22 сентября 1939 г. Вильнюс

   Товарищу И.В. Сталину

   Ночь была чёрной как совесть фашиста, как намерения польского пана, как политика английского министра. Но нет такой силы в мире, которая сдержала бы солдат непобедимой Красной Армии, гордо и радостно идущих освобождать от буржуазного ярма своих братьев: рабочих и крестьян всего мира.

   Мы застали врага врасплох. Я шёл первый с пистолетом на изготовку. За мной бойцы. На границе мы никого не встретили. Нам преградил дорогу какой-то озверевший фашистский солдат. Я приставил к его груди пистолет, а бойцы штыки.

   - Руки вверх, холуй!

   Мы разоружили его и шуруем внутрь. Почти все там спали. Никто не оказал сопротивление.

   Забрали оружие со стоек, отключили телефон. Я спросил у одного из солдат:

  -- Где ваш командир?

  -- Вот этот -- он показал пальцем.

   Гляжу я: совсем худой мужик. Может даже из рабочих выбился, продавая своих братьев. Такие ещё хуже. Спрашиваю я его:

   - Ты тут за командира?

   - Я - говорит он. - А что?

   Меня злость взяла, но не было времени разбираться с ним. Я лишь сказал:

   - Кончилось твое командирство и конец вашей панской Польше! Вы и так хорошо попили людской крови! А теперь будете в собственной крови купаться!

   Конечно, надо было, по справедливости, и его, и всех этих отуманенных капиталистических холуёв расстрелять, хотя на такое буржуйское отродье было жалко тратить пули. Но у нас был четкий приказ: "Пленных направлять в тыл". Поэтому мы оставили конвой и пошли дальше. Наши орлы из НКВД там с ними разберутся. А у нас нет времени. Нам ещё предстоит выполнить важную боевую задачу.

   Мы направились дальше по прямой дороге. Направление на Молодечино. Тихо... Нигде ни огонька, ни людей. Меня это даже удивило. Я так много читал о хитрости польских панов. А тем временем это мы их перехитрили. Упали им как снег на голову.

   Эх, вот бы моя Дуня посмотрела, как гордо и смело я шагаю во главе всей Красной Армии, как защитник пролетариата и его освободитель. Но она наверное спала и ей даже не снилось, что я, Мишка Зубов, в ту ночь стал героем Советского Союза. И не знала, что для того, чтобы она могла спокойно, радостно и в достатке жить и работать, я шёл в кровавую пасть буржуазного чудовища. Но я горжусь этим. Я понимаю, что принёс в Польшу, для моих замученных панами братьев и сестёр, свет неведомой им свободы и нашу великую, единственную в мире, настоящую советскую культуру. Именно в ней всё дело, в культуре, чёрт возьми! Пусть они сами убедятся, что без панов и капиталистов станут свободными, счастливыми людьми и строителями общей социалистической родины пролетариата. Пусть надышатся свободой! Пусть увидят наши достижения! Пусть поймут, что только Россия, великая МАТЬ порабощённых народов, может избавить население от голода, неволи и эксплуатации! Да.

   Лишь пройдя семь километров от границы мы наткнулись на зверское сопротивление кровавых капиталистов. Наверное кто-то из польских пограничников успел сбежать, воспользовавшись темнотой, и предупредил буржуазию, что идёт непобедимая армия пролетариата. Кто-то нам крикнул что-то на собачьем польском языке. Я ничего не понял, и лишь громко и грозно ответил, что аж эхо пошло по лесу:

   - Сдавайся, фашист, иначе мы тебя уничтожим!

   Перед нами загремели выстрелы. Ну, мы по кустам, по канавам, как этого требует военная тактика - искать укрытие. Потом подтянулись пулемёты и давай по ним очередями. Только лес стонал. Два часа мы строчили из пулемётов. Никто не отзывался. Но надо всегда быть осторожным. Враг хитрый, может затаиться и выжидать.

   Тем временем рассвело. Смотрим, а перед нами на дороге стоит нагруженная сеном телега, а около неё убитая лошадь лежит. И больше никого... Тогда мы осторожно двинулись вперёд, чтобы не попасть в засаду. Но всё счастливо закончилось. Вероятно враг понял, с какой силой приходится иметь дело и позорно бежал.

   Вот таким образом я, младший лейтенант непобедимой Красной Армии, вошёл во главе моего взвода в буржуазную Польшу. И случилось это в ночь на 17 сентября 1939 года. Ура! ура! ура!

   Эти записи я начинаю вести в городе Вильнюс. Пишу их во славу нашей сильной Красной Армии - и прежде всего - её ВЕЛИКОГО вождя, товарища Сталина. Естественно, я посвящаю их и ему. Я хорошо понимаю, что моё перо бессильно, когда я хочу описать нашего великого вождя и мою любовь к нему. Для этого нужно перо Пушкина или Маяковского. Я же могу лишь точно зафиксировать то, что вижу и слышу в эти знаменательные, исторические дни, которые освободили несколько угнетённых народов от капиталистической неволи.

   Когда я думаю о нашем великом ВОЖДЕ и УЧИТЕЛЕ, то чувствую, что к моим глазам подступают слёзы. Кем бы я был без него? Невольником царя, не человечески угнетаемым и эксплуатируемым. А теперь я, у которого отец был простым рабочим, офицер. Удостоен чести состоять в комсомоле. Закончил десятилетку. Умею читать и писать почти без ошибок. Могу также разговаривать по телефону. Знаю политграмоту. Каждый день ем настоящий хлеб. Хожу в кожаных ботинках. Я образованный и культурный человек. Кроме того, я пользуюсь самой большой свободой, какую только может иметь человек на земле. Мне даже можно называть ЕГО - нашего вождя - товарищем. Вы только подумайте - я имею право свободно и всюду называть ЕГО товарищем! Товарищ Сталин! ТОВАРИЩ СТАЛИН!... Так вот, это моя самая большая причина для гордости и радости!... Разве может гражданин капиталистического государства называть своего президента или короля товарищем? Никогда! Разве что какой-нибудь другой кровожадный президент или озверевший король. А я... Чувствую, как слёзы радости и гордости подступают к глазам... Вынужден прерваться и закурить, иначе не выдержу избытка счастья и у меня разорвётся сердце.

 

23 сентября, 1939 года. Вильнюс.

   Я нахожусь в Вильнюсе. Сюда нас направили из Молодечино. Приехали поездом, потому что наши танкисты опередили пехоту и первые заняли город. Но я считаю, что неприятеля победили именно мы - пехота во главе со мной, потому что мы первые перешли границу и нагнали на панов такого страха, что у них только пятки сверкали.

   Наш батальон стоит в казармах на улице Вилкомерской. Нам, офицерам, Комендатура дала разрешения поселиться отдельно вблизи казарм. Я расположился на улице Кальварийской в доме номер четыре. Пришёл туда вчера утром с "ордером" из Комендатуры и спрашиваю домоуправа. А мне сказали, что никакого домового комитета у них нет и не было. Я плюнул:

   - Вот порядки! Как же вы тут жили?

   Они говорят:

   - Нормально. А все вопросы по регистрации решает дворник.

   Пошёл я к дворнику. Мне показали, где находится его подвальная комната. Спускаюсь я вниз и думаю себе: "Наконец-то я увижу хоть одного эксплуатируемого пролетария". Но где там! Вижу я в большой комнате сидит толстый, хорошо одетый мужчина. Я только на ноги посмотрел и сразу увидел: ботинки с голенищами! А он ничего. Сидит и кофе пьёт. На столе настоящий хлеб лежит и сахар в банке стоит. Даже колбасу на тарелке заметил. Как меня злость взяла, что такой капиталист дворника изображает. Но я ничего не сказал, только подумал себе: "Придёт и твоё время! Закончится твоя колбасная жизнь и о ботинках тоже забудешь!" А вслух говорю:

   - Добрый день!

   - Добрый день! - говорит он и на стул показывает. - Присаживайтесь! - добавил он.

   Я сел и кладу ему на стол ордер из Комендатуры.

   - Вот - говорю - тут про квартиру для меня в этом доме.

   Он взял эту бумажку в руки. На нос нацепил очки. Повертел бумажку и так, и сяк. А потом говорит:

   - Я по-русски говорить умею, но буквы знаю не все. Вы сами мне прочитайте, про что там.

   Я прочитал ему. А от говорит:

   - Свободных квартир целых три. Пять комнат и кухня. Это одна. А две из трёх комнат и кухни. Берите какую хотите.

   Но я ему говорю, что мне нужна только одна комната. Но хотелось бы поселиться к порядочным хозяевам, чтобы не обокрали. А за комнату будет платить Комендатура согласно "норме".

   Он задумался и говорит:

   - Пожалуй лучше всего вам будет у учительниц. Женщины спокойные, на пенсии. Хотят сдавать две комнаты, но можете взять одну.

   Это мне понравилось. С женщинами всегда менее опасно. Может не нападут неожиданно,

   не зарежут. Всё же более культурный элемент.

   Пошли мы вместе к учительницам. Они все дома были. Одна из них хорошо по-русски говорит.

   - Мы - говорит - охотно вам комнату сдадим. Для нас дорого. А так нам арендную плату снизят.

   - А где хозяин? - спрашиваю я. - Наверное с другими капиталистами сбежал?

   - Тут хозяина нет. Дом принадлежит магистрату. Был управляющий, но его призвали в армию. Ушёл на немецкий фронт. А плату за квартиру мы вносим в кассу магистрата.

   Показывают они мне свои комнаты. Никогда в жизни я не видел такой роскоши. Распутство какое-то! На полу даже ковры лежат. И всякие там цветы. И живая птица, похожая на воробья, но вся жёлтая, в клетке посвистывает. И разные там столы, столики, полки, полочки, шкафы, шкафчики, стулья, кресла... Там такие вещи, что черт его знает как их назвать! А я ничего. Делаю вид, что меня всё это не удивляет и что я не понимаю, что попал в капиталистическую пещеру эксплуататоров трудового народа. В самое змеиное буржуйское гнездо.

   Оказалось, что три бабы в трёх комнатах жили! Учительницы!!!... Ну ничего, советская власть их выведет на чистую воду. И "дворника" заодно. Пусть немного поживут. Для всех найдётся подходящее место.

   Я договорился с "учительницами", что вечером заселяюсь. Они отдали мне наружную комнату с балконом. Спросили, много ли у меня вещей? Но я ответил им:"Разве у боевого офицера могут быть вещи? У меня ничего нет. Война ведь". Они сказали, что дадут мне постель. Я согласился на это, но подумал себе: какого чёрта она мне нужна?

   Мы попрощались очень спокойно и культурно, я пошёл осматривать город. Иду по улицам и вижу, что попал в настоящий буржуйский заповедник. Публика на улицах одета как на бал. Каждый в кожаных башмаках, а кое-кто даже в сапогах. У многих также заметил галстуки и воротнички. И почти все в шляпах. Вот паразиты!... А самое удивительное женщины. У каждой волосы уложены как у киноактрисы. На ногах тонкие чулки, наверное купленные в Париже, гладкие, коричневые. Платья лёгкие, цветные... как цветы. В жизни таких не видел. Красивые буржуйские стервы разодетые. Иду я себе и думаю:"Пожалуй сюда со всей Польши съехались капиталисты с жёнами и дочками? Такое богатство!"

   Мне даже чуточку страшно стало. Вокруг столько кровопийц шастает! Но вижу и наших парней много. Ходят по улицам и тоже фасон держат. Каждый наодеколонился так, что издали слышно. Пусть буржуи знают, какая у нас культура! Жаль, что и я не наодеколонился. Не было времени. В другой раз.

   В одном месте смотрю я - пекарня. В витрине хлеб и булки заметил. Даже пирожные были. Никогда в жизни не видел ничего подобного. Думаю себе, или это буржуйская пропаганда, или специальный магазин польского "Интуриста". Стою я у окна и наблюдаю. Люди заходят, покупают, выходят. А я только разглядеть пытаюсь, у них особые стахановские "боны" или обычные карточки? Трудно разобрать. Думаю я себе: "Попробую и я. А вдруг продадут?" Вхожу я внутрь, кашлянул и говорю, как бы спокойно:

   - Пожалуйста свешайте мне полкило хлеба.

   Паненка, красивая такая и сисястая, спрашивает:

   - Какого?

   Я пальцем показываю на самый белый... как булка. И ничего. Она взвешала, даже в бумагу завернула и подаёт мне.

   - Пожалуйста, пан.

   Мне аж плохо стало: она меня паном назвала! Не узнала. Наверное это потому и хлеб мне продала. А может немного подслеповатая. Спрашиваю:

   - Сколько платить?

   Она говорит:

   - Десять грошей.

   Дал я ей рубль, а она мне целую кучу польских, капиталистических денег сдачи сдала. И никаких "бонов", талонов или "ордеров" даже не спрашивала.

   Вышел я из магазина. Хлеб тёплый, белый, а как пахнет. Хотел я сразу съесть, но заметил, что на улице никто не ест, только наши парни ходят и грызут семечки. Сунул я хлеб в карман. Жаль - думаю - что килограмм не попросил. Может продала бы. А сам считаю: значит выходит, что на наш рубль я мог бы купить пять кило хлеба! Сладко жилось буржуям, в той прежней Польше, на бедах трудового народа!

   Иду дальше и вижу - снова пекарня. Люди заходят, выходят, каждый что-то там покупает. Ну и я набрался смелости и айда внутрь. На этот раз попросил уже кило хлеба. Пальцем опять на белый показал. И ничего: отвесили, взяли двадцать грошей и хлеб мне подали. Жаль - думаю - что не попросил двух килограммов. Может тоже продали бы? Кто его знает? Но немного дальше снова замечаю пекарню. Шурую внутрь и говорю... как бы совсем спокойно и равнодушно:

   - Пожалуйста два килограмма белого хлеба.

   А капиталист, что хлеб продавал (даже воротничок и галстук не снял, чтобы скрыть классовое происхождение), спрашивает:

   - А может всю буханку возьмёте? Три кило весит.

   - Давай - говорю я.

   Заплатил я 60 грошей, забрал хлеб и выхожу на улицу. Иду я и в уме считаю: вот, за девяносто грошей, то есть меньше чем за рубль, я купил четыре с половиной килограмма хлеба и даже в очереди не стоял. Не могу я этого понять. Не иначе как капиталистическая пропаганда. Надо будет выяснить это дело.

   Т.к. с хлебом мне неудобно было по городу лазить, пошёл я в казарму. Там столпотворение. Полно парней. Некоторые из города пришли и рассказывают чудеса о глупости польских панов. Оказывается, можно купить кто сколько хочет не только хлеба, но и сала, и колбасы. Некоторые говорят, что тут так всегда было. Не могу я в это поверить. Ведь ясно же, если продавать всем сколько они хотят, то одни раскупят всё, а другие будут с голода помирать.

   Вечером заселился я в свою комнату. Учительница (та, что по-русски говорит) открыла мне дверь и показала комнату.

   - Можете быть уверены - тут чисто - сказала она. - А мыться можно в ванной комнате.

   Она проводила меня в комнату около кухни. Там красивый умывальник и большая ванна. Посмотрел я на всё это и думаю себе:"Убить тебя надо на месте за всё это. Сколько же наших братьев, рабочих и крестьян, поумирало с голоду, чтобы ты, паразитка, могла наслаждаться в такой ванне!" Но я ей тогда сказал:

   - Все нормально. Пулемёт посложнее будет и с этим разберёмся. А ваша ванна это глупость!

   Пошёл я в свою комнату и давай всё рассматривать. Но ходить было неудобно, мешали ковры. Я вышел на балкон. А там полно цветов в горшках. Смотрю я на город. Стемнело. Слышу, как наши бойцы "Катюшу" поют. Ну и я им подтянул. А потом как засвистел, так мне печально стало. И Дуняшка вспомнилась. Какой была, такой и осталась, но всё равно баба и хорошо мне с ней было. Решил я ей письмо написать. Пошёл я в комнату, включил свет и настрочил моей симпатии такое вот письмо:

 

   23 сентября 1939 года. Город Вильнюс.

   "Моя любимая Дуняшка!

   Пишу тебе это письмо из самого центра польского, буржуазного логова. Мощным ударом нашего несокрушимого, красного кулака мы сокрушили польских, фашистско-капиталистических генералов и освободили от буржуазного гнёта стонущий в когтях тиранов польский рабоче-крестьянский люд и все иные народности, безжалостно угнетаемые и эксплуатируемые кровожадными панами.

   Я шёл во главе всей Красной Армии и бил фашистов и их холуев, пока они не бросились бежать. Живу я в красивом доме, хозяин которого - капиталист, сбежал. Здешние буржуйки наносили мне цветов и застелили всю комнату коврами. А всё это от страху. Каждый день плаваю в ванне. Ванна - это такая большая лохань, из железа, в которую наливают воду и человек целиком, даже с ногами, может в неё поместиться.

   Можешь гордиться своим Мишкой, который, гордо шагая по знаменем Ленина-Сталина, смёл на века зверское сопротивление польских захватчиков и освободил все, стонущие в кандалах,народы.

   Писать мне можешь в Вильнюс, какое-то время мы ещё будем тут. Мой точный адрес на конверте.

   Крепко жму твою руку, с комсомольским приветом. Лейтенант героической Красной Армии, Михаил Зубов".

   Я закончил письмо, разулся, чтобы не зацепиться за ковёр, и прохаживаюсь, "Трёх танкистов" насвистываю. Тут слышу, кто-то в дверь стучит.

   - Войдите - говорю.

   В комнату зашла девочка лет десяти. Хитрая такая. Сразу видно, буржуйское отродье. Глазами так и зыркает по углам. Наверное шпионить её прислали, чтобы посмотрела, чем я занимаюсь.

   - Мамочка - говорит она - приглашает вас на чай.

   Я думаю, идти, не идти? Но пошёл. Было интересно посмотреть, как буржуйки чай пьют. Прихожу значит я в их столовую. Вижу, белая скатерть на столе лежит, а на ней полно разной драгоценной посуды. На столе лежит сыр, молоко в кувшинчике, какие-то копчёности, в сахарнице сахар насыпан. Только хлеба было мало. Тогда я сказал:"Подождите минутку". И вышел. Вернулся в свою комнату и думаю:"Взять кило хлеба, или всю буханку?" Но может много сожрут? И мне тоже есть захотелось. Взял я огромную буханку, принёс к ним и положил на стол. "Это - говорю - для всех".

   - Но зачем? - спрашивает одна. - Хлеба у нас много, только мы не режем весь, чтобы не засыхал.

   - Ничего - говорю я. - Не стесняйтесь и ешьте сколько хотите. Мне по карману купить хоть две такие буханки!

   Они посмотрели друг на дружку. Вероятно дивятся моей щедрости. Налили мне чаю... Ну, ничего, разговариваем. Та, что хорошо владеет русским (Марией Александровной зовут), угощает меня: "Пожалуйста сыра! Колбаски! А чего масло на хлеб не мажете?"

   - А где масло? - спросил я.

   Она пододвинула мне такое специальное блюдце с крышкой, а в нём лежит что-то жёлтое как воск. Тогда я говорю:

   - А, так это и есть масло! Мне мама рассказывала, что когда-то у них тоже масло из молока делали.

   Начал я это их масло на хлеб намазывать. Но неудобно. Оно только скатывается. Его бы лучше ложкой есть, а не намазывать. Тогда я взял себе кусочек колбасы. Но так тонко буржуйки нарезали. Видно скупые.

   Ну, ничего. Беседуем. Я спрашиваю её, кого как зовут? Мария Александровна на одну показывает и говорит:"Пани Зофия". А другая оказалась пани Стефания.

   - А как малую зовут? - спросил я.

   - Андзя.

   - А почему не пани Андзя?

   - Потому что детей у нас зовут только по имени. Когда подрастёт, то будет панна Андзя.

   "Естественно - подумал я - её могут выучить только фашисткой и врагом трудового народа. Тоже сделали бы из неё гадину, если бы наша советская власть не пришла! Теперь кончатся эти панские штучки!"

   Ну, ничего. Сидим себе и беседует довольно культурно, то о погоде, то об урожае. Я вижу, что и я их собачий язык немного понимаю. А чего не понимаю, то мне Мария Александровна сразу переводит. И всё бы было хорошо, но одна из них (та старшая, пани Зофия), говорит мне на ломаном русском языке:

   - Пан лейтенант, а долго вы пробудете у нас в Вильно?

   Очень мне этот вопрос не понравился. Сразу понял, что она хотела хитростью, от красного офицера, узнать о стратегических намерениях высшего командования. Но я её тут же раскусил. Знаем мы фашистские уловки! Так что я сказал очень любезно и спокойно, хотя, собственно говоря, за такое надо с ходу бить по морде:

   - Сколько нам захочется, столько и пробудем.

   А она снова:

   - Пан лейтенант, а вам нравится наш Вильно?

   Я заскрипел зубами. Издевается, холера, надо мной, красным офицером и порядочным большевиком. Уже второй раз меня "паном" назвала. Но я стиснул под столом кулаки и стараюсь держаться.

   - Во-первых - говорю я - не Вильно, а Вильнюс. Вот что. Во-вторых: не ваш, а наш. В-третьих: мне он совсем не нравится, потому что никакой культуры нет. Даже на вокзале нет вошебоек. Что же это за жизнь! Что же это за гигиена! Что же это за культура!

   Тут вмешалась Мария Александровна и говорит так чисто по-русски... это очень подозрительно и надо будет сообщить об этом в НКВД. Так вот, говорит она:

   - Вошебоек у нас в самом деле нет. Но потому, что у нас нет вшей. Так что зачем нам вошебойки!

   Сами вы как вши - подумал я и говорю:

   - Вошебойки являются санитарным и гигиеническим оборудованием. Мышей у вас тоже может не быть, а вот, котов у вас всюду множество. Вот что.

   А та первая (пани Зофия) снова обращается ко мне и вижу я, морда хитрая, хитрая, хитрая!

   - Пан лейтенант...

   Но на этот раз я ей закончить не дал. Бросил нож на стол и рявкнул:

   - Заткнись, старая обезьяна! Никакой я тебе ни пан, а защитник пролетариата! И я тут именно затем, чтобы уничтожать такую фашистскую заразу как ты! Понимаешь?! А если не понимаешь, то я тебе сейчас своими руками объясню!

   Я как приложился кулаком к столу, что аж все стаканы на нём запрыгали. Девочка плакать начала. А Мария Александровна умоляет меня и тоже чуть не плачет.

   - Михаил Николаевич - говорит она. Не гневайтесь. У нас каждому говорят пан. Даже нищему. Так же как во Франции "мсье", или в Англии "мистер".

   Но я не дал уломать себя этим хамкам.

   - Подождите немного - сказал я. - Мы наведём порядок и панами, и месьями, и с мистерами! Придёт время для всех и каждому найдётся подходящее место! А мне, порядочному человеку, сидеть в вашем обществе и попивать чаи негоже! До свидания!

   Я встал. Естественно, сплюнул на пол. И гордо вышел. Даже свой хлеб со стола не забрал. Пусть подавятся им подлые фашистки!

   Пошёл я спать. Кровать, вижу, хорошо застелена. Большое одеяло, лёгкое, мягкое, в белую оболочку затолкнуто. А на оболочке той разные цветочки, листики и мотыльки вышиты. Две подушки... тоже в оболочках с цветами. Ну и простынь. А всё такое белое, словно краской выкрашено. Я даже пальцы послюнявил и попробовал, не мажется ли?

   Залез я на кровать и полностью в ней утонул. Только нос наверху. Вертелся я, крутился, а сон не берёт. Не по мне, порядочному большевику, такие буржуйские изобретения! Как они на таком с бабами спят?... Вылез я из постели, подушку у стены положил, завернулся в одеяло и в два момента заснул.

   Утром просыпаюсь. Вижу - солнце светит. Красота.

   Вышел я на балкон. Видна большая часть города и река тут же течёт... Я вздохнул: чудно!... Небо голубое, голубое, голубое... Вот, думаю я, из такого голубого материала пошил бы я себе рубашку, а Дуне юбку.

 

8 октября 1939 года. Вильнюс.

   Вчера я получил месячное жалование: 700 рублей. Также выдали провиант на всю неделю вперёд: хлеб, крупа, сахар, рыба, сало, чай и пачка табака. Вот - подумал я себе - чтобы рабочие капиталистических стран увидели, как заботится Советский Союз о своём защитнике. Правда, хлеб был заплесневелый; от рыбы немного воняло, но есть ещё можно было; крупа потёрлась в порошок и как бы стухла; сало, естественно, прогорклое - наверное не выдерживает дальние перевозки; половину табака какой-то мерзавец отсыпал из пачки и подменил на опилки; сахар сырой - для веса. Но это неважно. Важна забота о нас и память. Вот так.

   А 700 рублей мне очень пригодились. Оказалось, что тут можно за эти деньги купить множество разных хороших вещей. Но надо поспешить, пока буржуи не опомнились и не попрятали. Наши власти установили такой курс: 1 рубль равняется 1 злотому... За 700 рублей что бы я у нас купил? Даже на хорошие ботинки не хватит. А тут пара башмаков 20 рублей, кило сахара 1 рубль. И всего сколько хочешь. Даже в очереди стоять не надо. Хорошо тут жилось буржуям на нужде пролетариата. Но теперь и мы поживём красиво благодаря советской власти. Я уже три дня колбасу ем. А на белый хлеб уже смотреть не могу, только булочки разные наворачиваю.

   Сегодня утром зашёл я к часовщику. Около меня живёт. В окне у него большие часы есть, поэтому всегда, когда я хочу узнать который час, спускался вниз посмотреть. В очень удобном месте дали мне квартиру и потому ценил я её чрезвычайно. Так вот, захожу я к часовщику и спрашиваю, нет ли у него на продажу часов.

   - Какие желаете? - спросил он меня.

   - Самые лучшие, какие могут быть. Сколько такие будут стоить?

   - Есть у меня - говорит он - отличные часы известной фирмы "Омега". Но и цена не маленькая. Не знаю, купите ли.

   - Сколько?

   - 120 рублей.

   - Покажи.

   Действительно, часы красивые, но хорошие ли, черт знает. Может хочет обмануть империалистический холуй. Тогда я ему толкую:

   - Твоя "Омега" кажется мне очень подозрительной. Вот, если бы у тебя были часы "Кировские", то я бы охотно купил. Это наша советская фирма и не может быть никакого обмана.

   А он сразу открывает ящик стола и часы "Кировские" вынимает. Такие я видел у нашего командира полка. Все офицеры ему из-за часов завидовали. А он получил его от правительства, как "практичную награду" за достижения по службе.

   - Продаёшь? - спрашиваю я.

   - Естественно. Теми живу.

   - Сколько стоит?

   - 30 рублей.

   - А они хорошие?

   - Очень хорошие. Получишь от меня гарантию на год.

   - А почему такая разница: буржуйская "Омега" 120 рублей, а наши советские часы 30 рублей.

   - Такая уж разница - говорит он. - Мне вам трудно объяснить.

   Думаю я: что же делать? Разница в цене большая. Но "Кировские" карманные часы. На руку, чтобы люди видели, восхищались и завидовали, не наденешь. А в кармане носить тоже не очень удобно. Большие, зараза, и тяжёлые. Ну и на цепочку придется привязывать, чтобы кто-нибудь из сослуживцев не украл. Думаю я:"Эх, была не была, куплю "Омегу". У нас в Союзе наверное в 50 раз больше получу, если захочу продать. Ну и купил. Надел их на руку и пошёл на прогулку. Рукав высоко вверх подтянул, чтобы люди видели, что я при часах. Приятное такое самочувствие. Захочешь узнать, который час, надо лишь руку поднять, посмотреть и уже знаешь. Точно так же, если спросит кто-то время, то ответишь ему:"Десять минут третьего. Точное время. Можете быть уверены - мои часы от самой лучшей мировой фирмы. "Омега" называется". Да, очень приятно. А всё это благодаря нашей советской власти и ВЕЛИКОМУ Сталину.

   Купил я ещё килограмм колбасы и шурую домой. Думаю: надо к дворнику зайти. Мутный он какой-то. Эти его сапоги больше всего подозрительные. Однако сейчас он исполняет пролетарскую обязанность. Мог, например, где-то какого-то капиталиста прижать, горло ему перерезать и сапоги с ног стянуть. Так что спускаюсь я в подвал и стучу.

   - Войдите - слышу.

   Вхожу. Вся семья за столом сидит и обедает. Пахнет жареным мясом.

   - Добрый день! - говорю я. - Извините, что помешал.

   - Нет... Присаживайтесь - говорят мне.

   Уселся я и смотрю. Хорошо живут, мерзавцы! Все чисто одеты, хорошо обуты, жрут мясо, чай с сахаром пьют и это их ма-ас-ло на столе заметил. А рабочие и крестьяне наверное с голоду пухнут! Но вслух не говорю им этого.

   - Вот часы сегодня купил. Самой лучшей мировой фирмы. "Омега" называется.

   Показываю руку. Дворник очки одел и посмотрел.

   - Да - сказал он. - Действительно "Омега". У меня когда-то тоже "Омега" на руке была. Но мне это мешало в работе. То уголь из подвала ношу, то дрова колю. Как бы не сломать. Тогда я себе карманные "Цима" купил, а "Омегу" старшему сыну отдал. Он в школу ходил. Тоже надо было время знать... Много заплатили?

   - 120 рублей.

   - Нормальная цена. А часы ничего так, хорошие.

   Посидел я у них немного и пошёл. Не гоже мне большевику с буржуями водиться. Вся семья при часах. А ещё одни, большие, на стене висят. А другие, круглые с боем, в углу на столике стоят. Дворник!...

 

9 октября 1939 года. Вильнюс.

   Встаю я сегодня утром и первым делом на часы гляжу. А они два часа показывают. Что за чёрт? - думаю. Послушал их: не ходят. Потряс, тоже ничего - не работают. Вот же надул меня буржуйский часовщик! Надо было "Кировские" купить. Очень я расстроился и даже не было аппетита есть колбасу. Оделся как можно скорее, зарядил пистолет и прямо к часовщику. Прихожу и, не здороваясь, с места говорю ему:

   - Это что за издевательство? За такие штучки я имею право тебе сразу в лоб выстрелить! Гарантию дал мне на год, а часы на другой день сломались.

   - Может ударили их, или уронили?

   - Я офицер и культурный гражданин Советского Союза. Поэтому знаю, что часы на землю не бросают. Это ты мне неисправные часы продал. А это тебе так не пройдёт!

   - Пожалуйста, покажите часы - сказал часовщик.

   Дал я ему "Омегу". Он лупу в глаз вставил, открыл часы и смотрит. Потом ядовито улыбнулся и закрыл часы. Потом ухватил пальцами колесико сбоку часов и начал его крутить. Послушал и отдаёт мне "Омегу".

   - Часы - говорит он - в порядке, только нужно раз в день заводить их, потому что механизм работает от пружины.

   Но я это уже и сам сообразил. Но чтобы мерзавец не радовался, что он такой умный, я ему говорю:

   - У нас в Советском Союзе самые лучшие часы заводятся от электричества.

   И сохраняя моё комсомольское достоинство вышел. Даже не попрощался. Пусть не задирает нос!

   Сегодня получил письмо от Дуняшки. Я очень удивился; ещё не прошло и трёх недель, как написал ей письмо, а уже есть ответ! Хорошо работает наша советская почта. Может быть образцом для всего мира. И конверт не разорван. Вероятно цензура даже не заинтересовалась моим письмом... А потом оказалось, что это письмо я получил с оказией. Знакомый железнодорожник ехал в Вильнюс, так что Дуняшка передала ему письмо. А он привёз прямо сюда. Жаль, что не застал меня дома. Но может это и к лучшему. С незнакомым человеком всегда опасно болтать. Очень мне письмо Дуни понравилось, так что привожу его дословно:

   "Любимый мой Мишечка!

   Мы очень гордимся тобой, что ты так исправно исполняешь свои большевистские обязанности и громишь банды польских, фашистских генералов. Нечего бандитам издеваться над рабочим классом и убивать пролетариат. Я бы к тебе, мой любимый герой, на крыльях как ласточка прилетела и вспарывала эти толстые, панские брюха вилами.

   Только ты там наверное, бедный мой, голодаешь? Я хорошо знаю из книг и газет, что в Польше всегда был сильный голод, такой, что люди ели конский навоз, кору с деревьев и землю. Только капиталисты там обжирались вволю хлебом и салом. Кроме того, я видела на вокзале эшелон товарных вагонов, а на каждом вагоне был большой плакат: "ХЛЕБ ДЛЯ ГОЛОДАЮЩЕЙ ПОЛЬШИ". Я бы послала тебе, мой маленький, сухарей, но уже два месяца сама не вижу хлеба. Но могу тебе послать сущёных ягод. В этом году их много было. Кроме того, могу добавить немного картошки. Ты только напиши. Если надо, я сразу же вышлю.

   А так у нас всё в порядке, только арестовали и выслали в лагерь соседа нашего, Василия Моргалова, за то, что он вёл английскую, империалистическую пропаганду. Сказал, подлец, по пьянке, что скоро Советский Союз будет жить в дружбе с Германией и что будет с ними война. Хотя это наш дальний родственник, нам совсем его не жалко. Пусть не болтает такие глупости.

   Привет тебе от всей семьи.

   Любящая тебя навеки, Дуня"

   Мне немного жалко Моргалова, ведь, ясное дело, за это преступление будет отвечать и вся его семья. Что с ним такое случилось? Словно ни газет не читает, ни радио не слушает. Ведь каждый день пишут и говорят, что товарищ Сталин и канцлер Гитлер - два лучших приятеля, а Англия - логово эксплуататоров и поджигателей войны. Вот только Гитлер наведёт порядок в Польше, а потом займётся этой проклятой фашистской Англией, а товарищ Сталин, естественно, поможет ему. Так какая же война может быть между Советским Союзом и братским немецким народом?! Об этом даже подумать невозможно, а он, дурень, болтает такие глупости. Если бы по трезвому он сказал это мне, я бы сам ему в морду заехал!... Я знаю, что конечно никакой он не английский агент, но по пьянке не умеет держать язык за зубами. В лагере его научат соображать! Так ему и надо!

 

  15 октября 1939 года. Вильнюс.

   Вчера я заметил в городе и наши советские магазины. А как же, сразу два открыли. Пусть буржуи не думают, что только у них торговля процветает! Зашёл я в один из них. Красиво там, портреты Сталина, Ленина и разные там пролетарские лозунги висят. Торгуют наши советские женщины. Продают книжки. То есть, распространяют культуру. Я с удовольствием поговорил с ними. Одна мне даже понравилась, так что я спросил её, не могла бы она прийти ко мне на ночь переспать. Но она сказала, что очень сожалеет, потому что все ближайшие ночи у неё уже заняты. Жалко. Но ничего не поделаешь, женщин наших мало, а парней же много, поэтому не получается... Купил я брошюру: ВЕЛИКИЙ ВОЖДЬ НЕМЕЦКОГО НАРОДА и пошёл. В другом магазине я заметил, во всех окнах, большие портреты товарища Сталина. Очень красиво это выглядит. Зашёл я в магазин и узнал о цене.

   - Без рамки - говорят мне - три рубля. В раме, под стеклом, 25 рублей.

   Я подумал: "Надо купить. Может, если когда кто-нибудь ко мне зайдёт, то сразу увидит, что тут живёт культурный человек". Также спросил про портрет Гитлера. Стоило бы их любимых товарищей, вместе повесить. Ведь они большие друзья и вожди социалистических народов. Но мне сказали, что их ещё не прислали. Надо заходить, узнавать.

   Пошёл я домой. Портрет Сталина несу так, чтобы все видели. Пусть буржуи трепещут перед нашим ВЕЛИКИМ вождём. Прихожу я домой и думаю: "Куда бы ЕГО, любимого ОТЦА повесить?" Вижу в углу, на самом лучшем, можно сказать, месте висит какая-то мадама. И как же, в золотом платье и в короне на голове. Эге, думаю, так это же их буржуйский святой образ. Лишь теперь догадался. Зову я Марию Александровну и с большим возмущением показываю на картину:

   - Пожалуйста, немедленно заберите это отсюда! Я культурный человек и не хочу нечто подобное держать в комнате! Лампадка пусть останется, потому что она красного, пролетарского цвета. А вашей фашистской пропаганды и предрассудков мне не надо!

   Забрала она свою картину и вынесла, а я тут же на то место нашего любимого ВОЖДЯ и УЧИТЕЛЯ повесил. Вечером зажёг перед портретом лампадку. Красиво вышло. Красный свет ползёт по портрету нашего красного вождя пролетариата, а я сижу себе в мягком кресле и читаю биографию Гитлера. Очень я обрадовался, когда узнал, что когда-то он был маляром. То есть тоже пролетарского происхождения - как и наш любимый товарищ Сталин. А дальше я узнал, что и он тоже у себя в Германии социализм ввёл... Да, жизнь прекрасна! Когда дорогой маляр Гитлер и наш ОТЕЦ Сталин вместе выкрасят мир в красный цвет, это будет чудесно!

 

     В сентябре 1939 года. Вильнюс.

      Сегодня ребята уговорили меня пойти к фотографу. Нашли тут такого, который хорошо говорит по-русски и отменно фотографирует в героических позах. Надо же, чтобы осталась память о боевых днях. И Дуняше опять же можно послать. Пусть посмотрит, как выглядит советский боевой офицер. Ну и брату пошлю тоже, чтобы видел, какой большой фигурой я стал.

   Ну, мы и пошли. Командовал капитан Егоров. От каждого из нас на всю улицу запах одеколона разносится. Все прохожие оглядываются и дивятся нам. Я сам сегодня утром вылил себе на голову четверть пузырька самого лучшего в мире одеколона советского производства. "Дыхание Сталина" называется и запах чувствуется на пять метров. Слышу, лейтенант Дубин кричит:

   - Парни, смотрите! Им даже отдыхать разрешают!

   Остановились мы и смотрим. Бригада рабочих ремонтирует улицу. Заливает её асфальтом. Сразу видно - пролетарии. Одни в комбинезонах, другие в спецовке. А работают в самом деле медленно. Один сидит на тачке. Другой курит. Третий сворачивает цигарку. А другие работают не спеша. И никто их не подгоняет, ни кнутом, ни палкой не бьёт, как это обычно происходит во всех капиталистических государствах. А ведь нам хорошо известно, как буржуи эксплуатируют своих рабочих, чтобы выбить из них норму.

   В самом деле, как-то это всё странно было. Но капитан Егоров тут же нам всё объяснил:

   - Понимаете, это уже свободные рабочие. Советская власть их освободила и пока разрешает работать медленно, чтобы они набрались сил для будущего стахановского труда на пользу Советского Союза.

   Всё стало понятно и мы пошли дальше. Умный человек всегда может всё по-умному объяснить.

   И вот приходим мы к фотографу. Было нас пятеро. Фотограф показал нам разные снимки, чтобы мы выбрали позы. Потом лейтенант Дубин первый сел в кресло. Мы отдали ему все наши медали. Всего их было двенадцать. Ну и часы, чтобы продемонстрировать их на фото, одолжили. Оказалось, что у всех уже есть часы, благодаря советской власти. А капитан Егоров даже двое себе приобрёл.

   Замечательно!

   Через два дня я забрал фотокарточки. Трудно было поверить своим глазам. Полная грудь медалей. Из левого кармана гимнастёрки отчётливо видно часовую цепочку. Из кармана галифе точно так же цепочка восхитительно висит. А на руках по двое часов... Я заказал фотографу сделать мне ещё дюжину таких портретов. Это будет важная память и исторический документ огромного значения.

   А до этого у меня была чертовская неприятность с той проклятой, буржуазной ванной. Думаю я: "Перед посещением фотографа надо искупаться, чтобы лучше выглядеть на снимке, потому что из-за отсутствия времени и желания я два месяца в бане не был". А тут учительница, Мария Александровна говорит мне утром, что есть горячая вода, так что я могу пользоваться случаем. Что-то она часто мне про это купание напоминает! Почти каждую неделю. А может заметила, что у меня малость "живого серебра" завелось? Но ведь вошебоек у них нет, хотя должны быть. Но, по правде говоря, и вошебойки те не помогают. Она, вошь, тоже свой разум и хитрость имеет. Знает, как спрятаться. Но это малозначительная мелочь.

   Ну, прихожу я в эту их ванную. Разделся и котёл пощупал, горячий как чёрт! Открываю я кран. А оттуда как хлынет кипяток! Мне и в голову ничего подобного не приходило. Свариться можно было. Закрутил я кран. Спустил кипяток к чёрту из ванны. Потом другой кран заметил. Открываю его, а оттуда совсем холодная вода бежит. Тоже не годится, эдак простудиться можно. Завернул я кран, плюнул в ванну, волосы намочил холодной водой, чтобы видели заразы, что я мылся. А та буржуйская змея, Мария Александровна, когда я через их комнату в коридор проходил, спросила:

   - Ну как искупались?

   - Очень хорошо - сказал я. - Если бы у меня было побольше свободного времени, я бы каждый месяц купался. Мы в Советском Союзе тоже чрезвычайно следим за гигиеной.

   А с другой стороны интересно, как те бабы такую горячую воду терпят, ведь не в холодной купаются? Предполагаю, что они с детства приучены в кипятке плескаться! Тоже мне удовольствие!

   Вернулся я в комнату злой как чёрт и думаю: надо письмо Дуняшке написать, как бы она не удумала лук и картошку мне послать. Парни поднимут меня на смех. Так что послал я ей такое письмо:

 

  Октябрь 1939 года. Вильнюс.

      "Милая Дуняшка!

   Твоё письмо дошло быстро и я благодарен за поклоны всей твоей родне. Что касается посылки для меня, то я очень благодарен, но прошу тебя не высылать мне никаких продуктов, тут есть всё, чего душа пожелает. Как раз подошли те эшелоны, что ты один из них на станции видала с плакатами: ХЛЕБ ДЛЯ ГОЛОДАЮЩЕЙ ПОЛЬШИ. Так что теперь у меня есть и хлеб, и что положить на хлеб. Я безгранично благодарен советской власти и нашему любимому вождю, товарищу Сталину, за заботу о нас, героях непобедимой Красной Армии. Тут буржуазия аж зубами скрипит от злости, видя как мы объедаемся всякими колбасами и прочим салом.

   Посылаю тебе мою фотографию, чтобы ты знала, как теперь выглядит мужественный герой и защитник Советского Союза, день и ночь неустанно стоящий на защите нашей святой России и всего пролетариата. Те часы, что ты видишь у меня на руках, настоящие, и цепочки, которые свисают из карманов, тоже при часах. Так что, можно сказать, фасон я держу как надо.

   Что касается Моргалова, то за то, что он болтает, будто будет война с Германией, надо бы его - фашистского пса -не то что в лагерь отправить, но и шкуру с него - империалистического прихвостня - содрать. Я тут недавно читал книжку о великом немецком вожде и самом лучшем приятеле нашего любимого ОТЦА Сталина, Адольфе Гитлере. Он тоже пролетарий и строит социалистическую родину для своего народа точно так же, как и наш ВЕЛИКИЙ Сталин. И никогда не может быть войны между двумя братскими народами.

   Это понятно каждому нормальному человеку. А слухи о войне пускают польские паны и агенты английских империалистов. Но с ними со всеми скоро мы, вместе с товарищем ТОВАРИЩА Сталина, Адольфом Гитлером, расправимся.

   Посылаю низкие поклоны для всей твоей родни и тебе, Дуняшка.

   Я гордо стою под высоко поднятым знаменем Ленина - СТАЛИНА и героически сдерживаю напор кровавых буржуазных приспешников.

   Твой до гроба

   Мишка Зубов"

   Да, это письмо Дуняшке у меня ничего так получилось. Из него видно и большевистскую твёрдость, и правильное социалистическое отношение, и непоколебимую верность коммунистической партии, а также её учителю и предводителю, ВЕЛИКОМУ товарищу Сталину. Так что можно спокойно опускать его в ящик.

 

  Октябрь 1939 года. Вильнюс.

      Пишу эти слова с великой радостью, социалистической гордостью, чувством хорошо исполненного большевистского долга. Я горжусь своей наблюдательностью, ясностью ума и смелостью. За все эти черты я благодарен нашей великой русской культуре, которая из меня - так, как это поётся в "Интернационале" - из ничего сделала всем и (естественно - и даже прежде всего) нашему ВЕЛИКОМУ, гениальному ВОЖДЮ Сталину. Часто я думаю: "Это сколько же веков человечеству пришлось ждать появления на свет ЕГО, ИЗБАВИТЕЛЯ, ТОВАРИЩА Сталина! Страшно подумать, что стало с миром, если бы ЕГО не было!"

   Так вот, стал я героем целого вильнюсского гарнизона. Даже незнакомые мне офицеры из других полков приходят чтобы только на меня посмотреть. А майор Петухов как только меня встретит, сразу жмёт руку и кричит:

   - Спасибо, товарищ, что спас мне жизнь! Если бы не ты, то наша святая родина потеряла бы ещё одного своего защитника!

   Но расскажу обо всём по порядку. Командир полка откомандировал майора Петухова и меня в Старую Вилейку. Мы должны были там осмотреть квартиры для нашего полка, который, вероятно, вскоре переместится туда. На вокзале, будучи офицерами, мы заняли места в мягком вагоне. В том же отделении вагона сидит какой-то пузатый капиталист с женой и дочкой. Дочка даже ничего себе, такая розовая и белая как кукла. Чулки на ногах у неё сидят как приклеенные. Чёрт знает как буржуйки такое делают, потому что подвязок на коленях я не заметил, хотя усиленно, по мере возможности, заглядывал. Платьишко - ээ-х! Все просвечивает. Ну и волосы волнами начёсаны. Просто актриса. А может она и была актриса... Очень она меня заинтересовала. И майор Петухов, хотя он уже старый хрен, всё на неё зыркает и каждые две минуты часы из кармана вынимает... вроде посмотреть, который час. Кокетничает с ней. Ну и я тоже рукав приподнимаю, чтобы "Омегу" хорошо было видно. И тут замечаю, что паненка на меня чаще поглядывает чем на майора. Начал я ей улыбаться и подмигивать, один раз коленом задев очень чувствительно. Но майор Петухов вероятно это заметил, так как сказал мне командным тоном:

   - Товарищ лейтенант, перейдите в другую секцию. Вам хорошо известно, что младшим офицерам не разрешается фамильярничать со старшими!

   - Слушаюсь! - сказал я и перешел в соседнюю по проходу секцию.

   А там какая-то старуха с двумя детьми ехала и очень подозрительный тип, мужского пола, в высоких сапогах на ногах. Сами понимаете, у кого могут быть сапоги из настоящей кожи! Я в этом хорошо разбираюсь!... Ну ничего. Едем мы себе, а я в ту секцию, где до этого сидел, поглядываю. Вижу, майор Петухов на моё место - напротив той буржуечки - пересел и охмуряет на всю катушку! То на часы посмотрит, то красивый никелированный портсигар из кармана вынет и папиросу закурит... Ну, ничего, может и я когда-нибудь до майора дослужусь... Тогда тоже смогу соответственно нос задирать!

   Немного скучно мне было ехать одному, но время как-то шло. В один момент я заметил, что майор Петухов предлагает папиросу той буржуйке и что-то ей говорит. Но она посмотрела на него и молча пересела в другой угол. Я бы за такое сразу в морду давал! Она должна гордиться, что офицер Красной Армии удостоил её своим вниманием!... В этот момент я заметил, что её отец - жирный капиталист - встал и снял с полки портфель. Поставил его на колени и расстёгивать замок. А потом... вижу я: эта гиена вынимает из портфеля снаряд и на майора зыркает. У снаряда блеснул взрыватель, а буржуй его сзади на сиденье поставил и застёгивает замок на портфеле. Меня сначала в холод бросило, потом в жар. Я открыл кобуру и наполовину вынул пистолет. Жду, что же будет дальше? А буржуй оглянулся по сторонам и тянется рукой к этому снаряду. Поставил его между колен и манипулирует со взрывателем. Тут я понял, что нельзя терять ни секунды, потому что погибнет не только майор Петухов, но - если заряд мощный - и я сам не уцелею. Я резко вскочил, выбежал в проход и влепил буржую две пули между глаз! Он даже пикнуть не успел! Начал заваливаться на бок. А я осторожно выхватил снаряд и кричу майору:

   - Вот видите, товарищ, этот буржуйский пёс хотел вас отправить на тот свет! К счастью, я это заметил и вовремя ему помешал!

   Майор Петухов побледнел и тоже схватился за пистолет. Буржуйкам мы приказали сидеть в углу. Одна из них сразу упала в обморок. А я из моей секции того, подлого фашиста прихватил и рядом посадил. Наверное сообщником их был!

   На станции в Молодечино я остался в вагоне стеречь арестованных, а майор Петухов привёл милиционеров с поста на станции. Они забрали арестованных и труп буржуя. Снаряд я им лично и собственноручно на пост отнёс - как вещественное доказательство. Составили короткий протокол для НКВД и мы поехали дальше.

   Через три дня мы вернулись в Вильнюс. Майор Петухов подробно рассказал всем, как на него совершали покушение и как я ему жизнь спас. Все говорят, что я должен получить за это благодарность и награду, а может даже одновременно повышение в звании.

   Вот так я спас жизнь своего командира и уничтожил ещё одну фашистскую гадину. Да, приятно быть полезным гражданином нашей великой, социалистической России.

 

  Октябрь 1939 года. Вильнюс.

      Я получил повестку в НКВД. И был очень рад этому. Я сразу понял, что это касается моего героического поступка в поезде. Теперь я был абсолютно уверен, что награда не пройдёт мимо.

   На следующее утро я отправился в НКВД. Записался в книгу, оставил на вахте пистолет и направился на второй этаж. Так постучал в кабинет номер 99.

   Принял меня майор, заместитель начальника НКВД.

   - Ага, так это ты тот лейтенант Зубов!

   - Так точно. Младший лейтенант Зубов!

   - Та историю в поезде на Молодечино - твоя работа?

   Я гордо выпятил грудь, но сказал скромно:

   - Я лишь исполнил свой коммунистический долг!

   В этот момент в дверь постучали. Майор крикнул:

   - Входите!

   В кабинет вошёл какой-то странно одетый буржуй. Весь в чёрном, словно в фашистской униформе. А снизу штанов не видно, словно он только в исподнем. "Что за чудик?" - думаю я.

   А майор спрашивает его:

   - По какому делу?

   Чёрный показал ему повестку. Оказалось, что он католический ксендз. Первый раз в жизни вижу что-то подобное. Я много слышал и читал про этих капиталистических кровопийц, а также видел в комсомольских театрах на сцене как они издеваются над пролетариатом. Но лично, благодаря Сталину, никогда с ними не сталкивался.

   Майор жестом указал мне стоять у стены.

   - Подожди там! С тобой будет особый разговор. Я сначала с этим гражданином разберусь.

   Потом обратился к Чёрному:

   - Так ты поп?

   - Да.

   - А чем зарабатываешь на жизнь?

   - Служу Богу.

   - Богу служишь?... Хм, странная у тебя работа!... Ну, а на что ты живёшь? Где работаешь?

   - Работаю в костеле, а живу на то, что мне дают прихожане.

   - Т-а-ак... - произнёс майор - интересное занятие... А вот скажи мне, поп, тебе не стыдно, взрослому и здоровому человеку, жить на обмане и эксплуатации человеческой глупости?

   Поп долго молчал, а потом сказал:

   - У нас религия частное дело граждан. Никто никого к ней не принуждает. В костел или к ксендзу идет тот, кто хочет. Я живу тем, что мне добровольно подают прихожане, которым я служу как ксендз. Они также содержат костёл.

   - Умник нашёлся! - Сказал майор и начал просматривать документы в папке, которая лежала на столе. Я понял, что это дело Чёрного. Он у них уже на крючке. Потом майор снова обратился к попу:

   - У тебя начальник есть?

   - Мой начальник - Господь Бог.

   - Твой Господь Бог меня не интересует. У меня нет даже его адреса, чтобы послать ему повестку, чтобы он пришёл сюда на допрос. Я тебя спрашиваю о том, кто тебе отдаёт приказы и кто тобой руководит?

   - Я подчиняюсь Консистору, а парафия подчиняется ксендзу-декану.

   - А он чем занимается?

   - Тоже служит Богу...

   - А живёт, так же как и ты, тем, что дадут прихожане - сказал майор и подмигнул мне.

   Я расслабился и с пониманием рассмеялся. Не слишком громко, но и не тихо. Как раз так, как в таком случае надо было.

   - Да - сказал Чёрный.

   - Тогда передай этому своему декану, или как он там называется, чтобы в пятницу явился сюда. Пусть приходит ровно в одиннадцать утра - я ждать не люблю, а шутить с собой никому не позволю!

   Чёрный хотел выйти, но майор сказал:

   - Подожди! Я дам для него повестку, а то как он сюда зайдёт?

   Майор черканул несколько слов на бланке и отдал его Чёрному.

   - Бери и убирайся. Ты мне больше не нужен. Может быть в следующий раз продолжим беседу.

   Майор снова мне подмигнул. А я снова в смех.

   Чёрный вышел, а майор позвонил на вахту:

   - Сейчас там польский поп пройдёт. Отдать документы и выпустить.

   Потом майор обратился ко мне:

   - Та история в поезде у тебя удалась!

   - Я всегда и всюду стараюсь как могу и проявляю коммунистическую бдительность.

   - Но в этом случае ты немного перестарался! Вот что.

   - Почему?

   - Сейчас я тебе подробно объясню.

   Майор подошёл ко мне и так въехал по морде с левой, что я аж головой о стену стукнулся. Добавил правой ещё сильней и отошёл в угол кабинета к сейфу.

   Я немного пришёл в себя. Вытираю пальцем кровь из носа, а сам думаю: "Что ему надо? Бьет не шутя, значит повод серьёзный. Но какой? Может кто-то чего-то на меня наговорил? Но кто? А хуже всего то, что я даже не знаю, в чём мне признаваться. В какой провинности или прегрешении?"

   Тем временем майор вынул из сейфа снаряд, который я у буржуя в поезде забрал и поставил его на стол.

   - Узнаёшь это? - спросил он меня.

   - Узнаю, товарищ майор.

   - Ну, подойди сюда и посмотри лучше.

   Я приблизился к столу. Майор начал откручивать у снаряда запал. Потом снял его. Смотрю, видно большую пробку. Вынул майор пробку из снаряда и говорит:

   - Смотри внутрь!... Что там?

   - Ничего.

   - Вот именно, ничего... А ты, дурак, за это человека убил!... Да дело тут даже не в человеке, всё равно он не русский. А дело в том, что ты, идиот, выставляешь нас на посмешище. Из-за таких дураков как ты, все издеваются над нами. Вот ты понимаешь, что это термос?

   - Понимаю... термос...

   - Вот то-то и оно... В таком термосе можно долго сохранять горячей воду или чай.

   - Я понимаю, товарищ майор. Виноват и приношу извинения. Я хотел защитить моего командира от покушения плюгавого капиталиста.

   - Да какой он там капиталист был! Обычный столяр из Старой Вилейки, с женой и детьми возвращались с похорон его сына. А тем временем ты сделал и его покойником. А жена его от страху с ума сошла.

   - Ошибся я, товарищ майор. Извините. Откуда мне было знать, что есть такие термосы?... Снаряд и снаряд.

   Майор отнёс термос в сейф, потом сел за стол. Было видно, что он в хорошем настроении, потому что по морде больше не бил. В конце концов он сказал мне так:

   - Неприятностей из-за этого у тебя не будет. Про термос этот никому не болтай. Снаряд так снаряд. А в следующий раз будь внимательней и не выставляй себя таким дураком. А теперь убирайся отсюда, скотина!

   - Большое спасибо, товарищ майор. А как с пропуском?

   - Я позвоню вниз, выпустят.

   Вышел я из кабинета майора в коридор. В голове у меня немного кружилось... Тяжёлая рука у майора! Кажется, легонько так в морду бьёт, а чувствую слева - как языком прикоснусь, зубы сбоку шатаются. Да, сноровка хорошая и работу свою исправно делает. Сразу видно высокий класс!... А как он того Чёрного обработал!... Очень приятно было послушать.

   Вот так, из-за проклятых польских буржуев, я вместо ордена и повышения по службе получил два раза в морду. И ещё хорошо, что на этом всё кончилось. А благодарен я могу быть только отсутствию, в этой проклятой Польше, самой примитивной культуры!... Это же просто смешно! Термосы им видишь ли подавай, чтобы кипяток возить!... У нас в Советском Союзе, на каждой крупной станции, где-нибудь около путей котёл стоит. И часто случается, что и тёплая вода в нём бывает. Вот это я понимаю: ЦИВИЛИЗАЦИЯ! А тут даже воду надо с собой в дорогу брать! Куль-ту-ра! Плюнуть на это всё и ногой растереть!

 

Ноябрь 1939 года. Лида.

   Я в Лиде. Мы должны были ехать в Старую Вилейку, а тем временем пришёл приказ переместиться в Лиду. Советская власть знает, что делает.

   Город ничего так, чистый. Но и тут полно буржуев. И откуда их столько берётся?!... Иногда кажется, что вся Польша состоит из одних только буржуев. На кого ни взглянешь, каждый в ботинках, или кожаных сапогах. Каждый при часах. И опять же магазинов много и продают в них каждому чего захочешь безо всяких ограничений.

   Правда, это уже не Польша, а Белоруссия. Наша Советская Белоруссия. Как раз недавно состоялись выборы и оказалось, что все, согласно и охотно, проголосовали за присоединение к Советскому Союзу. Никто не был против этого. Это очень приятно. Всё же поняла буржуазия, что наш великий Советский Союз и его ОТЕЦ Сталин смогут обеспечить всем свободу, работу и достаток.

   Живу я у монтера железнодорожной электростанции. Фамилия у него: Липа. Очень стоящий человек - водку пьёт стаканами. Не иначе. Я тоже того, умею хорошо заложить за воротник, но с ним не сравниться. Сначала я думал, что он крупный капиталист, потому что и одет прилично, и часы у него есть, и в ботинках ходит. Но потом убедился, в что он на самом деле рабочий. Сразу, как я у него поселился, он в тот же вечер пришёл ко мне с бутылкой. Говорит:

   - Ну, красный командир, надобно обмыть твоё поселение у нас. Но может ты брезгуешь с рабочим пить?

   - Отчего же нет - сказал я. - Водку и с чёртом можно пить. Но ты совсем не похож на рабочего.

   - Чего так?

   - Костюмчик твой из шерсти, заграничного фасона, и хромовые сапоги выдают твоё классовое происхождение.

   А он мне кулак под нос суёт.

   - Посмотри, какие у меня натруженные руки. Как металл. Видишь? Это ты белоручка и брезгуешь работой. Покажи мне руки!

   Я показал ему ладони. А он смеётся.

   - Ручки у тебя как у той паненки. Только пальцем в носу ковыряться. Сразу видно, что не сам себе на хлеб зарабатываешь. Но мне всё равно, какое у тебя классовое происхождение. Ведь офицер тоже человек, хотя иногда бывает хуже любой свиньи.

   Мне не очень понравились эти его выраженьица. Но - думаю я - человек не сознательный, как ребёнок, болтает что попало. А перечить ему как-то не хотелось, потому что кулаки у него в самом деле как молоты.

   Начали мы пить водку. Он по полстакана наливает и трескает раз за разом. Я вижу: плохо дело - не поспеваю за ним. Поэтому пропускаю. Ну, ничего... развлекаемся мы этак культурно и разговариваем о том, о сём. Спрашиваю я его: "Как по-белорусски водка называется?" А он отвечает:

   - Понятия не имею.

   - Так какой же из тебя белорус?

   - Никакой я не белорус, а поляк.

   Думаю я: "Врать ты, видать, умеешь не хуже чем водку пить". Потом говорю:

   - Если ты не белорус, то почему голосовал за присоединение Белоруссии к Союзу?

   А он отвечает:

   - Ты дурак, или прикидываешься? Голосовали все, чтобы печать на документе поставили. А иначе - враг народа! А что это значит... сам знаешь. Так что тут не только за белорусов, а за любых зулусов голосовать будешь.

   - Так значит тут белорусов нет?

   - Почем нет? Есть, но их мало. В деревнях их больше. А тут почти одни поляки и евреи... Если русским Польша так сильно не понравилась, то лучше бы устроили голосование за присоединение к Палестине. Это было бы более справедливо.

   - А тебе Польша понравилась?

   - А почему нет? - сказал он. - Если кто хотел и умел работать, то тут жить можно было. Сам видишь: хожу в чистом, пью водку и семью содержу соответственно. Чего ещё хотеть?

   - А о свободе ты не забыл?

   - О какой свободе? - спросил он.

   - Ну, о пролетарской свободе.

   - Не знаю, какая там у вас в России пролетарская свобода. А у нас каждый жил как хотел. Если были выборы, я мог голосовать за любую партию. А у вас выставили двух кандидатов. Оба коммунисты. Ни об одном мы никогда ничего не слышали. Ну и выбирайте, граждане, кто вам нравится, тиф или холера?... То есть выходит так, как если бы я сказал: "Или вы, кум, идите в город, а я позабавлюсь с вашей женой. Или: я позабавлюсь с вашей женой женой, а вы идите в город".

   Выслушал я его внимательно и говорю:

   - Жаль мне тебя, что будучи рабочим ты позволил буржуям одурманить себя, ничего не понимаешь в этих делах. Но я уверен, что и ты скоро будешь понимать всё как положено.

   А он мне на это отвечает:

   - Как положено я сразу понял, как только вы пришли. И ты теперь понимаешь всё как положено, но по стахановски дурака валяешь. Но у вас иначе жить нельзя.

   Прикончили мы водку и пошли спать. А на следующее утро я до мелочей вспомнил наш вчерашний разговор и аж похолодел от страха. Ведь он вчера критиковал выборы и издевался над ними, а я это слушал и не заявил тотчас в НКВД. Можно и сегодня пойти и рассказать обо всём, но там спросят: "А почему не донёс об этом вчера?"

   От страха у меня сильно разболелась голова. И я не знал, что тут поделать? Донесу про контрреволюционный разговор - исчезну вместе с ним... либо за разговор этот, либо за промедление. А не донесу, он может доложить, что я всё слышал и не поступил так, как должен поступить всякий порядочный офицер и коммунист!... Вот же, попал в неприятности из-за проклятой водки! И какого чёрта я спрашивал его про тех, чёртовых, белорусов? Ведь именно с этого момента разговор потом перешёл на выборы!

   Вскочил я с кровати и пошёл к умывальнику. А Липа меня опередил. Уже бреется там.

   - Не болеешь, красный командир? - спросил он.

   Смотрю я ему в лицо и пытаюсь вычислить: пойдёт он в НКВД, или не пойдёт? А тем временем отвечаю:

   - Голова что-то болит.

   А он мне:

   - Пустая голова от водки два года болит.

   Что бы это могло значить? Зачем он про те два года упоминает?... Что имеет в виду?... Может ссылка в лагерь на два года? Но за такие разговоры не два года, как минимум лет восемь впаяют, а после отбывания срока, если не сдохнешь, добавят ещё один.

   Ну я говорю:

   - Вчера лишку выпили. Не помню ни слова из нашего разговора.

   А он рассмеялся (у меня от этого смеха аж колени подкосились) и говорит, водя бритвой по руке:

   - Да так, болтали о чём-то по-дружески. Сегодня и я толком не помню.

   И кашлянул. Но как кашлянул!

   "Да, пропал я". Понял я, что он донесёт о нашем вчерашнем антигосударственном разговоре.

   И стало мне очень неприятно. Подумайте сами: я, порядочный офицер, и - можно сказать - герой Красной Армии, должен пропадать из-за этой подлой, польской (извините - теперь белорусской) гадины!... Что делать?... Наверное я первым должен как можно скорее донести! Может успею в подходящий момент и не арестуют. Да уж пусть бьют сколько хотят. Заслужил я это своей глупостью. Только жалко, что уже не смогу работать офицером, на пользу России, партии и нашего любимого ВОЖДЯ, товарища Сталина.

   "Да - решил я - я первый донесу! Не опередишь меня, буржуйский холуй! Понесу ответственность за свою глупость и отсутствие большевистского характера!"

   Отошёл я от умывальника и в спешке одеваюсь. А Липа тем временем кричит из коридора:

   - Эй, командир, место освободилось. Прошу умываться и бриться.

   - Спасибо - говорю я. - Попозже.

   А сам быстренько оделся, чтобы его опередить, и бегом на улицу. Когда свернул на шоссе, оглянулся и заметил, что Липа вышел из дома. Остановился я в стороне, у ограды, и думаю: "Теперь надо посмотреть, куда он пойдёт".

   Вскоре Липа миновал меня и пошёл не в город, а по железнодорожным путям. Мне немного полегчало, к тому же я заметил на нём рабочий комбинезон и сумку с инструментом под мышкой.

   "А может не донесёт?... Может он в самом деле не помнит вчерашний разговор?... Ведь выпил он раза в два больше моего!"

   Пошёл я следом за ним. Недалеко находилась железнодорожная электростанция. Липа вошёл внутрь, а я же свернул с путей в сторону. Нашёл себе удобное место между штабелями шпал и там расположился. Думаю я: "Если через два часа не пойдёт в город, то наверное уже не донесёт. Кажется в самом деле забыл, о чём мы вчера за бутылкой разговаривали".

   Но прождал я до полудня. Послышался гудок. Вскоре после этого Липа вышел из электростанции и через пути к дому направился. Наверное на обед пошёл. А я издали за ним иду, зашёл на наш двор и тихонько прошёл в свою комнату. Там лёг на кровать. От страха меня покинули все силы, прошибло потом и дрожь в ногах появилась. Спустя какое-то время проклятый Липа постучал ко мне. У меня даже сердце остановилось, но позволил войти. Липа вошёл со стаканом водки в руке.

   - Вот, красный командир, это самое лучшее лекарство от головной боли. Клин... клином!

   - Нет - сказал я. - Не буду я пить. Ваша водка какая-то странная, ударяет по голове и память отшибает. Всё время пытаюсь вспомнить, о чём мы вчера разговаривали и ничего в голове не осталось. Может ты помнишь?

   - А чего про это думать? От этого мозг опухнуть может. Да разве упомнит человек всё, о чём он по пьяни болтает?... Говорили обо всём и ни о чём.

   - А ты не врёшь? - спросил я.

   - Зачем мне врать?... Или ты в самом деле повредился умом?... На вот, выпей водки и станет лучше.

   Мне стало легче. Я понял, что он не донесёт, потому что ничего не помнит о нашем реакционном разговоре. Выпил я водку, а потом уснул. Но совсем успокоил только через три дня. И твёрдо решил для себя - больше никогда ни с кем о политических делах разговаривать не буду. Никогда!

 

   29 ноября 1939 года. Лида.

      Сегодня получил от Дуняшки письмо. Пишет она:

   "Любимый Мишечка!

    Большое спасибо за твоё письмо и за фотографию. Не могу на неё налюбоваться. Трудно поверить своим глазами, что это на самом деле ты. Всё люди из нашего колхоза вечером, после работы, ко мне приходят и фотографию рассматривают, и тоже её все хвалят. Только не могут поверить, что те часы, что у тебя на руках и в карманах, настоящие. Но я верю тебе, орёл ты мой и герой, и я очень горжусь тобой.

   Хотела и я тебе мою фотографию послать. С этой целью даже написала заявление в НКВД, чтобы разрешили мне на один день выехать в город сфотографироваться. Может и разрешат, хотя все говорят, что тут даже не слышали о таком. Но я приложила справку из колхоза о том, что выполняю по 150 процентов нормы и состою в комсомоле. Жаль, что у меня нет платья, а одна лишь очень старая телогрейка. Но председатель колхоза говорил нам, что колхоз наш был награждён за достижения в труде, так что наверное продадут немного материала на одежду. Ведь говорил он про это ещё в 1936 году. Наверное скоро дождёмся. Тогда я справлю себе красивое платье.

   Намедни приезжали из НКВД и забрали семью Моргалова, которого выслали в лагерь за то, что он по пьянке говорил про войну с Германией. Я тебе уже писала про это. Ну, мы потом собрание созвали и послали благодарности властям за охрану нас от контрреволюционных элементов. Понятное дело, если Моргалов говорил, что будет война с Германией, то это мог слышать кто-то из его родни. Надо уничтожать этих фашистских гадов и английских агентов.

   Я очень рада, что до вас дошли те эшелоны с надписями "ХЛЕБ ДЛЯ ГОЛОДАЮЩЕЙ ПОЛЬШИ" и что у вас теперь нет недостатка с едой. Это очень приятно, что наше правительство так заботится о героической Красной Армии. Только я сильно боюсь, как бы те кровопийцы, поляки, тебя где-нибудь подло не убили или не отравили. Береги себя, дорогой, и будь осторожным.

   Передаю поклоны от всей родни и крепко целую тебя.

   Твоя до гроба, Дуня".

   Прочитал я это письмо и сразу решил купить Дуне платье и сапоги. Пошёл я в город, но в магазинах уже почти ничего нет. Понятное дело, наши парни всё раскупили, а торговцы новый товар не заказывают и магазины позакрывали. Но кроме этого ещё много комиссионных магазинов, в которых немного подороже можно купить чего только душа пожелает. Тут здешние буржуи сдают свои вещи, когда им не хватает денег на жизнь. А для нас это очень выгодно и мы очень рады этому.

   Значит, купил я для Дуни платье, но специально подешевле выбрал, всё равно весь колхоз обзавидуется. Купил также не новые сапоги, ну и белья пару штук, потому что помню - белья у неё вообще нет. А паненка, что в том магазине продавала, спросила меня:

   - Это наверное для жены?

   - Нет - ответил я. - Для невесты. Она артистка в театре.

   А другая говорит:

   - Что же, у вас в России нет магазинов с одеждой и обувью, чтобы она могла себе купить по вкусу?

   Понял я, что подлая фашистская гадина втягивает меня в политический разговор и хочет, подлым образом, высмеять Советский Союз. Так что я говорю:

   - У нас всего много и всё лучше и дешевле чем у вас. Вы даже не видели таких вещей, какие есть у нас.

   - Тогда зачем мы всё это покупаете?

   - Как это: зачем?... Чтобы в подарок послать, на память. Будет одевать это дома, когда убирается или готовит. А на вечеринку, или собрание какое, или на прогулку, наденет наше, советское.

   Одна из них говорит мне:

   - Есть хорошие шёлковые чулки. Может купите для комплекта?

   Подумал я: "В самом деле, стоит Дуняшке чулки послать". А продавщица на прилавок коробку поставила и показывает мне чулки разные. Просмотрел я все и сказал так:

   - Ну что же это за чулки, как паутина! У нас чулки делают крепкие и толстые. А эти, я даже не знаю, как она на ногу натянет.

   - Отчего же? - сказала одна из них. - Очень даже крепкие. Наверняка крепче ваших хлопчатобумажных. И ноги красиво облегают.

   Купил я две пары чулок и спрашиваю про подвязки. Потому что где потом Дуняшка резинки на подвязки купит? А они говорят, что сейчас у них резинки на подвязки нет. И что вообще мало кто подвязки носит.

   - Тогда как вы чулки носите, чтобы они вниз не сползали?

   А они как принялись смеяться. Потом та что постарше говорит:

   - Сейчас покажу.

   Вынула из ящика какой-то розовый предмет и себе на бедрах застегнула. Потом объясняет мне:

   - Это называется пояс. А вот к этим резинкам сбоку прицепляются чулки. Это лучше подвязок - ноги не жмут и чулки не собираются в складки.

   Купил я и пояс. За всё как положено заплатил и пошёл домой. Там я разложил эти вещи на кровати, на столе, и на стульях и глазам своим не верю: какое всё красивое! Да, сладко жилось буржуям и буржуйкам в этой ихней империалистической Польше!

   На следующий день я упаковал всё это в коробку, написал химическим карандашом адрес и фамилию Дуни и понёс посылку на почту... Даже чуть не отправил, но - к счастью - в последний момент опомнился. Что же я делаю?! Если Дуняшка получит эти вещи (что может случиться) и оденется в них, то о ней не только весь колхоз говорить будет, НКВД тоже узнает... Начнут спрашивать: откуда это? Как и что? Можно, конечно, объяснить, что жених из Польши прислал. Но откуда он всё это взял?... Купил... Но у кого?... У буржуев... То есть...

   Не закончил я этой мысли и почувствовал, что весь покрылся потом... Вот же, совсем я сдурел среди буржуев живя! А ведь мог же погубить мою любимую Дуняшку, а может и себя вместе с ней! К счастью вовремя опомнился, выскользнул с почты и тихо, боковыми улочками, вернулся с той проклятой посылкой домой. Содрал с коробки бумагу с адресом и сжёг её. А посылку под кровать в угол засунул. И только тогда успокоился.

 

    19 декабря 1939 года. Лида.

     Давно уже не писал, но времени совсем не было. Хотя ничего выдающегося и не было. Польскую буржуазию образцово укротили. Та же, которая ещё уцелела, затаилась по углам, а наш героический НКВД её понемногу ликвидирует. Наше правительство вернуло свободу белорусам и великодушно удостоил их чести быть принятыми в Советский Союз. Теперь - до Буга и за Бугом - всё наше. Литва получила захваченный у неё польскими панами Вильнюс и очень за это благодарна нашему ВЕЛИКОМУ Сталину. Одним словом: планомерно всюду внедряем порядок, свободу, культуру, достаток и справедливость.

   Недавно купил себе ещё одни часы. Но не в магазине, а у знакомого Липы, тоже рабочего, которому денег на водку не хватало. Теперь каждый, кто на меня посмотрит, сразу видит, что я важная персона, при двух часах хожу. А как же иначе! Очень приятно это чувствовать. Да.

   Кроме этого у меня есть настоящий чемодан, почти совсем новый, с двумя замками и медной оковкой на углах. Купил я себе также хромовые сапоги английского фасона, с ремешками под коленом. Недавно оделся я по фасону и с чемоданом в руке часа два перед зеркалом стоял, на себя глядел и всё насмотреться не мог. Да, можно сказать, на знаменитость очень похож. Только ростом слишком мал и нос немного приплюснутый. А кроме этого всё замечательно! Брюки с французским галифе, пошитые из немецкого сукна; сапоги английского фасона, сверкают как звёзды на советском флаге; часики швейцарские: тик-так!... тик-так!... Одни в кармане, другие на руке. Ну что тут скажешь, замечательно вырядился! Вот, так бы одевшись и с чемоданом в руке вернуться в Павлово и пройтись по улице! То-то бы люди глазели и восхищались! Весь городок сбежался бы на меня посмотреть. Вот как я высоко взобрался, благодаря советской власти и нашему ВЕЛИКОМУ Сталину.

   Я по-прежнему живу у Липы, но водки с ним не пью и разговариваю очень осторожно. Один раз чуть не попал в беду, но всё хорошо кончилось, так что теперь надо держать ухо востро.

   Смотрю я как Липа с семьёй живёт и очень дивлюсь. Хорошо едят, чисто одеты и свой дом у них. Четверо в трёх комнатах живут. И всюду цветочки, занавесочки. А в одной комнате я даже заметил настоящий патефон. Даю коммунистическое честное слово, что не вру!... Ну не могу я поверить в то, что Липа порядочным способом ко всем таким богатствам пришёл! Нет, сейчас он конечно рабочий, это правда. Я сам убедился. Но чтобы вся семья на его заработок могла жить в такой роскоши, в такую сказку никто в здравом уме не поверит.

   Жене Липы около сорока лет. Но женщина ничего так, толстая. Сначала я глаз положил на ихнюю старшую дочку. Красивая панна. Юлькой зовут. Высокая, стройная, грудастая и сзади как надо все раздалось. А одевается как актриса кино. Даже иногда шляпу наденет и разные там пальто и жакеты. Ну и зонтик тоже. А один раз я у неё часы на цепочке заприметил. Вот, думаю я, мне бы такую подцепить! Начал я с ней кокетничать. То локтем её толкну, то на ногу мимоходом наступлю, то подмигну ей многозначительно... Нашей девке этого хватило бы. Посчитала бы за большую честь, что её удостоил своим вниманием красный офицер. А эта ничего - морду воротит. Как-то однажды, под вечер, оказался я у неё на пути во дворе и говорю очень дипломатично:

   - Может сходим сегодня в кино в железнодорожный клуб. Я билеты организую.

   - Благодарю - сказала она. - Меня не интересуют ваши клубы и фильмы. Хотя я случайно видела, что сюда ваши девки приехали и солдатской форме разгуливают. Можете пригласить какую-нибудь.

   - Не хотите - сказал я - не надо. Найду получше.

   А она говорит:

   - Да хоть сто раз.

   Отшила меня и пошла. Я мог бы с ней и по-другому поговорить. Парни много рассказывали, как с такими буржуйками надо поступать. Но надо было считаться с Липой и пролетарским происхождением. Кроме того видно, что он человек такой, что и по морде навалять может. А я не очень люблю, когда меня по морде бьют. Деликатная у меня натура.

 

    1 января 1940 года. Лида.

      ВЕЛИКОМУ Сталину ура! ура! ура!

   Начинается Новый Год. Подумываю, чего бы я желал себе в Новом Году. Так вот, самым моим большим желанием было умереть за нашу святую Россию, в присутствии её гениального вождя, Сталина. Представляю себе это так: я смертельно ранен в бою с английскими, кровожадными холуями капиталистов и лежу в госпитале. Знаю, что умру, но при этом знаю, что я собственноручно убил несколько десятков английских империалистов и захватил флаг их самого зверского полка. Да.

   Так вот, лежу я и умираю... Жалко мне расставаться с жизнью, ведь - как известно - у меня уже и часов двое, и чемодан, и сапоги хромовые. Но я знаю, что и после смерти - когда наша могучая Россия подчинит весь мир и будет им править, систематически ликвидируя реакционные элементы - моё имя будет высечено золотыми буквами на мраморной плите, как героя Всемирного Советского Союза. Да.

   Так вот, лежу я и категорически умираю. Мне предлагают котлеты и другие всякие разные колбасы, а я ничего... совсем не обращаю внимание на всё это. В этот момент отворяется дверь и в палату входит вооружённый до зубов отряд НКВД. Становятся у всех окон и дверей, держат оружие наготове. Потом появляются одни только маршалы и генералы, и становятся в шеренгу от двери до моей кровати. А я хоть бы что: лежу и умираю... Потом... потом... появляется ОН! Мой вождь!... Солнце России и мира!... Он... товарищ Сталин... Я вскакиваю с кровати, делаю стойку смирно и кричу: "Великому Сталину ура! ура! ура!" А ОН приближается ко мне и говорит:

   - Ложись, Михаил Николаевич. Ты и так потрудился на славу нашей святой России.

   Жмёт мне руку и присаживается на кровать. Потом вынимает из кармана бутылку "Московской Особой" и наливает мне стакан водки (себе тоже) и говорит:

   - Выпьем, товарищ, за победу над подлой Англией и за здоровье нашего верного друга, Адольфа Гитлера.

   Ну, выпили мы, закусили, а потом ОН спрашивает:

   - Как себя чувствуешь?

   - Умираю - говорю - отец родимый.

   - Да ничего, это ерунда - отвечает он - зато имя твоё будет бессмертно. Можешь умирать спокойно.

   - Покорно слушаюсь - говорю я - мой любимый вождь.

   И чувствую, что умираю, умираю и умираю... в присутствии Сталина.

   Да... красивая такая мечта, но пока надо жить и устанавливать нашу великую советскую культуру в этой несчастной, эксплуатируемой польскими кровавыми панами, Белоруссии.

   Вчера встретил я лейтенанта. Дубина. Он говорит:

   - Приходи ко мне вечером. Выпьем. Встретим Новый Год. Будет капитан Егоров и ещё несколько наших парней.

   Ну и пошёл. Само собой, оделся как надо и одеколона не пожалел. Прихожу, а все уже там и капитан Егоров тоже.

   - С чего начнём - спросил нас Дубин.

   - Известно с чего - сказал лейтенант Синицын. - С водки начнём, водкой и закончим.

   - А может сначала чаю хотите?

   - Чай не водка: много не выпьешь.

   Ну и давай мы пить... Нашлась гитара. Дубин ничего так играет, громко. Так что мы хором "Москву" сбацали. Голос, само собой, у каждого из нас есть и каждый поёт изо всех сил, так что стёкла тряслись и стаканы звенели. Пусть буржуазия слышит и знает, что Красная Армия гуляет!

   В комнате в углу пианино стояло. Но играть на этом фашистском инструменте мы не умели. Но всё же - когда ещё выпили - Синицын попробовал. И даже очень хорошо вышло. Дубин на гитаре наяривает, мы изо всех сил поём "Если завтра война", а Синицын пианино обеими руками по зубам даёт. И так хорошо у нас получалось, что мы так вот до полуночи развлекались.

   Потом Дубин торжественно сказал:

   - Дорогие товарищи! Сейчас наступит Новый Год. Начнём его специальной закуской к водке. Это самая лучшая на свете буржуйская еда!

   Он подошёл к шкафу и вынул большой бумажный пакет. Принёс его и вывалил содержимое на стол. Там было что-то похожее на стручки огромных бобов, или на тонкие огурцы.

   - Это что такое? - спросил я.

   - Бананы - сказал Дубин. - Наши парни из НКВД у одного буржуя, у которого раньше была овощная лавка, обыск делали и нашли много вот этого. Ну, и немного поделились со мной.

   - Даёшь бананы! - кричит Егоров. - Хватит уже буржуям обжираться этим. Теперь наша очередь!

   Ну, ладно. Дубин хорошо помыл в умывальнике эти бананы и пару штук пластиками на тарелку порезал, потом, само собой, как надо посолил и каждому водки налил.

   - За здоровье пехоты! - сказал он.

   Выпили мы и бананами заедаем. Но, чёрт его знает, как-то не вкусно было. Я даже выплюнуть хотел. А Синицын тогда говорит:

   - К этим бананам надо добавить уксуса и само собой перца.

   Перец у нас был, а уксус Дубин пошёл у хозяйки одолжить. Приправили мы бананы уксусом, ну и, понятное дело, перцем. И получился совсем другой вкус. Но всё равно мне не понравилось. Уж лучше солёные огурцы, или даже лук. Но ничего, под водку даже бананы пойдут. Только вышло самое худшее - капитан Егоров, немножко преждевременно, болеть начал. Синицын проводил его к пианино, открыл на инструменте крышку и сказал:

   - Блюйте, товарищ, внутрь, а то жалко пол пачкать. А в этом глупом инструменте места много. Всё войдёт.

   Вижу я - с другой стороны пианино Масленников примостился, и тоже налёты на Ригу делает. Но я хорошо держался и дальше водку под бананы глушил. А потом услышал, как Дубин сказал:

   - Эти бананы лучше всего с маслом есть и сахаром. Только жалко, что у меня нет.

   Не успел он это закончить, как капитан Егоров оторвался от пианино, приблизился ко столу, взял ещё один (не порезанный) банан и как заедет им Дубину в зубы.

   - Отравил меня, мерзавец! - кричит он. - Ещё никогда я от водки так быстро не блевал. Бананы надо квашеные есть, или маринованные, а ты сырые дал!

   И в морду ему, и в морду. Ну, дубин начал защищаться. Схватили друг друга за волосы и по полу катаются. Капитан Егоров нашего хозяина всего бананами измазал. Но это мелочи: так, только посмеялись, и всё. А потом мы снова пили, но к бананам как-то у всех аппетит пропал. Только Дубин и дальше их ел, чтобы не пропали.

   - Жалко, что вам не нравятся - говорил он. - Это ведь самая лучшая буржуйская закуска. Только наверное надо к ним хрена, или горчицы добавлять.

   - Ну пусть эту закуску буржуи и жрут! - сказал капитан Егоров. - А я за такое издевательство и насмешки буду в морду бить!

   Но больше не бил. Наверное много сил потерял, уж больно долго он рыгал. Так мы развлекались почти до трёх часов ночи. Я не совсем хорошо помню, потому что вырубился и только утром от холода очнулся. А холодно было оттого, что капитан Егоров, в ходе забавы, все окна стулом выбил и печь повредил.

   Ещё не рассвело. Парни спят - кто где... Я проверил - на месте ли часы? Всё на месте. Я же развлекался в хорошей компании. Ну, и отправился домой.

   Вот так, очень весело и приятно, мы встретили Новый Год.

 

19 января 1940 года. Лида.

      Я так и живу у Липы. Водку с ним не пью, хотя он много раз мне предлагал: "Согреемся, красный командир!" Но я сказал ему, что пить мне доктор запретил, что у меня больной желудок. "Так это же самое лучшее средство от болезни желудка - говорил Липа. - Прижжёт, прочистит и будешь здоров". Но я не поддавался на уговоры. Довольно натерпелся страха в первый раз.

   Комната у меня очень хорошая. Я подсчитал, что в ней 24 квадратных метра жилой площади. У нас в Союзе на этой площади обязаны жить четыре человека (по 6 метров на каждого), а я тут один блаженствую. И никто в мои дела нос не суёт. Это очень приятно, хотя и не по-социалистически. Несколько раз я пил чай с семьёй Липы. Только всегда старался о политике с ним не говорить. Заметил, что они вовсе этого не понимают, что "политические разговоры" до хорошего не доведут и могут быть очень опасны. А объяснять им я этого не хотел... Живу с ними в согласии. Хорошие люди, о чём разговор. Только Юльку эту не люблю. Хитрая, грубая, нос задирает и не проявляет никакого почтения с моей офицерской персоне.

   У Юльки есть сестричка. Зоськой зовут. Лет десять наверное. Но такая хитрая! Когда вырастет - будет вторая Юлька. Но теперь её наша власть немного воспитает и может выйдет из неё коммунистка. А пока в свою буржуйскую школу ходит... У нас специальные занятия были, как надо относиться к местному населению. Самое главное (как там говорили) - никому не доверять и ничего о Союзе не рассказывать. Потому что старший элемент, что при правлении буржуев вырос, навсегда потерян и окончательно испорчен, поэтому обязан быть постепенно ликвидирован. Зато детей можно будет вырастить полезными для России людьми. Надо к ним хорошо относиться, конфетами угощать и прививать им любовь и уважение к партии и Сталину. Поэтому я часто Зоське конфеты приносил. Она очень сладкое любит. И часто с ней о разных вещах разговаривал. Однажды спрашиваю её:

   - Вот ты полька или белоруска?

   - Полька - говорит она.

   - Нет - говорю я. - Ты не полька, потому что Польши уже нет и не будет.

   А она отвечает:

   - Вот придут англичане, вас отсюда выгонят и Польша снова свободная будет.

   Наверное она это в школе слышала. Ну и отвратительная эта буржуйская учёба. Правы политруки.

   Потом спрашиваю:

   - А ты знаешь, кто такой Сталин?

   - Хорошо знаю - говорит она.

   Это мне очень понравилось, я её по голове погладил и конфету дал. Говорю:

   - Это очень хорошо, что знаешь. Ну так скажи мне - кто он?

   А она говорит громко и отчётливо:

   - Тиран и кровопийца, который вместе с Гитлером хочет уничтожить мир и сделать всех рабами, как у вас в России.

   Я сразу похолодел от пота. Вскочил. Оглянулся. Потом двери приоткрыл, посмотреть, нет ли кого в сенях, не слышал ли кто её слова... У меня дыхание перехватило. Тут я подумал, люди, да как можно говорить такие вещи на Сталина и Гитлера, на освободителей человечества! Вот до чего довели ребёнка буржуи! Но к счастью этого никто не слышал.

   Я ещё долго с удивлением смотрел на Зоську. Первый раз в жизни услышал нечто подобное. А потом спрашиваю её:

   - Кто тебе это сказал: папа, мам или Юлька? А может ты это в школе слышала?

   А она говорит:

   - Никто мне этого не говорил, но все знают... И вы тоже знаете, только притворяетесь, что нет, боитесь вашего НКВД.

   Я ей на это ничего не ответил, но с того времени начал и её бояться. В десятилетнем возрасте она уже такая закоренелая фашистка и английская агентша!

   А она, как и прежде, всё ко мне приходит и просит показать ей то картинки, то пистолет. Но я её больше никогда не спрашивал, потому что даже слышать подобные вещи не хочу. Теперь надо будет очень долго освобождаться от этих буржуйских понятий. Но это уже наши советские школы сделают.

   Меня очень интересовал один вопрос: как в здешних буржуйских школах из детей дрессируют таких вот фашистских шакалов? Ведь у маленького ребёнка нет ни малейшего понятия о мире и ему можно внушить что угодно. А капиталистический мир, как известно, только и держится на вранье, терроре и пропаганде... Я много читал про то, как в польских школах учителя и ксендзы издеваются над детьми и каким образом вбивают им в голову разные фашистские штучки. Решил я проверить это дело, ведь школы для детей пока остались те же самые, что и были раньше. Однажды, после обеда, Зоська пришла из школы раньше обычного. На дворе был сильный мороз. Она сумку с книгами в своей комнате оставила и стучит ко мне в дверь, так как у меня печь все время топится и всегда очень тепло. У меня в тот день службы не было и я сидел дома.

   Дал я ей конфету, сидим, разговариваем. Она такая весёлая. Рассказывает мне, что видела в городе. Спрашивает, умею ли я из пушки стрелять? Так вот, болтает как дитя... буржуйское. Потому что наши, советские дети, совсем другие: серьёзные, смеются мало и хорошо осведомлены о роли пролетариата и России. А самое главное - очень любят Сталина и знают, что их ожидает очень важная задача - бороться за освобождение мира от капиталистической хватки. А у этой только смешки, конфетки да игры в голове! Какая трагичная судьба здешних детей!

   Так что решил я на Зоське проверить, как их бьют. Знаю, что у учителей и ксендзов для этой цели есть специально изготовленные, резиновые палки; кроме того у них есть линейки. Осмотрел я руки Зоськи и не заметил никаких следов побоев. Тогда говорю я ей:

   - Хочешь, дам тебе пять рублей на конфеты? Сними платье и покажи мне спину.

   - Да мне же стыдно - говорит она. - А зачем это вам?

   - Нечего тут стыдиться - отвечаю я. - Я как-то слышал, что папа и мама бьют тебя. Поэтому хочу увидеть, остались ли у тебя следы.

   - Папа меня никогда не бьёт, а мамочка иногда даёт подзатыльники.

   - Что-то я не верю. Покажи мне спину.

   Зоська сняла платье и я внимательно осмотрел её спину. Но никаких синяков, никаких следов побоев не увидел. Дал я ей пять рублей и спрашиваю:

   - Скажи правду, тебя в школе бьют?

   - Зачем? - спросила она.

   - Как это зачем?... Я прекрасно знаю, что вас, детей, всегда бьют учителя и ксёндзы.

   - Нет - сказала она. - Это неправда.

   Странная история! В самом деле на ней ни каких-то ран, ни следов от побоев я не нашёл. Но может она какая-то особенная и выслуживается перед своим кровожадным учителем? Наверное так оно и есть. Потому что иначе понять это нельзя!... Однако эта Зоська хитрая. Не выдаёт своих учителей и ксендзов. Такая маленькая, а уже выдрессированная. Кажется ничего полезного для нашего Советского Союза из неё не выйдет. Наверное она капиталистическая пионерка, следит и за родителями, и за другими учениками, а потом доносы делает в фашистской НКВД. Иначе быть не может.

 

     7 февраля 1940 года. Лида.

   Позавчера вечером пошёл я в кино. Дело было не в кино - я узнал, что недавно приехала новая партия наших советских девушек приехала. Я подумал, может и я какую подцеплю, потому что со здешними буржуйками ничего не выходит. Каждая рожу задирает до потолка. Даже разговаривать с нами не хотят. Так вот, прихожу я в кино и вижу: в самом деле есть. По двое, по трое ходят, смеются, лузгают семечки и с интересом зыркают на мужчин. И наших парней тоже много собралось, чтобы новый товар хорошо рассмотреть.

   Я прошёлся несколько раз перед фильмом и высматриваю, которую пригласить. Понятное дело, и они пришли сюда за тем же. Но будучи офицером, я хочу выбрать себе получше, потому что среди них страшные выдры бывают. Наконец приметил одну получше. Немного похожа на Дуню и на вид довольно ничего. Подхожу я к ней и говорю:

   - Вроде бы я вас где-то видел.

   - И мне так кажется - говорит она.

   - Так может в кино сходим?

   - Отчего же нет - говорит она. - Только у меня денег на билет нет.

   - Так я тебе куплю.

   - Ну, если так, то пошли.

   Она попрощалась с подругами и мы пошли. Фильм был очень хороший. Я даже опишу по памяти. Так вот, в одном колхозе работа шла очень плохо. Никогда не выполнялась норма по плану. Посылали туда и инструкторов, и комиссии разные, и ничего; все то же самое. Казалось, что там всё есть, что надо для работы, однако результаты всегда были плохие. Уже и председателей колхоза высылали в лагерь, или даже куда-то подальше. Но у каждого следующего всё то же самое. Наконец послали туда - для исследования этой загадки - одну комсомолку. Поехала она якобы для "культпросветработы", ну и там "красный уголок" организовать. Ну, приехала она и работает как следует, а тем временем всё кругом наблюдает и ищет вредителей. А к ней примазался начальник тракторной станции. Красивый молодой парень. Она тоже была красивая. Начали они крутить роман. Вместе книги читают, вместе на собрания ходят, вместе спят. Одним словом: культурно проводят время. Он в неё и влюбился, а она в него. Он хотел на ней сразу жениться. Но она сказала, что нужно подождать до осени, когда закончатся основные работы. Потому что на первом месте работа, а любовь на втором. Ему пришлось согласиться, но сделал он это очень неохотно и был недоволен. Это показалось ей очень подозрительным. Поэтому она начала внимательно наблюдать за ним и однажды - когда он был на тракторной станции - все в его комнате обыскала и нашла листок с иностранным текстом. Так как она не могла прочитать это, но понимала. что дело подозрительное, она этот листок взяла и ночью, пешком, отмахала тридцать вёрст до города. Там отдала листок начальнику НКВД. Он его сфотографировал, а комсомолку отвёз на автомобиле обратно и высадил недалеко от колхоза. Приказал ей листок положить на место, чтобы тот гад ничего не заметил. А ей приказал следить за ним дальше... Ну вот и пришла осень. Урожай был хороший, как никогда. Она заметила, что её кавалер стал скучный. Из этого она поняла - ему не нравится, что колхоз начал развиваться. Она усилила наблюдение за ним и однажды ночью заметила, как он поехал в город и привёз оттуда какую-то коробку. При случае она обследовала коробку и оказалось, что в ней бомба с часовым механизмом английского производства. А на следующую ночь она заметила, что он тихонько вылез из кровати, на которой они спали, и вышел из избы. И она следом за ним. Увидела, что подлый саботажник подложил бомбу под дамбу, которая регулировала уровень воды в озере. Таким образом он хотел затопить колхозные поля и уничтожить весь урожай. Оставил он бомбу под дамбой и пошёл на тракторную станцию, чтобы было оправдание куда он ходил... если кто-то спросит. А она тем временем бомбу из под дамбы вынула и в озеро её забросила. Потом успела первой домой вернуться. Бомба взорвалась в озере, но большого вреда не причинила. Все поняли, что это было покушение на колхозное добро и председатель поставил в известность НКВД. Тотчас приехали власти и устроили собрание. Председатель выступил с речью и сказал, что среди них есть саботажник, который уже давно вредит, а теперь хотел весь их урожай уничтожить. Тогда выступил тот самый саботажник и тоже призывал к бдительности и утверждал, что террорист наверное из города. И только тогда слово взяла комсомолка и сказала:

   - Ты и есть этот вредитель! И ту бомбу тоже ты под плотину подложил, но я её вовремя убрала.

   А он ей на это:

   - А как же твоя любовь, если ты губишь меня?!

   Она же ему отвечает:

   - Я комсомолка и долг у меня на первом месте. А тебя, как врага Советского Союза, я бы сама застрелила.

   Я был так тронут этими словами, что начал хлопать в ладоши и кричать: браво!

   А конец фильма был такой. Её вызвали в Партийный Комитет и торжественно наградили орденом. Его же показали за решёткой... Очень хороший был фильм и я был очень тронут им. Спросил у моей спутницы:

   - Как тебе, Настя, фильм понравился?

   - Очень - сказала она. - Только жалко мне парня. Такой красивый.

   Мы вышли из кинотеатра. Я говорю ей:

   - Спать пойдём к тебе, или ко мне?

   - Ко мне нельзя - сказала она. - Я с шестью подругами в комнате живу.

   Поэтому пошли ко мне. Переспали мы и я утром раньше её встал, надо было мне в казармы идти. В тот день у меня дежурство было. Начал я её будить. А она говорит:

   - Иди себе. А я ещё часик посплю, а потом пойду.

   Пошёл я на службу. Вернулся вечером - Насти нет. В комнате беспорядок, кровать не застелена. Начал я всё убирать и заметил, что под кроватью нет той посылки, что я хотел Дуняшке выслать, но раздумал. Очень я расстроился и позвал Липу. Говорю ему:

   - Тут у меня из комнаты посылка с дорогими вещами пропала.

   - Когда - спросил он.

   - Не знаю - говорю я когда пропала. Только сюда никто кроме тебя, твоей жены и дочек зайти не может. Спроси их. Может кто-то пошутил?

   А он говорит:

   - Никто из них не возьмёт, ни в шутку, ни всерьёз. Непривычные мы к такому. Но я заметил, что сегодня утром из дома, из твоей комнаты, вышла какая-то из ваших советских и коробку несла под мышкой. Я даже спросил её, чего ей там надо было. А она мне ответила: - Ночевала у жениха.

   Мне было очень неприятно и вещи ценные очень жалко. Поэтому я решил непременно найти Настю. Каждый вечер начал около кинотеатра прогуливаться. Но она не приходила. Наконец я поймал её днём на рынке. Она была там с тремя подругами.

   - Здравствуй, Настя! - говорю я.

   Она сначала сделала вид, что совсем не узнаёт меня. А потом говорит:

   - Здравствуй! У меня так много знакомых мужчин, что и не узнала сразу.

   А я ей говорю:

   - Отойди со мной на минутку. У меня к тебе важное дело.

   А она на это:

   - Никуда я не пойду. Говори тут. Это мои лучшие подруги и у меня от них нет никаких тайн.

   Ну я и говорю:

   - Когда ты у меня была, то забрала коробку с ценными вещами. Отдай мне её.

   - Какую коробку? - спрашивает она. - Ни о какой коробке я не знаю.

   Тогда я говорю:

   - Ты хорошо знаешь, какая коробка. И хозяин видел, как ты утром с коробкой из дома выходила.

   А она как заорёт на меня:

   - Да видела я тебя и твоего хозяина знаешь где! Тоже, кавалер нашёлся! Ни ужином, ни завтраком не угостил! Коробка у него пропала! Иди и ищи!

   - Настька! - сказал я. - Лучше отдай всё по-хорошему, иначе я на тебя донесу.

   А она мне кричит:

   - Иди и доноси! Я первая донесу, что ты спекуляцией занимаешься! Тоже мне порядочный нашёлся! Наверное сам у какой-то женщины вещи украл!

   - Вещи были мои собственные.

   - Ага, собственные - кричит она. - Наверное в бабских рубашках и трусах ходишь!... Если это твоё, то почему под кроватью прятал?!

   А её подруги как начали тараторить, как начали кричать и смеяться надо мной, что я даже не знал, как быть. Сказал я Насте спокойно:

   - Настя, не буду я про те вещи никому доносить, но тебе скажу одно - подло ты со мной обошлась. Не ожидал я от тебя такого. Ведь ты даже того вредителя, которого мы в кино видели, пожалела. А меня так обидела!

   - Я его пожалела - говорит она - потому что он красивый парень. А ты что?... Нос как слива. Уши торчат. Маленький... под мышкой у другого спрячешься. К тому же ещё и подлый. Даже чаем меня не напоил. Задаром моей любовью воспользовался!

   Как начали они меня все высмеивать и издеваться надо мной, так вокруг нас люди собрались. Некоторые смеются и встают на сторону советских девушек. Понял я, что ничего из этого не выйдет и что пропали мои вещи. Наверное Настя их сразу продала, или выменяла с подругами. Плюнул я и пошёл с рынка. На прощание я сказал:

   - Чтобы тебе те мои вещи боком вылезли! Чтоб они тебе на пользу не пошли!

   А она кричит:

   - В следующий раз суку к себе приглашай, а не порядочную девушку! Тоже кавалер нашёлся! Ни рюмки водки не налил, ни даже стакана чаю!

   "Я бы тебя уксусной эссенцией напоил" - подумал я про себя.

   С того времени в кино я больше не ходил. К тому же у меня ещё одна неприятность приключилась - снова вши появились. С Насти перескочили. Хорошо хоть, что не зараза!

 

  12 апреля 1940 года. Лида.

      Зима закончилась, а с ней и буржуйская власть в Белоруссии. Пришла весна, так же, как и мы - солдаты Красной Армии - чтобы избавить пролетариат от капиталистической тирании. Солнце поднялось выше, чтобы уничтожить холода - так же, как и наше русское СОЛНЦЕ: отец Сталин и согрело крестьян и рабочих лучами свободы и достатка. Кругом всё расцвело и свободно зазеленело - как в Советском Союзе. Прилетели птицы и поют себе громко и без принуждения в честь коммунистической партии и Центрального Комитета, довольные, что тут кончилась власть империалистических сатрапов. Очень приятно всё это видеть и слышать.

   Прочитал я то, что написал про весну, и вижу, что у меня большой литературный талант. Может я еще не совсем сравнялся с Пушкиным, но у меня наверняка выходит лучше, чем у буржуазных писателей, вынужденных всегда врать и прислуживать капиталистам. Да, литература не терпит принуждения, поэтому может расцветать лишь там, где мы находимся и где её опекает ОТЕЦ СТАЛИН.

   Вот, например, что есть у этих поляков?... Ничего... Спрашивал я, так они мне сказали о Мицкевиче, что был такой великий поэт и так далее. Тогда я сплюнул и спросил: "Что же такого замечательного он написал"? А мне говорят: "Пана Тадеуша". Ну, я потом так смеялся, аж до слёз. Он написал про пана, поэтому сразу ве-еликий поэт!... Вот у нас есть Толстой. Хотя сначала он был графом и паразитом, но потом исправился и даже сам для себя лапти делал. И есть еще много других писателей. А за границей что?... Ничего... В той Англии, я слышал, был Шекспир, так он только про королей и министров писал и выслуживался при американских капиталистах, во вред классовому сознанию пролетариата. И в Германии до Гитлера ни одного хорошего не было, только Бетховен, который написал "Фауста" и то, наверное, украл идею у Ильи Эренбурга. Так что только русский народ может дать что-то прекрасное и полезное для мира. Я и сам собираюсь, когда будет побольше свободного времени, написать какую-нибудь очень толстую книгу о наших культурных достижениях и о величии нашего народа.

   Однако той весной и у меня в голове малость помутилось, потому что я чуть не влюбился в буржуйку. Но вовремя опомнился и любовь свою ликвидировал. Поймите сами: еда хорошая, а бабы у меня нет, так что порой разные такие мужские мысли в голову приходят и человек совсем глупеет. Так вот, недалеко от казармы было несколько ларьков, в которых местные женщины продавали разную еду и чай. Там я заметил одну, ничего так себе, бабёнку. Она была старше меня лет на десять, но довольно толстая и морда у неё покрасневшая. Так что мне, можно сказать, даже понравилась. Ну я к тому ларьку начал часто ходить и даже чай сверх меры попивать. И всегда был очень порядочный: если чего съел, или выпил, то безо всяких выкрутасов платил. Она тоже начала меня даже уважать и весело на меня смотрела. Я заметил, что она курит, ну и иногда ей папирос приносил по дешёвой цене и очень любезно с ней разговаривал. Решил я, что надо будет начать с ней любовь крутить. А то что она старше меня, особого значения не имеет. Потому что нашими советскими - после того урока, который преподала мне Настя - я был сыт по горло. Мне даже смотреть на неё было противно. Я всегда думал, что и любая другая такая же самая выдра как Настя.

   Значит хожу я в тот ларёк и хожу. Чай дую и дую. Но думаю так: "Еще придёт время, когда я буду даром, в соответствии с моим высоким чином, у тебя обжираться". Предложил я ей однажды в кино сходить. Но она сказала, что в кино не любит ходить и не хочет, чтобы её знакомые видели её с военным, потому что сразу начнут сплетничать. Я спросил её о семье. Оказалось, что уже три года она как вдова и живёт одна. Это замечательно - подумал я - как раз для меня женщина. Очень богатая, ведь и ларёк у неё есть, и собственная квартира. Но было понятно, что с этими глупыми буржуйками дело идёт не так легко как с нашими бабами. Ясно дело, несознательный элемент, полный капиталистических предрассудков.

   Несколько раз я помогал ей вечером отнести из ларька сумки с продуктами и большой, жестяной самовар. Она не оставляла это на ночь в ларьке - наши парни очень любили подобный провиант и вещи "национализировать". Когда заносил ей сумки, то всегда получал что-нибудь из еды. Но на ночь она остаться не позволяла.

   - У меня - сказала она - дочка семи лет и я не хочу, чтобы ребёнок перестал уважать мать. Это плохой пример. Ну и соседи могут узнать.

   Но как-то однажды, после долгого знакомства, она согласилась пойти со мной в воскресенье на прогулку за город. Но перед этим сказала:

   - Только не рассчитывайте ни на что большее кроме прогулки - я женщина порядочная и гордая. Вижу, что вы ещё молоды и вам тоскливо одному, так что поговорим и проведём время на свежем воздухе.

   Но я на эту её болтовню внимания не обращал. Это так - думаю - твои буржуйские выкрутасы. Но придёт время, и это кончится.

   В воскресенье я приготовился как следует. Вылил на голову много одеколона. Взял двое часов и обул сапоги английского фасона. Выглядел не хуже чем какой-нибудь советский маршал. Да.

   В субботу купил бутылку водки, а в воскресенье пошёл к ларёчнице. Она тоже шикарно вырядилась. Даже трудно узнать в новом пальто и ботинках. Как важная капиталистка выглядела. Она тоже приготовила сумку с разной едой и мы пошли на прогулку за город.

   Погода была отличная. Всё зелёное... Около города я приметил лес, поэтому сразу свернул туда с шоссе. Нашёл удобное место и расстелил шинель.

   Начали мы есть и разговаривать. Было очень весело и культурно. Только водку она пить не стала. Едва уговорил её на пол стакана. Остальное выпил сам. Потом начал требовать от неё нормального удовлетворения меня как мужчины. А она и говорит:

   - У нас так не делается. Я порядочная женщина, а не уличная девка. Вы пригласили меня на прогулку для компании, поэтому я согласилась. Но ничего кроме этого между нами быть не может. Наверное у вас в России по-другому и абы кто с абы кем развратничает. Но у нас это иначе.

   Она встала, застегнула пальто и поправила шляпу на голове. Потом говорит:

   - Извините, но мне уже пора возвращаться домой, у меня ребёнок остался один. Хотела с вами немного скоротать время за приятной беседой и в компании. Но если вышло иначе, то мне очень жаль. Не сердитесь на меня. Я отношусь к таким вещам серьёзно и уважаю себя.

   Меня это очень разозлило. Я вскочил на ноги и говорю ей:

   - Ты глупая, буржуйская свинья! Затуманили вас капиталисты и попы своей фашистской пропагандой и сделали из вас дикарей. И только мы принесли вам свободу и понимание мира. Мы показали вам настоящую культуру. Мы дали вам свободу. Но ты, идиотка, этого не понимаешь, потому что отравлена ядом капиталистических предрассудков!

   У неё лицо покраснело и говорит она мне:

   - Хотите знать правду, что вы нам принесли из России? Хотите это знать?

   - Да - сказал я. - Говори. У нас каждый имеет свободу слова.

   -Так вот... - говорит она. Но где там "говорит", чуть ли не кричит: - Вы принесли нам голод, грязь, вшей, венерические болезни и террор. Потому что больше у вас ничего нет!

   - И террор тоже мы вам принесли?! - спросил я, чувствуя что в глазах темнеет от злости.

   - Да - сказала она. - Люди боятся ходить по улице. Женщина вечером выйти из дома не может. Всё время грабят, убийства и кражи. Нет покоя ни днём, ни ночью! Как всё это ещё назвать?

   Я посмотрел на её буржуйскую морду, на шляпу с пером. Потом отступил и хотел пнуть гадину в её толстый капиталистический живот. Но вспомнил, что я офицер и на мне форма Красной Армии. Поэтому я подумал, пусть знает моё благородство! И лишь заехал ей кулаком по зубам. А она, как куль муки, хлоп на землю. Наша, советская баба, даже и глазом не моргнула бы. А эта... сразу видать: буржуйское паскудство - никакой выносливости в ней нет! Плюнул я на неё с полным презрением и даже не оглядываясь гордо ушёл.

   С того времени не ходил я больше в ларёк. И вообще ни на одну буржуйку внимания не обращал. Всё же наши советские женщины несравненно лучше и культурнее! Да.

 

    5 мая 1940 года. Лида.

     Вчера у меня было суточное дежурство. А сегодня я как следует выспался и записываю всё это, пока не забыл. Решил вести эти "Записки" по плану. А план мой такой: соберется немного интересных событий, так сразу напишу и всё. Это может представлять очень важный исторический материал, а также философский. Я намереваюсь переделать это в будущем в толстый роман. Такой, как например, "Война и мир" Толстого. Я его немного читал. Но очень нудно и скверно написан. Вообще, я считаю, полная ерунда. Там и по-французски много говорят, и разные там капиталистические паразиты. Что в этом может быть интересного для нас? Одна темнота, глупости и суеверия. Там даже молятся и часто о Боге упоминают. А кроме того всяких глупых графов и князей прославляют. Я же напишу о нашей непобедимой Красной Армии, о её победах, о моих героических поступках и о нашем великом вожде СТАЛИНЕ. Вот тогда и получится замечательный роман!

   Я заступил на дежурство вчера днём и расставил караулы для охраны казармы и социалистического имущества от покушений капиталистических агентов. Караульное помещение тут же при казарме и у меня, как у начальника караула, была там отдельная комнатка. Время быстро летело. Ночью я несколько раз проверял посты и бдительно стоял на страже армии. И лишь в три часа ночи я услышал выстрел. Потом ещё один. Взял я двух бойцов из караульной и побежал узнавать, что случилось?... Стреляли на посту номер четыре, у продовольственного склада около казармы. Мы прибежали туда, а часовой стреляет из винтовки вверх. Я спрашиваю часового:

   - В чём дело?

   - Какой-то вредитель, или преступник, залез на липу и оттуда подаёт сигнал другим!

   Действительно, около продовольственного склада стояла большая липа и вроде даже какое-то шевеление в ветвях и сверху дерева наблюдалось.

   - Слезай, реакционер! - грозно крикнул я. - Слезай немедленно, а то застрелим!

   С липы никто не отзывался. Я начал светить фонарём. Слишком высоко. Ничего нельзя разглядеть, свет теряется в ветвях. Я снова крикнул:

   - Слезай, фашист, по хорошему, иначе конец тебе придёт на той липе!

   А там тишина. Тогда приказал я дать огня по липе. Бойцы начали по ней из винтовок палить, а я из пистолета. Только ветки и листья вниз летели, но никто не упал.

   Потом я отдал приказ бойцам лезть на липу и стянуть того мерзавца вниз за ноги. Им было очень страшно, но они полезли. Надо было выполнять приказ. Лазили они по той липе около часу. Кричали, трясли ветки. И ничего...

   Тем временем рассвело. Всю липу видать, но на ней никого. Говорю я часовому:

   - Что-то у тебя с головой неладно! Видишь, на липе никого нет.

   - Но был же - говорит он. - Был и другим сигналы подавал.

   - Какие сигналы?

   - Свистел потихоньку. Но я хорошо слышал... Вот, послушайте... Снова свистит!

   Стою я рядом с ним и слушаю. Сначала ничего не услышал. А потом действительно свист раздался. Смотрю я на часового и вижу, что это у него в носу свистит, а не на липе. В самом деле, так оно и было. Отругал я часового как следует и пошёл. Написал подробный рапорт о причине ложной тревоги и в полдень сдал дежурство.

   Первого мая мы праздновали очень торжественно. Весь город был украшен красными флагами и всюду висели портреты нашего великого ВОЖДЯ Сталина. Были также портреты Ленина и даже Маркса, но понятное дело, меньше размером и количеством. Потому что как они могут сравниться с НИМ! Да, они тоже великие и заслуженные перед пролетариатом и человечеством. Но нет такой величины на свете, которая даже приблизительно сравнилась бы с НИМ!

   Днём был военный парад и демонстрация профсоюзов, учреждений и школ. И я заметил, что местное население всё больше любит нашу великую Россию и Сталина. Столько они несли разных знамён и транспарантов с пролетарскими лозунгами. Например: СЛАВА ВЕЛИКОМУ СТАЛИНУ! - СТАЛИН - ГАРАНТИЯ МИРА, СВОБОДЫ И СЧАСТЬЯ! Да, и буржуазия помаленьку начинает осознавать необходимость введения сталинского социализма. Иначе и быть не может!

   Вечером я пошёл на митинг в клуб железнодорожников. Пускали туда только членов клуба, железнодорожников, офицеров и некоторых приглашённых гостей. По пути я встретил Липу. Смотрю я: он совсем пьяный. Но на ногах держался хорошо. Даже не каждый заметил бы, что он пьяный.

   - Поздравляю с нашим пролетарским праздником! - крикнул он мне.

   А я ему отвечаю:

   - Долго вам пришлось ждать, чтобы вам позволили праздновать его.

   - Почему? - спросил он.

   - Ну как же - говорю я. - Пока нас тут не было, капиталисты наверное не позволяли вам праздновать этот день. Пожалуй еще больше требовали работать.

   - Вот тут ты ошибаешься - сказал он. - И без вас мы праздновали наш праздник. И ещё как!... Теперь-то и посмотреть не на что.

   Странно мне было это слышать, но пусть себе болтает. Наверное у человека что-то с памятью от водки. А выкушал он её сегодня с ведро.

   Липа спрашивает меня:

   - Ты куда идёшь?

   - На митинг - сказал я. - Будут рассказывать разные интересные вещи. Один оратор, специально для этого даже из Москвы приехал в Лиду.

   - Ну тогда и я с тобой - сказал Липа. - Мне интересно, как у вас митинги устраивают.

   Не очень мне хотелось с ним идти, но и отказать не мог. Пошли мы вместе.

   Людей собралось много. Полный зал. И тут наши пролетарские вожди на портретах висят и разные такие рабочие лозунги видно. Одним словом: очень красиво и торжественно.

   На сцену начали выходить разные ораторы и красиво говорить о нашем великом Советском Союзе и о его вожде, Сталине. Был также оркестр и часто играл "Интернационал".

   Один оратор очень долго и складно объяснял нынешнюю ситуацию в мире. Объяснял надлежащим образом подлую, захватническую политику кровавых английских империалистов... этих поджигателей войны и эксплуататоров сотен миллионов людей в колониях. Доказывал, что англичане издавна были мировыми паразитами. Сказал, что на этом своём острове они не хотят даже зерно сеять, а привозят его из колоний, потому что не хотят порядочно работать. А все их занятия - это издевательства над рабочими, охота на лис, выпивка в баре и организация денежных бирж. Кроме того, они постоянно развязывают войны, чтобы на этом заработать. Закончил он свою речь так: "В английском национальном гимне есть слова, что англичанин никогда не будет невольником; что он всегда будет управлять другими народами и что все будут ему служить и бояться. Но скоро это закончится. Задачей великого русского народа является избавление человечества от этой беды, которую веками приносила Англия. За это её ожидает тяжёлое и справедливое наказание. Эта язва должна быть выжжена навсегда и без следа с тела человечества, чтобы она не истощала его и не отравляла!"

   Эта речь нам всем больше всего понравилась и мы долго кричали: браво! и аплодировали оратору.

   Незадолго до окончания митинга на сцену вышел политрук и рассказал нам очень трогательно о правах и обязанностях советских граждан. Он долго сравнивал их с правами других граждан капиталистических государств. И мы поняли, что там нет закона, полное бесправие, террор и эксплуатация. Только мы, счастливые граждане Советского Союза, радуемся свободе, о которой даже не имеют понятия граждане буржуазных государств. Политрук обратился к залу и спросил:

   - Кто мне скажет, какая обязанность хорошего солдата Красной Армии?

   Из зала кто-то громко сказал:

   - Бить врагов Советской России в любое время и всюду.

   - Правильно - подтвердил его слова политрук.

   Послышались аплодисменты и крики: браво!

   - А кто мне скажет, какая обязанность коммуниста или комсомольца?

   - Быть верным товарищу Сталину и партии и беспрекословно исполнять их приказы! - крикнул из глубины зала кто-то в штатском.

   - Правильно! - подтвердил политрук.

   И снова аплодисменты и браво.

   - А кто мне скажет - говорит дальше политрук - какая основная обязанность настоящей советской женщины?

   В зале молчание, потому что нелегко отгадать или понять. Ведь обязанностей этих немало. А тут надо коротко ответить таким образом, чтобы в тюрьму или в лагерь не попасть. Но после долгого молчания политрук ответил сам:

   - Главной обязанностью настоящей советской женщины является воспитать своих детей верными сынами Иосифа Виссарионовича Сталина.

   Весь зал разразился аплодисментами, которые длились очень долго. Потом оратор спросил:

   - А какая обязанность настоящего мужчины?

   И тут все молчали. Понятное дело, каждый человек хочет жить, причём на свободе, а не в лагере. Вдруг отозвался Липа, стоявший рядом со мной:

   - Хорошо застёгивать ширинку.

   Я похолодел. В зале тишина. А Липа ждёт и спрашивает какого-то лейтенанта:

   - Правильно я ему сказал?... А?...

   К счастью не все его услышали и не все поняли, что он сказал. Потому что это можно было и за контрреволюционное высказывание посчитать. Какой-то капитан НКВД им даже заинтересовался и спросил меня:

   - Это кто такой?

   - Пьяный железнодорожник - сказал я. - На радостях в честь праздника и свободы напился и что-то там бормочет.

   Начал я от Липы отодвигаться, чтобы меня не заподозрили, что я его знаю. Можно ли знать, кто его слова услышал и как их понял? К счастью оратор снова взял слово и сам всё объяснил:

   - Настоящий советский мужчина должен быть всегда готов (в этом месте Липа наверное что-то паскудное сказал, потому что все начали от него отодвигаться) отдать свою жизнь и силы на благо Советского Союза!

   Весь зал долго аплодировал политруку. Я тоже хлопал изо всех сил. И одновременно бочком, бочком, к выходу направлялся, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от Липы.

   Мне очень жаль, что я у Липы живу. Казалось бы, он должен быть порядочным человеком и хорошим работником. Но, как видно, он совсем глупый. Я уверен, что недолго он тут поживёт и что вышлют его на перевоспитание туда, где место подобным элементам подготовлено.

   Однако на этот раз Липа не попался. Было уже поздно, когда он вернулся домой. По пути напевал какую-то польскую песенку. Я поскорее потушил свет и притворился, что сплю. Боялся, что он может ко мне зайти. Очень опасный человек!

 

   Август 1940 года. Вильнюс.

    Ура! ура! ура! Я снова в Вильнюсе.

   Всё как-то не было времени написать. Но теперь расскажу вкратце, что важного произошло с начала мая этого года.

   Мощным ударом нашего железного, красного кулака мы разгромили литовских, фашистских министров и капиталистов. А сам их президент куда-то сбежал. Но для того и есть нашы орлы из НКВД, чтобы найти его и навсегда обезвредить. Правда сражений крупных не было. И - мне кажется - вообще без этого обошлось, хватило ультиматума, поставленного нашим правительством кровожадным прислужникам англо-американского капитализма и всё государство рассыпалось, как старая бочка без обруча.

   Да, велика и могуча наша матушка-Россия и никто никогда не сможет ей противостоять!... Вот так, понемногу, мы покончим со всеми буржуями и заберём их капиталы себе. Красота!

   Вот я, например, почему не мог бы быть заметным капиталистом? Чего мне не хватает? Только больших денег. А как деньги хапну, то тоже смогу каждый день есть колбасу в больших количествах, куплю ещё штуки три часов и несколько пар хороших сапог.

   Ну и велосипед, а также патефон. И - конечно - всегда буду жить в отдельной комнате, чтобы у меня никто ничего не украл. Да, как хорошо всё выходит и складывается будущее. И если и дальше так пойдёт, то может и я социалистическим образом доберусь до большого капитала.

   А с теми литовцами для меня большой сюрприз вышел. Я всё время читал в газетах и слушал по радио о нашей великой, непобедимой, вековой советско-литовской дружбе. Тем временем оказалось, что они занимались реакционной деятельностью и прислуживали заграничным капиталистам. До такой степени даже, гиены, распоясались, что схватили нашего рядового и мучили его в подвалах, чтобы он им все тайны верховного командования и Политбюро выдал. Но он всё выдержал и ничего им не выдал. Сумел даже усыпить их бдительность и сбежать. Теперь, за это преступление, все литовцы будут строго отвечать и - конечно - согласились, что они не достойны иметь собственное государство и должны быть включены в Советский Союз... Впрочем, это даже не наказание, а самая высокая честь. Даже сами литовцы умоляли об этом. Да, доброта нашего ОТЦА Сталина не имеет границ. Другой бы разгневался на весь литовский народ и навсегда разорвал отношения с ними. А ОН даже согласился принять их в семью счастливых советских народов.

   Снова я живу с учительницами. Хотя это закоренелые буржуйки, но лучше уж жить у них чем в другом месте - тут я уверен, что не обкрадут. А теперь, когда у меня есть собственный чемодан и много ценных вещей, надо быть очень осторожным. После того урока, который мне преподала Настя, теперь у меня ни к кому нет доверия.

   Учительницы, как видно, не очень радовались моему возвращению. Но ничего мне про это не сказали. Хотя, я разговаривал только с Марией Ивановной и то только тогда, когда в этом есть большая надобность. Прежде всего я приказал ей выбросить из моей комнаты картину той дамы с короной, потому что её снова повесили на прежнем месте. Вместо картины я повесил портрет ОТЦА нашего. Запалил перед ним лампадку и начал очень громко петь "Интернационал". Пусть слышат, фашистские гадины, и дрожат от страха!

   Через несколько дней мне удалось найти в иллюстрированном журнале портрет Гитлера на всю страницу. Я очень обрадовался и хотя журнал не мой, вырвал из него ту страницу. Потом, дома, наклеил её на картон и большими буквами сделал такую вот надпись: "АДОЛЬФ ГИТЛЕР - САМЫЙ ЛУЧШИЙ ДРУГ ВОЖДЯ РОССИИ, И.В.СТАЛИНА". Повесил я портрет Гитлера напротив портрета Сталина. Пусть себе так висят, дорогие вожди, и радутся друг другу... Сталин смотрит на Гитлера и будто говорит:

   "Как там, дорогой товарищ, бьём буржуазию?"

   "Ещё как, мой дорогой приятель - отвечает Гитлер. - Как только закончим с поляками и евреями, сразу за англичан примемся!"

   "Бей их, бей, Адольфик! - говорит Сталин. - А если помощь понадобится, позови!"

   Очень красиво так вышло: "кругом" социализм.

   А вчера я получил письмо от брата. Он пишет:

 

  3 июня 1940 года. Город Москва.

      "Дорогой брат Мишка!

      Прежде всего сообщаю тебе, что меня перевели постоянно в Москву, где я буду работать на мебельной фабрике. Всё прежнее руководство фабрики было выставлено и послано туда, где подобному руководству положено находиться. Оказалось, что они устраивали саботаж и портили продукцию и станки. На суде они сами признались, что за такую предательскую работу брали деньги от империалистов из Люксембурга.

   Меня тут поставили заведующим материального склада. Мне даже удалось получить, только для себя, комнату. Маленькую, без печи и окон, но полностью изолированную. А удалось мне это потому, что новый руководитель фабрики и плановый отдел выдали мне справку, что я беру на дом срочную работу и там тоже работаю. Однако теперь я собираюсь как можно скорей жениться. Тогда будет больше уверенности, что в мою комнату никого больше не подселят.

   За фотографию твою большое спасибо. Часы, которые на ней видать, у тебя на руке, вроде настоящие и хорошие. Но я тебе честно, как брат, скажу, это всё обман. Мне уже много лет и я слишком умён, чтобы верить в чудеса.

   Вчера председатель нашего колхоза продал мне по разнарядке полфунта масла. Мне хорошо известно, что в той нищей Литве и Польше всегда был голод, поэтому я собрал для тебя посылку с продуктами и послал. Это спасёт тебя от истощения... Масло это со специального завода, который построили вблизи Москвы и назвали именем известной заграничной революционерки Карвуте. Очень мне хотелось попробовать: какое оно масло на вкус, ведь я его вижу первый раз в жизни. Но надо спасать тебя от голода. Кроме того я хочу, чтобы и ты увидел и убедился, какие у нас теперь советские достижения.

   Кланяюсь тебе, с братскими пожеланиями

   Вася".

   Мне стало немного не по себе, что брат мне масло посылает, ведь тут его сколько угодно по два лита за кило. Но, с другой стороны, приятно, что и у нас теперь есть советский завод выпускающий масло. Как получу посылку, обязательно позову Марию Ивановну и покажу. Пусть нос не задирает. Они думают, что у нас, в Советах, уж и нет ничего хорошего.

   Квартирой своей я очень доволен. Прежде всего то хорошо, что тут нет Липы. Очень я его боялся. Совершенно ненормальный человек. Всегда говорит, дурак, то, что думает. Так вот можно не только самому пропасть, но и других погубить. А эти учительницы при мне даже рта раскрыть боятся. Хорошо я их натренировал. Только Мария Ивановна со мной посмелей. Таких реакционных сволочей надо держать в ежовых рукавицах!

   А вчера ночью я сделал великое открытие. Долго не спалось, всё казалось, что кто-то там на лестнице шевелится. Теперь, будучи богатым человеком, у которого есть чемодан и запасные хромовые сапоги, приходится всё время и очень внимательно наблюдать за всеми окружающими, чтобы они не украли мою собственность. Так что лежу я тихонько и прислушиваюсь. Может вор пробрался и будет пытаться открыть дверь?... Я снял с предохранителя пистолет и держу наготове. Но ничего... всё стихло. Однако я ещё долго не мог уснуть. Уж очень зудела кожа. В бане я не был наверное месяца три.

   Так вот, начал я об ванне учительниц думать и вдруг мне в голову пришла гениальная мысль. Ведь не обязательно нужно мыться в горячей воде или совсем холодной. Можно налить в ванну одновременно горячей и холодной воды, и так её перемешать, чтобы она годилась для мытья... Как-то я уснул. А утром даже не одевался, всё равно для купания раздеваться надо, и прямиком к Марии Ивановне, говорю ей:

   - Срочно приготовьте мне горячую воду, я очень хочу искупаться. Ну, живо, чтобы мне не пришлось вас подгонять!

   Само собой, я добавил ещё и пару слов покрепче, чтобы лучше меня понимали и не

   мешкали с работой.

   Слышу я, учительницы по лестницам бегают, дрова из кладовки наверху носят, пилят их, колют... Хорошо я этих бабищ выдрессировал. Умею я с буржуазией обращаться.

   Через полчаса Мария Ивановна постучала в мою дверь.

   - Ванна готова.

   - Хорошо - сказал я.

   Хотел даже поблагодарить, но подумал, что для них это слишком много чести. Это они должны радоваться и благодарить, что имеют честь услужить красному офицеру.

   Ну, ладно. Пошёл я в ванную комнату. Напустил половину ванны горячей воды и начал холодную доливать. Наконец так намешал, что вода была тёплая и приятная. Только вот незадача, ванная оказалась полная до краёв. Но я так обрадовался, что и внимания не обращал на такую мелочь. Придвинул к ванне табурет, залез на него, крикнул "ура!" и прыгнул. Половина воды из ванны аж под потолок плеснула, но ещё достаточно осталось, чтобы вымыться.

   Ну и я выскреб себя отменно. Даже целых два раза намылился и смыл. Было очень приятно.

   Вылез я из ванны и хотел грязную воду спустить, но она была такая чёрная и прямо густая, что не хотелось об ней чистые руки пачкать. Но самое худшее было в том, что полотенце из комнаты я с собой не взял, чтобы вытереться после купания. Можно было подождать и обсохнуть, но не хотелось терять время. Так что я пошёл в свою комнату мокрый, а грязное бельё в руке несу. Учительницы и Андзя были в кухне и чай пили. Как увидели меня голого и мокрого, сразу глаза поопускали. Ну просто смех и глупость. Никакой у них цивилизации.

   А я сказал Марии Ивановне:

   - Хорошо я искупался... Теперь наверное буду всё время купаться. Мы очень уважаем гигиену!

 

Август 1940 года. Вильнюс.

     Вчера у меня приключилось большая беда. Я очень огорчился и расстроился. Шёл я со службы домой и на этой проклятой, капиталистической лестнице запнулся и почти до половины отодрал подошву у сапога. Края ступенек обиты листами железа, чтобы доски не истирались. Так вот, некоторые листы очень тонкие и гвозди отошли, так что между ними и доской образовалась щель. Именно так вот я испортил свои лучшие сапоги.

   Пошёл я к дворнику и показываю ему сапог.

   - Видишь? - спрашиваю я.

   - Ну, вижу - говорит он. - Не слепой. А в чём дело?

   - А в том, что тебе надо морду набить, что не содержишь лестницу в надлежащем порядке! Ведь я из-за тебя сапог испортил.

   А он смотрел на меня, смотрел, словно узнать не мог. Потом встал, подошёл ко мне вплотную, один глаз прищурил и сказал:

   - Ты с мордой поосторожней, следи за своей, а то я тебе по ней сейчас заеду. Ты не думай, что если ты офицер, то тебе позволено на рабочего человека орать! А лестницу я отремонтирую тогда, когда мне на это деньги дадут. А пока можешь и так ходить. Не велика персона! Может тебе ещё ковровую дорожку постелить, или носить тебя на руках по лестнице!

   Вижу я, что это серьёзный человек и что он в самом деле не виноват в этом. Так что говорю:

   - Не надо сердиться. И бить тебя я вовсе не собирался. Вся беда в том, что я теперь не знаю, что с сапогами делать.

   - Что делать с сапогами? - спросил он. - Ты же не ребёнок и сам должен понимать. Занеси их сапожнику и всё. Велика беда!

   Теперь этот дворник мне очень понравился. Сразу видно, что пролетарий, а не как я сначала думал, буржуй. Да. Даже сказал мне, что во дворе, в маленьком доме, сапожники живут. Но домой приходят только вечером, а днём работают в мастерской.

   Когда стемнело, пошёл я через чёрный ход во двор. Там увидел маленький домик. В окнах уже горел свет. Ну я и вошёл и вежливо поздоровался:

   - Добрый вечер, парни!

   - Не парни, а панове! - сказал один. А другой добавил:

   - Парни за псами по улице бегают. Мы же самостоятельные подмастерья и взрослые люди.

   А третий сказал:

   - Да ничего, ерунда. Он немного слепой, у него на глазах красные очки.

   Никаких очков у меня не было, но я понял, что эти сапожники эдакие весёлые люди. Они как раз ужинали.

   - У меня тут сапоги - сказал я. - Наш дворник прислал меня сюда. Сказал, что вы отменные мастера.

   - Ну тогда садись и жди! - сказал самый старший из них. - Вот мы закончим с ужином и посмотрим твои сапоги. А коли не хочешь ждать, можешь идти себе. Мы по тебе плакать не будем.

   - Я подожду - сказал я.

   Уселся я и смотрю. А они жрут и пьют. Но как жрут и как пьют!... Если бы я не видел их чёрных от работы рук, то подумал бы, что это какие-то капиталисты в сапожников нарядились и устроили пир. На столе мясо, колбаса, закуски, водка, три бутылки пива...

   Ну, ладно: дождался я, пока они кончили есть и пить. Один из них гармошку из футляра вынул и начал играть. Но так красиво, как по нашему советскому радио. А другой, старший, говорит мне:

   - Ну, показывай сапоги!

   Я их аккуратно в бумагу завернул, а под бумагой ещё в полотенце.

   - Сапоги высшего класса и потому - сказал я - мне их очень жаль.

   Сапожник взял сапоги в руки, осмотрел их и начал смеяться. Потом подал их другому.

   - Посмотри - сказал он - на эти сапоги "высшего класса"!

   Тот посмотрел на них. пощупал и тоже в смех.

   - У нас даже крестьянин такие сапоги не обул. А для него это "высший класс". А ведь это - он обратился ко мне - самый скверный букат. А в голенищах больше картона чем кожи. Они уже потеряли фасон.

   А третий сказал:

   - Для такого чубарика и эти слишком хороши. Он должен липовые лапти носить.

   Вот же, эти польские пролетарии не имеют никакого почтения к моему офицерскому чину! Липа меня ни во что ни ставил. Дворник даже в морду дать хотел. А эти издеваются надо мной в глаза глядя... Не могли буржуи рабочий люд как надо воспитать. Теперь у нас будет нелёгкая задача, пока мы не выучим этих невежд лучших людей как следует чтить и уважать.

   - Ну и что ты хочешь сделать с этими сапогами? - спросил меня старший сапожник.

   - Вот я как раз хотел попросить, чтобы вы подошву на место прибили.

   - Это можно - сказал он. - Но от этих сапог никакой пользы не будет. Пока сухо, ещё походишь. А как станет сыро, то им конец придёт.

   - А когда будет готово?

   - Завтра в это время приходи, будут готовы.

   Я как можно любезнее попрощался и вышел. Но был очень огорчён, что сапоги оказались плохие. Обманули меня на рынке. Хотя и цена у них такая была.

   Думал я, думал, что делать?... Наконец решил спросить сапожников, сколько будут стоить новые сапоги, из хорошего материала?

   На следующий день я дождался вечера. Заметил, что в окнах домика, где сапожники живут, свет зажгли. Тогда я подождал ещё час, чтобы не мешать им. Знал, что они ужинают. Потом взял пачку хороших папирос и пошёл к ним. Угощу, может настроение у них поднимется.

   Слышу - гармонь играет. Значит ужин закончился и я зашёл к ним.

   - Добрый вечер, панове! - сказал я.

   - Добрый вечер! Садись! - говорит старший сапожник.

   Пошёл он в угол и из под столика мои сапоги достал. Никакого к ним уважения не проявил, даже в бумагу не завернул. Подаёт их мне. Я тщательно проверил работу. Даже не было заметно, что подошва была оторвана. Сразу видно, что хорошие специалисты.

   - Очень хорошо сделано - сказал я. - Вы хорошие мастера.

   А он говорит:

   - Да это не мы делали. Нам времени жалко тратить на такое паскудство. Мальчишка в мастерской, ученик починил. Давай ему за работу один лит!

   Заплатил я, а потом всех папиросами угостил. Лишь тогда спросил:

   - А вот скажите мне, панове, не могли бы вы мне справить хорошие сапоги?

   - Отчего нет - сказал старший портной. - Можно. Ведь для того мы и есть, как, например, зубы - чтобы жевать, или морда чтобы плевать. А какие бы ты хотел?

   - Самые лучшие, какие могут быть. Ведь если вы говорите, что эти плохие, то какой прок мне их носить?

   - Понятно дело - говорит сапожник. - По сырости через две недели развалятся. Видишь, уже искривились, носки опустились, а каблуки взад пошли.

   - Так и я про то же - сказал я. - Сделайте мне сапоги из самой лучшей кожи; такие, чтобы были и крепкие, и красивые. Сколько такие будут стоить?

   - Могу пошить тебе сапоги из настоящего французского шевро - сказал сапожник. - Будут лёгкие, красивые, но крепкие. Будет это стоить 120 рублей.

   - Чего так дорого?

   - Дорого? - спросил сапожник. - Тогда не шей. Никто тебя не заставляет. Если хочешь иметь приличную вещь, то должен и хорошо заплатить. Впрочем, это совсем не дорого. Сколько у вас в России стоят хорошие сапоги?

   - Не помню - сказал я. Ведь не мог же я ему правду сказать.

   - Если не помнишь, так я тебе напомню - сказал сапожник. - Во-первых, у вас ни у кого нет приличных сапог, ибо ни хорошего товара у вас нет, ни добрых ремесленников. А сапожники ваши в артелях норму выполняют. Известно, как работают мастера за жалкие копейки, такая и работа. Так, лишь бы продать. Поэтому ваше паскудство в России, на чёрном рынке, от 700 до 1000 рублей стоит. А если что-то получше, то и того дороже. Так что заплатить 120 рублей за приличный товар и хорошую работу дорого для тебя не будет.

   Вмешался второй сапожник - тот, что на гармони играл:

   - Что ты его учишь? Он сам всё хорошо знает, но дураком прикидывается. Не хочет 120 рублей за хорошие сапоги платить, пусть себе едет в свою Москву. Там, на чёрном рынке, за эти деньги только лапти купит. Ведь здешние цены - это грабёж. А он мордой крутит: слишком дорого!

   Тут я не выдержал и говорю:

   - Какой грабёж? Ведь я вам деньги заплачу!

   - А что эти ваши деньги стоят?... Пока вы здесь, ваш рубль идёт за один лит. А как вас отсюда выкинут, то и за десять рублей никто тебе лита или польского злотого не даст. Тоже мне, установили курс, рубль равный литу! Это точно так же, как если бы мы пришли в вашу Москву и потребовали, чтобы польский злотый равнялся вашей 1000 рублей. Это не грабёж? У вас скверный хлеб по карточкам, за которым нужно ночь в очереди стоять, стоит 2 рубля за кило. А у нас белый хлеб стоит 20 грошей. И никакой очереди...

   - Что ты ему втолковываешь? - сказал старший сапожник. - Он и без тебя хорошо знает, но такой у него приказ, он сказать иначе не может, только: "У нас всё есть!... У нас всего много!... У нас всё лучше!... У нас всё дешевле!" Сделали из него попку, вот он и повторяет по кругу! Как круглый дурак.

   Тут я встал. Чувствую, что больше не выдержу. Даже готов был на серьёзный мордобой в защиту Советского Союза. Но я им правду в глаза выплеснул:

   - Вы говорите, что я круглый дурак! А вы знаете, что я этим только горжусь?... Да... Вот вы, умники, а у вас даже нет собственного государства и вам приходится делать то, что вам прикажет наше правительство! А мне ум и не нужен. У нас есть такие, которые самые умные и они всем управляют. И у нас уже четверть мира. А через десять лет мы полмира захватим. А через 20 лет русский народ будет всеми в мире управлять. Вот такие мы дураки! А вы, с вашим умом, будете нам служить и делать то, что мы вам прикажем! Так что то, что я дурак, это только гордость для меня! Да, я дурак, дурак, дурак! И я этим горжусь!

   Кончил я говорить и молчу. Жду, что из этого выйдет? Уже понятно, что сапоги мне точно не сделают. Но я принёс их в жертву при защите моей родины.

   А они хоть бы что. Может ждут, что я скажу дальше. А потом - словно сговорившись - как захохочут, я даже испугался. Минут десять смеялись. Один даже на пол лёг и за живот схватился. А у другого слёзы из глаз текли.

   Наконец они успокоились. Старший сапожник подошёл ко мне, похлопал по плечу и сказал:

   - Нравишься ты мне... За такое представление я тебе сошью сапоги всего за сто рублей. Будут у тебя такие сапожища, каких нет даже у твоего мудрого Сталина! Пользуйся случаем, пока вы ещё весь мир к рукам не прибрали, потому что потом мы все будем ходить в калошах, лаптях или босиком.

   Он снял мерку и даже сказал мне поставить ногу на бумагу и карандашом обрисовал ступню. Потом сказал:

   - Приходи через неделю. Будут у тебя хорошие сапоги. Очень ты меня позабавил и за это я сам тебе их сделаю.

   Пошёл я домой и ничего понять не могу. Странный народ эти поляки. Я им в лицо таких вещей наговорил, а они даже не рассердились и ещё цену на сапоги снизили. Не могу я понять эту дикую народность. То ни за что в морду дать хотят. А когда в самом деле надо в морду дать, от смеха умирают!

   Да, это народ с психологией!

 

Август 1940 года. Вильнюс.

      Не люблю я часто писать, тем более, что сейчас писать не о чём. Поэтому я обычно жду, пока соберётся немного событий вселенского значения, и лишь тогда запечатлеваю их в своём научном труде. Хотя, с того момента как я решил написать самый лучший в мире роман, о наших советских достижениях и о героизме непобедимой Красной Армии, у меня пропало желание описывать эти мелочи. Но сегодня я не выдержал и пишу снова. Потому что сегодняшний день (26 августа 1940 года) - великий день.

   Так вот: сижу я за столом и пишу, а передо мной на столе стоит пара сапог. Но каких САПОГ!!!... Я просто боюсь к ним прикоснуться, не говоря уже про обувать!

   Стоит вот такое на столе, на белой скатерти и сияет как солнце, как звезда на советском флаге. Кожа у них тоненькая, мягонькая, но прочная - как наш Советский Союз. Каблуки изящные, носки восхитительные, ранты просто мечта... А голенища!... Даже слов не хватает, чтобы выразить их красоту! Просто не сапоги, а мавзолей Ленина на Красной Площади, или советский танк последней конструкции!

   Я всю ночь не спал, на них смотрел. И страх меня даже берёт от того, что я хозяин этого сокровища. Придётся их тщательно сторожить. Утром я решил, что необходимо будет дверь в комнату замыкать и ключ с собой забирать. Кроме того, куплю я приличный запор на дверь и мощные скобы на дверь поставлю. Не могу я такое сокровище легкомысленно оставлять на произвол судьбы. Хорошо хоть, что моя комната на третьем этаже, так что реакционный злодей так просто сюда не заберётся.

   Да. Вот сижу я и пишу, то и дело на сапоги поглядываю и думаю: "Большой и важный ты человек, Михаил Николаевич! Можешь гордиться собой!"

   А со стены с одной стороны товарищ Сталин глядит, а с другой стороны БОЛЬШОЙ наш приятель, товарищ товарища Сталина, сам Адольф Гитлер. И кажется мне даже, что эти любимые вожди ведут такой вот разговор:

   СТАЛИН: Посмотри, Адольфик, как я своего героического офицера снарядил! Приятно посмотреть.

   ГИТЛЕР: Да. Действительно, сапоги замечательные. Я тебя от души поздравляю и очень радуюсь этому огромному успеху Советского Союза.

   СТАЛИН: У него не только сапоги замечательные, но есть и чемодан, и двое часов!

   ГИТЛЕР: Я это уже заметил и если бы не был так сильно занят уничтожением поляков, евреев, французов и других реакционеров, то приехал бы лично посмотреть эти сокровища.

   Да. Очень приятное самочувствие. Только одно меня огорчает: боюсь я в эти сапоги ноги обувать. Разве что сделаю это на какой-нибудь большой и очень радостный для Советского Союза праздник. Например6 если наш любимый товарищ Гитлер после французов за англичан примется и сбросит эту заразу с острова в море, что утопли подлые реакционеры!

   Записывая это, я вспомнил, что уже давно ничего не упоминал о политических делах. Но о чём тут писать? Это дело нашего великого ВОЖДЯ и его ДРУГА. Они исправно и эффективно ведут эту работу. Выметают из Европы и мира капиталистических паразитов. И как только они управятся, куплю я себе патефон, а может даже радио раздобуду. Кто его знает! Последний год убедил меня, что в моей жизни исполняются такие вещи, о которых я ни думал, ни мечтал, ни во сне не видел даже. Одно из доказательств стоит передо мной на столе. Другое - чемодан - блестит медными замками. И двое часов шепчут днём и ночью... Одни: великому Сталину ура, ура, ура!... Другие: великому Гитлеру браво, браво, браво!

   Так вот, о политике нечего много писать. Всё идёт по плану политического производства, установленного двумя самыми великими добродетелями человечества. Мы уже забрали Литву, Латвию, Эстонию, половину Польши, Бессарабию, Белоруссию, Украину. Только с Финляндией немного не повезло. Но там очень хитрые реакционеры со всего мира собрались и за английские капиталы построили такую оборону, что пока к ним трудно подобраться. Мне рассказывал знакомый капитан, дважды Герой Советского Союза, который был на финском фронте, что фашисты там крепко засели. Оказалось, что они сделали укрепления из резины. Мы, значит, палим по ним из орудий, или лупим бомбами с самолётов, а снаряды отскакивают от резины и никакого вреда им не причиняют. Ну, мы плюнули на ту заразу и оставили их на потом. Тем временем наши учёные изобрели такие лучи, которые резину издалека расплавляют. Только эти аппараты ещё не доделали, потому что какой-то вредитель проник на завод и всё испортил. Но это остановило работу не надолго. После того как двинемся с этими лучами на финнов, вся их резина расплавится и они потопнут в ней как мухи в смоле. А для нас это ещё и тем хорошо, что мы завоюем много резины для производства калош рабочему народу, значит меньше людей будут босыми ходить. Одним словом, из этого предвидится рост благосостояния в Советском Союзе и подъём экономики.

   А наш друг сершечный, Адольфик, тем временем во Франции порядок наведёт и в других странах тоже... Наверное и его герои тоже много накупили часов, чемоданов и сапог, или просто экспроприировали. Могу предположить, что дела у них идут не хуже чем у нас. Так что всё идёт как надо, как должно идти по плану военно-политического производства. По стахановски, можно сказать, наши любимые ВОЖДИ Европу разграбляют. А как с ней закончат, то немного передохнут и за Америку примутся. Там тоже будет очень интересная работа, потому что долларов там, как я слышал, много и будет на что погулять. Тогда я себе куплю может даже велосипед... с насосом.

   Вчера произошло ещё одно интересное событие. Я получил посылку от брата Василия из Москвы. И даже быстро дошла, всего два с половиной месяца в дороге была. А самое главное то, что ничего из посылки не пропало. Может в это даже трудно поверить, но это чистая правда. Я всё проверил, потому что внутри лежала опись, написанная рукой брата. Очень приятно, что у нас в Советском Союзе на почте все такие точные и порядочные. Мы можем служить примером всему капиталистическому миру.

   В посылке было: три кило картошки - даже не испортилась в далёкой дороге, кило лука, две большие свеклы, мешочек хлебных сухарей, пачка махорки и кусок газеты сворачивать самокрутки. Была также бутылочка растительного масла и - самое главное - полкилограмма сливочного масла, нашего советского производства, сделанного на фабрике имени знаменитой революционерки Карвуце. Прочитать надписи на упаковке масла я не мог, она была мелко изрезана, цензорами, которые проверяли, нет ли внутри чего-нибудь политически вредного. Но название фабрики было хорошо видно: KARVUCIE.

   Выложил я осторожно это масло на тарелку. Сложил кусочки, привёл в порядок и решил показать Марии Ивановне. Пусть, капиталистическая гадина, подивится нашим советским достижениям и высоким уровнем жизни.

   С остальными продуктами одни проблемы были и вечером мне пришлось тихо выйти из дома и в безлюдном месте всё это выбросить через забор. Надо брату написать, чтобы ничего больше мне не посылал. Пусть лучше сам пользуется на здоровье, мне ведь ничего не надо. Я бы и сам послал ему много посылок с копчёностями, салом, колбасами, маслом, но боюсь и его, и себя, по легкомыслию, подвести под тюрьму или ссылку в лагерь.

   Утром я позвал Марию Ивановну.

   - Зайди ко мне на минутку - сказал я. - Хочу показать тебе поразительную, можно сказать, вещь, которая убедительно свидетельствует о высоком уровне нашей советской цивилизации!

   Вошла она в комнату, но была очень робкая, потому что я в последнее время этих буржуек в ежовых рукавицах держал. Даже начал их разными там зоологическими именами называть. Пусть знают, с кем имеют дело и где их место!

   Остановилась она у двери и с восхищением смотрит на сапоги, которые я поставил посреди стола на её белой скатерти. Это меня немного смягчило и я сказал:

   - Подойди ближе. Не бойся. Сегодня я в очень хорошем настроении и не собираюсь применять к тебе никакого мордобоя или иного действия!

   Они подошла к столу и с удивлением смотрит на сапоги. А я ей пальцем на тарелку показываю и спрашиваю:

   - Вот это видишь?

   - Вижу - говорит она.

   - Посмотри внимательно: что это?

   Она наклонилась, понюхала и говорит:

   - Это испорченное масло.

   - Масло может и испорченное, но о чём это масло свидетельствует?

   Она задумалась на минутку, посмотрела на меня и сказала:

   - Это масло свидетельствует о том, что у кого-то его было очень много и он не съел вовремя, поэтому оно прогоркло.

   - Тупая у тебя голова - сказал я ей. - А ещё учительницей была!... Это масло свидетельствует о наших больших советских достижениях, так как оно произведено на специальной фабрике масла под Москвой, которую назвали именем известной заграничной революционерки, пролетарского происхождения, которая погибла в борьбе с буржуазией за освобождение пролетариата.

   А она посмотрела на меня и говорит:

   - Это немного странно, что вы мне рассказываете, потому что масло не из Москвы, а из Ковно. Вот тут штамп. А "Karvucie" это вовсе не человеческое имя, так по-литовски называют корову.

   - Корову?! - спросил я.

   - Да... корову - повторила она.

   Тогда я напрягся, пальцем на дверь показал и сказал лишь одно слово:

   - Вон!!!

   Но как сказал?!... Ну естественно, она тут же исчезла из комнаты. С буржуйками надо уметь поступать как надо. Да.

 

      30 сентября 1940 года. Вильнюс.

      Великому Гитлеру ура! ура! ура!

      Радость распирает моё советское сердце и наполняет до краёв комсомольскую душу. Гордость заливает мой социалистический разум. Я так счастлив, что решил написать всё это особо торжественным образом. Поэтому я решил обуть новые сапоги, и, то и дело на них поглядывая, пишу эти слова.

   Этот день особенно радостный для Советского Союза, пролетариев всего мира вообще, а коммунистов особенно... Я просто не мог поверить своим глазам и ушам, когда читал обо всём этом в газетах и слышал по радио. Но убедился, что так оно и есть... И 7 сентября.

   Так вот:

   ГИТЛЕР БОМБИТ ЛОНДОН!

   Добрался наконец, любимый ВОЖДЬ немецких социалистов и самый лучший друг советского народа, до шкур англичан! Теперь они попляшут под бомбами. Мы этому очень рады. Все наши парни ходят улыбаясь и потирают от радости руками. Мы знаем, что это начало конца английского народа. Столько лет я читал и слушал об этом самом большом позоре человечества и самом подлом враге Советского Союза, Англии, и вот наконец дождался, что и её взяли в оборот! Жаль только, что нас там не будет. Мы бы научили их русскому боксу! Погуляли бы парни в волю. Ну и польза была бы большая, ведь наверное там у каждого десятого англичанина часы есть, а у некоторых, крупных капиталистов. могут быть даже велосипеды. Там было бы с кем позабавиться!... А может наш любимый Гитлер сам не справится и нас попросит подсобить? Вот это был бы праздник! А поляки ходят как побитые. Носы опустили. Я уже Марию Ивановну раз десять спрашивал: "Что же это ваши англичане так долго не приходят вас освободить?" А она мне на это ничего не отвечала или говорила, что не разбирается в этом. Вот хитрая бестия!

   И вообще, этот месяц очень торжественный и важный для Советского Союза. 17 сентября мы праздновали годовщину великой победы Красной Армии над фашистской Польшей. Это является, можно сказать, доказательством нашей мощи, которой никто никогда не может противостоять. Тот день принёс нам много радости и удовлетворения.

   А позавчера я вызвал слесаря сделать на двери моей комнаты надлежащую охрану. С тех пор как я купил сапоги, у меня очень неспокойный сон. Днём я всегда дверь на ключ запирал. Но это ненадёжная мера. А если какая из учительниц дверь отмычкой отопрёт и сапоги мои, или чемодан украдёт!

   Слесарь осмотрел дверь и спросил, что надо делать? Я сказал ему, что мне нужны такие запоры, чтобы самый хитрый вор не мог проникнуть в комнату. Слесарь почесал голову и произнёс:

   - От хорошего вора никакие меры безопасности не помогут. Если замок будет хороший, он дверь с петель снимет, или вырежет её из коробки.

   - А ты можешь укрепить дверь так, чтобы её невозможно было открыть?

   - Этого - сказал он - я гарантировать не могу. Но, если вам денег не жалко, то можно хорошо укрепить. Тогда через дверь проникнуть будет невозможно и ему придётся искать другой путь в комнату.

   - Сколько это будет стоить?

   Он подумал и сказал:

   - Это надо подсчитать. Петли надо пропустить через косяк и в кирпич. И "усы" надо будет от них в стене цементом залить. Это первое дело. Потом дверь снаружи надо будет обить железом и приклепать. Тогда даже буром дыр не сделать и петли не вырезать. Края двери надо обить толстыми железными листами, так, чтобы ни одной щели не было и тогда уже в них замок "Yale" врезать. А изнутри можно ещё два мощных скобля поставить для двух навесных запоров.

   - И сколько это будет стоить?

   - Двести рублей - сказал он. - Сам материал будет стоить 80 рублей. Замок "Yale" и два запора 70. Ну и 50 за работу, потому что за один день пожалуй не управимся и будем работать два дня.

   Думаю я, что же делать? Показалось мне дорого. Но не лучше ли будет сразу обезопасить мою социалистическую собственность от покушения всяких реакционных злодеев и быть спокойным? Согласился я на эту цену, но попросил сделать как можно быстрее.

   Мою дверь укрепляли полтора дня. Я же всё это время не выходил из дома - боялся оставить без присмотра сапоги и чемодан. Но наконец они закончили работу. Я проверил всё. Получилось очень хорошо.

   Помощник слесаря спросил меня:

   - А зачем вам такие запоры? Тут же не банк.

   - Как это зачем?! Вот, чемодан у меня хороший. А самое главное - сапоги!

   А он как начал смеяться и говорит:

   - Это чтобы охранять сапоги, которые стоят 80 рублей, ты отвалил на эти двери 200 рублей!

   Я сказал ему доходчиво:

   - Во-первых: сапоги стоят не 80 рублей, а 100, потому что из особого заграничного материала пошиты. А во-вторых: может я ещё что-нибудь более ценное куплю. Например, патефон или радио.

   Тогда он говорит:

   - Твои сапоги будут лучше всего охраняться, если ты их обуешь на ноги.

   Заплатил я слесарю за работу и с облегчением вздохнул. Теперь можно спокойно спать и не опасаясь выйти в город. Теперь я знаю, что моей святой собственности ничего не угрожает. Да, приятно это ощущать. За 200 рублей я избавился от всех опасений.

   А вечером того же дня я письмо Дуняшке черкнул, давно я ей уже не писал.

 

  30 сентября 1940 года. Вильнюс.

      "Моя любимая Дуняшка!

     Извини, что я так редко пишу, но пожалуй ты наверное понимаешь, что у меня, при моей высокой должности, мало свободного времени. Я очень занят укреплением социализма и прививанием культуры в этой дикой стране. Моя жизнь среди здешних буржуазных скотов нелегка. Но я не жалуюсь и горжусь тем, что внедряю тут нашу советскую культуру.

   Теперь я тут стал очень важной персоной. У меня даже есть две пары сапог. А из них одна такой красоты, что я не могу этого описать. Как у меня будет немного больше свободного времени, то занесу их фотографу и прикажу сделать их снимки. Пошлю тогда их тебе, чтобы ты увидела, до какого высокого уровня поднялся твой Мишка и какие у него сокровища! О чемодане я тебе уже писал. И о часах тоже. Начинаю уже подумывать о патефоне и может куплю после Нового Года.

   Много времени у меня уходит, чтобы ограждать от покушений на мою собственность разных буржуазных элементов. Но я не дурак и со мной у них так просто не пройдёт. Теперь, когда я выхожу в город красиво одетый и при двух часах, то все буржуйки с восхищением и обожанием смотрят на меня. А я не обращаю ни малейшего внимания. Потому что думаю только о тебе и всегда буду верен тебе.

Передавай привет всем знакомым.

Целую тебя крепко. Твой до гроба.

Младший лейтенант

Михаил Зубов".

   А сегодня утром я познакомился, можно сказать, с интересным человеком. Пошёл я на рынок немного прогуляться, ну и товар посмотреть. Здешние буржуи приносят туда разные вещи на продажу и иногда за небольшие деньги можно купить очень ценные предметы. Увидел я на рынке какого-то мужчину с ящиком.

   - Что продаёшь? - спросил я его.

   - Это как раз для тебя - сказал он. - Огромной ценности музыкальный инструмент. Отдам тебе дёшево, вижу, что ты симпатичный парень и очень мне нравишься. Пользуйся возможностью.

   - А что это такое?

   - Орган, граммофон, патефон и пианино вместе. В этом ящике целый оркестр. Последнее чудо музыкальной техники. Дёшево продаю, почти даром!

   - Ну ка, покажи мне, как твоя машина работает!

   Он тут же у ящика ногу деревянную откинул, перебросил через плечо ремень и начал крутить сбоку какую-то ручку. Слышу я, машина кашлянула, засопела, а потом как бумкнет, как ударит и... марш играет. И как играет? Громко! Ну, люди собрались и дивятся. А он ручку крутит и мне подмигивает.

   - Ну как, красивое изобретение?... Это мне один знаменитый профессор из Академии музыкальных искусств продал, от голода он помирал. Аж плакал, когда продавал, известное дело, огромной важности инструмент. Почти даром. Я 250 рублей заплатил. А стоит он всю тысячу. Потому что это, сам понимаешь, инструмент демократический, для каждого!... Ни нот тебе не надо, ни электричества... как в радио например. Ни пластинок - как в граммофоне. Только настроил и играй, что хочешь, вовсю, людей этим удивляя. В этом вот ящике целый большой оркестр сидит. Вот что.

   Так вон он рассказывает себе, ручкой крутит, а инструмент играет на всю катушку. Народ вокруг нас собрался, слушают и очень удивляются.

   - И сколько ты за это просишь? - спросил я.

   - Для тебя - сказал он - всего 300 рублей. Вижу я, ты очень образованный человек и в музыке хорошо разбираешься. Так что аккурат подходишь этому инструменту, а он тебе.

   - А что же - говорю я - он тогда только марш играет.

   Продавец даже обиделся.

   - Как можно говорить такое на этот благородный инструмент, что он только марш играет! Сейчас сыграем чего-нибудь другое.

   Он передвинул какой-то регулятор сбоку инструмента, взялся за ручку и крутит. Слушаю я и аж засмеялся от радости. Это мой любимый вальс "Дунайские волны". Очень красиво выходит. А продавец ручкой крутит и мне всё подмигивает.

   - Ну как, нравится? - спрашивает он.

   - Ничего так - говорю я.

   - Всего за триста рублей продам тебе - повторил он. - Другому и за тысячу не отдал бы. А ты, вижу, человек с высшим образованием и в музыке хорошо разбираешься. Так что бери это сокровище и пользуйся на здоровье. Будешь и себе, и другим удовольствие делать.

   - Нет - говорю я. - Это для меня слишком дорого.

   - А сколько ты бы дал?

   - Я бы дал тебе 250 рублей. Как ты заплатил. Но денег у меня всего 170 рублей. Если хочешь, то отдай за эту цену.

   - Это - сказал он - невозможно. Мало того что никакой мне выгоды, да ещё 80 рублей потеряю.

   - Что поделаешь - вздохнул я - если у меня денег больше нет. Купил я недавно дорогие сапоги и ещё другие расходы были. Теперь жду зарплату.

   - А знаешь что - обратился он ко мне - ты, я сразу вижу, человек порядочный и не обманешь меня. Давай сейчас эти 170 рублей, мне эти деньги сейчас на другое дело нужны. А за 80 рублями я к тебе потом подойду. Только ты мне свой адрес дай. Я знаю, ты не обманешь, ты ведь человек чести, офицер.

   Я с большой радостью согласился на это. Дал ему свой адрес и сказал, чтобы зашёл через три дня. Он всё это на бумажке записал и повторил, что полностью доверяет мне, так как видит, что я офицер и высокообразованный человек. Обещал мне всегда помогать, если мне понадобиться что-то дёшево купить, потому что он знает город как свои пять пальцев.

   Ну, и мы попрощались. Я инструмент тот на спину закинул и пошёл домой. Тяжёлый он однако. Очень я запыхался, пока его с рынка до дому донёс. Всю дорогу люди на меня с удивлением и завистью оглядывались.

   Принёс я этот инструмент домой, поставил как надо и как заиграю, что аж в доме напротив люди начали окна и форточки открывать и на улицу выглядывать. Наверное думали, что это играет военный оркестр. Поэтому я, чтобы ошибки не было, инструмент на балкон вынес и там два часа, на потеху всему свету, играл.

   Теперь у меня есть очень интересное занятие и от него я получаю большое удовольствие. Кроме того, культурно провожу свободное время. Опять же и выгода в этом есть, что могу людям импонировать моими художественными способностями.

   Теперь я очень счастливый человек. Вообще, этот месяц был для меня очень удачный. Я купил шикарные сапоги. Моя квартира абсолютно безопасна. Годовщина разгрома войск польских империалистов тоже очень приятная. А самое главное то, что наш любимый Гитлер Лондон бомбардирует и бомбардирует.

   Надо в его честь марш сыграть и с балкона ещё раза три "ура" крикнуть. Так что прерываюсь писать до следующего раза.

 

23 ноября 1940 года. Вильнюс.

      Что со мной случилось, я и сам понять не могу, но влюбился я по самые уши. И, главное, в кого?... В буржуйку. В дочку какого-то крупного капиталиста. Хожу как пьяный и ни о чём другом думать не могу, только о ней. И стыдно мне даже, что я, идейный комсомолец пролетарского происхождения, так задурил себя аристократкой. Но ничего поделать с этим не могу. Хотя: разве это такое серьёзное преступление, что она родилась капиталисткой? Ведь Ленин был даже помещиком. То есть кровопийцей и эксплуататором чужого труда. А потом одумался, исправился и стал даже отцом пролетариата. То же самое Луначарский, или Чичерин. Ну, а Пётр Великий, например, и вовсе царём был, но несмотря на это всю жизнь работал на благо пролетариата и коммунистической партии, закладывал фундамент Советского Союза.

   Но, расскажу обо всём подробнее. Началась эта моя любовная история с того музыкального инструмента, который я так удачно купил на рынке. Как я потом узнал, называется он "катаринка" [шарманка - польск.]. Даже очень приятное название. Очень походит на нашу русскую Катюшу. А может, его придумала сама царица Екатерина Великая. Так оно наверно и есть... Так вот, любил я по вечерам на шарманке концерты давать для всей улицы. Пусть буржуазия знает, что у Красной Армии огромный музыкальный талант и вкус. Поэтому выйду я вечером на балкон и наигрываю, то вальс, то марш, то польку. Потому что эти мелодии и есть в шарманке. И вот однажды, играю я себе вальс и вижу, что на противоположной стороне улицы, в окне напротив меня, какая-то красивая паненка сидит. Наверное мою музыку слушала. Начал я ей улыбаться, подмигивать и очень многозначительно покашливать. Ну и она мне улыбнулась. А когда стемнело, то она окна закрыла и свет зажгла в комнате. Потом долго там что-то делала, я видел на шторе её тень. Позже свет погасила. Наверно пошла спать.

   На следующее утро я встал пораньше. Хорошо вымыл руки, и даже немного лицо. Обул новые сапоги и двое часов в подходящих местах приспособил. Потом ждал, когда она встанет. Но она долго спала. Только в десятом часу отодвинула занавеску на окне. А тут и я ей на добрый день марш сыграл. Но в этот раз она в окне не слушала. Наверное времени не было.

   Начал я улицу наблюдать, чтобы её с ногами увидеть. И дождался. Вижу: вышла с переднего подъезда. Посмотрела вправо и влево, и, кажется мне, на мой балкон зыркнула. А потом пошла себе по улице. Элегантная!!! На ней зелёный костюм в жёлтый горошек. Шляпка с пером и ленточкой. Да. Под мышкой зонтик, как того требует самая свежая парижская мода. В руке, по буржуйскому обычаю, сумка кожаная для разных там пудр, духов и разных кремов. Туфельки на высоких каблуках. Просто цветок, а не женщина!

   Тем временем ко мне пришёл тот тип, у которого я на рынке шарманку купил. Я попросил его присесть и тут же ему за инструмент 80 рублей доплатил, как раз жалование дали и наличные у меня водились.

   - Вы довольны? - спросил он меня.

   - Очень - сказал я. - Не только у самого огромное удовольствие, но и вся улица моей музыкой наслаждается. Два раза в день по два часа им наигрываю. А иногда сон не идёт, так и ночью играть не ленюсь. Люблю людям удовольствие доставлять.

   Начали мы разговаривать про разные разности. Очень приятный оказался парень. Всё время весёлые истории рассказывает и шутит. Зовут его Никола. Так что я начал называть его Колька. А он меня Мишка. Так, словно мы давние друзья. Спросил я его, какой он национальности.

   - Я интернационалист - сказал он. - С каждым, кто хочет, торговлю веду и этим живу. И никакой мне разницы нет, поляк это, или русский, или еврей, или ещё какой черт. Лишь бы только мог заработать.

   Он сказал, что у него ко мне огромная симпатия и доверие. Поэтому он не опасался оставить не оплаченные 80 рублей, потому что знал, что такой культурный офицер как я не обманет. Обещал мне, что если надобно будет чего купить, или какое там дело уладить, то он всегда охотно поможет. Ну и я его сразу спросил:

   - А как у вас принято с женщинами знакомиться?

   - Это смотря какая женщина - сказал он. - По-разному бывает. Есть такие, что её можно сразу ущипнуть, и кое-где похлопать. А есть такие, что около них надо целый год на цыпочках ходить, прежде чем там до чего-то дойдёт.

   Я ему и говорю:

   - С этой пожалуй очень трудно, я убедился, что это очень важная особа. Одета как наша самая лучшая актриса и такая деликатная, что даже зонтик носит с собой, даже когда дождя нет. Это женщина высшего класса.

   - А как она к тебе относится?

   - Да так себе, средне.

   - В самом деле, с такой будет нелегко. Будь очень внимателен, иначе она с тобой разговаривать не захочет. Такую нужно всегда в ручку поцеловать и разные приятные вещи ей говорить, и цветы также покупать. Вообще, будет у тебя масса проблем, прежде чем она на тебя ласково посмотрит. Уж лучше найди себе другую.

   Да. Очень он меня расстроил. Где мне целый год около паненки прыгать. Когда я может через пару месяцев могу куда-нибудь уехать по службе. Но ничего. Я и дальше для неё на шарманке красиво поигрывал и очень многозначительно ей улыбался. Заметил, что и она однажды улыбнулась. "Ого! - подумал я про себя. - Мои дела с ней продвигаются!" Я понял, что она начала мной серьёзно интересоваться. Ну и я как то однажды рукой помахал. Поприветствовал её так. Но она ничего... Может не заметила.

   Недели две я с ней так вот кокетничал и влюбился в неё по самые уши. Однажды она забыла закрыть занавеску на окне и начала раздеваться перед столиком. Я чуть с балкона не упал. Что за женщина! Просто чудо! Так что я свет погасил - будто меня дома нет - и почти час смотрел, как она перед зеркалом всяко разно крутилась и какими-то кремами намазывалась, и волосы расчёсывала, и ногти подпиливала. Но потом она уже никогда не забывала задернуть занавеску. А жаль!

   Несколько раз она перед открытым окном разные там постиранные дамские предметы нижнего белья сушила. И всё это или розовое, или кремовое, или голубое. Понятное дело, такая особа даже под юбку чего попало не наденет. Не то что наши азиатки, что ходят как обосравшиеся коровы, пальцем в носу ковыряются и постоянно чешутся в таких местах, где на публике чесаться нельзя. Меня однажды в Лиде даже Липа спрашивал:

   - Почему от ваших советских девок так страшно воняет? У них что, мыла нет вымыться? Или они никогда бельё не меняют?

   Я ему тогда сказал доходчиво:

   - А разве бабы для того, чтобы их нюхать? Хотя, если кому надо, то может такую отмыть, полить духами, тогда от неё будет пахнуть за километр. Нюхай её как хочешь, везде у неё буржуазный аромат будет.

   Наконец я категорически решил, что должен познакомиться с той чародейкой. Поскольку мне уже были известны все её уходы и приходы, я решил, что лучше всего будет организовать наше знакомство вечером, когда она обычно выходит из дома на прогулку. Купил я большой букет цветов и коробку самых дорогих конфет. Недавно давали жалование, так что деньги у меня были, так что я решил даже немного разориться, чтобы завоевать её сердце, а со временем может и до капитала добраться.

   Ну ладно... Хожу я по улице с букетом и конфетами, и жду свой идеал. А она из дома не выходит. Слишком рано я пришёл. Наконец услышал её: хлопнула дверь. А потом и она появилась и по улице в мою сторону направляется. Ну я ей наперерез и улыбаюсь ей изо всех сил. А она ничего. Проходит мимо. Тогда я ей сказал:

   - Извините... Подождите минутку...

   Она остановилась и на меня таращится. Вроде даже как испугалась немного.

   - В чём дело? - спросила она.

   Ну, я ей коробку конфет подаю и говорю:

   - Мне кажется, что вы потеряли это, так что возвращаю вам. И одновременно имею честь представиться. Майор Михаил Николаевич Зубов.

   Соврал я с тем майором, потому что полагал, что такая особа, знатного происхождения, с лейтенантом даже разговаривать не захочет. А майором я, при моей смышлёности и способностях, буду же когда-нибудь. Потом хвать её за руку и поцеловал в ладонь. А затем букет цветов под мышку ей сунул, туда, где она зонт держала.

   А она молчит. Наверное была очень восхищена моим галантным поведением. Ну, я ей и говорю:

   - Тогда может прогуляемся?

   - Я как раз вышла на прогулку.

   - Тогда и я с вами, если вы не против.

   - Чего мне быть против. Можем пойти вместе. Только мне с этими цветами будет очень неудобно.

   Ну мы и пошли. Она: цок-цок, цок-цок, цок-цок... на высоких каблучках. А я рядом с ней с важной миной букет цветов несу. А как же! Можно сказать: замечательно смотримся. Тем временем я очень хитро начал с ней культурную беседу:

   - Вы очень красивая - говорю я - и я вами отчаянно восхищаюсь!

   А она говорит:

   - Это мне все знакомые мужчины говорят и очень мной довольны.

   После короткой прогулки она остановилась и сказала:

   - Что мне поесть захотелось. Даже в животе урчит. Сегодня не было времени пообедать.

   - Ну так мы можем - предложил я - зайти поужинать в какой-нибудь ресторан, если вы желаете. Это будет для меня большая честь.

   Мы и пошли. Но как и что в этих буржуйских ресторанах заказывают, я совсем не знал. Так что этим занялась она сама.

   - Прежде всего - сказала она официанту - подай нам большой графин водки и две бутылки крепкого пива. К этому два шницеля и штуки четыре солёных огурца. А потом посмотрим. Только побыстрей.

   Сразу по ней видать, что особа из высшего общества: заказала ужин даже не заглядывая в меню. Всё знала на память.

   Ну, значится, принёс нам официант водки и четыре штуки огурца. А про шницели сообщил, что они ещё жарятся. Она же обратила его внимание на рюмки и распорядилась заменить их на стаканы. Потом налила водки в стаканы и торжественно сказала:

   - Наше здоровье!

   Выпили. Закусили. А она говорит:

   - Очень обожаю эту пшеничную. А от простой водки у меня потом голова болит.

   Так, беседуя, мы графин водки и выкушали. Тем временем официант шницели принёс. Тогда она второй графин заказала. Когда мы изрядно выпили, я начал её выспрашивать о гражданском состоянии.

   - Не замужем я - сказала она. - За кого попало выходить замуж не хочу, дура я что ли, чтобы на какого-нибудь осла даром дома работать.

   - А я холостой - заявил я. - Как хорошо мы встретились. Так что я очень рад знакомству с такой приятной дамой.

   Мы очень приятно провели время в ресторане. Но от водки у меня прилично кружилась голова. А по ней и сказать нельзя было, что она пила. Потом мы пошли домой. Я осмелился даже её под ручку взять. И ничего... не протестовала. Наверное я ей очень понравился. Идём мы так себе торжественно по улицам, качаясь в стороны. А на нас все прохожие с удивлением смотрят и даже дорогу уступают.

   Проводил я её до самого дома. Само собой, в ручку поцеловал и спросил, когда я буду иметь счастье в следующий раз увидеть её?

   - Через два дня - сказала она. - В субботу. У меня будет свободное время, так что можем пойти в кино.

   Мы договорились, что в субботу вечером я буду её ждать на улице. Потом она у меня 10 рублей одолжила. Сказала, что у неё временно не хватает денег заплатить за квартиру. Я конечно с большой радостью дал ей эти деньги, ведь когда-то мне это всё окупится. Снова чмокнул её в ручку и романтично сказал: "Спокойной ночи! Приятных снов!"

   Так что расстались мы до субботы. Я пошёл домой. Увидел её, что в её окне свет зажёгся. Ну, я на балкон вышел, вынес шарманку и, хотя было очень холодно, сыграл ей на ночь вальс.

   Так началась моя большая, комсомольская любовь.

 

  30 ноября 1940 года. Вильнюс.

      На следующее утро проснулся я поздно. Понятное дело, полночи не спал, только о моей горячей любви размышлял и был очень счастлив. Проснулся я и смотрю, а на столе тот букет цветов лежит, который я вчера в цветочном магазине, для моего идеала за большие деньги купил. Забыл я вчера ей его отдать. Она же, по причине деликатности характера, не упомянула про цветы. Хотя, могла и забыть, ведь выпили мы два больших графина водки и шесть бутылок пива. Ночью я даже немного мою комнату запаскудил - два раза делал "налёты на Ригу".

   Вылез я как можно быстрее из постели и думаю: "Надо эти цветы спасать, чтобы до субботы не завяли. Тогда я смогу снова подарить их моей любимой". Но у меня не было ничего, куда их можно было поставить. Тут я вспомнил, что в шкафчике у кровати, стоит какой-то эмалированный сосуд, в который я мог бы поставить их в воду. Это очень даже удобно, потому что сбоку у сосуда ручка имеется, за которую его легко в руки брать. "В самый раз - думаю я - для цветов будет. И большой, и красивый, и удобный". Пошёл я, даже не одевшись в спешке, на кухню и из крана налил в сосуд воды. Внутрь поставил цветы и показываю учительницам, которые аккурат в это время на кухне завтракали, потому что там теплее чем в других комнатах.

   - Видите - сказал я - как красиво! Мы очень любим цветы, ведь мы очень культурный народ.

   Но они мне ничего не ответили. Наверное им не понравилось, что я в одних труселях по дому хожу. Столько времени у них живу и ещё не отвыкли от буржуйских предрассудков. Тупой народ!

   Вернулся я в свою комнату и цветы на окно поставил, чтобы она - царица моего сердца - увидела, какое у меня к ней уважение. Потом, когда я заметил, что она занавеску на окне отодвинула (то есть проснулась уже), марш для неё на шарманке сбацал. Очень мне этот социалистический инструмент нравится. Не надо долго учиться, ноты тоже не нужны, и, если у кого-то есть способности, очень быстро может себе и другим, днём и ночью, жизнь украшать. Да.

   Ну, дождался я субботы. Обул новые сапоги. На голову вылил половину флакона самого лучшего в мире одеколона "ДЫХАНИЕ СТАЛИНА". Нацепил двое часов. Потом в букетом цветов пошёл я на свидание с моей возлюбленной. Но долго её ждал. Даже замёрз изрядно, потому что начались сильные морозы. Но любовь меня хорошо согревала и я как-то дождался своего идеала. В ручку её, естественно, поцеловал и торжественно вручил букет цветов. А она не хочет брать. Говорит:

   - Жаль, что они не остались в том красивом сосуде, в котором стояли на окне. Мне негде держать эти цветы, потому что мой сосуд, так же как и твой, мне иногда требуется по ночам.

   Ну, я понёс букет в руке. И очень даже красиво это выглядело. Она себе в шляпке с пером и на высоких каблуках шурует по улице. А я же в сапогах из настоящей французской гемзы, при двух часах и с букетом цветов, под ручку её веду... Надо будет обязательно уговорить её сфотографироваться вместе на память о нашей любви. И надо не забыть сами сапоги сфотографировать, чтобы в будущем, когда я вернусь в Советский Союз, у меня было доказательство, что они у меня в самом деле были.

   Пришли мы в кино. Я для нас весь ряд выкупил, чтобы она знала, что я не абы кто. Так что сидим мы там только вдвоём и на экран глядим. Но показывали какое-то польское свинство, которое меня совсем не интересовало. А она так смеялась, что все люди в кинотеатре на нас оглядывались. Особенно когда она, заливаясь от смеха, начинала икать.

   Попробовал я в темноте её за ручку взять. И ничего, совсем не протестовала. Собирался даже обнять её, но вспомнилась мне та история с ларечницей в Лиде. Если та - подумал я - нос задирала, то что говорить про эту! Оставил я эту идею. Может ещё на публике в морду заедет, или кричать начнёт... С этими буржуйками любовные дела надо решать очень осторожно.

   После кино пошли мы ужинать в ресторан. Она снова назаказывала разных разностей... даже сверх меры. Водки мы в этот раз выпили аж четыре графина. И таким образом очень приятно провели время. И я заметил, аппетит у неё отменный. А водку жрёт ещё лучше меня. Я даже удивился. Но наверное такой обычай у польских дам из высших кругов.

   После ужина мы пошли домой. Погода была довольно хорошая, так что и прогулка у нас вышла приятная. Плохо только то, что у неё ноги от тесной обуви начали болеть. Ну я её около километра, на закорках, до дома нёс. А на прощание спросил её очень серьёзно:

   - Скажите мне, Ирен Антоновна, могу ли я надеяться на ваши чувства ко мне?

   Она хотела мне что-то на это ответить, но её стошнило, так что она начала делать "налёты на Ригу". Я отошёл немного в сторонку, чтобы она мне не забрызгала новые сапоги и ждал. Ну, успокоилась она немного, и я ей тот вопрос повторил. А она мне сказала:

   - Пока я довольна вами. Вы неплохой кавалер и даже не очень скупой. Только хочу я у вас ещё 20 рублей одолжить - холодно стало, в понедельник надо покупать дрова для печки.

   Я с большой охотой дал ей эти деньги и тот вопрос повторил. А она говорит:

   - А почему бы и нет? На то я и есть. Только сейчас я очень устала и хочу спать. Кроме того, ужин не пошёл мне на пользу.

   Мы попрощались. Я её в ручку поцеловал и букет вручил. А она говорит:

   - За цветы спасибо. Обойдусь без них. Они уже завяли и не совсем чистые. Возьмите их себе на память обо мне.

   Вот так мы романтично распрощались. Договорились, что в следующую субботу пойдём в другой кинотеатр. Словом, все прошло как в красивом романе из книги, или как в кинокартине.

   Пошёл я домой. Когда она свет потушила, то я для неё, по обычаю, на шарманке вальс сыграл для сна. А потом, до двух часов ночи я ей пел разные песни о любви, очень громко и трогательно.

   Наконец и я пошёл спать, но долго не мог уснуть. И так, размышляя, пришёл к убеждению, что всё же эти буржуйки лучше наших советских. Ведь с нашей-то что?... Пойдёшь в кино, а из кино вместе спать. Ну и всё. А тут надо находиться, навздыхаться, руки нацеловать, пока чего-то получится. Мне стало понятно, что я герой очень романтической истории и ещё больше стал уважать себя. Ведь если такая важная персона одарила меня своими чувствами, то, понятное дело, я не абы кто!... А если она без брака не захочет со мной водиться, то что тогда?... Ну, естественно, женюсь на ней. Даже с большим удовольствием. Вот это была бы подходящая для меня жена! Все наши офицеры очень завидовали бы такой женушке! Одета как куколка, изящная, деликатная, культурная!...

   А Дуня?... Я вспомнил про неё. Что же, Дуня для меня не пара. Хотя, никакой любви с ней и не было. Да, нечего нам было вечером делать, пошли мы вместе спать, как это обычно бывает.

   Потом я подумал, что всё же необходимо Дуне сразу сообщить, чтобы она мне голову не морочила и меня не ждала, потому что слишком простая она для меня. Так что я встал и свет зажёг. Чтобы поднять настроение, на шарманке три раза марш сыграл и потом принялся писать письмо, т.к. боялся что утром все самые лучшие мысли из головы улетучатся.

     "Уважаемая товарищ Дуня Ивановна!

      Имею честь сообщить вам, что из нашей любви в будущем ничего не получится и быть её не может, и прошу этого даже не ожидать, и глупости эти из головы навсегда выкинуть.

   Пишу это, будучи стойким комсомольцем и идейным человеком, после долгих и серьёзных размышлений. Не имею ничего против вас как человека, потому что да, вы мне немного нравились. Но принимая во внимание мою высокую должность и важные для Советского Союза функции, я не могу фамильярничать с кем попало. Это вполне очевидно и естественно для любого умного человека, что для меня, офицера непобедимой Красной Армии, вы особа слишком низкого социального положения и не обладаете никакой такой культурностью.

   Я часто бываю на разных торжественных собраниях и встречаюсь с очень известными личностями. Поэтому мне нужна такая жена, которая умела бы поддерживать как положено честь Красной Армии и Советского Союза. Вы же даже прилично есть не умеете: чавкаете, ходите как корова, в носу пальцем ковыряетесь и относитесь к чернорабочему элементу. Вследствие вышесказанного, вы можете выставить меня на посмешище и в моём имени унизить Красную Армию.

   Кроме того, мне сильно не понравилась ещё одна вещь. Вы, как хорошо известно, находитесь в родстве с семьёй Моргалова, который несомненно был английским агентом, потому что распускал вредные для Советского Союза и Германии слухи, якобы между этими братскими народами могла быть война. Поскольку за это преступление ярого фашистского реакционера, Моргалова и его семью, сослали в лагерь, то мне никак нельзя поддерживать связь с родственниками (пусть даже и дальними) империалистического холуя. Как офицер, я должен заботиться о своей чести, мнении и социалистической морали.

   Согласно всему мной написанному, любезно прошу раз и навсегда отцепиться от меня и перестать мне морочить голову письмами. В противном случае я буду вынужден напомнить кому следует о дальних родственниках озверевшего реакционера и капиталистического агента Моргалова!!!... То есть о вас и о вашей уважаемой семье.

   С коммунистическим приветом

прощаюсь навечно. Окончательно. Младший лейтенант Красной Армии, идейный комсомолец,

   Михаил Зубов".

   Я это письмо раза три прочитал и с каждым разом оно мне все больше нравилось. Из него сразу видно, что я серьёзный человек и очень уважающий себя. Только тогда я свободно вздохнул - дорога к любви теперь была свободна. Затем я сыграл ей вальс и с чувством хорошо исполненного долга пошёл спать.

   Конечно, я бы мог ничего Дуне не писать - откуда ей знать о моём романе с буржуйкой. Но я, будучи коммунистом, не люблю врать и фальшивить.

 

  1 января 1941 года. Вильнюс.

      Великому Сталину ура! ура! ура!

   Великому Гитлеру ура! ура! ура!

     Я два раза сыграл на шарманке марш в честь великих социалистических вождей народов и начинаю писать... первый раз в Новом Году. Особых желаний у меня нет, потому что, можно сказать, самые горячие мои желания и мечты сбылись. Дальше они будут исполняться по плану, по мере наличия денег. Да, у меня скоплено 1500 рублей, но я не трогаю этих денег и каждый месяц добавляю ещё немного. Решил я собрать большую сумму денег для хорошего самочувствия. Но двигается это очень медленно. Однако же собирать капитал не так уж легко, как некоторые себе это представляют. Намного практичнее и скорее будет умыкнуть его у кого-то уже собранный. Но пока ничего такого не подворачивалось. Однако я не теряю надежды, особенно если мудрая, мирная политика нашего товарища Сталина по-прежнему будет идти в этом направлении и в таком же темпе, как с осени 1939 года. Я ЕМУ очень за это всё благодарен. А особенно меня радует этот демократический инструмент, шарманка. Я также благодарен Кольке, что он мне её продал. Лишь одно мне в нём не нравится - он закоренелый "контрик" [контрреволюционер].

   Пришёл он как-то ко мне под конец декабря и принёс на продажу механический фонарь. Очень хитрая штука. Можно сказать: чудо техники. Даже батарейки не надо, только нажимай узкую металлическую скобу и он светит. Целая электростанция о одной руке. А ещё также приятно, что при нажатии он урчит как мотор автомобиля или самолёта... Все издалека слышат, что цивилизованный человек идёт. Колька сказал мне, что это немецкое изобретение. Но наверное врёт. Немцы могли только производить это, потому что у наших заводов нет времени на такие мелочи. Но изобретение наверняка русское. Ведь заграница только тем и жила, что крала наши изобретения и эксплуатировала их.

   Сказал я это Кольке, а он смеётся. Мне он немного Липу напоминает, только более деликатный и где попало контрреволюционные вещи не болтает. Так вот, спросил он меня:

   - И что же такое вы изобрели, а заграница у вас украла?

   А я ему всё как есть:

   - Всё: электричество, радио, телеграф, самолёты, локомотивы, подводные лодки, телефон. Могу тебе предоставить доказательства. Об этом в книгах пишут.

   А он как начал смеяться, что мне даже неприятно стало, что такой хитрый человек и совсем даже приличный, до такой степени непросвещённый и ослеплённый капиталистической пропагандой. Потом он сказал:

   - Если не будешь сердиться, то я скажу тебе, что вы изобрели.

   - Хорошо - сказал я. - Я слушаю.

   - Только две вещи. Первую, это самовар. А другую - паровую баню. И то даже не вы первые изобрели. Самовары были у китайцев, когда России даже не существовало. А паровую баню знали также на востоке и в Риме, несколько тысяч лет назад.

   - Тебя послушать, так у нас вообще ничего хорошего нет.

   - Почему нет?... У вас хорошая пропаганда... Самая лучшая в мире... После того как я ваших книжек начитался, фильмов насмотрелся, песенок о свободе наслушался, то даже собирался сбежать из Польши в Россию. А как вы сюда пришли, так я и увидел, что у вас есть и какие вы, и если бы знал, что вы тут надолго останетесь, то убежал бы на край света. Пусть даже к неграм в Африку... Я знаю, что ты этого понять не можешь и даже слушать боишься. Но так всё и есть. Может быть ты сам думаешь иначе, но не можешь этого сказать.

   Того, что он говорил, я не очень испугался, потому что знал по опыту, что поляки всегда на такие подозрительные политические темы разговаривают и не доносят об этом властям. Но мне было неприятно, что такой приятный человек так сильно культурно отсталый. Мне не хотелось с ним долго про это говорить, т.к. я считаю, что со временем и он осознает, только спросил его:

   - Вот скажи мне: если при вашем капиталистическом строе жилось лучше, то почему ваши рабочие постоянно забастовки устраивали?

   - Затем - сказал - чтобы жилось ещё лучше. А у вас можно с голоду и от переутомления помереть, но бастовать нельзя.

   - Ясное дело, что нельзя - сказал я. - Ведь если у нас рабоче-крестьянская власть, то как мы будем сами против себя бастовать? Это то же самое, если бы человек сам себе в морду давал, или собственные вещи портил. И у нас рабочие и крестьяне это хорошо понимают. А если у нас ещё не всё хорошо, то только потому, что капиталисты из-за границы против нас саботаж устраивают и постоянно мешают работать.

   - Да - сказал Колька. - Удивительная у вас страна! Если почитать ваши газеты, так у вас нет ни забастовок, ни грабежей, ни краж, и катастроф на железной дороге или с самолётами. Рабочие и крестьяне добровольно работают даже в праздники; выполняют по две и больше нормы. Всё идёт отлично. Но у вас нет ни чего поесть, но во что одеться, ни где жить. Ведь вы как пришли сюда, налетели на магазины как мухи на мёд. Раскупили всё, что там только было.

   Я начал ему это дело объяснять, но заметил, что ничего из этого не выходит. Уже слишком поздно. Он весь пропитался буржуйской пропагандой и ничего не может понять. Так что я ещё раз убедился, что те люди, которые сейчас живут в капиталистических государствах, навсегда потеряны для настоящей советской культуры. Даже дети пропитаны этим буржуйским ядом и фальшью.

   А однажды я разговаривал с Колькой о великих достижениях Красной Армии, которая никогда и нигде не проигрывала. Он же сказал:

   - Не совсем так, как ты мне рассказываешь. Я сам был на фронте в 1920 году и видел ваше геройство. Бежали от Варшавы так быстро, что вас догнать нельзя было.

   Я рассмеялся от всей души и сказал:

   - Значит по твоим словам в 1920 году поляки нас победили под Варшавой?

   - Причём тут мои слова. Это исторический факт, известный всему миру.

   - А какому миру?... Буржуазному!... Только я могу рассказать тебе всю правду о том, кто нас победил в 1920 году и помешал освободить Польшу и Европу от капиталистической тирании.

   - Мне это очень интересно - сказал он.

   - Так вот, послушай: тогда Красную Армию победили не ваши солдаты, генералы, или винтовки или орудия, а всего один человек!

   - Ты имеешь в виду Пилсудского?

   - Да куда там вашему Пилсудскому!

   - Тогда кто?

   - Троцкий.

   - Троцкий?

   Он смотрит на меня и наверное думает, что я спятил, потому что даже не смеялся, только наблюдал за мной.

   - Да, Троцкий! - повторил я. А ему помог Тухаческий. Могу тебе привести доказательство.

   - Ну - сказал Колька - если ты в самом деле имеешь доказательство. Потому что я даже подумал, что ты спятил и сейчас начнёшь кусаться.

   - Сейчас будет тебе доказательство.

   Я взял с полки "Историю Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков)". Утверждённую ЦК ВКП(б) в 1938 году, изданную ОГИЗ; нашёл в ней главу VIII, параграф 4 и читаю ему:

   "Но подозрительные действия Троцкого и его сторонников в главном штабе Красной Армии прервали победы Красной Армии..."

   "Таким образом предательский приказ Троцкого навязал войскам нашего южного фронта необъяснимое и ничем не обоснованное отступление - на радость польским панам".

   "Это была косвенная помощь, но не нашему западному фронту, а польским панам и Антанте"

   Колька всё это выслушал, долго смотрел на меня, а потом спросил:

   - В каком году эта книжка была утверждена Центральным Комитетом ВКП?

   - В 1938.

   - Так вот - сказал он - ты молодой. Может даже долго проживёшь. Поэтому я надеюсь, что лет через 20 в этой самой книге, но в другом издании, будет написано, что если Красная Армия от кого-то получила по шее, то лишь потому, что Сталин был капиталистическим агентом и помешал победе.

   Тогда я его спросил:

   - Ты в Бога вашего, того что с бородой рисуют, веришь?

   - Да - сказал Колька. - Лучше верить в нашего Бога с бородой, чем в вашего с усами.

   - Так что - сказал я - то что для вас ваш Бог, то же самое для нас Сталин! И ты мне лучше про такие вещи не болтай, иначе нам придётся распрощаться навсегда. Но я надеюсь, что и тебе ещё глаза раскроют и ты всё поймёшь.

   А он мне на это ответил:

   - Что же касается тебя, то у меня нет такой надежды.

   На этом мы закончили разговор. Но самое удивительное: как же может ослепить человека капиталистическая пропаганда! Даже доказательства и факты не помогают!... Например, сегодня я прочитал в новогоднем номере журнала "Огонёк" большую и хорошо написанную статью о ситуации в Европе. Статья называется: "Ночь Европы". Автор статьи - самый известный писатель в мире, Илья Эренбург. Он хорошо описал в ней нищету, царящую в капиталистических странах. По правде говоря, нам это хорошо известно и из прессы, и по радио, и из книг. Но это, можно сказать, самые свежие новости. В одном месте он пишет так: "...Даже римский папа не ест любимые макароны. Чулки носят из стекла, а шляпы из человеческих волос. Кофе пьют из конских внутренностей".

   В конце он заявляет, что "...мы будем защищаться при помощи зубов и ногтей на нашем счастливом острове в этом океане бедности и гнёта!" Да. Мы должны, в случае необходимости, бороться всеми средствами за нашу свободу и благосостояние. Эту статью я сохраню и обязательно покажу её Кольке. Хоть он и контрик, но очень симпатичный парень. Только его это ослепление ужасное! Но может со временем мы вылечим его от этого. Потому что у Советского Союза есть всё, чтобы в самом деле открывать глаза самым закоренелым противникам. Но самое поразительное то, что эти поляки не могут понять такой простой вещи, что лишь Сталин и Гитлер, два лучших приятеля, могут избавить человечество от англичан и американцев... от их экспансии, террора и нечеловеческой эксплуатации!

   Мой роман с Иркой продвигает вперёд согласно плана. Хотя стоят сильные морозы, наша любовь горячая. Мы влюблены друг в друга навеки. Ходим вместе в кино, в разные заведения на водку, и таким образом очень романтически, приятно и элегантно проводим время. Предполагаю, что когда-то у нас что-то получится. Я даже готов жениться на ней. Только опасаюсь, захочет ли она жить со мной в гражданском браке. Поэтому я очень осторожен. Пусть привыкнет ко мне, а потом я ей торжественно предложу жениться.

   Догадываюсь, что и она сильно меня любит, но - как паненка воспитанная на буржуазных пережитках - стыдится мне откровенно это сказать. Но денег у меня взяла уже не мало. Сначала немного смущалась, а потом почувствовала доверие и последний раз одолжила целых 50 рублей. Взятое взаймы она мне как-то не возвращает. Может сейчас нет денег, или может забывает о таких для неё мелочах. А я этому только рад, потому что чувствую всё большую уверенность, что теперь мой идеал не ускользнёт. Даже пальто для неё купил за 120 рублей. Да здравствует любовь!

 

    27 марта 1941 года. Вильнюс.

      Опять пришла весна. Снова поют птицы, свободно и без принуждения, в честь коммунистической партии и товарища Сталина. Но меня это уже не радует. Моё сердце навсегда разбито! Столько жертв, столько самоотверженности, столько времени потрачено напрасно. А самое главное... потеря всех денег. Потому что серьёзно побитую морду я не считаю потерей.

   Долгое время я совсем не писал, занятый оплакиванием моей большой любви. Теперь я немного успокоился и могу рассказать обо всём по порядку. Прежде всего, заявляю официально и категорически, что мой роман с Иркой навсегда закончился. Да. Конец и точка!... Оказалось, что она вовсе не особа аристократического происхождения, а обычная уличная девка и перед войной имела "чёрную книжку". То есть была официальной проституткой, продающей любовь за деньги.

   А я посвящал себя этой распутнице, доказательством чего могут быть мои золотые зубы, которые я вставил специально для этой цели, чтобы ей понравиться. А началось это так. Сидели мы с Иркой в ресторане и культурно пили "Выборову" водку, закусывая её свиной колбасой с капустой. В углу зала стояло пианино, на котором какой-то тип, буржуйского происхождения, очень громко наяривал. Другой тип старался ещё громче играть на скрипке, чтобы того заглушить. Вообще было очень приятно, только неожиданно я заметил, что тот скрипач Ирке подмигивает и нагло ей улыбается. Она же отвечает уму улыбкой и тоже глазами неприличные вещи публично выделывает. Тогда я решительно сказал ей:

   - Если сидишь в обществе мужчины, которые платит за угощение и которому столько времени морочишь голову, то некрасиво заигрывать с другим мужчиной и вот ему глазки строить!

   А она мне и говорит:

   - Меня вовсе не интересует тот тип. Даже совсем наоборот. Ты глубоко заблуждаешься.

   А я говорю:

   - Я прекрасно заметил многозначительность ваших взглядов и очень этим обижен.

   Она же на это:

   - Нет никакой многозначительности, мне только понравились у него золотые зубы. Очень красиво блестят при электрическом свете. Вот поэтому я на него смотрела. А ты ко мне сразу цепляешься.

   Посмотрел я... В самом деле, у того скрипача спереди два верхних зуба золотые. Очень красиво выглядело. Так что я успокоился и даже сам восхищаться стал. А потом ему 5 рублей послал, чтобы они нам ещё раз "Волгу" сыграли.

   Ну, ничего. Проводил я Ирку, как обычно, до дома, а на следующий день пошёл в город искать зубного врача. А когда нашёл, то спросил его, может ли он мне устроить золотые зубы? Он приказал мне открыть рот, посмотрел зубы и сказал:

   - У вас все зубы испорченные. Некоторые из них надо вырвать, другие можно лечить и потом запломбировать, а на несколько поставить коронки.

   Я понял, что врач непонятливый, так что сказал доходчиво:

   - Речь идёт не о лечении и удалении зубов. Я только хочу вставить спереди два золотые зуба для красоты. Сколько это будет стоить?

   - Зачем вам это? - сказал он. - Ведь передние зубы у вас здоровые.

   - Здоровые или нет, повырывайте их и вставьте мне золотые.

   - Если хотите иметь спереди золотые зубы, вовсе не надо вырывать собственные. Можно надеть на них золотые коронки. Каждая коронка будет стоить 20 рублей.

   Сказал я дантисту сделать мне четыре золотые коронки. У того скрипача было две, а у меня будет целых четыре! Вот это будет красиво!

   Врач мучил меня несколько дней. Спиливал мне зубы. Снимал мерку воском или чем-то ещё. Наконец надел мне коронки на зубы. Замечательно вышло. Я просто не мог насмотреться сам на себя. С этого времени я начал постоянно улыбаться идя по улице, чтобы людишки мои зубы видели. Если бы мне не было жалко денег, то сделал бы так так все зубы.

   Дождался я свидания с Иркой. А как увидел её, так сразу оскалил зубы и долго улыбался. Она же спросила:

   - Что с тобой случилось?

   - Ничего - ответил я. - Золотые зубы вставил для красоты.

   А она говорит:

   - И не жалко тебе денег. Лучше бы мне одолжил на меховые ботинки - а то в ботиках я мёрзну.

   - А сколько стоят ботинки?

   - 30 рублей.

   Дал я ей 30 рублей и мы пошли в кино... Вот так я угождал этой буржуйской змее... А роман наш закончился следующим образом. Я даже помню день, когда это произошло, 4 марта. Так вот, до этого Ирка договорилась со мной пойти вместе на "Казюка". Это так у поляков называется какой-то их праздник и народная ярмарка. Встретил я Ирку около дома, где она жила и мы пошли. Одеты мы были с большим шиком, какой только может быть. Уже за Зелёным мостом на улице было много повозок, людей и прилавков. А по Люкской площади не протиснуться. Но было очень весело и также приятно.

   Однако же богатый народ эти поляки. Сколько же там было всюду дорогих и ценных вещей, даже сказать сложно. Чтобы всё это перечислить, наверное и ста листов бумаги не хватит.

   Идём мы себе торжественно. Я золотыми зубами сверкаю. Можно сказать, всё время рот не закрываю. Часы тоже на видном месте. Ну и одеколоном, наверное, на всём рынке так ни от кого не пахло, как от меня. А Ирке то одно понравится, то другое. Так что покупаю я для неё и то, и другое. Но нести мне приходится, так что у меня полные руки.

   И тут я замечаю, что Ирки со мной нет. Я и туда, и сюда, не могу найти. Но потом издалека заметил перо на её шляпе. Начал изо всех сил проталкиваться к ней. Смотрю, а тут моя любимая с тремя нашими офицерами идёт и смеётся очень даже весело. Двое её под ручки ведут, а третий сзади лапает её очень неприлично. А она вовсе против этого не протестует. Приближаюсь я к ним и очень официальным тоном говорю:

   - Ирка, пошли дальше!... Попрощайся с ними...

   А один из офицеров, с виду уже прилично пьяный, подошёл ко мне и говорит:

   - А ты что, товарищ, у тебя на неё монополия?

   - Монополии нет - сказал я. - Но я её большой друг.

   - Не такой уж большой - вмешался другой офицер. - Без лупы и не заметишь. Кроме того, эта паненка предпочитает наше общество, так что прошу от неё отцепиться.

   Вижу я, что с пьяными не о чём говорить. Поэтому схватил Ирку за руку и тяну её к себе.

   - Пошли - говорю я - а то рассержусь на тебя. Так не делают.

   А она смеётся и говорит:

   - Как же я с тобой пойду, когда меня за руку держат?

   Тогда я очень решительно обратился к тем товарищам офицерам:

   - Прошу вас оставить в покое эту женщину и отпустить её. Это некрасиво!

   Один из них оттолкнул меня. А другой сказал:

   - Если тебе некрасиво, поищи для себя что-то покрасивее. А мы и ей довольны. И вообще отцепись от нас, скотина, а то мы сейчас от тебя отцепимся!

   Но я загородил им дорогу и Ирку вырываю. Тогда один из них заехал мне кулаком в ухо. Я не стерпел и ярмарочным пирогом в виде сердца, на котором глазурью было написано ЛЮБИ МЕНЯ!, как заеду ему в морду! А другого связкой баранок в зубы. Тогда один из них лохань с прилавка схватил и как треснет меня ею, я за ушат и ушатом его!... Ну и пошло у нас на всю катушку. А тут ещё какие-то местные вмешались и давай нас всех лупить. Один из них всё время колотил нас головой и кричал при этом: "Бей москалей. Уже начинается!" Но набежало много наших парней и мы начали лупить всех кто под руку попадётся. Повыворачивали прилавки, столики, даже повозки. Была полная неразбериха.

   Что там вообще происходило, мне трудно описать. Хотя меня так избили, что у меня опухли глаза и я почти ничего не видел. А недоразумение это ликвидировал военный патруль и нас всех под конвоем доставили в комендатуру. А там даже понять не могли, в чём было дело? Кто начал драку? Потому что, понятное дело, ни я, ни те трое офицеров не сказали, что начали мы. А Ирка вообще исчезла. Но я узнал от тех парней, что она уличная девка и очень дёшево берет за любовь, потому что довольно староватая и неприятная.

   Меня освободили. Пришёл я домой и как посмотрел на себя в зеркало, так мне даже страшно стало. Под глазами синяки, нос опухший, на голове полно шишек. Но с этим ладно - всё заживёт. Хуже то, что одежда была сильно порвана и испачкана, а сапоги поцарапаны. А у одного сапога носок совсем испорчен и потерял вид. Кроме того я обнаружил, что у меня из кармана исчезли часы. Одним словом, я понёс серьёзные потери.

   Начал я Ирку караулить на улице, чтобы она мне всё объяснила и вернула деньги, которые я на неё потратил. Через пару дней я поймал её. Остановил и спрашиваю:

   - Я хочу знать, как это было?

   А она отвечает:

   - А так - ты устроил балаган и из-за тебя началась драка!

   - Почему ты меня бросила и пошла с теми офицерами?

   - Потому что мне так нравилось. Я тебе не жена и делаю что хочу.

   - В таком случае - говорю я - отдай мне пальто, боты и те деньги, которые я тебе одолжил.

   А она говорит:

   - Не видать тебе ничего как своих ушей. Я тратила на тебя время, поэтому мне полагается плата. А теперь я больше не хочу тебя даже видеть, отойди от меня!

   И тут добавила несколько таких слов, которые я - как человек культурный - не могу ни повторить, ни написать. И к этому она ещё фигу под нос суёт и говорит:

   - Вот что ты получишь, дурень! А если будешь меня преследовать, я тебя в тюрьму засажу за скандал, что ты на рынке устроил! Сейчас пойду в комендатуру и всё про тебя расскажу моему знакомому, майору Павлуше Сильникову. Он тобой, гадина, займётся! А кроме того, никакая я тебе не Ирка, а Ирен Антоновна!

   Я как это услышал, так и похолодел. Сильников, сволочь первосортная, уже многих парней сгубил. Так что я говорю:

   - Уважаемая Ирен Антоновна! Как вам не стыдно! Я вам подарил столько подарков! Столько денег! Всегда ручку целовал! А вы меня уничтожить хотите и покушаетесь на мою жизнь!

   Тогда она сказала:

   - Ничего я ему не скажу. Чёрт с тобой! Но больше мне голову не морочь, свинья воняющая одеколоном. Так только негодяи делают - требуют от приличной девушки вернуть деньги за доставленное удовольствие!

   Она плюнула прямо в меня и ушла. И я тоже плюнул... когда за ней закрылась дверь в квартиру. И даже кулаком ей погрозил. "Эх, если бы не Сильников, я бы тебе задал за мое растраченное состояние, офицерскую честь и разбитое сердце!"

   Так вот закончилась моя большая любовь. Я получил хороший урок и навсегда потерял желание заводить романы с буржуйками. Всё же наши советские женщины несравненно лучше и дешевле. Так что я решил и дал себе комсомольское слово, что никогда не буду водиться с буржуйками.

   В моём невесёлом положении меня хоть немного утешает то, что Гитлер очень успешно бомбардирует Лондон... на благо пролетариата и на славу коммунистической партии.

 

15 июня 1941 года. Вильнюс.

      Давно я не писал - был очень огорчён трагическим окончанием моего романа с уже известной вам, подлой и коварной особой. Даже не хочу называть её имя... Дело не в любви. И морду набитую я тоже в счёт не принимаю, потому что шишки и синяки уже прошли. Не могу простить, как идейный комсомолец, крупных поражений. Я ведь столько денег вбухал в эту буржуйскую заразу и никакой пользы от этого не получил... До конца жизни не прощу ей тех часов, которые на рынке, во время драки за сердце дамы, какой-то подлый реакционер вытянул у меня из кармана. Только шарманка меня ещё утешает, поэтому я играю на ней целыми днями.

   Из-за Ирки я полностью перестал доверять полякам и по этой причине очень грубо отношусь к учительницам. Марию Ивановну я теперь называю не иначе как "буржуйская свинья!" Пусть знают твёрдый характер советского офицера. Я даже думаю, не начать ли мне пинать их в задницу и лупить по морде. Очень уж я не люблю буржуазию и реакционеров. Но меня очень радует то обстоятельство, что - как я заметил - учительницам голодно живётся. Пенсий своих они не получают и денег у них нет. Мария Ивановна, как более молодая и смелая, каждую неделю носит на рынок продавать какие-то домашние вещи и остатки одежды. Но как они всё распродадут, то наверное сдохнут с голода! Это очень приятно есть колбасу с белой булкой и смотреть, как голодает буржуазия.

   Но самое главное было вчера, то есть 14 июня. Этот радостный день навсегда останется в моей памяти. Именно вчера начали приводить в порядок город и очищать его от буржуазии. Я это уже утром заметил, потому что разбираюсь в этих делах. Так вот, я заметил, что из нескольких точек города едут пустые грузовики, а в них конвой. С самого утра они планомерно заехали в нужные районы и начали ликвидационную работу, загружая машины согласно подготовленных списков.

   Была очень забавная картинка. Я в театре так не смеялся как сейчас. Буржуйки плачут, тянут детей и узлы. Буржуи грузят на машины чемоданы и мешки. Но разрешают - и не всем - взять только часть вещей. А наши орлы из НКВД то тут, то там появляются, работу проверяют и руководят. Потом гружёные буржуйским мясом грузовики едут на вокзал. А там уже эшелоны ждут принять дорогих гостей. Будет чем удобрить русскую землю.

   Я даже в город пошёл, чтобы полюбоваться тем, как социалистические власти ловко ликвидируют реакционные элементы. И убедился, что очень профессионально город очищают. Автомобили только летают на вокзал и обратно. А в машинах разные капиталисты сидят. Женщины и дети плачут и кричат что-то тем, кто ещё остался. Из одной машины какой-то подлый реакционер крикнул: "Да здравствует Польша!" Я пожалел, что нет с собой пистолета, чтобы пулей заткнуть его буржуйскую морду. Только крикнул вслед: "Польша уже не живёт, и вы скоро сдохнете!"

   Поляков на улице я мало заметил. Как-то пусто стало. А наших парней всюду полно. Смеются, аж за животы держатся, глядя на эту ликвидацию преступных элементов. Как увидят машину с буржуями, начинают свистеть. Одним словом, хорошо развлекаются.

   Вернулся я домой. Вижу, в коридоре стоят приготовленные в дорогу вещи. Это учительницы уже приготовились, чтобы потом в спешке вещи не хватать. Увидел я Марию Ивановну и говорю ей:

   - Светлая пани, как я вижу, куда в путь собралась... Наверно в Лондон... Но и там вас Гитлер бомбами забросает!

   Ничего она мне на это не ответила. Тогда я добавил:

   - Если уедете, то я по вам плакать не буду. Даже сыграю вам на дорожку марш.

   Пошёл я в свою комнату. Вынес на балкон шарманку и марш играю. Вот так я весело время провёл.

   А вот что интересно, почему учительниц не забирают? Ведь говорили мне парни, что основательно наши власти город от буржуазии очищают. Первыми вывезли здешних коммунистов, потому что, известно, они или троцкисты, или комбинаторы, которые маскируются под почётное название коммунистов. Нам это хорошо известно! Потом забрали рабочих активистов, чтобы антигосударственных призывов или забастовок не устраивали... Но я уверен, что и про учительниц не забудут. Ещё немного подожду, а потом пойду в НКВД и напомню властям про этих реакционных змей.

   А тем временем Гитлер, дорогой, тоже рук не покладая и не сидит без дела, только бомбами по Лондону сыплет. Короче, всюду работа кипит и идёт по плану - на славу пролетариата и для усиления социализма!

 

     22 июня 1941 года. Вильнюс.

      Всё в моей голове перепуталось и я чувствую, что потерял её навсегда. Я не имею понятия, что теперь делать.

   Пошёл я на прогулку за Зелёный мост. Прекрасный день. Тепло. Светит солнышко. Слышу я, самолёты гудят. Приятно мне стало, что наши орлы стоят на страже Советского Союза. Тем временем самолёты начали пикировать на мост. "Наверное маневры" - подумал я. Но тут раздались взрывы и вода из реки выплеснулась вверх, а брёвна с плотов разлетелись как спички. "Ого! - подумал я. - Это не наши маневры, а акция врага. Хотят нам мост уничтожить".

   Люди бегут, прячутся кто где может. Вдали тоже взрывы слышны. Дым поднимается вверх. Начались пожары. Я понял, что это англичане налёт на город устроили. Потому что больше некому. Не заметил наш любимый Гитлер, как они пролетели над Германией и бьют, подлые фашисты, по Советскому Союзу! Выбрали время, когда мы заняты вывозом поляков. А может даже специально, как фашисты, хотят прийти на помощь польским фашистам и помешать их ликвидации. Но им это даром не пройдёт. Я сам даже по одному аэроплану три раза из пистолета выстрелил и наверное хорошо попал, потому что тот закачался в воздухе.

   Тем временем налёт кончился. Я вылез из канавы, в которой укрылся от осколков бомб и бегу домой. А по дороге мне какой-то боец крикнул:

   - Город немцы бомбят!

   - Англичане, а не немцы! Дурак ты! - крикнул я ему.

   Прибежал я домой, а там учительницы окна закрывают, которые до этого открыли, чтобы им стёкла от взрывов бомб не повыбивало. Отпёр я свою комнату и вижу - в окнах нет ни одного стекла. Тогда пошёл я к учительницам и спрашиваю:

   - Мария Ивановна, дорогая моя, что происходит?

   - А пан ещё не знает?

   Я пропустил мимо ушей "пана" и дальше любезно с этой заразой разговариваю.

   - Точно ничего не известно. Предполагаю, что это англичане совершили налёт на Вильно.

   Я умышленно произнёс не Вильнюс, а Вильно, чтобы буржуйкам угодить. А она смотрит на меня. Но как смотрит? Словно у меня рога выросли. А потом говорит:

   - Какие там англичане! Это немцы бомбят город и начали наступление.

   - Какие немцы?

   - Ну Германия... гитлеровская... Вы и этого не знаете?

   - Но как им это позволили Гитлер и Сталин?! Или Гитлера уже нет?

   - Именно Гитлер начал войну против вас.

   Я почувствовал, что в глазах у меня потемнело, а в голове начало шуметь. Прислонился к стене и чуть не упал. Но Мария Ивановна мне холодной воды принесла напиться. Пришёл в себя я лишь в своей комнате. Лёг на кровать и два часа лежал без движения. Так сильно я ослаб. Потом побежал в казармы, чтобы чего-то ещё узнать. Смотрю: в казармах никого нет. Только несколько наших офицеров бегают, которые - как и я - на частных квартирах жили.

   Оказалось, что штаб уже сбежал из города, а наш полк отправили на вокзал. Начал я бегать по городу, не знал, что мне делать. Но убедился, что никаких наших властей уже нет. Все сбежали. И когда они успели - понятия не имею! Ни комендатуры нет, ни НКВД. Только грузовики ещё ездят и поляков на вокзал согласно списков возят. Известное дело, приказ властей исполняют, его наверное не отменили. А власти давно удрали! И следа их нет.

   Домой я вернулся поздним вечером. Оказалось, что в самом деле Гитлер напал на Советский Союз. Я сам сообщение нашего радио слышал. "Озверевшие гитлеровцы напали на Советский Союз, но дорого за это заплатят".

   Может оно и так, но что мне с того? Что мне теперь делать?... Я уже встречал нескольких наших офицеров в гражданском. А я, как дурак, чемоданы и шарманки покупал. Теперь даже переодеться не во что. А гитлеровцы, как я слышал, всё вперёд прут и может скоро будут тут. Их НКВД таких людей как я наверное в оборот возьмёт и в немецкую Сибирь в лагеря сошлёт.

   Надо было заранее узнать, как немцы поступают с теми, кто сами сдаются. У меня есть кое-какие военные секреты, так что я бы им охотно всё рассказал. Но чёрт их знает! Может у них разговор короткий. Пулю в затылок и всё. Я сильно пожалел, что так сурово относился к учительницам. Но кто же знал, что всё так изменится. Теперь и посоветоваться не с кем. И не поможет никто.

   Вспомнил я контрика Колю и его слова: "... через 20 лет в той же самой книжке, но в другом издании будет написано... если Красная Армия от кого-то получила по шее, то лишь потому, что Сталин был капиталистическим агентом и помешал победе". Потому что был евреем, так что его русский народ не волновал!... А теперь этот... потому что... потому что тоже чужой. То есть грузин. Глядя на его паскудный нос и усы сразу видать, что это хороший фрукт! Снюхался с заграницей, или узнал, что его хотят ликвидировать настоящие русские патриоты, так что сразу Гитлеру за доллары продался. И о той дружбе Гитлера на благо нашего народа тоже умышленно трубил, чтобы пролетарскую бдительность усыпить!... Таким вот образом я сразу понял всю его реакционную работу. Потому что, самое главное, если он не был уверен в Гитлере, то зачем его всегда и везде восхвалял и материалами военными помогал? Во-вторых, если его Гитлер провёл и дураком выставил, то чего он сам стоит?!... В таком случае даже Моргалов в сто раз его умнее, потому что уже давно войну с Германией предсказывал, но за это всей семьёй попал в лагерь. Может Сталин Моргалова обезвредил только затем, чтобы усыпить бдительность пролетариата?...

   Злость меня взяла. Я вскочил на ноги. Встал перед портретом Сталина, который, как мне казалось, многозначительно подмигивал Гитлеру и спросил его:

   - Ну и как твои делишки с нашим верным другом? Скажи мне, учитель наш и любимы вождь! Наверное ты совсем сдурел на старость лет, или же ты сам такой же предатель, как и Троцкий!

   А он молчит.

   Снял я его портрет со стены и смотрю на эту его фальшивую грузинскую морду. А он молчит... Тогда я ему вот так высказался:

   - Папа твой порядочным пролетарием и уважаемым сапожником был. Надо было и тебе выучиться хорошо сапоги шить. Но ты не хотел порядочно трудиться, начал задницей крутить. Вот только ума у тебя мало было, ну и выгнали тебя из семинарии как собаку. А теперь снова в дураках оказался!... Нет! Это не твоё место в этом красном углу!

   Положил я портрет Сталина на стул, а на его место повесил портрет Гитлера и красную лампадку под ним зажёг. А Сталина как пну - только стекло посыпалось из рамки и портрет вверх взмыл и за печь упал. Даже в этой ситуации он выкрутился, потому что я хотел его на мелкие кусочки изорвать. Полез я на печь, но оттуда достать портрет не смог - он вниз соскочил, плюнул я только туда и слез.

   Потом я встал напротив портрета Гитлера и посмотрел ему в глаза. Я сразу понял, что он очень мудрый и идейный вождь. А какой отважный! Уже захватил столько стран, а теперь одновременно Англию и Россию взял в оборот. И как взял! Я сам убедился.

   Встал я на колени перед портретом Гитлера и низко ему поклонился. Я понял, что именно ОН поведёт человечество к лучшей жизни и будет бороться за благо пролетариата. Что он может установить в мире настоящий социализм.

   Я очень пожалел, что не могу спеть в его честь немецкий "Интернационал". Даже этому не выучился, ослеплённый фальшивой сталинской пропагандой.

 

   27 июля 1941 года. В хлеву.

      Товарищу А. Гитлеру.

      Совсем безопасно я себя не чувствую, но уже немного лучше. Важно то, что самые худшие времена я пережил и таким образом избежал ужасной смерти. На всякий случай я решил посвятить эти мои записки Гитлеру. Это очень умный и могущественный вождь, и я его очень уважаю. А к Сталину у меня никакого доверия. Но я должен рассказать немного подробней, как я вырвался из немецких когтей и спас себе жизнь.

   Всю ночь с 22 на 23 июня я не спал. Пытался уснуть, но от страха не мог. А вдруг - думал я - подойдут гитлеровцы и меня схватят. Тогда и лампадка перед портретом Гитлера не спасёт. Естественно, я бы им откровенно сказал, что готов им верно служить и что я бы своими руками умертвил Сталина. Но поймут ли они меня и поверят? И нужен ли я им? Ведь таких как я в России миллионы. И ещё один вопрос. А может Сталин как раз с Гитлером кооперируется и русский народ уничтожает? Вот тогда я бы попался... Политика - тонкая вещь и не прочитав "Правду" и "Известия", трудно понять, что на самом деле происходит в мире.

   В конце концов я решил, что надо бежать. Но что делать с вещами? Я не унесу всего... Упаковал я вещи в чемодан, взял на плечо шарманку и встал перед зеркалом. Было очень прекрасное зрелище и я долго любовался собой. "Да - подумал я - из-за этого подлого предателя, Сталина, мне не удалось вывезти отсюда эти сокровища!" Придётся оставить почти всё.

   Я начал готовиться в путь, потому что понимал, что в Вильнюсе остаться не могу. Спорол офицерские нашивки. Обул сапоги похуже. Взял с собой денег, часы и эти мои "Записки". Офицерские документы, партийный билет и пистолет засунул глубоко под обивку кресла. Может это ещё и уцелеет.

   На мне была старая, порванная шинель и потрёпанная шапка. Я надел её, чтобы походить на обычного бойца. Снова посмотрелся в зеркало. Но при этом на мои глаза навернулись слёзы. Вот до чего меня довёл предатель русского народа. Грузин Джугашвили - Сталин! Взял я с собой хлеба, колбасы, сахара и немного курева. Потом попрощался со своими вещами. Поцеловал шарманку, чемодан и сапоги из гемзы, потому что не надеялся, что вновь их увижу.

   Наконец, во 2-м часу ночи, хорошо запер дверь в мою комнату на все замки и засовы. Послушал, не заметил ли кто в квартире, что я ухожу и тихо выбрался на лестницу. В городе было ещё темно, поэтому я быстро направился в сторону Закрета. Оказался я на дороге в Ландварово и решил пока идти туда. А потом буду пытаться пробраться на восток, потому что в этих местах надолго не спрятаться.

   Когда я оказался в Закрете, начало светать. Я дошёл до реки, нашёл у берега лодку и переправился на другую сторону Вилии. Я знал, что там нет больших дорог, так что пока там я буду в безопасности. А поляки меня наверное не схватят и немцам не выдадут. Потому что они немцев любят так же как нас.

   Весь день я просидел в лесу. Было тихо, но уснул я лишь вечером. Проснулся после полуночи и пошёл дальше вдоль реки. Так было легче держать нужное направление и вода была близко, чтобы напиться, дни были жаркие.

   Ночью я слышал, как летело много самолётов. Потом сзади, над Вильнюсом, сделалось светло как днем. Это наверное немцы город и дороги ракетами освещали, чтобы убедиться, будет ли обороняться Вильнюс. А кто его будет оборонять? Если только учительницы сковородками.

   Утром я увидел на другой стороне Вилии большие леса. А человеческих селений там совсем не было видно. Поэтому я снова переправился через реку и целый день просидел в лесу. Так вот я днём в лесах скрывался, а по ночам шёл дальше, сам не зная куда. Но одно было хорошо - я был жив и свободен.

   Весь день я лазил как волк по лесам. Хлеб у меня быстро закончился, но колбасы и сахара мне хватило подольше. Наконец я решил пойти к людям. Может где-то получу какую работу, а то в лесу от голода сдохну. Но надо утаить, что был офицером. Иначе, если меня когда-нибудь немцы схватят, дела мои будут плохи. А против рядового они ничего не будут иметь.

   Я всё это время жалел, что у меня нет гражданской одежды. Это было большой ошибкой, что я не купил себе её как многие наши офицеры. Наверное они поняли, что закончится наша большая любовь с Германией и им придётся бежать. Но меня очень удивляет, что немцы так легко нас погнали. Их ещё в городе не было, а вся наша армия сбежала. А власти первыми. Даже не уведомили, сволочи, что нам делать. Не иначе как измена была. Я никогда не прощу этого Сталину! Чтобы его теперь одного в лесу встретить! Я бы его научил марксистской диалектике так, что он до самой смерти помнил!

   Однажды утром я ничего не ел и совсем ослаб от голода. Но вечером заметил недалеко от леса избу. Начал я за ней издали наблюдать. Но никаких немцев не заметил. Только какая-то баба и дети во дворе крутились. Подождал я, пока не стемнеет и зашёл во двор. Заметил свет в окошке и заглянул внутрь. Увидел, что за столом сидят женщина и дети. Ужинают. А у меня от голода аж кишки сводит. Решил я зайти к ним.

   Нашёл вход в сени, оттуда открыл дверь и вошёл в избу. Я сразу понял, что и тут буржуазия живёт. Пол из досок. Стены оклеены обоями. Картины какие-то висят. А на кроватях подушки в белых наволочках. Хотел я отступить, но уже было поздно. Добавило мне немного смелости то обстоятельство, что дети за столом сидят босые.

   - Добрый вечер! - сказал я.

   - Добрый вечер! - произнесла женщина и внимательно осмотрела меня.

   Дети вытаращили на меня глаза. Тогда я сказал:

   - Продайте мне, хозяйка, хотя бы немного хлеба, я очень хочу есть.

   - Хлеба на продажу у меня нет - сказала женщина. - Мы может скоро сами останемся без хлеба. Ограбили нас большевики. Мужа забрали вместе с лошадью и подводой. Погнали на какие-то работы, уже год прошёл, а он не вернулся. Наверное где-то погиб. Старшего сына вы забрали в плен в 1939 году. О нём я тоже ничего не знаю. Так что теперь у нас ни лошади, ни мужчины-работника... Сгубили вы нас сразу и неизвестно за что!

   - Хозяйка, да разве я в этом виноват? Меня большевики тоже сгубили. Забрали в армию. Пригнали сюда. А теперь сами сбежали, а меня оставили. Я не знаю, ни куда идти, ни что делать.

   Тогда женщина налила в миску супа и отрезала большой кусок хлеба. Показала на место за столом.

   - Садись и ешь! - сказала она. - Хоть ты и большевик, но я не хочу выгонять из дома голодного человека.

   После недели питания всухомятку этот суп мне очень понравился. Поэтому я съел всё из миски, а хлеб сунул в карман на потом.

   - Сколько я вам должен? - спросил я.

   - Ничего я от тебя не хочу - сказала женщина. - Накормила тебя, чтобы не грешить. Христос нам наказал голодного накормить, а врагу простить. Может и мой там в России, если ещё жив, где-то голодный. Так может кто тоже кусочком хлеба поможет.

   Честно говоря, я не верил, чтобы ему в России кто-то что-то дал. Понятное дело, у самих нет. А как появится что-то, так сразу съедают, потому что голодные. Но я очень любезно поблагодарил её и спросил:

   - А вы не видели немцев, хозяйка? Я их очень боюсь, если меня увидят - застрелят. А я что, виноват, что солдат. Взяли в армию и приказали служить, поневоле.

   - Да понимаю я это - сказала баба. - Наших парней Советы тоже многих в армию загнали. Остались те, кто спрятался. А немцев я даже в глаза не видела. Только слышала от людей, что много их и по большим дорогам передвигаются.

   Как начала она потом проклинать Гитлера и Сталина, мне даже страшно стало!... Ну ладно Сталин, потому что чёрт его знает где он. Но Гитлер где-то тут! А эта проклинает... Да, не умели паны свой народ прилично воспитать. А теперь непонятно как с ним разговаривать. А она громко кричала:

   - Свалились, заразы! На наши головы и губят нас! Работать им совсем не хочется, так за нашим кровным приходят. Был один дьявол. Забрал скот, зерно, людей. Теперь другой пришёл! И нет на них ни холеры, ни молний!

   Страшно она их проклинала. Ну и я начал ей помогать. Только про Гитлера, естественно, не упоминал. Но Сталина я изрядно обложил.

   - И меня, хозяйка, тот подлый Сталин сгубил! И всю Россию тоже. Не только вас.

   Так мы им около часа выговаривали. Баба Сталину и Гитлеру. А я Сталину. Она со злости и от жалости даже плакать начала. Понятное дело: не осознанный политически элемент. Не понимает, что так оно и должно быть, потому что иначе бы порядка не было. Только тот грузин Сталин нас так подвёл и навлёк на Советский Союз и непобедимую Красную Армию поражение.

   Я попрощался с хозяйкой и от души её поблагодарил. Она показала мне, как выйти на большую дорогу... в сторону литовской границы. Сказала, что пока там спокойно и немцев наверняка нет.

   Мне стало веселее. Я хорошо наелся и в запасе был кусок хлеба... Но какой же глупый этот польский народ! Она сама говорит, что живут бедно, а всё же помогает другому. И кому? Именно тому, кто помог Сталину прийти сюда. То, что она обычная крестьянка, тоже не очень верю. Её выдают картины на стенах, пол, стулья и подушки в белых наволочках. И башмаков я несколько пар заметил. А самым подозрительным были большие настенные часы. Так что я предполагаю, что и у её мужа в польском правительстве какая-то высокая должность была. Иначе как бы крестьянин обычным путём мог иметь все эти вещи? Но больше всего меня поражает её смелость. Впервые видит человека и сразу ругает последними словами и Сталина, и Гитлера. Ну никакого рассудка!

   Нашёл я большую дорогу и пошёл боковыми дорожками в направлении Литвы. Но старался идти так, чтобы постоянно находиться недалеко от леса. Так всегда безопасней. В ту ночь людей я не встречал, но много раз слышал, как поблизости лают собаки. И зачем тут столько этих сволочей держат? Ведь их надо ещё и кормить!... В Вильнюсе мы с собаками порядок навели. Я сам несколько застрелил. Понятное дело: собака - контрреволюционный элемент. Издали чует, что патруль идёт и лаем предупреждает реакционеров. У наших орлов из НКВД тоже есть собаки и учат их как надо для борьбы с врагами рабочего народа. Поэтому если лают, то только в социалистической цели и том же образе.

 

  28 июля 1941 года. В хлеву.

    Вчера я не закончил рассказ про мои приключения, поэтому сегодня продолжаю. Теперь я, можно сказать, самый счастливый человек на земле, потому что избежал ужасной смерти от рук немецкого НКВД и может быть ещё как-то вообще уцелею. Ведь жаль будет, если Россия потеряет такого мужественного защитника социализма как я. Единственное, что меня беспокоит - я не знаю, что станет с моей собственностью, оставленной в Вильнюсе. Хотя двери хорошо укреплены, но их могут выломать, чтобы добраться до моих сокровищ. Теперь мне очень жаль, что я так несогласно с учительницами жил и последними словами их называл. Теперь они могут со злости на меня мои сокровища присвоить.

   Но надо рассказать о моих приключениях. После ухода из города я почти две недели плутал по лесам. И не знал куда идти и что делать? В то время я очень ослаб - последние дни питался только ягодами. А однажды ночью накопал в поле картошки и испёк её на костре. Но жить так долгое время мне было трудно, потому я боевой офицер, у меня слабое здоровье и я люблю каждый день есть хлеб. Но как только я оказался в Польше, то совсем расслабился и совершенно напрасно пристрастился к разным колбасам и маслу. Думал, что всегда так будет. И так бы было, если бы не подлая измена Сталина. А тут точно измена, иначе Гитлер никогда бы не осмелился напасть на мощный Советский Союз и непобедимую Красную Армию.

   Как-то вечером я вышел из леса и осторожно осмотрелся кругом. Вблизи была какая-то усадьба. Дом стоит на возвышении, а внизу овин, конюшня и хлев. Людей не было видно и других домов рядом я не заметил. Но я жду, что дальше делать. Долго никого не было. Потом какая-то большая баба вышла из дома и направилась по дорожке к овину. В руке она несла топор и пилу. Спустилась вниз и начала около овина пилить дрова. Тогда я, измученный голодом. набрался смелости и вышел из укрытия. Я увидел, что женщина уже не молодая и ей трудно одной пилить дрова, поэтому сказал:

   - Добрый вечер, матушка! Может вам помочь напилить дрова?

   Она посмотрела на меня и спрашивает:

   - А ты откуда тут взялся?

   - Из леса - говорю я. - На меня свалилась большая беда. Забрали в армию эти проклятые большевики, притащили аж в Вильно, а как Гитлер на них напал, так сами сбежали, а меня оставили на погибель. Теперь не знаю, что делать. Домой не попаду - далеко. А тут жить тоже неизвестно как. И очень немцев боюсь. Поэтому вдали от людей держусь и по лесам прячусь. Уже целую неделю не ел хлеба. Может продадите мне хотя бы кусочек?

   А она сказала:

   - Дам я тебе поесть, вот только с хозяйством закончу. А немцев не бойся. Отсюда дорогу далеко видать. В случае чего пойдёшь в лес. Там тебя никто не поймает. А теперь, если хочешь мне помочь, приготовь дрова для печи. А я пойду корову доить.

   Я схватил топор и давай дрова рубить. Очень старался, чтобы она знала, что я не лентяй. Голова кружилась от голода, но я работал изо всех сил. Тем временем она корову подоила и сказала мне дрова на кухню занести. Понёс я туда всё, что нарубил, а она под плитой огонь развела и начала ужин готовить. Попросила меня сесть и работая разговаривала со мной. Несколько раз выходила посмотреть на дорогу, не появился ли кто посторонний. А мне сказала:

   - Ты не бойся. Тут везде поляки живут. Немцев и большевиков не любят. Если тебя кто и увидит, никому не расскажет. Впрочем, тебя тут никто и не увидит, потому что живём мы особняком. Это имение Бурки.

   Как сказала она мне, что имение, так меня парализовал страх. Потом я спросил:

   - А где ваш барин?

   - Нет его - сказала она. - В Англии он. В войске польском там служит.

   - А где барыня?

   - Так я барыня.

   Хотя я был страшно голодный и уставший, меня разобрал хохот. Я знал, что так делать нельзя, но не мог удержаться. Потому что я столько наслушался и столько читал в книгах и журналах о тех кровопийцах, польских панах и помещиках! Как они в золоте ходят, роскошно живут и издеваются над крестьянами. А тут такая баба, абы как одетая, натруженная, руки от работы аж чёрные, говорит мне, что она барыня. Я даже подумал, что она издевается. А она говорит:

   - Ты чего лыбишься?

   Я не знал, что делать и сказал ей правду:

   - Да мне забавно, что вы сами работаете и говорите, что вы барыня.

   - Так оно и есть! - сказала она. - Мы все тут работали. В хорошие времена у нас была девка и батрак для помощи, но и нам работы хватало. А теперь я осталась одна, так что работаю. Но трудно управиться - большевики совсем погубили наше хозяйство. Забрали всех лошадей и три коровы. Оставили только одну... самую плохую. Двух моих сыновей в армию забрали и они не вернулись. Муж тоже. Все созданное годами пошло прахом. Но больше всего мне семью жалко, не знаю, вернутся ли они когда домой и увидимся ли мы.

   Я подумал, что может в том, что она говорит, и есть немного правды. Но было очень странно об этом слышать.

   Она дала мне поесть. И ещё как дала! С момента ухода из города я еще ни разу так не наедался. Тем временем она обо мне разные вещи выспрашивала. Кто я такой? Откуда родом? Я ей всё время врал. Сказал, что взяли меня в армию новобранцем и в армии я рядовым служил. А перед этим в колхозе работал. И большевиков сильно ругал. Особенно Сталина. Я знал, что поляки его сильно не любят. А она не ругала ни большевиков, ни немцев, ни Сталина. Только выспрашивала меня и внимательно слушала. Потом сказала:

   - Что ты собираешься делать дальше? Если пойдёшь, то я тебе дам буханку хлеба и кусок сала. Мне удалось спрятать от реквизиции часть зерна, так что я сама зерно на жерновах мелю и хлеб пеку.

   Тогда я сказал:

   - Матушка родная! Я не знаю, куда мне идти. Если пойду в лес, то где-нибудь от голода помру, или немец меня поймает и убьёт. А нельзя у вас тут остаться? Буду делать всё, что скажете. Есть - что дадите. А потом может что-то изменится.

   Она подумала и говорит:

   - Хорошо. Оставайся тут пока. А потом посмотрим. Для безопасности спать будешь в овине. Пошли, покажу тебе место.

   Она взяла фонарь. Дала мне старый тулуп и одеяло. Налила бутылку воды, чтобы попить ночью. И мы пошли. Фонарь она под тулупом несла, чтобы ночью свет издалека не было видно.

   Мы пошли в овин. Она в одном месте вынула специально положенные туда доски и посветила мне внутрь. Там было потайное место, которое трудно найти. Объяснила мне, что двери овина заперты на ключ, но из этого тайника есть лаз под крышей. Поэтому в случае опасности я могу оттуда убегать к канаве и оттуда кустами в лес. Она заверила меня, что ночью тут будет спокойно, потому что немцев поблизости нет. А до города отсюда далеко. Заперла овин и ушла.

   Я положил на сено тулуп, снял с ног сапоги и укрылся одеялом. И почувствовал себя очень счастливым человеком. Однако эти поляки не такие уж ужасно подлые, как нам о них говорили. Потому что, правду говоря, никто из них пока не сделал мне ничего плохого, наоборот помогали. У нас помощи не дождёшься. Таким типам, которые от властей скрываются, никто не помогает. А тут народ другой. Только та подлая Ирка сделала мне плохо. Но может я ещё ей отомщу.

   Спал я очень крепко, пока не услышал, как кто-то меня зовёт.

   - Мишка!... Мишка!...

   Я узнал голос барыни и отозвался.

   - Вылезай - сказала она. - Надо завтракать.

   Я пошёл в дом. Она меня отлично накормила. А потом принесла гражданскую одежду, ботинки, шапку, носки и чистое бельё.

   - Собрала это в доме - сказала она. - Это вещи моих сыновей. Переоденься в это, потому что в твоей большевистской униформе ходить теперь опасно.

   Она накипятила мне два котла воды. Поставила ушат с холодной водой. Дала мне полотенце, мыло и сказала, чтобы я хорошо помылся.

   - У тебя наверное вши есть - сказала она.

   - Есть немного - произнёс я. - В армии это неизбежная вещь.

   - Смотря в какой армии - сказала она. - У вас этого богатства и в армии, и без армии хватает. Такая уж у вас культура.

   Она вышла из избы. Я начал мыться. Отшоркал себя хорошо и оделся. Да, сразу видно, что это баре были. Бельё чистое, полностью белое. Одежда суконная. Ботинки прочные, из хорошей кожи. Всё это было немного не на мой размер. Но ничего, со временем привыкну.

   Я убрался на кухне и вылил грязную воду на двор. Тем временем пришла барыня и говорит мне:

   - Теперь забудь, что тебя звали Мишка. Теперь ты Янек, мой сын. У меня даже есть для тебя документы, пока другие, официально, не выправим. Если сюда придут немцы, или полиция из гмины, то ты не убегай и никуда не прячься. Но и глаза им не мозоль. Займись работой, чтобы ничего не говорить. А разговоры с ними - это уже моё дело будет. А соседям, когда они о тебе узнают, скажу, что ты беженец. Ты меня хорошо понял?

   - Да. Понял.

   - При полиции или немцах, если надо будет обратиться ко мне, зови меня: мама. А при соседях, или вообще когда надо, называй меня: пани Юзефа.

   Я очень обрадовался. Почувствовал себя так, словно заново на свет появился. Я понимал, что эта барыня не даст мне пропасть. От радости у меня даже слёзы на глаза навернулись. Я схватил пани Юзефу за руку и поцеловал.

   - Большое вам спасибо - сказал я. - Пока буду жив, не забуду этого и если смогу, отблагодарю за все. Если бы не вы, я бы пропал.

   А она сказала:

   - Бога благодари, что тут есть добрые люди и что сердечно относятся даже к своим врагам, если те в беде. А ты, как я вижу, молодой и глупый, но может ещё не совсем пропащий. Так что спасаю тебя как могу.

   Вот так я там остался. Спал я по-прежнему в овине, а днём уже смело ходил по всему фольварку. Работы много, так что работаю целый день. Впрочем, и пани Юзефа тяжело трудится. Даже больше и лучше меня. Потому что я только учусь этой работе.

   Я очень счастлив. Ещё недавно я думал, что наверняка погибну. И погибнул бы где-нибудь от голода, или от болезни, или от рук немцев. А теперь у меня и дом, и еда, и хорошая одежда, и документы, и хозяйка, которая относится ко мне как к сыну. Хотя, где там: как мать к сыну?!... От своей матери я не слышал ничего кроме упрёков не слышал. А когда был маленький, так ещё и била часто. А от пани Юзефы слова плохого не услышишь. И она всё время заботится, чтобы я был сытый, чистый, в безопасности. Никогда не забуду ей этого и как только смогу, обязательно отблагодарю. Пусть знает, что мы, большевики, очень добрые и благодарные!

 

3 октября 1941 года. Фольварк Бурки.

      Товарищу У. Черчиллю.

   Писать некогда.

   Много работы, а работаем мы всего вдвоём... Однако всё же буду понемногу дальше вести эти мои "Записки". Я решил посвятить их товарищу У. Черчиллю. Да. Потому что оказалось, что это очень великий и важный человек. Жаль только, что он не коммунист и что англичанин. Но теперь исход войны зависит от него... Мне всё это подробно растолковала пани Юзефа. Потому что до этого вся политика в моей голове перемешалась.

   Через несколько дней после моего прихода на фольварк, я начал за ужином очень сильно ругать Сталина. Я знал, что поляки его не любят, поэтому хотел таким образом угодить пани Юзефе. А она сказала:

   - Грешишь ты, парень! Нельзя так грязно ругаться. Это говорит об отсутствии хорошего воспитания. А то что началась новая война, так Сталин вовсе её не хотел. Это Гитлер на Россию напал, точно так же как до этого на Польшу. Это его дьявольских рук дело!

   Я на неё глаза вытаращил от удивления. Даже испугался, подумал, что может она коммунистка или агент НКВД. А она продолжала:

   - Ты сейчас наш союзник. 30 июля Сталин и Молотов в Кремле в Москве заключили договор с нашим верховным главнокомандующим, генералом Сикорским. И теперь поляки и русские будут бороться за освобождение России и Польши от общего врага, Гитлера. А когда мы его победим, тогда Польша снова будет свободной и в России другая жизнь начнётся. Потому что вашему правительству придётся позаботиться о русском народе, который сильно пострадал из-за войны. Я даже предполагаю, что и у вас тоже введут демократический строй.

   - Но пожалуй мы не победим Гитлера - это очень хитрый командующий и армия у него сильная.

   А она сказала:

   - Это ничего. Может мы сами и не победили бы, но нам Англия поможет.

   - Англия? - спросил я и почувствовал, что у меня темнеет в глазах и в голове мешаются мысли.

   Подумайте сами, до чего дожил Советский Союз!... Та самая Англия, которая столько лет мешала нам жить в достатке и работать; которая хотела сделать из нас рабов и ограбить русский народ, теперь будет вызволять нас от Гитлера, который был нашим лучшим другом. Я почувствовал, что совершенно ничего не понимаю. А пани Юзефа продолжала:

   - Конечно, Англия. Это великий народ с высоким уровнем цивилизации. За ними пойдёт также Америка, если надо будет... В Англии есть замечательный политик, Уинстон Черчилль. Он точно Гитлера победит. Пока им ещё трудно, они не были готовы к войне. Но у них отличная промышленность, так что они очень быстро вооружатся и тогда прикончат Гитлера.

   С этого времени она начала мне много рассказывать про Англию и Америку. Говорила мне, что Англия никогда ни одной войны не проиграла и что с ней вместе работают пятьсот миллионов человек. И что уже много веков на их землю не ступал враг. Что они смогли даже Наполеона прогнать. Так что наверняка справятся и с Гитлером.

   Но больше всего меня заинтересовал Черчилль, потому что оказалось, что именно он может победить Гитлера. Постепенно я даже начал верить пани Юзефе, потому что убедился, что она много знает про то, что происходит в мире. Даже о нашем Советском Союзе рассказала мне много интересных вещей. И откуда такой бабе всё это знать?!

   Так вот, решил я эти мои "Записки" Черчиллю посвятить, чтобы он знал, как сильно я его уважаю. Потому что, вне всяких сомнений, сюда придут англичане, чтобы немцев выгнать. А когда придут нас освободить, то, понятное дело, останутся навсегда, чтобы за освобождение с населения что-то поиметь. Так что стоит обезопаситься и в случае нужды я могу сообщить английскому НКВД, что я сильно обожаю их вождя. Жаль только, что у меня нет портрета Черчилля, чтобы заблаговременно повесить, а не тогда, когда Центральный Комитет Английской Капиталистической Партии издаст такой указ.

 

  17 октября 1941 года. Фольварк Бурки.

      Товарищу И. В. Сталину

      Оказалось, что хотя Сталин и грузин, никогда не был предателем России. Это его Гитлер подло обманул. Умышленно долгое время притворялся другом, чтобы совместно поляков разбить, потому что Франции опасался. Потом выбрал подходящий момент и, предательски нарушая государственные обязательства, напал на нас. Но товарищ Черчилль ему этого не простит. Потому что англичане очень гордый народ и не любят, когда кто-то не держит своё слово. Да.

   Я заметил, что пани Юзефа всегда перед едой короткую молитву произносит. А однажды она спросила меня:

   - Ты наверное не крещеный, потому что никогда не крестишься.

   Я не знал, что ей на это ответить, но подумал, что лучше будет соврать.

   - Меня мать сама крестила, когда я был маленьким. Но молиться не научила.

   - Я знаю, что за религию у вас преследуют - сказала пани Юзефа. - Но это очень плохо. Сейчас я объясню тебе почему. Ведь тебе и понять-то это сложно. Вот, например, я христианка. То есть, стараюсь поступать в своей жизни так, как нам наказал Христос. Самая главная его заповедь: "Возлюби ближнего как самого себя". Как ты считаешь, плохо так поступать или хорошо? Или лучше любить только себя, а других ненавидеть?... Если бы я не была христианкой, то и тебя из той беды, в которую ты попал, не спасла бы. Зачем рисковать ради чужого человека и к тому же нашего врага. Я знаю, вас учат только ненависти и к Богу, и к другим людям. Но ведь Христос говорил нам прощать даже врагам, и людям в несчастье помогать, так что я и тебе помогла. Так вот, помогла я тебе только потому, что я христианка. Разве это плохо?

   - Это очень хорошо, пани Юзефа! И я вам за то очень благодарен. Но Богу молиться я не умею. Слишком поздно мне этому учиться.

   Несколько раз мы на религиозные темы говорили. И в конце концов я даже согласился с тем, что христиане не такие уж подлые люди. Конечно, я не сказал ей того, что на самом деле думаю. Что любая религия - обман, капиталистическая уловка и опиум для бедного народа. Так нас научила партия и так оно и есть. Потому что если бы религия была чем-то хорошим, то почему такие люди, как Ленин и Сталин, стали бы считать её вредной для пролетариата? Я даже предполагаю, что это вообще проделки жидов. У нас Троцкий предал Советский Союз. А тогда наверное Христос был реакционером и англо-американским капиталистам прислуживал. Но этого я пани Юзефе не сказал, чтобы она не догадалась. что я культурный человек, а не какой-то там рядовой, крестьянин или рабочий.

   Однажды она мне сказала:

   - Знаешь что, Янек, поскольку ты христианин, то надо бы тебе выучить хоть одну молитву. Есть замечательная молитва "Отче наш". Её нам оставил сам Христос. Если ты захочешь и сможешь её осмыслить, то тебе сразу откроются все пути, по которым должен человек двигаться. Я научу тебя этой молитве. А ты её, для блага своей души, читай хотя бы один раз в день, чтобы в жизни тебе везло и чтобы ты понимал, что у тебя бессмертная душа, а не пустота, которую вам большевики наполняли злостью и ненавистью к людям.

   Ну и начала она меня этой молитве учить. А мне пришлось на это согласиться. А то как же не согласиться?... Хотя я и знал, что она без этого меня бы не выгнала и помощи своей не лишила. Но - подумал я - лучше этот вопрос решить политически. Эта молитва у меня на шее висеть не будет. Хотя, может когда и мне пригодится. И опять же, пани Юзефа наверное ещё лучше будет относиться ко мне.

   Сначала эта наука не очень шла у меня. Трудно было запоминать слова. Но через несколько дней я знал уже всю молитву и вместе с пани Юзефой произносил её по вечерам. Она и креститься меня научила.

   Как начались у меня молебны, так я совсем настроение потерял и уважать себя перестал. "Вот - думаю я - как же я опустился! Сам эти религиозные предрассудки, которые раньше высмеивал, начал использовать! До чего я, идейный комсомолец и вполне порядочный человек, дошёл! Как низко пал! А всё это из-за тех проклятых немцев и из-за Гитлера!"

   Но как-то однажды я начал задумываться над этой молитвой. И вдруг всё понял и очень обрадовался. Оказывается, молитва эта наша - большевистская. Можно даже сказать, вполне коммунистическая. "Отче наш..." Кто же это?... Понятное дело, это ОН!... ЕГО всегда ОТЦОМ называли. "Да святится имя твоё! Да будет воля твоя!" Конечно, всё так. Ведь мы всегда к этому стремились. И - если всё хорошо закончится - будем и дальше стремиться. И с тем "хлебом насущным" тоже совершенно верно. Потому что только от Него, товарища Сталина, всегда зависели наш хлеб и наша жизнь. И с этим "прости нам грехи наши" тоже верно! Всегда надо вину в себе и в других выискивать и властям о ней вовремя доносить. Только вот с "небом" не очень получается. Но потом я догадался, что это только метафора такая и вообще определение места пребывания нашего Солнышка. Поэтому я заменил слова "и на небеси" словами: "который в Кремле". Даже о Гитлере в этой молитве упоминается: "Но избави нас от лукавого"... То есть от этого германского подлеца.

   Когда я всё понял, то очень обрадовался и даже сам напоминаю пани Юзефе о молитве. Только слова "на небеси" про себя заменяю словами "в Кремле". И так вот очень складно у нас получалось. Она своё, я своё. И мы все довольны. И отец Сталин не гневается, что я вслух вместо в Кремле, на небе. Но про себя думаю совсем другое. Да.

   Я даже сам время от времени эту молитву читаю и вскоре подобрал для неё революционную мелодию и пою её. Теперь я очень благодарен пани Юзефе, что она мне правильно объяснила, что Сталин Россию не предавал. Так что я снова свято верю в него и снова ЕМУ мои "Записки" посвящаю. Нет, конечно Черчилль очень порядочный человек, ведь он нас от Гитлера спасает. Но где ему, личности с буржуйским прошлым, до отца России и всего мира!

   ОТЧЕ НАШ, КОТОРЫЙ В КРЕМЛЕ; ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЁ! ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ! ДА БУДЕТ ЦАРСТВО ТВОЁ ЯКО В КРЕМЛЕ И ВО ВСЁМ МИРЕ.

 

  15 января 1942 года. Фольварк Бурки.

      Я раскрыл большую тайну пани Юзефы. Меня всегда удивляло, откуда у неё новости со всего мира? А теперь я знаю. Оказалось, что у неё есть радио. Да ещё какое! Такое, что заграничные станции слушать можно.

   Однажды пани Юзефа поехала в город. Она почти каждую неделю ездит туда с соседями. Тогда я остаюсь дома за хозяина. Когда она уехала, я начал тщательно всё обыскивать. Не помешает знать, что у неё есть и где она прячет? Но долго не мог найти ничего подозрительного. Наконец, в одном месте, на кухне за печью, я заметил расшатанные кирпичи. Вынул я один кирпич и посветил внутрь. А там в тайнике радиоаппарат стоял и большая батарея. Мне даже страшно стало, ведь власти издавали приказ сдать все радиоприёмники. А за прослушивание заграничных передач могли быть применены очень суровые меры, и даже смертная казнь... Лучше всего было у нас в Советском Союзе. У нас никто не запрещал слушать заграничные станции. Хотя, их и так никто не слушал, потому что у людей не было таких радиоприёмников. Так что всё в порядке.

   Очень мне это не понравилось. В случае обыска из-за этой буржуйки и я могу попасться!... Не могу её понять, как можно не исполнять приказы властей!... Понятное дело, власти-то немецкие. Но на то она и власть и если что-то приказывает, то надо послушно выполнять. Потому что кто чужую власть не слушает, тот и свою не уважает!

   Долго я про то радио думал. Наконец решил, что буду делать вид, будто ничего не знаю. А в случае чего всё равно скажу, что ни о чём не знал, иначе сразу бы сообщил. С того времени я начал очень недоверчиво относиться к пани Юзефе. Оказалось, что и она закоренелая реакционерка. Это так ужасно, что поляки совсем никак не уважают власть и не признают общественный порядок!

   Теперь я живу на законном основании и никого не боюсь. Пани Юзефа сделала для меня в гмине документы. Сказала мне, что ей это дорого стоило, но теперь мы можем жить без опаски, потому что всё в порядке. И как она это сделала, понятия не имею. Но теперь у меня есть метрика и шестимесячное свидетельство, выданное на основании метрики. Теперь меня зовут Ян Бушко, который родился в 1919 году в деревне Докудово, лидского повята. Кроме того, у меня есть справка из PKU об освобождении от военной службы и ещё одна, из здешней гмины, о том, что мне предоставлена работа на фольварке Бурки. Одним словом, всё в порядке. Пани Юзефа выучила меня немного говорить по-польски и я уже неплохо изъясняюсь на этом языке. А национальность мою изменили на белоруса.

   В начале января пани Юзефа сказала мне, что Советский Союз подписал "атлантическую карту".

   - Что это такое? - спросил я.

   - Это сказала она - очень важный политический документ, который гарантирует территориальную целостность отдельных государств. Таким образом даже малые народы ограждены от захвата со стороны сильных и агрессивных государств.

   Я сказал ей, что это действительно очень хорошо. Но знал, что ничего хорошего в этом нет, это только уловка капиталистов, чтобы удержать в руках то, что они награбили у других народов. Польша, например, прихватила ту часть Белоруссии, а также Украины, которая должна была принадлежать счастливой семье народов Советского Союза!... Я смотрю на эту пани Юзефу как на глуповатую, как она верит в эти подписи, карты и договоры, будто не понимает, чего они стоят? В 1939 году Гитлер подписал договор с Советским Союзом, а в 1941 на этот самый Союз подло напал. Точно так же и с этой "атлантической картой". Наверняка кто-то захочет кого-то обмануть и пустит дымовую завесу.

   Перед Рождеством пани Юзефа купила мне новые, хорошие сапоги. Для этого мы специально на рынок ездили. Дала также переделать на меня одежду одного из своих сыновей. И теперь я выгляжу очень шикарно. Никогда в жизни у меня не было такой красивой одежды. Несмотря на это, мне очень не нравится, что она эксплуатирует мою работу как помещица. Правда и она сама работает. Даже больше меня - корову доит, свиней кормит, готовит, печёт, хлеб делает, и по хозяйству что надо. Занята с утра до ночи. Но ведь это буржуйка, которая при приличном социалистическом строе должна быть тут же убита. Так что мне неприятно работать на неё. Не затем я в школе учился, в комсомол вступал и офицерское звание имею. Но надо терпеть, пока ситуация не изменится к лучшему.

   Несколько раз я ездил с ней в городок на рынок. Нам надо было продать картошку и зерно, чтобы были деньги на хозяйственные нужды. Лошадь она у соседей одолжила, потому что своей у неё нет, её лошадь реквизировали советские власти. Она на это очень жаловалась и сказала, что такими действиями они только хозяйства разрушают и сами себе вредят. Не может она понять того, что её лошади и коровы нужны где-то в другом месте. А может даже их взяли для защиты Советского Союза. Действительно, без лошади трудно. Но государство должно находиться на первом месте. А она как-нибудь переживёт. Буржуй выкрутится из любой ситуации. Она сама недавно мне сказала, что собирает деньги на покупку лошади, иначе весной мы не справимся с работой на поле. Оказалось, что при советской власти соседские крестьяне помогали ей землю вспахать. Глупые эти польские крестьяне, что помогают помещице. Я их пока не видел. Но интересно посмотреть, как они живут. Потому что те, которых я в городке на рынке видел, очень богатые. Хорошо одеты. У всех кожаные сапоги. А у одного я даже часы заметил. А может это не крестьянин, а помещик? Вот мне интересно, кого они эксплуатируют, чтобы так шикарно жить и одеваться?

   Это я хочу обязательно узнать, потому что для меня это непонятно. Я даже заметил молодых крестьян по соседству, которые часто на велосипедах в сторону городка ездят, поэтому спросил у пани Юзефы:

   - А кто такие те на велосипедах?

   А она сказала:

   - Соседские парни. Им удобнее по мелочи в городок на велосипеде съездить, а не на лошади. У некоторых парней советские власти не успели отобрать велосипеды, они их хорошо спрятали. А это очень удобно. У меня было два велосипеда: мужской и дамский. Так у меня, как ваши первые солдаты пришли, отобрали их.

   Да, удивительная страна! Даже крестьяне на велосипедах ездят. И откуда они их взяли? Пани Юзефа говорила мне, что в магазинах продавали велосипеды в рассрочку... Хорошо жилось реакционерам в этой капиталистической Польше.

   А однажды со мной произошла очень страшная история и я уже думал, что погибну. Я очень испугался и никогда в жизни не забуду этого. Так вот, поехал я с пани Юзефой в городок на ярмарку. Пани Юзефа довольно быстро продала овёс и ячмень, потом купила всё необходимое для хозяйства. А поскольку лошадь у нас была одолженная у соседей, она не хотела долго оставаться в городке. И мы поехали обратно. Едем мы и разговариваем. Я по сторонам смотрю и за всем внимательно наблюдаю. Дома всюду красивые. Наверное в каждом даже пол есть. На окнах занавески и цветы. Всё это меня интересовало. Проехали мы городок и тогда я издали заметил какую-то группу солдат. Спросил пани Юзефу:

   - Кто это может быть?

   А она совсем спокойно сказала:

   - Немцы. Тут их кавалерийские отряды патрулируют дороги. А иногда ездят на машинах.

   Я как услышал "немцы", так почувствовал, как у меня ёкнуло сердце в груди. Остановилось и замерло. Я даже хотел соскочить с повозки и сбежать. Но где там убежишь? Догонят - ведь они на лошадях. И местность неудобная для бегства. Кроме того, руки и ноги меня совсем не слушались.

   Мы поровнялись с немцами. Их отряд был небольшой. Около двух десятков всадников. Но какой отряд! Наверное отобрали самых лучших кавалеристов из всей гитлеровской армии. Кони большие, сытые, аж блестят. Никогда таких в России не видел. Форма на них приличная, серого цвета. Хорошо вооружены. Ничего удивительного, что такие солдаты побеждают. Наверно даже мясо каждый день едят, а не как наши солдаты, вонючую рыбу. И то не всегда дают. Потому что порой неделю и больше едят одни заплесневевшие сухари, которые годами на складах лежали.

   Ну вот и поравнялись они с нами. У меня дыхание в груди спёрло и я только смотрю на них. Хотел глаза закрыть, но не могу пошевелить веками. А на спину мне будто кто под рубашку снега насыпал. "Пропал я - думаю. - Зарубят меня шашками во имя польского буржуазного дела. И никто в Советском Союзе не узнает, какой геройской смертью я погиб!"

   Один из кавалеристов остановился около нас и сказал мне что-то по-польски. Но я его не понял, потому что он как-то странно говорил. А пани Юзефа тут же начала ему что-то по-немецки говорить. Тогда он ей улыбнулся даже и ещё что-то сказал. А она ему смело и громко ответила. И даже так же быстро как он тараторила. Вижу, немец в мою сторону головой кивнул и что-то спросил. Пани Юзефа на меня посмотрела и что-то ответила. А я сижу совсем оцепеневший.

   Наконец тот немец оставил нас в покое и быстро поехал догонять своих. Тогда и мы тронулись. Через какое-то время пани Юзефа спросила меня:

   - Ты чего так испугался?

   - И совсем я не испугался - сказал я. - Даже совсем наоборот, рассердился.

   А она сказала:

   - Даже немец это заметил и спросил, что с тобой? Я сказала ему, что ты больной и что я тебя возила в городок к доктору.

   - Это я от злости так в лице изменился и побледнел. Очень мне хотелось того немца хорошенько побить за то, что они так подло напали на Польшу в 1939 году. Но я боялся навлечь на вас неприятности.

   А она сказала:

   - Ничего. Надо ещё перетерпеть какое-то время. И для них конец придёт. Англичане наверняка нас освободят от этой гитлеровской заразы.

   - Да. Вся надежда на Черчилля! - сказал я и добавил: - А вы по-немецки говорите как немка!

   - Я не очень хорошо говорю. Но умею почти всё сказать и понять, я в гимназии этому языку училась. По-французски я говорю лучше.

   Мне это кажется очень подозрительным. А может она английская шпионка? Ведь и радио тайком слушает. И иностранные языки знает. И такая смелая. Всё это очень подозрительно. Надо бы с ней поосторожней.

 

   3 февраля 1942 года. Фольварк Бурки.

      После той встречи с немцами я больше не ездил в городок. Когда понадобилось в следующий раз ехать, я всё приготовил, мешки с картошкой на сани погрузил и сказал пани Юзефе:

   - Не гневайтесь на меня, но с вами я не поеду. Не хочу я больше на немцев смотреть!

   - Почему? - спросила она. - Со мной тебе нечего бояться. Я по-немецки хорошо говорю. Выкрутимся из любой ситуации... У тебя ведь документы в полном порядке. Можешь смело ехать со мной.

   - Ни за что не поеду! - сказал я. - Боюсь я, что как немцев увижу, не выдержу от злости и бить их начну. Такой уж горячий характер у меня. А так как я очень сильно не люблю этих фашистов, то от раздражения могу навлечь неприятности и на себя, и на вас. Лучше я дома останусь, и тут работы хватает.

   - Хорошо - сказала она - оставайся дома. Я то ведь хотела, чтобы ты отвлёкся и на людей посмотрел.

   - Лучше уж одному сидеть, чем на немцев смотреть. Я их даже за людей не считаю. Они хуже волков.

   И остался я дома. Много работы переделал, скучно было. Сил у меня от хорошей еды прибавилось, так что работать было легко.

   Пани Юзефа вернулась домой поздно и очень уставшая. Так что я лошадь распряг и занёс домой покупки.

   - Отведи лошадь Малуге, у меня ещё по дому много работы. Отдашь им лошадь, эти открытку и соль, что они просили для них купить.

   У меня не было желания показываться соседям. Но наверное пани Юзефа догадалась об этом и сказала:

   - Познакомься с нашими соседями и не бойся их. Тут все поляки. Хоть они и бедные люди, но никакого вреда они не причинят. Хотя, тут все уже знают, что ты у меня работаешь и догадываются, что ты из русской армии. Можешь быть уверен, никто на тебя не донесёт. Это не в наших обычаях. Не ты один в нашей округе скрываешься. Тут много ваших солдат осталось и скрываются у крестьян или по усадьбам.

   Ничего не поделаешь... Взял я соль и открытку, сел верхом на лошадь и поехал к соседям. Мне даже интересно было посмотреть, как тут живут настоящие крестьяне. Ведь пани Юзефа помещица. То есть из высшего класса и образование имеет. Наверно только война вынудила её порядочно трудиться и перестать эксплуатировать бедных людей.

   Выбрался я на дорогу и еду к Малугам. Было недалеко, но дорога плохая, в последние дни выпало много снега. В деревнях издалека в окнах свет видать, они все вокруг нашего фольварка находятся... Приехал я к Малугам. Ко мне выскочили два здоровенных пса и начали лаять. Я даже с лошади слезть боялся, собаки выглядели совсем как волки. Но из дома кто-то вышел во двор и спросил по-польски:

   - Кто там?

   Я ответил:

   - Работник от пани Юзефы из Бурков. Коня вам привёл и соль привёз. И открытку хозяину.

   Тот мужчина отогнал собак и отвёл лошадь в конюшню.

   - Подожди тут минутку - сказал он мне.

   Он сразу вернулся и мы пошли в дом. Я со всеми поздоровался и открытку из кармана вытащил.

   - Не знаю, для кого это - сказал я.

   - Ясное дело, для меня - произнёс пожилой, уже совсем седой мужчина. - Я тут хозяин.

   Я отдал ему открытку и осмотрелся по избе. Всё что я увидел, показалось мне очень странным. Под потолком горит большая керосиновая лампа. На стенах много разных картин висит и часы в стеклянном ящике. На окнах много цветов в горшках и белые, красивые занавески. Меня просто охватило удивление и я не могу сам себе поверить, что тут живут обычные крестьяне. Особенно странным было для меня, что все прилично одеты и обуты. Женщины в ботинках, а мужчины в сапогах. Мне это показалось очень подозрительным. Я даже подумал, что тут скрываются какие-то капиталисты и прикидываются крестьянами.

   Старик открытку прочитал и спрятал её в ящик стола. Потом обратился ко мне:

   - Ты из каких мест?

   Я ему сказал все так, как в бумагах написано было:

   - Из Докудова я. Из лидского повята.

   А он говорит:

   - Это ты будешь полиции рассказывать, или немцам. А я по твоей речи знаю, откуда ты. И не только по речи, но и по всем твоим оборотам. От нас нечего скрывать. Мы не такие люди, чтобы человека в беде преследовать, или властям доносить.

   Ну я и говорю:

   - От армии я отстал. А сам из России.

   - Это другое дело - произнёс старик. - Я хорошо знаю Россию. При царе её вдоль и поперёк проехал. Ещё когда молодой был. Тогда можно было по всей России свободно ездить. А по-русски я не хуже чем по-польски говорю.

   И в самом деле, он хорошо говорил по-русски. Так чисто и гладко, как политрук, а не обычный крестьянин. Я сказал ему правду, что родом из Московской области и что в Москве есть брат, который работает на мебельной фабрике. О том, что я офицер и комсомолец, а брат работает заведующим материального склада, я даже не упомянул. Разговариваю я с ним и по избе осматриваюсь. Кроме нас там было ещё двое молодых мужчин и две девки. Оказалось, что это дети Малуги. Одна девка прядет. А другая часто на чёрную половину дома в кухню бегала. Ужин готовила.

   Вскоре они сели за стол и меня позвали. Я отказывался. Сказал, что поужинаю дома. А старик и слушать не хочет.

   - Дома - сказал он - поешь ещё раз. А от нас голодный не уйдёшь, а то ещё потом рассказывать будешь, что поляки такой народ, что голодного из дома выгоняют. А ты у нас гость. Садись и ешь!

   Я сел за стол. Старик начал громко читать молитву. Все перекрестились. И я тоже. Потом мы начали есть. И оказалось, что крестьяне едят не хуже моей барыни. Удивительные вещи! Потому что потом от пани Юзефы я узнал, что они действительно деревенские. И даже не из зажиточных кулаков - в семье у них шесть человек, а земли, не слишком хорошей, 15 гектаров. Девки мне очень понравились. Крупные, румяные, красивые и чисто одетые. А держатся так, словно дочки какого-то важного буржуя. Ни одна из них ни пальцем в носу не ковыряла, ни голову чесала. Даже не ругались и на пол не плевали. Просто удивительно!

   После ужина собрался я домой. Очень любезно поблагодарил за угощение. А старик мне сказал:

   - Тебе там на фольварке одному скучно. Так ты приходи к нам. Днём у нас времени нет, работаем. А лучше всего в субботу вечером, или в воскресенье. Так что приходи, а то одичаешь без людей. Мне и пани Юзефа говорила, что тебе скучно у неё одному.

   Я попрощался с Малугами и пошёл домой. Всю дорогу я думал над тем, как хорошо живут польские крестьяне. Из этого следует, что и без колхозов можно хорошо управляться. Но как они приходят к такому богатству, этого я понять не могу... Ни тракторов у них нет, ни агрономов, ни государственного планирования, ни председателей, а всё у них так хорошо!... Я решил, что действительно надо почаще ходить к Малугам и хорошенько ко всему присмотреться. А кроме того, очень мне девки понравились.

   Из увиденного до сих пор я понял, что польские крестьяне живут совершенно иначе, чем это нам рассказывали. Ну где ты найдёшь в России крестьянина, у которого есть часы. А тут часы обычная вещь. Они также сытые, прилично одетые. И никто их не бьёт, не продаёт, не держит в тюрьмах. Даже нашей барыне приходится одалживать у крестьянина лошадь. Только вот плохо то, что это поляки и что они в Бога верят. И ещё скверно, что они в колхозы не объединяются, а каждый сам на себя работает.

   Пришёл я домой. Пани Юзефа уже поужинала, а для меня в духовке оставила. Спрашивает она меня:

   - Как тебе у Малугов понравилось?

   - Очень хорошие люди - сказал я. - И очень роскошно живут.

   А пани Юзефа возразила:

   - Какое там роскошно? У них бедная усадьба. Ни леса нет, ни лугов. Живут дружно и хорошо работают. Потому и не бедные... Ну и не пускают заработанное на водку. Вот это самое плохое.

   Я сказал ей, что Малуги приглашали меня приходить к ним в субботу, или в воскресенье.

   - Очень хорошо - сказала пани Юзефа. - Может какую девку облюбуешь, а она тебя, так женишься и останешься тут навсегда. Зачем тебе в Россию возвращаться и в колхозе на дядю всю жизнь работать, голодать и ни иметь ничего своего? Тут ты будешь сам себе хозяин... А придут лучшие времена, так и я тебе помогу. А теперь, сам видишь, нечем. Ваши власти совсем наше поместье разорили, а семью по свету разбросали. Вот и живём как можем, лишь бы дождаться лучших времён. И точно так же все тут живут.

   Пошёл я спать, но долго не мог заснуть. Всё время думал о здешней жизни. Выглядит она совсем по-другому, чем нам рассказывали. А ведь тут все жалуются и говорят, что это плохие времена и живут они абы как. Тогда как они жили перед войной?

   До этого я свои часы в овине спрятал, чтобы не выдать, что был не обычным солдатом, а зажиточным офицером. Но теперь, когда увидел, что тут часы есть даже у крестьян, достал свою "Омегу" из тайника и начал на руке носить. Это прибавит мне внушительности и значимости. Да.

 

   3 апреля 1942 года. Фольварк Бурки.

      Два месяца назад я писал, что решил больше никогда не ездить в городок. Однако потом осмелел и уже несколько раз бывал там. Первый раз меня уговорила пани Юзефа, она хотела купить мне несколько рубашек с воротником и галстук, чтобы я мог красиво разодетый пойти в гости к соседям. Мы купили три хорошие рубашки, два галстука и шляпу с широкими полями. Когда я оделся на следующий день вечером в это всё и посмотрелся в зеркало, то не мог сам себя узнать. Очень похож был на киноартиста. Но никак не мог научиться завязывать галстуки и с этим мне всё время помогала пани Юзефа.

   Теперь у нас уже есть своя лошадь и не приходится просить у соседей, чтобы поехать на рынок. Лошадь, правда, не очень, на хорошую надо много денег. Но для нашего хозяйства и эта очень пригодилась. Всегда более приятно ехать в городок на своей лошади, чем просить её у какого-то хама. Это нам даже как-то не к лицу, ведь мы не крестьяне, а более высокий элемент.

   Недавно я провернул очень хорошую работёнку. Хорошо наказал Ирку за её подлый характер, за потерю моего состояния, ну и за любовную неудачу. Я долго размышлял про то, что бы такое сделать этой буржуйской гадине за обман меня, честного офицера и комсомольца? Потом я понял, что именно теперь подвернулся удобный случай наказать Ирку. Так что я купил в городке почтовую марку, писчую бумагу и конверт и дома, когда не видела пани Юзефа, настрочил такое вот письмо в Гестапо:

   "Многоуважаемое Учреждение!

   Имею честь сообщить Вам, что в Вильно живёт известная коммунистка и агент большевистского НКВД, которая поддерживала связь с советскими офицерами и работала на военную разведку.

   Любезно прошу обезвредить эту подлую и хитрую шпионку путём расстрела или отправки её в лагерь принудительной работы, где она должна сдохнуть, чтобы никогда больше не вредить гитлеровской армии.

   В качестве доказательства её коварной, антифашистской деятельности привожу следующие факты:

   Первое: эта шпионка постоянно поддерживала связь с коммунистами и русской армией. Например: она очень дружила и оказывала знаки внимания известному коммунисту и герою Красной Армии, лейтенанту Зубову. Второе: собранную разведывательную информацию она передавала в пользу разведки и контрразведки НКВД, через майора из комендатуры города Вильно, Павла Сильникова.

   Любезно прошу арестовать её и обезвредить. А если будет отпираться от своей подлой антифашистской деятельности, прошу прижать её как следует и она наверняка признается в связи с вышеуказанными коммунистами и сталинцами.

   Я считаю, что в настоящее время она может быть очень опасна для героической Немецкой Армии и для её великого ВОЖДЯ, Адольфа Гитлера".

   Я написал её точный адрес, а также имя и фамилию Ирки, и надписал адрес на конверте:

СТРОГО СЕКРЕТНО!

В собственные руки начальника ГЕСТАПО Вильно

Лукишская площадь.

   В следующий раз, когда я был в городке, бросил это письмо в почтовый ящик и успокоился. Теперь я уверен, что Ирку ждёт заслуженная кара за подлое отношение к идейному комсомольцу и верному офицеру Красной Армии. Очень приятно это ощущать.

   Есть ещё одна польза от этого письма. В том случае, если когда-нибудь немцы схватят меня, то я могу сразу заявить, что я их друг и даже оказал услугу Гестапо, раскрывая врагов немецкого народа.

   Кроме того я покажу, где пани Юзефа хранит радио, при помощи которого слушает заграничные антигитлеровские радиопередачи. Таким образом я очень хорошо и умно себя обезопасил на случай, если меня схватят. Поэтому сейчас я чувствую себя намного безопасней. Так что, я очень умный человек и по этой причине очень уважаю себя. Да, ума мне хватает.

   Я уже несколько раз был у Малугов. Вскоре после первого знакомства я снова был у них в воскресенье вечером. Естественно, оделся я отменно. Пани Юзефа правильно завязала мне галстук и я выглядел как очень важная персона. "Омегу" я так нацепил на руку, чтобы её было видно.

   Пришёл я к ним. Ещё со двора слышал, как девки песни поют. Но не наши, а на польском, фашистском языке. Зашёл я в дом и очень любезно всех поприветствовал. Начались разговоры и разные шутки. Больше всех проказничал младший сын Малуги, Анджей. Мне это не нравилось, но я притворялся, что и меня веселят его шутки. Он спросил меня, был ли я в школе. Я сказал, что был и что очень хорошо учился. Тогда он говорит мне:

   - Если ты ходил в школу, скажи мне: сколько будет 7 на 8?

   - 56 - ответил я сразу, вовсе не задумываясь. Так вот он убедился, какая могучая в Советском Союзе наука и культура.

   - Хорошо - сказал он. - А какой самый большой город в мире?

   Я сказал: - Москва.

   А он не согласился и утверждал, что Лондон. А после Лондона - Нью-Йорк... Это самое лучшее доказательство того, как могут его заморочить и ослепить англо-американская пропаганда и реклама. Ну ничего, мы говорили и развлекались дальше.

   Позднее старый Малуга начал рассказывать мне про Америку. Оказывается, он 15 лет жил там и работал на заводе Форда, в Детройте. Потом, скопив денег, вернулся сюда и купил хозяйство. Тогда я прямо спросил его, что если там так хорошо жилось, что он мог собрать много денег, чтобы купить хозяйств, то почему не остался там навсегда. Но он мне ответил, что он скучал по своей родине и своим родным. Поэтому не остался там, хотя жил и зарабатывал очень хорошо.

   Заинтересовала меня эта Америка, и спросил я его, сильно ли там над ним издевались и как били, чтобы выполнял нормы выработки. А он ответил:

   - Я не слышал про такие случаи, чтобы рабочего кто-то бил. Там рабочих очень уважают и у них много прав.

   - А голодать там наверное сильно пришлось?

   - Голодать? - старик рассмеялся. - О голоде нет речи. Я ел много и вкусно. У меня было всё.

   Меня заинтересовал другой вопрос, так что я спросил его:

   - А как там поступают с такими рабочими, которые опоздали на работу?... Их, как у нас, на первый раз на три месяца в тюрягу сажают, и только на второй раз в лагерь на погибель отправляют, или сразу убивают?

   Но старик ответил на это уклончиво:

   - Твой вопрос мне даже глупым не кажется. Во-первых: там нет никаких лагерей. А потом, если хочешь, там ты можешь хоть совсем не работать. И работать можешь где хочешь. Конечно, на работу надо приходить вовремя, чтобы порядок был.

   - Хорошо - говорю я. - А если кто-то далеко от завода живёт, ведь в Америке много народа и не каждый может жить около завода. Значит иногда случается опоздать...

   - Я сказал старик - жил в 25 километрах от завода, где работал и ни разу не опоздал. Будильник меня всегда вовремя будил, а хозяйка, у которой я комнату снимал, заранее готовила для меня завтрак. Так что с этим никогда не было проблем.

   Вижу я, он меня понять не может, поэтому объясняю ему как малому ребёнку:

   - Вот ты жил в 25 километрах от завода. Так что на дорогу у тебя должно было уходить минимум четыре с половиной часа. А если, например, снег дороги завалит, или после дождя сильная грязь, то ведь мог и на час опоздать.

   Он рассмеялся и сказал:

   - Грязи там нет, потому что дороги асфальтированные. А если снег выпадет, то сразу выезжают специальные машины и снег с дорог чистят. А 25 километров до работы мне не приходилось ходить, я всегда ездил. Там вообще на такие большие расстояния никто пешком не ходит.

   - То есть тебе приходилось каждый день выписывать в американском НКВД пропуска на проезд!

   - Никто в Америке пропусков на проезд не требует и НКВД никакого нет. Если кто хочет ехать - покупает билет и всё. А те, кто часто ездят, покупают дешёвые сезонные билеты.

   - Ну хорошо - говорю я - а если вагоны переполненные и даже на крыше нет места, то ведь придётся опоздать и завод потерпит убыток. Или таких типов в Америке не наказывают, а целуют?

   А он говорит:

   - Трудно с тобой разговаривать. Но в Америке никто на крыше не ездит. Там всё подсчитано и ходит столько поездов и автобусов, чтобы у каждого было сидячее место. А я на работу на собственном автомобиле ездил.

   - На собственном автомобиле!!!

   - Да. Чего ты удивляешься? За это время у меня там два автомобиля было. Первый я продал, когда он стал старый и купил новый, лучшей конструкции.

   - А откуда ты взял деньги на покупку автомобиля?

   - Как это, откуда?... Заработал.

   - На машину?!

   - Я не сразу купил. Дал фирме задаток, а потом платил проценты. Первую машину я оплатил за два года. А на другую у меня было больше денег и я оплатил её за год. Хотя, машины там покупают не только те рабочие, которые живут далеко от работы, но и те, что близко живут. Но если они не могут построить где-то гараж или снять в аренду, то покупать нечего. А другие не покупают, потому что не хотят лишних хлопот. На нашем заводе лишь у немногих не было автомобилей.

   Посмотрел я на него и хотел ему сказать кое-что вслух. Но промолчал. Лишь сейчас я понял, кто он такой и откуда его занавески на окнах, и у всех хорошая обувь! Мне сразу стало ясно. Именно этим автомобилем он себя и выдал! Потому что если бы он сказал, что какой-то рабочий, стахановец, многолетней работой в Америке на велосипед скопил, то я может быть ему и поверил. Но автомобиль!... Мне даже смешно стало, когда я представил рабочего, сидящего в собственном автомобиле. Это даже неприлично как-то!

   Да, всё же сильная эта американская пропаганда, если даже тут умеет разместить своих агентов и сеять смуту в головах!... Если бы я такое услышал от него у нас, я бы знал, как поступить с таким типом. Но тут я был вынужден замолчать и больше ни о чём не спрашивал. Потому что мне даже страшно стало. Вот ведь подлость и бессовестность, не имеющие границ!

 

   3 мая 1942 года. Фольварк Бурки.

      У меня свободное время, сегодня воскресенье, так что пишу дальше. В пятницу я тоже не работал, потому что пани Юзефа сказала мне утром, за завтраком:

   - Сегодня надень хороший костюм и отдохни. Работу на следующей неделе наверстаем.

   Я удивился:

   - А почему сегодня не работаем?

   - Да ведь сегодня праздник рабочих, первое мая.

   - Так значит и у вас такой праздник есть?

   - Кто хочет, тот и празднует.

   Какой всё же коварный народ эти поляки. Даже наш, пролетарский праздник себе присвоили. Ну ничего, это даже на пользу, а то устал я что-то. Понятное дело, мы работаем только вдвоём, поэтому трудно поспеть за всем. В колхозе эту нашу работу делали бы человек двадцать... Однажды пани Юзефа сказала мне:

   - Делай сколько можешь, ведь тут ты как в своём хозяйстве. Ты работаешь для меня, а я работаю для тебя. А оба мы работаем затем, чтобы было чем жить.

   Мне было очень приятно это слышать, хотя, собственно говоря, с моим образованием я должен не работать, а управлять работой других. Но так уж получается, что тоже вроде как барин, особенно когда надену хороший костюм, завяжу галстук и "Омегу" на обозрение выставлю. Приятное такое самочувствие. Если бы я ещё мог забрать из Вильно оставленные там вещи, то можно сказать, был бы полностью довольный. Особенно скучаю по шарманке, ведь я эмоциональный человек и обожаю музыку ничуть не меньше чем колбасу.

   На Сталина я больше не гневаюсь, потому что хотя он и иностранец, но оказалось, что он очень беспокоится за русских. И совсем нет его вины за то, что Гитлер нас обманул. Потому что это такая подлая бестия, которая не держит никакие обещания и нарушает честные обязательства. Пани Юзефа мне очень подробно всё объяснила и сказала, что Сталин теперь, вместе с Польшей, Англией и Америкой, воюет против Гитлера и подписал "атлантическую карту", в которой сказано, что все народы должны быть свободны и жить без страха и в достатке. Это очень приятно, что наконец буржуазия поняла - без свободы жить нельзя. Поэтому есть надежда, что все государства будут добровольно присоединены к Советскому Союзу. Только надо эту империалистическую заразу, Гитлера, победить. Тогда наверное получится построить мировой колхоз, всех буржуев, у которых есть часы и велосипеды, вырезать и с помощью НКВД всюду внедрить наш русский социализм.

   После хорошего завтрака пошёл я в овин и торжественно спел "Интернационал" и "Отче наш". Я уже к этой коммунистической молитве подобрал очень красивую революционную мелодию. Так что пою её часто во славу ОТЦУ нашему, Сталину.

 

10 мая 1942 года. Фольварк Бурки.

Товарищам: генералу Сикорскому и президенту Рачкевичу.

      К Малугам я теперь хожу каждое воскресенье, хотя мне очень не нравится его роль капиталистического агента. Но девки очень красивые и хотелось бы какую-то из них пригреть. Когда я был у них последний раз, младший сын Малуги, Анджей, сказал мне:

   - Жаль мне тебя очень.

   - Почему? - спросил я.

   - Что ты такой глупый... Задурили тебя ваши политруки и ничего ты о мире не знаешь. Даже о том, что у вас происходит, тоже понятия не имеешь.

   Очень неприятно было слышать такое. Но не мог же я ему сказать, что я офицер, и что это как раз они тёмная масса, а не мы. А он продолжал:

   - И вообще твоё положение скверное. Ведь если Гитлер победит, тебе придётся навсегда жить под вымышленным именем и всего бояться. А если Россия победит, то тоже не сможешь ни домой вернуться, ни сказать кто ты.

   - Как это, не могу?

   - Понятное дело, что не можешь - тебе сразу или в затылок пулю пустят, или пожизненно в лагерь сошлют за то, что отстал от армии. Ведь ты дезертир, или вообще можешь сойти за изменника. Знаю я ваши порядки.

   - Но ведь меня оставили и сами сбежали. Что мне было делать? Одному немцев остановить?

   - Про то тебя и спрашивать не будут. Я хорошо знаю, что у вас тот солдат, который даже воевал и раненый попал в плен, всё равно будет считаться предателем. А что говорить про таких как ты!

   Подумал я про себя - и правду он говорит. Плохи мои дела. Тогда я спрашиваю его:

   - И что же мне теперь делать?

   - Не знаю - сказал он. - Если сюда снова придут ваши, пули тебе не миновать. Или пуля, или смерть от голода и истощения в лагере. Одно только может тебя спасти, если тут, после победы над Гитлером, снова будет свободная Польша. Вот тогда уцелеешь.

   - Но тогда ваши капиталисты меня убьют!

   - Какие такие капиталисты - сказал Анджей. - И с чего им тебя убивать! Наговорили тебе всякой дури, а ты веришь вашим брехунам. У нас жили в безопасности и свободно даже те, кто сюда ещё перед войной из России сбежали. И никто не причинил им вреда.

   - Но ведь я русский.

   А он говорит:

   - У нас иностранцев всегда много было и каждый мог жить и работать, если не выступал против наших законов.

   Этот Анджей испортил мне настроение. Понятное дело - моё положение действительно скверное. Меня уже не интересовали ни песни, ни угощение, ни девки. Я даже вернулся раньше. И спросил у пани Юзефы:

   - Вот вы грамотная. А я - обычный солдат и мало что знаю. Скажите мне правду: мы победим Гитлера?

   - Конечно - сказала она, - победим. Ведь против него теперь воюет половина мира. Пока он ещё держится, но долго не простоит.

   - Хорошо - сказал я. - А когда мы выгоним отсюда гитлеровцев, то какая будет тут власть: английская или советская?

   - Ни английская, ни советская - ответила она. - Тут снова будет Польша, как раньше. Ведь мы воевали и по-прежнему воюем с Германией... Наша свобода гарантирована международными договорами. А за то, чтобы тут было чужое правительство, и вовсе не стоило бороться. С Россией наш главнокомандующий, генерал Сикорский, уже договорился. Он сейчас в Англии живёт. А как немцев победим, так он сразу сюда с польской армией прибудет.

   - Выходит этот Сикорский для вас теперь то же самое, кем раньше был Пилсудский?

   - Да, весь народ ему доверяет и ждёт когда он сюда пожалует. Наше правительство, вместе с президентом, тоже приедет сюда и мы будем восстанавливать Польшу после этих опустошений, которые нам устроила советская и немецкая оккупация.

   - А кто у вас теперь самый главный?... Вот, у нас Сталин. А у вас?

   - У нас президент Рачкевич.

   - Рачкевич?

   - Да.

   - Если так, то у вас два вождя. Один гражданский, президент. А другой военный, генерал Сикорский. Нехорошо это.

   - Почему?

   - Потому что порядка нет. Неизвестно даже кому телеграмму посылать с выражениями поклонения и верности. И армия не знает, о ком песни петь.

   Пани Юзефа долго мне рассказывала о политике, демократии и разных других делах. Но меня всё это мало интересовало. Самое скверное в том, что моё положение сейчас очень незавидное. Наши придут: пулю в затылок! Немцы схватят: пулю в лоб! И оказалось, что только на поляков могу рассчитывать. На их буржуйское, панское правительство. Вот, до чего дело дошло!!!

   Всю ночь я почти не спал и думал обо всём этом. Получалось так, что я дезертир, враг народа и пролетариата. А в чём я виноват? Ведь я всегда больше всего на свете любил Сталина и Россию. Я всегда их хвалил и обожал, как и следует каждому настоящему и порядочному коммунисту во всём мире. А заслужил только пулю в затылок, или ссылку в лагерь!... Оказывается даже, что в этой ситуации только буржуазия и капиталисты могут меня спасти и дадут мне жизнь... Неприятно такое чувствовать. Да.

   Придётся мне выучить говорить по-польски и слова польского "Интернационала", а также узнать его точную мелодию. А "Записки" мои пожалуй придётся посвятить сразу двум панам. Этому генералу Сикорскому и президенту Рачкевичу. Вот только кого из них поставить первым? Это важный вопрос и я опасаюсь совершить ошибку. Но наверное лучше всё же генерала. Потому что как только он Гитлера победит, то, понятное дело, власть в свои руки захватит и тогда как-нибудь хитро ликвидирует президента. Поэтому буду просить прощения и признаваться польскому НКВД, что это меня немцы подговорили, а я же по своей глупости поверил. Может назначат мягкое наказание. Да, очень уж мне трудно привыкать к новым обстоятельствам.

   Начал я каждый день просить пани Юзефу непременно купить портреты президента Рачкевича, генерала Сикорского, а также Пилсудского. Сказал ей, что заплачу за них любые деньги. Был даже готов продать часы, лишь бы их иметь.

   - Зачем они нужны? - спросила она меня.

   - Я очень люблю великих вождей и отцов польского народа!

   Она пообещала мне, что когда будет в Вильно, то постарается найти эти портреты. Было бы замечательно! Пилсудского можно посередине повесить. Это как бы их капиталистический Ленин. А слева и справа Сикорского и Рачкевича. Это как Сталин и Молотов. Только надо обязательно узнать, как звали капиталистического Маркса. Это пригодится. И портрет повесить. Также хорошо бы было достать портрет начальника польского реакционного НКВД. Иначе это могут посчитать серьёзным отклонением от буржуазной генеральной линии.

 

   11 июня 1942 года. Фольварк Бурки.

      В конце мая пани Юзефа поехала в Вильно, а когда вернулась через три дня, то привезла мне большой портрет Пилсудского и фотографии Сикорского и Рачкевича, вырезанные из каких-то довоенных иллюстрированных журналов. Портрет Пилсудского мне очень понравился, а вот фотографии нынешних вождей на тонкой бумаге и вообще скверные. Но я аккуратно наклеил их на картонки и моей комнатке на стену повесил. Но через несколько дней их увидела пани Юзефа и приказала снять. Я очень удивился этому.

   - Почему? - спросил я. - Ведь это вожди польского народа. У каждого, кто их любит, их портреты должны висеть на стене.

   - У нас нет такого обычая - сказала пани Юзефа. - А портреты эти, в нынешней ситуации, могут до беды довести. Зайдёт сюда полиция или немцы и если заметят, то могут нас арестовать. Сними это и спрячь!

   Снял я портреты и в овине спрятал. Но хорошо это припомнил и решил, что как только тут снова будет Польша, то надо обязательно донести в ихнее фашистское НКВД, что она не разрешила мне повесить на стене портреты вождей. За нечто подобное её ждёт суровое наказание. А у меня будет уважение и благодарность от уважаемого учреждения, борющегося с врагами капиталистического народа.

   Несколько дней спустя я сказал пани Юзефе, что очень хочу выучить польский язык, потому что если тут будет Польша, то я не собираюсь возвращаться в Россию. Она охотно на это согласилась и сразу начала меня учить. Только сильно мне не нравится их капиталистический алфавит. Видно, его какой-то закоренелый реакционер придумал. Буквы какие-то смешные. Но пани Юзефа сказала, что это латинский алфавит и что им пользуются почти все европейские государства, Америка и много других стран, потому что он удобный и простой.

   Постепенно я начал узнавать буквы, а также их читать и писать. А говорили мы теперь только по-польски. Если же я чего-то не мог правильно понять, пани Юзефа объясняла мне по-русски.

   Как-то спросила она меня о жизни в Советском Союзе. Сказала:

   - Скажи ты мне, Янек, правду, как вы там вообще живёте? О том я сама много знаю, но и ты можешь рассказать мне много интересных вещей. Я прекрасно понимаю, что вы такие несчастные и так уж воспитаны с детства, что никогда правду не говорите. Повторяете только как попугаи то, что вам советская пропаганда в головы вбила. Но ты тут сам жизнь посмотрел и можешь сравнить её с вашей. Ну что, в России тебе было лучше и жизнь русского народа в самом деле лучше нашей?

   Я задумался, что ей ответить? Скажу правду - чёрт его знает, что из этого выйдет в будущем! Если наши сюда вернутся, то она может написать на меня донос в НКВД. А если я дальше буду врать, подумает, что я не за того себя выдаю. Она наверное заметила, что я боюсь говорить и сказала мне:

   - Ты у меня долго живёшь и знаешь меня. Можешь смело говорить мне всё и будь уверен, что из-за этого тебе не будет никаких неприятностей. Я и без тебя очень много знаю о жизни в нынешней России. И не только в России, и во всём мире. Я всегда говорила и говорю тебе только правду. А ты или врёшь, или не хочешь говорить правду. Я даже подумала, что ты очень хитрый и коварный, хотя я смотрю за тобой как за сыном и делаю всё что могу, лишь бы тебе хорошо было.

   Понял я, что придётся ей правду сказать... Такую правду, о которой даже думать не хочется. Хотя, если тут будет Польша, то я даже не очень рискую. Потому что решил в Россию добровольно не возвращаться, ведь тут как батрак я живу лучше и меня больше уважают, нежели в России как офицера.

   Оглянулся, чтобы убедиться, не слышит ли нас кто-то ещё и говорю ей:

   - Жили мы ещё хуже, чем у вас собаки. Ничего хорошего у нас не было и никогда не будет. Работаем без конца и меры, а даже несчастной еды не хватает. И все всех боятся. Дома меня мать и отец боялись, потому что в школах нам наказывали за родителями следить и обо всём властям доносить. Не было у нас ни одежды хорошей, ни обуви, ни еды. Ходили в лаптях, голодали и верили, что это огромное счастье. Потому что мы думали, что за границей ещё хуже. Что у вас люди едят землю и кору с деревьев.

   - А разве нельзя было послушать заграничное радио, или узнать у пожилых людей, или как ещё, как в России перед революцией люди жили?

   - За всю мою жизнь я даже не видел такое радио, по которому можно было заграничные станции слушать. А пожилые люди или вымерли, или им приходится молчать. Лишь когда я сюда пришёл, то увидел, как хорошо могут люди жить. Сначала даже думал, что всё это капиталистическая пропаганда, или что все тут буржуи. И лишь потом убедился, что тут даже у рабочего такая жизнь, о которой мы даже и подумать не можем. Многие вещи я до сих пор понять не могу. Но зато хорошо понял, что нас обманывали всю жизнь.

   - Несчастный вы народ - сказала пани Юзефа. - Но будь уверен, после войны это изменится. Молодые люди тоже узнают, как живут на свете и больше не захотят жить в такой страшной неволе и издевательствах.

   - Ничего у нас не изменится и весь народ так и не узнает о лучшей жизни. Потому что те, кто знают, если останутся живыми, даже не заикнутся об этом. А если бы даже вся Россия об этом узнала, то тоже ничего поделать не смогли. Такова уж наша судьба. Только капиталисты, если захотят, могут устроить в России другую жизнь. И то, только тогда, когда устранят наше правительство и ликвидируют НКВД. Сами мы и через тысячу лет не освободимся.

   Сам не понимаю, как я отважился сказать такое пани Юзефе. Первый раз в жизни кому-то (и самому себе) правду про всё сказал. Теперь даже жалею об этом, но уже всё. Хотя, в случае чего, не признаюсь, что я это говорил. Пусть даже убивают, а я не признаюсь. Злой я на себя и на пани Юзефу, что такой разговор у нас произошёл. Я знаю, что она никому про это не донесёт, потому что и её саму ликвидируют. Но мне очень неприятно, что я расхваливал капиталистов, и критиковал наше российское правительство.

   С того дня мы начали чаще разговаривать про эти дела. Я уже ничего не скрывал, потому что был уверен, что наши сюда никогда не придут. Если войну выиграет Германия, то наше правительство ликвидируют, НКВД вырежут и разгонят, и введут свои порядки. А если победят англичане и американцы, то они всё захватят, а тут наверняка снова будет Польша. Несмотря на это, я всё же боялся этих мыслей и стал плохо спать по ночам. Мне всё время снились аресты, допросы, ссылка в лагерь, тюрьмы, казни...

   Как же счастлив я был когда жил в России и ничего не знал обо всём том, что знаю сейчас. Что с того, что теперь у меня есть хороший костюм, сапоги и часы, если тут у каждого есть часы и ходят все в сапогах или кожаных ботинках. Или взять здешнюю еду... Если она всегда есть, то и думать не о чём. А если я в России фунт сахара на паёк получал, то был и гордый, и очень довольный, потому что знал, что этим очень выделяюсь и мне очень повезло. Естественно, были миллионы таких, которые всегда голодали и ходили в лохмотьях. Но мне-то что до этого? Ведь каждый должен беспокоиться сам за себя. Я же относился к лучшему классу, был офицером и комсомольцем, поэтому меня ценили больше чем каких-то обычных граждан. А теперь, работая батраком, живу лучше чем будучи офицером, но не имею никакого особого почтения, каждый меня за дурака держит и никто мне не завидует. Со временем там я мог занять высокую должность, а тут я до конца жизни останусь батраком. И даже если женюсь тут и смогу устроить своё хозяйство, то таких хозяев тут всюду полно... Раньше я думал, что живя в России, а не за границей, я очень счастливый человек. А теперь знаю, что это была моя глупость. Но от этого мне не легче.

   Я по-прежнему хожу к Малугам по субботам или воскресеньям. Там ко мне все хорошо относятся, а одна из его дочерей, Антося, даже очень доброжелательно на меня смотрит и охотно со мной разговаривает. Я знаю, что Малуга получил своё богатство недобрым путём, но что мне до этого? Хотя, если он и агент американских капиталистов, то мне всё равно. Уж лучше пусть тут будут американцы, чем немцы или большевики. Зато я буду уверен в своей жизни.

   Много раз старый Малуга втягивал меня в разговоры о Советском Союзе. Но я всегда говорил ему, что мало об этом знаю, потому что был простым рабочим и родом из крестьянской семьи. А в армии был рядовым, взятым по призыву. Но он однажды сказал мне так:

   - Крутишь ты, парень, языком как тот пёс хвостом. Всё-то ты знаешь, но говорить боишься или же не хочешь. Так тебя политруки выдрессировали.

   И Анджей однажды со мной в поле долго разговаривал. Наши поля рядом, так что когда в полдень пани Юзефа принесла мне поесть, то он пришёл со мной поболтать. Странные вещи он рассказывал. Говорил, что перед войной тут почти все молодые парни за Советский Союз были и было много таких, кто принадлежали коммунистической партии.

   - Мне трудно в это поверить - сказал я.

   - Чистую правду тебе говорю - сказал Анджей. - Я тоже был противником польского правительства. Мы читали разные ваши журналы и брошюры. Иногда к нам приезжали коммунисты из повята или из Вильно. И почти вся молодёжь была за Россию. Потому что мы думали, что у вас там в самом деле большой достаток и свободы. Что очень низкие налоги, что жизнь весёлая. Несколько наших парней даже пошли в Россию через границу. Но вернулся только один и начал нам рассказывать, что у вас там не рай, а ад. Такие истории нам рассказывал, что даже злость брала, потому что мы поверить не могли. Думали, что его полиция перекупила, чтобы он проводил агитацию против Советов. Позже его застрелили через окно в своей хате. До сих пор никто не знает, кто его убрал... И лишь когда вы сами сюда пришли, мы сразу излечились от коммунизма. Чего не могли за 20 лет сделать польская полиция и ксёндзы в костёлах, вы сделали за 20 дней. Получилось даже так, что для нас немцы лучше вас, хотя это тоже наш большой враг и хорошая пиявка. Но они всё же как свиньи не лезут в крестьянские хаты, не развешивают всюду портретов Гитлера и насильно не отбирают обувь.

   В конце он так мне сказал:

   - А знаешь, чем вы нам больше всего нравились, пока не пришлю к нам?... Песнями... Мы пели все ваши песни о свободе, о любви, о радостной советской жизни и наши сердца тянулись к вам. А теперь, мы даже с чёртом споём, лишь бы дьявол забрал вас!

   Такое я слышал уже не первый раз. Так говорил мне в Вильно контрик Колька. Тогда я думал, что он закоренелый реакционер. Лишь теперь я понял, что нас любят только там, где не видят в глаза. Неприятное ощущение. Никогда не признаюсь, что был комсомольцем и офицером. Хотя, мне бы и так не поверили. Потому что меня, как солдата, считают глупым.

 

15 ноября 1942 года. Фольварк Бурки.

      Давно уже не писал. За это время случилось много мелких, но интересных событий, но ничего такого важного, чтобы это надо было увековечить. Кроме того, было много работы, так что если и находилась свободная минутка, то я предпочитал отдохнуть или сходить к Малугам, а не писать.

   Теперь мы закончили с основными работами. В жатву сами не справились, но помогли соседи. Кроме меня работали ещё трое Малугов и пять женщин по соседству. Мы быстро закончили работу и в субботу вечером пани Юзефа устроила им вечеринку. Было много всякой еды и даже пара бутылок водки. Мы весело развлекались.

   С картошкой у нас получилось ещё лучше - из городка пришли копать женщины и работали шесть дней. Я только плугом борозды поднимал, а бабы собирали картошку и ссыпали на телегу. Тем временем пани Юзефа работала дома и готовила на нас всех еду. Мы сделали два больших бурта картошки на зиму, а остальное ссыпали в подвал. Одним словом: в хозяйстве у нас полный порядок. Теперь я потихоньку готовлю дрова на зиму. Хорошего леса у нас нет, только молодняк, так что я там, где деревья густо растут выбираю какие похуже берёзки, ольху, сосёнки и спиливаю их. А зимой, когда снег выпадет, перевезу всё домой. Так что и дров нам хватит надолго.

   Пани Юзефа говорит, что на зиму справит мне хорошее пальто. У неё осталось от одного из сыновей. Очень хороший материал и красиво пошито. Надо только немного переделать, чтобы лучше мне подходило. Я очень рад этому. Теперь и я наконец-то буду как буржуй в хорошем пальто щеголять.

   У нас уже тридцать кур и мы откармливаем три свиньи. Одну пани Юзефа собирает забить на Рождество, чтобы зимой было мясо и жир. Теперь пани Юзефа каждую неделю ездит на своей лошади и телеге на рынок и возит на продажу масло, яйца, овощи. Она сделала большой огород, так что у нас много помидор, огурцов, капусты. Словом: наше хозяйство встало на ноги и мы даже собираемся купить лошадь получше.

   Однажды я нашёл в перелеске старые окопы. Они поросли разной зеленью и травой, но всё ещё глубокие и проходят по всему перелеску. Пани Юзефа сказала мне, что эти окопы остались после войны 1914-18 годов, в то время тут проходил фронт. Там же, посреди перелеска, находится подземный бункер. Столько лет прошло после той войны, а бункер и теперь в хорошем состоянии. Я наносил туда соломы и летом, в жару, ходил в бункер спать. Там, если сделать печку и вставить новые двери, можно и зимой жить, бункер глубокий и покрыт толстым слоем земли. Там его и найти нелегко - со всех сторон, и даже сверху, он порос кустами.

   Пани Юзефа продолжает учить меня читать и писать по-польски. А говорим мы теперь только по-польски и я уже хорошо изъясняюсь на этом языке. Может говорю даже лучше чем здешние крестьяне, потому что у них язык смешанный с белорусским и они перекручивают некоторые слова. А пани Юзефа чисто говорит по-польски. Я даже несколько книг прочитал, но не всё смог понять, так что трудные места мне всегда объясняла пани Юзефа.

   К Малугам я так же хожу в субботу или воскресенье. Они очень хорошо ко мне относятся и даже перестали насмехаться. Только теперь я понял, что старый Малуга никакой не капиталистический агент и что он на самом деле в Америке за пятнадцать лет работы собрал столько денег, что смог вернуться сюда и купить хозяйство. Раньше меня вводил в смущение его рассказ о собственном автомобиле. Потом я спросил об этом у пани Юзефы и она мне сказала, что в Америке на самом деле много простых рабочих имеют свои автомобили. Их там так много, что на каждые четыре-пять человек приходится машина. Так что если бы американцы договорились встретиться в один день и час, то всё их население могло одновременно ехать на автомобилях. Удивительная страна! А у нас так много писали и говорили нам, что там ужасная нищета и эксплуатация. Что людьми там торгуют как собаками, что там голод, не хватает школ и больниц. Что рабочих за мелочи избивают и садят в тюрьмы. Однако наши власти нас хитро обманывали и дураков из нас делали. Ведь у нас во всей России не найдёшь ни одного рабочего, у которого была бы машина. И не только машина, а также ламповый радиоприёмник, или хорошие часы, или приличный костюм. В то время тут, в Польше, людишки живут по сравнению с нами замечательно. А чего уж говорить про Америку!

   Теперь я часто беседую с пани Юзефой о России и рассказываю ей правду о том, как там всё есть. Но всё рассказывать мне даже страшно и стыдно. Я и так среди них как тот дикарь. Лишь в Польше я начал узнавать мир и увидел хорошую жизнь. А кроме всего хорошо ещё то, что никого кроме немцев я не боюсь. Люди тут такие, что доносы не пишут и один другому умышленно не вредит.

   После того как я познакомился с несколькими местными парнями, оказалось, что Малуги в самом деле не такие уж богачи, как я себе представлял сначала. У других и больше земли. У некоторых есть луга или участки леса и живут они намного лучше чем Малуги. Так что оказывается и без колхозов крестьяне могут хорошо управляться. А в наших колхозах людишки работают целыми днями и даже хлеба им не хватает.

   Вспомнил я нашу песню, которую все всюду поют и по радио постоянно играют:

  

   Вся Россия поёт эту песню и верит, что нигде нет лучше чем у нас. И я сам так думал. И польские крестьяне - пока нас не увидели - тоже так о России думали и о нашем правительстве мечтали. А теперь они её иначе поют:

   Или ещё так:

   Вот так загнали нас в бутылку отцы революции! Загнали в бутылку, запечатали пропагандой и навсегда в дураках оставили.

   Недавно Анджей спрашивает меня:

   - Вот скажи мне, почему ваша Россия, у которой такие богатства в земле и на земле, так скверно живёт? Ты же сам видишь, у нас в Польше тесно, земли на всех не хватает, но мы как-то справляемся и даже, до войны, другим государствам продукты продавали. А вы ведь полмира могли бы кормить, а тем временем сами голодаете. И столько лет!

   А старый Малуга несколько раз рассказывал мне о том, как жилось в царской России. Говорил, что всего было в достатке, хотя царское правительство не умело хорошо управлять государством. Что была очень большая свобода. Что рабочий мог работать где хотел. И что не только на хлеб и скудную жизнь зарабатывал, но и на приличную одежду и хорошую жизнь. А кому в России не нравилось, мог свободно оттуда уехать за границу. Так он и сделал.

   Я ему поверил, потому что убедился, что он всегда только правду говорит. Поверил и понял, что революция в России не затем делалась, чтобы рабочего и крестьянина от эксплуатации освободить, а затем, чтобы их одурачить, ограбить, загнать в нужду и сделать полностью невольниками. И что только для горстки людей от этой революции выгода была, и живут они отлично. А для миллионов обычных граждан это самая страшная каторга.

   - Вот скажи мне - спросил я у Малуги - почему именно у нас ничего нет? Ведь не может быть, чтобы 1000 или даже сто тысяч человек, которые занимают хорошие должности и управляют нами, сжирали всё то, что создают трудом 160 000 000 граждан России.

   - Это уходит на вооружение и на заграничную пропаганду - сказал Малуга. - Кроме того, ваше правительство вовсе не хочет, чтобы народ был сытый или жил в достатке. Им хорошо известно, что сытый человек начинает думать о чём-то ином кроме еды. А так каждому достаётся ровно столько, чтобы с голоду не помереть и голым не ходить, и боится потерять это. И одновременно ему многие годы вбивают в голову, что нигде на свете не живут так хорошо как у них. Ты ведь тоже в это верил. А тем временем на ваши деньги за границей проводят мощную пропаганду про ваш социализм, свободы, культуру, достаток. И людишки в это верят - так же как мы в Польше, деревенские люди - верили, что только вы можете нам дать свободу и счастье.

   Вот так медленно, постепенно у меня начали открываться на всё глаза. Мне даже страшно становилось при мысли о том, что я мог снова оказаться в Советах! Там мне было бы тяжело жить после того, что я увидел в Польше и чего узнал о мире.

   Теперь я постоянно расспрашиваю пани Юзефу о политических новостях, ведь она, когда меня дома нет, или может по ночам, слушает заграничное радио и знает, что происходит в мире. Я рассказал ей, что очень боюсь, как бы не вернулись сюда наши. Но она меня успокоила. Сказала, что Гитлер сильно Россию потрепал и что русская армия понесла огромные потери. Так что если Англия и Америка не помогут России, то их прикончит Гитлер. Но теперь союзников присылают на кораблях России много боеприпасов и военной техники, а также продовольствия. И одновременно совершают мощные налёты на Германию и разрушают немцам порты, города и промышленные центры. Так что если они вместе победят, то наверняка Россия изменится. Тогда Польша снова получит свободу и будет полностью независимой.

   Меня это очень обрадовало, потому что знал, что от наших ничего кроме смерти не жди. А если не ликвидируют сразу, то придётся до смерти в лагере надрываться и напрасно умереть. Теперь я хорошо это понимаю, но от того мне становится ещё страшней.

 

  3 февраля 1943 года. Фольварк Бурки.

      Товарищу И.В. Сталину

      Однако придётся мне посвятить "Записки" Сталину. Такая уж у меня судьба!

   В голове моей теперь полная неразбериха и я не знаю, что делать. Мне уже было так хорошо и я верил, что так будет всегда. Тем временем я чувствую, что надвигаются скверные для меня времена.

   Недавно пани Юзефа сильно простыла и не могла поехать в городок на рынок. А надо было непременно купить стекло для лампы и гвозди. Кроме того, нужно было лекарство для пани Юзефы. Так что пришлось мне этим заниматься. Она мне всё объяснила, дала денег и записку для аптекаря.

   Дорога была плохая - не знаешь на чём ехать, на санях или на телеге. В низинах снег лежит. А там где дорога выше идёт, видно замёрзшую землю. Поэтому я сказал пани Юзефе:

   - Лучше я пешком в городок пойду. Ничего тяжёлого нести не надо, так что пешком я дойду быстрее, чем на санях или на телеге.

   Она согласилась. Я одел новое пальто, взял брезентовую сумку для вещей и пошёл. В городке я быстро управился со всем и отправился домой. На половине пути мне сильно захотелось пить. Вблизи я увидел крестьянский двор и зашел во двор. Вижу, около сарая какой-то мужчина, в безрукавке, колет дрова. Я приблизился к нему, очень любезно поздоровался и говорю:

   - Хозяин, подайте воды напиться.

   Он обернулся ко мне. Смотрю я ему в лицо и чувствую, что мне в голову ударяет кровь, а потом ноги отнимаются. Я сразу узнал, кто это! И подумал: "Вот теперь я точно пропал!". Хотел даже бежать, но ноги меня не слушаются и будто в землю вросли. Вижу я, у него топор из рук выпал, а глаза будто побледнели. Значит, и он меня узнал.

   Это был тот майор НКВД, который однажды в Вильно допрашивал меня по делу термоса и по морде мне хорошо бил, даже зубов немного выбил. А я про себя другое подумал: "Если уж он тут, плохи мои дела! Значит и тут начинает действовать НКВД!" В этот момент он схватил меня за руку и говорит:

   - Товарищ, дорогой! Пожалуйста, не говорите никому, кто я. Вы такой же офицер как и я, так что должны меня понять и не гневаться за ту неприятность, которая из-за меня вышла. Такая уж у меня служба была, которая приказывала мне относиться к посетителям формально. Думаете, меня по морде не били?... Ещё как били!... И совсем без причины. А у меня же для мордобоя государственная причина была.

   - Товарищ майор... - сказал я.

   Но он мне и слова не дал сказать и рукой мне машет:

   - Тссс... - говорит он. - Пссс. Ни слова, что я был майором. А к тому же ещё майором НКВД!... И меня так погубишь и себя!... Я тут как обычный солдат и у крестьянина батраком работаю. Потому что они страшно ненавидят офицеров и наш НКВД! А как к обычному рядовому очень хорошо относятся.

   Я объяснил майору, что всё это отлично понимаю и что он может быть вполне уверен, что я сохраню его тайну. А что касается моей избитой морды, прилично им повреждённой, то я сказал ему истинную правду, что собственно, я считаю это даже за честь. Лишь тогда майор понял, что я остался хорошим социалистически сознательным человеком, и тогда успокоился.

   Хотел я с ним побольше поговорить - он, будучи из НКВД, должен знать много интересного о нынешней ситуации. Но он дал мне попить воды и проводил со двора на дорогу. Там спросил меня:

   - Ты где живёшь?

   Меня этот вопрос уколол как иголка. Но ведь я должен был сказать ему правду.

   - Прекрасно! - произнёс он. - Это близко. Три километра по дороге. Поэтому лучше сейчас мы не будем говорить, а встретимся так, чтобы нас никто не увидел. Лучше всего в субботу вечером на половине пути. Там есть длинный овраг и рядом стоит высокая берёза. Так вот в этом месте, в субботу вечером, когда стемнеет, буду тебя ждать. А теперь иди домой. Обо мне никому ни слова.

   Пошёл я дальше. Стало мне печально и страшно. Жил я тихо, спокойно и думал, что так будет всегда, а если изменится, то на лучшее. А тут как камень на голову, упал этот майор НКВД. И за каким чёртом я за водой туда пошёл! Уж лучше три дня без воды, чем такая встреча! Мне было так скверно, словно меня вызвали в НКВД по политическому делу. Да, плохи мои дела и кажется мне, что никакие мои планы на лучшую жизнь не исполнятся. Ещё недавно я мечтал, что всё время буду работать у пани Юзефы, а может даже породнюсь с какой-нибудь крестьянской семьёй и сам там со временем хозяином стану. А теперь всё! Если даже не застрелят меня, то на погибель в лагерь отправят. А в самом лучшем случае я буду снова всю жизнь младшим офицером на паёк работать и бояться каждого слова.

   Когда я вернулся домой, пани Юзефа спрашивает меня:

   - Ты чего такой испуганный?... Совсем бледный... Может опять немцев встретил?

   - Нет - сказал я. - Встретил нечто более худшее чем немцы. Увидел большого волка и очень испугался.

   - Один волк не страшен - сказала она. - Хуже, если встретишь стаю волков. Но теперь их уже тут не много осталось.

   А я ей так сказал:

   - Где один волк, там может оказаться и больше. Пришло их время.

   Так закончилась моя счастливая жизнь и я навсегда потерял покой.

 

   7 февраля 1943. Воскресенье. Фольварк Бурки.

   Вчера вечером я пошёл на встречу с майором. Это недалеко от нашего фольварка. А берёзу, что растёт на краю оврага, издали хорошо видать. Я на неё каждый день смотрел и она казалась мне не деревом, а виселицей.

   В овраг я вошёл не со стороны дороги в городок, а из леса. Наш перелесок как раз подходит к этому лесу. Таким образом я могу войти в овраг и никого не встречу, минуя все дороги.

   Когда я забрался в овраг, было уже совсем темно. Я думал, что пришёл первым, но майор уже ждал меня. Он сидел на большом камне, а мне показал на другой, меньший и сказал:

   - Садись!

   "Да - подумал я про себя - похоже, будто я попал на допрос в НКВД".

   Я сел и начал сворачивать самокрутку из махорки. Майор тоже закурил. Потом спросил меня:

   - Как тебе удалось вырваться из рук немцев?

   Я рассказал ему, как меня бросили в Вильно и как потом я слонялся как зверь по лесам, пока не нашёл тут убежище. Только не сказал ему о своих документах и о новой фамилии. Лучше ему это не знать, потому что ещё не известно, что случится в будущем. Может мне придётся куда-то убегать из этих мест и искать другое убежище.

   Я спросил его, почему он остался, ведь всё НКВД сбежало вовремя. А он говорит:

   - Был я в деревнях, в служебной командировке, и тут немцы налёт на город устроили. Я думал, что это англичане. А на следующее утро приехал в Вильно и уже не застал там никого из наших. Я не знал, куда и как ехать, и что делать? К счастью, у меня была гражданская одежда и документы арестованных поляков. Поэтому я переоделся, сжёг свои документы, а себе взял паспорт и метрику одного из арестованных. Потом пешком вышел из города. Думал, что может где-то найду наших. Но нигде никого не нашёл. Долго я скитался, пока меня не приютили поляки. Всю зиму я жил у них, а весной 42 года пришёл сюда, тут хозяину как раз потребовался помощник по хозяйству. Старый он. Сыновья у него где-то погибли, поэтому сам он не может переделать работу, хоть и хозяйство у него небольшое. При нём лишь старшая дочка и внук маленький. Живу у них уже почти год.

   Я узнал от майора, что по польским фольваркам и деревням скрываются много наших солдат.

   - Что теперь с нами будет? - спросил я его.

   - Всё нормально будет - сказал он. - Немцы едва держатся. Не в этом году, так в следующем им будет конец. Наши тоже слабые, но англичане и американцы выставили мощную армию. Наверное в этом году ударят от души. Тогда Германия точно не выдержит. Слишком большой у них фронт.

   - Значит наши снова сюда придут?

   - Конечно придут.

   - И что тогда будет с нами? Советские власти могут посчитать нас за дезертиров.

   Майор на это ответил:

   - Над этим надо своевременно подумать и так дело поставить, чтобы мы были не дезертирами, а героями борьбы за освобождение России от захватчиков. Так что ты мне понадобишься. А я тебе тоже пригожусь. А пока нам надо только внимательно следить, что делают поляки на этой территории. Мне известно, что в лесах уже есть их партизанские отряды. А как станет теплее, их будет больше. Это для нас может оказаться полезным. Так что ты больше общайся с крестьянами, разговаривай с ними, выспрашивай их и всё замечай. А каждую субботу мы будет тут встречаться и совещаться. Если же случится что-то важное и срочное, приходи ко мне, только покажись, тогда вечером я приду. Тут недалеко. А теперь самое главное - наблюдай за настроениями здешнего населения и партизанским движением. Таким образом мы сможем выполнить очень полезную работу для Советского Союза. Это нам пригодится тогда, когда немцев отсюда выгоним.

   - Так ты считаешь, что Польши тут не будет... такой, какой она была до 1939 года?

   - Понятное дело, что не будет. Не затем мы такие потери понесли и войну ведём, чтобы паны своё государство возрождали.

   Попрощались мы и я пошёл домой. Стало мне очень печально. Я понял, что вынужден навсегда оставаться в России и что мне очень повезёт, если я останусь в живых. Теперь единственная моя надежда - этот майор. Сразу видно, что это ещё тот хитрец и он может меня спасти. Впрочем, и себя защитит. Теперь я должен очень внимательно наблюдать за всем и доносить майору. Не удалось мне стать самостоятельным хозяином, так что надо побеспокоиться хотя бы о том, чтобы в России не получить пулю в затылок, или не попасть на погибель в лагерь.

 

    25 июля 1943 года. Фольварк Бурки.

      Давно я не писал - потерял желание писать. Не могу понять происходящее в мире. Просто какой-то сумасшедший дом!

   Однажды пани Юзефа рассказывала мне, что за Смоленском, в местности Катынь, немцы нашли захоронения, в которых лежат тела 10 00 убитых польских офицеров. Она добавила, якобы немцы утверждают, что эти убийства совершили русские. А русское правительство это преступление отрицает. Я ей сразу сказал, что это точно работа немцев, потому что не может быть, чтобы в социалистическом государстве, которым правит известный всему миру своей чрезвычайной добротой и справедливостью Сталин, было совершено такое преступление. А она утверждает, что это наверняка советская работа. Конечно, немцы смогли убить миллионы человек, но военнопленных они не убивают и держат их в специальных лагерях.

   Когда в субботу я встретился с майором, то спросил его, кто поубивал тех офицеров в катынском лесу? А он мне на это сказал:

   - Ясное дело, это наша работа. И очень хорошо, что их навсегда обезвредили. Это были наши враги и ничего хорошего мы от них не могли ожидать. Всех их надо было в Польше истребить и только малых детей оставить, чтобы по-нашему воспитать. А со взрослыми только одни проблемы. Все поляки подлые. Они всегда против России бунтовали, устраивали разные восстания и революции. И никогда у них не было уважения к государству, закону и власти.

   Может он и прав. Наверное лучше меня в этих делах понимает. Для того он специальное образование получил.

   В последнюю встречу майор сказал, что у немцев дела совсем плохи и они недолго продержатся. И вскоре мы можем ожидать большие перемены. Он приказал мне чаще встречаться с крестьянами, заводить знакомства среди молодёжи и внимательно следить за тем, что они делают. Также сказал мне, что нашёл ещё троих наших солдат, которые отстали от армии и прячутся у крестьян. Он поддерживает с ними постоянную связь, но они не знают, что он майор НКВД. Сказал мне также, что в будущем, когда немцы начнут отступать в этом направлении, собирается начать диверсионную деятельность против них, чтобы помочь Красной Армии одолеть врага. Это была бы большая заслуга перед Россией. Всё это совсем мне не нравилось, но я со всем соглашался. Сами понимаете, всё же майор НКВД!

 

    23 сентября 1943 года. Фольварк Бурки.

      Неделю назад я узнал от младшего сына Малуги, Анджея, что в лесу, примыкающем к нашему перелеску, есть отряд польских партизан. Оказалось, что он поддерживает с ними связь и время от времени по ночам носит продукты. Это мне очень не нравилось, ведь немцы могут рассердиться и тогда они устроят облаву. Тогда и нам, живущим около того леса, придётся за это отвечать. Прав был майор, когда говорил, что поляки бунтовщики и не уважают власть.

   Два дня спустя я пошёл в лес. Хотел спилить засохшие берёзки, чтобы забор поправить. Когда я проходил мимо бункера, кто-то крикнул по-польски: "Стой!" Я остановился. Увидел, что ко мне приближаются двое вооружённых людей. Меня охватил страх. Я не знал, что мне делать. А они меня спрашивают:

   - Ты кто такой? Чего тут шастаешь?

   Ну, я им сказал, что я работник с фольварка пани Юзефы и пришёл сюда спилить берёзки. Но они подозрительно посматривали на меня. Один из них спросил про документы. Я сказал им, что оставил дома, но могу сейчас принести, или пусть сами до фольварка идут и там посмотрят.

   Я вспомнил рассказ Анджея о партизанах и говорю им:

   - А вы знаете Анджея Малугу?

   Один из них сказал:

   - Я знаю.

   - Так вот - сказал я - это наш сосед. Он меня хорошо знает. Я часто у них бываю. А вы наверное партизаны. Анджей мне говорил, что ваш отряд в этом лесу.

   Вероятно они мне поверили, но приказали в лес дальше не ходить и к бункеру не приближаться.

   Вернулся я домой и рассказал про эту встречу пани Юзефе. А она давно знала про то, что их отряд в лесу располагается. Даже рада этому. Говорит, что скоро во всех лесах польская армия будет. И как немцы начнут тут отступать, то могут нанести им серьёзный урон и ускорить нашу победу.

   В субботу я отправился на встречу с майором и рассказал ему всё это. Он наказал мне узнать как можно подробнее про партизан. Объяснил мне, почему это важно.

   - Сейчас они против немцев, а потому полезны для нас. Но когда немцы отступят, то могут представлять для нас опасность. Так что нужно заранее знать, какие у них силы? где размещены? как вооружены? как поддерживают связь между отрядами? кто ими командует? кто из местного населения им помогает?

   Надо будет расспросить Анджея про это, чтобы собрать как можно больше информации для майора.

   Стало очень неспокойно. Пани Юзефа говорила мне, что немцы отступают по всему фронту и уже оставили Смоленск. Она была очень рада этому и говорила, что война скоро закончится.

 

   14 ноября 1943 года. Фольварк Бурки.

      Я несколько раз возил, вместе с Анджеем, провиант для партизан. Мы ездили ночью в лес. После каждой такой поездки пани Юзефа освобождала меня днём от работы, говорила, что я должен отоспаться и отдохнуть. Туда меня посылала как раз она. Туда мы уже отвезли один бурт картошки и много овощей. Теперь я знаю многое про партизан и каждую субботу докладываю обо всём майору. Во время последней встречи он сказал мне, что не только я наблюдаю за деятельностью польских партизан, у него уже есть большая разведывательная сеть из наших людей и польских коммунистов, которые по-прежнему на стороне России. Он отметил, что наблюдение за польскими партизанами теперь очень важно, чтобы иметь возможность, когда выгоним немцев, очистить территорию от ненадёжных элементов.

   Из разговоров с майором я понял, что речи не может быть, чтобы тут была независимая Польша.

   - Не затем мы воевали с немцами - сказал майор - чтобы освобождённую от них Польшу отдать другому нашему врагу. А поляки всегда были, есть и будут нашими врагами.

   Зато пани Юзефа полностью верит в то, что после победы над Германией Польша будет независимой. Она сказала мне, что у неё тут для меня всегда найдётся место. А если я захочу жениться в этих местах и остаться тут, то она сделает всё, что может, чтобы устроить мне новую жизнь. Но я на это теперь уже не рассчитываю. Я знаю, что мне снова придётся служить в армии, а потом меня вышлют в Россию.

   Однако мне повезло, что я встретился с этим майором. Он меня спасёт. Иначе мне пришлось бы самому скрываться от наших властей. А с помощью майора я снова выплыву и буду законным, а может и заслуженным, гражданином.

 

    9 декабря 1943 года. Фольварк Бурки.

      Оказалось, что в бункере, в нашем перелеске, партизаны устроили склад оружия. Несколько человек там живут и несут охрану. А для связи с главным отрядом у них есть телефон. Я знаю уже много подробностей про них и обо всём доношу майору. А он мне сказал, что когда начнут приближаться немцы, нам надо сформировать свой партизанский отряд и хорошо навредить врагу, чтобы ускорить победу Красной Армии. Мне это не очень нравится, но если он так решил, придётся выполнять его приказ. Но пока всё спокойно.

   Работы по хозяйству теперь мало, так что пани Юзефа теперь больше учит меня польскому языку. Я уже без труда читаю польские книги и даже немного пишу. Майор мне сказал, что знание польского языка может мне пригодиться в службе, когда мы примемся ликвидировать и укрощать поляков.

   Я хорошо сжился с семьёй Малугов и они относятся ко мне как к своему человеку. Старый Малуга сказал мне недавно, что как кончится война, то если Антося захочет выйти за меня замуж, то он не будет против. Даст нам для нового хозяйства коня и корову, и поможет построить дом. А пани Юзефа обещала, что выделит нам от своего имения 5 гектаров земли, за которую мы будем ей выплачивать в течение длительного времени. Но кажется мне, что не сбыться тем планам, потому что они никогда не увидят свободную Польшу. А при советской власти, если мне повезёт, я могу стать важной фигурой. Тогда с такими хамами как Малуги я и знаться не буду. А их скорее всего к колхозу присоединят.

   Тем временем я всё чаще бываю у Малугов и они считают меня женихом Антоси. Для меня это очень удобно, потому что теперь мне полностью доверяют все в округе и я узнаю много интересных вещей. Знаю, например, кто из крестьян хранит оружие. У Малугов тоже три карабина и много боеприпасов. Они сделали в сарае тайник и там прячут оружие. А у пани Юзефы на чердаке браунинг мужа. Однажды она вынула его оттуда, почистила и снова спрятала. Однако эти поляки в самом деле очень опасные типы. Ведь знают, что за такие дела сейчас грозит расстрел. И всё равно не подчиняются существующей власти.

   Майор очень рад, когда я приношу подобную информацию о местном населении. Говорит, что когда придут наши, тут надо будет порядок наводить. Я знаю, что он сможет. А я ему охотно помогу.

 

  17 мая 1944 года. В амбаре у крестьянина.

      Со второй половины апреля я в лесах. Мы создали свой партизанский отряд. Майор командиром, а я его заместителем. В отряде у нас семь человек. Из них четверо - наши бойцы, которые скрывались у крестьян. А трое - польские коммунисты из городка.

   В апреле майор сказал мне, что этот период времени безопаснее пересидеть в лесу, а не домах, откуда нас в любой день могли выдернуть немецкие жандармы или полиция. Кроме того, необходимо подстраховаться на будущее, ведя показательную и героическую борьбу в тылу врага. Это важная часть диверсионных действий. Я сказал, конечно, что это очень правильно.

   С оружием было легко. Нам его достали польские коммунисты из городка. О нашем коммунизме у них такое же понятие, как у меня об астрономии. Но они метят заранее на какие-нибудь лучшие места, когда сюда снова придёт советская власть. Эти поляки будут нам очень полезны - они хорошо знают местность и у них везде знакомые. Именно они улаживают все вопросы со здешним населением и говорят всем, что мы польский отряд. Так что все нам помогают. У нас достаточно еды и информации.

   Мы уже совершили несколько серьёзных диверсионных операций. Наш отряд называется: "Коммунистический Партизанский Отряд имени Ванды Василевской". Я, естественно, предложил дать отряду имя Сталина. Но майор сказал, что мы действуем среди польского населения, поэтому будет лучше назвать отряд именем этой самой известной польской патриотки. Я спросил его:

   - А почему тогда не назвать его именем самого известного польского патриота, Дзержинского?

   Он на это сказал:

   - Да, Феликс Дзержинский был известной личностью и достаточно красным коммунистом. Но у Ванды Василевской кроме этого всего есть ещё такое достоинство, что как известно, она самая знаменитая современная писательница в мире. У неё есть ещё такое огромное достоинство, что Советский Союз и нашего отца Сталина она любит больше чем свою родину!

   Когда я собирался идти с отрядом в лес, пани Юзефа сильно меня жалела. Даже заплакала от жалости.

   - Жаль мне тебя, Янечку! - сказала она. - Очень я боюсь, как бы с тобой в партизанах не вышло чего плохого.

   Вижу, в её глазах слёзы показались. Ну и я хотел заплакать, но не получилось. Я только хорошо поблагодарил её за опеку, и за то, что три года меня от немцев укрывала и относилась как мать к сыну. Сказал я ей:

   - Не знаю, свидимся ли ещё, потому что я иду сражаться с кровожадными гитлеровцами и могу погибнуть. Но если останусь жив, то отблагодарю как следует и до смерти буду помнить про ваше доброе сердце!

   Она попрощалась со мной, но вдруг что-то вспомнила.

   - Подожди, Янек! - сказала она. - Дам я тебе на дорогу одну вещь, которая в опасную минуту может уберечь тебя. Но она всё время должна быть при тебе.

   Она принесла серебряный медальон с ликом Остробрамской Богоматери и повесила его мне на шею. Ещё раз повторила, что если мне будет плохо, или придётся скрываться, то снова приходил к ней.

   Потом я ходил попрощаться к Малугам. Дома застал только старика и дочек - сыновья уже давно были в партизанах. Старик дал мне в дорогу бутылку очень крепкого самогона. А Антося сунула мне в мешок две пары толстых, шерстяных носков, которые сама для меня связала. А до этого пани Юзефа наложила мне в мешок много колбасы, сала и махорки. Так что хорошо снарядили меня в дорогу. Не могу на них пожаловаться.

   Малуга ещё раз сказал мне, что Антося согласна пойти за меня замуж и что он сам ничего против не имеет. Потому что, как он сказал, хотя я и бедный, но у меня хороший характер. В конце концов он так мне сказал:

   - Как врага прогоните, приходи. После Рождества поженитесь и свадьбу справим. А потом вам как-нибудь хозяйство устроим. Хоть ты и большевиком был, а отличаешься от других, у тебя доброе сердце. Поэтому мы тебя любим и поможем тебе.

   Всё это было трогательно. Наконец я попрощался с ними и двинулся в путь. Медальон пани Юзефы я, естественно, сразу по дороге выкинул. Не подобает мне, офицеру и коммунисту, носить такие вещи.

 

1 июня 1944 года. В лесу, около Ландварова.

      Мы ведём показательные диверсионные акции и, можно сказать, нанесли серьёзный урон в тылу немецкой армии. Если и дальше так пойдёт, то мы прославимся как неустрашимые партизаны Советского Союза.

   Первый налёт мы сделали на домик лесничего, где зимой были расквартированы немцы, которые управляли работой гражданского населения в лесу и вывозкой древесины. В начале весны немцы оттуда убрались, оставив пустой здание казармы на несколько десятков человек.

   Мы вступили туда под вечер. Польские коммунисты показали нам вход в избу лесничего, а сами остались в кустах. Шестеро наших, с оружием наготове, отважно двинулись вперёд. Мы застали семью лесника за ужином. Приказали им поднять руки вверх. Майор грозно спросил лесничего:

   - Ты зачем, подлец, поддерживал гитлеровцев?

   А лесничий сказал:

   - А что мне было делать? Они пришли сюда, построили казарму и руководили вывозкой леса. У меня сердце болело, глядя на их безобразия в наших лесах, но я не мог противиться и был вынужден молчать.

   - Но ты платил рабочим за работу!

   - Так мне приказали и надо было выполнять. Хотя, я никому не причинил вреда.

   Жена лесничего и дети очень испугались и всё время плакали. Майор дал буржуйке в морду и приказал ей замолчать. Потом мы конфисковали у них деньги и забрали из кладовки продукты. Жена лесничего просила что-нибудь оставить хотя бы детям. Но мы укротили её прикладами. Я, пользуясь этим случаем, конфисковал её золотое обручальное кольцо. Оно всегда в цене и может пригодиться. Мы забрали у них всю одежду и обувь, потом вышли из избы. Посоветовались, что с ними делать? Я предложил расстрелять всех сразу, чтобы уничтожить это буржуйское гнездо. Но майор сказал:

   - Сейчас не стоит оставлять за собой заметных следов. Мы их ликвидируем по тихому, когда наши сюда придут. В первую очередь надо будет отправить в лагеря всех лесничих и лесников. Такие люди, хорошо знающие леса, очень опасны для социализма. До войны мы больше половины таких мерзавцев ликвидировали. В следующий раз прикончим остальных.

   На этом и решили. Наказали лесничему и его семье ни слова не говорить о нашем визите, иначе мы вернёмся сюда и постреляем как собак. Потом в полном боевом порядке мы отступили в лес.

   Другой важной партизанской операцией была ликвидация нами почты в городке. Поляки-коммунисты из нашего отряда хорошо знали обстановку, но пошли туда ещё раз на разведку. Вернулись через два дня и сказали, что немцев в городке нет ни одного. Все убрались в Вильно, словно чувствовали, что мы поблизости.

   Вечером, по полям, мы пробрались к задней части почты. Польских коммунистов мы оставили во дворе, чтобы обезопасить нашу операцию. Дело в том, что их знают в городке и они не могут появляться вместе с нами. Так что вошли мы вшестером в квартиру начальника почты. Сама почта была давно закрыта. Хотя, какая там почта: маленький деревянный домик. Со стороны улицы в одной комнате располагается почта. А сзади две комнатки начальника почты. Мы как буря ворвались в квартиру. Семья начальника почты готовилась ко сну. Мы приказали им поднять руки вверх и произвели тщательный обыск. Нашли немного денег, почтовых марок и пять посылок, приготовленных к отправке. Конфисковали всё это и прижали начальника почты за то, что он прислуживает гитлеровцам. А он нам сказал:

   - Вовсе я им не прислуживаю. Я тут уже 25 лет работаю. И когда вы пришли сюда первый раз, тоже тут работал, ведь кто-то должен это делать. А зарплата у меня такая, что на неё не проживёшь. Жена подрабатывает шитьём, чтобы было что есть. Какое же это прислуживание гитлеровцам?

   Языкастый полячишко! И видно не очень-то нас испугался. Но мы приказали ему снять обувь, уж больно хорошая была. Забрали также швейную машинку - один из наших коммунистов знал о ней и просил забрать её, ему нужны была машинка для своей девки в деревне. Мы уже собирались выходить, как начальник почты сказал нам:

   Не надо забирать посылки. Ведь вы знаете, что все они в концлагеря Германии адресованы. Там наши солдаты в плену, так что их семьи посылают им отсюда что могут, чтобы помочь.

   А майор как топнет ногой:

   - Ты мне голос не подымай, фашистский пёс, а то мигом застрелю!

   Начальник почты ответил на это:

   - Никакой я не фашист. Я служу людям. А вы, если забираете посылки, деньги и почтовые марки, дайте мне расписку.

   Тогда мы задали ему такую "расписку", что он до смерти не забудет! После расправы с ним мы отошли, в боевом порядке и полным составом, в сторону леса. Я при той операции разжился только будильником. Запасные часы пригодятся. Хотя, и продать их можно.

   Теперь мы продолжаем жить в лесу. И неплохо живём. Еды навалом. А если чего-то не хватает, то по ночам делаем налёты на маленькие польские хозяйства и, по-социалистически, восполняем недостаток. Несколько раз добывали много выпивки - наши коммунисты из отряда знают всех самогонщиков.

   Пару раз мы перерезали телеграфные провода на придорожных столбах. Майор говорил, что это диверсионная акция имеет важное значение и может помешать немцам вести их боевые действия. Про каждую такую операцию майор записывает в специальный "Дневник", на котором сделал такое заглавие: "Дневник диверсионной деятельности Коммунистического Партизанского Отряда им. Ванды Василевской". Там написано про каждого из нас и всем даны псевдонимы. У майора - "Грозный". У меня псевдоним, естественно, "Сталинец". Недавно майор прочитал мне детальное описание нашей первой операции у лесничего. Мне особенно понравилось то место, где рассказывается, как немцы во время нашей отважной атаки на домик лесничего в спешке бежали, оставляя нам крупные военные трофеи в виде не вывезенных из леса бревен, стоимостью многие миллионы рублей.

   Я продолжаю потихоньку писать мои "Записки", которые могут пригодиться мне в будущем, для работы над большим, социалистическим романом. Да, Советский Союз, Красная Армия и коммунистическая партия могут мной гордиться!

 

  18 июня 1944 года. В кустах.

      Мы узнали от польских коммунистов из нашего отряда, что немцы отступают по всему фронту. Красная Армия героически продвигается вперёд. Союзники высадили десант во Франции и гонят оттуда гитлеровцев. Одним словом: мы взяли немцев в клещи и они наверное уже не выскользнут из них.

   Мы устроили военный парад, в котором, демократически, принял участие весь наш, уже покрытый бессмертной славой, партизанский отряд... то есть: майор, я, четверо наших бойцов и трое польских коммунистов.

Прежде всего, мы трижды крикнули "ура!" в честь нашего ВЕЛИКОГО вождя, Сталина. Потом ещё раз крикнули ура, но не так громко и только один раз, в честь покровительницы нашего геройского отряда, Ванды Василевской. И лишь потом состоялось военное совещание.

   Мы решили - чтобы нанести решающий удар немецкой армии - сжечь деревянный мост на дороге, ведущей из деревни Кошки в городок. Несколько раз по этой дороге перевозили силос для лошадей. Этот мост около 15 шагов в длину и 7 шагов в ширину. Так что он представляет важный стратегический объект. Уничтожив его, мы могли серьёзно затруднить подвозку корма лошадям гитлеровской армии. Одновременно, это был отличный военный подвиг.

   Из городка нам доставили большую бутыль керосина и мы двинулись в путь. Сделали лагерь на расстоянии пяти километров от места намеченной операции, на большой поляне. Когда стемнело, мы выпили пять бутылок крепкого самогона и, подкрепившись душой и телом, двинулись вперёд.

   Майор шёл первым. За ним один из польских коммунистов, который показывал ему дорогу. Потом я, а за мной остаток отряда. Мы приблизились к дороге и остановились. Долго прислушивались, но было совсем тихо. Майор снял с предохранителя пистолет, взял у одного из коммунистов бутылку керосина и мы пошли дальше. Проскользнули через заросший кустами овраг и остановились на дороге. Потом осторожно и совершенно тихо направились к мосту. Шли в полной тишине - песок был глубокий и мягкий, и хорошо глушил наши шаги. Ночь была такая тёмная, что мы не видели друг друга. Это как раз подходило для нашей смелой операции.

   Наконец мы приблизились к мосту. И именно в этот момент около нас как что-то застучит, затрещит, захлопает, загромыхает!... У меня замерло сердце. А вокруг меня всё закипело. Кто-то застонал. Ещё кто-то крикнул. Кто-то пнул меня в живот и повалил на землю. Раздались выстрелы.

   Вижу я, дела наши плохи и надо спасать жизнь. Поэтому я бросил винтовку и как махну с дороги в лес. А за мной, слышу, кто-то гонится. Я ещё поддал. Минут пятнадцать так бежал, аж воздух в ушах свистел. Потом остановился, когда понял, что меня никто не догоняет. Пошёл быстро в сторону поляны - у нас был такой уговор, что если кто-то отобьётся от отряда, то должен ждать других именно там. Через какие-то десять минут я был на месте. При этом очень гордился собой, что в полной темноте так быстро отмахал пять километров. И предполагал, что я первый. Но тут заметил, что вблизи нашего лагеря кто-то сидит и курит папиросу.

   - Кто там? - грозно крикнул я.

   - Не ори, дурак! - отозвался майор.

   Меня это очень удивило. Оказывается, он даже меня обогнал. Да, мы можем гордиться тем, что у нас отменные ноги. И не только у меня и майора, а у всей Красной Армии. Ведь в 1941 году на немецком фронте у нас было как минимум пять миллионов солдат. А когда Гитлер ударил по нам, мы так спешно убегали, что немцы на автомобилях не могли нас догнать. И только половину нашей армии взяли в плен. А остальные ходу-ходу! До самой Москвы. Это специально так, чтобы гитлеровцев в ловушку заманить.

   - Что там было у моста? - спросил я майора.

   - Какой-то большой немецкий отряд. Наверное даже с танками, там что-то грохотало на весь лес. А потом остановились и кажется отступили в панике... Да, можно сказать, что сегодня мы серьёзно помешали отступлению гитлеровцев. Это может способствовать их поражению.

   Немного спустя пришли наши бойцы.

Двое вместе, а двое по отдельности. У одного из них был сильно подбит глаз, а у другого надорвано ухо. Одним словом: и нам немного досталось. А майор утверждает, что его танк толкнул, и он от удара свалился в овраг. Но я так подозреваю, что это не танк, а я майора головой в живот зарядил, когда прокладывал дорогу к отступлению.

   Лишь под утро пришли польские коммунисты. Двое из них несли третьего. У него была окровавленная голова. Левый глаз вообще не видать. И страшно вонял керосином. Майор тщательно обследовал его и установил, что по нему проехал немецкий танк и облил его бензином. А не раздавил только потому, что дорога раскисла. Но я почему-то уверен, что это именно майор, в замешательстве, шарахнул его бутылкой керосина по голове.

   Мы начали спрашивать, кто стрелял? Один из бойцов сказал, что это он выстрелил в немецкого генерала, который ехал на белом коне во главе армии... Однако там была серьёзная угроза и нам повезло, что мы уцелели. За это мы должны быть благодарны своему мужеству и необычной ясности сознания.

   Майор описал всю эту операцию в "Дневнике Коммунистического Партизанского Отряда им. Ванды Василевской". Затем мы начали предусмотрительно убираться подальше от опасного места. Потому что немцы могли опомниться и со дня на день устроить облаву в ближайших лесах. А поскольку у них серьёзное численное преимущество над нами, мы могли бы пострадать от этого. Впрочем, в стычке с немцами у моста, мы потеряли всё оружие. Только у майора был второй пистолет, который уцелел в кобуре на поясе. Так что мы были вынуждены как можно быстрей вооружаться, чтобы продолжать борьбу с немцами. Это не представляло трудности - у польских коммунистов из городка есть возможность доставать нам оружие. Там его хватает.

 

   20 июня 1944 года. В лесу.

      Я обнаружил очень неприятную вещь. Но, к счастью, никто из отряда об этом не знает. Так вот, после отступления из опасного места, вблизи того стратегического моста, мы остановились надолго в очень удобном месте - в лесу около ручья. Однажды я пошёл вдоль него, чтобы разведать местность. При мне были пистолет и гранаты - коммунисты уже доставили для нас оружие из городка.

   День был очень хороший и тёплый. Гуляя, я отошёл довольно далеко от нашего лагеря. Мне захотелось пить. Где-то вблизи шумел ручей и я начал пробираться к воде через заросли ольхи. В этот момент что-то как загремит, как затрещит... Я сделал ноги. Продрался сквозь заросли и упал в воду. Лишь тут я остановился - дальше убегать было невозможно. И в этот момент я понял, что грохот раздаётся в моей брезентовой сумке, которую я всегда носил с собой за спиной.

   Я уже рассказывал о том, как мы сделали налёт на почту в городке и как я, согласно коммунистическому праву социализации, взял будильник у начальника почты. Но как-то мне не приходилось обращаться с чем-то подобным. Однажды я завёл его и он начал подло бурчать именно в тот момент, когда мы хотели уничтожить стратегический мост. Я тогда даже не догадался, что тот шум идёт из моей сумки. А сегодня, когда нечего было делать, я снова завёл будильник. И теперь он начал шуметь и из-за него я чуть не утоп в ручье. Хорошо хоть, что я был один - а то из-за этого шума или паника страшная началась, или - если бы майор сообразил, в чём дело - был бы мордобой в мой адрес.

   Вынул я будильник из сумки и со злости как шваркнул его об камни, он ещё раз брякнул и упал в воду. Однако какие же опасные эти буржуйские изобретения! Лучше не иметь при себе чего-то подобного. Эх, дать бы этому начальнику почты по рукам! За такую шутку он бы мне дорого заплатил!

   Хотя будильник я ликвидировал, вид у меня был очень скверный. Я был весь мокрый, после того как упал в ручей. Кроме того, когда я бежал через заросли, порвал одежду и поцарапал лицо. Мне не улыбалось в таком виде возвращаться в отряд. Что же делать? Подумав я понял, что эта история может стать для меня хорошим боевым отличием и огромной заслугой.

   Так вот, я немного приблизился к нашему лагерю. Затем бросил гранату в какой-то овраг. А после взрыва гранаты начал палить в воздух из пистолета. Выстрелил весь магазин, зарядил второй и бегом в лагерь. Там уже все всполошились и не знали, что делать, в какую сторону убегать. Я крикнул им:

   - По лесу шла немецкая облава, но я их остановил. Убил нескольких из пистолета, а других гранатой поубивало.

   Майор был очень тронут. Крепко пожал мне руку и сказал:

   - Спасибо, товарищ, большое за этот героический поступок, достойный офицера Красной Армии и мужественного партизана Ванды Василевской! Теперь враг не застанет нас врасплох!

   Мы быстро собрались и начали отступать в сторону противоположную той, откуда я прибежал. Лишь отойдя оттуда километров на тридцать, мы остановились на длительный отдых. Тогда майор вписал в "Дневник" мой героический поступок.

   - Скольких гитлеровцев ты застрелил из пистолета? - спросил меня майор.

   - Пятерых точно, видел как они упали.

   - Запишу тебе семерых, двоих ты мог не заметить.

   - Совершенно верно - сказал я.

   - А скольких гранатой?

   - Наверное очень много, потому что я бросил её в самую гущу немцев.

   - С десяток их там было?

   - Пожалуй, с десяток.

   Так что майор вписал по справедливости: десять. Одним словом, проявление геройских поступков нашего отряда всё увеличивается. И я внёс в это серьёзный вклад. Очень приятно это чувствовать.

 

     2 июля 1944 года. В кустах.

      Мы покрываемся всё большей славой и отважно уничтожаем врагов Советского Союза и социализма. За последние дни мы разгромили дом ксендза в городке и два имения кровожадных польских панов. Как известно, они являются оплотом реакционеров, так что нужно своевременно их обезвреживать. А для пролетариата из этого следует прямая выгода, так что у меня теперь трое часов, пять колец и серебряный портсигар. Одеждой и обувью мы могли бы повозку набить, но не будешь же за собой её возить. Вообще, все парни из нашего отряда прилично прибарахлились во время нашей идейной борьбы за благо пролетариата.

   Кроме того, нам удалось в нескольких местах, у лесных дорог, перерезать телеграфные провода на столбах. А самым замечательным подвигом было сожжение двух больших стогов сена в десяти километрах от Вильно. Может теперь не один реакционный конь сдохнет с голоду.

   Позавчера польские коммунисты из нашего отряда пошли на разведку в городок. Вернулись вечером и сообщили, что немцы эвакуируются из Вильно; немецкая армия в спешке отступает; большинство гражданского населения двинулось на запад, не желая оставаться на этих территориях, которые займут советские войска; что польские партизанские отряды вступали в серьёзные бои с армейскими подразделениями немцев и готовятся занять Вильно.

   Мы посовещались по текущей ситуации. Так как у нашего отряда не было военной формы, мы решили отправить одного из польских коммунистов в городок, чтобы он непременно купил там красного материала на повязки и чёрной краски, написать на них название нашего отряда.

   Я предложил изготовить для нашего отряда флаг. Это всегда имеет большое значение. Моё предложение все приняли единогласно. Майор дал приказ коммунисту, который шёл в город - непременно купить там хорошего материала на красный флаг. Коммунист сказал, что не уверен, что у него получится - магазины уже давно позакрывали. На повязки материала много не надо, так что с этим он что-нибудь придумает. Но найти что-то подходящее для флага будет сложно. Но майор ему сказал, что дело государственной важности и он должен это сделать. Дал ему много денег из кассы нашего отряда и приказал незамедлительно выходить.

 

     8 июля 1944 года. В лесу.

      Позавчера мы двинулись боевым строем через лес в сторону Вильно. В десяти километрах от города расположились лагерем в лесу, чтобы сориентироваться в ситуации. Со стороны города были слышны сильные взрывы, а вечером и ночью всё небо в той стороне было красным от пожаров. Ночью хорошо были слышны залпы орудий, взрывы и стрельба. Один из коммунистов сказал нам, что польские партизаны перерезали дорогу к отступлению немецкой дивизии и атакуют город превосходящими силами.

   Мы провели секретное совещание военного штаба нашего отряда. Решали, как поступить в такой ситуации. Я советовал ждать, пока всё не выяснится и тогда искать связь с подразделениями нашей регулярной армии. Майор разделял моё мнение. Поэтому мы решили не соваться в горячую обстановку, а переждать тут. А тем временем можно будет сделать боевое знамя нашего отряда.

   У нас было много красного материала и мы сделали нарукавные повязки для всего отряда. На каждой повязке нарисовали большие буквы "W.W." То есть первые буквы имени и фамилии уважаемой покровительницы нашего отряда, Ванды Василевской. А под буквами нарисовали черепа и скрещенные кости. Получилось довольно грозно, внушительно и на все сто по-социалистически.

   Со знаменем было труднее - у нас не нашлось подходящего материала. Коммунист принёс из города только красную нижнюю юбку. Сказал, что больше не мог ничего найти. Мы со всех сторон исследовали юбку. Она была очень грязная и рваная. Но майор сказал, что это даже хорошо - больше будет похоже на боевое знамя геройского отряда, каким мы с точки зрения на наши героические поступки несомненно являемся.

   Мы распороли юбку, прополоскали её в воде и расстелили на траве сушиться, чтобы выровнялись складки. Потом, когда она высохла, мы вырезали из неё нужный кусок материала на знамя. Затем на одной стороне нарисовали чёрной краской скрещенные серп и молот, пятиконечную звезду и большие буквы: "СССР". Сверху поместили слова: "ЗА РОДИНУ! ЗА СТАЛИНА!". А внизу "СМЕРТЬ ВРАГАМ РОССИИ!". А на другой стороне флага нарисовали, посередине, череп со скрещенными под ним костями, а по бокам большие буквы: "W" - "W". Так что наше знамя получилось вполне социалистическое и отражало главные идеологические лозунги коммунистов всего мира.

   Когда краска высохла, мы закрепили флаг на крепком, длинном древке. Он смотрелся очень хорошо и мы были в восторге от своего произведения. Собрали весь отряд. Майор стоял перед строем. Я рядом с ним. Отряд разбился на три пары. А справа, отдельно, стоял боец со знаменем, как прапорщик. Смотрелось это замечательно. Теперь наш отряд выглядел грозно и идейно! Советский Союз, ОТЕЦ Сталин и гений Польши, Ванда Василевская, могли гордиться своими боевыми героями.

 

  14 июля 1944 года. Город Вильнюс.

      Вчера мы узнали от крестьян, что польские партизаны заняли город и что немцы капитулировали. Наши солдаты тоже вошли в город. Тогда и мы решили направиться туда. К вечеру добрались до окраин, но было уже слишком поздно, так как в каждом польском доме, в который мы заглядывали в целях экспроприации, уже было много бойцов и лучшие вещи были прибраны. Так что нам в руки мало чего попало хорошего. Мне досталось двое дамских часов и одно кольцо. Какая жалость!

   Мы остановились на стоянку на берегу Вилии. Майор приказал нам держаться вместе и больше не ходить по домам, потому что там могут быть мины. Оставил отряд под моим присмотром и пошёл искать кого-нибудь из штаба нашей армии. И, вероятно, нашёл, потому что вернулся на карачках поздно ночью, пьяный в мат и долго блевал. Потом лёг на землю и тут же заснул.

   Я долго не мог заснуть. Всюду наши бойцы кричат, стреляют, дерутся за военные трофеи. По обе стороны реки горят костры. Но потом и я в сон провалился. Проснулся от утреннего холода. Бойцы уже встали и кипятили в котле воду для чая. Майор тоже проснулся. Я хотел обуться. Ищу сапоги, ищу - нет. Исчезли. Украл какой-то подлец пока я спал. Сумел вытянуть у меня из под головы. Я поступил очень неосмотрительно, когда снял их с ног. Но после долгого марша у меня болели ноги. К счастью, все часы были на месте. Вскоре после этого я поймал какого-то поляка и приказал ему снять башмаки. Иначе пришлось бы мне ходить босиком. А мне, офицеру и помощнику командира грозного партизанского отряда, это было не к лицу. Надо будет походить по польским домам и поискать чего-нибудь подходящее. Но надежды никакой, наши бойцы уже хорошо почистили город.

   Правда, у меня уже не было на это времени - майор снова куда-то исчез, а мне приказал присматривать за отрядом. Так что мне оставалось лишь с сожалением на душе наблюдать, как наши бойцы наводят порядок в жилищах польских панов и выносят оттуда мешками военные трофеи. Майор вернулся лишь после полудня в обществе двух офицеров НКВД, полковника-танкиста и какого-то гражданского с повязкой на рукаве. Гражданский был военным корреспондентом. Он несколько раз сфотографировал наш отряд, флаг, а также меня и майора. Долго расспрашивал нас обоих о подвигах отряда и что-то писал в блокнот.

   После долгого разговора мы разместили наш отряд в одном из уцелевших домов на улице Зигмунтовской. Мы приказали бойцам и коммунистам не ходить всем вместе в город, а идти по-очереди, вдвоём. А сами двинулись в путь.

   Оказалось, что в городе уже есть НКВД и он приступил к наведению порядка - как и следует. По пути я заметил нескольких польских партизанов с бело-красными повязками на рукавах и орлами на шапках. Это мне очень не понравилось. Но один из комитетских сказал, что скоро и с ними наведём порядок.

   Майор сказал мне держаться около него, нам надо будет ещё уладить с нашими документами. Спросил меня, не хотел ли я работать в НКВД. Я откровенно сказал ему, что всегда об этом мечтал, будучи идейным коммунистом. Он обещал, что постарается меня пристроить.

 

21 июля 1944 года. Вильнюс.

      Великому Сталину ура! ура! ура!

      Я прославился на весь свет. Обо мне пишут во всех газетах Советского Союза. Мои фотографии украшают множество иллюстрированных журналов, в качестве героя героических партизанских сражений в тылу врага России. Одно мне только неприятно, что о майоре, командире нашего отряда, пишут больше чем обо мне.

   Майор сказал мне, что о нашем геройском отряде будут складывать песни, писать книги и может даже снимут большой фильм. А знамя нашего отряда уже отослали в Москву и оно будет помещено в специальном отделе исторических реликвий периода боёв за освобождение России от гитлеровских захватчиков. Это знамя станет путеводной звездой для России и коммунистов всего мира.

   Очень приятно это ощущать.

 

  11 августа 1944 года. Вильнюс.

      Последний раз я писал 21 июля. Потом у меня не было времени, хотя произошло много интересного. Теперь я немного расскажу об этом.

   Так вот, я снова живу у учительниц. Две недели назад я пошёл туда. Когда бабки увидели меня, то очень перепугались. А я сразу в свою комнату пошёл и вижу, что двери открыты. А ведь я оставлял их запертыми на все внутренние замки и запоры.

   - Кто это сделал?! - грозно спросил я.

   Мария Ивановна сказала:

   - Немецкое гестапо. Несколько раз приходили сюда и про вас спрашивали. Потом выломали дверь. Их привела сюда какая-то проститутка, Ирена, которая жила напротив и у неё были с вами какие-то дела. Гестаповцы выспрашивали всех нас о лейтенанте Зубове - они получили откуда-то информацию, что он тут жил и был известным коммунистом.

   Я понял, что совершил большую ошибку, посылая письмо в Гестапо, чтобы наказать ту подлую Ирку. Из этого получалось, что я сам себя наказал - исчезли мои самые дорогие вещи. Только шарманку немцы не забрали и Мария Ивановна её в своих комнатах хранила. И тотчас отдала мне её. И ещё одна вещь осталась дома нетронутой: портрет Гитлера, который я, уходя из Вильно, повесил на видном месте. Потом я обругал её бабищей и потребовал немедленно освободить для меня ещё одну комнату. Теперь я важный человек и мне не годится жить как попало. А эти три бабы и ребёнок отлично поместятся в одной комнате.

   Никак не могу забыть про утрату моего чемодана и сапог. Но пистолет и документы, которые я уходя из города спрятал под обивку кресла, уцелели.

 

    11 ноября 1944 года. Вильнюс.

      Отцу всего мира, великому Сталину, ура! ура! ура!

      "Госиздат" издал тиражом 1 000 000 экземпляров книжку известного писателя, Ильи Сталинбздурга, "Непобедимые". Это описание истории нашего партизанского отряда им. Ванды Василевской. В этой книжке на первом месте, естественно, портрет Сталина; потом Ванды Василевской, покровительницы нашего отряда; потом майора; потом мой; и наконец всего нашего отряда в разных ситуациях, в боевом строе, на привале и т.д. В книге также имеется 15 карт местности, где проходили наши операции и соответственно переделанный, а также литературно обработанный "Дневник" нашего отряда. Но самое интересное, несомненно, описание создания нашего отряда и его великих подвигов, из под пера Ильи Сталинбздурга. Так уж он там красочно и красиво описал наши смелые бои с превосходящими силами гитлеровцев, как будто сам вместе с нами боролся за свободу России и мира. Да, мы можем гордиться нашими советскими писателями. Они очень способные!

   Кроме того, я узнал, что будет сниматься фильм, под тем же названием, "НЕПОБЕДИМЫЕ". Скорее всего, это будет самый прекрасный фильм в мире, особенно стоящий по той причине, что основан на полностью достоверных событиях. И тогда Россия и весь мир увидят, какие чудеса смелости и самопожертвования могли совершать совместно русские офицеры и польские коммунисты, верные великой идее сталинского социализма!

   Так же под этим названием будут ставить театральную постановку. А советские поэты уже сочиняют о нас поэмы и баллады... Как видите, оправдывается моя несгибаемая коммунистическая верность России и её ВЕЛИКОМУ вождю!... Меня также щедро наградили на мою смелость и тяжёлые бои с кровожадными фашистами. В годовщину октябрьской революции меня повысили в звании до капитана и наградили орденами: Суворова, Кутузова и Грюнвальда. А майору дали полковника и наградили орденами: Ленина, Сталина и Дзержинского.

   Но тут случилась одна история, которая мне очень не понравилась. Награждали нас торжественно - после военного парада в Вильнюсе, на площади Сталина. Награждал нас сам командующий западного фронта, генерал Вазелиновский. В числе награждённых вызвали майора, меня и какую-то женщину. Я с удивлением увидел, что рядом со мной, слева, стояла Ирка. Её наградили золотой красной звездой с бриллиантами, имени Ванды Василевской.

   После торжественной части я подошёл к Ирке и спросил:

   - Уважаемая Ирена Антоновна, вы узнаёте меня?

   А она сплюнула и сказала:

   - Иди к чёрту, хам, а то я тебе сейчас в морду дам!

   Я оставил её в покое и отошёл, хотя мне было очень интересно: каким образом такая противная и вульгарная уличная девка была награждена орденом такой великой польской патриотки и самой известной писательницы в мире, Ванды Василевской? Потом майор (теперь полковник) объясним мне это:

   - Это известная революционерка и жертва гестаповцев. Её освободили из тюрьмы, где она сидела у немцев по подозрению в шпионаже в пользу Советского Союза. Её держали в тюрьме почти три года. Какой-то советский предатель донёс на неё в Гестапо, что она работала на нашу разведку. Она она стойко держалась и ничего немцам не выдала. Поэтому её тоже посчитали "несгибаемой", наградили орденом и, как женщину с исключительно высоким чувством социалистической морали, ей дали должность начальницы отдела опеки над матерью и ребёнком в здешнем горисполкоме. Теперь она сможет сделать хорошую карьеру, потому что наши власти обратили на неё особое внимание и очень высоко её ценят.

   Мне стало очень неприятно, что я своим доносом в Гестапо не только не навредил ей, а способствовал её возвышению. Но кто же это мог знать.

 

      7 декабря 1944 года. Вильнюс.

      Майор теперь - как я уже писал - полковник и получил должность начальника НКВД в Вильнюсе. Ко мне он относится очень хорошо и больше не было случая, чтобы я получал от него в морду. Впрочем, и я теперь не абы кто. Ведь я Герой Советского Союза, награждённый высокими наградами, ну и капитан Красной Армии.

   Недавно майор вызвал меня к себе и спросил:

   - Ты хочешь работать начальником райотдела милиции? Это очень важная работа. И ты хорошо знаешь местность и население района, а также говоришь по-польски, так что тебе эта должность хорошо подходит. Подчиняться будешь непосредственно мне. Организовал бы приличную народную милицию. А помочь могут те польские коммунисты, которые были в нашем партизанском отряде.

   Я был очень рад этому предложению и с большой благодарностью принял его. Это давало мне возможность работать с пользой, на благо пролетариата и Советского Союза, на самостоятельной должности. Кроме того, я мог бы вести ликвидацию врагов трудового народа, которыми несомненно были все поляки. А такие ликвидации могут оказаться очень ценными также и для того, кто их проводит. Так что я ответил следующим образом:

   - Товарищ полковник! Я охотно принимаю это предложение и благодарю за честь, отличие и доверие. Буду стараться уничтожать врагов Советского Союза на этой должности не менее активно, чем во времена наших общих боёв.

   Полковник приказал мне закругляться с моими делами в Вильнюсе и через три дня явиться к нему за документами и инструкциями. А потом я выехал в районный центр приступать к работе.

   Однако мне окупилось оставаться несгибаемым комсомольцем и верным сыном нашей Святой России. Меня щедро наградили за мою безграничную верность ОТЦУ Сталину и коммунизму!

 

1 января 1945 года. Вильнюс.

      С 15 января я работаю начальником райотдела милиции. Успел создать уже несколько милицейских постов в районе. В моём распоряжении личный автомобиль с шофёром. Одним словом: теперь я БОЛЬШОЙ человек и важная личность.

   С помощью информации от польских коммунистов я составил несколько списков врагов трудового народа и переслал их в НКВД для принятия решения и устранения. Оказывается, всё местное население, кроме семей коммунистов и их друзей, фашистски настроено и имеет наклонности реакционеров. Так что предстоит много работы с арестами, высылкой в лагеря и отдалённые места Советского Союза. И надо будет тщательно очистить местность от этих контрреволюционных элементов.

   22 декабря я получил приказ от начальника НКВД в Вильнюсе: найти в районе подходящее имение для "подсобного хозяйства" НКВД. Тут я сразу вспомнил про имение пани Юзефы. Оно удобно расположено. Там хорошая земля и постройки. А живой инвентарь можно будет реквизировать у местных крестьян. Впрочем, я сразу присоединю к имению пани Юзефы несколько соседних крестьянских дворов. Таким образом и имение увеличится, и будет хорошо всем снабжено. В первую очередь надо присоединить хозяйство Малугов - у них хорошие лошади и коровы.

   24 декабря я устроил выезд на место, для ликвидации реакционеров и обеспечения сохранности имущества НКВД. Такие вопросы надо решать незамедлительно. С собой я взял грузовик и семь милиционеров охраны. А сам поехал впереди на личном автомобиле. В первую очередь мы заехали в имение Бурки. Пани Юзефа вышла из дома во двор и по её фашистской морде было видно, что она очень испугана. Я вылез из машины и иду к ней. Тут она меня узнала и кричит радостно:

   - Мишечка, неужели это ты?! Я думала, что ты погиб и даже плакала по тебе!

   Тогда я сказал ей резким тоном:

   - Нет тут никакого Мишечки, а есть капитан Зубов, начальник районного отделения народной милиции. Приехал сюда производить обыск!

   Она побледнела. Смотрит на меня, словно глазам своим не верит и молчит. А я приказал ей идти в дом. Взял с собой двух милиционеров. Войдя в дом, я сказал ей:

   - Пожалуйста сдайте незаконно хранимое оружие!

   А она говорит:

   - Нет у меня никакого оружия.

   - Нет? - спросил я.

   - Нет - повторила она.

   Тогда я как тресну её по морде, как крикну:

   - А браунинг мужа, который ты, подлая змея, сама мне показывала, где тогда?

   Она отдала мне браунинг. Тогда я начал выспрашивать её про другие дела. Прежде всего про контакты с заграничными реакционерами при помощи радио. Она отрицала это. Но снова получила в морду. А радио я сам из тайника за печью вытащил - она даже не подозревала, что я знаю про этот тайник. Это радио мне очень пригодится, я как раз о чём-то таком подумывал.

   Тут она и говорит мне:

   - Вот так, Мишечка, ты отблагодарил меня за то, что я тебя три года, рискуя сама, от немцев укрывала и как к сыну к тебе относилась! Ты же сам говорил, что до смерти будешь мне благодарен за мою доброту и заботу!

   Я ей ещё раз в морду дал.

   - Молчи, подлая реакционерка! - крикнул я. - Таких как ты надо давить как тараканов, от вас ничего кроме измены Советскому Союзу не дождёшься!

   Мы произвели тщательный обыск в имении. Я хорошо знал, где и что искать. Потом я составил протокол обыска и назвал основные пункты обвинения:

   1. Муж находится в Англии.

   2. Укрывание дезертира Красной Армии.

   3. Хранение оружия.

   4. Поддержание контактов за рубежом при помощи радио.

   5. Пособничество деятельности партизан.

   6. Контакты с немцами, а также знание немецкого и французского языка.

   7. Контакты с подпольной организацией в Вильнюсе.

   8. Фашистская агитация.

   9. Подделка документов.

   10. Распространение религиозных пережитков.

   11. Очернение Советского Союза.

   12. Восхваление фашистских порядков в Англии, в Америке и во Франции.

   13. Буржуазное происхождение.

   Пани Юзефа не захотела подписать этот протокол. Решительно отказалась. Вытирая рукой кровь с лица, она сказала:

   - Можете делать со мной что хотите, но я эту клевету не подпишу. Это выглядит совершенно иначе.

   Я предупредил её, что проявляя реакционную закоренелость она ещё больше усугубляет вину. Потом обеспечил охрану её имения и вещей в нём. А пани Юзефу приказал милиционерам забросить в грузовик и хорошо охранять, чтобы не сбежала. Потом мы поехали к Малугам. К счастью, всё семью мы застали за ужином. Они как раз отмечали сочельник. Это я и предвидел и именно поэтому выбрал 24 декабря днём моего визита. Антося, увидев меня, бросилась мне на шею.

   - Мишечка, дорогой! Я так по тебе скучала, так переживала за тебя!

   Но я отбросил её в сторону. Потом приказал всем встать и поднять руки вверх. После этого мы произвели личный досмотр всех присутствовавших и я начал их допрос.

   Старый Малуга всё ещё не мог поверить, что я это делаю всерьёз. Но получил пару раз кулаком по зубам и несколько ударов прикладом винтовки, так что поверил и замолчал.

   Мы извлекли спрятанное в сарае оружие, а потом пошли к бункеру в лесу. Там мы нашли полевой телефон и ещё много оружия и боеприпасов. Загрузили это всё на машину. Старого Малугу и его сыновей, хорошо связанных, как особо опасных преступников, впихнули на грузовик.

   На месте я оставил двух дочерей Малуги, присматривать за хозяйством у себя и в Бурках. Для охраны определил двух милиционеров. Сказал им, что если тут будет скучно, могут поразвлекаться с девушками.

   Главные пункты обвинения Малугов следующие:

   1. Сокрытие оружия.

   2. Партизанская деятельность.

   3. Распространение реакционной пропаганды.

   4. Очернение Советского Союза.

   5. Агитация фашистского капитализма.

   6. Распространение религиозных пережитков.

   7. Знание хозяином английского языка.

   8. Уклонение от службы в Красной Армии сыновей Малуги.

   На следующий день я послал их, с усиленным конвоем, в тюрьму НКВД в Вильнюсе. А подробный рапорт и протоколы, особо секретные документы, отправил в собственные руки начальника НКВД. Теперь я уверен, что наши власти возьмут под опеку и пани Юзефу, и Малугов! Да.

   Таким вот образом, энергично и славно, я начал свою новую карьеру во славу России и ВЕЛИКОГО вождя человечества, Сталина, а также для победы коммунистической партии во всём мире.

КОНЕЦ ЗАПИСОК.