Проводив оперативников, Наливайко, едва передвигающий от усталости ноги, с двумя берданками за плечом завалился в гостеприимную хату Семена Дыбы. Того дома уже не было — ушел на ферму. Тетка Маня с беспокойством посмотрела на осунувшийся лик Миколы и сразу заохала:
— Не жалеешь ты себя, Сидорович! Вон как извелся весь, побледнел! Поесть тебе надобно. И хорошенько отдохнуть, выспаться.
Участковый устало опустился на топчан в прихожей и отрицательно замотал головой:
— Есть не хочу, тетя Маня! А вот отдохнуть действительно нужно. Я бы с вашего позволения покемарил немножко. А то не дойду в Грязелюбовку, с ног валюсь.
— Поспишь, поспишь! — затарахтела сердобольная женщина. — Но перед этим непременно похлебай горяченького. Я как раз на завтрак куриную лапшу приготовила. И рюмочку выпей, чтобы головушка не болела.
Пока Наливайко нехотя хлебал лапшу, тетка Маня приготовила ему в маленькой спаленке постель.
Растянувшись на мягкой перине, взбитой заботливыми руками хозяйки дома, Микола мгновенно уснул. Тетка Маня прикрыла его верблюжьим одеялом и на цыпочках вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
В это самое время после непродолжительной трапезы, состоящей из вина и жаренного сала, большинство гостей Соловья разбрелись по домам отсыпаться. А сам Самопалов, Вездеходов и еще несколько мужиков и баб расположились кто где подремать.
Но уже в половине одиннадцатого их разбудили скотник Михайло, Толик Пипетко и Сонька Бублик. С гаража покойных Ефрема и Кузьки они приволокли в корыте столитровую бочку вина
Вскоре в хату Соловья опять потянулись гости. Из остатков мяса и сала Сонька и Верка принялись на скорую руку стряпать жаркое. Хотя еды и без него на столе было предостаточно — почти каждый из пришедших принес с собой что-нибудь поесть.
В хате Самопалова снова зазвучали бодрые голоса, зазвенел девичий смех. Праздник, уже, конечно, без прежних энтузиазма и шика, продолжился.
Участковый пробудился от громких возгласов в хате. Он перевернулся на спину, потянулся и, морщась от резкой боли в висках, открыл глаза, осмотрелся. На пороге спальни стояла взбудораженная Тонька Бездольная. За ее спиной виднелись запухшие физиономии Самопалова, Вездеходова и скотника Михайла. Наливайко с трудом спустил ноги с ложа, сел и отрешенно уставился на пришедших.
— Микола, Микола! Слышь, че мы обнаружили в бочке с вином! — затараторила Тонька, захлебываясь от возбуждения.
— Ну? — зевнул участковый.
Молодка стремительно приблизилась к Наливайко и бросила ему под ноги увесистый сверток. Он, грязный и мокрый, глухо звякнул, ударившись об пол
— Что это? — вяло поинтересовался Микола, потирая виски ладонями.
— А ты разверни да посмотри! — предложила Бездольная. И, не дожидаясь, пока участковый проявит интерес к свертку, наклонилась и сама стала его разворачивать и вытряхивать. На пол посыпались кольца, перстни, браслеты, кулоны, серьги…
— Откуда эта дребедень?! — встрепенулся Микола. Затем, зачерпнув горсть украшений, стал их горячечно разглядывать.
— Да говорю же: в бочке с вином было! — живо пояснила Тонька. — Мы черпаком…
— Не уж то все это настоящее?! — перебил ее Наливайко, подхватываясь с кровати.
— Понятное дело! — хмыкнула деваха. — Думаю, за эти побрякушки и убили Ефрема с Кузькой.
— Но как ювелирные украшения оказались в бочке с вином? — недоуменно спросил Микола, ошарашенно зыркая то на Бездольную, то на мужиков, все еще торчащих за порогом спальни.
— Нам-то откуда знать? — пожал плечами Вездеходов, ступая в комнату. — Пусть милиция разбирается. Ясно одно — не могло это добро принадлежать Ефрему. Денежки, конечно, у него водились, но такая уйма золота ему и присниться не могла.
Наливайко опустился на краешек кровати, вздохнул, как бы собираясь с мыслями.
— Значит, так! — распорядился он, обращаясь к Тоньке. — Идите к Соловью и оставайтесь там. А я позвоню в райотдел, сообщу о находке.
Бездольная согласно кивнула и вышла из спальни, уводя за собой компанию хмурых мужиков.
— Подождите! — остановил их участковый. — Где водитель виновоза?
— У Вальки. Но он тут при чем? — удивленно спросил Вездеходов, повернувшись к Миколе. — Или ты думаешь, что это он запихнул золото в бочку с вином?
— Я не знаю, кто его туда запихивал, — мрачно процедил Микола. — Но думаю, что ювелирные изделия появились у Ефрема и Кузьки благодаря аварии, случившейся с виновозом.
— Глупости! — возразил завклубом. — Какая может быть связь между золотом и грузовиком?
— Не знаю! — выдохнул Наливайко. — Но нутром чую, что она есть.
Через час он — озабоченный и невеселый — появился в доме Самопалова. Там по-прежнему кутили.
— Дозвонился я в райотдел, — сообщил он, присаживаясь к столу. — Начальник на работе еще не появлялся, видимо, отдыхает. Заместитель пообещал организовать приезд оперативников. Но боюсь, что появятся они только завтра. Мне приказано позаботится о сохранности находки.
— Ты золото с собой принес, что ли? — поинтересовался Кукуйко, который в это время уже находился в рядах пирующих.
— Нет, — покачал головой Микола. — Оно в надежном месте.
Провонявшуюся винными парами и табачным дымом хату Соловья участковый оставил почти в полночь. Не смотря на дневной отдых и умеренный опохмел, его голова нестерпимо болела, а в груди пекло так, будто изнутри ее жгли раскаленным железом. Отмахнувшись от назойливых просьб пьяной Соньки остаться, Наливайко с нескрываемым беспокойством посмотрел на Барбацуцу и вышел из дома.
В окнах хаты Семена Дыбы горел свет. «Не спят хозяева, меня ожидают, — подумал Микола. — Надо хоть извиниться перед ними, ведь столько хлопот доставляю».
С этой мыслью он вошел в неосвещенную веранду и направился к двери в прихожую. Но вдруг перецепился о что-то и чуть не упал, больно стукнувшись о стену и без того гудящей головой.
— Мать твою за ногу! — тихо выругался участковый, склоняясь, чтобы рассмотреть предмет преткновения. И тут же отпрянул, подскочил к двери и стал горячечно шарить рукой по стене в поисках электровключателя. Наконец нашел, щелкнул — яркий свет мощной лампочки осветил веранду. Чувствуя, как холодеет душа, Наливайко резко оглянулся, быстрым взглядом окинул пол позади себя и помимо воли застонал: посреди веранды лицом вниз в лужице крови лежал в одних подштанниках Семен Дыба.
Проверять, жив тот или нет, участковый не стал. Он подхватил железный совок, валяющийся у порога прихожей, и, прижавшись плечом к стене, левой рукой стал медленно открывать дверь. Приоткрыв, несколько мгновений постоял, раздумывая. Затем рывком распахнул ее полностью и влетел в комнату. Никого.
Оглядевшись по сторонам, Микола совершенно бесшумно двинулся в сторону гостиной. Осторожно раздвинул шторы, прикрывавшие дверной проем, заглянул. На полу в разодранной ночной рубашке лежала тетка Маня. Ее руки и ноги были связаны обрывками простыни, из окровавленного рта торчал тряпичный кляп. Грудь женщины высоко и тяжело вздымалась. Глаза были плотно закрыты почерневшими веками. «Без памяти», — мелькнуло в голове участкового. И в этот миг тяжелый удар обрушился ему на спину. Сознание Наливайко враз помутилось. Пошатнувшись, он рухнул на одно колено. Второй удар, — видимо, ногой, — перебросил его через порог гостиной. Милиционер распластался на полу, уткнувшись носом в пятки тетки Мани. Третий удар пришелся по левому бедру. Острая боль, как ни странно, освежила затуманенную голову Миколы, и он, осознав вдруг, что все еще сжимает в руке совок, с силой взмахнул им. Раздался резкий вскрик. Еще взмах — опять вскрик и глухой шлепок о пол. В один миг вскочив на колени, Наливайко увидел перед собой выпученные глаза и перекошенный от ярости рот пытающегося встать на четвереньки крупного мужчины. Не раздумывая и не целясь, дважды ударил его совком.
Через минуту, крепко связанный по рукам и ногам шторами, нападавший лежал у двери гостиной и глухо стонал, а бледный, как полотно, участковый приводил в себя хозяйку дома. Когда она, наконец, очухалась и открыла глаза, он, измученный борьбой и болью, упал возле нее и отключился.
Рано утром в Кулички в том же составе опять прибыла опергруппа. Правда, на этот раз она долго не задержалась. Допросив тетку Маню, чудом выжившего Семена и еще нескольких человек, милиционеры уже через пару часов отправились обратно в райцентр.
Когда из хаты бригадира выводили в наручниках и с разбитым лицом Дерипаску, Лука вышел из толпы селян, собравшихся возле тракторов, доставивших оперативников в Кулички, и обратился к Федоренко:
— Хоть в двух словах объясните людям, что произошло. Успокойте нас, чтобы мы не боялись выходить по вечерам на улицу.
— Преступлений больше не будет! — бодро заверил начальник райотдела, улыбнувшись старику. И хотел, видимо, закончить на этом свое объяснение, зашагал было прочь, но Кукуйко догнал его и попридержал за рукав тулупа.
— Значит, то, что случилось у нас, это его рук дело? — спросил, кивая в сторону Дерипаски, стоявшего поодаль в окружении милиционеров.
— Его, — согласился Федоренко. — Версия такова: втайне от шофера задержанный Дерипаска спрятал в грузовике золотые изделия, хотел переправить их в Новозаводск. По дороге, как вы знаете, случилась авария, машина слетела с трассы. Ночью Дерипаска пошел к виновозу, чтобы забрать спрятанное. Но на месте его не оказалось. Тогда он заподозрил, что золото взяли отец и сын Цуцики. Ну, а дальше вы все знаете…
— Как же этот бандит смог столько беды натворить с одной рукой? — подал голос из толпы Гриць Горелый. — Ведь вторая-то у него сломана…
— Наскоком брал, неожиданностью, — пожимая плечами, молвил Федоренко. — Заходил в дом и сразу оглушал жертву, ударив чем-нибудь тяжелым по голове.
— Но откуда же у злодея столько золота? — не удержался от вопроса и скотник Михайло.
Начальник райотдела загадочно ухмыльнулся и, уже шагая к тракторам, на ходу бросил:
— Помните, как два месяца назад в Мурдянске ограбили ювелирный? — Затем, встав ногой на подножку одной из машин, прибавил: — Больше я вам ничего не скажу. Расходитесь по домам!
— Зачем забираете в райотдел водителя виновоза? — тихо спросила Валька Замумурка, выходя наперед из-за спин куличковцев.
Федоренко расслышал ее вопрос. Прежде, чем спрятаться в кабине трактора, он озорным глазом оглядел дородную молодку с ног до головы и, скаля зубы, пояснил:
— Мы не думаем, что водитель причастен к преступлениям, но задержать обязаны. Не волнуйтесь! Следствие все расставит по своим местам.