Вскоре Федоренко уже обрисовывал ситуацию приземистому, коренастому, чем-то похожему на речного рака, подполковнику Бабодаву, которому командование поручило возглавить операцию по задержанию вооруженного дезертира. Подполковник стоял, расслаблено упершись спиной о бок транспортера, свысока поглядывал на начальника райотдела и все сплевывал тому под ноги.

— Возле перевернувшегося виновоза прошлой ночью кто-то разрыл снег, — продолжал доклад слегка смущенный Федоренко. — Рычагов, наверно, искал оружие, которое сразу после аварии забрать не смог, ввиду большого скопления народа. Поиск ничего не дал, автомата на месте не оказалось. Тогда дезертир отправился к Ефрему и Кузьме Цуцикам, почему-то решив, что оружие взяли именно они…

— Меня интересует, майор, пробовали ли вы вести переговоры с Рычаговым? — резко перебил Бабодав доклад начальника райотдела вопросом.

Тот кивнул и хотел продолжить изложение своей версии убийства отца и сына. Но подполковник отрывистым взмахом руки остановил его:

— Что тут натворил Рычагов, это выяснит военная прокуратура! Моя задача — задержать его. Или, если возникнет необходимость, обезвредить.

— Понятно, — сник Федоренко и с кислой физиономией отошел в сторону.

По распоряжению Бабодава оба транспортера были подогнаны вплотную ко двору. Белый свет фар осветил хлипкий шиферный навес сеновала и сам стожок. Солдаты, выполняя приказ, оцепили усадьбу и залегли в снегу.

Сыскарей во главе с Федоренко оттеснили подальше от подворья, и они стояли, обиженные и набычившиеся, метров за пятьдесят от хаты Луки, возле группы тихо галдящих селян.

— Рычагов! — заорал Бабодав из-за бронемашины. — У тебя минута на размышления. Выходи с поднятыми руками.

Солдат не отозвался.

— Рычагов! Минута на исходе! — крикнул опять подполковник.

Ответа не было.

Бабодав надрывался еще минут пятнадцать. Но безрезультатно — солдат молчал. Распалившись, подполковник изо всех сил рявкнул:

— Рычагов, я отдаю приказ на захват! Жизнь тебе не гарантирую!

Он едва успел договорить последнюю фразу, как со стожка ударила автоматная очередь. Несколько пуль, звякнув о броню транспортеров, срикошетили и просвистели над головой Бабодава.

— Капитан Малосольный! — сипло завопил он. — Очистить улицу от посторонних!

Щуплый военный, низко пригибаясь к земле, выскочил из-под прикрытия БТРа, и засеменил на кривых ножках к толпе куличковцев.

— Бегом отсюда! Уходите! Подальше! — по-бабьи завизжал он, затем, круто развернувшись, бросился снова под прикрытие брони.

Жители села и оперативники нехотя отошли на десяток шагов от опасного подворья и притаились у полуразобранного здания бывшего клуба. Вскоре они опять загалдели, наперебой обсуждая действия военных.

Тонька Бездольная носилась между собравшимися и с тревогой вопрошала то у одного, то у другого:

— Они могут убить солдатика? Могут?

Девахе не отвечали, предпочитая отойти или отвернуться. Лишь Пал Саныч Байстрюковский со знанием дела произнес:

— Если бы он сейчас сдался, то выжил бы. А так — застрелят!

Услышав эти слова, Тонька стала побиваться пуще прежнего. Тогда Пал Саныч, видимо, чтобы приободрить ее, выразил другую мысль:

— Но вполне возможно, что и не застрелят… Им проще гранатой…

— О Боже! О Господи! — охая и причитая, Бездольная вдруг бросилась к бронемашинам. Но на полпути ее перехватил один из военных и, не обращая внимания на мольбы и просьбы, силой препроводил к остальным куличковцам.

— Не отпускайте от себя эту придурошную! — недовольно пробасил он. — Под пули же может попасть.

Соловей крепко взял Тоньку за плечо и отвел в сторону.

— Стой возле меня и никуда не ходи! — приказным тоном молвил он. — Ясно?

Бездольная утвердительно покачала головой, вытирая мокрые глаза и хлюпая носом.

Валька, стоявшая до этого возле Барбацуцы с отрешенным видом, вдруг ухватила его за полу куртки и стала вытаскивать из толпы.

— Куда ты меня тащищь? — растерянно спросил парень, пытаясь освободиться от цепких рук.

— Нечего здесь торчать! — сурово бросила молодка, удваивая свои усилия. — Спать надо идти!

— Да какой спать?! — Степка остановился, как вкопанный. — Тут такое происходит! Посмотрим, что будет дальше.

— Чует мое сердце, сейчас стрелять начнут! Пули будут летать, — зашептала ему на ухо Валька. — Уходить надо!

Но Барбацуца только поморщился и не сделал больше ни шагу. Тогда она прильнула к его груди и опять с жаром зашептала:

— Прошу тебя, поберегись, не высовывайся! Ладно? Не хочу, чтобы тебя убили!

Степка благодарно чмокнул свою спутницу в нос и обнял за плечи.

— Ладно!

Между покосившейся стеной клуба и забором, ограждающим двор Тайки Мандрючки, несколько мужиков пили вино прямо с пятилитровой банки, которую прихватили, видимо, из хаты Соловья. С каждой минутой им становилось все веселее, они болтали о каких-то своих делах, позабыв о происходящем рядом.

А там, задетый за живое несговорчивостью дезертира, бесился подполковник. Он отрывисто отдавал какие-то приказы суетящимся возле него военным, размахивал пистолетом, люто топал ногами и дико матерился. Остановился, только вдоволь набегавшись.

— Рычагов, сейчас сеновал забросают гранатами, а потом по нему откроют шквальный огонь! — злобно выплюнул он свой последний аргумент из-за брони транспортеров. — Я не допущу, чтобы ты кого-нибудь убил!

И тут послышалась какая-то возня, захрустел снег, затрещали латы забора. Затем, из сада, расположенного справа от двора, вышел не ведомо откуда взявшийся Кукуйко. Оттолкнув капитана Малосольного, он подошел к Бабодаву.

— Ты это серьезно? — сердитым тоном спросил он, останавливаясь и тяжело переводя дыхание.

— Кто его сюда пустил?! Убрать! — гаркнул тот что есть мочи, невольно пятясь от старика.

— А ты на меня не кричи, сопляк! — неожиданно взревел Лука. — Это мой двор, моя хата! Я тут хозяин!

Бабодав, никак не ожидавший от хлипкого дедули таких напора и ярости, опешил.

— Я обязан, — промямлил он, — взять вооруженного…

— Молчать! — рыкнул Кукуйко. — Ты потом мне развороченную гранатами хату ремонтировать будешь? И хоронить убитую твоими головорезами старуху?

— Но что делать? — окончательно растерялся Бабодав.

Лука смерил его презрительным взглядом.

— Что делать? Что делать? — передразнил он. — Где вас берут таких, безмозглых?! Я пойду к солдату и уговорю его сдаться.

— Но я зап…

— Я достаточно пожил, и терять мне нечего!

— Но…

— Я пойду!

— Но…

— Не нокай, я не лошадь! — опять взъерепенился Лука и злобно плюнул подполковнику под ноги. Потом не спеша вышел на улицу и закричал, обращаясь к толпе: — У кого-нибудь есть выпить?

К нему подлетел Байстрюковский, протянул банку с остатками вина:

— Вот! Маловато, конечно, но все же…

— Хватит! — Лука подхватил банку и поковылял к калитке.

— Назад! Назад, дед! — послышались со всех сторон возгласы.

Но тот и ухом не повел.

— Старик! Я приказываю! — высунул нос из-за брони и Бабодав.

Не оглядываясь, Кукуйко бросил:

— Ты мне не командир! И нечего мной командовать!

Войдя в калитку, Лука остановился.

— Солдатик! — позвал он. — Ты слышишь меня?

— Слышу, дядя Лука! — отозвался дембель негромко.

— Я хочу с тобой поговорить! Не стреляй!

И неторопливо пошел через двор к сеновалу. Приблизившись, повернулся лицом к калитке и, заслоняя ладонью глаза от слепящего света, крикнул:

— Не мешайте нам!

Кряхтя, Кукуйко стал взбираться на стожок. Послышалось шуршание сена. Звякнула, стукнувшись обо что-то железное, банка. Потом все стихло.

Потянулись минуты. За бронетранспортерами метался подполковник, нервно дымя сигаретой. Через некоторое время он не выдержал и робко окликнул Луку:

— Старик, долго ты там?

— Подождь! — раздалось в ответ.

Нескоро опять зашуршало сено, и Кукуйко медленно сполз со стожка. В ярком свете было хорошо видно, что у него в руках автомат. С другой стороны сеновала показался солдат. Боязливо покосился в сторону улицы, провел ладонью под носом и низко опустил голову. Лука, как несмышленыша, взял его за руку и потянул за собой. У калитки к ним бросились несколько военных — двое бежали с огорода, трое — с улицы.

— Обождите! — властным окриком остановил их Кукуйко.

Он вывел дембеля за калитку. В этот миг из-за транспортеров пулей вылетел капитан Малосольный и с ходу ударил парня прикладом автомата в грудь. Тот, охнул, и мгновенно осел на снег.

— Ты что делаешь, сволочь?! — завопил старик, пытаясь оттолкнуть жестокого офицера. — Зачем бьешь пацана?

Но его больше не били. Двое солдат связали ему за спиной запястья, помогли подняться на ноги и поволокли к стоявшему неподалеку подполковнику. Он с презрением посмотрел на перепуганного и оглушенного дезертира и сквозь зубы процедил:

— В БТР его!

— Нам необходимо допросить Рычагова! — вмешался было подошедший Федоренко.

Бабодав проигнорировал его слова и даже не удостоил взглядом. Зато несколько смущенно козырнул Луке:

— Спасибо, отец!

Дембеля втащили в транспортер.

Через пару минут бронемашины, поднимая столбы снега, с диким ревом понеслись по улице.

Кукуйко грустно проводил их взглядом, вздохнул, затем молча повернулся и побрел в свой двор. Стали расходится и остальные.

— Ну, вот и все! Увезли мою долю, — вытирая глаза замызганным рукавом драпового пальтишка, скорбно молвила Тонька.

Самопалов обнял ее за плечи и потащил с собой.

— Идем, посидишь с нами! — предложил он девахе, простужено шмыгая носом. — Выпьешь, развеешься…

Она покорно зашагала рядом с Федькой. За ними, громко и злобно матерясь, двинулись опера.

— Ленчик! Сходи за Кицятником, мы уезжаем! — отдал приказ Федоренко, вспомнив о патологоанатоме.

Старшина развернулся и побежал к дому бригадира Дыбы.

Низко над Куличками, на землисто-сером одеяле неба почивала толстомордая луна и самодовольно поглядывала на копошащихся в снегу людей. Мороз, похоже, немного ослабел. А может, так лишь казалось от того, что северо-восточный ветер сменился на юго-западный.

Было около половины пятого утра. Удивительное дело — куличковские собаки, обычно гавкучие, шумные, почему-то молчали…