Товарищам: генералу Сикорскому и президенту Рачкевичу.
К Малугам я теперь хожу каждое воскресенье, хотя мне очень не нравится его роль капиталистического агента. Но девки очень красивые и хотелось бы какую-то из них пригреть. Когда я был у них последний раз, младший сын Малуги, Анджей, сказал мне:
- Жаль мне тебя очень.
- Почему? - спросил я.
- Что ты такой глупый... Задурили тебя ваши политруки и ничего ты о мире не знаешь. Даже о том, что у вас происходит, тоже понятия не имеешь.
Очень неприятно было слышать такое. Но не мог же я ему сказать, что я офицер, и что это как раз они тёмная масса, а не мы. А он продолжал:
- И вообще твоё положение скверное. Ведь если Гитлер победит, тебе придётся навсегда жить под вымышленным именем и всего бояться. А если Россия победит, то тоже не сможешь ни домой вернуться, ни сказать кто ты.
- Как это, не могу?
- Понятное дело, что не можешь - тебе сразу или в затылок пулю пустят, или пожизненно в лагерь сошлют за то, что отстал от армии. Ведь ты дезертир, или вообще можешь сойти за изменника. Знаю я ваши порядки.
- Но ведь меня оставили и сами сбежали. Что мне было делать? Одному немцев остановить?
- Про то тебя и спрашивать не будут. Я хорошо знаю, что у вас тот солдат, который даже воевал и раненый попал в плен, всё равно будет считаться предателем. А что говорить про таких как ты!
Подумал я про себя - и правду он говорит. Плохи мои дела. Тогда я спрашиваю его:
- И что же мне теперь делать?
- Не знаю - сказал он. - Если сюда снова придут ваши, пули тебе не миновать. Или пуля, или смерть от голода и истощения в лагере. Одно только может тебя спасти, если тут, после победы над Гитлером, снова будет свободная Польша. Вот тогда уцелеешь.
- Но тогда ваши капиталисты меня убьют!
- Какие такие капиталисты - сказал Анджей. - И с чего им тебя убивать! Наговорили тебе всякой дури, а ты веришь вашим брехунам. У нас жили в безопасности и свободно даже те, кто сюда ещё перед войной из России сбежали. И никто не причинил им вреда.
- Но ведь я русский.
А он говорит:
- У нас иностранцев всегда много было и каждый мог жить и работать, если не выступал против наших законов.
Этот Анджей испортил мне настроение. Понятное дело - моё положение действительно скверное. Меня уже не интересовали ни песни, ни угощение, ни девки. Я даже вернулся раньше. И спросил у пани Юзефы:
- Вот вы грамотная. А я - обычный солдат и мало что знаю. Скажите мне правду: мы победим Гитлера?
- Конечно - сказала она, - победим. Ведь против него теперь воюет половина мира. Пока он ещё держится, но долго не простоит.
- Хорошо - сказал я. - А когда мы выгоним отсюда гитлеровцев, то какая будет тут власть: английская или советская?
- Ни английская, ни советская - ответила она. - Тут снова будет Польша, как раньше. Ведь мы воевали и по-прежнему воюем с Германией... Наша свобода гарантирована международными договорами. А за то, чтобы тут было чужое правительство, и вовсе не стоило бороться. С Россией наш главнокомандующий, генерал Сикорский, уже договорился. Он сейчас в Англии живёт. А как немцев победим, так он сразу сюда с польской армией прибудет.
- Выходит этот Сикорский для вас теперь то же самое, кем раньше был Пилсудский?
- Да, весь народ ему доверяет и ждёт когда он сюда пожалует. Наше правительство, вместе с президентом, тоже приедет сюда и мы будем восстанавливать Польшу после этих опустошений, которые нам устроила советская и немецкая оккупация.
- А кто у вас теперь самый главный?... Вот, у нас Сталин. А у вас?
- У нас президент Рачкевич.
- Рачкевич?
- Да.
- Если так, то у вас два вождя. Один гражданский, президент. А другой военный, генерал Сикорский. Нехорошо это.
- Почему?
- Потому что порядка нет. Неизвестно даже кому телеграмму посылать с выражениями поклонения и верности. И армия не знает, о ком песни петь.
Пани Юзефа долго мне рассказывала о политике, демократии и разных других делах. Но меня всё это мало интересовало. Самое скверное в том, что моё положение сейчас очень незавидное. Наши придут: пулю в затылок! Немцы схватят: пулю в лоб! И оказалось, что только на поляков могу рассчитывать. На их буржуйское, панское правительство. Вот, до чего дело дошло!!!
Всю ночь я почти не спал и думал обо всём этом. Получалось так, что я дезертир, враг народа и пролетариата. А в чём я виноват? Ведь я всегда больше всего на свете любил Сталина и Россию. Я всегда их хвалил и обожал, как и следует каждому настоящему и порядочному коммунисту во всём мире. А заслужил только пулю в затылок, или ссылку в лагерь!... Оказывается даже, что в этой ситуации только буржуазия и капиталисты могут меня спасти и дадут мне жизнь... Неприятно такое чувствовать. Да.
Придётся мне выучить говорить по-польски и слова польского "Интернационала", а также узнать его точную мелодию. А "Записки" мои пожалуй придётся посвятить сразу двум панам. Этому генералу Сикорскому и президенту Рачкевичу. Вот только кого из них поставить первым? Это важный вопрос и я опасаюсь совершить ошибку. Но наверное лучше всё же генерала. Потому что как только он Гитлера победит, то, понятное дело, власть в свои руки захватит и тогда как-нибудь хитро ликвидирует президента. Поэтому буду просить прощения и признаваться польскому НКВД, что это меня немцы подговорили, а я же по своей глупости поверил. Может назначат мягкое наказание. Да, очень уж мне трудно привыкать к новым обстоятельствам.
Начал я каждый день просить пани Юзефу непременно купить портреты президента Рачкевича, генерала Сикорского, а также Пилсудского. Сказал ей, что заплачу за них любые деньги. Был даже готов продать часы, лишь бы их иметь.
- Зачем они нужны? - спросила она меня.
- Я очень люблю великих вождей и отцов польского народа!
Она пообещала мне, что когда будет в Вильно, то постарается найти эти портреты. Было бы замечательно! Пилсудского можно посередине повесить. Это как бы их капиталистический Ленин. А слева и справа Сикорского и Рачкевича. Это как Сталин и Молотов. Только надо обязательно узнать, как звали капиталистического Маркса. Это пригодится. И портрет повесить. Также хорошо бы было достать портрет начальника польского реакционного НКВД. Иначе это могут посчитать серьёзным отклонением от буржуазной генеральной линии.