Почти целый день пришлось посвятить работе. С утра созвонился и встретился с начальником управления образования и науки областной государственной администрации, взял у него кое-какие справочные материалы. Потом поехал в ближайший район, побеседовал с местными чиновниками, учителями, жителями нескольких сел. Вернувшись домой после обеда, сел писать статью о том, что думают в Запорожской области о начавшейся по инициативе правительства оптимизации учебных заведений, проще говоря — о закрытии малокомплектных школ. Писалось мне легко, и через полтора часа я отправил готовый к публикации материал в редакцию.

А перед вечером поехал к Виве.

Мой вид ей категорически не понравился. Она осмотрела мое лицо, заглянула в глаза и заявила:

— Что-то ты больно измученный! Отдохни часик, а потом сядем ужинать. Я стушу шампиньонов, напеку оладий и сварю очень вкусный кисель.

Она тут же приготовила мне травяную ванну, и пока я принимал ее, поила настоем шиповника со смородиновым вареньем. Потом расстелила в спальне постель и приказала:

— Ну-ка ложись и попробуй подремать!

Я с охотой прилег, потому что действительно чувствовал себя неважно. Но спать не собирался, думал просто понежиться под теплым одеялом.

На улице уже темнело, и комнату заполнил вечерний сумрак. На душе у меня было спокойно и уютно, все мысли рассеялись, как утренний туман, все проблемы и тревоги испарились, будто лужицы жарким июльским днем. Вскоре незаметно для самого себя я, расслабленный и безмятежный, впал в полузабытье, а затем и вовсе крепко уснул.

И очутился посреди бескрайнего зеленого луга, залитого солнцем.

Передо мной стояли три высоких старца в грубых светлых одеждах с простыми деревянными посохами в руках. Их седые головы были не покрыты, выцветшие глаза возбужденно сияли, а длинные белые бороды трепетали от дуновения легкого ветерка. Старики не обращали на меня ни малейшего внимания, их взоры были устремлены куда-то в необозримую даль.

Я немного отошел в сторонку и тоже стал смотреть туда, куда и они. И вот на горизонте появилось желтоватое облако, оно стремительно приближалось, увеличиваясь в размерах.

— Великий Канти идет! — громко провозгласил один из старцев и склонил голову.

В это мгновение облако остановилось и начало преображаться — менять форму и цвет. Из желтого превратилось в оранжевое, из оранжевого — в коричневое; из овального — в круглое, из круглого — почти в треугольное. Вскоре из этого подобия пирамиды вырисовался огромный, высотой метров в пять-шесть, силуэт мужчины средних лет в светлом длинном сюртуке, застегнутом под самое горло. Исполин стоял с гордо поднятой головой, на которой красовался тюрбан пяти цветов, и смотрел прямо на нас. Чисто выбритое лицо, на крупных губах — доброжелательная улыбка, взгляд — спокойный, уверенный, почти царственный.

— Канти, тебе суждено уменьшить Индию, но возвысить ее и сделать могучей! — вещал старец. — Ты придешь и откроешь клетку, чтобы выпустить орла, уставшего мечтать о свободе. Канти, тебе суждено явить миру новую Индию! Ты придешь, отворишь дверь и скажешь: «Мы сильнее многих! Мы можем лучше! Мы знаем больше!». Канти, тебе суждено поднять с колен униженных и гонимых! Ты придешь, дашь им знамя гордости, и даже великие Инд и Ганг на миг застынут от изумления и радости.

Образ мужчины резко померк, облако снова начало преображаться, а затем стремительно понеслось вдаль, пока не исчезло за горизонтом.

Но там сразу же появился огненный шар. Он, как мяч, катился по лугу, с каждой секундой увеличиваясь в размерах. И остановился в сотне шагов от меня и старцев.

— Последняя матерь Альбиона идет! — воскликнул другой старец, склоняя голову.

В мгновение ока шар обрел очертания статной, худощавой женщины в темно-красном платье. Рыжеватые волосы свободно спадали ей на плечи, плотно сжатые губы выражали решимость и непоколебимую волю. В изящных руках дама держала головной убор, напоминающий корону, усыпанный драгоценными каменьями.

— Матерь, тебе суждено разрушить руины! Ты придешь, поделишь натрое землю и воду, силу и власть. Матерь, тебе суждено отправить многих своих сынов и дочерей в другие земли со светочем надежды! Ты придешь, расчистишь хлам и, положив венец своего величия к ногам ликующей толпы, заложишь сад великолепия и благоденствия на долгие годы. Матерь, тебе суждено обрести вечную любовь и благодарность детей твоих! Ты придешь, благословишь их на новую жизнь и вручишь им золотой ключ примирения и вселенского братолюбия.

Вспыхнул огонь, поглотив облик женщины, и тут же погас, словно и не было его.

А на горизонте уже возникло новое облако — синее, трепетное, яркое. Оно, как ураган, неслось прямо на нас. И опятьё резко замедлив бег, остановилось невдалеке посреди зеленого луга.

— Создатель державный идет! — вскричал третий старец и поклонился.

В посветлевшем облаке взметнулась тень, а затем проявился силуэт, который становился все контрастнее, все отчетливее. И, наконец, я увидел человека в темных брюках и белой рубашке с не застегнутыми верхними пуговицами. Его крепкая, смуглая шея была повязана трехцветным — сине-бело-красным — платком. Почти черные вьющиеся волосы закрывали половину высокого лба. Взгляд человека был пронзительным, на его губах играла не то лукавая, не то ироничная улыбка. В правой руке он держал золотую статуэтку льва, а в левой — серебряную фигурку слона с поднятым хоботом.

— Создатель, тебе суждено преобразить дикую степь, запеченную солнцем, продуваемую ветрами и омываемую дождями! Ты придешь и скажешь тьме отверженных и гонимых соплеменников: «Я нашел место для вас! Идите за мной!». Создатель, тебе суждено заложить краеугольный камень в основание будущей империи правды и единения! Ты придешь, возвестишь забытым черным племенам о часе пробуждения, приведешь к ним братьев твоих — каменотесов и зодчих, кузнецов и плотников, сеятелей и пахарей, и закипит великая работа, которой не видывала прежде эта бескрайняя, но бесплодная степь. Создатель, тебе суждено обрести поклонение облагодетельствованных потомков и одобрение славных предков! Ты придешь, окормишь семь и три стада, сроднишь узами братства своих и чужеродных чад.

И как только старец прекратил говорить, облако сгустилось, сжалось и тут же взорвалось, разлетелось, как разбившееся зеркало, на мелкие синие осколки.

Потемнело небо, над лугом нависли черные грозовые облака. Подул сильный ветер, пригнул травы до самой земли.

— Канти завтра придет, Матерь — послезавтра, а Создатель — через три дня! — сказал первый старик.

— Недолго их ждать осталось: первого — лишь одну полную жизнь, вторую — полную с четвертью и третьего — полную с половиной! — добавил второй.

— Да будет так! — заключил третий старик.

Полил обильный дождь — теплый, пахучий, нежный. Он оросил мои лицо и грудь, наполнил мое сердце возвышенной радостью бытия, сладким чувством полноты жизни.

— Иван, милый, просыпайся! Ужин остывает на столе!

Я открыл глаза — на краю постели сидела Вива и, ласково улыбаясь, поглаживала ладонью мои щеки. Резко привстав, я обхватил девушку за талию, привлек к себе и крепко поцеловал в губы.

— Ты отдохнул? — спросила она немного смущенно.

— Да, котеночек! — выскользнув из-под одеяла, я натянул брюки и, подхватив Виву на руки, понес в гостиную.

— Ваня! — счастливо прошептала она и прижалась ко мне всем телом. — Как мне хорошо с тобой…

Уже было почти одиннадцать часов вечера, когда я заехал во двор своей девятиэтажки. Выйдя из машины, увидел отиравшуюся возле подъезда незнакомую лохматую собаку. Она тут же побежала мне навстречу, приветливо виляя облезлым хвостом.

— Что, песик, наверно, проголодался? Сейчас чего-нибудь принесу! — я провел пальцами по его голове (погладить ладонью не рискнул — уж больно неухоженным он был), и поспешил домой.

Не разуваясь, заскочил на кухню. Открыл холодильник, нашел там кастрюлю с остатками супа, вылил его в пластиковую банку из-под майонеза, накрошил туда немного колбасы и хлеба и вышел из квартиры.

Собака, скрутившись калачиком, лежала на крыльце подъезда.

— На вот, похлебай! — я поставил перед ней банку.

Лохматая псина, прежде чем приступить к трапезе, благодарно лизнула шершавым языком мою руку.

Я вернулся в квартиру и, стараясь не шуметь, стал разуваться в прихожей.

— Ваня, это ты? — из спальни послышался голос жены. — А мы уже спим. Если хочешь покушать — в холодильнике гречневый суп со свининой.

Утром я долго приводил себя в порядок — принимал ванну, тщательно брился, втирал в лицо крем после бритья. Потом готовил себе простецкий завтрак, не торопясь, ел. Новых заданий из редакции не поступило, жена, уходя на работу, каких-нибудь поручений не дала, поэтому спешить мне было некуда.

Я вышел во двор только к обеду. Машина стояла у подъезда — вчера мне было лень отогнать ее на парковку. Проверил уровень масла, заглянул в расширительный бачок и принялся протирать тряпочкой стекла.

За этим занятием меня и застал знакомый парень из соседнего дома. Подошел, постоял рядом, подымил сигареткой, повздыхал и, как всегда, стал просить двадцатку на опохмел. Я бы не пожалел и дал ему эту мизерную сумму, но хлопец просто уже обнаглел — он повадился ходить ко мне чуть ли не через день. Причем, долг никогда не отдавал.

— Слышь, выручай, Ванюха! — лепетал молодой алкаш. — Хреново мне после вчерашнего до одури!

— Алик, сегодня у меня туго с наличностью, — с некоторым раздражением ответил я. И посоветовал: — Обратись к кому-нибудь другому, может, кто и смилостивится, не пошлет тебя куда подальше.

Но парень не собирался уходить, не солоно хлебавши, он торчал возле меня, переминался с ноги на ногу и продолжал канючить:

— Ну, дай два червончика, а? Голова гудит, нутро жжет, даже косточки болят…

Я вытащил из кармана бумажник, раскрыл и ткнул ему под нос:

— На, смотри! Здесь не больше сотни, а мне нужно в бак хоть немного бензина залить и сигарет купить.

Алик с секунду заворожено смотрел на бумажник, потом вдруг выхватил его из моих рук и, отбежав на несколько шагов, хрипло закричал:

— Ванюха, возьму я двадцатку! Слышь, возьму! Не обессудь, погибаю!

Я прекрасно знал, что ничего он не возьмет без разрешения и бумажник непременно вернет. Такие штучки с выхватыванием денег он уже неоднократно проделывал.

— Сегодня тебе ничего не обломится! — с улыбкой заявил я, продолжая елозить тряпкой по заднему стеклу.

Парень заложил руку с моим бумажником за спину и, пританцовывая, заныл:

— Тебе эти двадцать гривен погоды не сделают, а мне, может, жизнь спасут! Я ж помру, если не выпью хоть полстаканчика, непременно помру…

Бросив тряпку на крышу «Хонды», я вознамерился подойти к Алику и отобрать у него свои деньги. Но в этот момент откуда-то из кустов, высаженных у подъезда, со злобным рычанием выскочила та самая лохматая собака, которую я вчера кормил. Она пулей метнулась к парню и налетела на него, как бешенная. Мгновенно прокусила ему руку, цапнула за полу куртки и мертвой хваткой вцепилась в ногу.

— Ой-ой-ой! — взвыл от боли Алик. — Ой, спасай, Ванюха!

— Фу! Фу! Нельзя! — заорал я. Бросившись к собаке, схватил ее обеими руками за загривок и стал оттаскивать от парня.

Он не удержался на ногах, упал. Затрещали джинсы. Я продолжал волочить рычащего пса по земле, но тот и не думал отпускать свою жертву. Пришлось сильно хлопнуть его ладонями по ушам. И только тогда он, наконец, разжал челюсти.

— Вон! Вон отсюда! — я уже занес ногу, чтобы как следует пнуть эту полоумную зверюгу, однако она, вопреки моим ожиданиям, не стала убегать — напротив, присела и покорно ждала удара. Моя нога невольно опустилась.

Пес поднял заслюнявленную морду, преданно взглянул на меня своими умными глазами и приветливо завилял хвостом.

Я принялся осматривать раны громко вопящего Алика. Его ладонь была прокушена почти насквозь. С голени текла кровь. Рядом на асфальте валялись куски джинсовой ткани и мой бумажник.

— Ты можешь подняться? — спросил я, подхватывая парня подмышки.

— Попробую! — простонал он.

Собака отбежала в сторону и стала наблюдать, как я помогаю изувеченному ею человеку встать на ноги. Алик с трудом доковылял до подъезда и опустился на лавочку.

— Ну, что, давай вызову «скорую»? — предложил я.

— Не нужно! Не нужно! — замахал парень здоровой рукой. — У тебя есть дома йод или зеленка?

— Ладно, пошли ко мне!

У себя на кухне я, как умел, обработал руку и голень Алика перекисью водорода, затем аккуратно смазал края ран зеленкой и перевязал.

— Все-таки тебе нужно обратиться к врачу, — посоветовал я. — Вдруг эта собака бешенная!

— Обойдется! — беззаботно бросил отошедший от шока парень. — Меня больше тревожит мое внутренне состояние, — он многозначительно указал пальцем на свой рот. — Если не опохмелюсь, могу и «белочку» подловить. Такое со мной уже бывало. Мать меня тогда на четыре месяца на «дурочку» упекла!

Вздохнув, я открыл холодильник, достал початую бутылку водки и поставил перед ним на стол.

Глаза парня радостно засияли, а синюшные губы растянулись в блаженной улыбке, обнажая рот с желтыми, прокуренными зубами.

— Ну, ты это, Ванюха, стакан дай! — попросил он, зачарованно поглядывая на бутылку и облизывая свои пересохшие губы.

Через полчаса, когда мы вышли на улицу, собаки уже не увидели. Убежала? Или опять где-то притаилась? Странная какая-то эта тварь, весьма странная! И откуда она взялась, ведь раньше в нашем дворе ее не было?

Когда я приехал к Виве, то к своему немалому удивлению застал у нее на кухне молодую женщину, лицо которой мне показалось знакомым.

— Ванечка, это моя соседка по лестничной клетке Наташа, — представила ее девушка. — Садись пить с нами кофе!

Я поздоровался с женщиной и сел за стол. Она приветливо улыбнулась, но ее глаза остались грустными.

— У Наташи большое горе, — Вива поставила передо мной чашку и налила в нее из кофейника тягучей жидкости цвета темного шоколада. — Ее пятилетний сын Сашенька обварился кипятком. Бабушка не доглядела… Теперь лежит в реанимации.

— Что, такие серьезные ожоги? — сочувственно осведомился я.

— Очень серьезные, — тихо произнесла соседка и отерла ладошкой увлажнившиеся глаза. — Сашеньке уже сделали две операции. И две еще предстоит сделать… Нужны деньги. Вот, хожу по соседям, занимаю…

Я вскочил с табурета, побежал в прихожую и, достав из кармана куртки бумажник, вернулся на кухню.

— К сожалению, у меня с собой только сотня, — я смущенно протянул женщине несколько бумажек. — Возьмите! Если нужно, завтра привезу пару тысяч гривен.

— Я дала Наташе тысячу долларов, — со вздохом произнесла Вива. — Но одними деньгами тут не поможешь…

Соседка одернула полу своего домашнего халата, прикрывая колени, и с надеждой посмотрела на девушку:

— Может, у вас есть знакомый специалист по ожогам, а то этим врачам, которые сейчас занимаются лечением Сашеньки, я не верю. Равнодушные они какие-то и неразговорчивые… Ничего толком не обещают…

— Наташенька, нет у меня знакомых докторов, но я постараюсь помочь твоему сынишке, — Вива обняла соседку за плечи и погладила по голове. — Сейчас выпьем кофе, и я займусь приготовлением мази. А завтра утром схожу в церковь и помолюсь. Сашенька непременно выздоровеет и быстро встанет на ноги… А врачей не ругай, не такие уж они равнодушные, да и специалисты хорошие, поверь мне.

— Церковь, молитва… — задумчиво произнесла женщина. — Вы верите, что они действительно помогут моему сыну? Если бы это было так просто…

— Не всякого человека и не всякую молитву услышит Бог. Молится нужно с верой и за правое дело! — девушка опустила голову, но тотчас подняла ее и пристально взглянула в глаза соседке. — Не стану тебя, Наташенька, убеждать, ты сама увидишь, как мальчику станет лучше. — И тихо прибавила: — Уже завтра к вечеру.

С минуту мы пили кофе в тишине. Потом Вива поднялась, достала из кухонного пенала картонную коробочку, бутылочку оливкового масла, и несколько холстяных мешочков с какими-то снадобьями.

— Посидите здесь минут десять, а я в гостиной приготовлю мазь, — попросила девушка и вышла из кухни.

Мы продолжили пить кофе уже вдвоем.

— Когда мальчику собираются делать следующую операцию? — спросил я, подливая кофе в чашку соседки.

— Врачи еще точно не знают, — печально вздохнула она. — Говорят, все зависит от состояния Сашеньки…

— Понятно…

Больше мы не говорили до самого возвращения Вивы.

— Мазь готова! — радостно объявила она, переступая порог кухни. — Не бойся, Наташа, применяй ее смело! Но только тогда, когда Сашеньке станет лучше, то есть завтра вечером.

Женщина смотрела на Виву с недоумением и сомнением.

— Завтра вечером Сашеньке станет лучше? Вы так уверенно об этом говорите…

— Да, — подтвердила девушка. — Уже после захода солнца он попросит кушать, его обожженная кожа начнет заживать, восстанавливаться… Да ты сама все увидишь! Вот тогда и нужно будет обильно смазать — даже не снимая повязок — все тельце ребенка.

— А что это за мазь? — поинтересовался я.

— Она приготовлена на основе церковного мира, очищенного оливкового масла, меда и прополиса, — пояснила Вива.

— Если состояние Сашеньки действительно улучшится, я обязательно воспользуюсь вашим лекарством, — пообещала соседка. И, смущаясь, честно призналась: — Только не верится мне, что мой сыночек так быстро начнет поправляться, уж простите, пожалуйста…

Когда она ушла, забрав с собой баночку с мазью, я пытливо взглянул в глаза на девушке:

— Ты уверена, что не зря обнадежила бедную мать?

В ответ Вива утвердительно качнула головой.

— Дай-то Бог! — обронил я. — Дай-то Бог!