Гилфалас падал.

Он летел вниз в темном водовороте.

И он был не один.

Тени кружили вокруг него в вихре. Как только тени эти воплотятся, он, Гилфалас, падет под их натиском. Уже очень скоро острые клыки одного из псов вонзятся в его горло.

Он едва удерживался, чтобы не выразить в крике ужас, нараставший в нем. Мерцающий воздух приобретал зримые очертания, их размеры увеличивались и наконец оформились в семь похожих друг на друга фигур.

Но пока что они не устоялись, их очертания плавно перетекали друг в друга. Гилфалас защищался против неизбежного, собрав в кулак всю волю, чтобы противостоять вою, тысячекратным эхом отзывавшемуся в его ушах.

Он не знал, сколько времени длилось его падение, часы или мгновения. В потоке, что увлекал его за собой вниз, времени и пространства не существовало. Все расплывалось перед его глазами, кроме становящихся все более реальными фигур, что появились из вихря подобно миражам в пустыне. Гилфалас напрасно пытался закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего вокруг, где из пустоты возникали его самые затаенные страхи. Но веки не повиновались ему. Или здесь не имело значения, происходит все это во сне или наяву.

Контуры фигур становились резче, очертания – отчетливее. Вначале были только глаза, но вот уже прорисовалась голова. Эльф едва выдержал колючий, безумно злой взгляд этих глаз, поскольку в них он, как в темном пруду, видел себя самого. Потом появились острые уши, светлые волосы, благородный овал лица, а губы искривила усмешка.

– Элей, Гилфалас, – словно бы говорило каждое из семи его отражений. – Ну и как я тебе нравлюсь?

– Прочь! – хотелось крикнуть Гилфаласу. – Ты не существуешь в действительности, ты всего лишь фантом, – однако ему не удалось выдавить из себя ни одного звука.

– Но, Гилфалас, – семь ртов скривились в ироничной ухмылке, – это не очень-то мило с твоей стороны. Ведь мы – это ты…

– Это неправда, – хотел возразить им эльф, но у него больше не было слов, не было даже голоса, чтобы произнести эти слова.

– Правда. Мы – твоя темная сторона; мы – то, что ты в себе отрицаешь, то, что скрывается под благородством и добрыми делами. Мы – твои темные братья. Мы – то, чего ты больше всего боишься. Мы – твои тени!

– Нет! – слова рвались из Гилфаласа наружу. – Мы, эльфы, пробуждены для света, поэтому ни одна черная мысль не отбросит своей тени на наши светлые души! – Но вместо этого ему оставалось только взирать на совершенные создания, находящиеся перед ним и вышедшие из него самого.

Из него. Зло находилось внутри него. Как он боялся этого, как не хотел даже подумать об этом…

– Ну почему же, Гилфалас, – торжествующе произнесли все семь его отражений. – Мы были в тебе, сейчас в тебе и всегда в тебе будем.

Они приближались. Безумие холодными пальцами впивалось в него. Снова раздался вой, ставший ещё более громким, и от ужаса Гилфалас закричал; да, он мог кричать. Однако поток мгновенно поглотил этот крик.

Он все ещё падал. Наступит ли когда-нибудь конец этой пытке? Или он и так будет бесконечно падать во тьму, проклятый и приговоренный к вечной жизни? Или это уже царство смерти, о котором в легендах элоаев ничего не говорится?

«Ты не ускользнешь от своей тени, – всплыло в памяти предостережение Азантуля. – Думай обо мне, когда померкнет свет».

В той части его сознания, что не была ещё охвачена безумием, ужасом и гневом, родилась мысль, что эльфы, не исключая его самого, яростно отрицали саму мысль о том, что внутри каждого из них гнездится темное «Я». Но зло в них было, так же как и в любом зле присутствует добро.

Эльфы должны были признаться в этом давно, ещё в те времена, когда только пришли в Среднеземье. Тогда-то зло и пробило дорогу в их сердца, завладев многими из них. Так появились их братья, темные эльфы, которые, гонимые жаждой власти и эгоизмом, не совладали со своей темной изнанкой.

Эльфам Среднеземья не понадобилось много времени, чтобы изгнать их, а себя счесть представителями абсолютного света. В свою очередь их темных братьев стали с тех пор называть темными эльфами. При этом, однако, считалось, что все зло принес в мир Князь Тьмы Азратот, совративший с истинного пути многих эльфов. Как теперь понимал Гилфалас, это было слишком простое объяснение.

Добро и зло являются двумя сторонами одной монеты, и только по делам можно определить, к какой из двух категорий относить того или иного эльфа. До тех пор пока Гилфаласу удавалось подавлять в себе зло, он оставался тем, кем он и был, – эльфом.

Как только Гилфалас осознал это, его страх тотчас исчез. Псы-призраки вновь стали размытыми контурами и превратились в мерцающее сияние. Эльф почувствовал, как его противники удвоили усилия, их вой сделался вдвое громче, чем был раньше. Но теперь он звучал отчаянно и почти жалобно, ибо они снова стали тем, кем и были, – всего лишь тенями.

Тогда Гилфалас открыл свою душу и – он сам не понимал, как это у него получилось, – начал вбирать в себя эти тени, собирать их подобно тому, как губка впитывает воду. Вместо воя теперь уже раздавалось полное ужаса, перепуганное визжание; но Гилфалас, который только улыбнулся, услышав это, был неумолим. Ибо, как он теперь знал, тени представляли собой лишь отголосок того, что дремало в нем самом…

Гилфалас бросился на верную гибель, но увлек зло вместе с собой, так что теперь путь для его товарищей был открыт. Эльф вновь напряг все свои силы. Из его глаз текли слезы, но это были слезы радости, слезы победы. Эльф больше не считал свое падение жертвой, но видел в нем подвиг. Он победил самого страшного врага – самого себя, свое высокомерие по отношению к гнездившемуся в нем злу.

Подобно падающему с высоты камню, он ударился о поверхность темного озера, лежащего у самого основания мира, там, где весь свет пропадает, а все пути заканчиваются. Ледяные воды сомкнулись над ним, и, когда водоворот подхватил его, он лишился чувств…

Нечто спавшее на дне озера – проснулось. Оно не знало, сколько времени провело на дне. Но оно спало долго, очень долго, и теперь проснулось.

Когда мощное тело существа начало подниматься со скального основания, можно было подумать, что поднимается часть дна, древняя сила, состоящая из того же вещества, что и сам мир. И оно было не одно, нет, существо представляло собой некое множество.

Существо увидело то, что вызвало его интерес. Свет. Голубоватый мерцающий свет, готовый вот-вот потухнуть. Оно последовало за этим предметом, нарушившим его покой, и не выпускало голубой свет, становившийся все более и более слабым, из глаз.

Однако не свет разбудил существо.

Просто пришло время, чтобы оно проснулось…

Радостные птичьи голоса заставили его очнуться. Птицы деловито щебетали где-то у него над головой.

Гилфалас долго приходил в себя. Он чувствовал себя уставшим, как никогда в жизни. Даже те дни, когда белегим и их темные хозяева гнали его через Эльдерланд, не так утомили его, не так он устал и от перехода через горы…

– Так это и есть смерть? – спрашивал он у себя. – Неужели все остальные тоже чувствуют усталость от жизни перед тем, как освободятся от неё окончательно и станут вечно наслаждаться, петь и танцевать в Зале Юношей и Дев?

Гилфалас с трудом поднял голову. Он находился на берегу озера, неподалеку от небольшого ручья, который вытекал из озерца на другой его стороне и стремился навстречу большой реке.

Итиаз Кайден, была его первая мысль. Воды Пробуждения. Исток мира, откуда ведет начало народ эльфов.

Но нет, здесь не росли лилии; покачивающиеся в камыше цветы оказались ирисами и актиниями. Да и вода была прохладная и вдобавок илиста, как будто здесь только что прошло крупное животное.

Насквозь промокший эльф поднялся из воды и попытался выяснить, где он находится. Солнце стояло высоко в небе и своими лучами обогревало землю. В воздухе ощущался запах весны. Деловито жужжали пчелы, доносился аромат цветов. Посреди свежей зелени стояли одинокие деревья. На западе цепью возвышались залитые солнцем горы.

На западе?

До сознания Гилфаласа медленно доходило, что горы вообще-то должны находиться на востоке. Водопад явно вел в Эльдерланд, но это место совсем не походило на страну фольков. Здесь все росло свободно и не знало ножниц садовника.

Неужели он очутился по другую сторону Серповых Гор? Но существует ли эта другая сторона?

И почему сейчас весна? Он точно помнил: когда они были в Эльдерланде, листья там уже пожелтели.

Так, значит, он умер? Но Гилфалас не ощутил никакой разницы по сравнению со своим прежним состоянием. Он никогда не задумывался по поводу бытия после смерти, но почему-то всегда представлял, что в этом состоянии оказываешься защищен от невзгод, которые посылает жизнь. А он промок, устал и испытывает голод и жажду, как никогда прежде. Сейчас он мог бы съесть, наверное, целого быка и запить его целым чаном воды.

Так где же он оказался?

Затем он вспомнил: псы-призраки! Взгляд скользнул к кольцу на правой руке. Камень в серебряной оправе по-прежнему был чист, но уже не издавал никакого свечения.

Кольцо выглядело совсем безобидным, однако именно оно спасло его и его товарищей.

Внезапно воспоминания ударили по нему с новой силой: он вобрал в себя псов-призраков!

Эльф напряженно прислушался к себе, но не смог обнаружить ничего, никакого отзвука, никакого следа их присутствия. Тогда он был настолько уверен в скорой своей смерти, что даже не задумывался над тем, что будет дальше, открыв свою душу псам-призракам. Но теперь он уже не был уверен, что умер.

Во всей ситуации было столько абсурда, что Гилфалас чуть не рассмеялся. Но тут же вновь стал серьезен.

Мысли Гилфаласа вновь перенеслись к его спутникам. Как обстоят дела у них? Он страстно надеялся, что им удалось вырваться из лап темных сил и через чертоги Зарактрора пробиться в Империю, чтобы наконец выполнить свою миссию и повести Империю в бой против извечного врага.

Но и он в любом случае не должен оставаться здесь. Он зашлепал по воде, которая в этом месте была совсем неглубокой, и через камыши направился к берегу. Дойдя до него, он огляделся.

Куда же ему направиться? Поблизости не было никого, кроме упоенных весной птиц, восторженно праздновавших наступление нового дня. Даже острые глаза не помогли Гилфаласу обнаружить дорогу или какой-нибудь дом. А ведь деревья здесь росли не так густо, чтобы за ними могла спрятаться деревня. Далеко на юге, почти на самой линии горизонта, он заметил лес. Гилфалас решил отправиться туда. Люди часто селятся рядом с лесами, поскольку там они могут найти для себя защиту от летней жары и зимней стужи. Хотя там, где оказался Гилфалас, трудно было даже представить себе летнее пекло или зимнюю бурю.

В том месте, где прозрачный ручей впадал в озеро, эльф наклонился и зачерпнул в ладонь воду, чтобы утолить хотя бы жажду. Он снял с себя промокшие сапоги и, связав их ремнем, перекинул через плечо. Он решил, что одежда худо-бедно высохнет сама.

Гилфалас шел так быстро, насколько позволяла ему усталость. Трава была мягкая и пружинила под босыми ногами, однако ему было ясно, что бесконечно идти он не сможет. Однако он не желал останавливаться. Необходимо было выяснить, куда же все-таки его занесло; не исключено, что его товарищам так и не удалось пробраться через подземелье. В таком случае обязанность передать послание о войне лежит на нем.

Когда солнце зашло, до леса было ему ещё довольно далеко. Ощущаемая усталость не была плодом воображения, она становилась все более заметной.

Гилфалас решил, что если он окончательно выбьется из сил, то от этого никому не будет пользы, и в первую очередь ему самому. И одиноко стоящий дуб предоставит надежную защиту, если вдруг ночью пойдет дождь. Под сенью дерева он обнаружил кусты земляники. Должно быть, год выдался удачным, поскольку ему почти удалось утолить голод одними ягодами. Затем он прилег, чтобы отдохнуть.

Гилфалас закрыл глаза и попытался вызвать в памяти все, что происходило в тот миг, когда он бросился в водопад, увлекая за собой псов-призраков. Но все попытки найти объяснения этим событиям терпели неудачу. Он вновь прислушался к себе, чтобы обнаружить присутствие псов-призраков или их основной сути – зла, но ничего не ощутил. Однако теперь он уже знал, что в нем всегда присутствует его темное «Я», постоянно ожидая удобного случая вырваться наружу. Он должен быть готов к этому и не должен позволить темной стороне взять верх над собой…

Все это время существо следовало за сиянием, почувствовав жжение, а затем увидев солнечный свет, которого оно не знало и не видело до своей продолжительной спячки.

Затем оно опустилось в озеро и прислушалось к ауре, за которой следовало. Аура показалась ему одновременно знакомой и чужой. Нечто подобное в свое время как раз и отправило существо в спячку, а теперь разбудило.

Оно наблюдало, запоминало. Некто несущий ауру неподвижно лежал у воды и не шевелился. Обладатель ауры только равномерно вдыхал и выдыхал воздух. Зачем он это делал, оставалось для существа непонятным. Но не это было сейчас важным. Единственный интерес был сейчас сконцентрирован на ауре. Существо выжидало.

Затем обладатель ауры поднялся и двинулся в путь. Существо некоторое время находилось в нерешительности, не понимая, что же предпринять, но, когда аура стала удаляться, последовало за ним всеми своими телами. Инстинктивно оно таилось, двигалось широким полукругом, использовало любое попадающееся на пути укрытие, маскировало себя, даже не осознавая того, что делает. Оно знало наверняка лишь одно: сияние представляет опасность. Следует понаблюдать за ним, а затем уничтожить. Но сначала следует понаблюдать. Однажды оно уже вступало в противоборство с сиянием. Тогда оно действовало неправильно. Теперь необходимо исправить былую ошибку.

Аура двигалась не особенно быстро, но существу доставляли неудобства другие вещи: чистое небо, солнце, трава, поющие птицы, деревья. Все это было для него внове, и разум существа грозил не справиться с обилием впечатлений, обрушившихся на него.

Существо было поражено видом лани, которая бежала от него, едва завидев. Оно чуть было не послало за ней вслед одно из своих тел, чтобы как следует изучить это создание, но не стало так поступать, поскольку аура была важнее. Когда оно уничтожит ауру, то у него будет достаточно времени, чтобы продолжить то, что осталось незавершенным перед спячкой.

Оно наблюдало за обладателем ауры, сновавшим туда-сюда под одной из этих больших колонн с зелеными кронами и запихивавшим в себя маленькие красные шарики. Существо не знало, что такое голод, поэтому это действие осталось для него загадкой. Одно из тел сообщило существу, что четвероногие, одно из которых оно только что видело, запихивают в себя зелень, покрывающую землю, – так же как обладатель ауры проделывает это с красными шариками.

Затем обладатель ауры лег на землю. Существо не понимало этого, но использовало полученное время, чтобы получше изучить ауру. Это было совершенно так же, как и в прошлый раз в темных, скалистых пещерах, где существо было вынуждено снова и снова погружаться в водную стихию, чтобы добывать сокровища для своих бородатых хозяев, пока однажды оно не погрузилось слишком глубоко и не попало на глаза тому, кто затем проник в его разум. Оно хорошо это помнило, поскольку эта встреча оказалась одним из поворотных моментов в его монотонной жизни.

– Я – Азратот, – сказал незнакомец. – Я знаю, что надо делать.

Незнакомцу показалось важным дать существу имя, которым он мог бы впредь его называть. И он нарек его именем Сагот, что означает Легион.

Сагот не обладал своим собственным «Я». Сагот был множеством. Поэтому Сагот был идеальным оружием. Теперь Сагот был наполнен желанием, которое ему внушил незнакомец. Это желание заключалось в том, чтобы уничтожать бородатых, которые его и создали.

Таким вот образом существо однажды поднялось на поверхность: без серебряной руды, но с желанием убивать.

Ни одно оружие не могло причинить ему вред. Камнями и ударами его было не сдержать. Любого, кто попадался ему на пути, оно уничтожало.

А потом появился бородатый с аурой. Он был окутан светом, подобным пятну на небе. Последнее, что запомнил Сагот, было то, как тот падал в поток, со всех сторон окруженный стихией, в которую существо столь часто погружалось, чтобы доставать со дна серебро.

Долгое время вслед за этим не было вообще ничего, пока наконец сияние голубого света не разбудило его и существо не последовало за обладателем ауры через воду в этот чужой, необъяснимый мир.

Постепенно стало темно, почти так, как было когда-то в пещерах бородатых, за исключением маленьких источников света, сиявших высоко в небе и причинявших боль глазам. Обладатель ауры все ещё лежал без движения. А что если Сагот набросится на него и раз и навсегда расправится с ним, как он расправлялся с бородатыми? Но он решил этого не делать; тут присутствовала и аура, а Сагот не знал, может ли аура представлять для него опасность без своего обладателя.

Одно из тел просигнализировало Саготу, что приближаются создания, похожие на обладателя ауры и вытворяющие странные вещи. Они теребили какие-то предметы, и до слуха Сагота донеслись странные звуки, похожие на те, что издают звери, парящие под высокой крышей, что стала теперь темной. Они прыгали и засовывали в рот предметы, не похожие на зелень или красные шарики.

Существо по имени Легион воспринимало все это и пыталось постигнуть.

Откуда-то доносилась музыка.

Вначале Гилфалас подумал, что ослышался, но затем явственно услышал звуки и узнал хорошо знакомую ему манеру эльфов, легко и непринужденно играющих на лютне. Затем вступили голоса, и зазвучала песня, посвященная весне:

Во время исполнения двух последних куплетов Гилфалас не смог удержаться, поднялся с земли и начал подпевать. Песня звучала чуть иначе, чем он привык, но исполнявшие её, вне всякого сомнения, были эльфами, которые пели, играли и, возможно, даже танцевали под нее. Их голоса раздавались в воздухе подобно колокольчикам.

Вслед за этой песней последовала пьеса для флейт и цимбал, звучащая обычно во время открытия праздника весны. Но поскольку здесь царила весна, было совершенно справедливо исполнить это произведение.

Между двумя группами деревьев Гилфалас отчетливо разглядел огоньки, покачивающиеся на ветру. Это были пестрые фонарики, которые вывешиваются на ветвях деревьев специально к этому празднику. Легкий бриз донес до него запах еды. Он услышал смех и звон бокалов.

Гилфалас направился к празднующей компании. Навстречу ему доносились обрывки фраз на эльфийском языке.

– Элей, ещё один гость! – воскликнула одна из ярко и празднично одетых фигур, увидев Гилфаласа. – Идите к нам, кто бы вы ни были. Ешьте, пейте, танцуйте с нами. Сегодня – особенная ночь.

– Каждая ночь особенная, – донеслось откуда-то. – Но все равно, празднуйте её с нами.

Гилфалас подошел ближе. Ему вдруг стало понятно, насколько странно он, должно быть, выглядит: уставший и оборванный, в странной, неподходящей для эльфа короткой куртке, доставшейся ему от магистра Адриона, которая за это время разошлась по швам. Однако ни один из празднующих не подал вида; казалось, они вообще не обратили на это внимания. Ему тотчас же подали полную тарелку, и вскоре он уже держал в руках резной бокал с искрящимся вином.

– Гилфалас, к вашим услугам, – приветствовал эльф хозяев праздника. – Кто может мне сказать, где я нахожусь и как мне добраться до ближайшего гарнизона имперских легионов?

Приветствие Гилфаласа было воспринято дружелюбно, но в ответ на свои вопросы он услыхал только лишь недоуменный смех.

Вслед за этим все вернулись к развлечениям, что были прерваны его приходом.

Гилфалас не знал, как ему быть дальше. Никто не обращал на него внимания. Только иногда эльфийские девушки бросали любопытные взгляды, чтобы тут же залиться краской. Эльф принял решение сначала поесть, а затем снова задать свои вопросы, причем действовать более настойчиво.

Во время еды Гилфалас имел возможность понаблюдать за празднующими эльфами. Они пели и весело танцевали, играли в салочки, – словом, вели себя как дети. К своему удивлению, Гилфалас отметил, что это раздражает его. У здешних эльфов, казалось ему, начисто отсутствует какая бы то ни было серьезность. Среднеземью угрожает опасность, а они тут дурачатся, как будто на свете нет ничего важнее праздника весны, да распевают:

И тут Гилфаласа осенило, где он очутился. Но разве не заперты врата, ведущие в эту страну? Разве не сам Высокий Эльфийский Князь запечатал все дороги в Высший Мир? Во всяком случае так считали все, кто остался в Среднеземье.

А как же тогда он попал сюда?

Гилфалас отодвинул в сторону тарелку и поднялся из-за стола. Один из эльфов удалился под сень огромного дуба и, погрузившись в раздумья, наигрывал там на лютне какую-то мелодию. Желает он того или нет, но Гилфалас все-таки вынужден будет его отвлечь.

– Гилфалас, – представился он. Голос его прозвучал резче, чем он намеревался. – Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Внезапно вырванный из своих раздумий, эльф с непонимающим взором уставился на Гилфаласа. Он прервал свою игру. Казалось, что только теперь до него дошел смысл слов, сказанных Гилфаласом.

– Арлурин, к вашим услугам. Скажите, чем я могу вам помочь? Может быть, сыграть для вас песню? Например, песнь весны или любовную?

– Чуть позже, – ответил Гилфалас. – Для начала мне хотелось бы знать, где я нахожусь.

– Где вы находитесь? – Арлурин с удивлением взглянул на Гилфаласа. – Вы находитесь на окраине великого леса Арбалорнита, между горами Утреннего Света и Водами Пробуждения.

– Так, значит, я в Высшем Мире?

– Разумеется. Где же еще? Гилфалас, вы себя плохо чувствуете?

– А как бы вы себя чувствовали, если бы внезапно попали сюда из Среднеземья? Лесной Король Инглорион, владыка эльфов Талариэля, – мой отец.

– А как вы… – Арлурин попытался найти слова, но смог найти только эти.

– Я сам не могу ответить на этот вопрос. Но мне необходимо поговорить с Высоким Князем. Это чрезвычайно важно. Темные эльфы прорвали Ограничительный Пояс, и теперь Среднеземью угрожает опасность.

– Среднеземье? Но здесь-то Высший Мир. Радуйтесь, что вы попали сюда. Все ваши заботы отныне в прошлом. Судьба к вам благосклонна. Владыка оказался милостив к вам.

– Но Свободным Народам необходима помощь, – вырвалось у Гилфаласа.

– Нам нет никакого дела до этого.

– Что? – Гилфалас почувствовал, как в нем закипает гнев. Весь мир находится под угрозой, а этому юнцу и дела до этого нет. – Хорошо же, мне вот только интересно, как вы запоете, если темные эльфы попытаются проникнуть в Высший Мир? – Гилфалас сдерживался, чтобы не произнести эти слова чересчур уж громко.

– Высший Мир в безопасности. Мы находимся под защитой первого кольца.

– Ах вот оно что! Ну а если это все так, то как же попал сюда я?

Арлурин у недоумении уставился на него.

– Скажите, разве это не прекрасное, хотя и редкое чувство, когда в вашем мозгу начинают шевелиться мысли? – насмешливо спросил Гилфалас. – Итак, когда вы отведете меня к…

Он не закончил свой вопрос. Голоса вдруг раздались громче, а музыка на другой стороне лесной прогалины внезапно оборвалась.

– Что случилось? – вырвалось у Гилфаласа, и его правая рука инстинктивно потянулась к мечу.

– Да это просто чья-то шутка, – вяло ответил Арлурин, все ещё находящийся под впечатлением от слов Гилфаласа.

Наступившую тишину разорвал крик, внезапно перешедший в гортанное клокотание. За этим последовали визг и топот ног.

Гилфалас оставил Арлурина и со всех ног помчался на противоположную сторону лесной прогалины. В нем проснулось подозрение, ужаснувшее его. Неужели по его следам из Зарактрора пришел кто-то еще? Неужели вместе с ним в Высший Мир пришло зло? Или он не сумел удержать в себе псов-призраков?

Нет, решил он про себя. Это невозможно, иначе бы он уже услышал их вой.

Но что же это тогда?

Сагот больше не чувствовал себя в безопасности.

Он выслал несколько своих тел вперед, чтобы наблюдать за тем, как обладатель ауры встал и двинулся навстречу себе подобным. Существо последовало за ними в тень, отбрасываемую темными колонами.

– Кве нуа? – Бледное лицо, рот, произнесший эти слова, движения. Пришелец не понимал жестов, а другое создание, подобное обладателю ауры, не нашло путь к его разуму так, как когда-то это сумел Азратот.

Сагот принял решение действовать так, как он уже однажды проделывал это с бородатыми. То есть сражаться, даже если существо из глубин и не понимало этого слова.

Первый удар не достиг цели. Создание с бледным лицом издало резкий крик. Затем Сагот нанес более точный удар, и создание умолкло, после того как несколько раз издало особо резкие звуки.

Остальные создания переполошились, но обладатель ауры уже двигался навстречу Саготу. А важен был только он. Остальные не имели значения, они позволяли себя убивать так же легко, как когда-то бородатые, только эти были в другом обличье.

Сагот отправил несколько своих тел, чтобы они напали на обладателя ауры с другой стороны. На этот раз осечки быть не должно, иначе его снова швырнут во мрак и забвение, в то место, где нет ничего, кроме пустоты…

– Дайте дорогу! – кричал Гилфалас, пока не добрался до места происшествия. Обезумевшие эльфы носились подобно детям, увидевшим медведя.

Глаза эльфа разглядели среди всей этой кутерьмы уродливую тварь с непропорционально длинными руками, которая склонилась над девушкой-эльфом, истекающей кровью. С первого взгляда Гилфалас понял, что опоздал. Девушка была мертва: глаза её незряче уставились в небо.

Гилфалас выхватил меч и вонзил его между шеей и плечом твари.

В следующий момент острая боль пронзила его самого. Меч выпал из его потерявших чувствительность рук. Невольно он издал стон. Гилфалас увидел, как к нему тянется огромная рука. Не потеряв присутствия духа, он упал на землю, прокатился по ней и вновь вскочил. Существо даже не сделало попытки последовать за ним.

Крики эльфов предупредили его о надвигающейся угрозе, и он снова упал на землю. Просвистевший над ним удар убедил его в том, что он был на волосок от гибели.

– А вот ещё один!

Гилфалас мгновенно вскочил на ноги. И тут он увидел их. Этих попрятавшихся в кустах существ было, должно быть, около дюжины.

И все они двигались на него.

На прочих эльфов они не обращали никакого внимания, несмотря на то что в панике эльфы постоянно оказывались на пути этих тварей. У Гилфаласа больше не оставалось времени задумываться над происхождением этих существ, столь внезапно появившихся из мрака ночи.

Гилфалас помчался со всех ног. Он ещё не полностью оправился после боя с псами-призраками, как вновь оказался втянутым в стычку с темным созданиями!

Длинные руки уродливых тварей проносились рядом с ним в пугающей близости. Он даже стал подумывать, что чья-то воля отводит от него удары.

Неужели он открыл врата, ведущие в Высший Мир? Но как бы он мог их закрыть, ведь он даже не осознавал, что прошел через них! А кроме того, охотящееся за ним существо явно не было тварью, созданной темными эльфами, это бы он ощутил. Здесь было что-то другое.

Но кто бы это ни был, этот кто-то намеревался отнять у эльфа жизнь.

Гилфалас споткнулся о корень дерева и только благодаря своей ловкости не упал. Напротив, он даже сумел извлечь пользу для себя из этой ситуации, проскользнув под готовыми схватить его руками одного из врагов.

Прочие эльфы, подобно рою растревоженных пчел, продолжали беспорядочно носиться по поляне. Вот трое или четверо из них, вооружившись сучьями, заспешили ему на помощь. Но что могут сделать палки там, где меч не помогает?

– Бегите прочь! – ещё издали крикнул им Гилфалас. – Отведите остальных в безопасное место!

Эльфы вняли его словам. Гилфалас же побежал в противоположном направлении. Он не знал, как долго выдержит, но понимал, что должен дать остальным возможность укрыться. О, если бы у него оказалось сколько-нибудь эффективное оружие!..

Кольцо!

Там, где не помогала сталь, успешно справлялось с врагами кольцо, носимое им на правой руке. Уже дважды оно помогло ему.

Гилфалас обернулся и поднял вверх руку с кольцом.

– Элей Курион ай Кориэнна, – воззвал он к Божественной Чете.

Ничего не произошло. Кольцо осталось таким, каким было до этого. Голубой свет не вспыхнул и не вырвался наружу.

Эльф развернулся и, охваченный паникой, снова бросился бежать. Если даже кольцо не подействовало, что ещё может он противопоставить этим тварям?

Его все время пытались окружить, но Гилфаласу каждый раз удавалось в самый последний миг ускользнуть от преследователей. Но долго он так не протянет. Он снова почувствовал себя находящимся в Эльдерланде и спасающимся от темных эльфов и белегим. Но здесь все было иначе. Находящиеся позади него существа не теряли его след. Каждый раз, когда ему казалось, что он от них оторвался, из-за кустов или деревьев вновь появлялась одна их этих уродливых тварей, и побег начинался сызнова.

Еще до того как снова взойдет солнце, они поймают и прикончат. Оружие оказалось бесполезным. Теперь вся надежда только на быстрые ноги. Но эльф понимал, что когда-нибудь всему этому наступит конец.

Сначала он бежал от леса. Теперь, сделав петлю, он снова приближался к лесной опушке. Может быть, ему удастся затеряться в лабиринте деревьев? А если нет, он умрет от безжалостного удара могучих рук, как та девушка.

Лес приближался, но одновременно и силы Гилфаласа таяли. Каждый шаг давался ему все с большим трудом. Внезапно он понял, что враги окружили его. Они догнали его и теперь стягивают кольцо.

Теперь Гилфалас понял, что чувствует рыба, пойманная в сеть. Выхода не было.

Он понимал, что это конец. Гилфалас положился на судьбу, закрыл глаза и стал ждать смертельного удара…

Сквозь опущенные веки он увидел сияющий золотой свет.

Свет обжигал.

Существо по имени Легион было ослеплено и отвернулось от блеска, столь внезапно разлившегося вокруг его жертвы. Прочь от света, что появился над обладателем ауры.

Сагот гордился тем, что охотился и наконец поймал свою жертву. Никогда прежде не высылал он столь много своих тел в разные направления и в разное время. Он был ловцом, расставляющим сеть, и одновременно являлся сетью. Он достиг блестящего результата, одновременно ведя и координируя столь много различных своих частей. Впервые в жизни Сагот был горд за себя.

Себя?

Я?

Я, меня, мне, меня, мной, обо мне…

Но там, где есть Я, там ведь есть и…

– …Ты, – произнес голос из золотого сияния, и этот голос раздавался непосредственно в его душе. – Что ты? Кто ты?

Существо по имени Легион корчилось в лучах обжигающего света. Оно прикрыло глаза руками, так же поступили и все его тела, но от сияния невозможно было защититься, оно было повсюду. Существо было в гневе. Оно достигло большего, чем ему позволили его создатели; оно шагнуло от безликости к осознанию себя.

– Я – это множество.

И в тот самый миг, когда оно осознало это, свою суть, свое «Я», оно же и осознало свою беспомощность. Ибо Он – тот, кто стоял перед ним, – был могуществен и одним взмахом своей руки мог отправить его в пустоту, откуда оно и пришло.

Рука застыла над ним.

– Ты не предусмотрен в плане Божественной Четы, но я не хочу тебя убивать. Я нареку тебя именем Теотормон – что означает Множество, ставшее единым целым. А теперь отправляйся спать, пока не придет время, чтобы ты выполнил свое предназначение.

И больше не было ничего, кроме тьмы, сна и безмолвия.

Гилфалас отважился открыть глаза. В воздухе над ним парил некто прозрачный как стекло и весь наполненный светом. Он был одновременно подобен юноше и стар, преисполнен умом Владыки и красотой Владычицы. На его челе лежала печать мудрости, а рука олицетворяла силу. Волосы его были подобны пламенеющему золоту, а лицо белее снега. Своими чертами он походил на эльфов, но был ещё более прекрасен и благороден. И хотя Гилфалас никогда не взирал на него с близкого расстояния, он понял, чей образ предстал перед ним: Арандур Элохим, Князь Высшего Мира, Мастер Магии, Владыка Колец.

Крик сорвался с уст уродливых создании, когда вокруг Высокого Эльфийского Князя возник золотой свет и начал разливаться по земле.

Как будто повинуясь тайному приказу, все враги замерли и рухнули на землю. Пока они лежали, свет залил их тела, поднял в воздух и унес прочь. Сделано все это было без всякого насилия; нет, тела парили в воздухе плавно, словно пушинки на ветру.

– Обладатель кольца, – произнес Эльфийский Князь. Гилфалас поднял голову и встретился глазами с парящим. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть, но не от страха, а от благоговения, подобного которому он никогда не испытывал. – Приди ко мне в Зеленторил, город вращающихся звезд. Там ты примешь участие в моем Совете, и мы обсудим все, что тобой движет.

– Я не знаю, как туда добраться, – пробормотал Гилфалас.

– Тебя отведут. Соберись с силами и жди проводников, – ответил Высокий Князь.

Парящий померк, как мираж, а затем и вовсе рассеялся, подобно дыму потухшей свечи.

Эльфа вновь окутали сумерки. Измученный, потрясенный увиденным, Гилфалас опустился на колени, поднял глаза к эльфийским звездам, сверкавшим на небе во всем своем великолепии так, как он и представлял их в своих снах, и возблагодарил Божественную Чету за их доброту.

Затем он принялся ждать тех, кто должен отвести его в Зеленторил, где ему предстоит поведать Высокому Князю о том, какая опасность угрожает Среднеземью.

Вскоре он увидел четырех эльфов из числа тех, чей праздник столь внезапно был прерван появлением тварей. Среди них находился и Арлурин – тот самый музыкант, с которым разговаривал Гилфалас.

– Князь повелел нам отвести вас к нему.

Гилфалас кивнул. Он пытался прочитать в глазах этих эльфов упрек за то, что привел за собой в Высший Мир эти ужасные создания, результатом чего явились смерть и страдания. Но даже если Арлурин и питал к нему неприязнь, то никак её не обнаруживал. Во взглядах его спутников также нельзя было прочесть ни грусти по поводу потери, ни боли, ни гнева. Это было нечто другое – естественное любопытство, как будто для них это был новый, неожиданный поворот в игре, в которой они участвовали. Эльф из Среднеземья не знал, как к этому относиться.

– У вас достаточно сил, чтобы двигаться дальше? – задал ему вопрос Арлурин. – Мы можем подождать. Время не имеет значения.

– Я должен идти: темные эльфы угрожают Среднеземью. Поэтому – в путь!

– Как скажете, – ответил другой спутник, имени которого Гилфалас не знал.

Гилфалас представился и в свою очередь узнал имена остальных трех: Лиандир, Делаурин и Нандарос.

– Скоро нам приведут лошадей, – сказал последний. – Так мы доберемся до места быстрее.

Они вошли в лес, огромные деревья возносились к небу, подобно живым колоннам. Высокие кроны выделялись в лунной ночи филигранными тенями, хорошо видящий в темноте эльф мог различить в них каждую деталь. Некоторые деревья возвышались над землей более чем на сто пятьдесят футов, а возможно, и на все двести. В диаметре деревья были от двадцати до тридцати футов. Гилфалас был очарован этим видом, поскольку сам вырос в знаменитом лесу Найт Таларин в Среднеземье, который тем не менее не мог похвастаться такими великанами. Но Гилфалас не испытывал зависти: хотя лес Талариэля был не столь уж велик, он все равно оставался его родиной.

Следуя за этой мыслью, он вдруг подумал о другом. Всем жителям его родины, так же как и другим Свободным Народам, одинаково угрожают темные эльфы. Он ускорил шаг. Его проводники не отставали, а поскольку они были не особенно-то разговорчивы, то и Гилфалас счел за благо хранить молчание.

На восходе солнца они услышали приближающийся топот копыт, Гилфалас был рад этому, поскольку уже не выдерживал темп, который сам и задал.

Молодой всадник по имени Филиндрин привел четырех благородных белых скакунов, которые были такими же крупными, как боевые кони тяжелой имперской конницы, но одновременно с этим оказались горячими и стройными, как рысаки кочевников.

– В Зеленторил?

– И так быстро, как только смогут кони! – отозвался Гилфалас. – Это очень спешно.

– Спешно? – переспросил Филиндрин. – Я не знаю такого слова. Но что касается скорости, то вы вряд ли найдете более быстрых скакунов, чем маратлиндим, кони восхода.

– В вас говорит гордость коннозаводчика! – улыбнулся Гилфалас.

– Коннозаводчик? – Казалось, что Филиндрин был вконец сбит с толку и не знал, как понимать данное слово. – Да нет же, я ваш друг.

Гилфалас решил больше не затрагивать эту тему. Он вскочил на одного из коней, которые не несли на себе ни узды, ни седла, крепко сжал его бока, и тот почти мгновенно пошел аллюром, который вскоре перешел в плавный галоп. Гилфалас почувствовал огромную силу, что скрывалась в коне. Он никогда ещё не скакал на такой лошади, и поэтому эти первые моменты навсегда запечатлелись в его памяти.

Грива и хвост коня развевались в утреннем свете, подобно двойной радуге, а стук копыт походил на отзвуки далекого грома. Гилфалас чувствовал, как наслаждается бегом конь. Рядом с собой он видел других жеребцов, радующихся скачке.

Путь, который вел их через Арбалорнит, был ровен и очищен от камней и древесных корней, которые могли бы доставить неприятности всаднику и лошади. Гигантские стволы вечнозеленого леса пролетали мимо них, так что Гилфалас даже чуточку сожалел о том, что не может остановиться и воздать деревьям дань восхищения.

Полдень давно миновал, а кони ничуть не утомились. Они даже не покрылись потом. Гилфалас начал понимать гордость Филиндрина. Это действительно были исключительные кони, подобных которым не было в Среднеземье. Любой кочевник не задумываясь отдал бы за такого скакуна всех своих наложниц и несколько отар овец.

Прошло время, солнце начало садиться, и только тогда Филиндрин остановил коней. Лошади до сих пор не выказывали никаких признаков усталости, но надвигающиеся сумерки представляли опасность даже для этих великолепных животных.

Деревья росли здесь так густо, что не пропускали ни света, ни звука. Весь мир погрузился в сумрачное безмолвие; но это была не зловещая тишина, а только тихое умиротворение, как будто сам Владыка распростер над миром свой плащ и укутал его.

Путь, по которому их вел Филиндрин, был извилист, подобно большинству дорог в этой стране, поэтому лишь после того, как дорога сделала очередной поворот, они смогли увидеть лесную поляну, залитую светом разноцветных ламп и наполненную песнями и смехом. И хотя это был другой лес, и даже другой мир, Гилфалас внезапно почувствовал себя дома.

Деревня эльфов раскинулась среди деревьев. Их верхушки были соединены в арки, а над ними всеми цветами радуги поблескивали тончайшие покрывала из паутины. Могло показаться, что легкого дуновения ветерка будет достаточно, чтобы разрушить эту конструкцию, настолько хрупкой она выглядела. Но на самом деле деревья были прочно пригнаны друг к другу. Среди деталей внутренней отделки присутствовали только длинные полотнища – раскрашенные всеми красками земли и неба, с узорами из птиц и растений, возвышающихся деревьев и высоких гор, освещенных солнцем, луной и эльфийскими звездами, – непрерывно сменяющие друг друга и одновременно постоянно повторяющиеся. Природа и искусство переплелись здесь настолько причудливо, что нельзя было даже понять, где кончается одно и начинается другое.

Гилфаласу даже показалось, что все это создано не искусной рукой, а возникло из песни и само является частью песни, чьи аккорды ещё не отзвучали в вышине и отражаются в каждом колебании свода, – песни, никогда не прекращающейся и одновременно совершенной настолько, насколько совершенными могут быть дерево, растение и любое живое существо.

Это было знакомо ему, поскольку тут он узнавал некоторые черты архитектуры своей родины. Только здесь все было более тонко, более филигранно, будто бы все это создавалось лишь на один миг. Но этим хижинам не придется выстаивать против капризов зимы: тут царит вечная весна.

Стало совсем темно, и сколь ни пришлась по душе Гилфаласу скачка на лошадях, но усталость все-таки давала о себе знать. Его благородный зад – как, наверное, выразился бы этот несносный гном Бурин – изрядно претерпел от поездки. Там, откуда он прибыл, больше полагались на собственные ноги, чем на коней. Он хоть и изучал верховую езду, но все-таки не настолько уверенно сидел на коне, как жители восточных степей или население обширных равнин и пустынь юга… Гилфалас поймал себя на том, что продолжает мыслить категориями Среднеземья.

В деревне их приняли очень тепло. Даже после того, как эльфы узнали о вчерашнем происшествии, в адрес Гилфаласа не последовало ни одного упрека, но и о погибшей девушке никто не проронил ни слова.

Рассказ Гилфаласа о том, какой опасности подвергается сейчас Среднеземье, не вызвал никакого оживления среди присутствующих; все были уверены, что эти события никак не затронут Высший Мир, находящийся под надежной защитой Высокого Эльфийского Князя. Обитатели деревни игнорировали все происходящее, не ощущая никакой необходимости беспокоиться о других – и даже о собственном будущем.

Гилфаласу открылись недостатки подобной чересчур комфортной жизни в Высшем Мире. Втайне он признался себе, что лесные эльфы Найт Таларина тоже не слишком-то беспокоятся о том, что происходит за пределами их леса, но все же, если дело действительно принимает серьезный оборот, они не оказываются в стороне.

Он рано отправился спать; отчасти из-за усталости, но в не меньшей степени и потому, чтобы не разозлиться ещё больше. Ведущиеся здешними эльфами разговоры были такими беззаботными, такими беспечными. Но ведь со времен Войны Теней в жизни эльфов Высшего Мира не было ничего, что доставляло бы им беспокойство.

Еды было вдоволь. Леса – полны дичи. Побеги и молодые растения постоянно приносили плоды. В такой жизни не было места борьбе за выживание.

Гилфалас даже посочувствовал обитающим здесь; ведь жизнь совсем без забот и невзгод, как бы тяжело ни давили они на плечи, – это неполноценная жизнь. Если не пережить трудные времена, то как же тогда можно ощутить счастье и радость? Ведь живущие здесь эльфы даже не могли по-настоящему оценить, насколько хорошо им тут приходится. В этом-то и крылись причины их поверхностного, почти небрежного обращения со своим счастьем.

Эти мысли не давали ему покоя до поздней ночи, но ветер, певший в ветвях деревьев эльфийского поселения, все-таки убаюкал его, и Гилфалас заснул.

Он спал до восхода солнца и ощутил, проснувшись, насколько освежил его отдых под сенью деревьев. Он вновь был полон сил.

Еще два дня они скакали от одной деревни к другой. Постепенно в Гилфаласе росло нетерпение. Он перестал обращать внимание на окружающие красоты; да и его спутники оказались не теми, с кем он согласился бы путешествовать по своей воле. Он с трудом сдерживался, чтобы не выказывать недовольство слишком явно.

Лесу не было конца и краю. Если бы Гилфалас понаблюдал за окружающей его игрой тени и света, золота и зелени, он бы замер от удивления. Но все мысли эльфа из Среднеземья вертелись вокруг одного – как бы поскорее добраться до города Высокого Эльфийского Князя.

Это произошло в первой половине четвертого дня пути. Лес снова стал густым, а кустарник превратился в сплошное огромное море свежей сочной зелени, усеянное тысячами и тысячами мелких соцветий. Но в этом цветочном море находились ещё и миллионы острых шипов, превращавших заросли в естественную преграду.

Гилфалас глядел на все это, но мысли его были далеко. Наконец лес кончился и дорога, сделав широкую петлю, вывела их из колючих зарослей на открытое пространство. Как только тени деревьев остались позади, лошади замедлили свой шаг, но Гилфалас даже не заметил этого. Ничто на свете не могло бы сейчас оторвать его от зрелища, что разворачивалось перед его глазами.

На небе клубились облака и образовывали фантастические картины, однако Зеленторил находился в лучах солнца.

Город стоял на холме. Его опоясывали несколько концентрических колец из деревьев. Зеленые, серебристые и золотые – деревья были подобны застывшим видениям, поблескивавшим в свете, происхождение которого было трудно установить: то ли это были отраженные солнечные лучи, то ли сияние исходило от самого города.

Незаметно деревья переходили в башни, похожие друг на друга, но никогда не повторявшиеся. Тут на ветру развевался пестрый вымпел из яркого, переливчатого шелка, там, стремясь к небу, возвышались остроконечные башенки-фиалы, образованные ветвями и сучьями. Все то, что люди возводили из камня, создавалось эльфами из живой природы.

Между башенками были перекинуты грациозные узкие мостики и стрельчатые арки, ведущие по направлению к центру. Там, возвышаясь подобно короне, располагался дворец. Над ним, переливаясь перламутром, испещренный ажурным орнаментом, подобно мечте из света и воздуха между землей и небом, возвышался купол.

– Это центр эльфийского народа, – произнес его спутник Арлурин. – Здесь вместе со своим двором располагается Высокий Эльфийский Князь.

Гилфалас в это время подумал о Водах Пробуждения, которые он так и не увидел, но которые жили в его памяти, и сердце подсказало ему, что в тех местах, где элоаи впервые увидели Владыку и Владычицу, было больше эльфийского, чем во всем этом великолепии и роскоши.

Но чего-то здесь недоставало, и поначалу он даже не мог сказать, чего именно. Но потом вдруг понял: он не слышал радостных детских криков. И хотя отовсюду лилась музыка, на ум пришли слова мудрецов его народа: любое место живо детьми. А их-то здесь как раз и не было.

Они скакали по широкой, обсаженной по краям цветами и деревьями дороге, направляясь ко дворцу, который стремительно рос по мере их приближения. Казалось, что он состоит из одного громадного сводчатого зала, превосходящего по своим размерам храм в Великом Ауреолисе.

Никто из находившихся на дороге и спешащих по своим делам эльфов не обращал внимания на покрытых дорожной пылью всадников. Если следствием беззаботной жизни является равнодушие, то Гилфалас не хотел бы оказаться на месте жителей Зеленторила. Ему вдруг разом весь город показался пустым, а его красота – вводящей в заблуждение иллюзией, служащей ширмой для кучки ни к чему не приспособленных подростков.

В нем начал закипать гнев. Он испытывал сожаление, граничащее с презрением, к жителям этого сказочного города, воспринимавшим подобную жизнь как нечто само собой разумеющееся и не требующее никаких жертв и затрат и не замечающим, что она, эта жизнь, подобно дурману, убаюкала все их чувства.

Только теперь он услышал музыку, наполнявшую воздух. Вначале ему показалось, что одну и ту же мелодию играют тысячи инструментов, но на самом деле это были различные песни, удивительно гармонирующие друг с другом. И хотя никакой диссонанс не нарушал эту гармонию, эльф из Среднеземья не находил в подобной музыке действительной радости.

Наконец они достигли входа в большой, увенчанный куполом зал в центре города. Лошади остановились.

– Следуйте за мной, Гилфалас, – произнес Филиндрин.

Гилфалас соскочил с коня и ласково потрепал его. Конь покосился на него и, казалось, понял немую благодарность наездника.

Гилфалас взглянул вверх и против воли восхитился виду огромного сооружения. Высоко вверх взмывали колонны, на которые опирался портал. Все было выполнено из живых стволов, чья кора блестела, подобно кованой меди, а серебристая и золотистая листва образовывала капитель и нависала над воротами.

Возможно, что эльфы Высшего Мира и не взрослее, чем дети, но это сооружение, как ему показалось, превосходило самые смелые мечты архитекторов всего мира.

Вверх к порталу вели семь ступеней. На венце из трех рядов колонн покоились многократно прорезанные выступы, которые, сами как будто переплетенные серебряными и золотыми нитями, несли на себе три покоящихся друг на друге купола. С каждым шагом, каждым движением положение свода изменялось: то тут вспыхнет огонек, то рядом погаснет другой, будто в начале лета глядишь на ночное небо и видишь, как на его фоне появляются звезды – то вдруг одна блеснет ярко и отчетливо, то снова скроется и вновь появится, постоянно в движении и одновременно навечно прикованная к своему месту.

– Это зал эльфийских звезд, – пояснил Филиндрин. – Приготовьтесь предстать перед Высоким Князем!

В середине зала, прямо по центру нижнего купола, располагался балдахин. Двенадцать ступеней вели к нему. На каждой из них в переливающихся одеждах стояли эльфы. Звучала музыка.

В центре возвышался трон. На троне находился Он.

И вдруг Гилфаласа покинули все печали и сомнения. Здесь казалось уместным только одно – преклонить колени и выказать свое глубочайшее почтение.

– Поднимитесь. Не пристало вам стоять на коленях, Гилфалас, сын Инглориона. – Мягкий голос прозвучал немного насмешливо.

Гилфалас взглянул вверх и увидел протянутую ему руку. На руке было обычное кольцо, без всяких украшений, с одним только камнем, светившимся, как казалось, изнутри.

Если и требовалось какое-то подтверждение тому, что Гилфалас находится в присутствии Высокого Эльфийского Князя, то оно было налицо.

Он прикоснулся губами к Первому Кольцу, а затем поднялся на ноги.

Князь тоже встал одним плавным, грациозным движением, в связи с чем Гилфаласом вновь завладело чувство неловкости, которое, однако, уже не было столь явным, как во время встречи в лесу.

– Позаботьтесь о спутнике нашего гостя, – обратился Князь к окружавшим его придворным, – а также о тех, кто остался дожидаться у ворот. А вы, Гилфалас, проследуйте за мной!

Они зашагали через сеть коридоров, вдоль увитых листвой проходов и галерей, увешанных знаменами и настенными гобеленами, которые раздувались от легкого бриза. Наконец они достигли входа в помещение, увенчанного декоративным фронтоном из ветвей. Дверь была сделана из обыкновенного дерева. Высокий Князь отворил её и сделал знак Гилфаласу следовать за ним.

Гилфалас подивился скромной обстановке комнаты. Посредине располагался накрытый стол с двумя стульями.

– Располагайтесь, – обратился Князь к Гилфаласу. – Я нахожу целесообразным беседовать за столом. А то оно, – при этом Высокий Эльфийский Князь указал на свое кольцо, – вызывает у всех желание упасть передо мной на колени и молчать. Я привык к этому, но беседа при таких условиях несколько затруднительна, вы не находите?

Непринужденный тон, которым все это было произнесено, а также накрытый стол действительно способствовали тому, что Гилфалас быстро оправился от замешательства. Однако он уже и сам совладал со своими чувствами. Впервые он видел Владыку так близко. Высокий Эльфийский Князь носил простые, плавно ниспадающие белые одежды. В его лице, несмотря на молодость, отражалась мудрость, и, взглянув на Князя, Гилфалас вдруг понял, что сила исходит не только от кольца, но в не меньшей степени и от того, кто носит это кольцо.

И однако же, становилось очевидным, что Арандур не какое-то сверхъестественное существо, но такой же эльф, как и он, Гилфалас.

Они сели за стол и вначале ели молча, хотя цель прихода не давала Гилфаласу покоя.

– Теперь говорите без всякого стеснения, – произнес наконец Арандур. – Поведайте мне то, что камнем лежит на вашей душе.

И тут Гилфалас уже больше не мог сдерживаться. Он рассказал Высокому Князю обо всем, что приключилось в Эльдерланде, Серповых Горах и Зарактроре.

– Так, значит, ты вобрал в себя зло псов-призраков? – спросил Эльфийский Князь.

– Да, господин.

– Это очень смело с твоей стороны. Но отныне ты должен быть внимателен к себе. Силы зла велики, оно только и ждет своего часа. Не заметил ли ты, что, положим, стал в последнее время более вспыльчивым и нетерпимым?

– Да, – ответил Гилфалас после короткого раздумья, – возможно, так оно и есть. Я чувствовал гнев и нетерпение по отношению к эльфам Высшего Мира. Они кажутся мне слишком поверхностными существами.

– Ты искренен, – ответил Арандур. – И вот что я отвечу тебе: во-первых, не позволяй гневу возобладать в себе, ибо тогда зло усилится. А во-вторых, ты прав. У рая имеется своя оборотная сторона. В иных делах мой народ менее зрел, чем даже дети в Среднеземье. Но в них дремлет древний дух, и он проснется, когда это потребуется. А теперь расскажи мне о своих товарищах. О гномах и человеке я уже слышал, но что представляют собой остальные?

Гилфалас некоторое время медлил с ответом.

– О болотнике я ничего не могу сказать, – ответил он. – Его народ не упоминается ни в одной из старинных легенд, как будто он и вовсе не предусмотрен планом Божественной Четы.

– Подобное случается, – произнес Высокий Эльфийский Князь, и оба вдруг подумали о темном существе с множеством тел, которое гналось за Гилфаласом. – Но иногда то, что не предусмотрено в плане, только делает честь тому, кто все это создал. А что ты скажешь про эти маленькие создания – как ты их назвал?..

– Фольки? У них есть своя собственная история, которая, правда, насчитывает всего только семьсот семьдесят семь лет. Однако они очень гордятся ею; по этому поводу они даже создали у себя музей. А наш спутник Кимберон – хранитель этого музея – в знак своего звания даже носит на руке кольцо, прямо как вы. – Он улыбнулся.

Но Высокий Эльфийский Князь не улыбнулся ему в ответ, а заинтересованно наклонился вперед.

– Какое ещё кольцо?

Гилфалас смутился.

– Обычное кольцо с прозрачным камнем, – вспоминал он, – но Кимберон сам говорил, что в нем не заключено никакого волшебства. Это символ его должности, как это принято у эльфов и людей. Или у гномов, – добавил он.

– Обычное кольцо, – задумчиво произнес Эльфийский Князь, – без какого-либо волшебства. И ещё ты говорил, что в этих фольках намешано всего понемногу от эльфов, людей и гномов. – Одним плавным движением он поднялся с места. – Да, пришло время действовать.