Я проснулась в постели, где простыни нежно пахли лавандой. Запах отменный, но я его терпеть не могу, сразу принимаюсь чихать. Вот и в этот раз…

– Будь здорова, девочка моя.

Я открываю глаза и вижу, что напротив моей кровати сидит Сюзанна. Моя здешняя мать. Знает ли она о том, что это меня ей пришлось оставить в корзинке на пороге трактира «Рог и Единорог»? Я вижу, какие заплаканные у нее глаза, и все понимаю.

– Здравствуйте, Сюзанна, а который теперь час? Апчхи!

– Десять утра. Ты проспала два дня, доченька… Ты ведь позволишь так называть себя мне, твоей преступной матери, бросившей тебя на произвол судьбы?!

– Ну, конечно, Сю… мама. Ну, только не надо плакать. Так получилось. Я же знаю местные неписаные законы: девушку, забеременевшую вне брака, до смерти забивают камнями. Кто бы тогда стал экономиссой Кастелло ди ла Перла и радовал нас чудесным желе из черной смородины? Или козьим сыром с пряностями? Я не обижаюсь и не сержусь. Одно мне только непонятно: почему Фигаро, мой отец, не женился тогда на тебе? Он же, наверное, любил тебя?

– И сейчас любит, – вздохнула Сюзанна. – Но в то время он был не свободен. Именно его жена была тогда экономиссой замка. А разводы в Старой Литании запрещены под страхом смертной казни. Его жена умерла от горячки, но перед тем прошло десять долгих лет, источивших мое сердце страданиями и думами о тебе.

– А что вам мешает пожениться сейчас?

– К чему? И потом, ты думаешь, я простила ему то, что он не был со мной в часовне, где я разрешилась от бремени? Он ни разу не спрашивал о тебе! И, оставшись вдовцом, он не делал мне никаких предложений! Его сердце очерствело за все эти годы. Но я… Видит Святая Мензурка, я так счастлива, что ты есть и ты – моя дочь.

Мы обнялись, и меня словно опалило жаром великой жизненной энергии. Мы смотрели друг другу в глаза и плакали – одинаково, простыми солеными слезами…

– Мама, – как странно произносить сейчас это слово. – Моя сестра хочет, чтобы я вернулась на свою родину… Но я не хочу этого. Во всяком случае, не сейчас. Я не хочу оставлять тебя, Оливию – на этой Планете никого ближе вас я не имею. И потом, кругом столько загадок!

– Каких загадок, милая?

– Ну хотя бы картина в галерее. На ней изображены герцог, маленькая светловолосая девочка и какой-то мужчина в черном плаще. Девочка – это ведь Оливия, да?

– Да, – кивнула Сюзанна. – Когда писали эту картину, заболевание Оливии еще не проявилось…

– А мужчина в черном? Кто он?

– Этого я не знаю. Да и никто, наверное, кроме герцога. И на картине его изобразил сам экселенс, а не художник. Герцог ведь прекрасно рисует, он талантлив во всем…

– Кроме способности любить, – прошептала я.

– Ну что ты… Когда-то у герцога было горячее и любящее сердце. Он обожал свою жену. Но когда она умерла, скорбь убила все другие чувства. Он словно заморозил в себе все человеческое и стал только поэтом. А поэты видят все иначе, чем обычные люди. И живут по-другому, и чувствуют. Мне одно время думалось, что тот черный человек – колдун, похитивший сердце экселенса, но со временем я поняла, что герцог сам сделал себя холодным, как могильный камень. Мне очень жаль его. Ведь на самом деле калека не Оливия, а он – герцог Альбино. Мне кажется, он это понимает.

– Поэтому нигде нет портретов покойной герцогини – чтобы ему не гореть от стыда перед памятью любимой женщины? Да?

– Да. Все портреты герцогини Анджелы сняли и спрятали после ее смерти. Но у меня есть медальон с ее изображением. Я хочу отдать его Оливии, когда ей исполнится шестнадцать. А ты знаешь, что родилась с Оливией в один день – 5 февруария?

– Нет…

– В тот день мне удалось незаметно уехать только потому, что все старшие служанки были у постели герцогини Анджелы, вызвали также всех окрестных повитух. Роды были очень тяжелыми, герцогиня потеряла много крови… Я узнала это позже, когда незаметно вернулась и услышала от домоправительницы приказ всем надеть траур.

– Но как ты сама выдержала роды – зимой, в промерзшей каменной часовне?

– Ты помогла мне. – Сюзанна взяла мою руку и поцеловала. Я проделала то же самое с ее рукой. – Ты вообще была удивительным младенцем. Моего живота никто не замечал, Фигаро знал, но мы не разговаривали с ним об этом. Вынашивая тебя, я не испытывала никаких неудобств, разве что снились мне удивительные сны, красивые, добрые, яркие… Когда в часовне у меня отошли воды, я стала просить не Исцелителя, не святую юстицию, а тебя – о том, чтобы роды прошли легко, чтобы ты родилась здоровой и крепкой, потому что твоя судьба будет нелегкой и полной испытаний. Я почти и не почувствовала родовых мук – ты выскочила из моего чрева, как спелая горошинка из стручка. И сразу закричала так звонко, что в часовне стены загудели… Я скорее обтерла и запеленала тебя, надеясь, что никто не хватится краденых пеленок и одеяльца. Какая ты была красавица, не передать словами! Твое розовое личико словно светилось, а в широко распахнутых глазах сияла любовь! Я разревелась – ведь я должна была оставить тебя, подкинуть и вернуться в замок, и не сметь даже спрашивать о тебе… И тогда ты улыбнулась мне, эту улыбку я никогда не забуду…

– Мамочка, не плачь… Какое удовольствие – произносить это слово! Должна признаться, я у тебя дочка с характером.

– Уж это я знаю, – улыбнулась Сюзанна. – Один кальян чего стоит! Вы с Оливией два сапога пара, недаром, видно, родились в один день. Обе остры на язык и скоры на всякие проказы. А уж если доберетесь до вина…

– Вино мы с Оливией употребляем исключительно в лечебных целях. Кстати, мне давно пора встать и навестить свою госпожу. А то она со скуки сотворит какую-нибудь грандиозную каверзу.

– Понимаю. Ну, вставай, я помогу тебе одеться. Доставь мне это удовольствие – одевать собственную дочь.

– Но на людях мы будем вести себя по-прежнему, да? Ведь то, что ты родила меня вне брака, – преступление без срока давности. Я не позволю побивать тебя камнями! Милая мама, позволь, я сейчас расцелую тебя и как дочь, и как Люция Веронезе!

Мы расцеловались. Когда я стала одеваться, выяснилось, что мама приготовила мне сюрприз – новое, очаровательное платье из светло-сиреневого бархата. Длинные манжеты были украшены бисерной вышивкой, к стоячему накрахмаленному воротнику из кружев сзади крепился пышный лиловый кунтуш, доходивший до середины талии. В этом платье я выглядела как принцесса.

– Мама, а слуги не будут шептаться насчет того, что у меня чересчур роскошный наряд?

– Будут, конечно. Но это Оливия приказала – сшить тебе полдюжины парадных платьев. Ибо, цитирую, ей надоело, что ее компаньонка ходит в каких-то позорных лохмотьях. Она еще добавила выражение «ноблесс оближ», видимо, это какое-то заковыристое ругательство.

– Нет, – улыбнулась я. – Это галльское выражение, означающее «положение обязывает».

– А, ну тогда все правильно. Ты, в конце концов, не поломойка, а подруга герцогини. А если еще вспомнить, что раньше ты была принцессой в какой-то звездной системе, то тут вообще руки опускаются.

– Мама, не стоит об этом распространяться. Ту свою жизнь я очень мало помню. А если и вспомню что-то, то это не значит, что мне обязательно нужно туда. Оливия не отпустит. В кого она будет метать стилет по утрам?

– Ах, – всплеснула руками моя земная мама. – Вы до сих пор так развлекаетесь? Не забывайте, вы девушки, к тому же брачного возраста. Не дело играть с оружием, пора привыкать быть разумными и благовоспитанными.

– Мам, ты сама-то в это веришь?

– Нет, конечно. Но как женщина, умудренная опытом, я должна изрекать подобные фразы. Для пользы вашего воспитания.

– Ага. Ну что ж, пойду к своей госпоже, похвастаюсь новым нарядом.

Моя госпожа, едва я вошла в ее покои, швырнула в меня стилет и рявкнула:

– Не могла пораньше прийти? Я уже помираю со скуки тут одна!

– Прошу великодушно простить меня, герцогиня, – я, как всегда, поймала стилет и вернула его хозяйке. – Я была уверена, что ты весело проводишь время в компании безутешного Себастьянчика либо моей сестры.

– Да? А ты их найди сначала! У меня такое впечатление, что они решили совместно переместиться на твою планету.

– Это вряд ли. Кстати, – я подошла вплотную к Оливии. – Дай-ка стилет на минуточку.

– Зачем? Покушение на меня устроить хочешь?

– Что-то типа того. Ну дай. И обещай не дергаться.

Я взяла стилет и провела им по своей ладони. Показалась кровь, она переливалась и сверкала, как драгоценный камень.

– Что ты хочешь делать? – завороженно прошептала Оливия.

– Дай свою руку.

Она протянула мне руку, я сделала ранку на ее ладони и прижала к своей ране.

– Я хочу, чтобы наша кровь смешалась, – проговорила я. – Чтобы частицы моей крови попали в твою. Если через кровь я могу дарить вечную жизнь, то вот, прими мой подарок.

Мне кажется, прошло долгое-долгое мгновение, прежде чем мы разняли руки. Ранки затянулись, Оливия стала бледна и смотрела на меня странно.

– Что? – воскликнула я. – Тебе плохо?

– Нет, – прошептала Оливия. – Просто у меня такое ощущение, будто я зависла в воздухе…

– Вот так? – я со смехом подпрыгнула и… повисла в воздухе, как легкое семечко одуванчика. – Давай, не робей, Оливия, у тебя все получится.

И получилось! Мы с Оливией висели в воздухе и болтали ногами. Попробовали подняться к самому потолку (а потолки в замке высокие) – и получилось. Взявшись за руки, мы закружились, как в хороводе.

– Кстати, – воскликнула я. – Как ты оцениваешь мое новое платье?

– Ниче, сойдет на каждый день…

– Оливия! Это великолепное платье! И я ужасно благодарна тебе за то, что ты заботишься о моем гардеробе.

– Это нормально – ты же заботишься о моем. Кто приказал сшить для меня дюжину муслиновых нижних сорочек? Ты же знаешь, я терпеть не могу нижнее белье.

– Пора привыкать к тому, что мы – большие девочки, а большим девочкам полагаются нижние сорочки. И кружевные панталоны.

– Ужас! Ненавижу!

– Кстати, мы с тобой родились не только в один год, но и в один день.

– О?! А ты и рада. Решила сэкономить на праздничном пироге?

– А то.

Наконец мы опустились на пол.

– Было отлично, – сообщила Оливия. – И зачем мне замужество, если я теперь умею летать?

– Но, герцогиня, – чопорно села я на диван. – Вы должны осчастливить какого-нибудь юнца своими талантами.

– Обойдутся, – резонно заметила Оливия. – К тому же эти таланты лучше скрывать, а то святая юстиция сожжет нас на костре.

Мы посерьезнели.

– И о том, что я – дочь Сюзанны, тоже молчок, – сказала я. – Я незаконнорожденная. Это клеймо – все равно что клеймо каторжника.

Мы сидели рядом на диване и молча смотрели на пламя камина. Нам не скучно было молчать вдвоем. Я думала о том, что в моей жизни произошли удивительные перемены, но самого главного они не коснулись – моей дружбы с Оливией. Я буду счастлива за нее, если она встретит хорошего парня, влюбится в него и выйдет замуж – я буду нянчить ее детей. Хотя… Я же собиралась быть капитаном… Хм, буду нянчить детей Оливии, возвращаясь из плавания, привозя им заморские подарки и диковинки…

Мессер Софус вышел из камина, стряхивая с себя огненные языки, как пыль. Мы с Оливией, разумеется, онемели. Потом я пришла в себя – пора уж привыкнуть, что мессер Софус любит эффектные появления. А нынче он и одет был, как первый министр двора.

– Мессер Софус! – я вскочила и сделала реверанс. – Какая честь видеть вас!

– Ой! – Оливия тоже вскочила и изящно поклонилась. – Я наслышана, мессер…

– Ладно вам, девочки, давайте без этикету, – мессер Софус вскочил на диван и жестами велел сесть нам рядом. – Мы же не на королевском балу. Я вообще-то просил Люцию не болтать обо мне, но понимаю, что сделала она это из чувства дружбы и солидарности. Герцогиня, надеюсь, вы сохраните тайну моего существования.

– Клянусь! – с чувством сказала Оливия. – Вы, ой, вы такой ПОТРЯСАЮЩИЙ!

– Герцогиня, умеете вы польстить мужчине, – мессер Софус похлопал передними лапками, затянутыми в изящные белые перчатки. – Но сейчас не об этом. Неприятно быть гонцом, приносящим дурные вести, но увы: замку Монтессори, а значит, и всем живущим в нем, грозит серьезная опасность.

– Какая? – подобрались мы.

– Межпространственные торги, – трагическим шепотом сказал мессер Софус.

– Что это значит? – наморщила лоб Оливия. – Кто-то хочет купить с торгов наше поместье? Но, насколько мне известно, отец его не продает и в ближайшее время продавать не собирается. Тем более на торгах.

– К несчастью, потенциальные покупатели совершенно не интересуются мнением вашего почтенного батюшки. Вообще ничьим мнением и желанием, кроме своего. Я уже говорил Оливии, что Кастелло ди ла Перла – не просто замок, это точка пересечения большого количества вневекторных пространств, а каждое такое пространство содержит в себе неисчислимое количество миров. Такая точка называется Абсолютный Ноль, и владеть ею – значит владеть возможностью попасть в любое пространство, в любой мир или во все сразу – такое тоже может быть. По сути, это полная власть над всем сущим. И за эту власть бьются все кому не лень. И это бои без правил.

– Но нельзя же просто так явиться сюда и купить наш замок.

– Купить – это еще ничего, – поправил паричок мессер Софус. – Существам, которые соберутся на торги, просто наплевать на то, что этот замок обитаем. Они настолько далеко ушли в своем развитии от человечества, что люди для них – все равно что для вас молочнокислые бактерии. Вас просто не заметят. У замка будет новый хозяин.

– Ну уж нет! – воскликнула Оливия. – Мы будем сражаться!

– Вы погибнете, – просто сказал мессер Софус. – При любом раскладе. Кстати, Люция, поздравляю с обретенной здешней мамой.

– Вы знали, что я – нездешняя?

– Конечно. Ты – наследная принцесса планеты Нимб, прошедшая обратный цикл и родившаяся на Планете как человек. И кстати, благодаря своему высокому происхождению, ты могла бы участвовать в торгах и даже победить…

– Тогда я обязательно буду в них участвовать!

– Но…

– Мессер Софус, ваши «но» звучат так многозначительно! Говорите, не томите!

– Торгов вообще может не быть, дорогуша. И замок останется у его теперешних владельцев, и никто не станет претендовать на него, если…

– Если?…

– Мессер Софус!!!

– Если герцог Монтессори женится на принцессе планеты Нимб. То есть на тебе, Люция.

…Наверное, сейчас мы с Оливией напоминали две одинаковые садовые фигуры: жабы с разинутыми ртами. Жаба по имени Люция опомнилась первой:

– Это невозможно! Невозможно! Абсолютно!

Тут очнулась жаба Оливия:

– А почему, собственно, нет?

Я опять захлопала челюстью да еще и глаза выпучила:

– Ты хочешь сказать, что твой отец, который жуткий надменный сноб и все такое, женится на мне, безродной и беспородной?

– Ты не беспородная. Ты принцесса. И кстати, ради спасения поместья мой отец женится даже на садовой жабе.

Я принялась лупить себя по бритой голове от избытка чувств:

– Твой отец ради спасения поместья не может написать семьдесят стихов про редис и брокколи, а ты о какой-то женитьбе толкуешь!

– Это будет фиктивный брак, – быстро сказала Оливия. – Думаешь, я не понимаю? Это ж бред – тебе, юной и прекрасной, выходить за моего престарелого папашку! Ноль удовольствия. Абсолютный.

– Мессер Софус, а нельзя придумать что-нибудь попроще? Чтоб не замуж? Может, я убью кого из претендентов, на дуэль вызову… Опять же, отравить попытаюсь – у Оливии отличная коллекция ядов…

– Нет, девочки, – грустно сказал мессер Софус. – Это паллиативы.

– Но даже если предположить, что герцог согласится жениться на мне ради поместья, как сказать ему об этом? Как ему рассказать о вас, мессер, об Абсолютном Нуле, о вневекторных подпространствах? Кто ему все это скажет, кого он послушает? Нас с Оливией он точно слушать не станет…

– А… – Оливия снова стала садовой фигурой. – А…

До меня дошло. Я клацнула челюстью, изображая решимость:

– Мессер Софус, вы лично должны побеседовать с герцогом Альбино. Как мужчина с мужчиной, в конце концов! Вас он послушает! Не думаю, что в его жизни было много светящихся крыс в бархатных камзолах и лайковых перчатках, при этом говорящих и вообще разумных!

– Люция дело говорит, – уважительно молвила Оливия.

– Мессер, – я продолжала наливаться решимостью, как спелая слива нектаром: – Давайте не откладывать это дело в долгий ящик. Идемте все к его светлости! Вы будете говорить с ним, а мы станем вас морально поддерживать. По-другому никак.

– Что ж, – мессер Софус развел лапками. – Я ожидал чего-то подобного. Люция, девочка, ты не будешь против, если во время переговоров я буду сидеть у тебя на плече?

– Это честь для моего плеча, выбирайте любое, мессер, – сказала я.

И мы пошли.

Счастье, что на нашем пути не встречалось слуг. Просто не хотелось ненужных объяснений по поводу светящейся крысы на моем плече. Точно ведь ведьмой сочтут и накатают донос в святой город Ром, канцелярию святой юстиции.

Оливия без стука распахнула дверь в покои герцога:

– Мессер отец, я прошу немедленной аудиенции…

Мы замерли на пороге. Герцог Альбино стоял у своего стола, белый, как мука самого высшего сорта. Напротив него наблюдалась золотоволосая красавица в элегантном розовом платье и стеклянных туфельках на изящных ступнях. Красавица ослепительно улыбалась, целясь в Альбино Монтессори из силового арбалета. Марка АК (Адское Копье), 47-я разработка. Я сразу определила. Я сама из такого стреляла в прошлой жизни.

– Ни шагу дальше, – мягко приказала красавица. – Иначе я расплавлю его гениальные мозги.

– Арбалет у нее что надо, – прошептала я. – Мессер Софус, кто это?

– Скорее всего, агент по недвижимости, – вздохнул мессер. – Мы опоздали. Увы.