Гладко выбритый Лука в новом пиджаке, купленном прошлой осенью у заезжих торгашей, сидел у окна светелки и сквозь мутное стекло с оптимизмом глядел на Божий свет. На душе у старика пели соловьи. Пели звонко и разудало. И было от чего. Во-первых, час назад он выгодно продал новошахтинским заготовителям годовалого кабанчика, и теперь имел деньги, чтобы, наконец, купить телевизор взамен старого, с едва светящимся экраном. Во-вторых, сегодня с двенадцати часов дня в Куличках начинается праздник — Валька Замумурка и Степка Барбацуца по поводу заключения брака устраивают гулянку.

— Лизонька! — обратился Кукуйко к жене, с упоением копошащейся в старом шифоньере. — Поторопись, рассолодушка! Не то опоздаем.

— Лучше опоздать, чем пойти на смех людям! — отмахнулась Лизавета.

— Но ты уже три платья перемеряла — и все не так! — благодушно заметил Лука. — Чем тебе они не нравятся? Например, зеленое, которые ты в позапрошлом году у Ксеньки Мухи перекупила?

Лизавета от нахлынувшего на нее раздражения выронила из рук свою любимую васильковую кофту и, с силой хлопнув себя по широким, как у откормленной кобылы, бедрам, выдала:

— Ты, верно, сдурел, Лука! Куда ж то платье годится? Я же в нем толстая, как корова. Оно совсем талию скрывает!

— Талию скрывает! — незлобиво передразнил Лука свою старуху. И рявкнул: — Надевай, что Бог послал да пошли скоренько! Там уж, небось, за столы сели.

— Успеем! — отрезала Лизавета. — Пока не оденусь по-людски, никуда не пойдем!

Кукуйко только сокрушенно вздохнул.

А в Валькиной хате уже собралась изрядная компания. Мужики курили, сгрудившись в тесных сенцах, и весело болтали. Женщины носились из кухни в светелку — накрывали на столы. Сама Валька, нарядная, как королева, сидела перед трюмо и обновляла сносившийся за полдня макияж. В длинном кремовом платье, с высокой прической, она казалась неотразимой прелестницей. Даже скотник Михайло, признанный в Куличках ценитель женской красоты, увидев молодку, поцокал языком и восхищенно молвил:

— Телка, что надо, аппетитная!

А Соловей, зайдя в хату, остановился и, окинув взглядом Вальку с ног до головы, изрек:

— Ух ты! Какая мадам!

Счастливый Барбацуца, теперь уже супруг и глава семьи, обнимая свою мать, приехавшую ради такого дела из Мурдянска, во все глаза смотрел на жену и широко улыбался.

— Вишь, матушка, какую я себе красавицу нашел! — шепнул он ей и прибавил уже громко: — Валька у меня краше всех!

Жизнь продолжалась.

В небе над Куличками вовсю играло солнце, шаловливо разбрызгивая золотые струи. По улице с хрустальным звоном неслись ручейки талой воды. Кое-где под заборами и плетнями робко пробивались кустики изумрудной травы. Пахло парным молоком и теплым коровьим навозом.

Молодая весна хрупкой березкой стояла у Валькиного подворья и, воздев руки-ветви к солнцу, обласканная тихим южным ветерком, набиралась силы и зеленой радости. Покровительственно и величаво ей кивал своей большой черной головой старый клен, тихо нашептывая слова напутствия. Переполненные предчувствием праздника и счастья, взахлеб чирикали взволнованные воробьи.

Да здравствует весна! Да здравствует новая жизнь!

В Куличках начинался новый долгоиграющий праздник.