Поездка по округу принесла мало утешительного. Аносов знал, конечно, что заводы, строения и рудники находятся в неудовлетворительном состоянии, но такой запущенности, такого катастрофического положения он себе не представлял Ничего удивительного не было в том, что из доменных печей то и дело вырывался чугун, что срывало плотины и производство останавливалось.

Аносов знал также, что никакой скидки на «тяжелое наследство» ему не дадут, что с него спросят гораздо больше, чем с его предшественников, и никто за него не заступится — ни в екатеринбургской канцелярии главного начальника заводов хребта Уральского, ни в Горном департаменте. Аносов был среди начальников горных округов в известной мере случайным человеком, и назначили его не начальником, а только исполняющим обязанности начальника.

Это надо было понимать в том смысле, что Аносов находился на испытании — удастся ему улучшить дела в горном округе — хорошо, а не удастся… Но Аносов об этом не думал.

Вернувшись из объезда по заводам, он тотчас же приступил к составлению общего плана перестроек, которые надо было осуществить «без остановки заводского действия».

С этим планом Аносов и отправился в Екатеринбург. Сначала он встретил там довольно активное сопротивление. Чиновники из екатеринбургской канцелярии пытались оспорить достоверность сведений Аносова о состоянии хозяйства в горном округе и на этом основании урезать суммы, требуемые на перестройки и ремонт. Аносова обвиняли даже в том, что он хочет очернить своих предшественников. Но он дал екатеринбургским чиновникам отпор, и главный начальник горных заводов хребта Уральского вынужден был признать, что «все постройки округа пришли в столь ветхое состояние, что требовали незамедлительного ремонта»62 и что составленный Аносовым общий план перестроек в округе отвечает насущным нуждам производства. С таким заключением записку Аносова отправили в Петербург.

В Горном департаменте не удивились нарисованной Аносовым картине — ничего иного от хозяйничанья фон-Ахте там и не ожидали.

Удивление вызвало другое: под скромным названием «общий план перестроек» Аносов преподнес план введения на заводах округа таких технических новшеств, о каких в Горном департаменте тогда еще и не задумывались.

Россия, как известно, является родиной паровой машины, сконструированной и построенной талантливым изобретателем И. И. Ползуновым в 1766 году.

Однако лишь в начале XIX века в текстильной промышленности и в некоторых других областях хозяйства России начали применять паровые машины. Горнозаводский Урал, как и раньше, продолжал свое существование, используя энергию текущей воды.

Введение первых паровых машин на Урале относится к десятым годам прошлого века. У бывшего владельца Златоустовских заводов Кнауфа состоял на службе пресловутый английский механик Меджер. Как видно из доклада начальника заводов хребта Уральского Германа, Меджер выстроил в 1811 году на Первопавловском руднике паровую машину. В связи с состоявшейся передачей Златоустовских заводов в казну предлагалось построить еще четыре такие машины. Несмотря на то, что машины Меджера были крайне несовершенными и потребляли громадное количество топлива, все же Горный совет одобрил предложение о сооружении паровых машин и в июне 1812 года передал его в Государственный совет.

Было принято решение поручить Меджеру учредить фабрику паровых и других машин для горных заводов Урала. «Меджер обязан, — говорилось в царском указе от 3 ноября 1812 года, — собственным иждивением устроить без всякого продолжения времени и через два года непременно пустить в ход фабрику для дела паровых и другого рода разных машин и инструментов, для горных заводов необходимых».

Таким образам, Меджер становился монополистам по производству машин для всего горного Урала. Кроме того, он же занял должность главного горного механика Пермского горного управления, которому тогда был подчинен весь горнозаводский Урал. От Меджера, стало быть, зависел технический прогресс уральской горнометаллургической промышленности.

Однако своих обязательств Меджер не выполнил, а построенная им на Первопавловском золотом руднике Златоустовского горного округа паровая машина спустя год после установки сгорела. На том дело и кончилось63.

Заводы попрежнему были прикованы к речкам и прудам — единственным источникам энергии, а уровень воды был лимитом производства. Между тем известно, что Ползунов рассматривал свое изобретение как одно из средств для «пресечения водяного руководства» и он стремился к тому, чтобы в России сооружали заводы на высоких горах и у самих шахт.

В двадцатых годах паровые машины начали строить талантливые изобретатели Черепановы. Но никакой поддержки Горного департамента, а также частных владельцев горных предприятий эта инициатива не получала64.

В то время в России делали крайне мизерное количество паровых машин и притом маломощных.

На состоявшейся в Петербурге в 1829 году первой публичной выставке российских мануфактурных изделий, которая должна была, как писал современник, «явить свету успехи наших мануфактур во всем их блеске и величии», демонстрировалась паровая машина «силой в… 2 лошади».

При таком положении вещей предложение поставить паровую машину на заводе, имевшем водяную энергию, было расценено как недозволенная роскошь. Но еще более удивительным было то, что Аносов предлагал применить паровую машину не для работы на золотых карьерах (их к воде не подтащишь!), а на оружейной фабрике, при этом Аносов намечал постройку довольно мощных паровых машин.

Обосновывая техническую целесообразность этого, он отмечал, что установление паровых машин повлечет за собой не только ликвидацию сезонности производства, но и облегчение труда.

«…Златоустовский завод, — указывается в плане перестроек, — имеет воду в избытке в весеннее время, но в зимнее время ежегодно принужден бывает значительно уменьшить заводское и фабричное действие. Для устранения временной остановки, особенно по действию оружейной фабрики, я полагаю полезным устроить шлифовальный цех независимо от водяного действия и приводить оный в действие паровой машиной, что будет тем удобнее, что оружейная фабрика имеет для сего достаточное помещение, что многие токарные станки, приводимые ныне в движение людьми, могут действовать от той же паровой машины. По соображению моему, одной паровой машины силой в 30 лошадей достаточно будет для шлифовального и токарного цехов»65.

Этот план был по тому времени исключительно смелым. Аносов решил ставить паровую машину сразу в 30 лошадиных сил, он подчеркивает значение этого мероприятия — ликвидацию сезонности производства. При этом он не забывает о человеке: «токарные станки, приводимые ныне в движение людьми, могут действовать от той же паровой машины».

Аносов не ограничивался применением пара только для шлифовального дела, он намеревался применить пар и при выделке железа.

«В составленных планах и сметах на постройку стальных фабрик и при них мехов имелось в виду приводить от мехов дутье к кузнечным горнам в оружейную фабрику и при усовершенствовании в настоящее время вентиляторов я полагаю полезнее будет употребить вентилятор и отменить провод дутья от мехов, а самый вентилятор приведется в движение от паровой машины»66.

Конечно же, эти предложения были поставлены под вопрос, и чиновники Горного департамента готовы были перечеркнуть соответствующие графы «плана». Но в таком случае вместо паровых машин пришлось бы строить новые плотины. Оказалось, что это обошлось бы дороже. К тому же Аносов не просил никакой помощи для изготовления машин.

Позднее Аносов довольно решительно стал внедрять пар как двигательную силу.

В горном округе действовал ряд паровых машин — на золотых промыслах и на фабрике. Все они были установлены в тридцатых и в начале сороковых годов.

«По недостатку воды при Каскиновском золотом руднике для промывки золота, — писал главный начальник горных заводов хребта Уральского, — горный начальник Златоустовских заводов предполагает устроить при сем руднике паровую машину силою в 8 лошадей. Сравнительно с конною машиною равной силы, при устройстве паровой машины, как указывает Аносов, будет сберегаться расходов до 1000 руб. ассигнациями ежегодно».

В ответ Департамент горных и соляных дел сообщал, что, «находя расходы, потребные на устройство паровой машины в 8 лошадей, умеренными, а ожидаемые от него выгоды довольно значительными, полагает разрешить…»67.

«На Царевоалександровской фабрике 8 станков, грабли коих приводятся в движение силою людей впредь до построения машины. На сие употреблено из 5-процентной суммы 455 рублей 243/4 копейки», — сообщается в отчете департамента горных и соляных дел за 1833 год68.

«В округе сего (Миасского завода) на золотых промыслах для подъема воды на золотопромывальной фабрике перенесена с Царевоалександровского рудника паровая машина, и для той же цели устраивается при сей последней фабрике такая же паровая машина. Издержано 1456 рублей 21½ копейки» (из отчета о действиях и обозрения оборотов сумм министерства финансов, Департамент горных и соляных работ, за 1835 год)69.

Внедрение паровых машин нельзя рассматривать как какое-то самодовлеющее мероприятие. Паровая машина предполагает использование целой системы исполнительных механизмов, системы, которую она завершает и приводит в движение. Даже в тех случаях, когда паровая машина только дополняет в качестве резерва или заменяет собою водяные колеса, — это слабосильное и несовершенное наследие феодализма, — она вносит в работу новое качество и коренным образом преобразует ее. И это действительно происходило на всех предприятиях Златоустовского округа. Паровая машина привела к перестройке работы на оружейной фабрике. На базе паровой машины, как мы увидим ниже, были сконструированы и новая золотопромывальная мельница и новые молоты, на этой базе введены новые технологические приемы — штамповка и еще многие другие.

Не только технические сооружения и строения оказались в запущенном состоянии. Металлургические предприятия округа оказались без сырья, без железной руды, без медного колчедана.

Что же, исчерпаны были богатства Урала?

Аносов не сомневался, что на Урале и, в частности, в пределах Златоустовского округа, есть все необходимое для металлургического производства. Поэтому одновременно с «планом перестроек» он внес и соображения о новой организации геолого-разведочной службы.

По предложению Аносова из округа ежегодно должны были отправляться в горы не менее четырех-пяти разведочных партий для поисков полезных ископаемых. Из этих партий одна должна иметь специальные научные цели — изучать геологическое строение Урала.

Во главе экспедиций Аносов поставил сведущих горных офицеров, которые, так же как и он, полюбили Урал. Такие люди начали группироваться вокруг Аносова еще тогда, когда он организовал Златоустовcкие горное ученое общество. Но раньше этим патриотам Урала не давали ходу, с них требовали не геологические данные, а сведения о том, как они муштруют мастеровых.

При Аносове началось действительное изучение богатств уральских недр. Аносов бросил клич: в горы за новыми видами сырья, за драгоценными рудами и камнями!

Разведочные экспедиции открыли много полезных ископаемых.

Так, партиями, отправленными из Миасса в 1835 году, были найдены двенадцать золотых россыпей, в которых содержалось свыше 8 пудов золота. Эти же партии открыли признаки жильного золота и месторождения самородков, вес которых достигал порой одного фунта.

Другие группы разведчиков обнаружили месторождения богемской венисы, титанистого железа, признаки апатита, а в дачах Саткинского завода открыт был новый железный прииск70.

Сам Аносов продолжал изучать геологическое строение Урала. При этом характерно, что теоретический интерес к геологическим проблемам он совмещал с практическими задачами производства. Так, им было открыто месторождение корунда, который в большом количестве потребляла оружейная фабрика. Раньше его привозили из Китая и с Цейлона.

Аносов не раз задумывался над тем, как избавиться от дорогого импортного корунда. Случай привел Аносова на Кыштымский завод.

Знакомясь с окрестностями завода, Аносов обратил внимание на залежи гранита особого характера и решил его исследовать.

Оказалось, что этим гранитом за несколько десятков лет до того интересовались русские естествоиспытатели — сенатор Соймонов и профессор Казанского университета Фукс. В отвалах Борзовского золотого рудника, что в тридцати верстах от завода, Фукс между различными горными породами заметил угловатые куски белого полевого шпата с вкрапленными небольшими кристаллами синевато-черного цвета. При внимательном рассмотрении оказалось, что это корунд.

Аносов решил использовать уральский корунд и заменить им иностранный.

Вначале опыты не удавались. Работавший в отделении полировки золингенский специалист Кондрат Флик предсказывал полный провал затеи. Опыты продолжались многие месяцы. Сложность задачи состояла в том, что корунд был вкраплен в полевой шпат мелкими кристаллами и зернами. Когда массу размельчали, корунд и полевой шпат перемешивались и действие корунда ослаблялось. Пробовали массу просеивать, но из этого ничего не выходило.

В конечном счете возникшие затруднения удалось преодолеть, и часть шлифовщиков стала работать на отечественном корунде.

Применение корунда вместо наждака ускорило темп первой полировки, но при второй работа, наоборот, несколько замедлялась. Аносов доискался причин этого: в корунде не содержалось железной окиси, которая была в импортном наждаке.

«Но как сия медленность весьма маловажна и притом с избытком вознаграждается скоростью первой работы, то шлифовальщики не считают нужным примешивать к корунду некоторой части железной окиси или кровавика»71, — так оценил Аносов результаты применения отечественного корунда.

Эти опыты производились еще в то время, когда Аносов был управителем оружейной фабрики. Став начальником горного округа, Аносов не забыл и о корунде.

В специальной записке «Об открытии точильного камня близ Артинского завода» Аносов писал:

«Доселе Златоустовская оружейная фабрика употребляла еще для обточки клинков английские и для обточки пил косвинские точила, а те и другие составляли значительный расход. Ближайшим средством к сокращению оного естественно могло служить открытие годных точил поблизости Златоуста, а постепенный и правильный переход от древнейших пород к новейшим, замечаемый по Восточную и Западную сторону Урала, подавал к тому большую надежду».

Таким образом, находка залежей корунда не была случайностью. Аносов теоретически обосновал наличие в этих местах корунда и не ошибся.

Посетив в мае 1832 года район Артинского завода, Аносов осмотрел отроги Уральских гор и обнаружил большие залежи корунда. В первый же год было добыто до 2 тысяч пудов.

«Мастера оружейной фабрики, — заканчивал Аносов свою записку, — продолжают отправлять свои работы на артинских точилах, не встречая никаких затруднений. Таким образом и в настоящее время знатная часть английских точил уже заменена артинскими, а что касается до косвинских, то потребность в оных совершенно уничтожена. Открытие месторождения различных качеств точильного камня близь Артинского завода может послужить к доставлению выгод не только Златоустовским заводам, но и многим другим, находящимся на Урале и во внутренности России. Кроме того, оно важно и потому, что может прекратить зависимость наших заводов, имеющих нужду в точилах, от Англии».

Пересылая эту записку Аносова в Горный департамент, начальник горных заводов Уральского хребта в письме от 18 февраля 1833 года сообщал, что Аносов представил описание и план месторождения и «судя по описанию, открытие сие весьма благонадежно и полезно; расчет же показывает, что казна, заменяя тем камнем английские и косвинские точила, будет сберегать ежегодно 19895 руб. 25 к.»72.

Предпринятые Аносовым геологические исследования имели не только чисто практические, но и научные цели. И в этом направлении Аносову удалось добиться немалых успехов. Отправлявшиеся ежегодно разведочные партии дали новый богатый материал о строении Уральских гор и богатствах их недр.

По инициативе Аносова в Миассе был создан минералогический музей, ныне ставший центром знаменитого Ильменского заповедника.

В 1834 году Аносов опубликовал второе значительное сочинение — о геогностическом строении гор Златоустовского округа73. Новое сочинение представляет собой как бы подробную «инвентарную опись» находок разведочных партий.

Как и первый труд Аносова о геогностике Южного Урала, это сочинение насыщено поэтическими описаниями и в то же время строго научно. Вот отрывок из него:

«С вершин гор Ильменских близ грани Кыштымских заводов Златоустовский Урал является в грозном величии. Природа его в сих местах дика и угрюма. Величественные леса мало еще истребленные; прозрачные струи вод, с шумом бегущие по своим круто каменистым днам; уединенно лежащие нагорные озера; бедные кое-где раскинутые юрты полуоседлых башкиров; их невозделанные поля и, наконец, дикие перпендикулярно вздымающиеся сопки Юрмы, Таганая, Урала, Ицыла, Юман-Тюбы, то совершенно голые, то покрытые местами лесом, дают истинное понятие о характере и красотах здешней природы. Рассматривая окрестные местоположения в подробностях, нельзя не заметить изящества форм в частях и чудного их совокупления. Посмотрите на сии обнаженные скалы и длинные полосы зеленеющих лесов; на их разнообразие и переходы, приятно рисующиеся в отдалении».

Далее Аносов рассказывает о своем втором восхождении на Юрму. Этот подъем он начал от деревни Ново-Тагила.

«Задолго до восхождения солнца, — пишет Аносов, — я был разбужен проникшим меня холодом, довольно обыкновенным здесь в июле месяце; но я не жалел о сем. Я видел восхождение солнца во всей красоте сего явления. Восток начинал заниматься. Легкие облака, приятно оттененные яркими цветами, тянулись над ними в виде длинных полос. Формы их были легки и приятны; они уподоблялись тонкой дымке, искусно раскинутой и еще искуснее освещенной. Свет умножался постепенно, предметы начали обозначаться явственными чертами и пурпуровые тени, обхватывая их, казалось, вызывали из сладостного забвения. Бледные звезды исчезали из тверди небесной, и только одна из них горела еще на западе, подобно рубину в венце убегающей ночи.

Восток пламенел как огненное море. Облака покрылись пурпуровым цветом. Яркие лучи распространялись сквозь них более и более по небесному своду: природа была в торжественном ожидании…

Наконец, появился великолепный царь светил, разливая повсюду жизнь и сладостно приветствуя пробужденную им землю.

…Насладившись видом восхождения солнца, я взобрался на скалу, чтобы удобнее рассмотреть окрестности: прямо передо мной был виден Карабаш с Соймоновскими золотыми промыслами; направо горы Ильменские со множеством озер; влево — горы Кыштымские и Уфалейские, покрытые лесами, а за ними все сливалось в одну синеющую даль».

По возвращении из очередной горной вылазки Аносов с еще большей энергией брался за будничные дела. Их было много, очень много: строились новые заводские здания, устанавливались паровые машины, вводились разные другие технические усовершенствования. К тому времени уже был «отработан» и «доведен» новый способ получения литой стали. Некоторое количество литой стали Аносов отправил на Нижегородскую ярмарку, где она была немедленно продана с большой прибылью.

Сталь Аносова стала успешно конкурировать с английской, которая стоила втрое дороже. «Горный журнал» писал, что «приготовляемая на Златоустовских заводах литая сталь была подвергнута для опыта плющению в обыкновенных чугунных валках, и плющение ее не представило никакого затруднения, кроме небольшого замедления работ в сравнении с плющением железа», «доставленная в Санкт-Петербург с помянутых заводов литая сталь как в брусках, так и в листах была испытана известнейшими столичными мастерами стальных изделий на выделку из нея различных вещей, в том числе и пил, и мастера отозвались: что она имеет все потребные для работы хорошие качества»74.

Выплавка литой стали на Златоустовском заводе началась в 1830 году. За шесть лет было приготовлено около 5 тысяч пудов. Этот итог не должен казаться слишком скромным, так как плавки все еще производились в тиглях, но Аносов уже тогда задумывался над тем, как расширить возможности выплавки такой стали. Аносову было ясно, что литой стали принадлежит огромное будущее в развитии техники. В это время он сделал новый, чрезвычайно смелый шаг — задумал отлить из стали пушку.

Первую пушку из «железа наподобие стали» изготовил еще в десятых годах XIX века мастер Нижне-Исетского завода на Урале Яков Зотин, но дело это было скоро забыто и пушки продолжали отливать из чугуна и бронзы.

Приняв решение сделать стальную литую пушку, Аносов стал добиваться хорошей вязкости стали — в этом заключалось главное условие успеха.

Аносов применил в качестве карбюризатора графит и получил сталь, которая, как он писал в сочинении «О булатах», годилась для отливки орудий. В 1836 году он отлил первое стальное орудие. Однако его постигла неудача — орудие разорвалось.

Высшие военные круги, видимо, вполне удовлетворены были имевшимися тогда на вооружении бронзовыми и чугунными пушками, и дальнейшие опыты были запрещены75.

А что же делали в это время иностранцы? По-прежнему ли они были первыми людьми на оружейной фабрике?

Времена, когда золингенцы и клингентальцы пытались «делать погоду» на фабрике, прошли. Еще в 1832 году, вскоре после вступления Аносова в должность начальника горного округа, по его настоянию было принято решение «для устранения несуразных требований иностранных мастеров и уменьшения их числа». Штат иностранных мастеров фабрики был утвержден в 222 человека с содержанием от 300 до 1500 рублей, причем поставлено было непременным условием не увеличивать числа иностранцев.

Но и после этого решения золингенцам и клингентальцам совсем неплохо жилось в Златоусте. Иностранец-подмастерье, находившийся в ученье у русского мастера, получал вдвое-втрое больше, чем его учитель. В докладе министерству приводились такие данные: за время с мая 1831 года по май 1832 года ста трем иностранцам выплатили содержания в восемь раз больше, чем такому же числу русских мастеровых, выполнявших точно такую же работу.

Аносов твердо повел линию на ликвидацию иждивенческих настроений среди иностранных мастеров, спрашивал с них полную меру труда, требовал рачительного ведения дела.

Аносов решительно стал на защиту рабочих, когда были установлены непосильные уроки. В то же время он не давал поблажек иностранным мастерам. Их задания должны были быть не меньшими, чем уроки русских мастеровых, выполнявших такую же работу. Это нередко ставило золингенцев и клингентальцев в весьма невыгодное положение.

Так, например, занятые на ковке саперных клинков русские мастера делали по девять-десять клинков за смену. В связи с этим контора фабрики установила урок в восемь штук.

Иностранным мастерам это не понравилось, они пытались оспорить выполнимость такого задания. В заявлении от 19 ноября 1835 года, написанном «именем всех клинковых кузнецов саперного цеха» (имеются в виду одни иностранцы) и подписанном С. Олигером и А. Вольферцем, они писали:

«Нам объявлено цеховой конторой, чтобы впредь по 8 штук клинков саперного ножа с молотобойцем на день в урок. Таковое требование цеховой конторы нас привело в изумление… Чтобы возможно было восемь штук клинков каждого с молотобойцем отковать, о том совсем и говорить нечего»76.

Все доводы были приведены за снижение нормы: и материал-де плох, и браковщики слишком строгие, и интересы фабрики пострадают… Но главная контора не приняла все это во внимание, и ответ на заявление золингенцев был дан довольно скоро. «Все русские мастера, — указывалось в предписании главной конторы, — выполняют вновь определенный урок по ковке саперных клинков по 8 штук в день без затруднения… главная контора не может согласиться на понижение сего урока для всех мастеров. А поэтому предписывает: при распределении мастеров наблюдать тех из них, кои не могут с такой же ловкостью и скоростью сдавать по 8 штук саперных клинков, как другие, выполняющие тот урок, употреблять их преимущественно при ковке сабельных и палашных клинков, о чем объявить и просителям»77.

Иностранные мастера вынуждены были задуматься над своим положением. Не можете, мол, берите себе работу полегче — так им ответила контора.

Спустя всего три месяца они обратились в главную контору уже с другим заявлением:

«Как ныне урок по цеху ковки клинков саперных ножей положен по 8 штук в день с рабочим, каковой охотно мы и выполняем, и как нам известно, что старшие мастера одного с нами цеха действительно ныне таковой урок начали выполнять при вызове своем в арсенал. Но мы, нижеподписавшиеся, желаем ревнить на пользу казны и с тем вместе охотно вызываемся вместо вышеописанного урока в 8 штук новых саперных клинков сдавать по 9 штук в день с рабочим человеком. О каковом вызове нашем имеем честь объявить на дальнейшее распоряжение Златоустовской оружейной фабрике».

Иностранные мастера увидели, что Аносов шутить не станет. Все чаще появлялись предписания вроде следующего:

«Вследствие представления Златоустовской оружейной конторы от 16 и 18 марта за № 518615 главная контора предписывает иностранца Иулиса Шлехтера, если он в настоящее время не выполняет надлежащего урока или вовсе не работает, от службы по оружейной фабрике уволить»78.

Все это явилось результатом политики Аносова, поднявшего человеческое достоинство, уверенность русских мастеровых в своих силах и возможностях.

За работой Аносова внимательно следили в Горном департаменте и в Екатеринбурге, в канцелярии главного начальника заводов хребта Уральского. Далеко не все аносовские новшества получали безоговорочное одобрение. Ему часто приходилось преодолевать консерватизм и тупость департаментских чиновников, отстаивать свое право на техническое новаторство.

В конце 1835 года и начале 1836 года Горным департаментом было произведено подробное обследование и изучение Златоустовского горного округа. Во главе комиссии, обследовавшей округ, был начальник штаба корпуса горных инженеров генерал-майор Чевкин.

Итог деятельности Аносова, несомненно, был положительным. Происшедшие в округе перемены были настолько значительными и ощутимыми, что если до того в Горном департаменте еще не были вполне уверены в том, что Аносов справится с делами такого масштаба, то теперь никаких сомнений не оставалось.

Правда, в изданных после обследования распоряжениях Чевкина содержалась и большая критическая часть.

Чевкин поручил Аносову «…предварить всех г. г. управителей, что те из них, у которых найдутся сверх штата передержки и металл обойдется дороже установленной цены, будет, как не хозяин, смещен безотлагательно с должности независимо от прочей законной ответственности»79.

Но нельзя было не признать, что Аносов освежил затхлую атмосферу тогдашнего горнозаводского Урала, что он сделал весьма серьезные шаги для подъема производства на более высокий уровень. От горнотехнического персонала стали требовать систематического повышения знаний. В Златоусте организовали химическую лабораторию. В музеуме собирались горные породы, разные заводские изделия, образцы общеупотребительных инструментов, модели устройств и машины.

Всем этим Златоуст сильно отличался от иных «гнезд» хребта Уральского.