Я нахожусь в Вильнюсе. Сюда нас направили из Молодечино. Приехали поездом, потому что наши танкисты опередили пехоту и первые заняли город. Но я считаю, что неприятеля победили именно мы - пехота во главе со мной, потому что мы первые перешли границу и нагнали на панов такого страха, что у них только пятки сверкали.

   Наш батальон стоит в казармах на улице Вилкомерской. Нам, офицерам, Комендатура дала разрешения поселиться отдельно вблизи казарм. Я расположился на улице Кальварийской в доме номер четыре. Пришёл туда вчера утром с "ордером" из Комендатуры и спрашиваю домоуправа. А мне сказали, что никакого домового комитета у них нет и не было. Я плюнул:

   - Вот порядки! Как же вы тут жили?

   Они говорят:

   - Нормально. А все вопросы по регистрации решает дворник.

   Пошёл я к дворнику. Мне показали, где находится его подвальная комната. Спускаюсь я вниз и думаю себе: "Наконец-то я увижу хоть одного эксплуатируемого пролетария". Но где там! Вижу я в большой комнате сидит толстый, хорошо одетый мужчина. Я только на ноги посмотрел и сразу увидел: ботинки с голенищами! А он ничего. Сидит и кофе пьёт. На столе настоящий хлеб лежит и сахар в банке стоит. Даже колбасу на тарелке заметил. Как меня злость взяла, что такой капиталист дворника изображает. Но я ничего не сказал, только подумал себе: "Придёт и твоё время! Закончится твоя колбасная жизнь и о ботинках тоже забудешь!" А вслух говорю:

   - Добрый день!

   - Добрый день! - говорит он и на стул показывает. - Присаживайтесь! - добавил он.

   Я сел и кладу ему на стол ордер из Комендатуры.

   - Вот - говорю - тут про квартиру для меня в этом доме.

   Он взял эту бумажку в руки. На нос нацепил очки. Повертел бумажку и так, и сяк. А потом говорит:

   - Я по-русски говорить умею, но буквы знаю не все. Вы сами мне прочитайте, про что там.

   Я прочитал ему. А от говорит:

   - Свободных квартир целых три. Пять комнат и кухня. Это одна. А две из трёх комнат и кухни. Берите какую хотите.

   Но я ему говорю, что мне нужна только одна комната. Но хотелось бы поселиться к порядочным хозяевам, чтобы не обокрали. А за комнату будет платить Комендатура согласно "норме".

   Он задумался и говорит:

   - Пожалуй лучше всего вам будет у учительниц. Женщины спокойные, на пенсии. Хотят сдавать две комнаты, но можете взять одну.

   Это мне понравилось. С женщинами всегда менее опасно. Может не нападут неожиданно,

   не зарежут. Всё же более культурный элемент.

   Пошли мы вместе к учительницам. Они все дома были. Одна из них хорошо по-русски говорит.

   - Мы - говорит - охотно вам комнату сдадим. Для нас дорого. А так нам арендную плату снизят.

   - А где хозяин? - спрашиваю я. - Наверное с другими капиталистами сбежал?

   - Тут хозяина нет. Дом принадлежит магистрату. Был управляющий, но его призвали в армию. Ушёл на немецкий фронт. А плату за квартиру мы вносим в кассу магистрата.

   Показывают они мне свои комнаты. Никогда в жизни я не видел такой роскоши. Распутство какое-то! На полу даже ковры лежат. И всякие там цветы. И живая птица, похожая на воробья, но вся жёлтая, в клетке посвистывает. И разные там столы, столики, полки, полочки, шкафы, шкафчики, стулья, кресла... Там такие вещи, что черт его знает как их назвать! А я ничего. Делаю вид, что меня всё это не удивляет и что я не понимаю, что попал в капиталистическую пещеру эксплуататоров трудового народа. В самое змеиное буржуйское гнездо.

   Оказалось, что три бабы в трёх комнатах жили! Учительницы!!!... Ну ничего, советская власть их выведет на чистую воду. И "дворника" заодно. Пусть немного поживут. Для всех найдётся подходящее место.

   Я договорился с "учительницами", что вечером заселяюсь. Они отдали мне наружную комнату с балконом. Спросили, много ли у меня вещей? Но я ответил им:"Разве у боевого офицера могут быть вещи? У меня ничего нет. Война ведь". Они сказали, что дадут мне постель. Я согласился на это, но подумал себе: какого чёрта она мне нужна?

   Мы попрощались очень спокойно и культурно, я пошёл осматривать город. Иду по улицам и вижу, что попал в настоящий буржуйский заповедник. Публика на улицах одета как на бал. Каждый в кожаных башмаках, а кое-кто даже в сапогах. У многих также заметил галстуки и воротнички. И почти все в шляпах. Вот паразиты!... А самое удивительное женщины. У каждой волосы уложены как у киноактрисы. На ногах тонкие чулки, наверное купленные в Париже, гладкие, коричневые. Платья лёгкие, цветные... как цветы. В жизни таких не видел. Красивые буржуйские стервы разодетые. Иду я себе и думаю:"Пожалуй сюда со всей Польши съехались капиталисты с жёнами и дочками? Такое богатство!"

   Мне даже чуточку страшно стало. Вокруг столько кровопийц шастает! Но вижу и наших парней много. Ходят по улицам и тоже фасон держат. Каждый наодеколонился так, что издали слышно. Пусть буржуи знают, какая у нас культура! Жаль, что и я не наодеколонился. Не было времени. В другой раз.

   В одном месте смотрю я - пекарня. В витрине хлеб и булки заметил. Даже пирожные были. Никогда в жизни не видел ничего подобного. Думаю себе, или это буржуйская пропаганда, или специальный магазин польского "Интуриста". Стою я у окна и наблюдаю. Люди заходят, покупают, выходят. А я только разглядеть пытаюсь, у них особые стахановские "боны" или обычные карточки? Трудно разобрать. Думаю я себе: "Попробую и я. А вдруг продадут?" Вхожу я внутрь, кашлянул и говорю, как бы спокойно:

   - Пожалуйста свешайте мне полкило хлеба.

   Паненка, красивая такая и сисястая, спрашивает:

   - Какого?

   Я пальцем показываю на самый белый... как булка. И ничего. Она взвешала, даже в бумагу завернула и подаёт мне.

   - Пожалуйста, пан.

   Мне аж плохо стало: она меня паном назвала! Не узнала. Наверное это потому и хлеб мне продала. А может немного подслеповатая. Спрашиваю:

   - Сколько платить?

   Она говорит:

   - Десять грошей.

   Дал я ей рубль, а она мне целую кучу польских, капиталистических денег сдачи сдала. И никаких "бонов", талонов или "ордеров" даже не спрашивала.

   Вышел я из магазина. Хлеб тёплый, белый, а как пахнет. Хотел я сразу съесть, но заметил, что на улице никто не ест, только наши парни ходят и грызут семечки. Сунул я хлеб в карман. Жаль - думаю - что килограмм не попросил. Может продала бы. А сам считаю: значит выходит, что на наш рубль я мог бы купить пять кило хлеба! Сладко жилось буржуям, в той прежней Польше, на бедах трудового народа!

   Иду дальше и вижу - снова пекарня. Люди заходят, выходят, каждый что-то там покупает. Ну и я набрался смелости и айда внутрь. На этот раз попросил уже кило хлеба. Пальцем опять на белый показал. И ничего: отвесили, взяли двадцать грошей и хлеб мне подали. Жаль - думаю - что не попросил двух килограммов. Может тоже продали бы? Кто его знает? Но немного дальше снова замечаю пекарню. Шурую внутрь и говорю... как бы совсем спокойно и равнодушно:

   - Пожалуйста два килограмма белого хлеба.

   А капиталист, что хлеб продавал (даже воротничок и галстук не снял, чтобы скрыть классовое происхождение), спрашивает:

   - А может всю буханку возьмёте? Три кило весит.

   - Давай - говорю я.

   Заплатил я 60 грошей, забрал хлеб и выхожу на улицу. Иду я и в уме считаю: вот, за девяносто грошей, то есть меньше чем за рубль, я купил четыре с половиной килограмма хлеба и даже в очереди не стоял. Не могу я этого понять. Не иначе как капиталистическая пропаганда. Надо будет выяснить это дело.

   Т.к. с хлебом мне неудобно было по городу лазить, пошёл я в казарму. Там столпотворение. Полно парней. Некоторые из города пришли и рассказывают чудеса о глупости польских панов. Оказывается, можно купить кто сколько хочет не только хлеба, но и сала, и колбасы. Некоторые говорят, что тут так всегда было. Не могу я в это поверить. Ведь ясно же, если продавать всем сколько они хотят, то одни раскупят всё, а другие будут с голода помирать.

   Вечером заселился я в свою комнату. Учительница (та, что по-русски говорит) открыла мне дверь и показала комнату.

   - Можете быть уверены - тут чисто - сказала она. - А мыться можно в ванной комнате.

   Она проводила меня в комнату около кухни. Там красивый умывальник и большая ванна. Посмотрел я на всё это и думаю себе:"Убить тебя надо на месте за всё это. Сколько же наших братьев, рабочих и крестьян, поумирало с голоду, чтобы ты, паразитка, могла наслаждаться в такой ванне!" Но я ей тогда сказал:

   - Все нормально. Пулемёт посложнее будет и с этим разберёмся. А ваша ванна это глупость!

   Пошёл я в свою комнату и давай всё рассматривать. Но ходить было неудобно, мешали ковры. Я вышел на балкон. А там полно цветов в горшках. Смотрю я на город. Стемнело. Слышу, как наши бойцы "Катюшу" поют. Ну и я им подтянул. А потом как засвистел, так мне печально стало. И Дуняшка вспомнилась. Какой была, такой и осталась, но всё равно баба и хорошо мне с ней было. Решил я ей письмо написать. Пошёл я в комнату, включил свет и настрочил моей симпатии такое вот письмо: