Сегодня получил от Дуняшки письмо. Пишет она:
«Любимый Мишечка!Передаю поклоны от всей родни и крепко целую тебя.
Большое спасибо за твоё письмо и за фотографию. Не могу на неё налюбоваться. Трудно поверить своим глазами, что это на самом деле ты. Всё люди из нашего колхоза вечером, после работы, ко мне приходят и фотографию рассматривают, и тоже её все хвалят. Только не могут поверить, что те часы, что у тебя на руках и в карманах, настоящие. Но я верю тебе, орёл ты мой и герой, и я очень горжусь тобой.Твоя до гроба, Дуня».
Хотела и я тебе мою фотографию послать. С этой целью даже написала заявление в НКВД, чтобы разрешили мне на один день выехать в город сфотографироваться. Может и разрешат, хотя все говорят, что тут даже не слышали о таком. Но я приложила справку из колхоза о том, что выполняю по 150 процентов нормы и состою в комсомоле. Жаль, что у меня нет платья, а одна лишь очень старая телогрейка. Но председатель колхоза говорил нам, что колхоз наш был награждён за достижения в труде, так что наверное продадут немного материала на одежду. Ведь говорил он про это ещё в 1936 году. Наверное скоро дождёмся. Тогда я справлю себе красивое платье.
Намедни приезжали из НКВД и забрали семью Моргалова, которого выслали в лагерь за то, что он по пьянке говорил про войну с Германией. Я тебе уже писала про это. Ну, мы потом собрание созвали и послали благодарности властям за охрану нас от контрреволюционных элементов. Понятное дело, если Моргалов говорил, что будет война с Германией, то это мог слышать кто-то из его родни. Надо уничтожать этих фашистских гадов и английских агентов.
Я очень рада, что до вас дошли те эшелоны с надписями «ХЛЕБ ДЛЯ ГОЛОДАЮЩЕЙ ПОЛЬШИ» и что у вас теперь нет недостатка с едой. Это очень приятно, что наше правительство так заботится о героической Красной Армии. Только я сильно боюсь, как бы те кровопийцы, поляки, тебя где-нибудь подло не убили или не отравили. Береги себя, дорогой, и будь осторожным.
Прочитал я это письмо и сразу решил купить Дуне платье и сапоги. Пошёл я в город, но в магазинах уже почти ничего нет. Понятное дело, наши парни всё раскупили, а торговцы новый товар не заказывают и магазины позакрывали. Но кроме этого ещё много комиссионных магазинов, в которых немного подороже можно купить чего только душа пожелает. Тут здешние буржуи сдают свои вещи, когда им не хватает денег на жизнь. А для нас это очень выгодно и мы очень рады этому.
Значит, купил я для Дуни платье, но специально подешевле выбрал, всё равно весь колхоз обзавидуется. Купил также не новые сапоги, ну и белья пару штук, потому что помню — белья у неё вообще нет. А паненка, что в том магазине продавала, спросила меня:
— Это наверное для жены?
— Нет — ответил я. — Для невесты. Она артистка в театре.
А другая говорит:
— Что же, у вас в России нет магазинов с одеждой и обувью, чтобы она могла себе купить по вкусу?
Понял я, что подлая фашистская гадина втягивает меня в политический разговор и хочет, подлым образом, высмеять Советский Союз. Так что я говорю:
— У нас всего много и всё лучше и дешевле чем у вас. Вы даже не видели таких вещей, какие есть у нас.
— Тогда зачем мы всё это покупаете?
— Как это: зачем?… Чтобы в подарок послать, на память. Будет одевать это дома, когда убирается или готовит. А на вечеринку, или собрание какое, или на прогулку, наденет наше, советское.
Одна из них говорит мне:
— Есть хорошие шёлковые чулки. Может купите для комплекта?
Подумал я: «В самом деле, стоит Дуняшке чулки послать». А продавщица на прилавок коробку поставила и показывает мне чулки разные. Просмотрел я все и сказал так:
— Ну что же это за чулки, как паутина! У нас чулки делают крепкие и толстые. А эти, я даже не знаю, как она на ногу натянет.
— Отчего же? — сказала одна из них. — Очень даже крепкие. Наверняка крепче ваших хлопчатобумажных. И ноги красиво облегают.
Купил я две пары чулок и спрашиваю про подвязки. Потому что где потом Дуняшка резинки на подвязки купит? А они говорят, что сейчас у них резинки на подвязки нет. И что вообще мало кто подвязки носит.
— Тогда как вы чулки носите, чтобы они вниз не сползали?
А они как принялись смеяться. Потом та что постарше говорит:
— Сейчас покажу.
Вынула из ящика какой-то розовый предмет и себе на бедрах застегнула. Потом объясняет мне:
— Это называется пояс. А вот к этим резинкам сбоку прицепляются чулки. Это лучше подвязок — ноги не жмут и чулки не собираются в складки.
Купил я и пояс. За всё как положено заплатил и пошёл домой. Там я разложил эти вещи на кровати, на столе, и на стульях и глазам своим не верю: какое всё красивое! Да, сладко жилось буржуям и буржуйкам в этой ихней империалистической Польше!
На следующий день я упаковал всё это в коробку, написал химическим карандашом адрес и фамилию Дуни и понёс посылку на почту… Даже чуть не отправил, но — к счастью — в последний момент опомнился. Что же я делаю?! Если Дуняшка получит эти вещи (что может случиться) и оденется в них, то о ней не только весь колхоз говорить будет, НКВД тоже узнает… Начнут спрашивать: откуда это? Как и что? Можно, конечно, объяснить, что жених из Польши прислал. Но откуда он всё это взял?… Купил… Но у кого?… У буржуев… То есть…
Не закончил я этой мысли и почувствовал, что весь покрылся потом… Вот же, совсем я сдурел среди буржуев живя! А ведь мог же погубить мою любимую Дуняшку, а может и себя вместе с ней! К счастью вовремя опомнился, выскользнул с почты и тихо, боковыми улочками, вернулся с той проклятой посылкой домой. Содрал с коробки бумагу с адресом и сжёг её. А посылку под кровать в угол засунул. И только тогда успокоился.