ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬСТВО ШЕЛЛЕНБЕРГА

Вальтер Шелленберг был одним из немногих высокопоставленных нацистских руководителей, участвовавших в создании зондеркоманды «Роте капелле», переживших ее разгром и крушение Третьего рейха.

В начале мая 1945 года он по указанию преемника Гитлера гросс-адмирала Деница выехал в Швецию для поиска возможностей заключения сепаратного мира с западными союзниками, но не преуспел в этом и занялся главным образом спасением собственной шкуры. Ему, одному из нацистских руководителей, несмотря на то, что он старался постоянно держаться в тени, было что скрывать и чего опасаться.

Юрист по образованию, Шелленберг смекнул, что сумеет сделать карьеру, примкнув в 1933 году к НСДАП и СС. Его мелькание в окружении Гейдриха, первого руководителя службы безопасности рейха, помогло укрепить собственные позиции. Не без его протекции Шелленберг был назначен на пост руководителя внешней разведки, которому доверялось выполнение наиболее секретных и острых операций спецслужб за границей. В Швеции он написал так называемый «Меморандум Троза», в котором пытался преуменьшить собственную роль в нацистских преступлениях, выставить себя поборником мира Германии с западными странами и участником операций по спасению евреев и их вывоза в Швейцарию.

Однажды у дверей номера гостиницы, где остановился Шелленберг, появился незнакомый человек в штатском.

—   Кто вы и что здесь делаете? — поинтересовался нацистский разведчик.

—   Охраняю вас.

—   Где моя личная охрана?

—  В надежном месте, можете не беспокоиться.

—  Что все это значит?

—  Скоро узнаете. Возможно, вы последуете вслед за вашими молодчиками.

—   Вы хотите сказать...

—  Да, сэр. Как только окончите составление документа, вас отправят в Англию.

—  Я решительно протестую!

—  Как вам будет угодно.

«Меморандум» произвел на англичан именно то впечатление, на которое рассчитывал Шелленберг. Виляние хвостом перед Западом спасло этого высокопоставленного гитлеровца от Нюрнбергского процесса и вероятной петли, которую он заслужил.

«Меморандум Троза» был добыт советской разведкой и в октябре 1945 года доложен Сталину: в нем прослеживалась линия англо-американцев и немцев на заключение сепаратного мира и сотрудничество в послевоенные годы. Вместе с тем документ может рассматриваться как первая попытка Шелленберга написать мемуары, что он и сделал, находясь в английской тюрьме. Там по его просьбе ему предоставили справочники и газеты.

В начале 50-х годов бывший шеф VI управления РСХА был выпущен на свободу, не понеся никакого наказания, с правом выбрать любую страну для проживания, кроме Великобритании и Германии. Шелленберг направился в Швейцарию, помня о былом тесном сотрудничестве с начальником разведки этой страны Р. Массоном. Но бригадир Массон к этому времени был осужден как пособник немецких военных преступников, и рассчитывать на его гостеприимство не пришлось. В Швейцарии не забыли того морально-психологического давления, которое оказывал бригадефюрер СС на альпийскую страну в годы войны. Да и любая связь с Шелленбергом, нацистским преступником, бросила бы тень на добропорядочных бюргеров и банкиров страны. Поэтому ему было рекомендовано покинуть пределы конфедерации.

Шелленберг припомнил, что участвовал в подготовке частичной капитуляции германских войск в Италии. Это могло бы помочь ему снискать расположение у правителей этой средиземноморской страны, и он не ошибся в своих предположениях. В Италии его приняли, и он доживал свои дни под лазурным небом Средиземноморья, не расставаясь с папкой, в которой хранил наброски своей рукописи. Привести этот материал в порядок у него уже не было сил. Это, как потом выяснилось, и не требовалось. После смерти Шелленберга рукопись попала в Великобританию, где о ней не только знали, но и с нетерпением ожидали. Английский редактор основательно поработал над материалом, и в 1956 году вышел в свет английский вариант мемуаров Шелленберга. Компетентные лица сразу отметили, что печатное издание значительно расходится с рукописью.

Если официально была сделана подобная оговорка, то можно себе представить, что проделали западные редакторы с «мемуарами» Шелленберга. Следом книга появилась на английском языке в США, а затем и во Франции. Французское издание обросло уже такими фантастическими подробностями, что воспринималось скорее, как приключенческий роман.

В 1959 году вышли воспоминания суперразведчика рейха на немецком языке. Германское издательство уверяло, что эта книга наиболее точная, правдивая и вполне соответствует оригиналу. Блажен, кто верует. Тем не менее в сорока четырех главах книги Шелленберга есть три примечательных главы. Это прежде всего о «Красной капелле», Генрихе Мюллере и «деле Тухачевского».

Если у змеи вырвали жало и она не может смертельно укусить, то шипеть ей никто не помешает. Месть Шелленберга заключалась в клевете, которую он оставил на страницах своих воспоминаний.

Вслед за РСХА он повторил, что «Красная капелла» — это якобы единая гигантская шпионская сеть русских. Подобное утверждение стало основополагающим у части журналистов и историков, затрагивающих указанную тему. В этой же главе Шелленберг бросил тень на своего давнего конкурента, начальника гестапо Мюллера, которому приписал коммунистические взгляды. Мол, он высоко оценил стойкое поведение членов организации Шульце-Бойзена — Харнака во время следствия. Это мимоходом высказанное замечание дало повод некоторым западным историкам заявлять впоследствии, что Мюллер чуть ли не являлся советским агентом, которому его московские хозяева и помогли скрыться из окруженного Берлина. При всей невероятности этих слухов они чрезвычайно живучи, и поиски Генриха Мюллера не прекратились и сегодня.

С «делом Тухачевского» обстоит сложнее, так как намерения Шелленберга и англичан хотя в целом совпадали в отношении цели написания мемуаров, но имели тем не менее различия. По утверждению Шелленберга, судьбу Тухачевского и других военачальников в СССР решила будто бы дезинформация, изготовленная германскими спецслужбами. В ней утверждалось, что названные лица якобы поддерживали тайные контакты с военными кругами Германии и не без их помощи готовили в СССР переворот. Надо отдать должное Шелленбергу, он красочно описал работу спецслужб рейха по изготовлению компромата, который через чехословаков якобы был доведен до Сталина и подтолкнул его на крутую расправу с генералами. Не вдохновлял ли бывшего нацистского разведчика опыт борьбы германской контрразведки, искавшей изменников среди генералов рейха и занимавшейся их дискредитацией с помощью фальшивок?

Хотя о сфабрикованных гестапо документах много говорилось в послевоенный период, их, однако, никто в глаза не видел. И это несмотря на то, что архивы гестапо попали в руки союзников и многие документы были опубликованы. Вряд ли бы они упустили шанс, окажись так называемые материалы по «делу Тухачевского» в их распоряжении.

Впрочем, эту идею главарь нацистских шпионов попросту украл у изменника Вальтера Кривицкого (настоящее имя Самуил Гершевич Гинзберг), советского разведчика, работавшего в Западной Европе, в том числе в Германии, и перешедшего еще до войны на сторону американцев. В своей появившейся на свет в 1939 году книге «Я был агентом Сталина» он утверждал, что НКВД получил секретную информацию о заговоре красных генералов будто бы от чехословацкого президента Бенеша и агента внешней разведки генерала царской армии Скоблина, к которым они, в свою очередь, поступили от немцев.

Какие-то бумаги и разговоры по поводу Тухачевского Шелленберг мог слышать и видеть в гестапо еще в конце 30-х годов и затем произвольно комментировать. Но тщательные поиски в архивах Комитета госбезопасности, а позднее Федеральной службы безопасности и в Службе внешней разведки никаких следов «немецкого досье» по делу маршала Тухачевского не обнаружили. Очевидно, их никогда и не было! Кто-то соврал: или Шелленберг, или английский редактор.

Зачем же им это понадобилось?!

Попробуем разобраться начиная с Шелленберга. Если он солгал, а сомневаться в этом не приходится, то преследовал цель набить себе цену в глазах Запада и заодно поквитаться с этими русскими, которые, тут он абсолютно прав, уничтожили его блистательную карьеру и фатерланд, обещавший простоять тысячу лет. Пером Шелленберга, несомненно, водил лукавый, а в голове могла бродить шальная мысль о том, что хотя вы, русские варвары, разрушили цивилизованный Берлин, но мы, немцы, арийцы, еще раньше водили вас за нос и заставляли плясать под нашу дудку! Да мало ли что могло взбрести в голову бригадефюрера СС, которого Красная Армия спустила с заоблачных высот и показала ему, кто он есть на самом деле. Это было очень обидно Шелленбергу.

Что касается англичан, то и здесь не все просто. Англичане ожидали не только откровений от своего пленника, но и зацепок, чтобы продолжить агентурную работу против СССР, и сведений, пригодных для использования в дезинформации. Потребность в таких данных у англичан была значительной: произошел крупный провал спецслужб его величества, и в английском парламенте открылись дебаты по поводу утечки совершенно секретной информации из высших эшелонов власти. Виновником этого переполоха на Британских островах стал советский разведчик Гомер (Дональд Маклин) — друг и единомышленник Кима Филби. На Гомера указали спецслужбы США в результате проведения операции «Венона» — дешифровки перехваченных советских радиограмм. Особую пикантность делу придавал тот факт, что Филби возглавлял в это время миссию связи английской Сикрет интеллидженс сервис в Вашингтоне и координировал ее работу с ФБР и ЦРУ. Начальник контрразведки СИС, получив ориентировку из Вашингтона, обратился прежде всего к Филби, и советский разведчик, подавив свои чувства, давал советы, как лучше приступить к поискам загадочного Гомера, осторожно направив служебное расследование по ложному пути и одновременно приняв меры о предупреждении советской разведки о грозящей опасности.

Случайно ли «мемуары» Шелленберга были опубликованы в тот же год, что и материалы XX съезда КПСС, на котором выступил Н.С. Хрущев с докладом «О культе личности и его последствиях»? В облагороженном виде, со ссылками на цитаты и примеры этот документ позднее вышел из недр аппарата ЦК КПСС и был разослан по парторганизациям, а на самом партийном форуме Хрущев метал громы и молнии в присущей ему острой, эмоциональной манере, мало заботясь о логике и последовательности речи.

Скорее всего, творения Шелленберга и Хрущева появились в одно и то же время чисто случайно: трудно было бы, например, западным спецслужбам координировать эти два различных по характеру и масштабу события, тем более что импровизация Хрущева была, по-видимому, спонтанной и поначалу строго секретной. Но если в книге отставного нацистского разведчика целая глава посвящена «делу Тухачевского», то в докладе Хрущева хотя и есть раздел о войне, в нем нет ни слова о маршале Тухачевском и заговоре красных генералов. Этот пропуск выглядит странным, тем более что в дальнейшем бесчисленное число авторов раскручивало данную тему и в ряде случаев ссылалось на Хрущева как источник сведений. Попробуем разобраться, загадка ли это.

В Советском Союзе были заинтересованы в том, чтобы по крайней мере допросить Шелленберга о подрывной работе, которую он проводил против СССР. Удалось достичь договоренности с англичанами о том, что офицеру советских органов безопасности будет предоставлена возможность встретиться с ним. Но англичане саботировали соглашение и воспользовались показаниями Шелленберга исключительно в своих собственных целях. Разведка продолжала наблюдать за обстановкой вокруг руководителя нацистской разведслужбы и докладывала о результатах в Центр. Москва была проинформирована о содержании «мемуаров» Шелленберга, и эти данные доложены КГБ в ЦК КПСС. Кроме того, о заговоре генералов в Москве знали не понаслышке, и при желании на Старой площади могли поднять это дело в любую минуту.

При доведении доклада Хрущева до ума работниками аппарата ЦК было извлечено из архивов немало разных дел и справок. Но среди них, можно утверждать, досье Тухачевского не было. Умолчание им дела генералов, кажется, было предумышленным и могло объясняться лишь тем, что еще совсем недавно Хрущев устроил массовую чистку в армии и уволил из ее рядов сотни тысяч солдат и офицеров. Не могли бы, упомяни он на XX съезде «дело Тухачевского», сопоставить его с тем, что творилось в армии?

Вывод очевиден, каким могла быть эта параллель — не в пользу Хрущева. В 1957 году без лишней шумихи реабилитировали Тухачевского и проходивших с ним по делу генералов. Но в том же году был отправлен в отставку маршал Г.К. Жуков, которому Хрущев обязан укреплением своих позиций в руководстве и которого убрал под надуманным предлогом — его якобы стремления к «бонапартизму». Если бы на политической сцене в то время фигурировало «дело Тухачевского», то сравнение судеб военачальников, пострадавших от капризов высшего руководства, было бы еще более разительным. Поэтому Жукова сместили тихо, заменив реальные факты байками от Хрущева, который одной рукой как бы восстанавливал историческую справедливость, а другой творил еще более опасное беззаконие.

Сошлемся только на один пример. В 1958 году Кент — Анатолий Гуревич вышел по амнистии из заключения, на которое был произвольно осужден. Была хрущевская «оттепель», из-под твердого наста вместе с наступившим потеплением, нередко сменявшимся похолоданием, потекла и мутная жижа. А.М. Гуревич подал прошение на имя Первого секретаря ЦК КПСС Хрущева, Генерального прокурора СССР Руденко и Председателя КГБ СССР Серова с просьбой разобраться, наконец, с его делом и снять с него безосновательные обвинения и клевету. Разобрались... и Гуревич вновь был отправлен в ИТЛ в Мордовию. Ему объяснили, что с амнистией немного поторопились, а вот нового ареста он вполне заслужил. Гуревич снова спрашивал себя: за что? почему? — и не находил ответа.

По-прежнему бродит по свету миф о «немецком следе» в деле маршала Тухачевского и тиражируется в бесчисленных изданиях. Автор этой поделки известен — это бригадефюрер СС Шелленберг. Не секрет, что его заказчиками были британские спецслужбы.

...Воистину нет пророка в своем Отечестве.

 

КАК ДАЛЛЕС ПЕРЕДЕРНУЛ КАРТУ

В годы войны резидентом американской разведки в Берне (Швейцария) был Аллен Даллес, представитель достаточно известной американской семьи, выходцы из которой занимали видные политические посты в стране или в сфере адвокатской практики. Для Даллесов характерен консервативный образ мыслей, что подтвердили Джон Фостер Даллес, после войны возглавлявший госдепартамент США, ставший одним из знаменосцев «холодной войны», и его брат Аллен Даллес, подвизавшийся на поприще разведки и в 1953— 1961 годах возглавлявший ЦРУ. Как директор ЦРУ, он прославился не только оголтелым антикоммунизмом, но и широким использованием так называемых тайных операций, жертвами которых стали видные государственные и политические деятели ряда стран.

23 августа 1943 года, ровно год спустя после расправы зондеркоманды «Роте капелле» с антифашистской организацией Шульце-Бойзена — Харнака, в Берне, в доме номер 23 по Херренгассе, встретились резидент Управления стратегических служб (УСС) США Алле.' Даллес и господин средних лет, изложивший перед американцем заманчивое и, в то же время, казавшееся невероятным предложение.

—   Фриц Кольбе, сотрудник бюро связи имперского министерства иностранных дел с верховным командованием вермахта, — представился немец.

—  Очень приятно. Вы знаете, куда пришли, расскажите о цели вашего визита.

—   Да, конечно, — кивнул Кольбе. — Дело в том, что я имею возможность передавать вам важнейшие документы. Вот, возьмите, пожалуйста.

Немец вынул из портфеля и вручил Даллесу пачку бумаг. Американский разведчик пробежал заголовки и быстро пересчитал зажатые в кулаке листы. Его мохнатые брови удивленно приподнялись.

—  О! Сто восемьдесят шесть документов МИД Германии на четырехстах страницах! Сколько вы за них хотите?

Посетитель отрицательно покачал головой:

—   Ничего. Нацистская Германия причинила миру большое зло, и его следует как-то возместить. Гитлер — это еще не вся Германия и не все немцы.

Даллес договорился с Кольбе о продолжении контактов. Он направил в Вашингтон с почтой отчет о беседе с сотрудником МИД Германии и полученные от него документы. Однако в центральном аппарате Управления стратегических служб скептически отнеслись к появлению Кольбе и заподозрили его в принадлежности к германской разведке, вознамерившейся втянуть резидента УСС в сомнительную игру с целью дезинформации американцев. Это мнение лишь усилила приписка Даллеса о том, что первоначально Фриц Кольбе пытался встретиться и установить связь с начальником британской разведки в Швейцарии графом Ванден Хювелем, но последний отказался принять его.

—   Ванден Хювель тысячу раз прав и дальновиднее нашего резидента, — настаивал критически настроенный руководитель УСС. — Кто просто так выложит подобные документы? Прочтите, что в них говорится. Это наверняка дезинформация.

Аллен Даллес так не считал. Он не без основания полагал, что эра британского могущества и влияния прошла, что отныне свою волю миру будут диктовать США. Хювель явно поторопился выставить Кольбе за порог, следуя традициям Интеллидженс сервис. Его ошибку поправит он, Даллес. Кольбе, которому Даллес присвоил псевдоним Джордж Вуд, регулярно передавал американской разведке тайны «берлинского двора». Например, он информировал Даллеса о деятельности германского агента Цицерона, камердинера английского посла в Анкаре, похищавшего британские секреты. Сведениями Кольбе резидент УСС пользовался до конца войны.

Фриц Кольбе был далеко не единственным агентом, по идейным соображениям сотрудничавшим с англо-американскими спецслужбами. Но оказалось правым и руководство УСС, предостерегавшее своего представителя в Берне от возможности подвода к нему агента спецслужб рейха. Но, как выяснилось, американцы искали подвоха не там, где следовало, и подозревали не тех, кто того заслуживал.

Военная разведка и контрразведка Германии — абвер — организовала комбинацию, в результате которой Даллес познакомился с агентом Габриэлем. Это был молодой немец, выдававший себя в целях маскировки за оппозиционно настроенного к нацистскому режиму человека, но в то же время нерешительного и не знающего, что ему делать. Даллес легко заглотнул нехитрую наживку и принялся не только ставить перед Габриэлем задачи, но и охотно делился мнениями, каким он видит будущее Германии. Иногда Габриэль в соответствии с инструкциями абвера выдвигал провокационные вопросы, чтобы раззадорить Даллеса. Тогда тот становился особенно словоохотливым и выбалтывал любопытные сведения. Поведение Даллеса можно было бы охарактеризовать как «синдром Захара» — резидента внешней разведки СССР в предвоенные годы в Берлине, имевшего подобную слабость и проговаривавшегося при встречах с провокатором Лицеистом.

Даллес проявил повышенное внимание к получению сведений на всех лиц, которые могут сыграть определенную роль в будущем становлении Германии. Он попросил Габриэля собрать данные на генерал-полковников Людвига Бека и Франца Гальдера, бывших начальников штаба сухопутных войск, а также барона Эрнста фон Вайцзеккера, статс-секретаря министерства иностранных дел, Отто Брауна, бывшего премьер-министра Пруссии, социал-демократа, эмигрировавшего в Швейцарию, с которым резидент УСС периодически встречался. Заказ на подобную информацию в абвере посчитали подарком судьбы.

Через Габриэля Даллес пытался выяснить, может ли произойти советизация Германии в случае краха Гитлера и создание на германской земле государства Советов. Подобные мысли к нему доходили из прогрессивных кругов немецкой эмиграции в США. Резидент УСС пытался получить информацию о критических и анархических настроениях среди немецкого бюргерства и особенно немецких рабочих. Даже анархизм был включен в набор инструментов, которые США намеревались использовать, чтобы направить послевоенное развитие Германии против Советского Союза. Эти заготовки Даллес применил в дальнейшем, в частности для компрометации социально ориентированного рабочего движения в ГДР.

Помимо Габриэля контакт с Даллесом поддерживали и другие агенты абвера, донесения которых о действиях и намерениях американского резидента ложились на стол германской секретной службы. Так, в течение 1943 года с американским разведчиком регулярно встречались агенты абвера Бауэр и Паульс, выступавшие под видом международных коммерсантов. Опытные агенты выуживали у Даллеса сведения, которые он считал малозначимыми, но которые высоко оценивались в Германии.

Специалисты службы дешифрования абвера раскрыли код дипломатических представительств США и Великобритании в Швейцарии, а также часть шифра резидентур англо-американских секретных служб в этой стране. Абвер регулярно докладывал полученные таким путем сведения Гитлеру, Риббентропу и Гиммлеру. Но если они носили тревожный характер, фюрер не хотел им верить и не принимал всерьез.

Весной 1945 года Даллес участвовал в секретных переговорах с шефом службы безопасности и полиции в Италии генералом Вольфом о сепаратном мире с англо-американцами. В подготовке переговоров Вольфа участвовали бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг, начальники групп по Западной Европе и США Штаймле и Пефген, шеф технической службы Дернер. В действительности круг лиц, осведомленных о секретных переговорах Даллеса — Вольфа, был шире, в него входила агентура Главного имперского управления безопасности. Таким образом, получить сведения о закулисных беседах Даллеса — Вольфа могли не только участвовавшие в них стороны, но и советская разведка. Это и произошло в действительности, когда операция «Санрайз» («Восход солнца») была зафиксирована советскими разведчиками.

По возвращении в Америку Даллес продолжал службу в разведке и занялся литературно-публицистическим трудом. Его эпистолярное наследие недостаточно исследовано в России, где в переводе была издана лишь книга «Искусство разведки». Но перу Даллеса принадлежит также брошюра «Операция «Санрайз», «Подпольное движение в Германии» и другие.

Конспиративные контакты Даллеса с представителями немецких военных кругов, которые в июле 1944 года выступили против Гитлера и организовали неудачное покушение на него, сведения, полученные агентурным путем, и личные наблюдения были использованы при работе над книгой о подпольном немецком Сопротивлении. При этом Даллес опирался на материалы, часть из которых была подброшенной ему дезинформацией абвера, о чем говорилось выше, а объективным фактам он придал окраску, преследующую определенные цели в «холодной войне». В частности, он одним из первых разграничил немецкое Сопротивление, разделив его на «благопристойное», с его точки зрения, прозападное крыло и провосточное, недостойное якобы серьезного внимания. Если немецкое Сопротивление, ориентировавшееся на Запад и его поддержку, описывалось Даллесом с почтением, то для ориентированных на Восток немецких антифашистов он не пожалел черной краски.

Первые, по его мнению, действовали из «чистых побуждений» и «христианской ответственности». Последняя характеристика особенно любопытна из уст человека, не раз попиравшего христианские заповеди и даже пойманного на этом, что и привело к его отставке. Связанных с заговором против Гитлера социал-демократов Вильгельма Лейшнера (1888—1944), которому в случае успеха надлежало стать рейхспрезидентом, и Юлиуса Лебера (1891 — 1945) Даллес отнес к «собственно рабочему движению Германии». Возможно, что участие социал-демократов в будущем руководстве страны не очень-то устраивало Даллеса, и он поспешил указать им «подлинное» место в истории. Даллес явно несправедлив к Лейшнеру и Леберу, которые активно действовали в целях свержения нацистского диктатора и даже консультировались с представителями Германской компартии в подполье. Клевеща на коммунистов, Даллес бездоказательно утверждает, что их включение в группу 20 июля 1944 года «повлекло появление в организации предательства».

Даллес то ли запамятовал, то ли сознательно заметал следы, так как именно он выдал агенту абвера Габриэлю имена целого ряда заговорщиков.

Задним числом Даллес сетует, что Запад не уделил участникам заговора 20 июля 1944 года «достаточного внимания» и не оказал «необходимой поддержки». Ход мыслей американского разведчика довольно путаный, но все же его можно проследить. В беседах с агентом абвера Габриэлем он не раз заявлял о том, что, скорей всего, Германия будет уничтожена как единое, централизованное государство. На смену ему придет, как когда-то было, союз слабо связанных, а еще лучше не связанных между собой немецких земель. Политически и экономически Германия должна зависеть от США и не конкурировать с ними, быть послушным орудием в руках американцев. Такая позиция вряд ли могла вдохновить прозападное крыло антифашистского Сопротивления, и его представители добивались от Запада хоть каких-то гарантий для создания демократического государства на немецкой земле. Но тот же Даллес был категорически против.

Прозападные германские оппозиционеры не знали, что именно Советский Союз вступил в острую полемику с англо-американскими союзниками на Тегеранской конференции в 1943 году, на которой рассматривался вопрос о послевоенном устройстве Германии. Советский Союз внес тогда предложение об образовании единого, демократического, миролюбивого германского государства. Таким образом, Гердлер, Канарис, другие участники антигитлеровского заговора сами загнали себя в угол. Выступая против СССР, за продолжение войны с ним, они готовили почву для расчленения страны англо-американцами.

Даллес мог поддержать прозападное крыло антифашистского Сопротивления только как веревка повешенного: он так и поступил.

Около двухсот участников заговора 20 июля 1944 года погибли. Из них восемьдесят девять были казнены в тюрьме Плетцензее. Первыми были расстреляны полковник Клаус, граф Шенк фон Штауффенберг, его друг и помощник обер-лейтенант Вернер фон Гефтен, генерал Фридрих Ольбрихт, полковник Альбрехт Риттер Мертц фон Квирнгейм. Генерал-полковник Бек покончил с собой, понуждаемый к этому палачами. Имена выступивших против Гитлера немецких военных, как бы они ни заблуждались относительно будущего выбора Германии или не имели о нем четкого представления, заслуживают уважения. Это были борцы против Гитлера за обновленную Германию.

Германская контрразведка «закодировала» участников антигитлеровского заговора под характерным названием: «Черная капелла».

В отношении «Красной капеллы» Даллес заявил, что первоначально она имела антинацистскую окраску. Но затем якобы превратилась в «организацию по снабжению Красной Армии информацией», а Шульце-Бойзен, который поддерживал перед войной контакты с советским посольством, стал одним из важнейших русских агентов.

Даллес допускает серьезное извращение фактов. Он утверждает, к примеру, что «духовное руководство «Красной капеллой» находилось в руках обер-лейтенанта Шульце-Бойзена». При этом политические взгляды Шульце-Бойзена американский ультрашпион представляет поверхностно и неверно. По-видимому, Даллес, говоря о «духовном руководстве», подразумевал антифашистскую группу Сопротивления Шульце-Бойзена — Харнака, но в ней, мы знаем, объединились люди различных политических ориентаций, которых объединяла лишь общая цель уничтожения фашизма и построение демократической Германии.

В предсмертном письме близким, написанном незадолго до казни, Харро Шульце-Бойзен характеризует собственные взгляды как «еще смутные стремления». Вместе с тем он убежден, что усилия и деятельность его единомышленников оставят «след в истории» и тогда наступит пора справедливости, «взойдет посев». Харро подчеркнул, словно предвидя будущие кривотолки: «Все, что я делал, я делал по воле своего разума, по велению своего сердца, по собственному убеждению. Поверьте, я действовал из самых лучших побуждений».

Он написал в камере стихи-исповедь, где есть следующие строки:

Даллеса не устраивало то, что Шульце-Бойзен поддерживал контакты с немецкими коммунистами, в определенной мере разделял их взгляды, считал их товарищами по антифашистской борьбе, более настойчиво, чем другие, стремился к свержению фашистской диктатуры и прекращению губительной для немцев войны. Членов группы Шульце-Бойзена шеф разведки США называет «революционерами, сюрреалистами и прочим сбродом «потерянного поколения».

Не в ладах с фактами Даллес и тогда, когда описывает провал организации Харнака — Шульце-Бойзена. По его утверждению, «Красной капелле» наступил конец, когда в Германию на парашюте был сброшен русский агент, «выдавший все» в руки гестапо.

В архивных делах внешней разведки упоминается о том, что она не знала точно, когда парашютист Альберт Хесслер — Франц попал в руки гестапо и что с ним произошло в дальнейшем. Но это ни в коей мере не может бросить тень на антифашиста-интернационалиста Хесслера. Какие же основания нашлись у Даллеса для клеветнического заявления по его адресу?

Хесслер прибыл в Берлин как отпускник-солдат в середине августа 1942 года. До середины сентября он находился на свободе, встречался со Старшиной и другими членами организации. Но уже примерно в середине июля того же года зондеркоманда «Роте капелле» читала шифропереписку Центра и бельгийской резидентуры Разведупра, почерпнув из нее важнейшие сведения. Именно это обстоятельство, а не парашютист Франц, стало причиной провала организации Харнака — Шульце-Бойзена.

Трудно поверить в то, что Даллес не располагал этой информацией, но допустить это все же можно. Он, как известно, широко пользовался дезинформацией спецслужб рейха, а в ней могло быть все, что угодно.

Проглоченную дезинформацию Даллес превратил в клевету и грубую ложь, преследуя определенные цели в «холодной войне». Они очевидны: дискредитация антифашистского Сопротивления, ориентированного на Восток, как нежелательного и опасного явления, не вписывающегося в схему американского представления о послевоенной Германии и мире вообще.

Позиция, занятая Даллесом, стала определяющей для последующих нападок на «Красную капеллу» в годы «холодной войны».

 

НЕОНАЦИСТЫ КУСАЮТСЯ

Неонацисты — те же нацисты, пережившие крах национал-социализма и приспособившиеся к новым условиям действительности. Это могли быть как старые члены НСДАП, так и люди, взгляды которых сформировались в послевоенное время в обстановке «холодной войны».

...В июле 1949 года оперработник легальной резидентуры в Берлине Вадим отправился на очередную встречу с источником информации. Времени было предостаточно, и он неторопливо шел по проверочному маршруту. У газетного киоска остановился, незаметно окинул взглядом одиноких пешеходов и купил газету «Вест эхо», издающуюся в Бадене (Швейцария) и распространяемую в Цюрихе, Берне, Париже и других городах, сунул ее в карман. За столиком кафе, что также входило в комплекс проверочных мероприятий, Вадим принялся рассматривать бульварный листок, ничего особенного не ожидая от него.

Внезапно его внимание привлек заголовок статьи: «Шпионаж и контршпионаж во время Второй мировой войны». Автор — некий Вильгельм Флике. Речь шла о берлинской группе антифашистов, имена руководителей которых — Арвида Харнака, Харро Шульце-Бойзена и Адама Кукхофа — были лишь слегка изменены, но легко угадывались. Упоминалась в этом контексте и Грета Кукхоф.

Отчитываясь в резидентуре о прошедшей встрече, Вадим вспомнил о публикации и показал газету резиденту.

—   Это что? Мы разведка, а не читальный зал, — недовольно заметил он. — Если мы такую информацию будем докладывать в Центр, то нашу точку следует закрыть.

Оперработник попросил начальника еще раз взглянуть на публикацию. Он сложил газету таким образом, что статья оказалась на первой странице прямо перед глазами и ее волей-неволей пришлось пробежать.

—  Любопытно. Вадим, проследи, будет ли продолжение, а также постарайся выяснить на всякий случай, кто такой Флике.

Вскоре разведчик доложил своему руководителю, что по завершении публикации статьи об организации Харнака — Шульце-Бойзена газета пообещала, что выйдет в свет книга того же В.Ф. Флике под лаконичным, но выразительным названием «Роте капелле». Появление книги не заставило себя долго ждать. В том же году она вышла в Кройцвиге (Германия). Автор книги — сотрудник германской контрразведки, если верить его словам, с 1942 года, с момента активной разработки «Красной капеллы», якобы собирал об этой операции документальный материал: протоколы допросов членов антифашистской организации и расшифрованные телеграммы. Доступ Флике к указанным материалам свидетельствовал о том, что он пользовался доверием руководства РСХА, но в списках руководящих сотрудников службы безопасности рейха не числился. Сам Флике утверждал, что ему якобы было поручено руководством РСХА описать эти события. В случае победы Третьего рейха это было бы свидетельством того, что на пути к поставленной цели национал-социалистам пришлось преодолеть значительные трудности. Затем тональность задания изменилась и выглядела уже так: если вермахту не суждено победить в этой войне, то только потому, что против него тайно выступили могущественные силы. Само повествование походило на беллетристику и повторяло избитую трактовку гестапо о «Красной капелле» как о гигантской, монолитной сети советской разведки, что является злостным оговором антифашистской группы Сопротивления.

Если Флике действительно следовал имевшимся в его распоряжении документам, а не сочинил всю эту историю о поручении РСХА, то становится непонятным, почему он включил в число руководителей «Красной капеллы» Грету Кукхоф. Она никогда не относилась к таковым. Ничего не сообщил Флике о парашютисте Франце (Хесслере), хотя советской разведке достоверно известно, что в гестапо хвастались захватом Франца как большой удачей зондеркоманды «Роте капелле». А Даллес, явно передергивая карту, сделал ни на чем не основанный вывод, что именно заброс русского агента в немецкий тыл означал конец «Красной капеллы».

Но вот парадокс! «Официальный историограф РСХА» и автор «документального» произведения не привел в своей книге ни одного допроса члена антифашистской подпольной организации! Скорее всего, его снабдило материалами какое-то второстепенное лицо из гитлеровской контрразведки, раз даже протоколы допросов не были ему переданы. Книжонка Флике ошибочна в своей основе, и ее автор вряд ли стремился к восстановлению правды — он решал прямо противоположную задачу.

Свою лепту в очернение членов берлинской организации антифашистского Сопротивления внес в послевоенные годы бывший прокурор на процессе по делу «Роте капелле» Манфред Редер. Осужденный за военные преступления, он отбывал наказание по решению Международного нюрнбергского трибунала. Но и в такой ситуации умудрялся творить свое гнусное дело.

Редер был стопроцентным нацистом, юристом по образованию, прошедшим по пути Третьего рейха от начала до его бесславного конца. С точки зрения фашистских заправил, это был благонамеренный и надежный национал-патриот.

Гюнтер Вайзенборн, член берлинской организации антифашистского Сопротивления, отзывался о нем после войны как об «одном из самых холодных и корректных дьяволов нацистской юстиции».

Во время оккупации Германией Польши Редер проводил карательные операции по уничтожению польского населения. В сентябре 1939 года при его участии в городе Быгдощ было уничтожено более десяти тысяч жителей. Польские власти занесли имя Редера в списки немецких военных преступников, но англоамериканцы не выдали его Польше, чтобы он понес ответственность за содеянные преступления.

Если перевернуть еще одну страницу биографии этого «кровавого дьявола», то можно узнать, что он сотрудничал с Вальтером Хуппенкотеном, агентом американской контрразведки, присвоившей ему и его напарнику клички Отелло и Фиделио. Видимо, кличка Отелло ассоциировалась с кровожадностью прокурора на процессе по делу «Красной капеллы». Как американский агент, Редер информировал новых хозяев о своих бывших руководителях и о членах антифашистского Сопротивления в Берлине.

По инициативе оставшихся в живых берлинских антифашистов — Адольфа Гримме, Гюнгера Вайзенборна и Греты Кукхоф — было возбуждено судебное разбирательство по обвинению Редера в преднамеренном убийстве двухсот антифашистов и невинно пострадавших людей. Слушание дела происходило в суде присяжных в городе Люнебурге (под Гамбургом). В ходе подготовки дела Редера к слушанию Грете Кукхоф стало известно, что американская сторона намеревалась использовать процесс для дальнейшей дискредитации «Красной капеллы» и ее участников. Грета Кукхоф узнала об этом из бесед с агентами ЦРУ, которые давно увивались вокруг нее, выдавая себя за американских левых. В позднее рассекреченных отчетах ЦРУ можно прочесть: «На основе контроля телефонных переговоров, а также общего поведения можно сделать вывод, что Кукхоф имеет тесные связи с советскими представителями и левыми радикалами в берлинских политических кругах и привлекалась для решения важных вопросов. Поскольку она обладает большими интеллектуальными способностями, можно предположить, что объект использует свое руководящее положение в Союзе жертв нацистского режима как прикрытие важной разведывательной миссии. Этот вывод верен на пятьдесят процентов. Однако, вне всякого сомнения, Кукхоф может действовать как ценный агент. Ее ярко выраженный интеллект, большая эрудиция, немалый талант оратора и к тому же способность оставаться незаметной позволяют характеризовать ее как человека, идеально подходящего для выполнения разведывательных задач».

Несмотря на столь блестящую характеристику, Грета Кукхоф не использовалась внешней разведкой в качестве агента. Это было верно до войны, еще в большей степени — в послевоенный период. Но справедливо, что ее контакты с советским посольством носили довольно тесный характер. На приемах в советском посольстве она была желанным и почетным гостем. Будучи не первой молодости, она все чаще испытывала проблемы со здоровьем, у нее было нарушено кровообращение. Встретив хорошо знакомого советского дипломата, Грета Кукхоф обычно усаживалась в кресло и просила:  

—  Базиль, что-то у меня мерзнут руки. Согрей, пожалуйста.

Дипломат брал руки Кукхоф со вздутыми венами и склеротическими прожилками и отогревал их ладонями.

—  Базиль, скажи мне, почему Москва не поверила нашим предупреждениям о войне и не подготовилась к отпору?

Советский дипломат задумчиво смотрел на Кукхоф.

—  Грета Георгиевна, — обратился он к ней на русский манер, — это далеко не так, уж поверьте, хотя все подробности мне, к сожалению, неизвестны.

Кукхоф с любезной улыбкой выслушивала советского представителя, но было видно, что она оставалась при своем мнении. Во время одного из посещений посольства СССР Кукхоф рассказала о намечаемом американцами спектакле с делом Редера, которое хотят повернуть против «Красной капеллы». Она спросила, нельзя ли организовать запрос польских властей с просьбой о выдаче Редера как военного преступника? В Польше можно было рассчитывать на объективное рассмотрение дела военного преступника Редера. Но что-то в этом плане не сработало, и о его содержании стало известно не только американцам, но и Редеру. Учитывая, что западные спецслужбы прослушивали ее телефон, можно догадаться, как произошла утечка важной информации.

В компрометации членов «Красной капеллы» был заинтересован лично директор ЦРУ Аллен Даллес. Свыше тысячи страниц разведывательных материалов ЦРУ свидетельствует о ярко выраженном интересе западных спецслужб к организации берлинских антифашистов. Американская разведка рассчитывала побольше узнать о методах работы советской разведки с берлинскими антифашистами и при случае завербовать их.

Трудно было ожидать, что люнебургский процесс будет беспристрастным и воздаст по заслугам палачу Редеру. Так оно и случилось. Во время судебного разбирательства обвинения против Редера повернулись таким образом, что его деятельность стали рассматривать как «результат проступков и поведения противников режима, означавшего предательство интересов страны». Когда подобные мысли сродни высказываниям нацистских судей прозвучали в Люнебурге, трудно было не задаться вопросом: где и в какой стране это происходит? Стоило, однако, посмотреть в зал суда, на свидетелей защиты Редера, большинство из которых составляли бывшие нацисты и гестаповцы, как вопрос отпадал сам собой. Задним числом люнебургский процесс оправдал приговор Гитлера антифашистам и отказывался признать очевидное: принуждение к даче показаний, нарушение судопроизводства и вынесение неправосудного приговора гитлеровским трибуналом. Адвокаты Редера и судьи истолковали позицию бывшего нацистского прокурора как действия по спасению «христианской Европы» от коммунизма еще на самом начальном этапе зарождения «холодной войны».

Люнебургское дело в отношении Редера было прекращено в 1951 году по инициативе прокурора Финка с формулировкой, заслуживающей того, чтобы ее воспроизвели. Пытки, издевательства, подтасовки и прямые провокации против немецких антифашистов, жертв зондеркоманды «Роте капелле», представляли, по его определению, «объективное судопроизводство».

Вместе с тем круги, поднятые люнебургским процессом, еще долго продолжали расходиться в германском обществе и на мировой арене. Ответный удар Редер и стоящие за ним силы нанесли прежде всего по Адольфу Гримме. По мнению бывшего генпрокурора люфтваффе, он был главным инициатором люнебургского процесса и за это должен был поплатиться. Гримме занимал видное положение — генеральный директор радиокомпании Северо-Западной Германии, его компрометация рикошетом ударила бы по многим «сообщникам» и имела значительный резонанс. К тому же Даллес еще ранее неблагоприятно отозвался о Гримме. Судебная тяжба, затеянная в свою очередь Редером, была воспринята Гримме болезненно. Ему перевалило на седьмой десяток, он стал раздражителен и боязлив. В сентябре 1953 года, когда его особенно одолели сомнения, он явился к Грете Кукхоф, чтобы поделиться с ней переживаниями. Кукхоф угостила его кофе, усадила в кресло, сама устроилась напротив.

—  Я тебя слушаю, Адольф.

—   Зря мы все это затеяли, Грета, — сказал Гримме, так и не притронувшись к кофе. — Кроме неприятностей, ничего не получилось.

—   Это как сказать. Им тоже пришлось несладко. Маски фарисеев с них все-таки удалось сорвать.

—   Из-за этого я могу теперь потерять службу. Но скажи, Грета, неужели Харро Шульце-Бойзен был платным русским агентом и передавал все, что мы ему доверительно сообщали?

—   Ах, Адольф, и ты попался на эту нацистскую удочку. Разве ты не знал Харро? Забыл, какие идеи нас вдохновляли? Ну какие мы шпионы? Ты что-либо сделал такое, в чем бы мог сегодня упрекнуть себя?

—   Конечно нет. Тем неприятнее слышать эту дурацкую клевету. Впрочем, мне не все ясно с деньгами, которые ты передала мне на хранение.

—  Я еще тогда сказала тебе, Адольф, и сегодня повторяю, что эти переданные нам русскими деньги — не плата за какие-то услуги. Они предназначались на борьбу за свержение Гитлера, выход Германии из войны и построение нового, демократического немецкого государства.

—    Увы, Грета, кажется, я совершил ошибку. Редер оказывал на меня такое психологическое давление, что на допросе, когда сдали нервы, я, кажется, признался, что это личные средства, не предназначенные для Сопротивления.

—  О, это непростительная слабость, Адольф!

—   Может быть, Грета, мне объясниться с Редером и сказать, что он неправильно понял меня тогда?

—    Это означало бы громоздить одну ошибку на другую.

Гримме никогда не был агентом советской внешней разведки и не встречался ни с одним ее представителем. То, что разведслужба проявляла к нему интерес и строила на его счет какие-то планы, еще ни о чем не говорит. Зондеркоманда «Роте капелле» не добыла на Гримме реальных компрометирующих документов и преследовала его, руководствуясь узковедомственными мотивами, рассчитывая, вероятно, за счет Гримме повысить цену своей деятельности по спасению рейха.

Гримме не прислушался к предостережениям Греты Кукхоф и отправился в Нюрнберг на свидание с находящимся в заключении Редером. Гримме был уверен в благоприятном для него исходе переговоров с бывшим нацистским прокурором. Охрана в нюрнбергской тюрьме в порядке очередности была английская, и Гримме посчитал это добрым предзнаменованием: именно английские войска освободили его в 1945 году из концентрационного лагеря, в который он попал после того, как трибунал заменил требуемую обвинением смертную казнь на многолетнее заключение.

Гримме проследовал за сержантом в комнату свиданий, куда вскоре доставили Редера, походившего на взъерошенную хищную птицу. При виде Гримме Редер еще более напыжился.

—  Не ожидал, что вы хотели меня видеть. Что вам от меня нужно? — спросил Редер, вместо приветствия.

—  Мне хотелось бы уточнить кое-что в связи с процессом «Красной капеллы» и снять вкравшиеся в него некоторые недоразумения. — А про себя Гримме подумал: «Он все такой же».

—   Не понимаю, о чем речь. Все было проведено в строгом соответствии с законами Третьего рейха, действовавшими на тот момент.

Гримме попытался объяснить цель своего нынешнего обращения. Редер слушал с нескрываемым злорадством, и временами самодовольная ухмылка мелькала на его лице.

—   Господин Гримме, вы дали добровольные показания на суде и следствии. Это зафиксировано в подписанном вами протоколе. Но и без ваших заявлений обвинение располагало убедительными материалами, чтобы считать «Красную капеллу» платной агентурой русских.

—   Но это явная ложь! — взорвался Гримме. — Мы рисковали не из-за денег и поступали как немецкие патриоты.

—  Нет, это мы действовали из любви к фатерланду, в соответствии с присягой фюреру и Третьему рейху, оберегая его граждан от ваших козней! Все документы по следственному делу «Красной капеллы» я передал в распоряжение правительства Нижней Саксонии, которое позаботилось о их надежной охране.

Гримме круто повернулся и вышел. По дороге его не покидало чувство омерзения и стыда. «Грета и на этот раз оказалась права; почему я ее не послушал? Как можно было надеяться на взаимопонимание с этим воинствующим нацистом? И что дальше?» — задавал себе вопросы Гримме во время обратного пути.

Скончался Гримме в 1963 году на семьдесят четвертом году жизни. Подогретый люнебургским процессом Манфред Редер взялся за перо и выступил в провинциальной газете с несколькими гневными статьями, направленными против «Красной капеллы». Статьи бывшего прокурора несостоятельны с юридической точки зрения, полны фактическими неточностями. Он, в частности, утверждал, что Вольфганг Хавеман якобы передал Арвиду Харнаку важные военные секреты. Это чистой воды вымысел, как и тот составленный Редером список военных сведений, отправленных в Москву берлинскими антифашистами. Гнев лишает разума, и прокурор не заметил, что в его реестре данные 1942 года соседствуют с информацией 1943 года, то есть они никак не могли принадлежать Корсиканцу и Старшине, казненным 22 декабря 1942 года, — таких искажений у Редера предостаточно.

Сомнительными являются утверждения Редера о том, что существует якобы «государственная измена», которая в силу обстоятельств может порой иметь место, и «военная измена», связанная со шпионажем, которому нет никакого оправдания. Принцип, положенный в указанную «классификацию шпионажа», — антикоммунизм прокурора — крайне субъективен и не выдерживает никакой критики. Но Редер не особенно и заботился о поисках истины. Его цель была подыграть новым хозяевам, развернувшим «холодную войну» против своих недавних союзников по антигитлеровской коалиции. Нелепы и его попытки списать смерть миллионов немецких солдат на войне на счет «Красной капеллы» и выставить себя защитником вермахта. Гитлеровский холуй, он не хотел признать, что ответственность за жертвы как Германии, так и народов других стран в мировой войне лежит прежде всего на Гитлере, нацистских главарях и германских милитаристах. Это отметил Международный нюрнбергский трибунал, давший политике фашистской Германии соответствующую оценку. Наконец, следует обратить внимание и на такую особенность литературного творчества отставного прокурора, как заявление о том, что «Красная капелла» «продолжает действовать по настоящее время». Это был, можно сказать, его личный вклад в раздувание мифа о «советском шпионаже».

Однажды начальник нюрнбергской тюрьмы вызвал Редера в комнату свиданий, сказав, что его хочет видеть некий господин. Редер с удивлением стал рассматривать незнакомого посетителя.

—  Кто вы? Я вас вижу впервые. Какова цель вашего визита?

—   Господин Редер, напрасно беспокоитесь. Я ваш друг и пришел по поручению издательства, опубликовавшего ваши статьи. Вот ваш гонорар.

Редер недоверчиво протянул руку и пересчитал деньги.

—   Странно. Для газетных статей, кажется, многовато. Ну что ж, много денег не бывает...

—   Я выступаю в качестве доверенного лица как некоторых газет, так и журнала «Шпигель», который воспользовался вашими выступлениями на люнебургском процессе, чтобы сделать свои собственные репортажи.

Редер еще раз пересчитал деньги и нахмурился.

—  В таком случае сумма гонорара, по-моему, занижена. «Шпигель» мог бы заплатить и побольше.

Служитель прессы и коммерции привел подробные расчеты, и по его выкладкам все сходилось наилучшим образом.

—   Увы, господин Редер, времена сейчас не самые удачливые для издательств. Будь у нас доходы посолиднее, вы получили бы во много раз больше!

—  Думаю, вы заплатили не из своего кармана, — ворчливо заметил Редер, пряча гонорар.

 

ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Погибшие герои-антифашисты из организации Шульце-Бойзена — Харнака попытались тем не менее рассказать правду о себе и своем времени. Оставшиеся в живых родные и близкие казненных, пережившие ужасы нацистского террора антифашисты собрали письма, записки, различные документальные материалы о своих товарищах-подпольщиках, выступили с воспоминаниями и рассказами о тех, кому они верили, кого бесконечно любили и с кем шли до конца.

Тяжело переживала потерю сына Харро его мать Мари Луиза, урожденная Бойзен. Она питала к своему первенцу нежную любовь, гордилась им. «Почему судьба так нелепо и жестоко распорядилась, что первым ушел из жизни он, мой горячо любимый Харро, полный сил, надежд и желания сделать что-то значительное и полезное? Почему не я первой покинула этот свет?» — задавала себе скорбный вопрос мать, перечитывая последнее письмо Харро, написанное им перед казнью.

Как всякая мать, она готова была пожертвовать собственной жизнью, чтобы спасти сына. Со слезами на глазах читала и перечитывала его последнее письмо. В нем были такие строки:

«...Я мысленно возвращаюсь к той содержательной и прекрасной жизни, за многое в которой я благодарен вам, что так и не было вознаграждено.

...До последнего мига буду помнить я последний взгляд отца. Думаю о слезах моей дорогой маленькой мамы, которые ей придется пролить на Рождество.

...А теперь протягиваю всем вам руку и окроплю это письмо одной-единственной слезой; пусть она скрепит его как печать и послужит залогом моей любви к вам».

Глаза матери туманились, а губы беззвучно шептали: «Харро, но почему же все так случилось? Есть ли справедливость на Небесах?»

Отец Харро Шульце-Бойзена, капитан второго ранга, происходил из элитных кругов Пруссии. Почти все его предки за последние двести лет были судьями, профессорами университетов, священниками, военнослужащими, занимали важные посты при прусском королевском дворе. В семье хранились портреты одного из старейших предков — шталмейстера Фридриха-Вильгельма Первого и учителя верховой езды Фридриха Второго шевалье Саймсона (в свое время он, гугенот, перебрался из Франции в Пруссию, спасаясь от религиозного преследования). Дед Харро возглавлял престижную Королевскую французскую гимназию в Берлине.

Мать Харро Мари Луиза была дочерью рано умершего адвоката Бойзена. Последний состоял в родстве с Фердинандом Теннисом, основателем немецкой социологии, социал-демократом по убеждениям, одним из первых в Германии высоко оценившим труды Карла Маркса и выступившим с критикой философии Ницше.

По отцовской линии семья была в родстве с гросс-адмиралом Альфредом фон Тирпицем.

Однажды, перечитывая в очередной раз письма сына, мать обратилась к супругу:

—  Не показать ли нам записки Харро опытному человеку?

—  Ты хочешь сказать — графологу... Но зачем? Что он нам может поведать больше того, что мы сами знаем о нашем сыне?

—   Все же существует некая загадка: почему Харро пошел своим путем, почему не остался с нами? Что дало ему силы держаться до конца?

—  Может быть, ты права, — не сразу ответил Эрих Шульце. — В ближайшие дни так и поступим.

В нацистской Германии прорицатели, звездочеты и гадалки жестоко преследовались: был один ясновидец — фюрер, и никто не смел с ним соперничать. Родители Харро совершили свой визит тайком. Просмотрев письма и записки Харро, прорицатель задумчиво произнес:

—    Могу с уверенностью сказать, что обладатель этого почерка готов идти к намеченной цели, какие бы трудности ни стояли на его пути. Самые тяжелые и гибельные последствия, знай о них он, не изменили бы его намерений. Это кипучая, деятельная натура, предпочитавшая действие пустому созерцанию или бесплодному ожиданию. Это был мужественный человек, и никакие опасности не страшили его.

Задумчивые и потрясенные родители Харро Шульце-Бойзена возвратились домой. Но для Мари Луизы этот визит не прошел бесследно и послужил толчком к дальнейшей работе мысли. Она принялась собирать и систематизировать все письменные материалы Харро, а в дальнейшем и свои собственные, письма Либертас, письма мужа.

Эльза Бойзен, ее сестра, спросила, зачем она это делает.

—  Необходимо рассказать о нашем Харро правду, опровергнуть возведенную на него ложь и клевету.

— Даже если мне удастся написать такую книгу, — заметил Эрих Шульце, — то вряд ли найдется издатель в Германии, который согласится выпустить ее в свет.

В 1947 году в Дюссельдорфе тем не менее появилась книга Эльзы Бойзен «Портрет борца за свободу», подготовленная к печати теткой Харро. В книге отмечалось, что детей в семье Шульце-Бойзен воспитывали в духе верного служения отечеству, самопожертвования и скромного образа жизни. Много интересного говорится в этой книге, которая если полностью не разрушила предрассудки, сложившиеся вокруг имени X. Шульце-Бойзена, то нанесла по ним чувствительный удар. Кое-кто пытался представить ее панегириком по ушедшему в расцвете сил молодому человеку, но это была неудачная попытка.

В том же 1947 году появился труд Фалька Харнака, брата Арвида Харнака, «Другая Германия. Краткое сообщение о немецком освободительном движении», в котором автор отбросил карикатурное представление о берлинских антифашистах и показал их истинный характер. В то время это был смелый поступок: серьезное исследование убедительно опровергало неонацистов и поборников «холодной войны», извращавших характер борьбы антифашистов.

Фальк Харнак, родной брат Арвида Харнака, унаследовал от матери склонность к искусству, восприятие событий не холодным умом, а горячим сердцем. Это не означает, что он не обладал аналитической чертой ума и был не способен к трезвому анализу фактов. В своем труде брат героя-антифашиста показал, что способен свободно мыслить как эмоциональными, так и логическими категориями.

Фальк избрал путь свободного художника и трудился главным образом как театральный режиссер. Но оказалось, что он наделен и даром красноречия. Когда в 1948 году в Ганновере было открыто Общество изучения другой Германии, основанное некоторыми участниками выступления против Гитлера 20 июля 1944 года, Фальк Харнак был приглашен на его открытие в качестве одного из почетных гостей и докладчиков. Из выступления Фалька Харнака следовало, что, находясь в тяжелых условиях тюрьмы, его брат Арвид сумел дать знать, что опасность подкралась к двоюродному брату Эрнсту фон Харнаку, участнику заговора против Гитлера. После провала покушения на фюрера Эрнст фон Харнак был арестован и расстрелян.

Арвид подал Фальку тайный сигнал, что беда угрожает также сестре и брату Солль, с которыми был связан Фальк и которые возглавляли небольшую группу немецкого Сопротивления, вошедшего в историю под именем «Белой розы».

Фальк, проживая в западной части Германии, контролируемой американцами, не имел возможности регулярно посещать советское посольство. К тому же каждый такой визит мог обернуться провокацией западных спецслужб и шумной кампанией в средствах массовой информации. Уж они не преминули бы раздуть басню о том, что «Красная капелла» все еще жива и помогает русским. Однако Фальк не мог не прийти в посольство СССР, когда ряду антифашистов советский посол П. Абрасимов вручил советские ордена за вклад в разгром германского фашизма. Увы, большинство было удостоено наград посмертно.

Получая из рук посла орден Красного Знамени, которого был удостоен Арвид Харнак, Фальк заявил, что он хочет выразить чувство признательности всех родных и близких погибших членов организации, не совсем точно именуемой «Красной капеллой». Фальк сожалел, что антифашисты не дожили до торжества идеалов, во имя которых они боролись. Их участие в Сопротивлении, по мнению Фалька, по достоинству оценено правительством Советского Союза, вооруженные силы которого нанесли решающий удар по германскому фашизму и милитаризму. Члены «Красной капеллы» жили и боролись не напрасно! Арвид, полагал Фальк, был бы рад получить советскую награду. К несчастью, эта честь выпала лишь на его долю, как правопреемника брата. Клевета, продолжающаяся по адресу «Красной капеллы», свидетельствует о слабости позиций ее противников. Их крики не запугают тех, заметил Фальк, кто знал членов «Красной капеллы» и разделял их чистые помыслы.

Восприемниками награды Харро Шульце-Бойзена стали его престарелые родители — Мари Луиза Бойзен и Эрих Эдгар Шульце, которому в ту пору было уже около восьмидесяти. Режим, убивший сына, не был в их глазах законным, а после Нюрнбергского процесса стало ясно, что Германией правила клика преступных авантюристов. Вручать орден родителям Харро было решено по месту их жительства в ФРГ.

Но не у всех членов «Красной капеллы» остались правопреемники, другие же, их было немного, отказались от наград своих близких. Они стали жертвами оголтелой антисоветской, антикоммунистической кампании на Западе и пошли на поводу лживых утверждений о том, что «Красная капелла» якобы была не важнейшим звеном антифашистского Сопротивления, а всего лишь «шпионской организацией русских».

Заметным событием в реабилитации героев «Красной капеллы» явилось выступление Адольфа Гримме в городе Ахене. Он искренне и с восхищением перед памятью погибших антифашистов говорил о «сопротивлении духа» на немецкой земле. Широко распространившаяся речь Гримме преследовала цель перевести вопрос в нравственно-этическую плоскость и опровергнуть клеветников, показав несостоятельность их ссылок на мораль. К выступлению Гримме прислушались, и не только в Германии. Ведь его взгляды разделяли такие выдающиеся деятели мировой культуры, как писатель Генрих Манн, выдающийся ученый Альберт Эйнштейн, многие представители европейской социал-демократии. Сам Гримме с 1948-го по 1956 год являлся генеральным директором Северо-Восточного радио ФРГ. Положительная оценка «Красной капеллы» прозвучала во многих его радиопередачах и помогла распространению правды об антифашистской организации Шульце-Бойзена — Харнака.

Однако звучный голос Гримме вызвал и ответную реакцию в стане консерваторов и неонацистов Германии, которые принялись травить Гримме как «русского агента». Он не нашел поддержки и у властей ФРГ, за спиной которых действовали американцы и их спецслужбы.

Скончался Гримме в возрасте семидесяти четырех лет, еще раньше, в 1942 году, осужденный по делу «Роте капелле» на смертную казнь, замененную каторжной тюрьмой.

Заметный вклад в кампанию за восстановление доброго имени и правды о берлинском антифашистском Сопротивлении внес писатель и драматург Понтер Вайзенборн, близкий друг семьи Харро и Либертас Шульце-Бойзен. После окончания войны Вайзенборн проживал в американской зоне оккупации и выпускал по лицензии военной администрации США юмористический журнал «Уленшпигель».

До ареста гестапо в сентябре 1942 года он работал в отделе культуры Берлинского радио и добывал данные радиоперехвата советских радиостанций, которые Старшина использовал при подготовке антифашистских листовок. Он был арестован вместе с женой Джой (Маргарет) и содержался в тюрьме Шпандау. В феврале 1943 года нацистский прокурор потребовал для него смертной казни, но трибунал счел возможным ограничиться тремя годами тюремного заключения. В апреле 1945 года Вайзенборн был освобожден из тюрьмы Красной Армией. В том же году он непродолжительное время был бургомистром в немецком городке Лунау, но попросил освободить его от этой должности, к которой, по его словам, был совершенно непригоден. После попытки организовать театр занялся издательской деятельностью. За несколько послевоенных лет, опираясь на сведения, которые узнал во время следствия и суда, собственные поиски, он стал одним из наиболее осведомленных лиц о «Красной капелле».

После войны советский разведчик А.М. Коротков встретился с Вайзенборном и поинтересовался у него, каковы, на его взгляд, причины провала организации антифашистов в Берлине. Разведчик не стал себя раскрывать перед писателем, чтобы не создавать для него в будущем дополнительных трудностей. Вайзенборн никогда не встречался с Эрдбергом (псевдоним, под которым выступал А.М. Коротков при встречах со Старшиной и Корсиканцем) и ничего не заподозрил. Сам вопрос был закономерен, так как задавали его многие.

—    Истинная причина до настоящего времени не установлена, — ответил писатель. — Но во время следствия мне предъявили расшифрованный текст телеграммы, направленной из Москвы в Берлин, в которой прямо назывался адрес Адама Кукхофа.

—   Больше ничего в ней не было? Попытайтесь вспомнить.

—   Это непросто. Когда следователь вручил мне этот документ, я испытал шок. Но кажется, там был еще телефон то ли Либертас, то ли Харро Шульце-Бойзена.

—   Как, по вашему мнению, телеграмма попала в руки гестапо?

—   Понять не могу. Можно только предположить, что предательство произошло на уровне резидентуры, которой она была адресована.

—  А других версий вы не слышали? — поинтересовался Коротков.

—   Нет. Не так много друзей, с которыми я мог бы обсуждать данный вопрос, а печать полна на этот счет измышлениями. Нашим газетам я не верю.

—  Что намереваетесь делать в дальнейшем?

—   Бороться против лжи по поводу «Красной капеллы», которая, увы, пережила Третий рейх. На большее у меня вряд ли хватит сил...

—           Желаю вам успеха в этом важном деле! — Коротков тепло попрощался с Вайзенборном.

Но реализовать свои замыслы Вайзенборну было нелегко. Он постоянно ощущал на себе повышенное внимание как местных властей, так и подлинных хозяев в стране — американцев. В 1946 году его вызвали в военную администрацию США, подвергнув многочасовому допросу.

—  Ваши левые убеждения нам известны, господин Вайзенборн, — этими словами встретил его американский офицер, к которому затем присоединились еще двое. — Не поддерживаете ли вы нелегальные контакты с компартией в Восточной зоне?

Гюнтер Вайзенборн был возмущен столь бесцеремонным обращением и ответил подобающим образом. Его попросили подробно рассказать, что ему известно о «Красной капелле»! В пределах уже распространившихся сведений Вайзенборн осветил этот вопрос, подчеркнув, что берлинские антифашисты действовали в интересах всей антигитлеровской коалиции и считать их «русскими шпионами» нелепо.

Один из американцев поинтересовался, что знает Вайзенборн о прокуроре Редере.

— Практически ничего. Я с ним в ходе следствия и на суде не сталкивался.

—  Не может этого быть, господин Вайзенборн. Редер был главным обвинителем на хорошо известном вам процессе.

— Да, главным, но не единственным. Хотя все прокуроры на процессе «Красной капеллы» были одинаково кровожадными.

—  Не надо преувеличивать, господин издатель. Но мы хотели бы знать правду.

— Я уже все сказал.

— До свидания. Вы еще можете нам понадобиться.

Выходя от американцев, Вайзенборн размышлял:

«Кажется, я у них на дурном счету. Но что им еще от меня надо? Если рассчитывают сделать из меня осведомителя, то зря надеются».

Скоро Вайзенборн заметил, что отношение к нему американцев ухудшилось. Это проявлялось в целом ряде мелочей, способных отравить жизнь честного человека. Писатель занервничал, стал угрюмым и подозрительным. Удивительно, как ему еще удавалось редактировать и выпускать юмористический журнал, который вызывал улыбки, а то и смех у подавленных происходящими событиями немцев. Однажды знакомый журналист сообщил Вайзенборну, что вышла книга разведчика Даллеса, посвященная антифашистскому Сопротивлению и рабочему движению в Германии, где автор перечисляет целый ряд имен членов «Красной капеллы», ничтоже сумняшеся навесив на них ярлык «русских агентов».

—   Этим нас не проймешь, в гестапо я все это уже слышал, — ответил Вайзенборн, но почувствовал, что творчески работать, писать книги и пьесы в подобной обстановке стало тяжело. «Возможно, они этого и добиваются, но я не отступлюсь», — решил он.

В 1948 году Вайзенборн с группой немецких писателей посетил Советский Союз. За получением визы в собственной стране ему пришлось обратиться к американцам. Его принял все тот же военный, но сменивший мундир на штатское платье.

—   Я вас предупреждал, что мы еще встретимся! Нужна виза? Вы ее получите. Но, как говорится, услуга за услугу.

—  Что вы хотите?

—   Вот несколько вопросов, которые вы без труда могли бы уточнить в СССР, — подвинул листок американец.

Конечно, Вайзенборн не выполнил ни одного пункта из переданного перечня вопросов, но настроение у него надолго было испорчено.

Писатель не поддался, как и обещал сам себе, давлению. По сути, главной темой его творчества и общественной деятельности стало антифашистское Сопротивление, раскрытие его движущих мотивов и целей. Наиболее крупными вехами на этом пути стали пьеса «Подпольщики», шедшая на театральной сцене и в инсценировке по радио (1946), «Молчаливое восстание» (хроника борьбы противников нацизма) (1953) и написанный на склоне лет «Мемориал» (1963). Содержательным было выступление Вайзенборна в одном из берлинских театров «О немецком движении Сопротивления» и лекции по этому же вопросу, с которыми он выступал во многих странах, пока позволяло здоровье. Умер Вайзенборн весной 1969 года в Берлине.

Немало других участников «Красной капеллы», переживших войну, выступили со своими воспоминаниями и статьями, разоблачавшими лживые измышления поборников «холодной войны» о немецких антифашистах. Среди них следует отметить мемуары Герхарда Кегеля, бывшего перед войной сотрудником германского посольства в Москве, Генриха Шееля, в годы войны офицера вермахта, в дальнейшем одного из наиболее глубоких исследователей антифашистского Сопротивления, Греты Кукхоф, общественного и государственного деятеля ГДР, и целого ряда других.

Бессмертный подвиг «Красной капеллы» вызывает восхищение у каждого объективно мыслящего человека. В тяжелейших условиях гитлеровского террора немецкие антифашисты сделали свой выбор во имя будущего Германии, во имя избавления страны от коричневой чумы. Их подвиг навечно останется в памяти потомков.