радостной и полной сил. Я не помнила, что мне снилось, помнила только, что снилось хорошее.

— Мама! — крикнула я из комнаты.

— Да, дочка? — Мама открыла дверь и удивленно посмотрела на меня. — Ты вся просто светишься!

— Потому что у меня лучезарное настроение! Ладно, пойду в ванную, пора собираться на работу.

В ванной я быстренько растерлась тальком, потом набросила халат и отправилась выбирать наряд. С этим я долго не возилась, решила надеть юбку из хлопковой ткани и розовую водолазку, вышитую черным бисером. Накрасилась, подхватила сумочку и уж было нацепила босоножки, как мама сказала мне:

— Тийя, вчера тебе звонил какой-то мужчина.

— Голос незнакомый? Может, это Дима?

— Диму пора бы снова навестить. Нет, голос незнакомый. Кажется, ты обзавелась поклонником?

— Мама, уверяю тебя, ты будешь в курсе всех моих сердечных похождений. Кстати, возможно, скоро мне сделают предложение. Вот.

— Ох!

— Не волнуйся. Он замечательный.

— Скажи хоть, как его зовут и где он работает, вертихвостка!

— Все секрет, пока секрет!

И я убежала на работу, практически не чуя под собой земли. И погода была прекрасная!

Музей работал по-прежнему, словно и не дежурила у его ворот милиция. Экскурсоводы водили группы любопытных приезжих, заученно повествуя про жертвенные камни эпохи неолита, протоножи и черепа первых волхвов, которые, как недавно открыл профессор Иван Кутежанский, оказывается, селились на территории будущего Щедрого. Я же отправилась в небольшой зал, где были представлены артефакты местных мастеров. Некоторые из этих предметов основательно запылились, просто срам какой-то. Я вооружилась маленьким бесшумным пылесосом и принялась обеспыливать экспонаты.

Я почти закончила работу, когда в зал кто-то вошел.

— Простите, зал пока закрыт, — сказала я, а последующие слова застряли у меня в горле.

Потому что на меня смотрел Овидий.

Тот самый, который чуть не убил Юлю Ветрову и собирался сделать что-то со мной!

Он… Да! Я вспомнила! Он — из Пожирателей трупов!

— Что вам здесь надо? — севшим голосом спросила я.

— Тебя, кадавр, — холодно произнес Овидий.

— Только попробуйте ко мне подойти! Я… я буду защищаться! Калем! Утхор! Асет!

— Эти слова имеют силу только в устах ведьмы. Не противься своей судьбе. Ты кадавр, и быть тебе кадавром.

Он вплотную подошел ко мне и взял за руку. И словно всю волю выкачали из меня.

— Идем, — сказал он.

Я прижала к груди выключенный пылесос и поволоклась за Овидием. И что самое интересное, никто, похоже, не заметил, что меня прямо с места работы умыкнул какой-то мужчина.

Мы вышли из музея и двинулись по проспекту Яна Амоса Коменского. Я могла только переставлять ноги, воли на то, чтобы сопротивляться, у меня не было.

— Что вы со мной сделаете? — тихо спросила я у Овидия.

— Отправлю тебя в ад, где тебе самое место, — обыденно ответил он. Кстати, сегодня Овидий был одет не по моде восемнадцатого века, он выглядел совершенно неприметно: брюки, рубашка поло и ботинки. Ботинки, кстати, были ужасно пыльные. Где он бродил?

Закончился проспект, и мы свернули на тихую неприметную улицу, названия которой я даже не знала. А потом я вспомнила: это же Блуждающая улица! Она то пропадает, то появляется вновь, играя в какие-то свои игры с пространством. На этой улице пропадали люди и даже нелюди. Оказаться внезапно на Блуждающей улице боялись все.

И вот теперь мне "повезло".

Овидий остановился у сплошной, без калитки, ограды, за которой виднелось что-то вроде белокаменного особняка. Он провел по ограде рукой. Образовался небольшой проем.

— Идем, — потянул меня он.

И (а что мне оставалось делать?) я пошла.

— Имейте в виду, вам за меня отомстят, — сказала я нерешительно, пока мы шли по гравийной дорожке к особняку.

— Ах, оставь, — отмахнулся Овидий от меня, как от назойливой мухи.

Мы остановились у дверей особняка. Это были очень солидные двери. По их виду сразу становилось ясно, что абы кто в этот особняк не попадет.

Овидий нажал кнопку звонка.

— Пароль? — отозвалась дверь.

Он сказал что-то на латыни, я не успела перевести.

Дверь открылась. За ней стояла дама в черном платье со стразами. Дама оказалась очень высокой, под два метра. Глаза ее были скрыты за темными очками в пол лица.

— Вот и вы, — констатировала она. — Вас все заждались.

— Я привел ее, — сказал Овидий.

— Вижу. Умничка, Овидий. Идемте. Держи ее покрепче. Дом сегодня опять расшалился..

Последнюю фразу я поняла тогда, когда, идя вслед за своим похитителем по ковровой дорожке, увидела, как пол подо мной вздыбливается пузырями, словно забродившее тесто в кадушке.

— Пол… — пробормотала я. — Что это с ним? — спросила я Овидия.

— Какая тебе разница! — опять отмахнулся Овидий, но тут мне на выручку пришла очкастая верзила.

— Когда мы сняли для своей организации этот дом, мы не знали, что он наделен магией. Нам долго не удавалось подружиться с этим домом, но потом мы нашли общий язык. Дом удовлетворяется жертвами, которые мы ему приносим.

— Эти жертвы — люди? — дрожащим голосом с просила я.

Дама покачала головой:

— Все проще. Дом удовлетворяется кошачьей кровью. Может быть, вы заметили, что в городе почти не стало бродячих кошек. Мы их хорошо отлавливаем. — Тут в полу образовалась яма. Мы аккуратно обошли ее, и дама продолжила: — О чем я? А, о кошках и о доме. Так вот, кошки — лучшая жертва дому-вампиру. Уж не знаю почему. Но иногда, когда дому давно не приносят жертвы, он начинает шалить, вот как сейчас. Осторожнее, хрустальная люстра!

И впрямь, по касательной к нам устремилась, сверкая, зажженная хрустальная люстра на длинной бронзовой цепи.

— Пригнитесь! — скомандовала дама и первой последовала своему приказу.

Мы пригнулись. Люстра со свистом пронеслась над нами, а потом — я обернулась и увидела это — повисла под потолком как ни в чем не бывало.

Я помню, как меня вели длинным коридором, устланным коврами, затем мы проходили анфиладой полутемных комнат, в которых, судя по звукам, кого-то пытали… Наконец этот жуткий путь завершился. В атриуме, где на длинных, покрытых парчой и бархатом скамьях сидели люди весьма странного вида. Все они были облачены в строгие черные костюмы с синими галстуками. И все держали в руках серебряные трости.

Овидий вывел меня в центр зала и сказал, кланяясь:

— Почтеннейшая публика, я привел ее.

И отошел от меня, затерялся в рядах других сидящих.

Дама тоже исчезла. Я стояла в центре атриума и чувствовала себя голой оттого, что на меня пялилось столько народу.

Висело пыльное молчание. Я заскучала, страх уступил место любопытству. Что они со мной собираются делать? Сожрут? А серебряные трости в их руках — столовые приборы?

Я постояла, созерцая собравшийся бомонд, а бомонд созерцал меня.

— Имейте в виду, — сказала я на всякий случай, — я буду сопротивляться.

Все молчали. Наконец со скамьи встал плюгавого вида мужичонка и возмущенно спросил:

— Доколе это будет продолжаться?

— И действительно, доколе? — подхватила я. — Толку-то, что Овидий меня привел? Ну сожрете вы меня, так у вас несварение будет. Я невкусная, вся тальком провоняла… Отпустили бы вы меня, господа хорошие!

— Молчи, кадавр! — раздалось сразу несколько возмущенных голосов. — Тебе слова не давали!

— Ну и напрасно, — огрызнулась я и совсем уж сгрубила: — Придурки.

"Придурков" они проглотили безропотно. Видимо, их мысли в этот момент были заняты чем-то другим. Тогда я стала ругаться, как гибрид пьяного сапожника и трезвого таксиста. Я излила на головы этих смирно сидящих джентльменов целый поток отборных русско-английских ругательств, я бегала по атриуму и даже толкала некоторых, а они сидели и пялились на меня, как куклы в витрине.

Наконец я выдохлась. Села на ковер и закрыла лицо руками. Пусть уж сделают со мной что-нибудь, только побыстрее!

И тут произошла смена декораций. Атриум и сидящие в нем джентльмены пропали, на место их пришла комната, видом напоминавшая домашнюю оранжерею. Я удивилась, но не испугалась. Меня не могли испугать веерные пальмы и паукообразные нефролеписы.

Оказалось, что я сижу в кресле из ротанга, а напротив меня расположилась женщина в просторном сиреневом платье. Голову женщины венчала небольшая диадема, а глаза с вертикальными, как у меня, зрачками были густо подведены тушью. Губы, правда, были ледными и невыразительными, словно на них не хватило губной помады. Но в целом женщина могла считаться симпатичной.

— Итак, Тийя, — произнесла она бархатным голосом. — Ты у меня в гостях.

— Против своей воли, — бесстрашно ответила я. — Если бы не Овидий, только бы вы меня и видели.

— Овидий — это пешка. Я в любой момент могу его уничтожить, как и остальных Пожирателей.

— А кто вы?

— Жертва обстоятельств, как и ты, Тийя.

— То есть?

— Я умертвие. И глава клуба Пожирателей трупов.

— Странно. А эти люди знают, что ими руководит умертвие?

— Конечно, знают. Ведь именно для поддержания моего существования они уничтожают других умертвий.

— Ах вот оно что! Значит, меня уничтожат только ради того, чтобы вы существовали! Очень мило…

— Нет, Тийя. Твой день еще не настал, можешь расслабиться.

— Меня не сожрут?

— Пожиратели не жрут никого, это просто их прозвище.

— Да? А сердце и печень?

— Так было давно. Теперь Пожиратели просто уничтожают. Но я отвечу на твой вопрос. Да, тебя не уничтожат. Более того, я провожу тебя с почестями из своего скромного поместья. И ты будешь существовать как существовала.

— Но Овидий…

— Ни он, ни другие Пожиратели больше не посмеют к тебе прикоснуться. Ты под моей защитой. Пока.

— Пока?

— Да. До тех пор, пока ты согласна со мной сотрудничать.

— А вот этот пункт, пожалуйста, подробнее. Что вы от меня хотите?

— Расскажи мне о своем новом друге.

— О Леканте?

— Так его зовут Лекант? Гордое имя. Знаешь, что оно означает?

— Нет.

— Я тоже не знаю. А хотелось бы.

— Так что вы хотите знать о Леканте?

— Все, что знаешь о нем ты.

— Я знаю немного.

— Не страшно. Мне и немного будет достаточно.

— Ну… Лекант — дхиан Порядка.

Дама слегка побледнела:

— Настоящий дхиан?

— Да. Во всяком случае, мне он так сказал, а у меня нет оснований ему не верить.

— Серьезное заявление. И что же он собирается делать?

Я удивилась:

— А он должен что-нибудь делать?

Удивилась и дама:

— А разве нет? Дхианы просто так не появляются в мире и в человеческих судьбах.

— Я не человек.

— Но когда-то была им. Как и я, впрочем. Значит, у Леканта нет планов?

— По-моему, нет.

— Очень интересно. Тийя, дорогая, у меня к тебе просьба.

— Какая?

— Совсем пустяковая. Не могла бы ты информировать меня о будущих планах Леканта. Он ведь твой друг…

Я дернулась:

— Именно потому, что Лекант мой друг, я не стану вас ни о чем информировать! Я вам не сексот!

— Ты отказываешься…

— Да.

— Ты не знаешь, что с тобой случится, когда я отдам тебя Пожирателям.

— Ничего. Зато я буду знать, что ничего плохого не случится с Лекантом. Тем более по моей вине.

— Что ж, тогда не буду тебя задерживать. Можешь быть свободна. Пока.

Раздался громкий щелчок, и я снова оказалась в музее. И в руках у меня гудел мини-пылесос.

Словно и не было ничего…

Я посмотрела на часы. Половина третьего. Сколько времени я провела в особняке?

Но это неважно. Важно другое: кто-то хочет знать все о Леканте. И уж это не для того, чтобы посылать ему ежедневно букеты цикламенов.

Лекант в опасности?

Я должна сделать все, чтобы сохранить ему жизнь!

— Тийя…

Я обернулась. В дверях зала стоял Лекант и, улыбаясь, глядел на меня.

— Лекант! — Я бросилась к нему вместе с пылесосом.

— Милая! — Он нежно обнял меня. — Я соскучился по тебе и решил прийти на твою работу. Чем ты занята?

— А, так… Экспонаты протираю.

— Ты не могла бы уйти с работы?

— То есть? Как, совсем?

— Нет… Я неточно выразился. Часа на два.

— Хорошо. А зачем?

Лекант коснулся пальцем моей щеки.

— Хочу сделать тебе сюрприз.

— Я люблю сюрпризы.

— Тогда поторопись.

Я легко отпросилась с работы, и мы с Лекантом пошли в Водопьяновский парк. Добрались до той поляны, на которой ночью пела Елена Нейс. Здесь словно и не было ночного концерта, поляна казалась запущенной и одинокой.

— Присядем, — сказал Лекант и уселся у сосны, опершись на ствол спиной. Я села рядом. Лекант взял меня за руку. — Тийя, я хочу тебе кое-что показать, — сказал он.

— Я вся внимание. Даже глаза пошире открою.

— Не надо, — засмеялся Лекант. — Глаза, наоборот, следует закрыть.

— Вот новость! И что же я увижу?

— Многое… — неопределенно сказал Лекант.

— Хорошо. — Я прижалась к его плечу и закрыла глаза.

Поначалу была просто темнота, наполненная тишиной парка и запахом сосновых иголок. А потом…

Это было как вспышка сверхновой звезды!

Это оглушало, подавляло, убивало!

Это было прекрасно!

И ужасно одновременно.

Закрытыми глазами я видела нечто огромное, напоминающее Солнце. По крайней мере, протуберанцы казались похожими. Меня словно затопили светом, и я растворилась в нем. Это было так страшно, что я сжалась и застонала.

И тут же все пропало. Пришли темнота и тишина. С криком я открыла глаза в полной уверенности, что они ослепли. Но нет, все было в норме. Я лежала на поляне, на меня сыпались сосновые иглы, а рядом тревожно склонился Лекант:

— Тийя, как ты себя чувствуешь?

— Лекант, — простонала я, — что это было?

— Подожди. Тебе плохо?

— Просто ужасно! Я думала, что распадусь на атомы! Ничего страшнее в жизни не ощущала!

Лекант отстранился от меня.

— Что? — Я взяла его за руку. — Что это было? Ты мне не ответил!

Ответ пришел через долгую-долгую минуту:

— Это была моя любовь.

— То есть? Подожди, я не понимаю…

Лекант покраснел:

— Я прочел твои мысли, Тийя. Я узнал, что тебе хочется, как это, заняться со мной любовью.

— О боже! — Я прижала к щекам ладони. — Так, значит, именно таким образом дхианы любят друг друга?

— Да. Когда дхиан Порядка и дхиан Хаоса соединяются, все происходит… так.

Я помолчала, потрясенная.

— Я знаю, что ты не дхиан, — покаянно продолжал Лекант, — но я не умею дарить наслаждение по-другому.

Тут я кое-что припомнила:

— Погоди, но ведь ты… По виду во всем мужчина. Я же видела…

— Что ты видела?

— Лекант, не вгоняй меня в краску.

— Прости. Я хотел как лучше.

— Я понимаю.

— Теперь ты не захочешь меня любить.

— Глупости. В конце концов, можно это повторить. И тогда я, возможно, привыкну.

— Но это не доставит тебе радости…

— А это уж мне решать. Лекант, ты не переживай. Все у нас получится.

— Возможно, мне следует обогатить себя познаниями насчет…

— Насчет чего?

— Того, как это происходит у людей.

— О боже, Лекант! Только не вздумай читать "Камасутру"!

— А что это — "Камасутра"?

— Неважно. Помоги мне подняться. Спасибо. А теперь обними меня.

Лекант сжал рукой мои плечи.

— Тийя, я все сделаю для того, чтобы ты была довольна и радостна. И все равно прочитаю "Камасутру".

— Лекант…

— Да, Тийя?

— Не занимайся глупостями. Лучше скажи мне: у тебя есть враги?

— Наверное, есть, — задумчиво протянул Лекант, и его прекрасное лицо затуманилось. — Один точно имеется.

— Кто он?

— Она. Противостоящий мне дхиан Хаоса. Я не помню, как ее зовут, не помню, как она выглядит. Не знаю, бдит ли она. Или ее тоже заточили в гробницу другие дхианы Порядка…

— Но гипотетически она может быть свободна?

— Да. В последней битве она победила меня. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Видишь ли, Лекант… — промолвила я и затем рассказала ему о том, как меня заловил Овидий, как я встретилась с повелительницей Пожирателей трупов и как она выпытывала у меня все о моем возлюбленном.

— Я не знаю их, — покачал головой Лекант. — Странно, что они знают обо мне. Я ведь совсем недавно начал бдеть. И мне столько надо сделать!

Последняя фраза напугала меня. Когда мужчины говорят, что им "столько всего надо сделать", это заканчивается тем, что они бросают семью и отправляются куда-нибудь в район озера Поншатрен.

— Лекант, — прошептала я, — ты ведь не оставишь меня? Ничего, что у нас пока не получается интима, главное, мы вместе…

— Тийя, дорогая, я никогда тебя не покину. Во всяком случае, до тех пор, пока ты сама этого не захочешь. Успокоил ли я тебя?

Я рассмеялась:

— Успокоил. Кстати, какие у тебя планы на грядущий вечер?

— Быть с тобой.

— Отлично. Тогда я познакомлю тебя с моими родителями, и мы все вместе пойдем на концерт Елены Нейс. Я бы снова хотела ее послушать. А ты?

— Тоже. А твои родители… Они грозные люди?

— О нет, совсем не грозные. Они будут тебе рады. А пока… Давай, я немного покажу тебе наш город.

— Отлично.

— Ну в музее ты уже, можно сказать, побывал…

— Уж точно.

— Тогда я отведу тебя в картинную галерею.

— Куда?

— В картинную галерею. Ты не знаешь, что это такое?

— Впервые слышу.

— Ну тогда тебе полезно иметь общее представление.

Мы вышли из парка и сели в маршрутное такси до центра города. Я усадила Леканта у окна, показывала ему на мелькавшие мимо здания и давала необходимые пояснения:

— Вот это — оккультный салон мадам Жервезы, здесь продаются всякие амулеты и заклинания; это — школа, между прочим, когда-то в ней училась я, а это — торговый центр. Там отличный книжный магазин, кафе и еще бутик всяких украшений…

— Бутик?

— Ну да, такой маленький магазинчик… а магазин — это…

— Не объясняй. Я, кажется, понял. Это что-то, связанное с рублями, верно?

— Совершенно верно. Кстати, Лекант, а тебе не влетит за то, что ты заложил в ломбарде браслеты богов?

— Но ведь они не пропадут? Так и будут там храниться?

— Да, если мы их не выкупим. Или не выкупит кто-то еще. Но вряд ли у кого в нашем городе найдется двадцать миллионов, да еще с процентами.

— Надеюсь, все будет в порядке, — беспечно проговорил Лекант и положил руку мне на плечо.

Я растаяла.

Тут маршрутка остановилась, и в нее села парочка вампиров. Нет, выглядели они как обычные люди, даже радужки глаз не были какого-нибудь идиотского цвета. Просто, когда вампиры сели и увидели Леканта, у них из ртов сами собой полезли здоровенные клыки. Лекант тоже смерил их взглядом и проговорил тихонько:

— Вот так встреча…

Вампирам все-таки удалось справиться со своими клыками, загнать их под неестественно алые губы. После этого они сказали:

— Приветствуем тебя, бдящий!

Лекант светски склонил голову. В маршрутке это смотрелось бы неуместно, не будь Лекант Лекантом.

— Приветствую вас, неспящие! — ответил он, красиво грассируя.

Наступила пауза. А ехать было далеко. И еще чувствовалось напряжение, возникшее между Лекантом и вампирами.

— Давно ли ты бдишь? — наконец осмелился спросить у Леканта вампир постарше.

— Нет, прошло совсем немного времени с тех пор, как меня воззвали. Воззвала вот эта девушка, и я благодарен ей.

Лекант сильнее стиснул мое плечо.

— Удивительно! — воскликнул вампир помоложе. — Теперь в нашем городе будет и дхиан. Воистину Щедрый — город миллиона рас и видов.

— Мне нравится ваш город, — промолвил Лекант. — Здесь, похоже, никто никому не переходит дорогу.

— Да, это так, — сказал старший вампир. Потом полез в карман и достал кожаную визитницу. Из нее он вытащил плотную визитную карточку и протянул ее Леканту: — Буду рад видеть вас у себя в бюро.

Лекант не подал виду, что не знает, как быть с карточкой. Он мгновение посмотрел на нее, а потом протянул мне. Я прочла: "Дионисий Змееносец. Решение всех правовых вопросов".

— Благодарю тебя, неспящий, — сказал Лекант. — В ответ скажу лишь одно: входи и будь желанным гостем.

— Это очень приятно, когда тебя приглашает войти сам дхиан. Где ты расположился, бдящий?

Лекант посмотрел на меня. Я ответила за него:

— Отель "Цепеш".

— Прекрасный выбор. Я как-нибудь загляну на чашечку крови.

— Я буду всегда иметь ее про запас, — улыбнулся Лекант.

— Нам выходить, — сказал молодой вампир.

Когда они вышли из такси, я спросила Леканта:

— Зачем ты пригласил вампира? И откуда ты знаешь, что вампиров нужно приглашать?

— Не могу тебе сказать точно. Что-то поднялось из памяти. Не бойся, Тийя. Мне вампиры не опасны.

— Мне тоже. А где ты возьмешь кровь?

— Она течет в моих венах.

— Ты будешь угощать вампиров своей кровью?! Ты спятил!

— А что такого?

— Это безнравственно и противозаконно. Особенно в нашем городе.

— Тийя, ты совсем меня запутала. Не ты ли говорила, что в вашем городе все живут мирно и никто никому не переходит дорогу?

— Да, я говорила. Но вампиры не должны пить живую кровь. Только донорскую.

— Тогда я стану донором. Так это называется?

— Иногда ты меня удивляешь… Кстати, нам выходить.

Мы вышли из маршрутки и зашагали по направлению к одноэтажному продолговатому зданию, сплошь сделанному из стекла.

— Красиво, — сказал Лекант, когда мы подошли к входу в эту стеклянную роскошь.

— Да, — загордилась патриотичная я. — Картинная галерея — одно из красивейших зданий нашего города. Тебе понравится.

— Мне понравится быть везде, где ты. Даже среди болот…

— При чем здесь болота?

— Так… Тоже что-то всплыло из памяти. Какой-то смутный образ.

Мы вошли в галерею. Здесь вниманию не скучающей публики предлагались картины местных мастеров и тех художников, которые когда-то бывали в Щедром. Я очень любила полотна Саввы Кулебякина. Этот художник, мой современник (сейчас ему, вероятно, лет сорок с небольшим), писал в кустодиевской манере, очень теплые, охряные полотна. Когда я рассматривала кулебякинских толстушек, сытых кошек и толстых веселых псов, у меня поднималось настроение. И хотелось жить и жить. Не существовать.

— Вот, смотри, картина Кулебякина "Коктейль-пати у директора офицерской столовой", — постаралась я обратить внимание Леканта на мой любимый шедевр. Тут Кулебякину настолько удались светотени, что все гости на пати казались живыми. — Как тебе?

Лекант равнодушно скользнул глазами по картине.

— Тебе не нравится? — кольнула меня обида.

— Не нравится, — качнул головой Лекант. — Здесь много неправды. Люди не могут быть такими довольными жизнью.

— Откуда ты знаешь?

— Знал когда-то, — грустно ответил Лекант. — Я хорошо знал людей даже до того, как они появились на Земле.

— Лекант, ты иногда говоришь такие вещи, что я пугаюсь. Сколько тебе лет?

— Много, Тийя. Я и сам сбился со счета. И потом, годы в Шамбале не то, что годы на Земле.

— А что такое Шамбала?

Лекант вздохнул:

— Этого не опишешь. Когда-нибудь я объясню тебе. Не сердись.

— Я не сержусь.

— Я по твоему настроению чувствую, что сердишься.

— Я сержусь на то, что тебе не понравился мой любимый художник.

— Вот этот?

— Да. Савва Кулебякин.

— Прости, но он пишет неправильно.

— А ты знаешь, как правильно?

— Да, знаю. Иди сюда.

И Лекант подвел меня к стене, на которой располагались скромные акварели Робин Шуин. Она была русская, но творила и выставлялась под этим странным псевдонимом. Я не видела ни одного интервью с нею, тогда как мой любимый Савва Кулебякин частенько мелькал на экранах местного телевидения.

— Посмотри, — тихо сказал Лекант, указывая на акварель Робин Шуин под названием "Конец марта". — Посмотри, сколько здесь правды. Она так прозрачна и ясна!

Я всмотрелась в акварель. И неожиданно она заиграла для меня новыми красками, а Савва Кулебякин как-то поблек.

— Лекант, я не знала, что ты разбираешься в живописи, — тихо сказала я.

— Я не разбираюсь. Я даже не знаю, что такое живопись. Но я вижу свет, исходящий от этих картин. А от твоего Саввы Кулебякина света вовсе не исходит, наоборот, его полотна — как черные воронки, лишь поглощающие все светлое. Я могу точно сказать, что Робин Шуин — Даритель, а Савва Кулебякин — Поглотитель.

— О боже, Лекант! Какие странные вещи ты говоришь! Кто такие Дарители и кто — Поглотители? Это опять из той же оперы про Шамбалу?

— Нет, Шамбала здесь ни при чем. Эта история тянется с первых времен. С Великого потопа. Те, кто выжил, были разделены по своим душам на Дарителей и Поглотителей. Дарители — это люди или существа, которые расходуют свою жизненную силу или благодать на других существ, не прося ничего взамен. А Поглотители — это те, кто забирает благодать из чужих душ, потому что своей нет.

— А я кто — Даритель или Поглотитель?

— Ты — самый лучший Даритель, Тийя.

— А ты…

— Я тоже Даритель. Во всяком случае, призван быть им. Дхианы — все — Дарители.

— Даже дхианы Хаоса?

— Да. Они дарят миру темные силы, темную благодать. Мир нуждается и в этом.

Последнюю фразу Лекант произнес, когда мы проходили мимо статуи "Пигмалион и Галатея", изваянной нашим щедровским скульптором Ираклием Гогоберидзе. Статуя была ничего себе, особенно хороши бицепсы у Пигмалиона, но дело не в этом. А в том, что кусочек Лекантового монолога уловил своими хитроумными ушами Акакий Кашкин, принесла его нелегкая.

Кто такой Акакий Кашкин? Кроме того, что он считается официально признанной чумой нашего города, он еще является специальным корреспондентом Щедровского телевидения и ведет аналитическую программу "Щедровские времена". Насколько мне известно, Акакий все время проводит в поисках новостей и фактов и жизнь готов положить за очередную сенсацию. А уж нетривиальные люди — это его конек. Кашкин дремал под "Пигмалионом и Галатеей", но в тот момент, когда мимо проходил Лекант, он проснулся. Спросонья ему, видимо, что-то померещилось, потому что он очень крепко ухватил Леканта за рукав рубашки.

— В чем дело? — удивленно посмотрел на него Лекант.

Я тут же потянула его за другой рукав:

— Лекант, идем, идем, некогда тут задерживаться.

— Минуточку! — повысил голос Кашкин и тут же замелькал, как фокусник, с разноцветьем визитных карточек и различных удостоверений. — Я корреспондент местного телевидения, прошу заметить — специальный корреспондент, и мой гражданский долг — познакомить щедровскую аудиторию с новым интересным человеком, которым вы, несомненно, являетесь.

Лекант уже внимательно слушал Акакия, и на его лице появлялось то вежливое и немного озадаченное выражение, которое возникает у взрослого, слушающего детский лепет.

— Вы ведь интересный человек, — гнул свою линию Кашкин. — А аудитория должна знать интересных людей.

— Извините, — улыбнулся Лекант, — я не человек.

— Замечательно! — просиял Кашкин. — А кто вы?

— Дхиан.

— Да-а?! — продолжал сиять Кашкин, — А что это означает? Впрочем, об этом вы расскажете в студии в завтрашней передаче "Щедровские времена". Как ваше имя?

— Лекант. Лекант Азимандийский.

— Очень приятно, Лекант, я Акакий.

В руки Леканта влетела визитная карточка с золотым тиснением.

— Итак, завтра в половине двенадцатого я жду вас с вашей подругой в студии "Щедровских времен". Будет прямой эфир. Вам понравится.

— Мы не хотим и никуда не пойдем! — возвысила голос я. — Оставьте нас в покое.

— Милая девушка, — трепетно сказал мне Кашкин, — не стоит скрывать свои душевные сокровища от всевидящего ока телевидения. Известность еще никому не помешала. Или вы просто не хотите ни с кем делить вашего дхимана?

— Дхиана, — поправила я. — Вы даже это слово произнести правильно не можете.

— Это неважно.

— Это важно. Мы никуда не пойдем, ни на какую передачу.

— А мне этот человек понравился, Тийя, — неожиданно сказал Лекант. — Давай выполним его просьбу. В этом ведь нет ничего позорного?

— Ну это как сказать.

А Кашкин заверещал, как заяц по весне:

— Что вы, что вы, Лекант! В сотрудничестве с телевидением абсолютно нет ничего позорного и предосудительного! Наоборот, телевидение дает вам возможность раскрыть себя, показать себя другим!

— Хорошо, — сказал Лекант. — Мы придем на вашу передачу.

— Вот и отлично! — воскликнул Кашкин. — Вот вам пропуска в телецентр за моей подписью. Итак, завтра в одиннадцать я вас жду на телевидении.

— Вы же сказали, в половине двенадцатого.

— В одиннадцать вы должны прийти, чтобы вами занялись гримеры и костюмеры. Все должно выглядеть ослепительно. Особенно в прямом эфире. Итак, не забудьте, я вас жду. Мы не прощаемся.

И Кашкин развеялся в воздухе, оставив после себя запах туалетной воды "Сигнатур" от "Эйвон".

— Вот черт! — вырвалось у меня. — Это даже не сам Кашкин был, а его морок. Как окрутил, а? Ох, Лекант, не нравится мне все это.

— Почему?

— А вдруг твои враги увидят эту телепередачу с твоим участием? Они тогда будут знать, где тебя искать.

Лекант пожал своими красивыми плечами:

— Если они захотят, то и без телевидения все обо мне узнают. Самое главное — ты, Тийя. Я не хочу подставлять тебя под удар.

— Не волнуйся, я не подставлюсь. Я сильная девушка, милый.

Мы еще побродили по галерее, а потом поехали в филармонию — купить билет на концерт для Леканта. Слава богу, билет нашелся.

— Ну вот, — сказала я своему дхиану, — а теперь пойдем знакомиться с моими родителями.

Но сначала мы заглянули в продуктовый супермаркет и купили симпатичный тортик, а мне — суспензию магния сульфата. От этой суспензии у меня всегда повышалось настроение, как раньше — от хорошего стакана вермута.

Родители были дома и вовсю готовились к предстоящему походу в концертный зал.

— Здравствуйте, мама и папа, — поприветствовала их я. — Вот, хочу вас познакомить со своим возлюбленным.

— Благословение на ваши головы, — звучно сказал родителям Лекант, — Я Лекант Азимандийский, и я прошу вас отдать мне вашу дочь в вечные подруги.

Родители ошарашенно глядели на нас. Потом папа сказал, поглаживая галчонка, сидевшего у него на плече:

— Н-ну давайте это обсудим. Очень приятно познакомиться, э-э, Лекант.

— Да, давайте это обсудим, — поддакнула мама. — Я не поняла, что это значит — "в вечные подруги"?

— Это значит, что Тийя будет делить со мной все, что я имею, что мыслю и о чем мечтаю.

— Это называется "жениться", — улыбнулась мама.

— Ну, дорогая, не всегда, — хмыкнул папа.

Тут между родителями завязалась небольшая перепалка. Лекант непонимающе глядел на них, не улавливая, по-видимому, смысл происходящего. Поэтому я взяла инициативу в свои руки:

— Мама и папа! Хватит вам крыситься!

— Дочка…

— Дочка…

— Да, да! Именно крыситься. Да еще на глазах у моего будущего мужа. Постеснялись бы.

— Да ничего страшного, — великодушно сказал Лекант. — Я вижу, Тийя, что твои мама и папа очень любят друг друга, хотя и старательно это скрывают. Не понимаю, зачем скрывать любовь?

С этими словами Лекант притянул меня к себе и крепко поцеловал. Так что у меня даже в глазах за двоилось.

— Хм-м, — протянул папа. — Лекант, вы непохожи на обычного человека.

— Я и не человек, — улыбнулся Лекант, — я дхиан.

— Из Шамбалы, — сочла нужным пояснить я.

— Издалека, дочка, ты себе жениха, кх-м, встретила, — сыронизировала мама.

— А что это значит — дхиан? — спросил папа.

— Это воплощенный свет звезд и дыхание святых, вот! — выпендрилась я. — Верно, Лекант?

— Почти, — опять улыбнулся он.

— То есть вы, Лекант, воплощенный дух? — спросил папа.

— Можно сказать и так, — кивнул Лекант.

— А кофе вы пьете? — спросила мама.

— Еще не знаю, — смутился Лекант и посмотрел на меня.

— Как, дочка? — ахнула мама. — Ты не угощала Леканта своим фирменным кофе глясе?

— Увы…

— Нужно немедленно исправить эту ошибку, — светской львицей пропела мама. — Дочка, иди на кухню и готовь кофе. А мы побеседуем с Лекантом.

— Не слишком его забалтывайте, — попросила я. — Он еще новичок в человеческой жизни.

Я готовила кофе и украдкой подслушивала, о чем пытают Леканта мои родители. "Пытали" о разном. Папа спрашивал про отношение к новой политике нашего президента, мама интересовалась, есть ли у Леканта жилье и собирается ли он обзаводиться детьми. Бедный мой Лекант! Пришлось ему несладко.

— Кофе готов, — объявила я, внося кофейник и чашечки. — Угощайтесь, и давайте поторопимся. Нам еще идти на концерт.

— Ох, принеси мне салфетку, — немедленно потребовала мама. — Я боюсь запачкать платье. И заодно сама переоденься. Я приготовила тебе наряд.

— Какой наряд? — удивилась я.

— Иди в свою комнату и увидишь.

Когда женщине говорят магическое слово "наряд", у нее в голове происходит нечто вроде короткого замыкания, и она, позабыв про все, мчит туда, где этим нарядом пахнет. Вот и меня закоротило, и я метнулась в комнату.

…На кровати было разложено платье. Вечернее. И такого роскошного винного цвета, что у меня дух захватило. А бахрома! А стразы!

— Мама! — крикнула я из комнаты. — Откуда такая роскошь?!

— Я созвонилась с Юлей Ветровой, и мы вместе выбрали тебе платье в салоне "Джессика".

— Но это же жутко дорого!

— Ради любимой дочери можно и потратиться. Оденься. Мы уже почти допили кофе. Кстати, Леканту кофе понравился.

— Отлично!

Я быстро переоделась в новое платье. Конечно, можно было бы из этого одевания устроить целый ритуал под музыку группы "Белая гвардия" (уж очень мне нравится эта группа и ее солистка), но время поджимало. Торопливо накрасившись, я вышла в зал.

— Ах, дочка, — воскликнула мама радостно.

— Неплохо, — кивнул папа.

Лекант промолчал. Но его глаза! Эти сапфиры сказали мне многое. Даже такое, что я поняла: Лекант обязательно прочтет "Камасутру".

— Пора, — сказал папа.

До концертного зала мы добрались на такси. Папа решил шикануть — мол, дамам в таких нарядах не след мяться по троллейбусам.

У входа в концертный зал толпились желающие купить лишний билетик. Мы прошли сквозь их строй, ловя на себе завистливые взгляды.

В фойе, отделанном мрамором, продавали кассеты и компакт-диски песен Елены Нейс. Любители стояли в очереди за ними. Мы не стали присоединяться к ним. Во-первых, времени до концерта осталось совсем мало, а во-вторых, Елену Нейс лучше слушать в живую.

Прозвенел второй звонок. Мы вошли в зал, сели на свои места. Лекант — по правую руку от меня. Его ладонь нашла мою и легонько сжала. От этого пожатия по моему телу прошла сладкая дрожь. Ох, Лекант, что ты со мной делаешь! Я повернула голову и одарила своего возлюбленного самым нежным взглядом, на который только была способна.

Погасла люстра, зал погрузился в ожидающую тьму. Все устремили взгляды на сцену. Там тоже было темно. Но вот на сцену под медленную музыку вышла целая процессия крылатых фей, несущих в руках круглые стеклянные фонарики, изнутри сияющие каким-то волшебным голубоватым светом. Этот свет окутал сцену, погрузив ее в марево волшебной синевы. Все казалось ирреальным, как сновидение. Зрители затаили дыхание.

Феи с фонариками выстроились по обе стороны сцены. Заиграла тихая, невесомая музыка. И под эту мелодию к нам вышла Елена Нейс. Она была одета в простое белое платье без всяких украшений и декольте, волосы ее струились по плечам. Но вот крылья… Ее крылья сверкали в неверном голубом свете, и от них словно отделялись сотни крошечных светлячков-снежинок.

— Благословенны будьте все, пришедшие сюда послушать мои песни, — сказала Елена Нейс. — Надеюсь, вам понравится мое пение. Этот концерт, как и все прочие, я посвящаю своему мужу Павлу.

Зал взорвался аплодисментами. А когда они стихли, Елена Нейс запела. Она исполняла романс "Не искушай меня без нужды", но мне казалось, что она поет нечто совершенно божественное.

После каждой песни зал сходил с ума. Мои мама и папа чуть не плакали от восторга. Лекант сидел побледневший и притихший, и мне снова захотелось его по ревновать…

А потом…

Никто даже не понял, как это случилось. Звуки музыки разорвала длинная автоматная очередь… Выпущенная прямо в Елену Нейс.

Мне показалось, я вижу, как пули вспарывают воздух!

И тут…

Лекант взлетел.

За его спиной выросли огромные крылья, опушенные золотыми перьями. На какой-то краткий миг он завис под потолком, вытянув вперед ладони и принимая в них пулю за пулей. Феи на сцене закричали, Елена Нейс упала в обморок, но это было уже потом, когда ее жизнь была спасена.

Из глаз Леканта ударили два луча сапфирового света. Зажглось также красное аварийное освещение. И в этой какофонии света все увидели убийцу. Он стоял на одном из балконов, не в силах шевельнуться, и сжимал в руке автомат.

— Спускайся, — велел ему Лекант.

Убийца перебросил ноги через перила балкона и упал вниз как куль с мукой. Все закричали, а тело глухо ударилось об устланный коврами пол.

Лекант первым подлетел к убийце, коснулся его своими сияющими руками. И тело зашевелилось. Лекант приподнял его. Убийца открыл глаза и застонал.

— Он будет жить, — сказал Лекант.

Я уже была рядом с ним и вся тряслась от волнения. Кто-то названивал в милицию, по проходам уже бежала охрана зала и телохранители певицы.

Все смешалось. Но вот убийцу увели, надев на него все мыслимые виды наручников, а зрители все еще стояли скопом, не рассаживаясь по местам. Многие рвались к сцене, где среди букетов и корзин с цветами феи приводили в чувство Елену Нейс.

Я взяла Леканта за руку и почувствовала, что от него исходят такие же вибрации, как от провода под током.

— Лекант, — прошептала я, — как ты догадался, что на Елену будет совершено покушение?

— Я ПОЧУВСТВОВАЛ ЗЛО. — Лекант произнес это именно так — словно заглавными буквами.

К нам подошел симпатичный и очень молодой мужчина.

— Я Павел, муж Леночки, — отрывисто представился он. — Я хочу пожать руку спасителю моей жены.

— Я Лекант Азимандийский, вечный друг Тийи.

Они с Лекантом пожали друг другу руки.

— Берегите вашу подругу, — сказал Лекант Павлу, — Мне думается, что опасность для нее еще не миновала.

— На Леночку уже было совершено несколько покушений, — пожаловался Павел. — Кому она мешает жить своими песнями, ума не приложу!

— Смените ее охрану, — посоветовал Лекант. — Я почувствовал, опасность исходила именно оттуда.

— Но убийца не был охранником!

— Между ними какая-то связь, — задумчиво сказал Лекант. — Только я пока ее не уловил. Я надеюсь, ваши люди дадут мне поговорить с убийцей?

— Ты имеешь в виду милицию? — спросила я его.

— Я не знаю, что такое милиция, я знаю, что убийца может попасть в руки своего сторонника и уйти от наказания.

Между тем все в зале суетились и беспорядочно передвигались. Вдруг раздались аплодисменты и разговоры — это Елена Нейс, поддерживаемая двумя феями, вышла на небольшую площадку перед сценой.

— Павел! — позвала она, — Павел!

— Подойдем, — сказал ее муж.

Мы подошли к Елене Нейс. Та только взглянула на златоперые крылья моего Леканта и склонилась в глубоком поклоне.

— Мой спаситель, — проговорила она, — моя жизнь и жизнь моих ближних принадлежит вам.

— Ну что ты, дитя, — нежно сказал ей Лекант, касаясь ее затянутого в белый шелк плеча. — Я сделал лишь то, что должен был сделать. Можешь ли ты еще петь?

— Да, могу, — твердо сказала Елена Нейс.

— Тогда спой нам еще.

— Хорошо.

Мы спустились в зал и сели на свои места. Многие из зрителей тоже уселись, а многие остались стоять, не в силах отвести глаза от сцены. Там снова разворачивалось волшебное действо: Елена Нейс, поддерживаемая своим мужем, запела романс на стихи А. К. Толстого "Благословляю вас, леса". Это так звучало!

Елена Нейс пела еще целый час. Мы не уставали аплодировать. Но вот она сказала:

— Свое выступление я хочу завершить песней "Молитва" на стихи малоизвестной поэтессы Надежды Колосковой. Надеюсь, вам эта песня придется по душе.

И она запела:

Все прошло: и житье, и бытье.

Утекло, как вода из горсти.

Только Ты знаешь сердце мое.

Только Ты меня можешь спасти.

Раскричалося, как воронье…

Перед ним ли мне славой трясти?

Только Ты знаешь сердце мое.

Только Ты меня можешь спасти.

Пусть душа одиноко поет,

Пусть свой крест тяжело ей нести.

Только Ты знаешь сердце мое,

Только Ты меня можешь спасти.

И когда я уйду в окоем

Синевы, что синей не найти, —

Только Ты знаешь сердце мое.

Только Ты меня сможешь спасти.

После этой песни зал готов был носить Елену на руках. Но она приняла несколько букетов, поклонилась и удалилась за сцену.

Мы засобирались домой и уже направились было к выходу, как к нам подошла одна из фей, сопровождавших Елену Нейс.

— Господин Лекант и госпожа Тийя, — пропела музыкально фея, — примадонна просит вас сегодня в десять вечера поужинать с нею в ресторане "Надежда".

Мы переглянулись. Родители ахнули. От такого приглашения не следовало отказываться.

— Мы благодарим за оказанную честь, — сказала я. — Мы обязательно придем.

Лекант молча поклонился.

Мы решили не направляться домой, а погулять до десяти. Родители-то, конечно, уехали, взволнованные и концертом, и тем, что нам с Лекантом предстоит ужин с примадонной. Папа все-таки купил диск Елены Нейс и попросил нас, чтобы мы взяли автограф. Теперь этот диск мотался в моей сумочке и смущал меня. Мне казалось, что он помешает наладиться нашей дружбе с феей и ее мужем. Автографы какие-то просить… Несерьезно. Мне кажется, талантливые люди сами смущаются перед лицом своего таланта, а автографы и прочая слава — это только его издержки. Правильно я рассуждаю?

Мы с Лекантом пошли через сквер Трех Дриад. Здесь было очень красиво. В наступившей темноте сияли цепочки из маленьких золотых фонариков, протянутые между деревьями. А еще в центре сквера была большая беседка, тоже вся увитая фонариками. В ней стояла Предсказательница.

Предсказательница была большой мраморной статуей, потрескавшейся от времени. Если вы опускали монетку в ящичек, установленный у ее подножия, то она выдавала вам предсказание. Шуточное, конечно. Никто этой Предсказательнице особо не верил, тем более что в нашем городе было немало гадалок и очень точных прогнозисток судьбы.

— Пойдем к Предсказательнице, — потянула я Леканта за руку. — Я хочу узнать, что нас ожидает.

— Зачем тебе это? — удивился, улыбнувшись, Лекант. — Ты как дитя, милая. Только дети и старики хотят знать, что их ждет в будущем.

— Тогда я, наверное, старуха…

— Глупости.

— Ну все равно. Идем, пожалуйста. Это же еще одна достопримечательность нашего города!

Мы подошли к беседке. Мраморная статуя стояла на месте. Свет от фонариков бросал неверные блики на лицо Предсказательницы, и от этого оно казалось живым и страдальческим. Словно Предсказательница хотела сойти со своего постамента и укрыть иссеченное ветрами и дождями тело среди покоя зеленой листвы…

Я подошла к ящичку для монет и достала из кошелька металлическую десятку. Опустила в прорезь и спросила задорно:

— Ну так что меня ждет?

Что-то забурчало в ящичке, а потом голос Предсказательницы, удивительно чистый и ясный, раздался в тиши сквера:

— Тебя ждет бессмертие, слава и разлука.

И тишина.

Я отшатнулась от статуи. Мое бодрое настроение как рукой сняло. Нет, против бессмертия и славы я ничего не имела. Но вот разлука…

Это значит — разлука с Лекантом?!

Нет, Небо, не смей! Этого я не вынесу!

— Глупости все это, — пробурчала я. — Идем, Лекант.

— Нет, постой, Тийя, — сказал Лекант. — Если нетрудно, дай мне монетку. Я тоже хочу узнать свое будущее у Предсказательницы.

Я молча протянула ему монетку. Он опустил ее в ящик.

Наступила тишина.

Потом Предсказательница заговорила:

— Что тебе надобно, Златоперый? Будущее? Только оно и есть у тебя.

— Я хочу знать, какое это будущее, — серьезно сказал Лекант. Я же окаменела, потому что Предсказательница говорила каким-то другим голосом.

— Лекант, не надо, — пролепетала я.

Но он не услышал.

А Предсказательница сообщила ему:

— Тебя ждет бессмертие, слава и разлука, Златоперый. Их не избежать.

А потом…

Я даже не знаю, как это произошло. Статуя начала трескаться и рассыпаться.

Мрамор крошился на мелкие кусочки, поднимая пыль. Лампочки замигали и погасли.

И снова раздалось гудение, похожее на пение высоковольтных проводов.

Меня охватил страх. Что-то непонятное творилось вокруг нас, а Лекант был так недостижимо спокоен!

— Лекант, я не хочу с тобой разлучаться! — воскликнула я и обняла его. Я обнимала его так, как плющ обвивает дерево. Я вцепилась в него и молила, сама не зная о чем. У меня была форменная истерика. Но я успокоилась, едва Лекант взял меня на руки.

— Тише, Тийя, — прошептал он и поцелуем приник к моей шее. — Все будет хорошо. Мы не расстанемся.

— Уйдем отсюда, — попросила я. — Нам, наверное, пора в ресторан.

— Хорошо, уйдем.

"Ушли" мы недалеко. Мы уселись в сквере на ближайшей скамейке, я прижалась к Леканту всем телом, а он торопливо покрывал поцелуями мое лицо. И вот…

Снова это!

Вспышка неведомого Солнца!

Ярость все сметающего света!

Я без сил соскользнула в траву. Закрыла глаза. Трава приятно холодила мои обожженные щеки, а перед опущенными веками плясали протуберанцы.

— Тийя, прости, — покаянно подхватил меня Лекант и снова водрузил на скамейку. — Я не смог сдержаться.

— Это снова был… акт твоей любви?

— Да.

— Ничего. Я привыкну.

Хотя привыкнуть к этому было невозможно.

Может, все-таки насчет "Камасутры" это идея?

Я посмотрела на часы. Была половина десятого.

— Лекант, идем. Пора. Нехорошо опаздывать.

— Да, да, идем, — сказал он, а сам приник губами к моей шее.

— Лекант, — простонала я, — так нельзя.

Он искренне удивился:

— Почему?

— Ну потому… Потому что мы еще не женаты.

— Что значит "женаты"?

Я опять застонала — теперь уже от бессилия объяснить Леканту такое простое понятие.

— Женаты — значит принадлежим друг другу навсегда и всецело.

— Но я уже принадлежу тебе навсегда и всецело, милая. А разве ты не принадлежишь мне?

— Мм, принадлежу.

— Тогда почему ты против моих поцелуев? Мои поцелуи так плохи?

— С ума сошел! Твои поцелуи великолепны! Но я…

— Что?

— Я хочу, чтоб в моей голове оставалось еще хоть что-нибудь, кроме желания с тобой целоваться.

Лекант рассмеялся:

— Хорошо, Тийя. Идем туда, куда нас пригласила певица.

И мы пошли.

Ресторан "Надежда" весь был освещен огнями по случаю того, что в нем давался ужин для примадонны. Вокруг заведения толпился разный народ — начиная от простых зевак и заканчивая переодетыми фээсбэшниками — они, видимо, ждали, что на бедную Елену Нейс снова будет совершено покушение. Мы с Лекантом прошли как сквозь строй навстречу улыбающемуся метрдотелю.

— Господа, вы куда? Сегодня в ресторане ужинает только мадам Елена Нейс и ее близкие друзья.

— По счастливой случайности мы и есть друзья госпожи Нейс. Пропустите нас, иначе будут проблемы.

Метрдотель посмотрел на сверкающие крылья Леканта и молча с поклоном посторонился.

Мы вошли в банкетный зал. Здесь, во главе поставленного буквой П стола, сидели Елена Нейс и ее муж. Больше никого не было.

— Добрый вечер, — сказали мы им.

— Благословенны будьте, — отозвалась Елена, а Павел встал и снова пожал Леканту руку. — Садитесь поближе. Здесь очень неуютно из-за размеров этого кошмарного стола. Так и кажется, будто на тебя пялится сотня глаз.

— Дорогая, — улыбнулся Павел, — но ведь во время концерта на тебя тоже пялится сотня, а то и поболее, глаз.

— То концерт, — вздохнула Елена. — Там я сама себя забываю. Садитесь, садитесь.

Мы не стали чиниться и сели.

— Я взяла на себя смелость заказать вам ужин, — сказала Елена. — Вам, Светозарный, я выбрала меню по-европейски, а вам, Тийя, — средиземноморский туф и песчаник. Согласны ли вы с моим решением?

— Конечно, согласны, — ответила я. — Ничего не едала вкуснее средиземноморского туфа!

Официанты принесли блюда и вина. Мы принялись за ужин, перебрасываясь ничего не значащими фразами и дежурными комплиментами. Наконец, когда с едой было покончено, Павел сказал:

— Мы с Леночкой были небескорыстны, приглашая вас на этот ужин. Дело в том, что мы боимся.

— Да, мы боимся, — подтвердила красавица Елена, и только сейчас я заметила, как она бледна.

— Сегодня, перед концертом в филармонии, нас посетил один весьма высокопоставленный чиновник из местной администрации. Он пригласил Елену спеть для губернатора нашей области. Послезавтра. В шесть вечера. Губернатор предоставляет для нас свою загородную резиденцию в Кулибинке. Слушать будут он сам, его семья и самые близкие люди…

— Я согласилась спеть для губернатора, — сказала Елена Нейс. — Но теперь я боюсь.

— Чего? — спросила я.

— Того, что на меня снова будет совершено покушение.

— Но у губернатора такая охрана!

— У меня тоже была охрана, — ровным голосом сказала Елена. — Но после сегодняшнего инцидента в филармонии они все уволены.

— Толку-то от них, — рыкнул Павел. — Только кормились от Леночкиных гонораров…

— Я понял, чего вы хотите, — промолвил Лекант. — Чтобы я охранял госпожу во время концерта.

— И до и после него, — добавил, кивая, Павел. — Мы хотим, чтобы вы поехали с нами в резиденцию губернатора.

— Выручите нас, — сжала ладони Леночка. — Я спою у губернатора на вечере, и мы тут же уедем отсюда. Нас ждут во Флоренции.

— Хорошо, я буду охранять, — просто сказал Лекант.

— Спасибо!

— А во Флоренции? — спросила я. — Во Флоренции не может быть опасно?

— Флоренция — город фей, — сказала Елена Нейс. — Там у нас с Павлом усадьба. Самая высокая степень безопасности.

— Во Флоренции я постоянно могу пребывать в своем волчьем облике, — сказал Павел. — А волком я чувствую опасность куда лучше, чем человеком.

— Помогите нам, — заключила Леночка, — и Небо благословит вас.

— Все уже решено, — кивнул Лекант. — Я помогу. Значит, послезавтра в шесть вечера. А завтрашний день как вы проведете?

— Мы будем безвылазно у родителей Павлика, — ответила Елена Нейс. — Не думаю, что кто-то посмеет…

— Будем надеяться, что не посмеют, — вздохнул Павел. — Лекант Светозарный, если бы ты знал, как тяжко любить женщину и понимать, что не можешь ее от всего уберечь!

— Я знаю это, — тихо сказал Лекант, и его крылья сложились и исчезли. — Я сам люблю и любим. Но уберечь смогу.

И они с Павлом выпили на двоих бутылку коллекционного шардоне.

Ни я, ни Елена не мешали мужчинам упиваться. Пусть хоть немного расслабятся. А мы в это время тоже расслабились — болтали о всякой всячине: о нарядах, о диетах, даже немножко о сексе, и тут я призналась, что у нас с Лекантом в этой области не все в порядке.

— Это бывает, — кивнула Леночка. — Несовпадение по вектору бытия. Не надо грустить. Главное, что вы любите друг друга. Тебе несказанно повезло, Тийя, любить дхиана, любить бессмертного и светлого. Впрочем, пусть он думает, что повезло ему. Мужчины все, даже дхианы, очень самонадеянны и, заполучив нашу сестру, быстро, как бы это сказать…

— Наглеют?

— Не совсем. Забываются, так точнее. Устают беречь нас, переживать за нас. Так что не давай своему дхиану забыться, Тиечка.

— Хорошо, — усмехнулась я.

Когда ужин закончился, мы с Лекантом проводили Елену и Павла до гостиницы, в которой те остановились. Не в "Цепеш". Но это был тоже неплохой отель.

— А теперь идем ко мне домой, — сказала я тоном, не терпящим возражений. — А то родители уже наверняка волнуются за нас.

— Тийя, — возразил Лекант ласково, — я провожу тебя до дома, но сам туда не войду.

— Это еще почему?!

— Я должен выполнить свой долг.

— Господи, какой долг?

— Я должен поговорить с тем, кто сегодня покушался на жизнь Елены.

— Лекант, с этим без тебя разберутся. Милиция, ФСБ.

— Я должен.

Ну твердолобый!

— Хорошо же, — сказала я. — Но мы пойдем вместе. Я тебя не оставлю.

— Но, Тийя…

— И не спорь. Ты еще не знаешь людей так, как знаю я.

— Тийя, это неверно.

— Лекант, идем вместе. Только погоди, я позвоню родителям. Скажу, что мы задерживаемся.

Я достала мобильник (Лекант поглядел на него, как на экзотическое растение) и позвонила домой.

Бесполезно. Трубку никто не брал.

— Блин! — простонала я. — Кажется, мама и папа решили вспомнить молодость и погулять, как и мы. Надеюсь, с ними все будет в порядке. Ну а теперь идем в отделение милиции.

— Куда?

— Ну туда, куда предположительно отвезли убийцу. Или, как говорят, подозреваемого.

— Зачем идти? Мы переместимся прямо туда, где он сейчас находится.

Лекант свел ладони…

…И в следующее мгновение мы уже оказались в довольно невзрачном помещении, которое я опознала как тюремную камеру. Вдоль стены стоял топчан, на котором распростерлось мужское тело.

Это и был давешний несостоявшийся убийца.

Только он был мертв. Мертвее не бывает. Это я просекла сразу.

— Лекант, похоже, мы опоздали, — сказала я возлюбленному.

Он подошел к трупу и возложил на него руки. Труп дернулся, но не ожил.

— Бесполезно, — сказала я. — Он покончил с собой.

— Да, — кивнул Лекант, отнимая ладони. — Я это чувствую. Страшный грех.

— Самоубийцы не восставляются, — для чего-то пробормотала я. — Их души сразу идут в ад, без всякого суда и следствия. Видимо, он работал на кого-то очень могущественного, если решился ради его спокойствия наложить на себя руки.

Тут дверь в камеру со скрипом распахнулась, и на пороге появился охранник.

— Черт! — рявкнул он. — Вашу мать, вы как здесь оказались? Кто вы такие?

— Это неважно, — сказала я. — Мы уже уходим.

— Стоять! — заорал охранник, шаря по бедрам в поисках пистолета. — Стоять, вашу… так и разэтак!

— Замолчи, злоречивый, и пригласи сюда лекаря, — мрачно приказал Лекант. — Этот человек покончил с собой. Мне нужно знать, как он это сделал.

— Не нужно, Лекант, — прошептала я. — Улетаем. Мы уже ничего не сможем изменить.

Хотя охранник наставил на нас пистолет, мы ушли. Тем же способом мгновенного перемещения.

И оказались у меня дома. Лекант был мрачен.

— Я должен был это предвидеть, — сказал он. — Этот человек… Но кто мог знать, что самоубийство он почтет лучшим выходом?

— Лекант, не грызи себя, — попросила его я. — Лучше скажи мне, где мои родители. Не знаешь? Вот и я не знаю.

И тут зазвонил домашний телефон.

Я кинулась к нему, схватила трубку.

— Алло?

— Доченька! Ты уже дома?

— Мам, глупый вопрос! Раз я взяла трубку, то, конечно, уже дома. А вы где пропадаете, интересно? На часах полночь!

— Милая, после концерта мы встретили дядю Сашу и тетю Любу. Они пригласили нас к себе попить чаю и посмотреть их новый мебельный гарнитур. Мы у них переночуем, так что не волнуйся.

— Надеюсь, гарнитур стоит того.

— А?

— Ничего, это я так. Ладно, отдыхайте. Мы тоже отдохнем.

— Кто это "мы"?

— Мам, ты что, уже забыла про Леканта?

— Ах Лекант. Ну удачи тебе, дочка. Только обещайте, что кровать будет цела.

— Мама! Что за пошлости!

— Это не пошлости, это жизнь, дочка. Все, до скорого.

И мама повесила трубку.

Я тоже положила телефонную трубку на рычажки и посмотрела на Леканта.

— Родители задержались у знакомых. Моя квартира и остаток ночи в твоем распоряжении. Что будем делать?

Лекант прояснел лицом. Улыбнулся.

— Целоваться, — хитро сказал он.

— Ну нет, — храбро возразила я, хотя у самой внутри все заныло от вожделения. — Мне надо выспаться. Ты не забыл, что нас завтра ждут на телевидении?

— А, это тот мужичок с бумажками, очень говорливый.

— Именно.

— Как его имя?

— Акакий Кашкин.

— Труднопроизносимое имя. Так могли бы звать демона.

— О! Ты знаешь что-то о демонах?

— Мне вдруг вспомнилось, как я боролся с ними.

— Боролся с демонами? Где?

— На подступах к Древу Дара. — Лекант вдруг замкнулся. — Не надо об этом, любимая.

— Хорошо, — согласилась я и прижалась головой к его плечу. — Вот, кстати, я хотела тебя спросить: а ты читать умеешь?

— Конечно, — немного удивленно ответил Лекант.

— И на русском языке?

— На каком языке?

— На том, на котором мы сейчас говорим.

— Да.

— А откуда в тебе эта способность?

— Не знаю. Я просто чувствую, и все.

— А кстати, какой ты национальности? Или у дхианов не бывает национальности?

— Я не знаю, что такое национальность, — как-то хитровато сказал Лекант. — Объясни.

— Как объяснить?

— Мм, поцелуем.

— Лекант, что ты со мной делаешь…

Его руки легли мне на талию.

— Тийя, я тебя обожаю.

Некоторое время мы целовались, забыв обо всем. Потом я побоялась, что будет еще одна вспышка сверхновой, и тихонько отстранилась от Леканта. Он все понял и не стал настаивать, только грустно посмотрел на меня.

— Однако вернемся к чтению, — сказала я хрипловато. — Не хочешь этим разнообразить свой досуг?

Я подвела его к шкафу с книгами.

— Это книги? — чуть удивленно спросил он.

— Да, — Я достала томик стихов Надежды Колосковой. — В Шамбале книги выглядят иначе?

— Ага.

— Хочешь, почитаю?

— Почитай.

Я раскрыла наугад и прочла:

Отзвонили в преддверии праздника.

Колокольня — оплывшей свечой.

В этой жизни случается разное,

Не жалейте, мой друг, ни о чем.

Улыбнитесь в ответ на проклятия,

Это, право, несложно суметь.

Пусть сегодня с советом некстати я,

Сберегите в душе и в уме —

Пригодится. Ведь столько нам вынести,

Перекладины плечи натрут…

И никто не воскликнет нам: "Выести

Миру свет". Только пыль на ветру.

Соль — глазам. Ох, как маяться много нам

По дорогам под вечным дождем…

Но не стоит возиться с итогами.

Наше время придет. Подождем.

— Хорошо, — улыбнулся Лекант. — А теперь, позволь, почитаю я.

Он взял у меня из рук книгу и, пролистав, нашел:

Жребий короля или поэта

Ни к чему. И мне ли выбирать?

Дал мне Бог печалиться за этот

Мир, в котором нечего терять.

Если б не холмы Твои, не горы,

Если б не пруды, как зеркала.

Никуда бы дальше Вокулёра

Я, Владыка, в жизни б не пошла.

Но душа осмелится и кинет

Всех и вся, что были ей дружны…

Отчего у ангелов такие Лица —

словно радуга нежны?

Это все лишь по Господней воле.

Опустите меч. Окончен бой.

Если б не сады Твои, не поле,

Не разлив небесно-голубой!

Как сияет небо на востоке!

Я уйду. Не будет больше битв.

Дал мне Бог молиться за жестокий

Мир, в котором некому любить.

Лекант читал не как профессиональный чтец или диктор. Но от его голоса у меня мурашки бежали по коже. И стихи из цикла "Песни Жанны д'Арк" звучали совсем по-новому. А потом Лекант сказал:

— Я знал ее.

— Кого?

— Жанну. Орлеанскую девственницу.

— Правда?

— Да. Я никогда не лгу, Тийя. Дхианы никогда не лгут.

— Тогда расскажи мне про Жанну. Я очень люблю ее и жалею. Я даже сочинила пьесу про нее. Правда, ее нигде не напечатали…

— Хорошо, расскажу. Но ты вроде бы хотела спать…

— Передумала. Высплюсь как-нибудь потом.

Мы раздвинули диван и улеглись рядом. Лекант обнял меня за плечи и стал рассказывать о том, как юной Жанне явился архангел, как она отправилась в свой нелегкий путь, целью которого было коронование дофина Карла… Я жадно слушала, и сна не было ни в одном глазу.

А потом я спросила:

— Скажи, а разве это было невозможно?

— Что?

— Чтобы ее не сожгли?

Лекант помолчал немного, а потом ответил:

— Ее судьба уже была написана и завершена. Я не мог ее спасти.

— Ты?! Но ты пытался?

— Да. Она была мне другом.

— Ты любил ее?

— Не так, как тебя, Тийя. Жанна, она… Ее невозможно было желать.

— А меня ты желаешь?

— Больше всего на свете, Тийя. Наверное, ни один мужчина не желал женщину так, как я тебя.

Лекант прижал меня к груди и вздохнул.

— Спи, Тийя, — прошептал он. — Тебе нужно отдохнуть.

И на меня навалился сон.

Проснулась я от аромата кофе и разговора.

Боже, который час?!

Ф-фу, половина девятого утра… А то я испугалась, что мы на телевидение опоздаем.

Хотя… Может, не стоит туда вообще ходить?

Но вроде пообещали.

И потом, меня немного грела мысль, что мы с Лекантом засветимся на телеэкране. Все-таки какая-никакая, а слава.

А я, если честно, сама не своя до славы.

Я оправила на себе вечернее платье, в котором так и улеглась спать, и вышла на кухню.

Там родители пили кофе и угощали Леканта.

— О! — поприветствовала я их. — Так вы вернулись от дяди Саши?

— Да, — сказала мама. — Ох, зачем мы только пили рислинг! Такая изжога!

— Пить вредно, — наставительно произнесла я. — Кофе спасает?

— Спасает, — засмеялся папа. — Мы с Лекантом пьем уже по третьей чашке. Кстати, мы сказали дяде Саше и тете Любе, что ты скоро выходишь замуж.

— А они что?

— Они пообещали прийти на свадьбу.

— Ну кто бы сомневался! Ладно, пойду в ванную, и надо переодеться. Сегодня нам с Лекантом предстоит оказаться на телевидении. Как это получилось — потом расскажу.

И я направилась в ванную.

Там я сняла вечернее платье, привела себя в порядок, подправила макияж и набросила старый ситцевый халатик. Пока родители и Лекант кофеманили (из кухни доносились звуки песен "Белой гвардии" и веселого разговора), я пробралась в свою комнату и выбрала одежду для интервью: темно-зеленые расклешенные брюки плюс салатного цвета шелковая блузка и черненький жилетик. Выглядела я в этом — просто закачаешься. Последним штрихом стали сухие духи. Я нанесла их на запястья и на мочки ушей. Все завлекаю Леканта, завлекаю. Чтобы от меня ему не было передышки!

Леканту я достала свежую рубашку. У папы было их много, еще в упаковках, и я подумала, что он не обеднеет, если поделится одной. А размер подходящий.

Лекант допил кофе, облачился в новую сорочку, оценивающим взглядом окинул меня и мой наряд и сказал:

— Идем?

— Да, пора. А то Кашкин изволнуется весь.

— От тебя пахнет новым ароматом.

— Это духи "Маркиза". Нравится?

— Конечно. Но больше всего мне нравится запах твоего тела без духов.

Я расцвела.

Телецентр у нас располагался на Крестовоздвиженской площади. Раньше в этом здании размещался молельный дом адвентистов седьмого дня, а потом они не выдержали и сбежали из нашего города. Здание же было хорошим, с налаженной инфраструктурой, вот туда мэр и засунул телевизионщиков.

Мы вошли в полутемный прохладный вестибюль, и на нас тут же обрушился Акакий Кашкин.

— Привет! — жизнерадостно пролаял он. — Я вас уже заждался. Ну пошли в предбанник.

Предбанником оказалась большая комната, одной своей половиной представлявшая гримерную, а другой — склад микрофонов и старых акустических колонок. Не очень-то это роскошно выглядело. На стене висел плакат с изречением из "Опытов" Мишеля Монтеня: "Чувство диктует нам более повелительно, чем разум". Что ж, в моем случае это совершенно справедливо.

— Девочки, — сказал Кашкин двум молоденьким гримершам, — займитесь нашими гостями. А я в студию.

Гримерши кивнули, но на Кашкина посмотрели без приязни. Видимо, он тут у всех сидел в поджелудочной железе.

Нас усадили в продавленные кресла перед зеркалами и принялись за работу.

— Вы оба очень бледные, — сказала одна из гримерш, раскладывая свой арсенал кистей, пуховок и спонжей. Я мельком взглянула на Леканта. Несмотря на природную смуглость, он сегодня действительно выглядел бледнее обычного. — Вам подойдет тональная основа номер один "Айвори Роуз". Вы что, не загораете?

— Я вообще-то загорать не могу, — сказала я. — Бесполезно. А мой друг… Ему не до этого.

Пока нас гримировали, я думала о Елене Нейс и предстоящей поездке к губернатору. Далеко же меня занесло! И когда я только буду работать в музее и писать диссертацию?

Пуховки и кисти невесомо щекотали мое лицо, я искоса поглядывала в зеркало и понимала, что из нормальной, довольно симпатичной девушки превращаюсь в какую-то вампиреллу.

— Может, хватит тонального крема? — робко вякнула я.

— Да, пожалуй что и хватит, — деловито сказала гримерша и повернула мое кресло к креслу Леканта: — Ну посмотрите друг на друга, какие вы стали сногсшибательные.

Я взглянула на Леканта, он — на меня. Я еле сдержалась от хохота: передо мной сидел не сын света звезд, а какой-то спецназовец! Потом я заметила, что и он едва скрывает улыбку. Хм, представляю, как я выгляжу.

Мы поблагодарили девушек, сдерживаясь от хохота изо всех сил. Но когда покинули гримерную, дали волю эмоциям. Встали около мраморной колонны и принялись хохотать, положив друг другу руки на плечи.

Такими нас и обнаружил Кашкин.

— О, вы смеетесь! Хорошее настроение, понимаю. Очень здорово, что к нам на передачу придут такие позитивно настроенные люди.

— Я не… — хором начали мы с Лекантом, но потом смолчали, переглянувшись. А Кашкин заторопил нас:

— Идемте, идемте в студию.

Мы пошли за ним. Студия оказалась просторной комнатой, полной всякой техники. В центре, на небольшом подиуме, стоял круглый столик, три кресла и какая-то корявка в вазе, долженствующая обозначать букет или икебану.

— Нам сюда, — указал на стулья Кашкин. — Володя, дай свет по центру!

Зажглись софиты. Я чуть прищурилась. Ярко.

— Садитесь, — почти приказал нам Кашкин. — Напоминаю, сейчас будет прямой эфир. Так что постарайтесь красиво отвечать на вопросы, которые вам буду задавать я и наши телезрители.

— Хорошо, — хором сказали мы.

Кашкин что-то пробубнил под нос, а потом включилась камера… И началось!

— Здравствуйте, дорогие друзья! На часах — половина двенадцатого, и это значит, что в эфире ваша любимая программа "Щедровские времена". С вами я, Акакий Кашкин, и наши сегодняшние гости. Можно даже сказать, гвозди. Гвозди программы — Лекант Азимандийский и его подруга Тийя!

Где-то в отдалении громыхнуло нечто, похожее на фанфары. Или на удар футбольного мяча о жестяное корыто.

— Здравствуйте, — сказала я, улыбаясь в камеру.

— Благословение вам, — поприветствовал Лекант. Я почувствовала, что он нервничает. Бедный! Угораздило же нас!

— Как всегда, дорогие телезрители, вы можете во время программы звонить нам по телефону, присылать эсэмэс, а также заходить на наш сайт "вэ-вэ-вэ, кашкин тэ-вэ, ру".

А теперь, с вашего позволения, я задам первый вопрос нашему гостю Леканту Азимандийскому: — Лекант, кто вы?

— Я дхиан Порядка, — сказал Лекант и нервно поправил волосы.

Милый, да не переживай ты так, это же программа Кашкина, а не Познера!

— И что это означает? — продолжал Кашкин.

— То, что я существо, созданное для сохранения порядка и приумножения благодати на Земле.

— Вы говорите, что вы созданы… Кто же вас создал?

— Высший дух Шамбалы.

— О, вот как! Понятно. И перед тем как мы уйдем на рекламу, скажите, Лекант: как там у вас, в Шамбале?

— По-всякому.

— 3-замечательно. Небольшая реклама, дорогие телезрители, не переключайтесь!

Пошел блок рекламы. Рекламировали зубную пасту "Щедровский солдат" с уникальными биодобавками, полезными для зубов и десен, новый амулет для повышения потенции "Бесконечность-2", стиральный порошок "Гундося" (я им, кстати, никогда не стираю, предпочитаю "Болтайд") и мотокультиваторы "Скунс" производства Щедровского автоагрегатного завода.

Рекламу я слушала вполуха. Я видела, как Лекант напряжен, и волновалась за него. Да тут еще Кашкин бубнил:

— Лекант, сделайте оптимистичное лицо и более пространно отвечайте на мои вопросы и вопросы телезрителей. Вы же на ти-ви, а не в суде.

Лекант кивнул ему и посмотрел на меня. Я ободряюще ему улыбнулась.

Три, два, один, пи-ип!..

— Итак, дорогие телезрители, в эфире "Щедровские времена", у нас в гостях дхиан из Шамбалы Лекант Азимандийский и его подруга Тийя, и у нас есть первый звонок, вы в эфире, говорите, пожалуйста!

— Грхм, чхи, тьфу, здравствуйте! Алло!

— Здравствуйте, вы в эфире, алло!

— Меня зовут Васисуалий Бенедиктович, и я хочу задать вопрос господину дхиану: как он относится к политике модернизации, проводимой нашим президентом?

Лекант беззащитно улыбнулся:

— Я об этом ничего не знаю, господин Васисуалий Бенедиктович.

— Грхм, а-арх, с-с-ст, это означает, что вы вне политики, господин дхиан?

Тут вклинился Кашкин:

— Полагаю, и так понятно, что наш уважаемый гость действительно находится вне всякой политики и не знает ситуации, разворачивающейся в России. Он же буквально на днях явился к нам из Шамбалы! А Шамбала от Щедрого далеко!

— Нет, — сказал мой Лекант. — Шамбала от Щедрого близко. Ближе, чем вы думаете.

— Да что вы? — удивился Акакий, а телезритель отключился. — Так вы расскажите нам о Шамбале поподробнее. Кажется, о ней писали Рерихи и Блаватская. Вам знакомы эти имена?

— Нет.

— Тогда расскажите о Шамбале.

— Можно сказать так… — Лекант нервно потер щеки и тем самым напрочь испортил работу гримера. — Шамбала — это безместное место, безвременное время, внепространственное пространство. В Шамбале исполняются самые сокровенные желания, и все, что было плохого или хорошего в душе, выходит на всеобщее обозрение. Шамбала — это тайна без тайны, сложная простота, простая сложность…

Кашкин при этой тираде спал с лица и, видимо, не чаял, как уж остановить Леканта. Пришлось мне помогать — я незаметно коснулась колена своего дхиана, он посмотрел на меня, осекся и смешался.

— Словом, — заключил Лекант, — о Шамбале говорить просто так невозможно. Ее нужно увидеть. В ней нужно жить.

— 3-замечательно! Спасибо, Лекант! А у нас эсэмэссообщение: "Дорогой Лекант, сотворите какое-нибудь чудо, а то передача очень нудная. Светик". Хм, хм. Дорогая Светлана, наша передача не нудная, она реалити-шоу. Действительно, Лекант, вот еще вопрос: умеете ли вы творить чудеса?

— А что вы подразумеваете под чудесами?

— Ну превратить воду в вино, ходить по воде аки посуху… Пятью рыбами накормить пять тысяч человек…

— Я понял, о чьих чудесах вы говорите. Он не дхиан и к дхианам не имеет ни малейшего касательства. Нет, такие чудеса под силу только Ему. Я могу что-нибудь попроще.

— Так покажите нам!

— Что именно?

— Ну, например, сделайте так, чтобы в этой вазе появились живые цветы!

— А, это… Хорошо.

Лекант махнул рукой в сторону вазы, и…

И в ней засветился оранжевым букет свежих ноготков!

— Браво! — возопил гласом велиим Акакий Кашкин (Лекант даже вздрогнул). — Вот какие существа живут у нас в Щедром!

Оператор тем временем наводил камеру на букет.

— Лекант, это здорово, — одними губами сказала я возлюбленному.

Он улыбнулся:

— Это для тебя, Тийя.

— Спасибо, — прошептала я.

— Лекант, скажите, — не унимался меж тем Кашкин, — а как вам нравится наш город?

Лекант посмотрел на него с легким недоумением.

— Как же мне может не нравиться место, в котором живет моя вечная подруга? — вопросом на вопрос ответил он. Может, он еврей? Гм.

— А кто ваша вечная подруга? — не понял Кашкин.

— Вот она, — показал на меня Лекант, — Тийя. Кстати, почему вы ей вопросов не задаете?

— А действительно! — И Кашкин повернулся в мою сторону. — Тийя, как вы познакомились с Лекантом?

Так я тебе и скажу всю правду!

— Он мне приснился, — улыбнулась я. — А потом я встретила его наяву. Так получилось.

— Вы не хотите посвятить нас в подробности?

— Нет, это наша с Лекантом маленькая тайна.

— У какие вы!.. Ах, у нас еще один звонок! Алло, говорите!

— Благословение на вас…

Едва раздался этот голос, в общем-то ничем не примечательный женский голос, как Лекант побледнел еще сильнее под слоем грима, а его пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

— Приветствую тебя, Златоперый, — продолжал голос.

— Приветствую тебя, Темнокудрая, — едва слышно прошептал Лекант.

Я увидела, что он изнемогает. По лицу стекали капли пота, а глаза ярко горели — словно Лекант был при последнем издыхании.

— Мы уходим на рекламу… — вякнул было Кашкин, и тут у всех телекамер полопались объективы. Стекло брызнуло во все стороны.

— Что за черт! — крикнул Кашкин. — Подключайте резерв. У нас прямой эфир!

Не знаю уж, что там делал Кашкин и его операторы. Все вдруг засуетились, забегали, задвигались. Только мы с Лекантом сидели в креслах как прикованные.

— Как тебе новая жизнь, Златоперый? — вопрошал все тот же голос.

— Хорошо, Темнокудрая. А ты? Бдишь?

— Конечно. В отличие от тебя я не была заточена в гробнице. Ты хочешь сразиться со мной?

— Как всегда, Темнокудрая.

— Тогда надень браслеты богов и жди встречи, Златоперый.

— Ты тоже жди, Темнокудрая.

Пи-ип, пи-ип, пи-ип… Бросили трубку.

Лекант сидел как опоенный.

— Ребята, вы извините, — подскочил к нам Кашкин. — Программы не будет по техническим причинам. В телецентре электричество вырубилось. И все камеры полетели.

Я встала и протянула руку Леканту:

— Мы уходим. Спасибо за внимание.

— Вы не пропадайте, — вяло взмахнул рукой Кашкин. — Я вам позвоню, и мы продолжим.

Мы вышли из телецентра, добрались до ближайшей лавочки и буквально рухнули на нее.

— Лекант, кто это? — спросила я, стискивая руку любимого.

— Это она.

— Кто "она"?

— Лалит. Дхиан Хаоса. Моя вечная противница. Я вспомнил ее, едва услышал этот голос. Она может голосом убивать смертных. Одним только голосом, Тийя!

— Это она одолела тебя и заточила в гробницу?

— Да.

— И что же нам теперь делать?

— Встретиться с ней. Она жаждет битвы.

— А без битвы вы с нею свои вопросы решить не можете?

Лекант удивленно глянул на меня, как будто увидел впервые:

— Нет, конечно. Когда дхиан Порядка и дхиан Хаоса стремятся друг к другу, всегда происходит битва.

— А ты… стремишься к ней?

Лекант нехотя признался:

— Меня притягивает…

Я закрыла лицо руками. В горле стоял ком, в моем стеклянном сердце бился ужас. Неужели я его потеряю?

И зачем мне тогда существовать?

— Лекант, милый, ты ведь не бросишь меня? — прошептала я, не отнимая рук.

— Прости, Тийя, я не расслышал…

Я опустила руки.

— Ничего. Это я так. Что же мы будем делать?

— Мы должны вернуть браслеты. Без них я не могу сражаться.

— Что ж, надо так надо. Идем в ломбард. Денег, правда, жалко. Я думала тебе дом купить.

— Дом — это неважно. Браслеты — вот что важно.

Я повторила, не глядя ему в глаза:

— Идем.

Мы дошли до остановки муниципального транспорта и, когда подошел троллейбус, сели в него — все так же молча и не глядя друг на друга. Между нами словно образовалась стена, и я не понимала — почему. Я этой стены точно не возводила!

Лекант, милый, что ты делаешь со мной?!

На фига тебе эта Лалит и битва с нею?

Когда мы вошли в ломбард, у меня внутри все сжалось. Не потому, что мне жалко было расставаться с деньгами, просто…

Просто я боялась, что навсегда потеряю Леканта.

Нас встретила Асгарта.

— М-р, пр-ривет, — мурлыкнула она, выгнув спину дугой, как это умеют только кошки.

— Нам нужен господин Фомаид.

— Его сейчас нет, он у клиентки, описывает имущество.

— Но он вернется?

— Конечно, м-ряу. Посидите, подождите его.

Но нам не сиделось. Мы переходили от прилавка к прилавку, от витрины к витрине и рассматривали всякие безделушки, разложенные в них.

— А знаешь что, Лекант…

— Да?

— Я не вижу тут твоих браслетов. Астарта!

Но кошка исчезла.

Мы стояли совершенно одни.

Я подошла к Леканту и прижалась лбом к его плечу.

— Милый…

— Да, родная?

— Все будет хорошо?

— Не знаю.

— Ты первый мужчина, который не говорит в ответ на этот вопрос "да". — Я нервно рассмеялась. — Ты не разлюбил меня?

Лекант изумленно посмотрел на меня:

— Ты рехнулась? Как я могу тебя разлюбить?

— Ну не знаю. Как-нибудь можешь…

Лекант обнял меня.

— Я не могу без тебя дышать, а ты говоришь глупости. Я боюсь только одного: что подвергаю тебя опасности.

— Какой опасности, Лекант?

— Лалит очень коварна. Она постарается уничтожить тебя, понимая, как ты мне дорога.

— Так я ей и поддалась! Лекант, я не беспомощная человеческая овечка. Я сильная. Я многое могу. Я даже в состоянии биться с Лалит с тобой наравне. Так что не дергаемся и ждем господина Фомаида.

Мы подождали еще примерно с час. Лекант очень нервничал и то и дело выглядывал на улицу. Но наконец прозвенел колокольчик над дверью, и в ломбард вошел господин Фомаид. В своем строгом черном костюме-двойке он больше походил на представителя похоронного бюро, чем на ломбардщика. Хотя эти профессии, по-моему, чем-то близки.

И те и другие хоронят человеческие надежды.

— Приветствую вас, — улыбнулся господин Фомаид, блеснув вертикальными зрачками. — Чем могу служить?

— Мы хотели бы забрать свой заклад.

— Браслеты?

— Браслеты. Мы вернем деньги.

— Что, все до копейки?

— Мм, нет. Мы потратили несколько тысяч. Десятков тысяч.

Глаза господина Фомаида недобро блеснули.

— Я так дела не веду, — сказал он. — Я верну вам браслеты только в том случае, если вы возместите мне все деньги, да еще плюс проценты.

— Но…

— Никаких "но". Когда вы несете заклад в ломбард, думайте и о том, как будете его выкупать.

— Хорошо. Мы достанем деньги. Завтра.

— Вот завтра и приходите.

— Но не могли бы вы хотя бы показать нам браслеты, чтобы мы убедились, что они в целости и сохранности?

— Вы мне не доверяете? — оскорбленно вздернул тощий подбородок господин Фомаид.

— Доверяй, но проверяй, — слабо улыбнулась я.

— Хорошо, — пожал плечами господин Фомаид, — идемте.

Он подошел к стене с конторкой. Мы последовали за ним. Господин Фомаид резко хлопнул в ладоши, и стена вместе с конторкой отъехала в сторону, открывая нашим взорам небольшую комнатку, залитую желтым светом двух настенных плафонов.

— Вот они, — почти благоговейно сказал господин Фомаид и коснулся рукой небольшого стеклянного ящичка.

В нем действительно были браслеты. Они сверкали при этом тусклом свете так, что становилось больно глазам.

— Мне очень жаль с ними расставаться, — вздохнул господин Фомаид. — Но если завтра вы принесете двадцать пять миллионов…

— Как — двадцать пять?

— Так. Долг и проценты. И браслеты ваши.

— Понятно. Скажите, господин Фомаид, а не могли бы мы договориться так: вы даете нам браслеты на некоторое время, скажем на неделю, а мы отдаем вам ту сумму, что сейчас есть на карте. По прошествии недели мы возвращаем вам браслеты, а вы нам — деньги, сняв предварительно, ну, допустим, пять процентов.

— Десять.

— Господин Фомаид, побойтесь Бога! Семь процентов.

— Десять. Я знаю, как ведутся дела.

— Хорошо. Вас, видимо, не столкнешь с пьедестала. Десять так десять. Вот вам моя карточка, а вы гоните браслеты.

И тут господин Фомаид замялся.

— Что такое? — удивились мы с Лекантом.

— Видите ли, — лицо господина Фомаида пошло пятнами, — ко мне завтра должен приехать очень серьезный клиент.

— А мы здесь при чем?

— Этот клиент приедет только для того, чтобы посмотреть на браслеты богов. Прошу вас, давайте заключим нашу сделку послезавтра.

— Лекант, у тебя не горит сражаться с твоей Лалит прямо сейчас?

— Не горит.

— Так давай придем за ними послезавтра!

— Готов снизить комиссионный сбор до восьми процентов, — быстро сказал господин Фомаид, чуя, что Лекант колеблется.

— Хорошо, — наконец согласился Лекант. — Мы придем за браслетами послезавтра.

И мы покинули лавку господина Фомаида. Шли, словно опьяневшие от горя, куда глаза гладят. Я несколько раз порывалась заговорить с Лекантом, но он ушел глубоко в себя, в свою внутреннюю Шамбалу. Я поняла, что трогать мне его не стоит.

— Куда пойдем? — приличия ради поинтересовалась я. — У нас куча времени. Передача сорвалась, на работу мне не идти, так что…

— В хранилище книг, — неожиданно сурово сказал Лекант.

— Пардон? В библиотеку, что ли?

— Да, — кивнул Лекант и очень серьезно посмотрел на меня. — В библиотеку. Очень нужно. Срочно.

— Хорошо, идем.

И мы пошли в Центральную городскую библиотеку, благо она была недалеко.

Наша Центральная библиотека — гордость города. В ней есть все. И простые книги, и магические фолианты, и массмедиа. В нашу библиотеку даже из Холмца, областного центра, приезжают. Студенты и начинающие ведьмы вообще пасутся в ней безвылазно. Пока мы шли, я рассказала Леканту про все отделы библиотеки, и он решил, что ему нужен абонемент.

— Но тебе туда дороги нет, — вздохнула я, — Записывают только с паспортом, а у тебя нет паспорта.

— Это неважно, — сказал Лекант. — Меня запишут. Вот поверь.

Мы вошли в просторный холл библиотеки, увешанный детскими рисунками (проходила очередная выставка), и двинулись в сторону абонемента.

Там нас встретила хорошенькая молоденькая ведьмочка.

— Благословенны будьте! — сказала она нам, посверкивая оранжевыми глазками. — Чем могу помочь?

Я протянула свой читательский билет:

— Мне нужно почитать что-нибудь о Шамбале. Подберите, пожалуйста.

— Хорошо, — кивнула ведьмочка. — А ваш спутник?

— У него нет паспорта, поэтому книгу, которую он выберет, я запишу на себя…

— Нет паспорта? Ерунда! Мы уже давно ввели новый способ регистрации читателей — сканируем их ладонь. Так что давайте внесем вашего спутника в список читателей.

— Ну хорошо, — согласилась я.

Ведьмочка села за компьютер.

— Ваше имя? — обратилась она к Леканту.

— Лекант Азимандийский.

— Биологический вид?

— Э-э…

— То есть кто вы. Вы ведь не человек?

— Нет. Я дхиан.

— Дхиан. Замечательно. Ваш возраст?

— Три тысячи пятьсот лет.

— Ого! — Ведьмочка внимательно поглядела на дхиана, но ничего не возразила. — Все занесено. А теперь, пожалуйста, приложите вашу ладонь к этой пластинке.

Лекант послушался. Раздался писк.

— Вот и все, — сказала ведьмочка. — Вы пополнили ряды наших читателей. Возьмите ваш читательский билет.

Она протянула Леканту небольшую книжечку с вытисненным на ней логотипом библиотеки.

— А теперь я вас слушаю. Какие бы книги вы хотели почитать?

— "Камасутру".

Ведьмочка бросила быстрый взгляд на меня, но ничем не выдала замешательства.

— Вам на русском языке или на языке оригинала?

— На языке оригинала, пожалуйста, — склонил голову Лекант.

Библиотекарь ушла за ряды стеллажей, и тут я позволила себе прыснуть:

— Зачем тебе "Камасутра", Лекант?

— А зачем тебе книги о Шамбале? Каждый из нас хочет знать о другом как можно больше. А я так вообще…

— Лекант, ты с ума меня сведешь!

— Отнюдь.

Вернулась библиотекарь. Она катила перед собой на тележке горку книг. Подошла к нам и сказала:

— Выбирайте.

Мы порылись в томах. Лекант сразу взял потрепанную книжицу "Камасутры" и прижал к груди, как Буратино свою первую Азбуку. Я еле удержалась от смеха. Он что, это всерьез?!

Сама я выбрала парочку брошюрок на тему "Шамбала — это здорово!".

Ведьмочка занесла книги в наши компьютерные формуляры, и мы отправились восвояси.

— Погода-то какая! — сказала я Леканту, — Дома сидеть совершенно не хочется. Пойдем в чайную "Одинокий дракон". Тебе там понравится.

Чайный дом "Одинокий дракон" содержал эмигрант, выходец из Китая господин Чжуань-сюй. Особенность Чжуань-сюя заключалась в том, что он являлся настоящим потомственным драконом. Когда во время городских праздников он превращался в сиренево-золотое чешуйчатое чудо и катал на себе ребятишек, восторгам щедровчан не было предела. И немало щедровчанок мечтало заполучить себе такого красавца в мужья. Но господин Чжуань-сюй был занят. Его пассией и гражданской женой стала Марья Белинская, дочь известного писателя-фантаста и немного ведьма. Она тоже работала в чайной, разбиралась в травах, настоях и курительных смесях, так что почти ничем не уступала своему дракону. Но жили они мирно, душа в душу. Правда, вот детей у них не было. Но ведь не только в детях счастье.

В чайной по случаю хорошей погоды было малолюдно. Нас встретила Марья и поклонилась:

— Счастлива видеть тебя, Тийя, с твоим другом. Я смотрела сегодняшнюю передачу, правда, потом все почему-то вырубилось.

— Это происки врагов Леканта. Точнее, одной его врагини. Она тоже дхиан…

Тут я выложила Марье все, что знала. Лекант помалкивал и с интересом оглядывал стены, расписанные китайскими иероглифами.

— Я посажу вас за лунным окном, — сказала Марья. — Там вам никто не помешает. Вижу, вы с книгами.

— Да, забежали в библиотеку. Мне хочется почитать что-нибудь популярное о Шамбале, а Лекант взял… "Камасутру". У нас, как бы это сказать, немного не ладится.

— Понятно, — улыбнулась Марья. — Это ничего. Все у вас наладится. Главное, любите друг друга.

Она повела нас в комнату с круглым резным, так называемым лунным окном. Здесь было много бархатных пухлых подушек и домотканых ковриков. А посередине стоял низенький овальный столик.

— Что будете заказывать? — спросила Марья.

— Леканту, если можно, чай "Лепестки жемчуга", а мне суспензию магния сульфата. Если есть.

— Есть, конечно. Сейчас принесу.

Через несколько минут Марья принесла нам заказ и удалилась. Я потягивала через алюминиевую трубочку свою суспензию, Лекант рассеянно прихлебывал чай и перелистывал "Камасутру".

— Ну что ты там нашел? — наконец не выдержала я.

— Знаешь, Тийя, это очень интересно, — возбужденно сказал Лекант. — Вот, например, эта картинка. Она многое поясняет. Теперь я хотя бы знаю, чего тебе от меня хочется и как я себя должен вести. Давай попробуем?

— Что, прямо здесь? Ты с ума сошел! Тут же люди кругом!

— А зачем здесь? Разве ты не помнишь, что я могу перенести нас в любую точку на Земле и даже вне ее. Обними меня и закрой глаза.

Я повиновалась. Обнимать Леканта было чертовски приятно. Я положила голову ему на плечо…

Воздух.

Здесь был другой воздух.

Он пах тропическими цветами и фруктами, словно кто-то распылил аэрозоль "Эйрвик".

Я открыла глаза. Кругом бушевали тропики. Мы стояли на берегу моря, волны лизали песок, маленькие крабы резво улепетывали под камни…

— Лекант, море мне противопоказано. Я просто растаю в воде.

— Я помню об этом, я не веду тебя к воде. Посмотри туда.

Я посмотрела и увидела великолепную хижину-шале.

Гавайи?!

— Алоха, — улыбкой подтвердил мои догадки Лекант.

Он подхватил меня на руки и понес к хижине, увязая ботинками в песке. Мое стеклянное сердце замерло: неужели?

В хижине я увидела огромную кровать, застеленную одеялом ручной работы, бар с напитками и прикроватную тумбочку с выключенным компьютером.

— Интересно, — слабым голосом спросила я, — а зачем в хижине компьютер?

— Молчи, Тийя, — нежно сказал мне Лекант и запечатал губы поцелуем.

Ну, в общем, что тут особо рассказывать… "Камасутра" помогла. Но мне кажется, Лекант и сам до многого дофантазировался. Я млела от радости и понимала, что это счастливейший день в моей жизни.

— Лекант, — прошептала я ему в плечо, — а если б я была живая, ты бы тоже любил меня?

— Что значит твой вопрос? Я не понимаю. Ты мне бесконечно дорога.

— Но я ведь не живой человек…

— Это совершенно неважно. Обними меня.

Что я с удовольствием и сделала. В этой хижине мы изучили большую часть "Камасутры", потом Лекант купался, а я лепила куличики из песка, а после этого мы бегали голышом по пляжу… Это было счастье, настоящее, без обмана!

Когда мы в очередной раз вернулись на кровать, случилось неожиданное.

Включился компьютер. Сам собой, я не увидела никакой путаницы проводов и розеток.

Засветился монитор. Из снежинок-пикселей соткалось лицо, очень знакомое мне. Потом до меня дошло, что я вижу перед собой певицу Елену Нейс.

— Я проверяю только, потому что этот шар давно сломан. Алло! Алло! Лекант и Тийя, отзовитесь! Вот видишь, Павлик, ничего не выходит!

— Выходит, выходит, — закричала я, оборачиваясь большим полотенцем. — Елена, мы вас слышим!

— Ой, — обрадовалась Елена, — Здорово!

— Что стряслось? — спросил Лекант, подсаживаясь к монитору. Я ревниво дернулась. Полуобнаженного Леканта могу созерцать только я!

— Изменилась наша договоренность с пресс-службой губернатора. Они приглашают нас в Кулибинку уже сегодня. Будет банкет, костюмированный бал, мы переночуем у губернатора, а на следующий день я дам концерт.

— Все понятно, — сказал Лекант. — Значит, мы нужны уже сейчас.

— Да! — закивала Леночка. — А где вы находитесь?

— Неважно. Мы немедленно переместимся в дом к Тийе, и вы заедете за нами…

— Часа через два. Кстати, Лекант, вам надо позаботиться о костюме. У вас есть смокинг?

— Нет.

— Тогда его привезем с собой мы. А вы, Тийя, наденьте вечернее платье.

— Хорошо.

— Тогда я отключаюсь. Ждем вас!

Монитор погас. Я влюбленно посмотрела на Леканта.

— Что? — спросил, улыбаясь, он.

— Я так счастлива…

— Значит, тебе понравилось?

— Еще бы!

— Мы сюда обязательно вернемся, и не раз. А пока давай перемещаться к тебе домой.

Лекант обнял меня, прижался губами к моему лбу, и вот мы уже стояли посреди гостиной в моей квартире.

— Никак не могу привыкнуть к таким вот твоим перемещениям, — сказала я, нехотя отлипая от своего возлюбленного. — Будешь кофе?

— Нет, не надо. От этого горького напитка у меня начинается духкха.

— Что?!

— Духкха. Как бы тебе перевести… Нестроение, разор, шатание. Как будто по крепкому дому ударили тараном.

— Бедненький! Что ж ты раньше не сказал? А чай тебе можно?

— Это такая полупрозрачная жидкость с травой?

— Ну… да.

— Можно. От него не приходит духкха. Тийя, я хочу посмотреть, как ты будешь надевать вечернее платье.

— Лекант, а это нас не задержит? У нас ведь всего два часа.

— Я успею.

В общем, платье я надела как раз к приезду машины от Елены Нейс. Шофер поднялся к нам в квартиру и передал Леканту смокинг и ботинки.

— Я подожду вас внизу, — сказал он.

Лекант задумчиво посмотрел на смокинг.

— И это надо надевать?

— Надо. Лекант, давай я тебе помогу. Ох, слава богу, что дома нет моих родителей. Они бы померли со смеху!

— Почему?

— Да потому что смокинг для тебя — все равно что смокинг для ангела. Тебе не подходит эта одежда.

— Тогда, может, не надевать?

— Избави небо! Придется вытерпеть. Так. Вот это надевается сюда и застегивается здесь…

Со смокингом мы управились вполне оперативно. Когда Лекант был полностью экипирован, я опять в который раз залюбовалась им. Лицо — просто хоть икону пиши! Фигура — все модели обзавидуются! И это все мое! И это для меня он прочел "Камасутру" и в той гавайской хижине старался так, что… Впрочем, об этом умолчу. Вдруг мою повесть будут читать подростки. Им совсем ни к чему знать, что происходит между красивыми мужчиной и женщиной в гавайской хижине на берегу океана.

— Черкну родителям записку, — вспомнила я дочерний долг. — "Мама и папа, мы уехали с Еленой Нейс в резиденцию губернатора. Вернемся завтра. Не волнуйтесь". Все! Дочерний долг исполнен!

Мы спустились к роскошному серому лимузину. Старушки, сидевшие на лавочке, сверлили нас взглядами, как лазерами. Еще бы! Будь я старушкой, я бы тоже себя просверлила взглядом.

Машина завелась и легко тронулась с места. Поначалу водитель не набирал скорость, лавируя среди улочек и проспектиков города, но, когда выехали на Ореховскую трассу, дал по газам.

Я откинулась на мягкое сиденье, взяла руку Леканта в свои ладони и счастливо вздохнула. Красота! Впереди нас ждет бал у самого губернатора, новая встреча с Еленой Нейс, шампанское, хоть мне его и нельзя… О дхиане Хаоса, вызвавшей на поединок моего Леканта, о браслетах богов я старалась не думать. Успею еще. Ночь впереди.

Водитель хорошо гнал машину. Я оторвалась от созерцания лица Леканта и посмотрела в окно. Чудесно! Мимо проносились поля поспевающей пшеницы, лесопосадки, украшенные темно-зеленой листвой, а над всем этим дивом расстилалось бескрайнее небо. И ни единого облачка.

Наконец поля и лесопосадки сменились отдельно стоящими посреди садов и прочих кущ группками домов. Они казались роскошными, это было заметно издалека. Скоро промелькнул указательный знак "Кулибинка", и мы въехали в царство власти и денег.

Шофер проехал между рядами двух и трехэтажных особняков и затормозил перед трехэтажным домом, огороженным кованым узорчатым забором.

— Приехали, — сообщил он.

Мы вышли из машины. Даже воздух в Кулибинке был иной, чем в Щедром. Пахло, пахло тут немереными долларами и евро, вклеивался и жалкий ароматик отечественных рублей. Я увидела, как Лекант поморщился.

— Что такое, милый?

— Здесь пахнет слезами, — сказал он. — Слезами и проклятиями.

— Да, я тоже что-то такое чувствую. Чего же ты хочешь? Здесь живут власть и деньги имущие. А их никто не любит.

Сказав это, я подумала: а каково же приходится этим несчастным, которых никто не любит? Они же хуже слепых! Впрочем, они не догадываются о своей инвалидности и наверняка никого не любят сами. А ведь без любви человек все равно что покойник в отпуске. Кажется, это сказал Ремарк.

Хлопнула дверь залепленного витражами подъезда, и нам навстречу вышел затянутый в строгий серый пиджак и брюки джентльмен.

— Добрый вечер, — кивнул он, отворяя калитку. — Как прикажете доложить?

— Мы друзья Елены Нейс, — сказала я. — Она уже в резиденции?

— Да. Извольте следовать за мной.

Я взяла Леканта под руку, и мы проследовали за дворецким. Я шла и восторгалась открывшимся видом. Дорожка вела нас мимо розария, большого яблоневого сада, бассейна (сейчас там кто-то с визгом плескался). Наконец дворецкий раздвинул сплошные стеклянные двери и ввел нас в просторный атриум. Здесь с бокалами в руках стояли несколько роскошно разодетых дам и облаченных в смокинги мужчин. Елены и Павла среди них не было.

— Госпожа Нейс с супругом сейчас в кабинете губернатора, — шепотком сказал нам дворецкий. — Присядьте, подождите. Они сейчас выйдут.

К нам подошел официант с подносом, уставленным хрустальными бокалами с шампанским. Мы отказались. Я — сами понимаете почему, а Лекант из солидарности. И потом, он опасался экспериментировать с напитками, боясь, что с ним случится духкха.

Когда мы уселись на диван, среди гостей пролетел легкий рокот удивления. Взоры женщин были обращены к Леканту. Еще бы! Он смотрелся так, как будто сошел со страниц модного каталога. На меня же поглядывали мужчины. Я ощутила даже некоторый ветер похоти. Известно ведь, что умертвил в большинстве своем весьма привлекательны, так как получают по смерти возможность кроить как угодно свои лицо и фигуру. Я, если помните, ничего не кроила, но смерть и последующее за нею восставление изменили меня. Иначе разве я понравилась бы своему возлюбленному.

Мы с Лекантом стойко выдержали наплыв и спад интереса к нашим персонам. Слава богу, к нам никто не подошел и не поинтересовался, какого пса мы тут делаем и кто мы вообще такие. Вдруг Лекант побледнел, да так резко, что я подумала, будто у него опять духкха.

— Что с тобой? — тихо спросила я его. Рука у него была ледяной.

— Я чувствую опасность, — прошептал он.

— От кого или чего она исходит?

— Она исходит от этого дома. Здесь плохо. Надо увезти отсюда Елену.

— Лекант, как ты себе это представляешь? О, а вот и виновница торжества.

К нам подошли Елена Нейс со своим мужем Павлом. Мы с Еленой обнялись, мужчины пожали друг другу руки. Все вроде как обычно, но…

— Ребята, с того момента, как я приехала в этот дом, меня не покидает чувство, что за мной следит кто-то нехороший, — шепотом поведала нам Елена.

— Здесь пахнет кровью, — тихо рыкнул Павел. — Мы, волки, на это имеем особый нюх. Мне кажется, здесь кого-то убили, причем недавно.

— Знала бы — ни за что не согласилась бы на этот концерт.

Тут раздался шум, как от множества голосов. Люди в атриуме расступились перед высоким, худощавым, спортивного вида человеком неопределенного возраста. Это и был губернатор нашей Холмецкой области Никита Сергеевич Корнейчук.

— Здравствуйте, здравствуйте, — энергично взмахнул он руками. — Как я понимаю, вы — друзья нашей несравненной примадонны. Друзья Елены — мои друзья. Располагайтесь со всеми удобствами. Через десять минут начнется банкет, а пока я вас покину. Ненадолго, ненадолго!

Господин Корнейчук энергично растолкал толпу и вышел. Павел дернулся:

— От него пахнет свежей кровью!

— Может быть, он вампир? — предположила я.

— Нет, — покачала головой Елена, — он человек, и даже не маг. Это я чувствую сразу.

Вдали послышались звуки музыки. Струнный квартет наигрывал Альбинони. Появился дворецкий:

— Дамы и господа, прошу вас следовать за мной в столовую. Господин губернатор ждет.

Все обрадованно загомонили и потащились за дворецким. Елену и Павла он увел в первых рядах, а мы с Лекантом, оглядываясь на атриум, шли в арьергарде. И вот странная штука: едва за нами сдвинулись стеклянные двери атриума, как за нашими спинами наступила непроглядная тьма, хотя вечер был светел и даже еще светило солнце.

Столовая представляла собой огромную продолговатую комнату, центр которой занимал стол, поставленный буквой Т. Гости загомонили, стали рассаживаться, нам достались не самые лучшие места, но не это нас с Лекантом тревожило. Елену и Павла дворецкий усадил на резные стулья в верхней "перекладине" стола, как почетных гостей.

Струнный квартет переключился на Моцарта, и в зал вошел Никита Сергеевич с супругой. Супруга его была на диво хороша и молода.

Они заняли свои места, но не сели.

— Прошу всех встать, дамы и господа, — негромко сказал губернатор. — В моем доме каждая трапеза начинается с молитвы.

Струнный квартет замолк. Гости стихли в ожидании, и мне было слышно, как в окно бьется вечерняя мошкара. В этой тишине вдруг возник мужчина в светло-оранжевых одеждах с золотым обручем на лысой голове. Он и произнес молитву:

— Предивная и премудрейшая богиня, попирающая небосвод и посрамляющая врагов, дарующая бессмертие верным и карающая неверных до седьмого колена, благослови скромную эту трапезу и всех, вкушающих ее. Да будет!

— Да будет! — благочестиво повторили губернатор и его супруга.

По окончании молитвы оранжевый мужчина исчез, а я увидела на лице Леканта выражение глубокой озадаченности.

— Ты что? — спросила я, когда мы сели.

— Я не знаю такой богини, — сказал он.

— Ну это не страшно. Может, это Диана, или Афина Паллада, или Афродита — кто его, губернатора, знает, кому он поклоняется.

— От того, кому поклоняется человек, зависит стиль и смысл его жизни.

— Ладно, Лекант, это все богословие. Угощайся лучше креветками с пармезаном.

Лекант послушался. Я же ела салат из тертых раковин мидий и речного жемчуга.

Струнный квартет заиграл снова, что-то легкое и ненавязчивое. Гости насыщались, вино лилось рекой, Елена Нейс и супруга губернатора вели какую-то приятную беседу…

Все было просто прекрасно.

Кроме запаха свежей крови.

Теперь и я почувствовала его.

В конце концов мы с Лекантом ничего не могли есть. Мы сидели как на иголках и ждали, когда же закончится банкет.

И он закончился. Без эксцессов.

И все покинули столовую и отправились в бальный зал.

Здесь оркестр бухал что-то мазурочно-бравурное. Кружились красивые пары из нашего училища бальных танцев. Вслед за подсадными парами и некоторые гости изъявили желание потанцевать, растрясти губернаторские деликатесы. Желающим слуги выдавали маски и накидки Арлекинов и Коломбин. Скоро никого нельзя было узнать. Все веселились, шампанское лилось рекой, возле бассейна запускали фейерверки, и казалось, что ничего страшного не случится. Однако Лекант сказал мне:

— Следи за губернатором.

А я и так не спускала глаз с него и Елены Нейс.

И, слава богу, заметила, как губернатор берет под ручку Елену и, нажав на какую-то кнопку, скрывается с ней в двери, задрапированной гобеленом "Обесчещенная Лукреция".

— Лекант! — прошипела я. — Они пошли туда! Скорее!

Но прежде чем мы кинулись к загадочной двери, я набросила на нас с Лекантом невидимость.

На всякий случай.

Я нажала на кнопку, дверь бесшумно открылась, а потом так же бесшумно закрылась. Перед нами был узкий коридор, освещенный неяркими круглыми лампами. Ковровая дорожка приглушала шаги. Мы, как истые шпионы советских времен, принялись осторожно красться вперед. Скоро перед нами замаячил освещенный дверной проем. Туда вошли губернатор с Еленой.

Мы подкрались настолько близко, чтобы можно было все услышать и увидеть, и в то же время чтобы не было слышно нас. До нас долетели отголоски разговора.

— Никита Сергеевич, все же интересно, какой богине вы поклоняетесь?

— Сейчас я отвечу вам на этот вопрос, примадонна.

— О, прошу вас, не называйте меня примадонной!

— Почему, дорогая?

— Потому что так можно меня сглазить.

— О, я забыл, что вы фея, а феи так суеверны! Ну что ж, буду вас звать просто Еленой. Мы пришли.

…Мы тоже. Губернатор и Елена стояли в небольшой круглой комнате, освещенной масляными лампами. И в центре…

Нет, я отказывалась верить своим глазам!

Я услышала, как Лекант судорожно выдохнул.

В центре комнаты на гранитном пьедестале возвышалась статуя. Омерзительнее ее ничего придумать невозможно, но я все-таки попробую ее описать.

Это была фигура обнаженной женщины, сидящей на корточках. Все восемь ее рук были воздеты вверх, и в каждой она держала чашу с человеческим черепом. На груди у нее висело длинное ожерелье из человеческих языков. Ее босые ноги попирали груду костей, а выпученные глаза яростно смотрели на всякого входящего. Голова статуи была вызолочена и украшена венцом из драгоценных камней и плетенок из человеческих волос.

— Ах, — сказала Елена. — Кто это?

Похоже, что эта статуя лишила ее всех сил, и только усилием воли фея держалась на ногах.

— Вас впечатляет? — спросил губернатор, — Это не простая статуя. Мне привезли ее из так называемой Тайной Африки, где аборигены вырезан и ее из человеческих костей. Она вся сделана из человеческих костей, только подумайте!

— Ужасно… — прошептала Елена.

— Ужасно? Да, но и прекрасно тоже! — воодушевленно воскликнул губернатор. — Мало того что это величайшее произведение искусства, затмевающее работы Микеланджело, так это еще и объект культа, поклонения. В Тайной Африке ей поклонялось затерянное племя вибути, принося кровавые жертвы. А здесь ей поклоняюсь я.

— Вибути? — недоуменно переспросила Елена. — Но это вовсе не затерянное племя. Они находятся в Тайной Африке, да, но добраться до них вполне возможно. Мы с мужем проводили там медовый месяц, а новый царь этого племени господин Аванси-мбонси — весьма просвещенный монарх и друг моего мужа. Когда мы были в племени вибути, мы не видели там ни одной похожей богини.

— Вы видели богов племени вибути? — с придыханием спросил у Елены Никита Сергеевич.

— Да, и знакомы с ними. Очень хорош бог Ндунги, богиня любви Манюнюэль и богиня Ар. Но такой богини мы не встречали!

— Это и понятно, — скептически усмехнулся Никита Сергеевич. — Квалу не объявляет себя всем и каждому.

— Квалу?

— Да. Имя этой богини — Квалу, что в переводе означает "Вседержительница, ведающая тайнами всех съеденных сердец". Этой богине вибути поклонялись на заре времен. Потом Квалу забыли. Но у нее остались истинные поклонники, среди которых и ваш покорный слуга.

— Ужасно. И как же вы поклоняетесь ей? Читаете молитвы? Приносите жертвы?

— Молюсь и приношу жертвы, это вы верно заметили.

— А кого вы приносите в жертву?

— Помилуйте, Елена, я же не монстр! Я приношу в жертву богине фрукты, зерно и вино. И она благословляет мою жизнь. Советую и вам начать молиться богине Квалу. Она обогатит ваше существование.

— Я… я подумаю.

— Что ж, вот вы и видели мою богиню. Идемте отсюда. Вам надо отдохнуть. У вас завтра сложный день, Елена.

Губернатор взял фею под руку и отправился в обратный путь.

— Мы уходим? — шепотом спросила я Леканта.

— Погоди, — так же шепотом ответил мне он.

Когда дверь за губернатором закрылась и стихли даже отзвуки шагов, Лекант попросил меня:

— Сними невидимость.

Я повиновалась.

Лекант вышел из тени и приблизился к статуе богини Квалу. На лице его читалось отвращение. Он сплел пальцы рук и, резко взмахнув ими, послал прямо в третий глаз богини луч света. Я замерла в ужасе. Мне показалось, что идол оживает…

Нет. Не показалось.

Богиня в самом прямом смысле меняла плоть. То, что было вырезано из человеческих костей, затягивалось смуглой, орехового цвета кожей. Глаза ее засветились, с языка закапала слюна.

Богиня встала с корточек и встряхнула всеми восемью руками. Чаши с черепами полетели на пол.

— Ом падме таре тут твааха? — спросила богиня.

— Тум, — сказал Лекант. Он встал так, чтобы все глаза богини видели его. Богиня принялась рассматривать Леканта, словно некое экзотическое насекомое. Затем ее губы изогнулись в сладострастной улыбке.

— Лекант твааха дхиан падме ом, — сказал она, облизываясь.

— А вы не могли бы говорить на моем языке? — подала голос я.

Богиня взглянула на меня и мигнула всеми тремя глазами.

— Мертвая? — спросила она. — Кто восставил тебя? Какой бог?

— Это неважно, — ответила я. — Вот видите, вы вполне можете говорить по-русски. И нечего притворяться, что вы меня не понимаете!

Лекант взял меня за руку.

— Успокойся, Тийя. Квалу просто спросила, кто послал ей луч Нетварного Света. Я ответил. Богиня узнала меня.

— Богиня! — расхохоталась Квалу. — Хорошо мне быть богиней! А ведь ты, Лекант Светозарный, знаешь мое прошлое.

— Знаю, Вавилонская блудница.

— Как? — дернулась я, — Та самая блудница, которая описана в Апокалипсисе?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, Тийя. Квалу была самой знаменитой ведьмой и блудницей в Вавилоне. И ей тогда начали поклоняться как богине блуда и распутства.

— Верно, верно, — рассмеялась Квалу. — Смертные знают, что миром правит блуд, потому и воздвиг ли мне идолов.

Мне стало так гадко, будто меня помоями окатили. Я всегда верила, что миром правит любовь. Но блуд и похоть… Разве это имеет отношение к самому главному чувству на Земле?!

— Лекант, пусть она замолчит, — прошептала я. — Ее слова… Они ужасны. Она лжет.

— Глупенькая мертвая девица! — воскликнула Квалу, показывая мне язык. — Ты и сама служишь мне, потому что предалась распутству и похоти.

— Нет!

— А что ты совсем недавно делала с Лекантом?

— Это не распутство!

— Как сказать, как сказать, — продолжала хихикать богиня. — Но дело не в этом. Зачем ты разбудил меня, Лекант Светозарный?

— Мне надо кое-что знать.

— Спрашивай.

— Здесь только что были женщина и мужчина…

— А, мой прилежный почитатель и его новая жертва! Что ты хочешь узнать о них? Мужчина бессилен и не может ублажить даже жену. Он просит у меня силы, но я ничего не даю просто так. А он давно не приносил мне жертв.

— Та, что с ним…

— Что ты хочешь знать о ней?

— Кто хочет ее убить?

— Тебе перечислить всех?

— Хотя бы самых опасных.

— Хорошо. Я сделаю это. Но я ничего не делаю даром, Светозарный.

— Чего же ты хочешь взамен?

— Ах, — воскликнула богиня, гладя всеми восемью руками свое интимное место, — меня так давно никто не целовал.

Лекант отшатнулся и побледнел.

— Отдать свой поцелуй тебе? — запинаясь, проговорил он.

— О, с каким презрением ты говоришь это, Светозарный, — снова расхихикалась богиня. — Хорошо. Не ты поцелуешь меня. Я подарю тебе свой поцелуй. И раскрою тайну поющей женщины.

О боже! Она поцелует Леканта! Моего Леканта! Чистейшего, как херувим!

Своими грязными похотливыми губами!

— Хорошо, — сказал Лекант, не глядя на меня.

Я чуть не заплакала.

Богиня легко спрыгнула с алтаря и прижалась губами к губам Леканта. И я увидела, что его лицо стало напоминать раскаленный металл. Квалу отшатнулась и потерла обожженные губы.

— Хорошо же с тобой целоваться, Светозарный, — сказала она, дрожа. — Я припомню тебе это.

— Говори, что обещала, — потребовал Лекант.

— Хорошо. Я скажу. Поющую женщину хочет убить другая поющая женщина. Из зависти. Она несколько раз подсылала к ней убийц. Но она только человек и не может сравниться хитростью с теми, кто убивает чаще и больше.

— Скажи мне имя этой женщины, — сказал Лекант.

— Ее зовут Благодать, и она поет. Больше я ничего не знаю о ней. Но сейчас главный враг не она.

— А кто?

— Еще один поцелуй, Лекант Светозарный…

Нет! Этого я не выдержу!

Я подошла к богине и влепила ей увесистую оплеуху:

— Не смей так смотреть на моего возлюбленного! Говори без поцелуя!

— Оставь ее, Тийя, — мрачно оборвал меня Лекант, — Она ничего не скажет. Я ее знаю. Говорить с нею все равно что мараться в грязи. Займи свое место, Квалу.

— Ты хочешь отнять Нетварный Свет, которым оживил меня? — Глаза богини сияли как протуберанцы. — Я не позволю! Я так долго ждала часа своего восставления!

— Замри! — приказал ей Лекант, воздев руки, как иудейский первосвященник на молитве.

И Квалу замерла, застыла, будто муха в янтаре.

— Верни Свет, — повелел Лекант. — Верни жизнь.

С богини стекла кожа, дымясь и опадая.

— Лекант, — прошептала я, — что делать?

— А что? — Он словно впервые увидел меня.

— Богиня стоит не в той позе! Это заметно! Как мы поднимем ее на пьедестал?

— Сейчас, — сказал Лекант и вдруг резко ударил статую в грудь.

Последовал глухой "бумм", и она развалилась на куски. Запахло кровью и прогоркшим маслом.

— Лекант, зачем ты это сделал?

— Я уничтожил зло!

— А что будет, если эти куски увидят люди губернатора или он сам? Поднимется скандал! Ведь наверняка эта чертова кукла стоит целое состояние! Вот что! Эти обломки надо спрятать!

— Куда?

Мы огляделись. В этой небольшой комнате действительно их некуда было деть.

— Я знаю, что делать, — успокоил меня Лекант. — Отойди к двери, Тийя. И отвернись.

— Но…

— Прошу тебя, — мягко сказал он. — Послушайся.

Я повиновалась. Подошла к двери и отвернулась.

Но глаз не закрыла.

И увидела отсветы пламени, играющие по стенам.

Лекант жег Квалу.

Пахло нагретым камнем, серой и кровью.

А потом все закончилось.

— Повернись, Тийя, — позвал Лекант.

Я снова повиновалась.

Лекант стоял возле кучи белесого пепла. Раскаленный каменный постамент остывал, потрескивая.

— Уйдем отсюда, — сказал мой возлюбленный и взял меня за руку.

Я инстинктивно сжалась. А вдруг он испепелит и меня?

Лекант словно услышал мои мысли.

— Не бойся меня, любимая, — прошептал он. — Уйдем отсюда.

— Куда?

— В дом, к гостям, к Елене. Мы должны сказать ей то, о чем узнали.

Идем.

Мы затворили за собой двери святилища и вышли в коридор. Здесь Лекант замедлил на мгновение шаг, пытливо взглянул на меня.

— Что, Лекант?

— Тийя, скажи мне… Ты не побрезгуешь мною?

— О чем ты, Лекант!

— Меня поцеловала эта тварь. Водами всех рек не смыть гнусности этого поцелуя.

— Я попробую его стереть своим поцелуем, — тихо сказала я, приникая губами к его губам.

— Родная моя, — прошептал Лекант.

— Идем. Скажи, ведь насчет распутства и блуда она не права?

— Забудь ее слова, отряхни их как прах с ног твоих.

— Хорошо.

И мы тихо вернулись в полный гостей дом.

Веселье было в самом разгаре. Продолжались танцы, в одной из комнат азартно резались в карты несколько смокингообразных мужчин, кто-то что-то кричал про бассейн, а в небольшой зале собравшихся зрителей потешали комики из нашего Щедровского театра миниатюр.

— А теперь послушайте анекдот про десантника и женские колготки! — зазывали комики.

Мы заметили, что Елена стоит с мужем, а губернатора не видно.

Елена едва не падала на руки Павла. Мы немедленно материализовались рядом.

— Павлик, милый, это ужасно! — простонала бледная Леночка. Ее крылья бессильно повисли и уже не источали волшебного сияния.

— Что случилось? Куда тебя водил губернатор?

— Он показал мне статую богини, которой поклоняется.

— И что же это за богиня?

— Это богиня Квалу, которой раньше приносило жертвы племя вибути.

— Но у вибути нет такой богини.

— Павлик, Никита Сергеевич сказал, что поклонялись ей давно и почти ее забыли. Но он не забыл. Он ей молится. Приносит жертвы.

— А вот с этого места надо поподробнее, — встряла я. Павел и Елена так посмотрели на нас, будто впервые увидели. — Не удивляйтесь, госпожа Нейс. Мы с Лекантом тоже имели счастье лицезреть госпожу грез и молитв нашего губернатора. Только мне кажется, он соврал, когда говорил, что приносит в дар богине фрукты. Не фруктами пахнет в этом доме, а свежей кровью.

— Пока не об этом, — коснулся моей руки Лекант. — Скажи, дитя, — обратился он к Елене, — среди окружающих тебя женщин есть поющие?

— Конечно, — слегка удивилась певица, — Я работаю в театре Флоренции. Там масса поющих женщин.

— Нужна одна. Ее имя — Благодать.

— Анна? — удивилась Елена. — На арамейском это и значит "Благодать". Да, среди моих подруг есть сопрано Анна Шенгенская.

— Именно она хочет твоей смерти, дитя, — сказал Лекант. — Не спрашивай, как мы это узнали.

— Боже мой! — прижала ладони к щекам Елена. — Но ведь Аня — это само бескорыстие и преданность. Я считала ее своей лучшей подругой.

— Будь осторожней с этой подругой и поверь, она ждет твоей смерти. Но сейчас не она главный твой враг. Твой главный враг в этом доме.

— Надо отсюда уезжать! — рубанул воздух рукой Павел. — Леночка, я-то, дурак, думал, что губернатор нормальный мужик, а тут… Мне Аванси-мбонси как-то рассказал про своих древних богов. И Квалу среди них самая несимпатичная.

— Павлик, ну как же мы уедем, — занервничала Лена. — Ведь у меня завтра концерт. Я же обещала.

— А что, если… — пробормотала я и подняла глаза на Павла и Лену. — Есть у меня одна идея.

— Что ты придумала? — спросил меня Лекант.

— Мы немедленно переместимся к Юле Ветровой и попросим ее создать морок Елены. А сама Елена вернется к себе домой.

— А Павлик? — немедленно воскликнула певица.

— Ну можно создать и морок Павлика.

— Нет, не нужно, — сказал оборотень. — Я останусь здесь, у губернатора. Хочу все видеть. А защиту и безопасность моей жены доверяю тебе, Лекант Азимандийский.

— Принимаю, — ответил Лекант. — Со мной она будет в безопасности.

— Но тогда Юля должна создать двух мороков, — уточнила я, — Елены и Леканта. Потому что я тоже хочу быть в доме губернатора и наблюдать за всем действом.

— Ладно, решили, — кивнул Павел. — Я буду беречь твою подругу, Лекант.

— Благодарю.

— А теперь все вместе перемещаемся к Юле. То-то она будет рада.

— Только выйдем в сад. Там нашего отсутствия никто не заметит.

Мы так и сделали. Напустив на лица невинно-пьяное выражение, мы с бокалами шампанского вышли в сад, где Лекант виртуозно сплел капсулу телепортации.

Юля Ветрова была, конечно, очень удивлена, когда в зале ее квартиры материализовались все мы вчетвером. Я также увидела изумленных вампиров Эстрелью и Алариха. Они втроем занимались тем, что играли в "монополию". Лучшего времяпровождения не придумаешь.

— Благословенны будьте, граждане! — сказала Юля. — Вы ко мне по какому поводу?

— Юля, позволь тебя познакомить, — начала я, — Вот это дхиан Лекант Азимандийский, мой возлюбленный и друг. А это — знаменитая певица Елена Нейс и ее муж Павел.

— Ну а сама можешь не представляться, Тиечка. Я тебя знаю. Так-так… — Она обошла кругом нашу компанию. — Интересно, — протянула Юля, — и зачем же вы ко мне пожаловали? Да еще в смокингах и вечерних платьях?

— Тут такое дело, — заметила я, — в двух словах не расскажешь.

— Это хорошо, — согласилась Юля. — Не люблю браться за дела, о которых можно рассказать в двух словах. Например, "убийство с расчленением".

— Это три слова, — встрял Аларих.

— Заткнись, полиглот, — нежно пропела ему Эстрелья.

Ох, знала бы она, что за тип этот ее возлюбленный!

Впрочем, возлюбленных не выбирают.

Практически.

— Текилу будете? — спросила Юля.

Мы отказались.

— Тогда садитесь, а я буду слушать вас на трезвую голову. Кому слово?

— Наверное, мне, — несмело сказала Елена Нейс. Ну вот ничего в ней не было от настоящей примадонны, звезды сцены. Скромная красивая девушка в скромном платье, правда, с крыльями. Я почувствовала к ней прилив материнской нежности. Таких, как Елена, нужно оберегать и лелеять!

— Все дело в том, что наш губернатор пригласил меня в свою загородную резиденцию и попросил дать концерт. Мы с мужем согласились, но, так как на меня в филармонии было совершено покушение, попросили Леканта и Тийю… ну как бы охранять меня.

— Да не "как бы", а именно охранять, — уточнил Лекант.

— Все шло нормально, — продолжила Елена. — Сейчас у губернатора в самом разгаре бал, а петь я должна завтра. Но дело в том, что губернатор кое-что мне показал…

— И что же?

— Статую богини Квалу. Он этой богине поклоняется и приносит жертвы. И хотя он говорил про фрукты и вино, я ему не поверила. В доме пахнет свежей кровью. Там что-то затевается.

— Так-так, понятненько, — процедила сквозь зубы Юля, — то-то я смотрю, наш губернатор ни в одном местном храме не показывается. Даже богине Диане ни одной свечки не поставил! А что известно про эту Квалу?

— Это довольно жестокая древняя богиня, которой раньше поклонялось африканское племя вибути, — дал пояснение Павел. — Но они давно уже ей не служат. У них мирные и веселые боги…

— Насколько я вас поняла, вы подозреваете губернатора в том, что после концерта он захочет принести Елену Нейс в жертву своей богине?

— Да, мы так думаем, — хором ответили мы.

— Слишком смелый жест со стороны губернатора, — протянула Юля. — Но возьмем его за исходную точку. И теперь, внимание, вопрос: чего вы хотите от меня?

— Юля, мы хотим, чтобы ты сделала мороков Елены и Леканта. Мы отправимся с ними обратно в резиденцию губернатора, а настоящие Лекант и Елена пока побудут в гостинице "Цепеш".

— Я там живу, — счел необходимым пояснить дхиан.

— Если все пройдет нормально и губернатор порядочный человек, то наша предосторожность…

— …все равно не будет лишней, — заключила Юля, — Что ж, неплохо придумано. Только вот как поступим: настоящих Елену и Леканта оставим у меня дома, а я, Аларих и Эстрелья вместе с вами отправимся в дом губера. Раз там полно гостей… Ведь полно?

— Полно, — кивнула я.

— Вот. Значит, нас никто и не заметит. Будем слоняться в толпе, изображать тупую заинтересованность. Переночуем в барских покоях. А завтра послушаем, как поет морок примадонны Елены Нейс.

— Кстати, — озабоченно спросила Леночка, — а мой морок будет петь так же хорошо, Как и я?

— Ну, может, не совсем. Но этого никто не заметит. У нас не такие знатоки вокала, чтобы подмечать каждый нюанс. А уж губернатор-то…

— Вижу, Юля, ты не любишь нашего губернатора, — сказала я.

— Не люблю, не уважаю и не скрываю этого, — резко ответила Юля. — С тех пор как я добивалась у него аудиенции по поводу могил. Так и не принял! А могилы кто-то продолжает разрывать.

— Подожди, — изумилась я. — Ты о чем? Какие могилы?

— Тийя, ты уже забыла? Помнишь, мы как-то были на кладбище, и оказалось, что там по орудовали какие-то вандалы? Я об этом не забыла, написала статью в "Щедровскую истину", организовала патруль. Все без толку! Могилы как оскверняли, так и оскверняют. Тогда я решила пойти к губеру и потребовать от него решительных действий. Типа видеокамер на кладбище. Так вот он меня и не принял. Отомстить ему — мое самое сладкое желание.

— Ты со своими могилами всем надоела уже, — скривился Аларих, надменно полируя ногти. Были они у него длинные и цвета слоновой кости. — Прицепилась как ванный лист.

— Банный лист, — привычно поправила Юля. Было видно, что такая пикировка с вампиром для нее — обычное дело. — Употребляешь идиомы, так хоть правильно это делай.

— Юленька, — взмолилась я, — я обещаю, что после сейшена у губернатора сама лично займусь твоей проблемой с могилами. И даже Леканта привлеку.

— Я с удовольствием привлекусь, — сказал Лекант. — Осквернять могилы — бесстыдство, достойное самой суровой кары.

— Мы тоже тебе поможем, Юля, — присоединилась Елена. — Мы еще долго будем в Щедром. Может быть, когда в газетах напишут, что проблемой осквернения могил занялась всемирно известная певица, это заставит губернатора почесаться. Ах! А мне поначалу он показался таким приятным человеком!

— Первое впечатление обманчиво, — произнес банальность Лекант. Но в его прекрасных устах даже эта фраза прозвучала как высшая религиозная истина.

— Что ж, пора, — сказала Юля. — А то как бы ваше отсутствие не заметили в резиденции губернатора. Елена и Лекант, мне нужно по капле вашей крови.

— Хорошо, — кивнули они.

Юля достала из комода два одинаковых белых носовых платка и стерильную иглу от шприца. Сначала уколола палец Леночке. Показалась большая капля темно-голубой крови. Ведьма промокнула каплю платком, подула на ранку, и та затянулась. То же самое она проделала и с Лекантом, только у него кровь была не голубая, а красная, обычная. Вот странно — дух, дхиан, а кровь как у людей…

Юля положила два платка на комод.

— На их основе я создам ваших мороков. Мороки не развеются до тех пор, пока капли крови на платках не исчезнут.

Воздев руки над платками, Юля проговорила:

— Именем Лунной богини повелеваю: сотворитесь! Именем Лунной богини повелеваю: восстаньте! Именем Лунной богини повелеваю: действуйте!

Раздался взрыв, сопровождаемый клубами сиреневого дыма. Когда же дым развеялся, на ковре стояли и оглядывали себя два морока, совершенно неотличимых от своих прототипов.

— Хм, — усмехнулась Юля, — получилось.

— А ты что, не верила в результат? — удивилась я. Уж кому-кому, а Юле сомневаться в своих способностях…

— Я такое колдовство с платками впервые пробовала. Экспериментировала. Но вот вышло же.

— Юля, ты гений, — искренне сказала я.

— Да ладно, — заскромничала ведьма. И обратилась к морокам: — Вам ясна задача?

— Ясна, — красивым баритоном сказал лже-Лекант.

— Ясна, — повторила за ним лжепримадонна. Ее голос был еще красивей.

— Минутку, — подняла руку настоящая Елена, — я кое что проверю. — И обратилась к мороку: — Возьми ноту си.

Морок пожала плечами и запела. Хорошо получилось.

— А теперь си-бемоль.

И это вышло.

— Что ж, — спокойно сказала Елена, — она справится.

Итак, настоящие Лекант и Елена остались в квартире у Юли Ветровой, а наша компания — Юля, мороки, Аларих, Эстрелья и я — создали капсулу.

И через секунду оказались в саду у губернатора.

— Ах, черт! — вырвалось у Юли.

— Что?

— Смокинг-то Алариху! Забыла! И нам с Эсси вечерние платья… Ладно, наколдуем.

И она наколдовала Алариху смокинг, а себе и Эстрелье роскошные платья.

— Главное, не перестараться, — сказала она, — Надо, чтобы нас не заметили в среде гостей.

Она подколдовала еще маски, мы вышли из сада и влились в море танцующих пар. Вечеринка была в самом разгаре. Вряд ли кто-то заметил наше "убытие" и "прибытие" тоже.

Юля протанцевала тур вальса с мороком Леканта и вернулась к нашей компании.

— Не нравится мне тут, — констатировала она. — Нездоровая атмосфера.

— Привет! — К нам подошел Павел. — Ну что, подменили мою жену?

— Да, полюбуйся… — Лже-Елена повела плечами.

— Ну просто вылитая. Кстати, а вы знаете что?

— Что?

— Губернатор с шестью крепкими парнями отбыл из резиденции, взвалив все заботы по развлечению гостей на жену и слуг.

— Все любопытственнее и любопытственнее, как сказала бы Алиса из Страны чудес, — усмехнулась Юля. — Что ж, попробуем повеселиться без губернатора. Что, если нам осмотреть его дом? Ненавязчиво.

И мы принялись за ненавязчивый осмотр. Дом был огромен, но то и дело мы натыкались на группки веселящихся гостей.

Наконец мы поднялись на третий этаж. Он был пуст и не освещен.

— А вот это уже интересно, — сказала Юля. Щелкнула пальцами, и над плечами у нас повисли голубоватые плазмоиды, дающие приличный свет. — Посмотрим, что тут за тайны.

Но это были не тайны. Стены длинного коридора третьего этажа были увешаны картинами Саввы Кулебякина. Я и не знала, что губер тоже увлекается этим художником!

— Не люблю Кулебякина! — Юля была категорична, — Эстет пузатых баб и скопидомных мужланов.

Я решила промолчать.

Мы прошлись по третьему этажу, подсвечивая себе плазмоидами, и тут послышался тихий плач.

— Внимание! — подняла палец Юля. — Кому-то не по себе в этом раю.

Плакали за неплотно прикрытой дубовой дверью. Плакали жалобно, почти по-детски.

— Идемте, — сказала я и распахнула дверь.

Ступила за порог и чуть не вылетела обратно от бешеного визга!

Ой, мама!

Плачущая обитательница этой неосвещенной "кельи" умела визжать так, что перепонки лопались. Хотя я ее понимаю — сидит одна, в темноте, и тут — мы, с шаровыми молниями над плечами. У кого хочешь визг прорежется, даже у мумии.

А мумией она не была. Она была женой губернатора — Ириной. Отвизжавшись, женщина хлопнула в ладоши. Зажегся свет. Юля развеяла плазмоиды.

— Извините, — сказала я. — Мы услышали, что кто-то плачет…

— Ну я плачу, — шмыгнула носом Ирина. — А вы из гостей? Ой, да что я спрашиваю! Я же вас всех знаю. Юля, Лена, Тийя и ваши друзья — присаживайтесь!

— Мы сядем, но с тем условием, что вы расскажете нам о причине вашего плача.

— Расскажу, конечно же расскажу, — вздохнула Ирина. — Может, вы мне поможете. Мой муж подлец! Он всегда, как ночь, так уезжает к себе в офис, а меня оставляет на растерзание этому дому!

— Так, — мрачно сказала Юля. — Значит, дом с привидениями.

— Хуже! — заломила руки Ирина. — Это дом со сновидениями. Он показывает мне, именно мне, и еще мужу все, что снится нашим гостям, слугам и даже собакам. Муж этого не выдержал и теперь сбегает при первой же возможности. А меня оставляет!

— Это вы уже говорили.

— Ну да, ну да… Вы поможете мне?

— Еще не знаем как, но поможем, — заверила Юля. — Знаете что? Пригласите гостей отправиться по спальням. Пусть все заснут. И тогда мы увидим, что за сновидения вас пугают.

Сказано — сделано. Ирина с моей помощью подправила макияж, вызвала дворецкого и слуг, и примерно в течение часа гостей, пьяных и очень пьяных, рассовали по спальням. А еще через час весь дом спал. Не спали только мы.

Пока было тихо.

— Не вижу сновидений, — буркнула Юля. — Ирина, а вы уверены, что эти сновидения связаны с гостями и слугами… ой!

Да, это было действительно "ой". Прямо в дверях комнаты стоял вполне материальный субъект в смокинге. Проблема заключалась в том, что у него было две головы, растущие из одной шеи. В "Людях в черном" наблюдается подобный феномен.

— Вот видите? — вознамерилась зарыдать Ирина, но Юля сказала:

— Спокойствие!

И обратилась к призраку:

— Чей ты сон, убожество?

— Я сон секретаря-референта господина губернатора. Нас тут много, снов. Мы вас будем мучить.

— Это кто кого, — хмыкнула Юля. Она прошептала что-то, и сон секретаря-референта развеялся.

Мы вышли в коридор. И поразились тому, как много здесь маячило всяких уродов. Это что же, все сны? Интересно, а нормальные сновидения кому-нибудь из окружения губернатора снятся?

Юля решительно сплела пальцы и произнесла заковыристое заклятие. От этого заклятия уроды исчезли. Коридор был чист.

— Надо проверить другие этажи, — азартно произнесла ведьма.

Ирина растолкала спящего дворецкого (ему снились цветущие розы) и заставила ходить с нами по всему дому. И везде Юля приканчивала сновидения. Как вдруг…

В закутке за напольной вазой оказалось совсем не сновидение. А самое настоящее привидение! Оно выглядело как маленькая девочка с распущенными волосами и в длинной белой рубашке. Понимаю, вам сразу вспомнился фильм "Звонок". Но эта девочка с девочкой из фильма не имела ничего общего.

— Кто ты, кроха? — ласково обратилась к привиденьицу Юля. — Не бойся, мы тебя не тронем. Как тебя зовут?

— Лина, — ответила малышка, и тут я увидела, как по ее призрачному платьишку расползается багровое пятно.

— Тебя здесь убили? — прошептала Юля.

— Да. Лина убита, убита…

— О господи! — прижала пальцы к губам Ирина.

— Лина, отведи нас к тому месту, где покоится твое тело, — сказала Юля.

— Невозможно, невозможно, Лина не может туда пройти…

И привидение растаяло, слившись со стеной.

— Я ничего не понимаю, — пробормотала супруга губернатора. — В этом доме убили ребенка?

— И похоже, не одного, — пробормотала Юля. — Вот что. Ваш супруг поклоняется вибутянекой богине Квалу…

— Я об этом ничего не знаю…

— Лжете. Где святилище богини?

— Мне запрещено…

— Я покажу, — сказал морок Елены Нейс. — Я помню дорогу.

И мы пошли к святилищу Квалу. Ирина дрожала как осиновый лист и все повторяла слова о том, что муж ее убьет.

Наконец мы вошли в святилище. Постамент уже остыл, да и пепел от развеянной богини лежал холодным слоем.

— На самом деле муж приносит в жертву богине разных одаренных людей, — пробормотала Ирина. — Детей, взрослых. Он принес в жертву Савву Кулебякина…

— Но Кулебякин жив! — воскликнула я.

— Это морок, которого создал по просьбе моего мужа колдун Котоха.

— Котоха? Что-то знакомое, не могу вспомнить, — пробормотала Юля.

— Мой муж собирается принести в жертву вас, Елена, — сказала Ирина мороку примадонны, — Завтра, после концерта, когда гости разъедутся. Ой! А где же статуя?

— Статуи больше нет, — сказал морок Леканта. — Она уничтожена, и вместе с нею уничтожено то зло, которое она несет.

— Но когда это увидит мой муж, он будет в ярости! — прижала холеные ладони к холеным щекам Ирина. — Вы уничтожили статую?

— Я, — сказал лже-Лекант.

— Мой муж растерзает вас, — тихо застонала Ирина. — У него целый штат всяких громил и костоломов.

— Посмотрим, как это у него получится, — рыкнула Юля.

Остаток ночи мы провели в личных покоях Ирины. Мы не стали говорить ей, что Лекант и Елена — мороки. Ирина не понимала:

— Я же все рассказала вам, почему вы не убегаете, не скрываетесь, как все нормальные люди?

— А мы не люди, — сказала Елена. — Мы хотим раз и навсегда вывести вашего мужа на чистую воду.

Подошло утро. Вместе с первыми лучами солнца в парк губернатора въехал и его черный лимузин.

— Прикатил, — с ненавистью пробормотала Ирина.

Огромный дом просыпался. Гости губернатора выползали из комнат на балконы и лоджии, грели косточки, просили опохмелиться и вообще вели себя малопристойно. Мы ждали губернатора в музыкальной гостиной.

— Господа и дамы, как я рад вас всех видеть! — пропел Никита Сергеевич. Приложился к ручке лже-Елены, — А вас, примадонна, я рад видеть особенно. Ведь вы нам споете?

— Спою, — кивнула певица.

— Что ж, тогда поторопимся с завтраком. Господа, господа! Все в столовую!

Роскошный завтрак начался опять с молитвы богине Квалу. Из вредности я в это время прочла молитвы Исиде и Осирису. Чтоб эта Квалу не выпендривалась!

После завтрака вслед за губернатором все пошли в парк. Здесь была устроена импровизированная сцена, на которой и предстояло петь примадонне. Губернатор с женой сели в первом ряду, гости расположились кто как, а мы все прятались за сценой, чтобы наблюдать за Леной из-за кулис.

Наконец под гром аплодисментов морок Елены Нейс вышла на сцену. Она сказала несколько приветственных фраз, затем дала знак оркестру и запела.

Да, пела она, конечно, похуже настоящей Елены, но неспециалист не отличит.

Мы стояли и болели за нашего морока, как вдруг за сценой объявился Павел — муж примадонны.

— Люди, — сказал он. — Беда!

— Что стряслось?

— Это не настоящий губернатор. Это морок!

— Откуда ты знаешь?

— Я только что видел настоящего губернатора идущим по коридору к святилищу Квалу. С ним был какой-то тип, которого он называл Котохой.

— Быстрее, за ними! — приказала Юля.

Когда мы снова оказались в святилище Квалу, сцена нам предстала такая.

На выдвинутом из стены обсидиановом столе лежала бесчувственная, связанная Елена Нейс. Настоящая Елена Нейс. По обе стороны от этого алтаря стояли колдун Котоха и сам губернатор.

— Как? — только и вымолвила Юля.

Губернатор рассмеялся:

— Думаете, моему личному колдуну трудно было привесить маячок к капсуле телепортации? Нетрудно! Котоха — мудрый колдун.

— Я узнала тебя, Котоха! — выкрикнула Юля. — Ты бывший мэр нашего города Торчков!

— Это ничего не меняет, — усмехнулся губернатор. — У господина Котохи теперь более выгодная должность.

— Мы за вами проследили, — сказал Котоха. — Видели, как вы создали мороков. И решили провести свой эндшпиль. Пока на сцене поет морок, мы принесем в жертву богине настоящую Елену Нейс. И от этого ваша жизненная сила, господин, стократно возрастет.

— Это мы еще посмотрим, — фыркнула Юля. — Пока я здесь, жертвы и разрушения ждут вас.

— Ха-ха, — надменно заявил губернатор.

— Подождите, как же так, — медленно промолвила я. — Ведь Елена была не одна. Ее должен был охранять Лекант!

— Увы, ошибочка, мадемуазель, — змеею изогнулся Котоха. — Когда мы пришли за Еленой Нейс, никакого Леканта в квартире не было!

— Как? — прошептала я. — Не может быть! Вот его морок!

— Ну морок погоды не сделает. Бах — и нет его!

И колдун Котоха поджег платок, на котором была кровь Леканта.

И тогда морок развеялся.

— А платочек с кровью Елены Нейс мы побережем. Совершенно не надо никому знать, что настоящей Елены больше нет в живых.

— Кстати, господин! — воззвал Котоха. — Вместе с Еленой мы можем принести в жертву способную ведьму — вот эту Юлю Ветрову, которая попила мне много крови, а заодно оборотня, умертвие и парочку вампиров. Богиня будет довольна.

— Да, — послышался премерзкий хохоток. — Я буду довольна.

И пред нашими изумленными очами предстала восьми-рукая богиня Квалу — не изваяние, настоящая. Ее глаза горели огнем, с ожерелья из языков сочилась кровь, а восемью руками она недвусмысленно показывала нам, что с нами со всеми будет.

— Что, теперь вы без Светозарного? — расхохоталась Квалу. — Предупреждаю, вам придется туго.

— Ну это как сказать! — рявкнула Юля.

И запустила такой молнией! Только не в людей.

А прямиком в обнаженную богиню.

Вся Квалу заискрилась, как новогодняя елка. Это было даже красиво, если б не было так ужасно. Запахло палеными волосами.

— О, Квалу! — преклонил колени перед богиней лукавый губернатор. — Покарай этих негодяев!

— Счас, счас, — кивнула богиня, — С кого бы начать?

— Начни с меня, — предложила Юля и запустила в Квалу еще одной молнией.

Что-то гулко загудело. Богиня зашаталась.

— Падме твааха! — вскричала она. В ее руках появились восемь мечей. И таким образом вооруженная, она бросилась на Юлю. Но Юля тоже была не лыком шита. Стоило ей хлопнуть в ладоши, как в руках у нее засверкали две самурайские катаны, безумно острые на вид.

— Можете делать ставки, кто кого! — крикнула Юля.

Что-то много в моей повести обнаруживается сцен фехтования. Но что ж поделать!

В общем, Юля фехтовала гораздо лучше означенной богини. Та рубила как мясник, но Юля ловко изворачивалась.

— Берегите нервы, граждане! — звонко крикнула нам Юля и одним движением смахнула богине голову, как кочан с грядки.

Безголовая Квалу постояла, шевеля руками. И рухнула. Падая, она уже рассыпалась в прах.

— Так будет со всеми, кто не почитает нормальных богов, — нравоучительно заявила Юля и обратила свой пылающий взор на губернатора. — Ну, Никита Сергеевич, ваше последнее желание рассмотрит суд!

— О, Квалу, помоги мне! — завопил губернатор. А потом достал пистолет и принялся стрелять.

В нас.

Слава богу, промазал.

И получил плазмоидом по кумполу. Растительность там начисто выжгло.

— Котоха, сделай что-нибудь! — завопил Никита Сергеевич, объятый пламенем. — Приказываю тебе убить их!

И тут закипел новый бой. В результате мы украсились боевыми шрамами и отметинами, но подавили-таки противника. Елена Нейс, кстати, тоже очнулась и стала постреливать своим фейным волшебством. В конце концов (не получаются у меня описания битв, что ж поделать!) Котоху и губернатора связали заклятиями и уложили на обсидиановый стол. Вышли из комнаты и тоже запечатали ее заклятием. Не размыкаемым.

— А вот хрен теперь у кого получится их оттуда вызволить, — самодовольно сказала Юля.

Но меня сверлил только один вопрос: где Лекант?

Именно этот вопрос я первой задала Елене Нейс, когда мы всем скопом вернулись в Юлину квартиру.

— Я сама не знаю, — пожала плечами она. — Он вдруг сделался весь как из пламени, и эти его крылья… А потом исчез.

— Весь как из пламени, — тупо повторила я.

Горе накрыло меня черной шалью.

— Лекант! — закричала я, распахивая окно. — Лекант!

Кто-то положил руку мне на плечо.

Я обернулась.

Юля.

— Тийя, не волнуйся, — попыталась утешить она. — Что-то с ним произошло важное, иначе он не оставил бы тебя.

— Он любил меня!

— Он любит тебя и сейчас, поверь. Просто… у мужчин иногда случается работа.

Я села на пол и принялась раскачиваться из стороны в сторону, как гуру во время медитации. Лекант. Лекант. Лекант.

Исчез.

О, Златоперый, что ты сделал со мной?!

В конце концов я ушла от Юли, оставив там чету вампиров и оборотня с Еленой. Я шла домой, пошатываясь как пьяная. И немудрено, что в таком виде я загремела прямо под ноги местному патрулю.

Они тоже были умертвия. Но отнеслись ко мне непреклонно.

— Девушка, пройдемте в отделение, — сказали они.

— А что, это идея, — вяло парировала я. — Я хочу сделать заявление.

— Обязательно, — заверили меня менты.

Они доставили меня в ближайшее отделение милиции, проверили, есть ли у меня документы (а их при себе не было), и начали составлять протокол о задержании. И тут я сказала:

— Хрен ли вам меня задерживать? Я не пьяная и не унюханная. Я сама хочу сделать заявление.

— Ну давай, — с интересом посмотрел на меня оборотень-майор. — Делай, красивая.

— Дело не в том, красивая я или нет, — назидательно заявила я. — Дело в другом: у меня пропал любимый человек.

— Как пропал?

— Да вот так, взял и пропал. Весь сделался как пламя, и еще крылья у него…

Я заплакала, вспомнив, какие у Леканта были крылья.

— Погоди, погоди, — заявил мне майор, — какой же это человек, если у него крылья?

— А я сказала, что он человек? — всхлипнула я.

— Так точно.

— Нет, он не человек. Он дхиан.

— Кто-кто?

— Дхи-ан. Существо высшего порядка. Он из Шамбалы.

— Понятненько. И что же он у нас в Щедром делал? Регистрация у него была?

— Не было у него регистрации. Мы хотели, да вот не успели.

— И что, вообще у него никаких документов не было?

— Никаких. Я же вам объясняю, он существо высшего порядка, ну какие у него могут быть документы?

— Так, понятно. Хорошо.

— Чего уж хорошего…

— Говори приметы.

— Чьи?

— Ну не мои же! Хахаля своего говори приметы.

— Он не хахаль, — вскинулась я. — Он мой возлюбленный навечно.

— Извиняюсь. Так какие приметы? Рост, вес, синяк под мышкой?

— Рост у него высокий, метр восемьдесят девять — метр девяносто. Вес не знаю, он же дух…

— Так, стоп. Мы кого, духа или дхиана разыскиваем?

— Он дхиан, то есть воплощение света звезд, и дух, то есть дыхание святых Шамбалы. Вообще он имеет плоть, но она какая-то эфемерная.

— Какая?

— Ну словно призрачная.

— Черт-те что ты мне городишь, девушка. Глаза какие?

— Голубые и сверкающие, как сапфиры…

— Ох ты, мать твою! Мне бы кто-нибудь про мои глаза так загогулил! Нос там, подбородок?

— Нос прямой, узкий. Как на иконах византийского письма. Подбородок волевой, решительный, с ямочкой.

— Особые приметы.

— У него иногда появляются крылья. Большие и из золотых перьев. Его поэтому зовут Златоперый.

— А вообще-то как имя его?

— Лекант.

— Л-е-к-а-н-т. Что ж, будем искать. А ты сама-то что ж в такое непотребное время в непотребном виде шляешься?

— Я от горя. Он пропал, и вот…

— Ну ты не грусти. Хочешь, в кафешку сходим? Я тебя коктейлем угощу.

— Мне нельзя ничего водосодержащего. Я же умертвие.

— А, ну да. Ладно, я скажу ребятам, чтобы они тебя до дому проводили. Мало ли чего.

— Ну спасибо.

Когда я в сопровождении милиции появилась дома, у мамы чуть не случился нервный срыв. Милиция ушла, откозыряв, мама напилась корвалолу, а папа сказал:

— Мы требуем объяснений.

И я рассказала, как мы попали на бал к губернатору, как освободили Елену Нейс, как все запуталось и как пропал Лекант.

— А теперь отпустите меня, — жалобно попросила я, — Я буду спать.

Я сбросила с себя платье и туфли и, сжавшись калачиком под одеялом, попросила всех богов, какие только есть, вернуть мне Леканта.

Боги не услышали меня. Лекант мне даже не приснился.

На следующий день город гудел от двух новостей: пропал губернатор вместе со своим приближенным — колдуном Котохой — и Елена Нейс ошеломила Щедрый актом неслыханной щедрости (простите за тавтологию): она на свои средства решила провести в нашем городе Фестиваль русского романса. Такого у нас не было никогда!

Но я не особенно вслушивалась в эти сообщения. Меня больше всего волновал Лекант. Но волнуйся не волнуйся, а на работу идти надо.

Я натянула джинсы и рубашку, самые скучные и траурные, какие только у меня были, и пошла в музей.

Здесь все было по-прежнему. Бродили экскурсии, девочки из отдела систематизации чинно сидели за компьютерами. Я прошла в свой отдел, и первым, кого увидала, оказался Дима Санников.

Выписался, значит. Это, конечно, хорошо, вот только мне сейчас совершенно не улыбается перспектива с ним разговаривать.

— Привет, — сказал он мне.

— Привет, — кивнула я. — Выписали тебя, значит.

— Да.

— Ну и как самочувствие?

— Не жалуюсь. Тийя, я…

— Что?

— Я хотел перед тобой извиниться.

— За что?

— Ну за то, что повел себя тогда так глупо. Разозлился, обиделся… Я еще не понимал, что любимую девушку надо завоевать, а не просто предложить ей руку и сердце.

— И ты решил меня завоевывать? — с непроницаемым лицом спросила я.

— Да.

— Димка, ты просто сумасшедший. Я ведь не люблю тебя.

— Зато я тебя люблю. Это все уравновесит.

— И ты не отступишься?

— Не отступлюсь.

— Тогда тебе грозит участь пополнить золотой фонд городских сумасшедших.

— Ничего. Может, сумасшедшим я тебе больше понравлюсь. А теперь рассказывай.

— Что? — Я чуть не села мимо стула. Вовремя опомнилась. — Что рассказывать?

— Про своего возлюбленного. Я хочу знать, чем он так тебя привлек. Кстати, где он?

— А откуда ты про него знаешь?

— Да весь музей жужжит о твоем новом парне с синими глазами.

— Он не новый. Он первый и единственный. Ясно?

— Ясно. Так где же он?

И тут я не выдержала и расплакалась — сухим бесслезным плачем.

— Он пропал. Исчез, и все. Стал как пламя и…

— Миленько. — Димка по-хозяйски положил мне руку на плечо. — Не кисни, Тийя. У тебя есть я.

Я сбросила его руку со своего плеча:

— Знаешь, эта перспектива меня вовсе не радует.

Дима посерьезнел:

— Тийя, дай мне шанс. Хоть маленький-маленький шансик на то, что я сумею тебе понравиться.

— И что же ты собираешься делать? В процессе завоевания моего сердца?

— Я собираюсь пригласить тебя в театр.

— Я не люблю наш драматический театр. Мне не нравится основной состав.

— А я и не предлагаю тебе драматический. Мы пойдем с тобой на премьеру студии "Маска". Они как раз сегодня дают драму Надежды Колосковой "Орифламма".

— Что?

— "Орифламма". Не "Орифлейм", конечно.

— Я знаю, что такое орифламма, не дура. Все-таки музейный работник.

— Эта пьеса о Жанне д'Арк. Тебе ведь нравится французская история.

— Нравится. Уговорил. Идем смотреть пьесу. А пока садись за свой комп и не мешай мне работать. У меня каталог органических редкостей запущен так, будто в нем сто лет никто не разбирался. Мне за это влетит.

— А знаешь что?

— Что?

— Говорят, режиссер этой "Маски" великий волшебник. И у него роли часто играют не живые люди, а привидения.

— Ну становится все интереснее. Ладно, Дима, я пойду с тобой. Но только не вздумай потом тащить меня в какой-нибудь ресторан.

— Почему?

— Я на особой диете.

Остаток дня я провела за каталогом, хотя мысли мои были далеко. Пальцы стучали по клавиатуре, глаза пялились в экран, а на самом деле я превратилась в один сгусток боли и тоски с воплем: "Где ты, Лекант?!"

Наступил вечер. Я позвонила своим родителям и сказала, что иду с Димой Санниковым развеяться в театр. Мама осторожно переспросила насчет театра, но я твердым голосом дала ей понять, что она не ослышалась.

Театральная студия "Маска" располагалась в фешенебельном районе нашего города. Здесь было полно кафе, ресторанов и богатых магазинов. И заправляли тут гномы.

— Слушай, — спросила я Диму, чтобы хоть как-то заполнить исходящую от меня мертвую тишину, — а в театре тоже играют гномы?

— Нет.

— Просто я подумала, что раз это гномский квартал…

— Тут арендная плата ниже. Вот Валерьян Борисыч и снял здесь подвал под студию.

— Мы идем в подвал?

— Да. Там знаешь как здорово!

— Не сомневаюсь.

Наконец мы остановились у кованой двери. Возле нее маячил охранник.

— Ваши билеты!

Дима протянул ему билеты.

— Добро пожаловать на премьеру!

Дверь перед нами распахнулась, и я увидела кабину лифта.

Мы вошли в нее, дверь за нами закрылась. Лифт поехал вниз, и ехал долго.

— Какой же глубины этот подвал? — изумилась я.

— Не знаю, — пожал плечами Димка. — Известно только то, что его гномы выкопали.

Лифт остановился. Двери разъехались в стороны, и перед нами бледно-серой дырой замаячил коридор, украшенный факелами с люминесцентными лампами. Мы медленно пошли по нему. Здесь было много паутины, к стенам привалились скелеты в лохмотьях, и вообще антураж был самый что ни на есть готический. Коридор закончился дверью. Но перед ней стояло кресло с высокой резной позолоченной спинкой, а в кресле сидел весьма пожилой и представительный вампир. То, что он вампир, а не зомби или оборотень, было ясно по его глазам и шикарному камзолу, расшитому черными и белыми шелковыми нитками.

— Приветствуем вас, маэстро, — произнес Дима, изящно кланяясь и слегка подталкивая меня к тому же. Я не стала чваниться и поклонилась. А когда подняла голову, то увидела, что никакого кресла и сидящего в нем вампира нет и в помине. Просто видение.

— Это главный режиссер театра, — почти благоговейно сказал Дима. — Вернее, его привидение. Он здесь всех так встречает. Надо ему поклониться, и тогда двери в зал откроются.

— Замечательно. Только смотрю, что-то никто особо не ломится в эти двери на просмотр спектакля. Не сказала бы, что "Маска" популярна среди местного населения.

— Популярна, популярна. Просто все уже внутри. Мы запаздываем. Идем.

Дима толкнул двери руками, и те легко распахнулись. Меня сразу накрыл шум сотен перешептываний, легкого смеха, покашливания, шуршания бумаги. В зале было темно, поэтому я не видела, сколько именно там людей, но чувствовалось, что немало. Я также уловила запах полудюжины зомби и пришла к выводу, что театр действительно популярен. Ни одного среднестатистического зомби не заманить на какое-нибудь общественное мероприятие, они до безумия стеснительны. А уж если пришли на спектакль, значит, оно того стоит.

Мы с Димой, пару десятков раз извинившись, пробрались на свои места и сели. Полуосвещенная сцена была прямо по центру перед нами. Она не закрывалась классическим занавесом, видимо, это был еще один признак модерновости театра.

— Сейчас начнется, — возбужденно сказал Дима и взял меня за руку. — Ой, Тийя, а почему у тебя такие руки холодные?

— Потому что я мертвец, если ты помнишь, — ледяным тоном сказала я и отняла у него свою руку. — Во мне нет крови, которая согревала бы организм. Надеюсь, сей факт внушит тебе здоровое отвращение ко мне. А то ты мне уже все уши пропирсинговал своей любовью.

— Что сделал?

— Проехали. И где же актеры?

Тут на сцену, словно отвечая на мой вопрос, вышла девочка лет шестнадцати, одетая во все белое, словно рождественский ангел. И прочитала:

На знамени моем — Господь

И лилий полевых невинность.

Скажи мне, страждущая плоть,

Что ты еще сумеешь вынесть?

Турель, Патэ и Орлеан,

Я с вами — кровью, пылью — с вами.

От Господа мне голос дан,

И знание мое, и знамя.

Дай Бог мне в эту землю лечь,

Случайным рыцарем убитой.

Как жаль, что королевский меч

Мне не поможет в этой битве.

Покуда час мой не пришел,

Не сыгран акт последний драмы,

Я буду видеть белый шелк

Моей небесной орифламмы.

И — девушка растаяла.

— Первое привидение! — прокомментировал Димка.

— Слушай, — шепнула я ему, — я терпеть не могу тех, кто комментирует телепередачи и театральные постановки. Поэтому заткнись, сиди и смотри. И не мешай мне.

Дима явно обиделся, засопел, сжался в кресле. А я выругала себя за неласковость. В конце концов, Димка как истинный джентльмен пригласил меня в театр, заплатил за билеты немалые деньги, а я на него рычу. Ладно, извинюсь потом, когда спектакль кончится.

А на сцене уже разворачивалось вовсю действо. Актриса, играющая Жанну, была молода и по-своему привлекательна. Играла она талантливо, задорно и начала мне нравиться. Больше всего мне приглянулся эпизод, когда юная Жанна, крестьянка из деревни Домреми, отправилась в замок Вокулер к капитану Роберу де Бодрикуру. Сцена была оформлена в строгих тонах классического средневекового замка, я даже не успела заметить, как заросли цветущего дрока Домреми сменились на мрачные стены замка Вокулер.

В центре сцены стоял стол и корявые табуреты. Капитан де Бодрикур сидел на одном из них и ужинал в самом мрачном настроении. Вошел паж.

ПАЖ. Господин капитан, дева снова просит принять ее.

БОДРИКУР. Ах, черт! Дева! Она у меня в печенках сидит! С тех пор как она заявилась сюда, замок превратился в постоялый двор! И почему возле кухни ошиваются бродяги?! Ведь велено — нищих гнать к чертовой матери!

ПАЖ. Это не бродяги и не нищие, господин капитан. Это просто бедные солдаты, без места. А дева пообещала им, что они все будут служить в ее войске.

БОДРИКУР. В войске! Нет, я сам положительно спятил! Вместо того чтобы взашей выгнать эту девицу и надавать ей пощечин… то есть сначала надавать пощечин, а затем выгнать, я терплю ее в своем доме вот уже третью неделю. До чего дошла страна, срам! Девки лезут на войну! Ну что ты стоишь? Пшел вон!

ПАЖ. Но вы примете деву, господин капитан?

БОДРИКУР. Хамье… Распустились, давно не пороты… Ладно, зови, пусть войдет. Чтоб ей провалиться!

Паж уходит. Бодрикур с яростью пьет вино. Появляется Жанна.

ЖАННА. Доброго ужина, капитан! Я снова пришла к вам, чтобы узнать, когда наконец смогу ехать к королю. Вы обещали послать гонца с письмом его величеству, но до сих пор не сказали, сделали ли это. А мне дорога каждая минута…

БОДРИКУР. Цыц! Минута дорога! Скажи спасибо, что я еще терплю, как ты, сопливая мужичка, орешь на меня каждый день! Без тебя у короля советников предостаточно!

ЖАННА. Я повторяю, мне нужно ехать. Так приказал мне Бог. Кто вы такой, чтобы противиться Его воле?

БОДРИКУР. Ну и нахалка ты! Как ты поедешь, об этом ты подумала? Тебе нужна лошадь, снаряжение, спутники, наконец! А я не королевский казначей, чтоб найти на все это деньги.

ЖАННА. О, не беспокойтесь! Лошадь мне уже купили в складчину. А костюм с плеча вашего оруженосца мне вполне подойдет.

БОДРИКУР. Ты что, сдурела, что ли? Хочешь одеться в мужской костюм?!

ЖАННА. Конечно. Я ведь еду воевать, а не танцевать.

БОДРИКУР. Ладно, все, я сдался, ты победила. Тащись на свою войну, если тебе так приспичило. О! Я даже подарю тебе свой старый меч. Вдруг тебе повезет, и ты прославишься? Тогда все будут знать, чьим мечом ты воевала.

ЖАННА. Это никому не нужно. У меня очень скоро будет свое оружие.

За сценой послышался шум, появился паж и мужчина в костюме оружейника. Они что-то говорили Бодрикуру, тот отвечал, говорила также и актриса, играющая Жанну, но я уже ничего этого не слышала. Я провалилась в самый натуральный транс, глаза мои пялились на сцену, но видели совсем иные картины…

Я видела огромное поле, покрытое черной выжженной травой. Посреди поля возвышался замок из черного же камня. И к вратам этого замка скакал на лошади всадник в белых доспехах и ало-кровавом плаще. Лицо его было скрыто забралом шлема, но я почему-то знала — это Лекант.

У самых ворот он спешился, и тотчас же холодные черные створы отворились перед ним. Честное слово, я бы подумала, что рассказываю анекдот про "черный-черный дом, черные-черные ворота, черный-черный гроб", если б на самом деле мне не было так страшно за Леканта.

Во что ты ввязался, мой простодушный возлюбленный?! И я не могу прийти тебе на помощь!

Или — могу?

Мои глаза неотступно следовали за Лекантом. Вот он скрылся в воротах замка, и те затворились за ним. К Леканту подошел какой-то карлик и принял у него меч. Затем откуда-то из-за угла выползла большущая черная с золотом змея и обвилась вокруг ног моего возлюбленного, сжав их, подобно жутким колодкам.

Он стоял, терпеливо перенося все это.

"Лекант", — позвала я его всей силой сердца.

Он вздрогнул. Неужели он услыхал мой зов?

Нет, это, наверное, потому, что на сцене, представленной моему взору, появился еще один персонаж.

Она.

Она была великолепна. Само совершенство во всем. Дивной красоты, просто иконописное лицо, светящиеся расплавленным золотом глаза, стан, затянутый в ослепительное платье… Я увидела, что Лекант избегает смотреть на нее.

Она тоже это заметила.

— Почему ты не смотришь на меня, Златоперый? — голосом, напоминающим трение льдинок о стенки хрустального бокала, спросила она. — Я так тебе противна?

— Ты не можешь быть мне противна, Лалит. Это значило бы, что я испытываю хоть какие-то чувства к тебе, я же не испытываю никаких.

— О! А не лжешь ли ты, Златоперый? Когда-то ты готов был отдать полмира за один мой взор!

— Те времена давно прошли, Лалит. Лучше скажи, как тебе удалось взять меня в плен?

— Ах, как ты наивен и неразумен, дхиан Порядка! Если все дхианы Порядка станут такими же благоразумными, как ты, нам, дхианам Хаоса, нечего будет делать. Браслеты, Лекант. Ты поступил неразумно, передав их на хранение какому-то умертвию.

— Как ты узнала о том, что браслеты не у меня?

— Я почувствовала. Назови это моей интуицией. Браслеты просто вопили, что они остались без хозяина. Делом случая было найти лавку того старьевщика и забрать их оттуда. Правда, потом пришлось все сжечь за собой. Как забавно полыхал этот живой мертвец!

Мне стало нехорошо. Когда же эта тварь ухитрилась поджечь ломбард господина Фомаида? И никто ничего не растрезвонил об этом? Из-за наших браслетов пострадало в общем-то невинное существо.

— И что ты собираешься со мной сделать, Лалит? — спросил меж тем Лекант. — Для чего тебе браслеты?

— Браслеты — это мое приданое, — насмешливо заявила Лалит. — Я отпущу тебя и даже не трону твою мертвечину-суженую, если ты поклянешься, что станешь моим вечным спутником. Я хочу зачать от тебя.

— Лалит, ты безумна! Разве ты не знаешь, кто появляется на свет, когда сходятся дхиан Порядка и дхиан Хаоса?

— Прекрасно знаю. Получаются великие существа, способные затмить даже ангелов. Они сильны и прекрасны. Они способны перевернуть весь мир и подвергнуть сомнению правильность законов самого Творца. Тот, что родится у нас…

— О чем ты?

— Ах, Лекант, Лекант! Давно ли ты был у Сапфироса, заглядывал в колодец пророчеств?

— Я не ищу пророчеств.

— Напрасно. Я недавно заглянула туда и получила пророчество. Мы зачнем сына, Лекант. И этот сын будет столь велик, что покорит весь мир. Вселенная будет лежать у его ног. Старые боги умрут и предоставят ему место для действий. Сам Творец опустит в бессилии свои длани. Так что не сопротивляйся, Лекант. Ты уже не принадлежишь себе. Ты принадлежишь пророчеству и мне.

— Я не сдамся тебе.

— По доброй ли, по иной воле, но ты будешь моим, Лекант. Браслеты уже у меня. А еще я могу уничтожить твою мертвую подружку, ведь умертвия так боятся воды или огня! Согласись на мои условия, Лекант, стань отцом моему ребенку, и я верну тебе браслеты и поклянусь, что не трону твою мертвяшку. Я также поклянусь клятвой дхиана Силы, что не стану более разыскивать тебя и чинить тебе препятствия. Ты получишь свободу!

— Но какой ценой!

— Всего-то одно зачатие, Лекант. Немного твоего света к моей тьме. Родившийся будет так велик, что ты испытаешь чувство гордости за него. Ты станешь отцом повелителя миров и времен…

— На иных условиях ты мне свободу не дашь?

— Разумеется. Я слишком долго ждала часа своей победы. И теперь желаю полностью насладиться плодами этой победы.

— Ты убиваешь меня, Лалит.

— Вовсе нет! Я смиренно прошу тебя стать отцом моего ребенка. И это даже не будет изменой твоей мертвяшке, потому что она не знает, каково это — связь двух дхианов.

— Она знает.

— Вот так так! Ты показал ей свой Свет? — Да.

— И она до сих пор ползает по земле? Мило. Что ж! Как говорят люди, что позволено Юпитеру, то не позволено быку. А уж если ты позволил быку, то есть твоей мертвяшке, получить то, что дарует силу и бессмертие, я имею на это не меньше прав. Иди ко мне, Лекант. Иди и возьми меня.

— Нет.

— Упрямишься? Ну что ж, я найду чем сломить твое упрямство. Ты, кажется, имел глупость полюбить, так вот попрощайся со своей любовью.

— Я не позволю тебе сделать Тийе плохо!

— Я тебя и спрашивать не стану. Сегодня же она узнает, что такое гнев дхиана Хаоса. Впрочем, я начну не с нее. А с ее родителей.

— Нет! — крикнул Лекант и бросился к Лалит. Змея взвилась и оплела путами моего возлюбленного. Он рухнул навзничь, осыпая Лалит проклятиями.

…И вдруг все померкло. И я снова смотрела на сцену, где Орлеанскую девственницу допрашивали инквизиторы. Рядом со мной сидел Дима и гладил мою руку.

Я выдернула у него свою ладонь и встала.

— Ты что? — удивился Дима.

— Мне надо идти. Срочно.

— Но ведь пьеса скоро закончится! Досиди до финала.

— Нет, я должна идти. Прости. Это важно.

— Такое впечатление, что тебе приснился вещий сон.

— По сути, да. Пусти меня, иначе я закричу на весь зал.

— Да иди, иди. Только не нервничай. Может, я смогу чем-то тебе помочь?

— Нет, Дима. Ты мне тут не помощник.

Я ободряюще похлопала его по плечу и стала пробираться к выходу. На меня недовольно шикали зрители, да я и сама чувствовала себя натянутой как струна.

Выбравшись из театра, я растерялась. С чего начать? Какие предпринять действия? Конечно, в первую очередь нужно спасти родителей.

— Такси! — замахала я рукой, призывая спасительный "рено" с шашечками на боку.

Машина подрулила ко мне. Шофером оказался вампир. Вы знаете, что я недолюбливаю вампиров, но выбирать было некогда.

А вампиры не терпят умертвий. Оказывается. Потому что, когда я села и назвала адрес, вампир покачал головой.

— Что это значит? — возмутилась я.

— Это квартал умертвий, я туда не езжу.

— Понятно. Плачу двойную цену.

Вампир что-то пробурчал. Ксенофобия и жадность боролись в нем. Жадность победила.

— Хорошо, едем. Но деньги вперед.

Я протянула две тысячи.

— Вот. И побыстрее, пожалуйста.

Автомобиль рванул с места, меня вдавило в сиденье.

Через десять минут я уже открывала дверь своей квартиры.

— Мама! Папа! Вы дома?

Мама выглянула в коридор:

— Тиечка? Что случилось? Разве спектакль уже закончился?

— Это неважно. Важно другое. Вас хотят убить. Я ничего не буду объяснять, но это правда. Мама, собери все самое необходимое. Я тебе помогу. Отец, запри дверь и никого не впускай, даже если он назовется Лекантом.

— Но разве Лекант…

— Позже. Все расскажу позже. Выполняйте то, что я сказала, и не стойте столбами!

Видимо, то, что я сорвалась на крик, подействовало на родителей как электрический разряд. Мама бросилась собирать вещи, а папа бдел у двери. Все было тихо. Может, у меня получится?

Через несколько бесконечно долгих минут мама передала мне сумку с вещами первой необходимости. Тогда я быстро прошла в спальню и запустила мобильный кристалл. Я вызывала Юлю Ветрову. Она ответила почти сразу.

— Тийя, благословенна будь! Что случилось? Где Лекант?

— Я объясню позднее. А сейчас мои родители в опасности. В серьезной опасности. Юля, ты не могла бы нас отвезти кое-куда?

— Могла бы, но только на помеле. Автомобиль сломался, бесконтактный трамблер полетел. Я чинить не могу, а Ромула нет… Твои родители смогут лететь на помеле?

Я стиснула зубы.

— Раз надо, смогут.

Хотя представить это было сложно.

— Я проведу портал в твою квартиру, — сказала Юля. — А оттуда полетим на метле. Буду через секунду.

Кристалл остыл, отключаясь.

— Мама и папа, — позвала я родителей, выходя из комнаты, — приготовьтесь. Вам сейчас предстоит полет на помеле.

— Дочка, ты рехнулась? — почти в один голос спросили они.

— Я просто забочусь о вашей безопасности. Погодите-ка минутку!

— Что?

— Сейчас!

Посреди комнаты засияло гало портала. Через мгновение свечение померкло и из пустоты возникла Юля. В руках она держала здоровенное помело с таким комлем, что уселось бы с полдюжины человек, а не только я с мамой и папой.

— Благословенны будьте, — сказала она моим родителям. — Куда летим?

— Я скажу, — ответила я, — Люди, вы знаете о существовании деревни под названием Приколье?

— Впервые слышу, — сказала мама. Папа кивнул, соглашаясь с нею. И только Юля Ветрова посмотрела на меня понимающим взглядом.

— В деревне Приколье живут, то есть существуют, одни умертвия.

— И что же нам там делать? — удивилась мама.

— Некоторое время скрываться от одной неприятной… дамы.

— Какой дамы? Тийя, ты говоришь загадками.

— Большего я пока не могу вам рассказать, теряем время. Папа! Ну что ты на меня так смотришь?!

— Меня интересует одно: у кого мы сможем остановиться в Приколье? Мы там никого не знаем.

— Я знаю, — заявила я. — Ее зовут Ванесса.

— Ой, фу… — протянула Юля, словно я испортила воздух, — Но, Тиечка, тебе решать, смотри сама.

— На помело! — кинула клич я.

Помело вынесли на балкон, оно зависло в метре от земли. Родители кое-как примостились со своими сумками, Юля и я закрепили их ремнями безопасности (у Юли высокотехнологичная метла). Ведьма заняла место водителя, я села за ней.

— Вперед, — приказала Юля.

Метла поднялась в воздух, развернулась и с хорошей скоростью рванула прочь от дома.

Мы были где-то в десятке метров от окон нашей квартиры, как вдруг мама, глядя на эти самые окна, ахнула и показала пальцем:

— Глядите!

В нашей квартире, во всех комнатах сразу, вспыхнуло пламя. Стекла треснули от жара и разлетелись на куски.

— Юля, гони! — завыла я не человечьим голосом.

— Не дура, поняла! — провопила в ответ Юля.

И метла понеслась!

Мы поднялись даже выше разрешенной мэром воздушной Дороги Ведьм. Здесь нам никто не мешал, и Юля гнала свою метлу с бешеной скоростью. Слава святой Вальпурге, она хорошо знала местные воздушные дороги и гнала прямо к Приколью.

По пути нас атаковали какие-то жуткие существа, помесь дельтаплана с чихуа-хуа. Юля отогнала их заклятиями, но чувствовалось, что ее силы на исходе.

— Снижаюсь! — наконец прокричала она. — Где дом твоей Ванессы?

— Там, — показала я.

Юля опустилась на землю у домика самого противного на свете умертвия. Мы сошли с помела.

— Внутри моя помощь требуется или вас снаружи подождать? — спросила Юля.

— Юля, от твоей помощи я никогда не откажусь, — сказала я.

Дом Ванессы был большим, насколько я помню, из пяти комнат, так что места моим родителям должно было хватить. Откуда я знаю адрес и интерьер дома неприятного мне умертвия, спросите вы? Отвечаю: были времена, когда мы с Ванессой даже корешились. Ну то есть почти дружили. И однажды она пригласила меня на день восславления. Ну это у нас как день рождения. Я пришла с подарками: комплектом постельного белья, тортиком из мочевины с гранитной крошкой и банкой импортного талька для растирания. Ванесса подарки приняла и даже была довольна, но потом… Потом она нагрызлась гранитной крошки и стала критиковать меня за мою внешность и образ жизни. Я это деликатно стерпела, но решила, что больше к ней ни ногой.

И вот пришлось же!

Я позвонила в дверь.

Никакого результата.

Снова звонок — и снова ноль эмоций.

Юля вышла из-за моей спины и сказала:

— Пусти-ка…

Как-то по-особому она согнула руку и быстрым, точным движением вышибла замок. Дверь со скрипом отворилась.

— Иногда приходится прибегать к экстренным мерам, — извиняющимся тоном заявила Юля. — Я по тебе вижу, как ты обеспокоена. Ничего. Я потом заплачу Ванессе за испорченную дверь.

Мы вошли в тесный коридорчик. Там было темно и тихо.

— Ванесса! — негромко позвала я.

Юля прошла в комнаты. Через пять или шесть секунд она сказала:

— Заходите. Ее здесь нет.

— Боже, как неудобно! — расстроилась мама, — Вторглись в дом в отсутствие хозяйки.

— Ничего страшного, — утешила ее Юля. — Вы — мои люди. А за Ванессой должок еще с того времени, как я ее восставила и приворотное зелье ей варила.

Я лишь молча подивилась тому, насколько Юля Ветрова всем нужна и всеми востребована.

Мы прошли в комнату, которая у Ванессы считалась гостиной. Тут царил такой же беспорядок, как и во всем доме, — Ванесса никогда не отличалась аккуратностью и хозяйственностью, — и полным-полно было дохлых личинок.

— Да уж… — протянула мама.

— Ничего, потерпите, — успокоила ее я. — Надеюсь, это ненадолго. Тем более что я сейчас займусь уборкой — надо же мне встретить хозяйку дома. Юля, а ты…

— Я с тобой, — сказала Юля. — Все равно мне заняться нечем. Скукота. Так хоть руки разомнем и потреплемся. Кстати о птичках: так где же все-таки Лекант?

Мы принялись за уборку, мама и папа распаковывали свои нехитрые пожитки. Я рассказала Юле, как во время спектакля увидела Леканта в плену у дхиана Хаоса.

— Как, говоришь, зовут эту нервную бабенку? — еще раз переспросила Юля.

— Лалит.

— Чем-то во мне отзывается это имя, — процедила сквозь зубы Юля. — Лалит… Вот что. Сейчас дождемся Ванессу, оставим на ее попечение твоих родителей и полетели ко мне. Надо кое-что посмотреть.

— Насчет чего?

— Кого. Этой самой Лалит. Я тебе не говорила, что нарыла в Интернете кое-какие сведения о дхианах? Мне стало интересно, что же они все-таки собой представляют…

— И что?

— Расскажу у себя дома. Слушай, дай-ка я еще в том углу помою.

Где-то через два часа мы покончили с уборкой в Ванессином доме, поставили самовар (да, у Ванессы был отличный самовар), чтобы мама, папа и Юля в волюшку напились чаю, а я нашла в продуктовом шкафчике алюминиевые огурцы и сделала себе из них салатик.

Самовар вскипел, чай заварился, я потихоньку начала уминать салатик. Мои расшатанные нервы немного успокоились. Я надеялась, что у Ванессы мои родители будут в относительной безопасности — ведь по жизни мы с Ванессой особенно не общаемся, и, возможно, Лалит не сумеет проследить эту связь. Хотя кто ее знает…

Это ужасно. Ужасно то, что она держит Леканта в плену и хочет походя сломать мою жизнь и жизнь моих родителей. Пусть я всего-навсего "мертвяшка" и вместо сердца у меня пламенный мотор, я даже этим пламенным мотором чувствую, какая Лалит подлая.

— Слушай, — сказала мне Юля, — а может, и пусть?

— Что "пусть"?

— Ну пусть твой Лекант заделает ребенка этой дамочке. Стерпи и прими его.

— Дело не в этом. Я его в любом случае приму. Разве ты забыла? Тот, кого они зачнут, будет монстром, выродком, он погубит мир в одночасье.

— Блин. Вот почему жизнь такая вшивая, как в фантастическом романе: обязательно какие-нибудь злоключения и неприятности на долю главных героев!

— Ты же сама утверждала недавно, что тебе скучно.

— Ну вообще-то скучно. Я просто несправедливость не люблю.

— Справедливость когда-нибудь восторжествует, — неуверенно сказала я.

— Серьезно? — раздался голос из коридора.

— Ванесса? Ванесса, привет! Заходи! Еще салат из алюминиевых огурцов остался.

— Премного благодарна за то, что вы меня, грешную, приглашаете зайти в мой же дом, — ядовито произнесла Ванесса и вошла в комнату. Выглядела она по-прежнему не очень. Личинки висели на ней виноградными гроздьями.

— Ванесса, ты извини, что так получилось, — забормотала я, жарясь под взглядом ее вертикальных зрачков. — У меня не было другого выхода…

— Спокойно, — подняла ладонь Юля. — Говорить буду я.

И под прицелом Юлиного взгляда Ванесса как-то подутратила свой боевой запал.

— Ванесса, ты неплохая личность, — заговорила Юля, — но очень уж забывчивая. Года два назад я сварила тебе приворотное зелье класса "премиум" и назначила за него цену в пять тысяч рублей пузырек. Ты взяла три пузырька. Так где мои пятнадцать лет, то бишь тысяч? На Большом Каретном?

— Юля, я… — потупилась Ванесса. — Я же кондуктором работаю, ну какая у кондуктора зарплата? Я отдам, отдам…

— Ша, как говорят в Одессе, — снова подняла ладонь Юля. — Ванесса, я прощаю тебе твой долг. Более того, я сварю тебе еще зелья, хотя я не понимаю, как ты, с такими-то личинками, можешь кого-то приворожить…

— Я хочу приворожить Седую Голову, — пробормотала Ванесса, отводя потускневшие глаза, — Ему личинки без разницы…

— Ладно, мне неважно, кого ты хочешь приворожить. Надо — привораживай. Но ты кое-что сделаешь для меня и моей подруги Тийи.

— Я готова! — обрадовалась Ванесса. — Я… что угодно!

— Позволь родителям Тийи некоторое время пожить у тебя дома. Не спрашивай, почему и зачем, это не так уж и важно. И никому не проболтайся об этом.

— Хорошо-хорошо, — торопливо закивала она. — Но есть проблема. Я ведь не питаюсь человеческой пищей. Что родители Тийи будут есть все то время, пока будут отсиживаться у меня?

— Да, это вопрос, — задумалась Юля. — А что, у вас в деревне нет ни одного продуктового магазина?

— Целых три. Но продукты в них только для умертвий. Ведь в Приколье люди не живут.

— А если ты станешь покупать человеческую пищу в городе, это станет предметом вопросов и пересудов, так? — проницательно спросила Юля.

— Скорее всего, так. Меня ведь почти весь город знает, все в троллейбусах ездят. И вообще, обо мне любят посплетничать.

— Значит, нужна скатерть-самобранка, — задумчиво протянула Юля.

— Нужна, — вздохнула я. — Так где ж ее взять?

— Охохонюшки, — вздохнула Юля. — Как вижу, никак вы без меня, малахольной ведьмы, не справитесь с житейскими трудностями. Ладно. Опять жертвую своей кровью.

— Что ты собираешься делать? — немного испугалась я.

— Как говорят на "Фабрике звезд", проснись и пой!

Я испугалась сильнее. Юля говорила какими-то загадками. Это вообще-то для нее нехарактерно. Ладно, я решила помалкивать и смотреть, что будет.

Юля укусила себя за палец и немножко пошипела от боли. Показалась крупная капля крови. Мне вдруг стало видно, что эта кровь — ведьмовская кровь — светится, как будто красный фонарик со свечкой внутри.

— Где у нас восток? — спросила Юля. — Здесь у нас восток. А восток — дело тонкое.

Да что с ней такое, что она принялась разговаривать штампами?!

Юля подошла к восточной стене дома и на старых, бледно-желтых обоях нарисовала небольшой прямоугольник. Своей кровью. Едва она закончила сей творческий процесс, как кровь на стене засветилась, будто вольфрамовая нить под напряжением.

— Оккамледор! — сказала Юля торжественно. — Отверзись!

Что-то зашипело, и тут я увидела, как нарисованный прямоугольник превращается в маленькую дверцу и эта дверца отворяется. Мама дорогая!

Все мы, кроме Юли, конечно, замерли. А она скрестила руки на груди, как Наполеон при Ватерлоо, и сказала:

— Тетраолем! Явись!

Из темноты, клубящейся за дверью, показались две небольшие, но мозолистые и все в натоптышах пятки. Следом за пятками раздалось такое пыхтение, ворчание и хрипение, что я испугалась — вдруг хозяину пяток плохо? Что, если у него припадок или конвульсии? Или, чего доброго, базедова болезнь? В общем, как видите, меня тоже понесло не хуже Юли.

— Табуретку подставьте! — прохрипел обладатель пяток.

Я торопливо подставила под пятки табуретку и сказала:

— Уже!

— Теперь пятки щекочи! — потребовал обладатель мозолей и натоптышей.

Блин. Я нашла прут от веника и принялась щекотать пятки.

— Уй-юй-юй! — вскричал мозоленоситель и выпрыгнул из волшебного Ничто прямо на табурет.

Мы во все глаза уставились на него.

Это был гноттиб. Не гном, а именно гноттиб. Они, как о них говорят, живут в другом измерении, в каком-то непонятном мире и обладают неслыханными артефактами. При удачном стечении обстоятельств можно заполучить от гноттиба какой-нибудь невиданный предмет, но запросит он за него, как за "Мерседес-Геленваген". Так что все знают: с гноттибами связываться себе дороже.

Выглядел явившийся так, как и положено гноттибу: он был в застиранной форме спецназовца какого-то неизвестного государства. На голове красовался ярко-красный берет. В общем, ничего особенного.

— Благословен будь, представитель вольного племени гноттибов! — торжественно сказала Юля. — Мы рады, что ты откликнулся на наш зов.

— Ага. И вам не чихать, — ехидно поклонился гноттиб.

Только гноттибы умеют кланяться ехидно. Сто процентов! — И кто же меня додумался за пятки щекотать?

— Так ведь… — растерялась я, — вы сами просили.

— Ничего подобного! — возмутился гноттиб. — Я просил меня не щекотать, а потянуть. Есть разница?

— Но я точно слышала…

— Сейчас не об этом, — сказала Юля. — Почтеннейший гноттиб, у меня есть к тебе сделка.

— Неплохо, — потер ладони гноттиб. — Что ты имеешь предложить?

— Зелье от мозолей и натоптышей, — быстро сказала Юля. — Сварю через десять минут. Действует быстро, эффективно и безопасно. Без побочных эффектов. Не является лекарством. Отпускается без рецепта и предварительного согласования с лечащим психиатром.

— Ух ты! — загорелись красные глаза гноттиба. — Это просто отлично. Мне, пжалста, два литра этого зелья. Для себя и всей семьи. А взамен что нужно, красавица?

— Скатерть-самобранка.

— Ополоумели? — печально спросил гноттиб. — Это ж запрещенный артефакт!

— Да ладно, — недоверчиво протянула Юля. — Когда это скатерть успела попасть в Кадастр?

— Недавно пересматривали список разрешенных артефактов и вычеркнули из него скатерть. Она для человечества потенциально вредная.

— Это чем же? — удивилась я.

— Люди совсем охамеют и обленятся, если им подсунуть скатерть. Только и будут, что жрать. А работать перестанут.

— Резон, — пробормотала Юля. — Слушай, гноттиб, но нам просто до зарезу нужна скатерка. Может, если я добавлю к зелью еще порошки для повышения потенции, мы договоримся?

— Порошки мне без надобности, — гордо ответствовал гноттиб, — На преступление толкаете?

— Толкаем, — весело сказала Юля. — Так я варю зелье?

— Вари, — печально сказал гноттиб.

— И ладненько! — улыбнулась Юля. — Сварю такое, что закачаешься!

— Ну тогда ждите, — сказал наш гость и засунул коренастую руку в то самое отверстие в стене, где клубилась волшебная мгла. Раздалось гудение, потом какой-то звон. Наконец рука вернулась, и в ней была зажата невзрачного вида тряпка.

— Готово! — сообщил гноттиб. — Получайте.

Юля взяла в руки тряпку, развернула…

— Гноттиб! — сурово сказала она. — Ты меня надурил! Это не скатерть!

— Само собой, — сурово ответствовал гноттиб. — Ты что ж, хотела, чтобы я закон нарушил? За это по головке не погладят.

— Тогда что это такое? — мрачно спросила Юля, разглядывая малосимпатичную тряпицу.

— Это салфетка-самобранка, — пояснил гноттиб. — Функции те же, но ассортимент поменьше. Поскромнее.

— Салфетки, значит, не запрещены? — посветлела лицом главная щедровская ведьма.

— А про них вообще мало кто знает. Они даже в Кадастр не попали. Ну что, где зелье?

— Сначала проверим твою салфеточку, — сказала Юля. Позвала моих маму и папу, усадила за стол, расстелила на нем салфетку. — Закажите что-нибудь!

— Кофейку бы, — протянул папа.

— Молока и творога, — шепотом сказала мама, потрясенная всем происшедшим.

Салфетка пошла волнами. Потом волны опали, и на ней оказался стеклянный кофейник, наполненный бурой жидкостью, стакан молока и пачка творога "Простоквашино".

— Попробуем, — сказала Юля. Взяла у Ванессы из буфета чашки, налила всем (кроме нас с Ванессой) предполагаемого кофе.

— Внимание! — строго сказала она. — Я первой дегустирую. Мало ли что…

Она отпила кофе, почмокала губами, сказала наконец:

— Кофе неплохой. Кажется, "Максвелл Хаус". Только без сахара.

— Сахар надо было заказывать отдельно, — ехидно подмигнул гноттиб. Он заметно повеселел, когда понял, что его салфетка работает как надо.

Потом мама отведала молока с творогом. Все оказалось неплохого качества.

Мы все повеселели. Пищевая проблема для моих родителей была решена.

— Ну что, — заключила Юля, — тогда мы вас оставляем под охраной Ванессы.

— Но я же буду отлучаться на работу, — развела руками хозяйка дома. — Как тут быть?

— Возьми отпуск, — посоветовала Юля кондукторше. — Без оплаты.

— А на что я буду существовать? — плаксиво заявила Ванесса.

— Вот, — протянула я ей карточку. — Пин-код — восемьдесят двенадцать. Тут тебе хватит денег.

Ванесса жадно схватила карточку:

— Спасибо тебе, Тийя.

— Это тебе спасибо, Ванесса, за то, что приютила моих родителей. Постарайся, чтобы они ни в чем не нуждались.

— Само собой. Ты не беспокойся, — кивнула Ванесса.

Я обняла маму и папу, прошептала им: "Держитесь" — и вышла из дома Ванессы.

Юля, гноттиб и я уселись на помело. Юля прошептала заклинание, и оно взмыло в воздух. Земля ушла из-под ног, я подумала о том, как хорошо быть крылатой, а от темы крыльев мои мысли плавно перетекли к теме Леканта. Что же делать? Как ему помочь освободиться от Лалит? Если бы я могла с ним связаться! Я бы сказала, что ничего страшного не произойдет и я не заревную, если он, гм, подарит Лалит ребенка. Ну не может же какой-то ребенок быть опасностью для всей Вселенной! Зато потом Лалит отпустила бы Леканта…

Наверное, я очень наивно рассуждаю, да?

У меня больше не было дома, это я поняла, когда мы пролетали мимо нашей многоэтажки. Возле нее суетились пожарные машины, и кругом пахло дымом. Вредить мне Лалит уже начала. Но до меня еще не добралась, и это обнадеживало.

— Поживешь пока у меня, — сказала Юля. — Заодно и безопасность твою я обеспечу.

— Спасибо тебе, Юля…

— Не за что. У меня карма такая — всем помогать. Кстати, я хотела с тобой поговорить кое о чем. Точнее, о ком.

— Юля, ты меня интригуешь.

— Да, это есть в моем каверзном характере — склонность к интригам и всякого рода мелким пакостям, — покаялась Юля. — Но сначала мы сварим зелье для нашего славного гноттиба. Эй, гноттиб!

— Да, ведьма?

— Правду говорят, что у вашей расы процветает многомужество? Что, мол, одна гноттибиха может четырех мужей иметь?

— Да, это правда, — важно ответил гноттиб.

— А почему так?

— Потому что женщин у нас мало, и мы их бережем.

— Слушай, Тиечка, как у гноттибов все закручено! Вот бы нам так. Мне одного мужика маловато будет, мне где-то штук шесть надо, чтобы все в хозяйстве блестело и работало. Вот Ромул к родственникам на месяц уехал, у меня дома ни уборки, ни стирки, все разбросано.

— Я у тебя уберусь. Все равно надо чем-то заняться, пока ты гноттибу будешь зелье варить.

— Ох, дорогая, вот за это спасибо!

Мы приземлились на балконе Юлиной квартиры. Юля открыла балконную дверь специальным заклятием, и мы вошли.

— Свет, — негромко сказала ведьма.

Зажглась под потолком небольшая люстра из чешского стекла. Она осветила глобальный, просто катастрофический беспорядок в гостиной. Громоздились какие-то коробки, мешки, пакеты. На них была небрежно брошена разнообразнейшая одежда, я даже увидела ведьмовской плащ.

В центре всего этого безобразия красовался сервировочный столик, на котором стоял магический кристалл. На кристалле висел черный кружевной лифчик.

— Извини, — сказала Юля, сдергивая его с кристалла и отправляя куда-то в угол комнаты. — Подраспустилась я без Ромула.

— Ты не волнуйся, — сказала я ей. — Я все приберу. А ты вари зелье.

— Да, насчет зелья не обмани, — пристал к Юле гноттиб. — Натоптыши точно снимет?

— Точно, — кивнула ведьма. — Так, Тийя, делай все, что хочешь, только не устраивай разборок в этом буфете. Тут у меня вся ведьмовская наука сосредоточена.

— Хорошо, не буду.

Юля сунула помело под диван (оттуда, из-под дивана, выпорхнула стайка серых мотыльков и заплясала под люстрой), похлопала гноттиба по плечу и направилась к буфету. Раскрыла дверцы… И оттуда тоже вырвались мотыльки. Юля сердито от них отмахнулась. Взяла из буфета мешочки с травами, какие-то флаконы, банки и реторты. Нагруженная всем этим, она ухитрилась виртуозно закрыть створки и пробормотала:

— Я пошла варить зелье.

Она отправилась на кухню. Там зажегся свет и раздался грохот такой, словно сорвалось с полки примерно полдюжины кастрюль с крышками.

— Юля, тебе помочь? — на всякий случай крикнула я.

— Ни в коем случае! — донеслось из кухни. — Все нормально.

И я принялась за уборку. Я разобрала полки в платяном шкафу и разложила все аккуратно. Грязное белье я собрала и отправила в стиральную машину, которая простаивала в ванной. Пустые коробки отправила на балкон. Под коробками обнаружился пылесос. Ему я обрадовалась, как родному, и принялась пылесосить. Гноттиб, кстати, пылесоса испугался — забрался с ногами на диван, не двигался и наблюдал за его работой круглыми от ужаса глазами.

Наконец Юлина гостиная приняла обжитой и приличный вид. Я направилась в спальню, сменила постельное белье, пропылесосила пол, протерла огромное зеркало, висевшее на стене… Когда я начала его тереть, оно отчего-то помутнело. Я подышала на него, но зеркало потемнело еще больше.

И вдруг засветилось!

— Черт, — растерянно пробормотала я, отступая от стекла, — волшебное…

Голос из зеркала меж тем сердито вопросил меня:

— Чего надо? Трут, трут, как ненормальные!

Я опомнилась. Говорящие зеркала не были для меня в новинку. Приблизительно такое же висело в кабинете директора нашего музея. Он через него за работой сотрудников наблюдал. А что может это зеркало? Я так и спросила:

— А что ты можешь?

— А то ты не знаешь, — ехидно ответствовало зеркало. — Могу показать место. Могу показать существо. Прошлое, настоящее и будущее — как два пальца об асфальт.

— Тогда покажи мне… — Я помедлила. — Леканта Азимандийского.

— А может, английскую королеву? — съязвило зеркало. — Ладно, ожидай. Запускаю блицнавигатор.

Зеркало пошло голубыми полосами и загудело. Потом гудение прекратилось и вместо полос на его поверхности появилось изображение какой-то комнаты.

— Готово, — будничным голосом сообщило волшебное зеркало.

Я вперила глаза в картинку. Она двигалась. Вот я увидела грубую кровать, застеленную шкурами. На ней лежал Лекант. Нет, не лежал! Он был прикован!

— Лекант! — закричала я.

Лекант дернулся и открыл глаза. Встать он не мог. Черная змея-кандалы стиснула ему грудь.

— Тийя, — прохрипел он. — Тийя…

— Я здесь, — закричала я, — Лекант, я иду к тебе!

Я забыла, что это всего-навсего изображение, и с размаху врезалась головой в зеркальное стекло.

— Упс, — печально сказало зеркало…

…И разбилось.

Я села на пол среди осколков и завыла, как волчица, у которой отняли волчонка.

На мой вой из кухни прибежала Юля. С ее пальцев сыпались голубые искры.

— Что случилось?

— Я видела Леканта в зеркале, — провыла я. — И… и разбила твое зеркало. Прости!

— Зеркало — это фигня. Новое у мадам Жервезы куплю. Ты скажи, что с Лекантом?

— Он был связан. Он услышал мой зов, но ничего не мог сделать! И я ничем не могу ему помочь! Никто ничего не может!!!

— Заладила. Тейк ит изи, плиз.

— Ой… извини.

— Да хватит уже извиняться. Спешу сообщить хорошую новость — зелье для гноттиба я сварила, сейчас оно остывает и проходит тест на пригодность.

Я постепенно начала приходить в себя. Выть, во всяком случае, перестала.

— Вставай! — Юля потянула меня за руку.

Я встала. Захрустели осколки.

— Я сейчас уберу.

— Забудь. Пошли смотреть, как у гноттиба мозоли отваливаются.

Я представила себе это зрелище, и мне стало как-то неуютно.

— Нет, Юля, я лучше продолжу уборку.

— Ну как хочешь.

В итоге я убралась везде, где только могла. Настроение у меня при этом было самое северно-ледовитое. А какое бы у вас было настроение, если б у вас увели возлюбленного и держали его в плену?!

Я сидела в преображенной гостиной и мрачно глядела на магический кристалл. Из ванной вышли Юля и гноттиб. Последний сдержанно сиял.

— Спасибо тебе, ведьма, — сказал гноттиб, прижимая к груди двухлитровую бутылку из-под "спрайта". В ней плескалась опалесцирующая жидкость. — Ни одной мозоли!

— Я же говорила, — скромно потупилась Юля.

— Ладно, — сказал гноттиб, — еще раз благодарю и откланиваюсь. А то моя жена возьмет себе другого четвертого мужа.

Гноттиб крутанулся вокруг своей оси и в вихрях фоновой магии исчез, будто его и не было.

— Ну вот, — после недолгого молчания вздохнула Юля, — теперь мы поговорим о Леканте и Лалит.

— А что тут говорить? — безнадежно заныла я. — Она его не выпустит. Она один раз уже его победила и заточила в гробницу. И теперь не успокоится.

— Ты погоди горевать. У меня вообще возникли сомнения насчет твоего Леканта.

— То есть?

— То есть тот ли он, за кого себя выдает?

— То… Объясни.

— Сейчас.

Юля подошла к книжному стеллажу и вытянула из него солидный том. Помахала им и сказала:

— Обратимся к первоисточникам!

— Что это за книга?

— "Тайная Доктрина" Елены Блаватской.

— Не понимаю, какое отношение имеет "Тайная Доктрина" к моему Леканту.

— А вот погоди. — Юля раскрыла книгу там, где было заложено закладкой, — Слушай!

И прочла:

— "Дхиан-Коган изображается с четырьмя руками. Две руки сложены, третья держит лотос, четвертая змею. На шее у него четки, а на голове знак Воды (материя, потоп), тогда как на лбу помещается третий глаз, глаз Шивы, знак духовного прозрения. Имя его Покровитель, Спаситель Человечества. Еще одно из его имен, на санскритском языке, Локапати или Лаканатха, Владыка Мира, и по-тибетски Джигтен-Гонпо, Покровитель Мира от всякого зла…" Ну? Теперь ты понимаешь?

— Что я должна понять?

— Что твой Лекант тебя обманул.

— Как это?

— Он или выше, чем притворяется, или, наоборот, ниже.

— Юля, я тебя не понимаю.

— Сравни это описание у Блаватской с описанием твоего Леканта. Где у него четыре руки? Где третий глаз и четки?

— Но это описание какого-то дхиан-когана, а не просто дхиана.

— Ай, это одно и то же.

— И что ты думаешь?

— Что Лекант никакой не дхиан.

— А кто же он тогда?

— Вот этого я не знаю.

— Погоди, погоди, а имя?

— Что "имя"?

— Санскритское имя Лаканатха! Это так похоже по звучанию на Лекант!

— Хорошо. Согласна. Пойдем по этому пути. Предположим, что твой Лекант не просто дхиан, а даиан-коган. Значит, он — Владыка Мира? Покровитель Человечества?

— Может быть, так оно и есть.

— Тогда он в большой опасности. Потому что я не знаю, кто такая эта Лалит.

— А что, если она тоже — Покровитель Человечества?

— То есть?

— Ну типа Темного Властелина, Владыки Мордора. Наделена властью, только власть ее отрицательная.

— Ох, непонятно все это. Ладно, утро вечера мудренее. Я вымоталась, да и ты наверняка тоже. Давай спать ложиться.

Юля постелила мне на диване. Я села и заплакала.

— Что такое? — высунулась она из спальни.

— Юля, за всеми этими событиями я как-то забыла о том, что у меня больше нет дома. А теперь вот накатило.

— Тиечка, успокойся. Будет у тебя дом. И Лекант твой у тебя будет. Ложись.

— Да. Спасибо тебе, Юля.

Высшая ведьма погасила свет и ушла к себе в комнату.

Скоро оттуда донеслись звуки, напоминающие шкварчание сала на сковородке — так Юля храпела. Я же еще долго не могла заснуть, все думала о родителях, о Леканте, о Лалит…

А потом появилась Астарта.

Нет, не богиня. Помните говорящую кошку в ломбарде господина Фомаида? Так вот это она и была. Как она нашла меня у Юли — ума не приложу. Но ведь нашла все-таки!

Она возникла на балконе. Что само по себе было удивительно — ведь у Юли далеко не первый этаж. Правда, рядом с балконом как раз торчали ветки каштана, так что, скорее всего, Астарта вскарабкалась по ним.

Она приоткрыла балконную дверь, просочилась в гостиную и жалобно мяукнула. Шкварчание в спальне не прекратилось — значит, Юля кошки не услышала и продолжала спать сном праведницы. Я встала с дивана. Астарта подошла ко мне и стала тереться об ноги. А потом сказала:

— Привет, Тийя. Покорми меня, а?

Я не удивилась. Я видела, что Астарта похудела, шерсть на ней висела клочьями, а лапы были сбиты в кровь.

— Идем на кухню, — тихо предложила я. — И не мяучь, а то Юлю разбудишь. Будут лишние расспросы…

Астарта кивнула. От былой гордой и надменной кошки в ней не осталось и следа.

Мы тихо прошли на кухню. Астарта села на маленький тростниковый коврик у стола, а я открыла холодильник. Чего тут только не было! Юля явно не экономила на питании.

— Астарта, что ты предпочитаешь: молоко, творог или рыбу?

— Молоко. И творог. И рыбку-у! — промяукала Астарта. — Я столько времени нормально не питалась. Господин Фомаид ухаживал за мной, а теперь я никому не нужна!

— Если хочешь, Астарта, я буду заботиться о тебе. Или даже мои родители. Правда, они сейчас не в городе…

Я поставила перед кошкой тарелку с молоком, коробочку творога и миску с отварной шукой. Астарта издала хищный придушенный вопль и набросилась на еду. Минут десять она отсутствовала как собеседница. Я это понимала и не возникала, голодную кошку просто было жалко.

Прошло еще десять минут. Астарта подчистила языком тарелки до блеска, отошла от них, села и принялась вылизываться.

Я убрала миски в мойку, села напротив кошки и попросила ее:

— Расскажи мне, как погиб господин Фомаид.

— Это было страшно. Из-за ваших браслетов пропало такое существо! Господин Фомаид, конечно, не был образцом человечности, но и мерзавцем его тоже никто назвать не мог. Он вел дела честно, и если… Впрочем, сейчас не об этом. Я расскажу, как все было.

И вот что поведала Астарта.

Время приближалось к закрытию ломбарда. Посетителей не было, и господин Фомаид занимался тем, что сверял приходно-расходные книги и проценты по закладам. Тихая, сосредоточенная, мирная работа. Ах, как Астарта любила такие часы!

Отворилась дверь, звякнул колокольчик. В комнату вошла посетительница. Она выглядела так, что Астарта ревниво задергалась — она ведь тоже относилась к женскому полу и не могла терпеть, чтобы какая-то женщина выглядела лучше ее!

Незнакомка была высока и невероятно, умопомрачительно стройна. Она была одета в темно-серый деловой костюм, в руках держала изящную сумочку, а ее высокую прическу венчала шляпка с вуалеткой.

— Добрый вечер, мадам, — улыбнулся вошедшей господин Фомаид. — Мы уже закрываемся, но для вас готовы повременить. Чем могу служить?

— Мне кое-что нужно, — сказала незнакомка мелодичным голосом.

— Всем, кто приходит ко мне в ломбард, что-нибудь нужно, — еще шире улыбнулся господин Фомаид.

— У вас был мой друг, — сказала незнакомка, дыша духами и туманами. — Он оставил это "кое-что" у вас.

— И что же это?

— Эти безделушки известны под названием браслеты богов.

— Я бы не сказал, что это безделушки, — вмиг посерьезнел господин Фомаид. — Я оставил их в ломбарде и отдал за них двадцать пять миллионов.

Даже в такую серьезную минуту господин Фомаид не забывал о деле и выгоде. Вот истинный пример профессионализма!

— Меня не интересует, сколько денег вы за них отдали. Я все равно дам больше. Я хочу забрать у вас эти браслеты.

— Помилуйте, сударыня, — удивился умертвие. — Я не занимаюсь перепродажей. К тому же это незаконно — залог еще может быть востребован.

— Послушайте, вы, — мягко заговорила дама, — я могу вас уничтожить так же легко, как дышу. И я надеюсь на ваше благоразумие. Отдайте мне браслеты.

— Это невозможно, — повторил господин Фомаид. — Простите, но мы закрываемся.

И тогда дама подняла вуаль. Ее глаза сияли, как расплавленное золото. Этими глазами она оглядела комнату, и всюду, куда попадал ее взгляд, вспыхивало жадное неистовое пламя.

— У вас еще есть шанс спастись, сударь, — резко сказала она. — Браслеты!

— Нет! Астарта, вызови милицию!

— Я бросилась прочь через черный ход, — рассказывала, поникнув, Астарта, — И побежала в ближайшее отделение милиции. Но там меня не послушали. Я вернулась к ломбарду и увидела, что он полыхает. Где-то выла сирена, переулок был заполнен зеваками, а господин Фомаид, по-видимому, сгорел вместе с домом. Незнакомки же не было и следа. Я поняла, что она добилась своего.

— А куда делась эта дама, ты не знаешь?

Астарта хмыкнула:

— Я проследила ее по запаху. У нее был особый запах — так пахнет мертвая мышь, неделю пролежавшая на солнце.

— Фу!

— И тем не менее. Она направилась…

И тут из гостиной послышалось вежливое и очень жалобное мяуканье.

— Астарта, кто это? — удивилась я.

— Ой! — воскликнула Астарта. — Похоже, это ко мне.

Мы вместе вышли из кухни в гостиную. Посреди гостиной стоял большущий палевый котище и призывно глядел на Астарту.

— Познакомься, Тийя, это Бантик, — сказала Астарта.

— Привет, Бантик, — покорно сказала я.

— Пр-ривет, Тийя, — человеческим голосом проговорил Бантик. — Ну что, девочки, готовы к ночному путешествию?

— Куда? — удивилась я.

— На автовокзал, — сказала Астарта, — Я проследила запах незнакома до автовокзала. Там он обрывается. Я встретила Бантика, передала ему запах, попросила, чтобы он поискал эту тварь. Как поиски, Бантик?

— Как сквозь землю, — сказал Бантик, почесывая крупное ухо. — Придется ехать к Нищему Духом.

— К кому? — удивилась я.

— Потом объясню, — отмахнулась от моего вопроса Астарта. — Собирайся, Тийя. Отправляемся на автовокзал. Мы должны помочь друг другу.

— Я всего лишь хочу вернуть Леканта.

— А я всего лишь хочу отомстить за господина Фомаида, — сказала Астарта. — Он не заслужил такой гибели.

Я быстренько написала Юле записку о том, что мне надо срочно уйти, набросила куртку и вместе с Астартой и Бантиком вышла из квартиры. Тихонько прикрыла дверь. Надеюсь, за это время в квартиру Юли не проникнут грабители. Я им просто не завидую.

Астарта и Бантик повели меня на автовокзал коротким путем. Он проходил через самые забубенные задворки нашего города. Я даже и не представляла, что в Щедром такое количество старых, полуразрушенных домов и локальных помоек! Куда только смотрит мэр?! Если все закончится благополучно, обязуюсь лично прийти к нему на прием и поднять вопрос об утилизации отходов.

Наконец мы выбрались на автовокзал. Это небольшое, выкрашенное бледно-желтой краской здание с колоннами было все освещено. Диспетчер сообщал о прибытии автобусов. Автовокзал не спал. Не спали и люди (а также нелюди), отправлявшиеся в путь или встречавшие тех, кто возвращался.

Мы вошли внутрь. Пахло хлоркой и застарелым сигаретным дымом. Но было чисто и пристойно, в углах вокзала стояли кадки с тихо умирающими пальмами. Астарта мяукнула:

— Нам в седьмую кассу.

Я подошла к окошку с цифрой "семь". Там была небольшая очередь. Мы встали в хвост. И тут до меня дошло:

— Астарта, мы что, будем билет покупать?

— Билеты, — поправила меня Астарта. — На говорящих животных берется билет с тридцати процентной скидкой. Но все равно берется. Так что выкладывай двести рублей.

Я автоматически полезла в карман за кредиткой и тут вспомнила!

Я же оставила ее Ванессе!

А наличности у меня…

Я поскребла по карманам. Всего набралось сто восемьдесят рублей. Хоть плачь!

— Астарта, — прошептала я. — Мне не хватает денег. Может, я на вас билеты брать не буду?

— А сколько тебе не хватает?

— Двадцать рублей.

— Тийя, ну ты же красивая девушка, придумай что-нибудь!

Я беспомощно оглядела зал. Возле палатки "Горячие курочки в дорогу" за столиком пил пиво молодой парень, весьма симпатичный.

— Стойте в очереди, — велела я Астарте и Бантику. — Я попробую.

Я пригладила волосы, поправила куртку так, чтобы грудь стала более основательной, и подошла к парню на негнущихся ногах.

— Молодой человек, — улыбаясь во весь рот, сказала я ему, — вы меня не выручите?

— Выручу, — улыбнулся он в ответ. Хорошая была у него улыбка, белозубастая. — За минет триста рублей, за акт полторы тысячи. С тебя.

— Черт! — вырвалось у меня. — Я не знала, что нарвусь на жиголо!

— У меня вполне приемлемые расценки, — посерьезнев, сказал парень. — Другие больше берут. Где будем трахаться?

— Не будем, — сказала я. — Извини. Этого не было в моих планах.

— Но ты хотела, чтобы я помог…

— Мне всего-то и нужно что двадцать рублей. На билет не хватает.

— Двадцать рублей я дать могу. Но не в моих принципах расшвыривать деньги просто так. Сделай что-нибудь для меня. На двадцатку.

Я быстро огляделась. Очередь у седьмой кассы, казалось, не двигалась, в полупустом зале никто не обращал на нас внимания…

— Я очень сильная, — сказала я. — Я могу железный лом в узел завязать.

— Ну-ну, — усмехнулся жиголо. — Кстати, как тебя зовут?

— Это неважно. Слушай, вот железный каркас от стула. Сейчас я тебе кое-что покажу.

Я взяла валявшийся в углу каркас и принялась его гнуть и выворачивать, уродуя как бог черепаху. Мне это было легко, но по глазам парня я видела, что произвела на него впечатление.

Наконец я вернула каркасу прежние формы и аккуратно поставила на место.

— Впечатляет, — сказал он. — Держи. Два червонца, как и обещал. Слушай, оставь свои координаты, а?

— Зачем? — спросила я, пряча в карман честно заработанные деньги.

— Мне, может, телохранитель понадобится, — снова белозубасто улыбнулся жиголо. — Ты на эту роль вполне подойдешь.

— Нет, извини. У меня уже есть работа. И спасибо за деньги.

Я развернулась и чуть ли не бегом помчалась к кассе. Подошла наша очередь, Астарта призывно глядела на меня.

— Достала деньги? — промяукала она.

— Да. Куда брать билеты?

— До Рохлина.

— Зачем нам в Рохлино? Где это вообще?

— Не спрашивай. Бери билеты, и все.

Я протянула кассиру деньги.

— Три билета до Рохлина, пожалуйста. Один человеческий, два — на говорящих животных.

— Минуту, — сказала кассир и защелкала клавиатурой компьютера. — Вот. Как раз есть три места в автобусе "Чумахла — Теребино". Отправляется через три минуты. Пробивать?

— Пробивайте!

Кассир выдала нам билеты, и мы вышли на посадочную площадку.

Автобус маршрута "Чумахла — Теребино" выглядел шикарно: обтекаемой формы, с блестящими боками и тонированными окнами. Не чета привычным пазикам.

Я протянула водителю билеты.

— Садитесь, скоро отправляемся, — сказал он.

Астарта и Бантик заняли место у окна. Я села рядом.

Три, два, один…

Старт!

Автобус плавно вырулил с площадки и, набирая скорость, покатил по ночной трассе Щедрый — Холмец.

— До Рохлина где-то час езды, — сказала Астарта. — Мы поспим, а ты, Тийя, стереги наш сон.

— Хорошо, — впервые за весь день усмехнулась я.

Автобус катил в ночь. Кошечье отродье дремало (причем Бантик положил голову мне на колени), а я бессонно глядела в темноту за окном и думала о том, как спасти Леканта. Мысли приходили одна другой глупее. Правда, среди них пришла одна резонная, а именно: "Куда меня черт несет ночью в компании кота и кошки?"

Пока я рассуждала мысленно на эту тему, водитель объявил в микрофон:

— Кто там у меня до Рохлина? Сейчас будет остановка.

Я разбудила Астарту и Бантика:

— Мы почти прибыли.

— Ох, какой сон мне снился, — жалостливо протянула Астарта. — Будто господин Фомаид цел и ломбард не сгорел…

— Не предавайся пустым мечтам, милая, — нравоучительно мяукнул Бантик. Благоразумный он кот. — Господина Фомаида не вернуть. Живи своей жизнью.

— Хорошо, — вздохнула Астарта.

За окнами автобуса царил непроглядный мрак, когда он вдруг резко остановился.

— Рохлино! — объявил водитель.

Мы встали, и на мгновение я испытала ужас: куда нас принесло?

Мы вышли. Первое, что я увидела, — старая, ободранная автобусная стоянка с единственным мигающим фонарем. Резко пахло какими-то отбросами. Автобус за нашими спинами с шипением закрыл свои навороченные двери и укатил в ночь.

"Рохлино", — прочитала я на облупившейся вывеске. Огляделась. Ничего похожего на поселок или деревню не наблюдалось. Лишь на севере, в дальней дали, мерцали какие-то огоньки, больше похожие на упавшие звезды.

— Рохлино там, — указала лапкой Астарта. — Это поселок городского типа.

— Но это же черт-те где!

— Всего-то в пяти километрах, — хмыкнула Астарта. — За час доберешься.

— Но я не знаю дороги!

— Бантик на что?

— Действительно, — обиделся Бантик.

И я, чтобы не рассердить кота окончательно, пошла за ним.

Сначала под ногами расстилалась асфальтированная дорога, и идти по ней было легко. Потом она сменилась грунтовой с мелкими камушками. Идти стало посложнее.

А потом дорога оборвалась. И перед нами открылось заросшее высоченной кукурузой поле.

— Стивен Кинг начинается, — пробормотала я.

Бантик понюхал воздух и затерялся меж стеблей кукурузы. Потом я услышала его мяв:

— Какой Вальпурги вы стоите? За мной!

И мы с Астартой углубились в поле.

Идти было трудно, кукуруза все время мешала, но я проламывалась сквозь ее строй, поминутно плюясь — кукурузные рыльца попадали мне в рот.

Отплевавшись, я спросила:

— Астарта, чего ради мы претерпеваем такие мучения?

— Ты еще не поняла? Мы идем к Нищему Духом!

— А зачем?

— Он поможет нам отыскать ту заразу, которая сожгла господина Фомаида…

— Лалит?

— Ты знаешь, как ее зовут?

— Да. Тьфу! Извини. Эти кукурузные рыльца…

— Ничего, скоро это кончится.

И тут мы попались.

Бантик нас вывел аккурат на идеально круглую поляну в зарослях кукурузы. На поляне, разумеется, зарослей не было. Зато тут были люди.

Ну людьми их можно было именовать с некоторой натяжкой.

Потому что это были сатанисты.

Как в моем сне.

— Приветствуем вас! — насмешливо раскланялись сатанисты. — Наш отец знал, что нам как раз требуется в жертву девственница и две кошки!

— Я не девственница, — немедленно огрызнулась я.

— А я не кошка, — пояснил Бантик.

— В конце концов, это только формальности — девственность, пол, — протянул вожак сатанистов. Голову его лысую украшала обширная татуировка.

На площадке стояли три африканских (или не африканских, а грузинских?) барабана. Трое сатанистов по команде принялись лупить в них со всей мочи, а девушка (среди сатанистов оказалась и девушка!) стала высвистывать на флейте довольно противную мелодию.

Подпрыгивая и покачиваясь в такт барабанному бою, ко мне подошли трое несимпатичных парней и окружили меня.

— Отвяжитесь! — грозно приказала им я. — И не вздумайте трогать моих кота и кошку!

— Девочка! — сказал мне один сатанист. — Отринь все земное. Сейчас ты будешь принесена в жертву Великому Полуночнику!

— Это мы еще посмотрим! — взвизгнула я, сиреневея от ненависти.

Мне надоело бояться каждого шага!

Ближайшему ко мне сатанисту ударом кулака я раскрошила нос и порвала верхнюю губу. Он, пошатываясь и воя, удалился в кукурузу — видимо, жаловаться своему рогатому покровителю. Предводитель сатанистов кинулся на меня с чем-то, сильно напоминающим монтировку, и отлетел на добрых пару метров от моего удара. А монтировку (или что это было) я скрутила и завязала узлом.

— Еще кто хочет получить моего не девственного тела? — валькирически возопила я, развахивая, то есть размахивая монтировкой.

Что удивительно — они не сдались!

Девушка с флейтой подскочила ко мне и ударила меня своим инструментом по голове:

— Сдохни, гадина!

Ах ты еще и ругаешься! Получай же!

Флейта от соприкосновения с моей головой развалилась на куски, а я даже не почесалась. В боевом пылу я была просто неузнаваема.

— Дура! — сказала я опешившей сатанистке. — Я уже давно сдохла. А флейту новую купишь. Только играть тебе на ней не придется.

После чего я сломала девушке руку.

Открытым переломом.

А какого!.. Нечего было лезть!

Бантик и Астарта с восхищением следили за мной. Я прошлась по кучке сатанистов, как гребень по плеши. В конце концов они, с ранениями разной степени тяжести, принялись просить у меня пощады.

Я вспомнила, кстати, Уму Турман из любимого мною фильма "Убить Билла". Встала в ее боевую стойку и сказала:

— Ваши жизни отныне принадлежат мне. Подчинитесь мне или погибнете!

Сатанисты завыли. И выли они следующее:

— Приди, приди, Владыка Тьмы, и спаси нас от этой твари!

— Прекратите вой! — сурово сказала я. — А то я вам еще что-нибудь сломаю. Дождетесь вы своего владыку, как же!

— Идем отсюда, Тийя, — величественно обошла сатанистов Астарта. — Они получили достаточно.

— Я еще на обратной дороге всыплю, — пообещала сатанистам я, — Лучше запишитесь в колхоз и сейте рапс.

Ответом мне были стенания и проклятия. За это я разбила еще парочку особо щедрых на проклятия ртов.

А потом покинула поле боя, идя вслед за Бантиком и Астартой.

По кукурузному полю мы шли долго, но я не замечала времени. Во мне бродил боевой пыл и ухали барабаны. Я снова чувствовала себя живой! С кровью и сердцем!

Поле оборвалось так же внезапно, как и началось. Сразу за ним образовалась жилая местность, состоящая из частных приземистых домиков и панельных пятиэтажек. Это и был поселок городского типа под названием Рохлино.

— Мы почти пришли, — сказал Бантик. — Здесь по прямой, а потом надо свернуть в переулок Трубопрокатчиков.

Мы с Астартой повиновались указаниям Бантика.

Переулок Трубопрокатчиков состоял из двух рядов одноэтажных частных домов разной степени ветхости. Бантик подвел нас к одному наименее ветхому. У этого деревянного сруба с облезшей краской даже имелись три пластиковых окна. Два других были закрыты облупившимися ставнями.

— Пришли, — сказал Бантик. — Постучись, Тийя.

— А не получится так, что мы не вовремя? — спросила на всякий случай я.

— Нет. У нас срочное дело. Стучись.

Я повиновалась.

Дверь не сразу, но отворилась. Над крылечком зажглась лампочка ватт пятнадцати. На пороге стояла сухонькая старушонка из разряда божий одуванчик.

— Вам чего? — неожиданно сурово спросила "одуванчик".

Астарта высунулась передо мной.

— Здравствуйте, матушка, — сказала она. — Нам надобно к старцу по очень важному делу.

— По неважным делам его и не беспокоят, — как-то смягчилась старушка. — Посидите в коридорчике, обождите. У него сейчас посетительница. Выйдет, тогда я вас приглашу.

Старушка провела нас темными сенями и посадила на старом сундуке в крохотном коридорчике. В него выходили три двери. За одной раздавался женский плач.

— И не реви! — услышала я громкий, немного визгливый, но несомненно мужской голос. — Кто тебе дал право обеты нарушать?

Плач прекратился. Женщина сказала в ответ:

— Но я очень люблю его, дядюшка!

— Не любовь это, а похоть одна у тебя! Не гневи Господа!

— Я в Господа не верую.

— То-то и плохо. Самовольничаешь все, а того не понимаешь, что возлюбленный твой обет безбрачия дал.

— Как будто нельзя нарушить этот обет!

— Нельзя. Грех.

— Грехов нет, есть одни недостатки!

— Ух ты, все знаешь! Тогда зачем ко мне пришла?!

— Я хочу, чтобы вы мне судьбу предсказали и помолились за меня.

— Я судьбу не предсказываю, а помолиться — помолюсь.

— Как вы судьбу не предсказываете? А Маше Мясновой предсказали!

— Та Маша, а ты — Параша. С Парашами у меня другой разговор.

— Никакая я не Параша! Меня Аделаидой зовут.

— Прости, Господи, грешную рабу Твою Аделаиду и усмири ее гордыню! Укроти похоть! В церковь тебе надо ходить, Аделаида, и каяться.

— Хорошо, я пойду в церковь, только сделайте так, чтобы Коля на мне женился.

— Говорю тебе, нельзя ему. Обет он дал. И станет монахом.

— Но я же люблю его!

— Он Господа больше, чем тебя, любит. Не греши, отпусти его. Он поедет на Афон-гору, будет за тебя молиться. А ты себе нового полюбовника найдешь.

Женщина снова заплакала. Но теперь как-то неуверенно.

— Не реви. Вот тебе святая водичка. Попей ее, дьявола от себя прогони, все в доме покропи. Икону себе купи и крест нательный.

— А как вы узнали, дядюшка, что на мне крестика нет?

— Никак. Тебе это знать незачем. Ступай с Богом.

Дверь раскрылась, и мимо нас по коридору прошла заплаканная молодая женщина. Довольно красивая, но с размазанной косметикой. Снова появилась старушка. Женщина что-то сказала ей сердито, старушка что-то едва слышно пробормотала в ответ. Женщина прошла в сени и хлопнула дверью. Стало тихо.

Старушка подошла к нам:

— Посидите, я узнаю, примет ли вас старец.

Она прошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Я ощутила, как поднимается во мне волнение. Куда я попала и к кому?

— Кто он? — шепотом спросила я у Астарты.

— Он — Нищий Духом, — так же шепотом ответила мне она. — Подвижник высокой жизни. Провидец. Он нам укажет путь. Правильный путь.

Волнение мое усилилось. С подвижниками и провидцами мне до сих пор встречаться не приходилось.

Дверь распахнулась.

— Входите! — позвала нас старушонка.

Я встала и на негнущихся ногах пошла к двери. И лишь потом до меня дошло, что Бантик и Астарта остались в коридоре.

Комната, в которой я оказалась, не поражала размерами. Посреди нее стоял обеденный стол, накрытый льняной скатертью. На нем красовался небольшой медный подсвечник с тремя церковными свечами. Свечи горели, распространяя вокруг запах воска. Одна из стен комнаты была целиком, почти до пола, завешана иконами — в окладах и простыми бумажными. Перед иконами покачивались на тоненьких цепочках горящие лампадки. Я поняла, что не могу смотреть на эту стену — она опаляла меня огнем Божественного. А во мне ничего Божественного нет. Кто я? Мертвец, питающийся магией, богопротивная тварь, которая существует вопреки и небесным и земным законам…

— Ну-ну, угрызаться-то будет, — услышала я простой человеческий голос.

Я обернулась. Обладатель голоса сидел на маленьком диванчике в углу комнаты. Это был старик совершенно необъяснимых лет. Его волосы и борода были ослепительно-белы, особенно в контрасте с его серой, в черную крапинку простой рубашкой. Ног ниже колен у старика не было, культи он прикрывал банным синим махровым полотенцем.

— Поди-ка сюда, — махнул мне рукой старик. — Дай на тебя поглядеть.

Я подошла к нему и вдруг опустилась на колени.

— Благословите меня, — сказала я срывающимся голосом.

— Бог благословит, — перекрестил меня старик, и я покачнулась, подхваченная потоком силы, исходившей от его пальцев. Это была не магия, нет! Это было что-то высшее, что невозможно описать словами!

— Я мертвец, — сказала я. — Мне бы в земле гнить, а я…

— Угрызаться-то будет, — повторил старик непонятно. — Вижу я, что ты душа неприкаянная и грехов у тебя много. А все ж таки любит тебя Господь!

Я молчала. Я никогда не думала о Боге. Я скорее верила в сонм мелких и побольше богов и богинь, но эта пестрая компания не имела ничего общего с Тем, Кто все создал.

— Помнишь отца Емельяна? — неожиданно спросил меня старик.

— Какого отца Емельяна? — удивилась я.

— Да того, который тебя отпеть хотел.

И я вспомнила! Тогда, на кладбище… Но откуда об этом узнал этот старец?!

— Ты к отцу Емельяну дорожку-то протори, — назидательно сказал мне Нищий Духом. — Он тебя у бесов вымолит. А отпеть тебя надо. После этого душа в тело вернется, и ты заживешь как нормальный человек, Господь поможет.

Я не верила своим ушам. Я смогу жить как обычный человек?! Снова?!

— Сможешь, сможешь, — закивал старик. — И глаза у тебя человеческими станут. А теперь говори про свою беду.

Я сглотнула ком, вставший в горле.

— Я потеряла возлюбленного. Его у меня похитили. Я хочу вернуть его, но не знаю как.

Старик погладил бороду.

— Это трудно. Семь железных хлебов изглодаешь, семь чугунных башмаков стопчешь.

— Неужели он так далеко?

— Дело не в расстоянии.

— А в чем?

— Нужен ли он тебе теперь?

— Что значит "теперь"? Он всегда мне будет нужен. И я нужна ему. Я знаю.

— Если знаешь, зачем ко мне пришла?

— Я… Понимаете, меня привели кот и кошка.

— Говорящие?

— Ну да.

— Ладно. Дело не в них. Дело в любимом твоем. Кто он, по-твоему?

— Он… дхиан.

— А кто такие дхианы?

— Духи во плоти. Есть дхианы Порядка, к ним относится Лекант, а есть дхианы Хаоса. Его как раз похитила Лалит, дхиан Хаоса.

— Лекант, Лалит… Имена-то все какие богопротивные. Вот что, дочка. Дхианы, или еще их называют дхиан-коганы, если они по главней, — суть бесы.

— Какие бесы?

— Обыкновенные. Низвергнутые с Неба в ад кромешный Михаилом и архангелами его. По что тебе водиться с бесом? У тебя душа бессмертная, а у него вовсе души нет…

— Я вам не верю. Лекант не бес. Он хороший.

Как же наивно это звучало!

— И потом, — я откашлялась, — мне все равно, кто он — дхиан или просто бес. Я люблю его. Понимаете?

Старик вздохнул:

— Понимаю. Погибнешь ты с ним.

— Лучше погибнуть с ним, чем жить без него.

— Так ты ведь и не живешь.

— Ну и пусть!

— Тогда вот тебе мое слово. Езжай немедля в совхоз "Кривая Мольда" и ищи старый элеватор. А дальше уж в твоей судьбе один Господь волен. Только помни: горе придет — иди к отцу Емельяну.

— Какое горе?

— Всякое. Ну ступай, ступай, болезная.

Я вышла, будучи как во сне. Старушонка сказала мне что-то, но я не отреагировала. Я села на скамеечку, Астарта и Бантик принялись, жалобно мяукая, отираться у моих ног, но я не замечала их. Меня словно накрыло глухим покрывалом без единой дырочки и просвета. Это было ужасно.

Потом я оказалась на улице. Помню, что я шла по ней куда глаза глядят. А потом обнаружила себя стоящей на автобусной остановке.

— Тийя! — донеслось до меня. — Тийя, ну успокойся, пожалуйста.

— Я спокойна, — ответила я Астарте, потому что это была именно она.

— Что тебе сказал старец? — поинтересовался Бантик.

— А вы разве не подслушивали? — удивилась я.

— Такие вещи в доме святого человека неуместны, — строго сказала Астарта, — А Нищий Духом — святой. Так что он сказал?

— Он сказал, — выжала из себя я, — что Лекант на самом деле бес. И Ланит — бес. И все дхианы на самом деле суть бесы.

— Открыл Америку! — хмыкнул Бантик.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивленно воззрилась я на кота.

— Да и так ясно, какой природы Лекант и Лалит. Странно, что ты этого до сих пор не поняла. В мире духовном существуют только два вида населения — ангелы и бесы. Лекант не ангел, значит…

— Мне все равно. Я его буду любить, как Тамара своего Демона. А где у нас находится колхоз "Кривая Мольда"?

— Совхоз. Колхозом он был до перестройки.

— А, ну пусть совхоз. Как туда добраться?

— Автобусом можно прямо отсюда, — ответила Астарта.

— Только у меня денег нет. — Я автоматически сунула руку в карман куртки.

И вытащила потертый кожаный кошелек.

Не мой.

— А это откуда? — изумилась я, раскрывая кошелек. В нем оказались две пятисотенные купюрки.

— Это тебе, наверное, старец дал, — выдвинула предположение Астарта. — Он тем, кто нуждается, тайно милостыню подает. Так что, значит, надо ехать в Кривую Мольду.

— Остается только дождаться автобуса, — пробормотала я.

— Нет, — заявила Астарта. — Лови попутку.

В этот поздний час дорога не была оживленной. Мы простояли на остановке битых полчаса, пока на горизонте замаячили фары автомобиля. Я вскинула руку.

— Затормозит — не затормозит? — риторически вопросил Бантик.

Машина затормозила возле нас. Это была старенькая "дэушка". Окно со стороны водителя опустилось.

— Привет! — сказал водитель. Был он немолод, но приятной внешности. — Вас куда подбросить?

— До совхоза "Кривая Мольда", — сказала я, — Я заплачу. Со мной еще кот и кошка.

— Уважаю, — сказал водитель. — Садитесь. Довезу.

Мы загрузились в "дэушку" — я на переднее сиденье, кошки расположились сзади. Машина неожиданно резво снялась с места.

— Что не спится-то в такой поздний час? — спросил меня водитель.

— Я… ищу любимого, — медленно сказала я. Усталость брала свое. Глухая ночь, я давно не подкреплялась, нервы были на пределе после посещения Нищего Духом… А тут еще раскрывать каждому, что у тебя на сердце!

Водитель сказал покладисто:

— Ищете, значит, найдете. В Кривой Мольде ребята — кровь с молоком.

Я усмехнулась. Вот он как меня понял! Ну и ладно. Ну и пусть.

— Сам-то я щедровский, — продолжал развивать беседу водитель. — А жена у меня из Кривой Мольды. Живем мы в Щедром, да только полчаса назад теща позвонила — с сердцем у нее что-то, срочно приезжайте. Жену я не взял — она простыла, а сам вот еду. Корвалол везу, валокордин. Тонометр. А вы, я погляжу, умертвие будете?

— Да, я умертвие. А это имеет какое-то значение?

— Да нет, вы не подумайте чего. У меня брат умертвие. Умер от рака, сгорел в тридцать лет. Восставили. Сейчас женат на оборотнихе, двое детишек у них. Вы, милая, себе жениха лучше всего среди оборотней ищите. В Кривой Мольде их много, и все почти неженатые.

— Хорошо, — покорно кивнула я. Шорох шин усыплял. Разговаривать не хотелось. Я откинула голову на подголовник и задремала.

И проснулась только тогда, когда доброхот-водитель тихонько потряс меня за плечо:

— Просыпайтесь, милая, вот и Кривая Мольда. Вас в Дом колхозника отвезти?

— Нет-нет, я выйду здесь, немного погуляю до рассвета, — сказала я и достала кошелек старца. Вытащила деньги: — Это вам. Спасибо, что подвезли.

— Да я от чистого сердца…

— Все равно, возьмите.

— Ну спасибо вам, красавица.

Водитель взял тысячу, высадил Бантика и Астарту и уехал. Я стояла посреди небольшой площади перед зданием управленческого типа. Сельсовет, наверное, или как там это у них называется…

— Я чую, — придушенно пискнула Астарта.

— Что ты чуешь?

— Мышь мертвую, неделю пролежавшую на солнце. Бабу ту окаянную чую! Ох, недаром мы сюда приехали!

— Нужно найти старый элеватор, — сказала я. — Заброшенный. Они там.

Я была в этом стопроцентно уверена.

— Идем по запаху, — возгласила Астарта.

И мы пошли вслед за ней.

Астарта уверенно вела нас мимо жилых улиц в какую-то промышленную зону. Ну не совсем промышленную. Просто замелькали фермы (и запахло коровьим навозом), потом мы миновали небольшое озерцо (запахло уже гусиным пометом) и углубились в лесопосадку. Вышли из нее и буквально уткнулись носами в яркую белую вывеску: "Стой, путник, кто бы ты ни был! Стой и подумай о вечном! Ибо ты всего в трехстах метрах от Шамбалы!"

— Шамбала, — растерянно протянула я. — Откуда здесь Шамбала?

— Стоп, — подняла лапку Астарта. — Я кое-что припоминаю. Господин Фомаид читал мне об этом из газеты. — Под Кривой Мольдой местные спелеологи нашли три огромные пещеры необыкновенной красоты. Туда сразу принялись лазить все кому не лень. И прозвали это место Шамбалой. Молодежь тут в эзотерику играется, к вечным ценностям приобщается.

— К каким вечным ценностям? — автоматически спросила я.

— Так к вечным же! — повторила Астарта — Выпивка, травка и девочки. Они тут, кажется, даже палаточный городок устроили. Похоже, нам именно туда.

— Надеюсь, мы ничем не оскорбим адептов местной Шамбалы, — промурлыкал Бантик. — Но если что, мои зубы, хвост и когти в вашем распоряжении, милые дамы!

Мы осторожно обошли крикливую вывеску и направились к какой-то непонятной постройке среди холмов. Как оказалось, когда мы подошли ближе, это и был старый элеватор.

— Дальше куда? — спросила я у Астарты.

— Потеряла запах! — пискнула она. — Точнее, не потеряла. Он просто пропал. Словно под землю ушел.

— Под землю, — повторила я, — Так оно и есть! Надо искать Леканта и Лалит в пещерах! Как мы можем туда спуститься?!

Видимо, я слишком громко это сказала. Потому что неподалеку от нас вдруг вспыхнул фонарик и неуверенный мальчишеский голос излишне сурово спросил:

— Это кто тут шляется по ночам?

Бантик и Астарта выгнули спины и зашипели, а я просто заслонила глаза рукой — свет фонарика оказался неожиданно ярким.

— Здравствуйте! — сказала я. — Мы не шляемся, мы эти… как это… адепты Шамбалы.

— Какие вы адепты, — недоверчиво протянул мальчишка, а это был именно мальчишка лет тринадцати, теперь я разглядела. Тут из кармана его брюк полилась какая-то до боли знакомая мелодия. Точно, "Пришла пора соборов кафедральных" из мюзикла "Нотр-Дам де Пари". Паренек вытащил мобильник.

— Слушаю! Да, светлейший. Незаконное проникновение на территорию лагеря. Девушка и две кошки.

— Кот и кошка, — поправил мальчика Бантик.

— Привести нарушителей к вам? — меж тем спрашивал у трубки пацаненок. — Так точно, светлейший.

Он убрал мобильник в карман и строго сказал мне и Бантику с Астартой:

— Извольте следовать за мной. Вы проникли на частную территорию.

— Тут нигде не написано, что это частная территория, — попробовала возмутиться я. — Мы просто хотели посмотреть пещеры.

— Со вчерашнего дня пещеры и прилегающие к ним окрестности являются собственностью организации "Люди Шамбалы". Нашей организации, — скромно потупился мальчик.

— И к кому ты хочешь нас отвести?

— К Высшему дхиану.

Я вздрогнула. Дхиану?!

— Хорошо. Веди, — сказала я. — Мы вступим в вашу организацию.

— Мы абы кого не принимаем, — гордо ответствовал пацан и повел нас по едва заметной тропке среди руин элеватора.

— А я не абы кто, — заявила я. — Я умертвие с высоким КПД.

— С высоким чем?

— Коэффициентом полезного действия. Шамбала Шамбалой, а физику тоже знать надо.

— Когда придет эра Нью Эйдж, — мрачно сказал паренек, — никакая физика уже не нужна будет.

— Ну-ну, — скептически хмыкнула я.

Постепенно развалины и холмы стекли в небольшую низинку. Там расположились с полдюжины палаток.

— Это и есть "Люди Шамбалы"? — спросила я.

Паренек кивнул.

— А где палатка самого главного?

— Вон она. Самая большая.

Здоровенная белая палатка, казалось, парила в предрассветном воздухе. Мы направили свои стопы к ней.

Около входа наш несовершеннолетний конвоир скинул кроссовки.

— Вы тоже разуйтесь, — строго приказал он мне. — К светлейшему нельзя в обуви.

— Вот еще! — нагло повела себя я. — Кто он такой, ваш светлейший, что перед ним надо босиком ходить?

Тут полог палатки приоткрылся, выпуская наружу небольшую толику света и аромата каких-то благовоний.

— Я светлейший, — донесся до меня приятный мужской голос, — и я приму вас обутой, так и быть.

Мальчик в ужасе закрыл лицо ладонями.

— Удались, отрок, и неси свою службу, — мягко приказал голос из палатки. — А вы, женщина, войдите под мою сень.

— Благодарствую, — сказала я, — Со мной еще две кошки.

— Кошка — кармически нечистое животное, поэтому им придется побыть на улице. Я жду.

— Бантик, Астарта, извините, — торопливо сказала я кармически обиженным животным. — Я уж без вас.

— Ладно, — махнул хвостом Бантик, — Мы тут пока погуляем, по разведаем.

И кошки растаяли в предрассветной мгле.

Я вошла в палатку.

Изнутри она напоминала шатер какой-нибудь одалиски. Пахло благовониями. Всюду валялись шали и расшитые золотом подушки. Освещалось все это редкостной лампой под названием "летучая мышь". Под ее неверным светом я разглядела хозяина палатки.

Он сидел на большой подушке в белых просторных одеждах и курил кальян. Ну прямо-таки Гусеница из "Алисы в Стране чудес"!

— Говорят, курение кальяна так же вредно для организма, как и наркотики, — ни с того ни с сего бухнула я, разглядывая Высшего дхиана.

— Ерунда, — ответил он и выпустил струйку дыма. — Мой организм сбалансирован так, что ничего повредить ему не может.

— Позавидуешь вам, — съерничала я.

— Не стоит завидовать. Зависть — эмоция, разрушающая ауру и засоряющая чакры.

— Ну я просто не знаю, что теперь будет с моими чакрами, — пробормотала я. — Присесть позволите?

— Разумеется. Берите любую подушку и садитесь. Кальян хотите?

— Нет. Увольте.

— Что ж, давайте знакомиться. Меня зовут Свами Марракеш. Я — отец движения "Люди Шамбалы".

— Я — Тийя. Никому не отец и не мать. Интересно тут у вас.

— О да. С тех пор как здесь, в этом месте, обнаружены пещеры, нас посещают множество паломников, желающих прикоснуться к тайным токам силы, исходящим от них. Это истинно русская Шамбала.

— Господин Свами…

— Можно просто Учитель.

— Хорошо. Учитель, кто получил эти земли в частное владение?

— "Люди Шамбалы".

— А конкретно?

— Я. В своей прошлой жизни я занимался бизнесом и накопил немало денег. Теперь вложил их в благочестивое дело.

— Благочестивое дело?

— Именно так.

— Чем же занимаются "Люди Шамбалы"?

— Ждут прихода нового эона, разумеется. Стараются преодолеть негативное влияние Кали-юги.

— А…

— Но это не значит, что мы просто сидим и ничего не делаем. Мы совершенствуем свои тела и ауры, блюдем карму, чистим чакры. Вербуем новых адептов. Вы хотите присоединиться?

— Если честно, я просто ищу любимого че… Неважно.

Просто любимого. Его след ведет в пещеры. Я бы хотела осмотреть их.

— Вам придется подождать до утра. Ночью в пещеры ходить опасно. К тому же все проводники сейчас на мантре.

— Я не могу ждать до утра. И проводник мне не нужен. У меня кот и кошка, они возьмут след.

— Животным нельзя в пещеры. Они могут осквернить их.

— Кто кого?

— Животные — источник всякой скверны. В Шамбале им не место.

— Хорошо, я пойду без животных. Но сейчас! Где эти ваши пещеры?

— Вижу, вас ничто не остановит. Ладно. Ступайте. Дорогу в пещеры вы найдете по китайским фонарикам. Мы зажигаем их, чтобы привлечь добрых духов.

— Благодарю вас. — Я встала. — Я обязательно что-нибудь вам пожертвую. На процветание "Людей Шамбалы". Но сейчас я должна спешить.

— Что ж, ступайте. — Бывший бизнесмен затянулся кальяном. — Удачи вам. Кстати, в каких богов вы верите?

— Я верю в себя.

— О, это самый грозный бог.

Я откланялась и вышла.

Бантика и Астарты рядом с палаткой не было. Их что, люди Шамбалы прикончили?

— Кисоньки, — шепотом позвала я, — вы где?

Молчание.

Я огляделась. Прошлась туда-сюда. Неожиданно что-то захлопало, как крылья ночной птицы. Я подняла голову вверх и увидела гирлянду разноцветных тибетских молитвенных флагов, закрепленную на двух высоких шестах.

— Китайские фонарики. Ищем этот образчик безвкусия, — сказала себе я.

Образчик безвкусия обнаружился в трехстах метрах от палаточного городка. Посыпанная песком дорожка обрамлялась с двух сторон мигавшими китайскими фонариками и была вполне различима. И я пошла по ней.

У входа в первую пещеру стояло множество ваз с цветами. Памятник спелеологам, что ли?

Я миновала вазы и вошла. Меня окутали прохладный воздух и темнота.

— Так дело не пойдет, — пробормотала я. — В темноте я расквашу нос.

Я вернулась и взяла пару китайских фонариков. Я решила, что их света мне вполне должно хватить, и снова вошла в пещеру.

Где-то капала вода. Звук моих шагов эхом отражался от стен. Китайские фонарики горели ровно, и в их свете я увидела стены пещеры — они были расписаны петроглифами. Интересно, сколько минуло столетий с тех пор, как их нанесла рука человека? Как археолога меня это интересовало, а как влюбленную женщину — нет. А во мне сейчас преобладала влюбленная женщина. Я продолжила путь.

Естественный природный коридор из базальта то расширялся, то сужался, и вот наконец я вошла в первую пещеру. Света моих фонариков едва хватило на то, чтобы разогнать царивший здесь мрак.

И тут я услышала стон.

Ужас продрал меня до костей.

— Кто здесь? — прошептала я, поднимая повыше фонарики. — Кто здесь? Отзовитесь!

Новый стон, теперь уже, кажется, ближе. Я сориентировалась и медленно и аккуратно пошла вперед, посвечивая фонариками.

И наткнулась на тело.

Снова стон, такой жалобный, словно щенячий писк!

Я опустилась на колени рядом с телом. Осветила его фонарем.

Боже мой!

Кто бы мог знать, что мой поход так быстро закончится.

На камне, напоминающем древний алтарь, лежал Лекант. Он был страшно истерзан, весь в запекшейся крови, в ранах. Но главное — он был жив!

— Лекант! — позвала я его.

Он открыл глаза. Остановил на мне свой сапфировый взгляд.

— Тийя, — прошептал он, — воды…

— Я сейчас вытащу тебя отсюда, — зашептала я. — И там будет вода. Нам помогут.

— Тийя… — По его окровавленным щекам потекли слезы, оставляя слюдяные дорожки. — Она… добилась своего.

Мне стало не по себе. Может быть, Лалит тоже бродит где-нибудь здесь?

— Лалит здесь? — спросила я у возлюбленного.

— Нет, она ушла. Тийя, я изменил тебе…

— Успокойся, об этом поговорим позднее. А сейчас дай-ка я тебя подхвачу…

Я примерилась и подняла Леканта на руках. Какой-то невесомый пепел посыпался мне на запястья…

Я поняла, что это был за пепел.

Крылья Леканта сгорели.

Лалит почти уничтожила его.

А я его спасу.

Пошатываясь, я поднялась с Лекантом на руках. Фонарики упали и погасли. Но я помнила дорогу. И в кромешной тьме отправилась в путь.

Где-то примерно на половине пройденного пути я увидела свет. Это был свет обычных электрических фонарей.

— Сюда! — закричала я.

И пошла вперед.

На свет.

Нас вытащили перед самым рассветом. Оказывается, я провела в пещере не один час.

Меня и Леканта окружили "Люди Шамбалы". Нас отправили в палатку, где предполагалась хоть какая-то медицинская помощь. Однако я не допустила к Леканту никаких доморощенных врачей.

— Дайте мне побольше теплой воды, бинтов и зеленки, — сказала я. — И без вас справлюсь.

Они отступились. Вид у меня был самый яростный.

Я принялась ухаживать за своим возлюбленным. Он был беспомощным, как младенец, и все время плакал. До чего же довела его эта Лалит!

— Успокойся, миленький, — шептала я ему. — Не бойся ничего, я с тобой, я тебя вылечу.

Когда я смыла с Леканта кровь, я увидела жуткие порезы на его теле. Эта тварь пытала его? Я отомщу ей, отомщу за каждую рану, за каждую каплю пролитой крови!

Лекант то приходил в сознание, то снова проваливался в беспамятство от боли. Наконец я промыла (я работала в медицинских перчатках, которые тоже нашлись в этом лагере) все его раны и перевязала их.

— Лекант! Милый, очнись!

Он очнулся, посмотрел на меня более-менее осмысленным взглядом и попросил воды. Я принялась поить его из бутылки "Аква минерале". Он выпил почти целую бутылку.

— Ты голоден? — спросила я его.

— Я хочу только пить. Я выпил бы, наверное, все озера в мире. Тийя…

— Да.

— Спасибо тебе. Ты спасла мою жизнь.

— Лекант, не говори ерунды. Лучше скажи: опасность все еще исходит от Лалит?

— От нее опасность исходит всегда. Но сейчас ей больше нет до нас дела — ей важно выносить и родить ребенка. Наступает ужасное время, Тийя. И мы бессильны что-либо изменить.

— Еще посмотрим. Но для меня всего важнее ты. Пока поспи.

— Я не умею спать.

— Ну просто полежи. А мне надо кое с кем переговорить.

Я вышла из палатки и направилась к стоявшему неподалеку Высшему дхиану. Сейчас он кальян не курил и выглядел взволнованно.

— Скажите… — начал он.

— Что?

— Кто вы?

— А какая разница?

— Вы обладаете высоко потенциальной ци.

— Ци?

— Положительной энергией.

— Замечательно. Мне сейчас не до этого.

— Ах нет, дело именно в этом! Тот, кого вы нашли, и есть ваш возлюбленный?

— Да.

— Но как он оказался в пещерах? Мы накануне спускались туда — пещеры были пусты!

— Этот вопрос не ко мне. А что насчет ци?

— Видите ли, наш биоэнергетик сказал, что ваш возлюбленный не обладает ци. Он обладает ша. Отрицательной энергией. С ним опасно быть вместе.

— Я не боюсь. Послушайте, у вас есть машина?

— Да, конечно.

— И водитель?

— Я сам поведу.

— Тогда сделайте доброе дело, просветляющее карму, — немедленно отвезите нас в Щедрый. И кстати, вы не видели моих кошек?

— Кошку и кота, ты хотела сказать, — поправила меня возникшая как из пустоты Астарта. Следом за ней волокся Бантик с донельзя довольной мордой. Похоже, они в эту ночь тоже не спали.

— Хорошо, что вы нашлись, — обрадовалась я им. — Я нашла Леканта. Он в плачевном состоянии.

— Тогда домой?

— Домой… Дома у меня теперь нет. Послушайте, господин Свами!

— Да?

— Отвезите нас не в Щедрый, а в поселок Приколье. Вы знаете, где он находится?

— Там селятся умертвия?

— Да.

— Я не могу вас туда отвезти. Это загрязнит мою ауру.

Мне все надоело. Я взяла мистера Свами за белые одежды и приподняла в воздух:

— Ауре вашей придет конец прямо сейчас, если вы не отвезете нас в Приколье. Ясно?

Адепты Шамбалы робко стояли вокруг, не решаясь вступиться за своего предводителя.

— Отпустите меня, — прохрипел господин Свами. — Я вас отвезу.

— Хорошо, — смилостивилась я.

И опустила начальника местной Шамбалы на землю.

Я не буду описывать нашу поездку, в ней нет ничего особенного. "Рено-Логан" господина Свами с хорошей скоростью донес нас до Приколья.

Мы распрощались с адептом Шамбалы и направились к дому Ванессы. Бантик и Астарта бежали впереди нас.

Мои родители только проснулись. Мама готовила завтрак, папа брился бритвенным станком Ванессы, а сама хозяйка дома торопливо наносила макияж и сбрасывала личинок.

— О, привет! — воскликнула она, завидев нас. — Это кто с тобой, Тийя?

— Мой друг, — отрывисто бросила я. — Ванесса, мне нужна моя кредитка.

— Быстро же она тебе понадобилась!

— Мне нужно купить дом. Желательно здесь, в Приколье. Никто не продает?

— Я продаю, — моментально нашлась Ванесса. — И готова устроиться к вам домработницей! Возьмете?

— Согласна, — сказала я. — Ванесса, без тебя я как без рук.

Ну, в общем, отныне стали мы все жить в доме Ванессы. Я уволилась из музея и ухаживала за Лекантом, так как он был очень плох. Родители привели в порядок огород, который давно запустила Ванесса, и ждали весны, чтобы на сажать всякой всячины. Астарта и Бантик тоже жили с нами. Астарта не оставила своей мысли отомстить Лалит за господина Фомаида.

Лекант почти не разговаривал со мной. Прятал глаза, когда я смотрела на него. И однажды я не выдержала:

— Любимый, что не так? Скажи мне, не терзай мне сердце!

— Тийя, я не понимаю, о чем ты…

— Ты все понимаешь, Лекант! Ты не смотришь мне в глаза! Ты не разговариваешь со мной! Что ты скрываешь? Чем обижен?

Лекант молитвенно свел ладони:

— Тийя, не сердись!

— Я хочу знать, любишь ли ты меня по-прежнему?

— Я люблю тебя даже больше. Но я… я стыжусь.

— Стыдишься меня?

— Нет, себя. От меня ничего не осталось, Тийя. Я совершил великий грех. Я пал.

— Расскажи мне все. Как было. Тебе станет легче, поверь.

Лекант вытер глаза и кивнул:

— Хорошо, я расскажу тебе.

В тот вечер, когда мы с созданными мороками отправились в дом к губернатору, Лекант и Елена Нейс остались в квартире Юли Ветровой и увлеклись просмотром старинных фолиантов, посвященных магии.

— Смотри, Лекант, — сказала Елена, раскрыв один из них. — Какое интересное заклинание!

— Что за заклинание?

— Оно вызывает фею. А давай вызовем фею! Ну пожалуйста!

— Зачем?

— Я столько времени не общалась с родными! Все концерты, разъезды… Вызову-ка я свою дальнюю родственницу, фею Маргаритку.

Елена взяла фолиант в руки и прочла заклинание так, как полагалось — трижды, нараспев. Когда она дочитывала его в третий раз, воздух в комнате сгустился, напоминая капсулу телепортации. Потом туман рассеялся, и в помещении оказалась миленькая фея несколько пожилого возраста.

— Маргаритка! — воскликнула Елена. — Как я по тебе соскучилась!

— Леночка, душа моя! — ахнула пожилая фея. — Так это ты меня вызвала?

— Да, — улыбнулась певица. — А вот это мой друг и покровитель, его зовут Лекант Златоперый.

Маргаритка поражение остановилась перед Лекантом:

— О, господин, вы сошли с небес. Позвольте бедной фее из худого рода получить ваше благословение.

Лекант коснулся рукой головы Маргаритки:

— Благословляю тебя, чадо света. Пребудь с нами, раздели этот кров.

— Давайте-ка попьем чаю, — предложила Елена. — Такая встреча!

Феи удалились на кухню, оставив Леканта в гостиной. Но он все равно слышал, о чем они говорили.

— Леночка, — спрашивала Маргаритка, — ведь это не твой муж?

— Конечно нет, — рассмеялась Леночка. — Мой муж — Павел Лозоход, оборотень. Ты же помнишь эту историю. Мы с Павликом вместе учились в Московском университете культуры и искусств. Потом нас разлучили, но… Любовь восторжествовала!

— Тогда что здесь делает этот дхиан?

— А как ты определила, что это именно дхиан?

— Это видно. Так что он здесь делает?

— Охраняет меня.

— От кого?

— Видишь ли, Маргариточка, губернатор области, в которой я сейчас гастролирую, задумал принести меня в жертву одной кровожадной богине.

— Какой ужас!

— Мы решили его перехитрить. К нему в дом отправился мой морок. Пусть попробует принести морока в жертву! А мы пока попьем чайку.

— Хотелось бы мне увидеть этого губернатора! Уж я бы расцарапала ему физиономию так, что она не скоро бы зажила!

— Брось, Маргаритка. Чайник уже вскипел. Смотри, у Юли есть китайский чай пу-эр. Попользуемся? Тебе нравится пу-эр?

— Никогда не пила. Засыпай в заварник.

Феи немножко поколдовали над чаем, а потом сервировали его и вкатили сервировочный столик в гостиную.

— Чай готов! — возвестила Лена. — Лекант, присоединяйтесь, чай очень вкусный. А в буфете я нашла медовые коврижки.

Маргаритка налила всем чаю, Лекант принялся прихлебывать его и жевать коврижку. Феи весело щебетали — обстановка была самой мирной…

И тут Маргаритка говорит:

— О, Светозарный, правда ли, что вы можете становиться пламенем, которое не опаляет?

— Правда, — сказал Лекант, дожевав коврижку. — Показать?

— О да! — захлопала в ладоши Маргаритка, — Это, наверно, прекрасно.

Лекант допил чай, а затем стал светиться, словно маленькое солнце.

— Это пламя не обжигает? — на всякий случай переспросила Маргаритка.

— Нет, — улыбнулся Лекант. Со словами из его рта вылетали крупные искры. — Вы можете коснуться меня без опаски.

— Я где-то читала, — сказала Маргаритка, — что, если коснуться пламени дхиана, можно получить силу целительницы. Вот здорово!

И Маргаритка робко коснулась рукой огненного плеча Леканта.

Ничего страшного не произошло, фея не воспламенилась. Только на ладони ее засверкала искорка.

— Теперь пора, — сказала Маргаритка. — Приди, госпожа!

— Приди, госпожа! — повторила Елена за нею.

Сияние Леканта стало меркнуть. Он прислонился к стене.

— Я ослаб, — прошептал он.

— Так и должно быть, — раздался голос посреди комнаты. — Неопалимое пламя когда-нибудь сгубит тебя, Светозарный, как гордыня сгубила Змия.

В центре комнаты материализовалась женщина, прекрасней которой нет на Земле. Красота фей поблекла по сравнению с ее красотой. Глаза незнакомки сияли, как расплавленное золото, а стан, затянутый в шелка, поражал стройностью.

— Госпожа, — поклонились феи незнакомке, — сделали ли мы все, как ты приказывала нам?

— Да, вы хорошо послужили, — надменно кивнула женщина. — И потому я сохраню жизнь вам и вашим близким.

— Я ничего не понимаю, — простонал Лекант. — Лалит! Как ты оказалась здесь?

— Я просто просчитала варианты бытия, Златоперый. В одном из этих вариантов я увидела, как ты соприкоснешься с этими феями. Я встретилась с ними раньше и приказала отвлечь тебя и ослабить твои силы.

— Лена! — простонал Лекант. — Так ты все знала?

Елена Нейс побледнела, но держалась твердо.

— Да, господин, — сказал она, — Когда великая Лалит явилась передо мной, она приказала мне ехать в Щедрый и отвлечь тебя. Если бы я этого не сделала, она бы убила моего мужа. А ради Павлика я готова на все. Прости, господин.

— Я прощаю тебя, Елена Нейс, и прощаю твою родственницу. Вы не ведали, что творили. Лалит, я в твоих руках.

— И это замечательно, Светозарный! — усмехнулась женщина. — Довольно же тебе скрывать свой облик, Повелитель Миров! Сотри случайные черты, Лаканатха!

И Лекант явил себя в истинном обличье. Делая это, он надеялся победить Лалит. Но она сумела защититься.

— Я отнимаю у тебя Свет, Златоперый, — сказала она. — Я отнимаю у тебя волю. Или погибни, или иди за мной.

Лекант стал как пламя и против своей воли пошел за Лалит…

— Так вот, значит, какова Елена Нейс! — воскликнула я, когда Лекант закончил свой рассказ. — Мы-то, дураки, ее спасали.

— Не осуждай ее, милая, — прошептал Лекант, обессиленно откидываясь на подушки. Рассказ его вымотал. — Она пошла на это ради любви. Она очень любит своего мужа. Разве ты не пошла бы на все из любви ко мне?

— Пошла бы… Отдохни, любимый.

Я гладила его руки и называла самыми ласковыми словечками. Лекант слабо улыбался в ответ.

Однажды, месяца два спустя, Лекант сказал мне, когда я меняла ему повязки:

— Не хочешь узнать, осталось ли во мне хоть что-нибудь от прежнего Леканта?

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу вернуться с тобой в ту гавайскую хижину. Хоть на несколько минут.

— Лекант, пожалей себя! На тебе живого места нет! А ты про гавайские хижины!

— Нет. — Лекант был само упрямство. — Дай руку.

Я протянула ему руку и закрыла глаза. А когда открыла их, то увидела, что мы с Лекантом стоим на морском берегу. Жарко, томно, солнце палит вовсю. И снова неправдоподобно белый песок вокруг, и бирюзовая вода, и веерные пальмы, и маленькие крабы…

И наша хижина-шале стоит все там же, словно ждет нас.

— Идем, — потянул меня за руку Лекант.

Мы вошли внутрь. Здесь практически ничего не изменилось. Только исчез компьютер, в прошлый раз сыгравший роль магического кристалла. Ну и хрен с ним. Дело разве в компьютере?

Лекант сел на кровать, я рядом. Его рука легла на мои плечи. Я попыталась настроиться на нужный лад, но у меня ничего не получилось. Все время маячили перед глазами его раны, и меня пронзала острая жалость.

Мой возлюбленный, почувствовав это, побледнел:

— Ты жалеешь меня, Тийя…

— А что в этом плохого? — попыталась вывернуться я. — Жалость не унижает человека. Насчет жалости все дураки придумали, будто бы она унижает. Ты пойми, я для тебя на все готова, на все, но это ничего не значит…

— Тише, Тийя, слушай, как шумят волны…

Он прикасается губами к моим губам. Это был первый наш серьезный поцелуй за все то время, что Лекант болел. Я обхватила его руками и прижалась всем телом. Мне было страшно подумать о том, что каждым своим движением я причиняю Леканту боль.

— Может быть, не надо? — шепнула я.

Лекант отстранился:

— Ты меня не желаешь?

— Желаю, — прошептала я. — Но ты так пострадал! Мне кажется, что всякое движение причиняет тебе боль.

— Это так, — нехотя согласился он. — Но я по-прежнему люблю тебя.

— И я люблю тебя. Я буду всегда любить тебя.

На миг в нем проснулся прежний Лекант — когда он снял с меня платье. Пуговицы не поддавались, и он просто отрывал их одну за другой. А затем прошептал:

— Перечитаем "Камасутру"…

Потом мы просто лежали рядом, обнявшись, и слушали, как шумит прибой. У Леканта слегка кровоточила рана на бедре, я попыталась перевязать, но он остановил меня:

— Не надо, Тиечка.

— Почему?

— Давай насладимся этой минутой. Забудем, что я болен, что нам надо возвращаться, что впереди нас ждет беда…

— Какая беда, любимый?

— Дитя. Тот ребенок, которого зачала от меня Лалит. Он скоро родится и принесет горе всему Миру. Мне надо остановить это зло.

— Но как?

— Уничтожить ребенка.

— Это звучит очень страшно, милый. Он же ребенок и не виноват в том, что является мировым злом. Может, он таковым и не является. Может, Лалит лжет.

— Лалит — мать лжи, но в случае с ребенком она не лгала. Да и я это чувствую…

— Хорошо, я не буду спорить. Но тебе нужно много сил, чтобы восстановиться. Сейчас ты не сможешь сражаться с Лалит.

— Я знаю. Но ты ведь в состоянии мне помочь?

— Конечно.

— Тогда поцелуй меня, и забудем на время обо всем.

И мы целовались, и любили друг друга, и шептали друг другу те самые слова, которые шепчут все влюбленные мира. А прибой все шумел и шумел…

— Лекант, — спросила я его, — это правда, что ты Повелитель Миров?

— Правда, Тийя. Но зачем ты сейчас об этом?

— Я просто хочу знать, кто ты.

— Дхиан.

— Один человек праведной жизни сказал мне, что ты… демон.

Лекант помолчал, потом сказал:

— Это не совсем так, Тийя.

— Объясни.

— Демоны — падшие ангелы. А дхианы — это не ангелы вовсе.

— Но разве вы не духи?

— Мы духи, имеющие плоть. А ангелы не воплощаются.

— У меня в голове все перепуталось! Главное скажи — ты не зло?

— Нет, я не зло, Тийя.

— Слава богу!

— Но и не добро. Я — всего лишь порядок.

— Порядок?

— Да, порядок вещей, бытия, смыслов и символов.

— А почему тогда Лалит назвала тебя Повелителем Миров?

— Потому что это правда.

— И какими Мирами ты повелеваешь?

— Ты не захочешь их видеть, Тийя. Это слабые, вырождающиеся Миры. Одно хочу сказать: тем Миром, в котором живут люди, я не повелеваю. Могу лишь помогать и не вредить. Теперь ты разлюбишь меня?

— Рехнулся! Это просто невозможно.

— А где мой законный поцелуй?

— Вот, получите! Кстати, Лекант, я хочу сделать тебе предложение.

— Какое?

— Будь моим мужем.

— Я уже давно твой муж.

— Ну нет, не так. Давай сыграем свадьбу. Я хочу красивое платье, свадебный кортеж, голубей и гостей!

— Хорошо, как ты скажешь.

— Конечно, сначала ты должен выздороветь. А уж потом… Кстати, нам не пора возвращаться домой? А то нас хватятся.

— Да, ты права. Но перед этим еще один поцелуй.

И был поцелуй, и даже не один…

А потом мы снова оказались в доме Ванессы. Она, кстати, очень изменилась, стала больше ухаживать за собой и прекратила язвить по любому поводу. Дело в том, что у Ванессы наметился жених. И вовсе не умертвие по прозвищу Седая Голова. А Дима Санников!

То ли от злости на меня, то ли еще от какого сумасшествия, но Дима, познакомившись с Ванессой, через три дня сделал ей предложение. Может, приворотное зелье подействовало? Впрочем, Ванесса вполне симпатичная девушка и без приворотного зелья.

Ванесса с Димой поженились в декабре. Кругом все готовились к Новому году, вовсю продавались елки и всякие китайские хлопушки-фейерверки. Мы с Лекантом были свидетелями на свадьбе Ванессы и Димы и преподнесли новобрачным хороший подарок — квартиру в городе. Моих денег, вырученных от закладывания браслетов, вполне хватило и еще осталось, у нас в Щедром недвижимость дешевая.

Ванесса пообещала стать свидетельницей у меня на свадьбе, но до того, как случилась наша с Лекантом свадьба, в городе произошло одно весьма немаловажное событие.

Точнее, два.

Первое — выборы нового губернатора. Помните, мы заперли Никиту Сергеевича Корнейчука в святилище богини Квалу вместе с колдуном Котохой? Юля еще запечатала это место особым не размыкаемым заклятием… Ну вот. Губернатора кто только не искал: и собственные советники, и милиция, и пожарные, и МЧС с ФСБ. В конце концов Юля сжалилась и распечатала святилище. В нем нашли колдуна Котоху и губернатора в состоянии комы. Их, конечно, немедленно сунули в самую навороченную реанимацию, призвали все конфессии молиться о здравии Никиты Сергеевича, и это помогло. Во всяком случае, губернатор и его колдун выжили и вышли из комы. Только вот разумом они не превышали двухлетних малышей. Бились психологи и психиатры, но эти два друга так и остались по разуму детьми. Кстати, Ирина, жена губернатора, не бросила его, а, наоборот, полюбила еще больше и стала за ним ухаживать. Конечно, ведь обновленный Никита Сергеевич не изменял ей с секретаршами, не пил водки, не курил, не дрался, а скромно жевал манную кашку и заучивал "Муху-цокотуху".

Так вот. Как раз в декабре состоялись выборы нового губернатора. И знаете, кто получил эту неласковую должность? Только не падайте! Юля Ветрова!!!

Она, между прочим, не оробела и не стала отказываться, а сказала:

— Госпожой Ведьм я уже была, так почему не побыть губернаторшей?!

И начала властвовать и править.

И власть ее совершенно не испортила.

Как пила текилу и стреляла во все стороны глазками, так пьет и стреляет.

А второе большое событие в нашем городе — Фестиваль русского романса, который устроила Елена Нейс.

Я с некоторых пор не доверяла Елене. Не могла забыть того, что она предала моего Леканта. Хотя понятно, что сделала она это из лучших побуждений. Елена, кстати, ни разу не навестила нас в Приколье, но я это понимала — ей просто было стыдно.

Ну вот. А фестиваль получился потрясающий. Приехали певцы из Москвы, Екатеринбурга, Новгорода, Воронежа, Твери и Тулы. Целых пять дней в нашей филармонии шли великолепные концерты. Особенно, конечно, запомнились песни Жанны Бичевской и Геннадия Пономарева. А еще запал мне в душу романс, который исполнила певица из Тулы Маргарита Калинина:

И, устав от суетного бега,

Я кричу сквозь предрассветный дым:

"Господи, пошли мне человека,

Чтобы стал спасением моим!"

Мне совсем немного нужно, Боже:

То, что будет встреча, — знать с утра.

Я — иная?! Нет, я из того же

Выточена цельного ребра.

У меня ни права нет, ни силы,

Только боль — упавшее зерно В душу.

Потому я так просила,

Чтобы были он и я — одно.

Мне ли звон успеха, славы, лести?

Я сама готова все раздать,

Чтобы радость Каны Галилейской

В жизни хоть мгновенье испытать.

Боль его — моей пусть будет болью,

Лишь бы только он, Владыко, был!

Я смогу. Я справлюсь с этой ролью,

Не боясь упреков от судьбы.

Будь любовь, она б явилась новым,

Душу осветляющим огнем.

Господи, пошли того, кто словом

Станет для меня, весенним днем

Станет… Солнцем, дактилем, тетрадью!

Всем, в чем только каюсь и грешу.!

Боже мой, я не гордыни ради,

Ради исцеления прошу.

Ради счастья той воды напиться,

Что вином проникнет в кровь и плоть.

Любящему — многое простится.

Милующих — милует Господь.

Да, это действительно так: любящему прощается многое. И я простила Леканту то, что изменил мне.

Мы уже готовились к свадьбе, подали заявление в загс, купили платье и костюм. Решили, что жить будем в бывшем доме Ванессы, вместе с моими родителями. Это был славный дом, в нем мы провели немало хороших дней. Мы с Лекантом сделали ремонт (он выбирал обои, заказывал стекло пакеты и навесные потолки); родители обиходили примыкающие к особняку огород и сад… Я уже думала, что самое страшное в моей жизни-существовании позади, тогда как оно еще и не начиналось.

Помню, был великолепный день. Солнце после прятанья за тучами выглянуло и принялось светить вовсю, я гуляла по Щедрому и покупала любимому всякие мелочи типа галстуков и запонок… Настроение у меня было самое счастливое, и в этом расположении духа я решила зайти на место бывшей работы (я говорила, что уволилась из музея?), проведать коллег.

Музей как раз выставил новую экспозицию — "Оккультизм в Щедром", и я подумала, что не худо было бы ее осмотреть. Навстречу мне вышла новая сотрудница — Наденька. Она была вампиршей, но в музейных делах разбиралась так же хорошо, как в группах крови.

— О, Тийя! — приветствовала меня она. — Какими судьбами к нам?

— Да вот, гуляю, покупаю подарки близким.

— Это отлично! Хочешь посмотреть экспозицию?

— Конечно. Билет купить?

— Ха-ха-ха! Не ерунди. Идем.

И мы пошли осматривать экспонаты. Было очень интересно, к тому же Наденька своими комментариями делала выставку очень живописной. И тут зазвонил мой мобильник.

— Алло? — Я поднесла мобильник к уху.

— Тиечка. — Я услышала голос мамы. — Тиечка, ты где?

— Сейчас в музее древней истории, а что?

— Тиечка, ты не могла бы поскорее приехать домой?

— Мама, что случилось? С тобой, с папой, с Лекантом?

— Тийя, не волнуйся, но… приезжай поскорее.

Отбой.

— Извини, — сказала я Наденьке. — Что-то дома случилось.

Наденька хоть и вампирша, а перекрестилась:

— Дай бог, чтобы ничего опасного!

И я помчалась домой.

Дома меня встретила тишина. В комнатах, еще сохранивших запахи ремонта, было пусто. Нет, не так: в гостиной сидели родители. Вид у них был похоронный. Я дернулась, как от удара током:

— Мама, где Лекант?

— Не знаю, — прошептала мама. — Когда мы с папой вернулись из магазина, то нашли только… вот это.

И мама протянула мне сложенный вчетверо лист бумаги.

Я развернула его. Почерк Леканта — ровный, правильный, изящный. Он всегда писал первоклассно, я ему даже завидовала…

Во время блужданий в одиночестве, вдали от преданных друзей,

Когда пустые, отраженные облики моих собственных мыслей появляются передо мной,

Да удостоят меня Будды своей милостью

И рассеют мой страх, ужас и трепет в Бардо.

Когда я страдаю под властью плохой кармы,

Да избавят меня от страданий божества-хранители.

Когда Звук Реальности гремит раскатами тысячи громов.

Да станут они звуками Шести Слогов.

Когда меня настигнет карма и нигде нет защитника,

Да защитит меня, молю, Сострадательный.

Когда кармические склонности обрушивают на меня горести,

Да засияет передо мной счастливый чистый свет Самадхи.

"Эта искренняя молитва, несомненно, станет твоим надежным проводником. Можешь быть уверен: она тебя не обманет. Значение этой молитвы велико. Повторяй ее, и к тебе вернется воспоминание; и ты достигнешь осознания и Освобождения".

— Это из "Тибетской книги мертвых", — сказала я, держа в руках листок так, словно он был живым. — Лекант зачем-то выписал цитату из "Тибетской книги мертвых".

— Доченька, — заплакала мама, — чует мое сердце: не поженитесь вы с ним.

— Это неважно, мама, — ровным голосом сказала я, — Важно, чтобы Лекант был жив и невредим.

— Может быть, он еще вернется…

Но Лекант не вернулся.

Я ждала его каждый день, с утра до вечера. Я запустила себя, я перестала есть гипосульфит и аммоний, я не причесывала своих роскошных волос и не натиралась тальком. Родители сохли, глядя на меня. И тогда я вспомнила совет Нищего Духом: когда совсем край придет, идти к священнику Емельяну.

…Я пришла в церковь великомученика Димитрия Солунского сразу после Рождества. Возле храма стояла елка, украшенная фонариками.

— Где я могу найти отца Емельяна? — спросила я у проходящей мимо бабульки.

— Так в сторожке он, чай пьет. Туда вон иди, милая, иди.

И я пошла.

В сторожке было хорошо натоплено. Отец Емельян, тот самый священник, которого я встретила на кладбище в день своих похорон, сидел за накрытым клеенкой столом и пил чай. Я почувствовала, какая исходит от него благодатная сила. Меня бросило в жар…

— Отец Емельян, — тихо позвала я.

Он взглянул на меня и отставил кружку.

— Здравствуй, милая, — сказал он мягко.

— Вы, наверное, меня не помните, — слабея, заговорила я.

— Почему же, помню, — просто сказал священник. — Невмоготу стало, дочка?

— Невмоготу, — опустила голову я. — Я прошу вас отпеть меня. Как положено. Если нужны деньги…

— Не нужны деньги, — сказал отец Емельян и легко, словно молодой, поднялся из-за стола. — Что ж, идем в храм.

Храм был пуст, если не считать старенькой монахини, протиравшей иконы вышитым полотенцем.

— Мать Херувима, — обратился к ней батюшка, — вот, отпевание совершить надо. Ты уж побудь клирицей.

— Как благословите, батюшка, — поклонилась монашка.

Отец Емельян протянул мне зажженную свечу:

— Стой, милая, и молись Богу.

Я взяла свечу и замерла, сосредоточив взгляд на ее ровном желтоватом пламени. И в душу мою полились слова:

— "Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый, Сам, Господи, покой душу усопшия рабы Твоея Елисаветы в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание; всякое согрешение, содеянное ею словом, или делом, или помышлением, яко Благий Человеколюбец Бог, прости: яко несть человек, иже жив будет и не согрешит, Ты бо Един кроме греха, правда Твоя — правда вовеки, и слово Твое — истина. Яко Ты еси Воскресение и Живот, и Покой усопшия рабы Твоея Елисаветы, Христе Боже наш, и Тебе славу воссылаем, со Безначальным Твоим Отцем и Пресвятым, и Благим, и Животворящим Твоим Духом, ныне, и присно, и во веки веков".

— Аминь, — нежным, почти детским голоском пропела мать Херувима.

Я смотрела на пламя свечи и ощущала себя так, словно это пламя сжигает меня. Тлеют руки, горят пальцы, искры сыплются на преклоненные колени…

— Я горю, — прошептала я. — Господи, спаси меня!

А батюшка продолжал:

— "Молитву пролию ко Господу, и Тому возвещу печали моя; яко зол душа моя исполнися и живот мой аду приближися, и молюся, яко Иона: от тли, Боже, возведи мя".

От "тли" — это значит, от тления?

От смерти.

Молитву пролью ко Господу и Тому скажу мои печали, ибо душа моя исполнена зол и жизнь моя приблизилась к аду…

— Аминь!

Пламя, неистовое пламя охватило мое сердце, но я не чувствовала боли и страха.

Я вижу Свет, Господи, я вижу Твой Свет! Я больше не боюсь смерти!

Смерти нет, это всем известно!

— "Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоея, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная.

Сам Един еси Бессмертный, сотворивый и создавый человека: земнии убо от земли создахомся и в землю туюжде пойдем, якоже повелел еси Создавый мя и рекий ми: яко земля еси и в землю отыдеши, аможе вси человецы пойдем, надгробное рыдание творяще песнь: алдилуиа, аллилуиа, аллилуиа"…

— Господи, — прошептала я и сгорела.

…Очнулась я в комнате, которую сначала не признала. А потом поняла: это та самая церковная сторожка, в которой отец Емельян пил чай.

Но ведь я сгорела! Почему же я… дышу?

Я дышала! Когда я была умертвием, необходимости в дыхании не было, я могла не дышать сутками и не замечать этого, но сейчас я дышала, и какой же это сладкий был воздух!

Я поднесла к глазам пальцы. На них не было и следа ожогов.

— Ну что, милая, очнулась?

Это был голос отца Емельяна.

— Помогите мне сесть, — попросила я.

Тут же подошла мать Херувима (какое имя!) и помогла мне приподняться.

— С возвращением в мир живых людей, милая, — сказала она.

Я не поверила своим ушам:

— Я — живая?!

— Да, — кивнул отец Емельян. — Сердце теперь у тебя новое и плоть новая. Господом сотворенная.

— А можно зеркало? — срывающимся голосом спросила я.

— Вот.

Монахиня протянула мне небольшое круглое зеркальце.

Я пристально вгляделась в отражение своих глаз.

Зрачки больше не были вертикальными! Да и на лице сиял румянец!

Я уронила зеркальце, оно разбилось.

— Ну к счастью, — улыбнулась монахиня.

А я приложила руки к груди.

В моей груди билось сердце.

Неистовое, бешеное, живое!

— Я не понимаю, — прошептала я.

— А и не надо, — сказал отец Емельян. — То все Божье дело, а мы только дети Его. Чайку попьешь, Елизавета?

— Меня так давно никто не называл, — проговорила я, — Я уже и забыла о своем настоящем имени. — И заплакала.

Теперь по моим щекам струились слезы. Настоящие слезы.

И они не прожигали дорожек на коже.

— Чайку, чайку, — засуетилась монахиня Херувима, — Попей, милая. Мы его на целебной воде завариваем, от источника святого целителя Пантелеймона.

Она протянула мне чашку с чаем.

— Раньше мне нельзя было воду…

— То было, да прошло, — улыбнулся отец Емельян, — Пей.

Я отпила. Чай был изумительно вкусным.

Я и не заметила, как осушила всю чашку и попросила новую.

Мы долго сидели в сторожке и чаевничали. Отец Емельян многое открыл мне. Но это тайна. Все равно как тайна исповеди.

— Заходи к нам почаще, — на прощание сказал мне отец Емельян. — Душе своей тоже волю давай.

Я вернулась домой поздно, и родители были потрясены тем, что впервые за столько времени я улыбаюсь.

— Я живая! — сказала я им. — Понимаете?

Они всмотрелись в мои глаза и ахнули.

— И что же теперь, дочка? — спросил отец.

— Ничего, — пожала плечами я. — Будем просто жить.

Незаметно подошла весна, и, когда первые зеленые листочки тополя пробивались к голубому небу, пришло мне письмо от Елены Федоровны Варламовой, моего преподавателя и научного руководителя диссертации. Ну эльфийка, помните?

"Дорогая Тийя, — писала мне Елена Федоровна. — Я слышала, что ваша диссертация о священной горе Кайлас находится в состоянии глубокого ступора по причине ваших недомоганий. Предлагаю вам вот что: в июне я с группой старшекурсников собираюсь совершить восхождение на Кайлас. Присоединяйтесь к нам. Это будет потрясающий материал для вашей диссертации. Заодно развеетесь".

Интересно, откуда многомудрая эльфийка узнала о том, что мне действительно пора развеяться?

Я списалась с Еленой Федоровной и стала готовиться к долгой далекой поездке. Шутка ли, мне предстоял путь в Тибет, на самую загадочную и таинственную гору мира!

Родители даже были рады, что я еду. Они все боялись, что я не забыла Леканта.

А я и не забыла.

Я отправлялась в Тибет не только для того, чтобы пополнить базу данных моей диссертации. Я — новая, живая, деятельная — спешила к Кайласу как к месту, где сходятся все земные пути; ведь недаром эта гора считается священной.

За две недели до отъезда я пришла в гости к Юле Ветровой. Губернаторство ее не портило, к тому же с Ромулом у них все ладилось. Юля вместе с ним как раз разрабатывала проект передачи ветеранам войны элитной многоэтажки, которую сначала построили для всяческих местных бонз.

— Юль, а ты не боишься, что тебя за такие дела невзлюбит наша щедровская элита?

— Плевать! — махнула рукой подруга. — Я еще чиновничий аппарат буду сокращать. Это ж надо, у них зарплата по семьдесят тысяч, а какой-нибудь токарь на автоагрегатном заводе за пять тысяч горбатится, здоровье теряет.

У Юли слово с делом не расходится. Она действительно хорошо проредила местный управленческий аппарат. Чиновники задрожали и стали изображать бурную деятельность.

А как-то раз приезжает ко мне в гости Юля, злая-презлая, и говорит:

— Люди! Это невыносимо! Я вчера всю ночь дежурила на кладбище — патрулировала его сверху! И все равно две могилы были осквернены! Что же это за сволочь спокойно жить нашим покойникам мешает? В смысле не жить, а…

— Ладно, Юля, — сказала я, — Давай завтра вместе выйдем в дозор.

Юля раздобыла для меня помело, и следующей ночью мы с нею зависли на фоне облаков над кладбищем.

Я медленно летела на небольшой высоте и пристально вглядывалась в ряды надгробий. И вдруг у фамильного склепа дворян Горбатовых (восемнадцатый век!) я заметила какое-то шевеление и блеск потайных фонарей.

Я же археолог! Я не могу допустить, чтобы какие-то вандалы оскверняли могилы предков!!! Провернув черенок метлы, я спикировала вниз, прямо на вандалов. Когда они меня заметили, было поздно. Одного я взяла в заложники и, приставив черенок к его горлу, потребовала:

— Всем стоять! Руки вверх!

Они побросали лопаты и задрали лапки кверху. Я призывно свистнула. На свист прилетела Юля и хищно завопила:

— Попались, голубчики!

И кто же оказался "голубчиками", как вы думаете? Гноттибы! Их на кладбище окопалась целая шайка. С покойников они снимали драгоценности и золото, а потом прятали в своем измерении. Мерзавцы!

Судебный процесс в отношении гноттибов тянулся долго и нудно. Но все-таки закончился и он. Преступникам дали по десять лет строгого режима. Отбывать этот срок они должны были в местной исправительной колонии. А как же, у нас возле Щедрого и исправительная колония есть!

В конце концов мы с Юлей так сработались, что она предложила мне место ее советника. Я не стала ломаться и согласилась. Но с условием — к работе приступлю после того, как побываю в Тибете.

— Счастливая ты, Лизка! — Теперь Юля и все вокруг звали меня живым именем. — Едешь в такие места!

— Ничего, я возьму с собой твою фотографию и покажу ей вершину Кайласа. Это все равно что ты там побываешь.

— Отлично. А теперь выпьем-ка вермутика для поправки здоровья!

И мы выпили вермутика. И здоровье у нас было хоть куда!

Кстати, возможно, вас заинтересует судьба Алариха и Эстрельи. Так вот, они поссорились смертельно. Эстрелья уехала в Испанию, а Аларих остался в Щедром. И очень быстро нашел себе новую подружку. Говорят, он просто ее инициировал.

Но это не суть важно. Важно другое: я еду в Тибет и, может быть, обрету там свою истину и свое счастье.

И свою настоящую жизнь.

Знаете, когда по телевизору показывают трюки каскадеров, иногда внизу пробегает надпись: "Не пытайтесь это повторить. Опасно для жизни". Но если бы люди думали только об опасности, жизнь остановилась бы.

Поэтому я попытаюсь.

Повторить то, что называется жизнью.

Тула, 2010

Примечания 1

Что значит "не бузи" (англ.)?

()