Когда я утром вышел из квартиры на улицу, у подъезда меня встретил все тот же лохматый пес. Он весело залаял и даже запрыгал от радости. Я высказал ему все, что о нем думаю:

— Ты злобный, отвратительный балбес! Уходи, откуда пришел!

Он доверчиво потерся о мою ногу и завилял хвостом.

— Ладно, так и быть, — смилостивился я, — сейчас принесу тебе чего-нибудь пожрать. Но смотри, подлец, покусаешь еще кого-то — сгребу за шкирку и лично отвезу на живодерню!

Горку костей, кусочки колбасы и миску холодной рисовой каши собака слопала в считанные секунды. И, удовлетворенно облизав харю, куда-то умчалась. А я отправился за машиной на автостоянку. Мне нужно было навестить Алексея.

На этот раз он выглядел гораздо лучше. Уже не лежал, а сидел в гостиной за столом и увлеченно перебирал свои марки. И настроение у него было более-менее нормальное.

— Одышка все еще мучит меня, но сил вроде прибавилось, — похвалился Алексей. — Я без проблем передвигаюсь по дому и даже на улицу выхожу. Утром вот ходил в магазин за хлебом.

— А в больницу ты так и не лег! — упрекнул я его.

— Да зачем? — отмахнулся он. — Я же себя чувствую вполне прилично! Думаю, через пару-тройку деньков отправиться на службу, сколько ж сиднем сидеть?

Я с сомнением покачал головой.

— Не спешил бы ты с работой! Догуливай свой отпуск, приводи себя в норму.

— А что мне делать дома? — Алексей рассовывал свои марки по конвертам. — На рыбалку не пойдешь — не сезон. Скучно одному в четырех стенах. Даже поговорить не с кем, Настя ведь целый день на работе…

Мы попили с Алексеем чаю, поболтали о том, о сем, и я стал прощаться.

— Чаще приезжай! — попросил он. — Ладно?

— Хорошо, буду приезжать чаще! — пообещал я.

Проводив меня за порог, Алексей долго не выпускал мою руку — все сжимал и тряс ее. Я в недоумении взглянул на него и увидел в его глазах слезы. Что это с ним? Хотя, в общем-то, что тут непонятно — человек совсем недавно пережил страшное потрясение — смерть любимой женщины и своего, пусть еще не родившегося, ребенка. Ах, Люся, Люся, что ты наделала!

Господи, а ведь в ее гибели виноват и я. Косвенно, конечно, но виноват… Эта мысль, как горсть горячего песка, обожгла мне грудь и больно укусила за сердце.

Ехать к Виве было еще нельзя — раньше обеда она домой из церкви не придет, и я завернул в строительный супермаркет на Набережной, чтобы узнать цены на кафель. Жена уже давно хотела покрыть плиткой стены на кухне. Эта идея, честно говоря, мне не нравилась, но спорить из-за такого пустяка с супругой мне не хотелось.

Я остановил машину на площадке перед магазином и не успел даже закрыть дверцу, как послышался грубый окрик:

— Эй, придурок! Убери, на фиг свою тачку, мне нужно развернуться!

Я оглянулся. Возле джипа «Тойота Прадо» стоял грузный краснорожий мужик в расстегнутой нараспашку кожаной куртке, и сверлил меня своими глазами-буравчиками.

— Да места же полно! — спокойно проговорил я, не обращая внимания на его тон и оскорбительные словечки. — Чуть сдай назад и выруливай!

— Я че, непонятно сказал! — мужик презрительно сплюнул. — Убирай машину, пока тебя добром просят!

— Не хрен командовать! — огрызнулся я. — Ты смотри, какой командир выискался! Ну, прямо, полковник, блин!

— Чего?! — краснорожий грозно двинулся в мою сторону. — Тебе что, хозяйство поотрывать? Ща сделаем!

Мужик, конечно, был гораздо выше меня и примерно раза в два тяжелее, но особой угрозы не представлял. Обычный дешевый фраер, заплывший жиром, который только и может, что на горло брать. Я молча стоял и ждал, пока он приблизится.

— Ну, че, сразу вмазать или извинишься за наглость и освободишь место для разворота? — Грудь хамоватого толстяка ходила ходуном, живот подрагивал — видать, лишний вес мешал ему не только быстро ходить, но даже свободно дышать.

Я криво ухмыльнулся:

— Ну, бить тебя в пузо, наверно, бесполезно, там столько жира! А вот сломать кадык — это можно!

Мужик качнулся и вдруг выхватил из кармана охотничью финку. И когда он только успел ее открыть? Или там пружина, которая откидывает лезвие?

Нож — это уже серьезно. Такого поворота в заурядном, в общем-то, конфликте я никак не ожидал.

— Да ты совсем дурак! — мне подумалось, что краснорожий блефует.

Но я ошибся.

— Ща пырну, сучок! — он шагнул вперед и махнул финкой у меня перед носом. Стой я ближе сантиметров на десять, и мое лицо оказалось бы порезанным.

Пришлось отскочить в сторону. Тут же последовала новая атака.

— Ах ты, жирная свинья! — вскричал я, без труда уклоняясь от удара.

Шансов причинить мне вред у мужика практически не было. Он это, конечно, уже понял. И, думаю, если бы я развернулся и пошел в магазин, инцидент, скорее всего, не имел бы продолжения. Гнаться за мной с финкой в руке толстяк не рискнул бы, да и кого он мог догнать? Но я не хотел просто так уходить и стал искать глазами предмет, которым можно было вооружиться и хорошенько накостылять зарвавшемуся наглецу. Мой взгляд остановился на метровом обрезке деревянного плинтуса, валявшемся на асфальте в паре метров. Ага, это как раз то, что нужно! Сейчас подберу — и держись, гад! А если дело дойдет до милиции, то какой с меня спрос — я защищался от вооруженного нападения, моя жизнь была в опасности.

Краснорожий опять бросился на меня и занес руку для удара. В это мгновение из-за стареньких «Жигулей», припаркованных рядом с моей машиной, как молния, метнулась знакомая мне лохматая собака. Она прыгнула и вонзила свои клыки прямо мужику в пах.

— А-а-а! — протяжно заверещал он и, выронив финку, упал сначала на задницу, а затем — и на спину.

Пес, яростно рыча, мутузил его штаны вместе с плотью.

— Нельзя! Нельзя! Вон! — заорал я и, подбежав к собаке, как в прошлый раз, схватил ее за загривок и оттащил в сторону.

Скуля, толстяк с трудом встал на карачки и пополз к своей «Тойоте», оставляя за собой кровавый след.

Я быстро открыл заднюю дверцу машины и крикнул псу:

— Давай!

Тот, вроде только и ждал приглашения, — сразу заскочил в салон. Я захлопнул дверцу, сел за баранку и дал газу. Вырулив на дорогу и проехав сотню метров, остановился, достал «мобилку» из барсетки и набрал номер «скорой помощи».

— На площадке возле строительного супермаркета на Набережной раненый мужчина! Поспешите, пожалуйста! — и отключил телефон.

Прежде, чем ехать дальше, я повернулся к собаке. Она спокойно лежала на заднем сидении, положив голову на передние лапы.

— Ну, на этот раз, пес, ты сделал все правильно, хотя и излишне жестоко, — я потрепал его по холке. — Вот только откуда ты тут взялся? До дома ведь отсюда километров пять будет…

Подкатив под подъезд родной девятиэтажки, я отпустил своего лохматого спасителя, а сам поднялся в квартиру. Мне нужно было написать супруге записку, дескать, срочные служебные дела вынуждают отправиться в командировку на целые сутки. Решение, остаться сегодня у Вивы на ночь, пришло ко мне спонтанно — с утра не собирался, а теперь вот почему-то захотелось…

Девушка меня ждала. Настроение у нее явно было приподнятое. Она бросилась мне на шею прямо в прихожей и долго не размыкала рук.

— Как дела? — поинтересовался я, отвечая на ласку поцелуями.

— Прекрасно! Чувствую сердцем, что сегодня Наташиному мальчику станет легче! — радостно сообщила Вива. — Моя молитва услышана!

— Может, сходим куда-нибудь? — предложил я. — Например, в кафе?

— Ой, я так устала, — виновато опустила голову девушка. — Но если ты хочешь…

— Нет, нет, не хочу! — заверил я, снимая верхнюю одежду. — Мне просто подумалось, что мы редко выходим из дому…

— А разве нам дома скучно? — она повесила на вешалку мою куртку и шарф. — Когда мы вдвоем, я чувствую себя счастливой!

Я нежно чмокнул ее в мраморный лобик.

— Правда?

— Правда!

— Тогда есть повод порадоваться — я сегодня ночую у тебя!

Вива опять обхватила мою шею руками и стала целовать в губы.

Ночью мы пылко занимались любовью, потом долго беседовали о разной всячине и уснули только перед рассветом.

И опять ко мне пришел дивный сон…

Я медленно шел по присыпанной снегом равнине. Вдалеке, спереди и справа от меня, в дрожащем мареве тумана, виднелись горы. Высокие, каменистые, серо-черные. А слева — синело море или, может, большое озеро. Оно находилось гораздо ближе, чем горы, не нужно было даже напрягать зрение, чтобы увидеть медленно катящиеся невысокие волны.

В небе, неправдоподобно ярко-голубом, без единого облачка, не летали птицы. Лучи солнца, почему-то превратившегося из огненно-желтого в бело-лунное, обжигали, словно открытый огонь. Близость воды не делала воздух влажным, он был сухим, горячим, приторно-сладким и совершенно неподвижным.

Подошвы моих легких башмаков прилипали к снегу, и каждый шаг давался с трудом. Приходилось время от времени останавливаться и отдыхать. Кроме тонкой рубашки и полотняных брюк на мне не было больше ничего, но и эта скудная одежда насквозь промокла от пота. Как душно, как невыносимо жарко!

Но почему же не тает снег? Ведь это невероятно!

Я наклонился и дотронулся до него ладонью — он был теплым. И только теперь до меня дошло: это не снег, а что-то похожее на крошки белого пенопласта, частично превратившиеся в кисель.

Немного постояв в раздумье, я двинулся дальше. Вдруг где-то в вышине, не знаю, справа, слева, спереди или сзади, раздался пронзительный, оглушающий и устрашающий свист. Я резко запрокинул голову, взглянул в небо и увидел два блестящих треугольника. Они пронеслись, как ураган, и скрылись за горизонтом.

Я опять остановился. Спереди — горы. И они далеко. Зачем мне туда идти? Может, лучше — к морю? Искупаюсь, смою с себя липкий пот, остужу разгоряченное тело. Да и море ведь ближе…

Я повернул к воде. Сделал несколько шагов и опять услышал этот противный свист, но он уже был намного сильнее. На этот раз по небосклону пролетели четыре треугольника.

Чем ближе к воде — тем толще слой теплого снега, тем тяжелее передвигать ноги. Но вот оно, море — совсем рядом. Синее, подвижное, манящее. И только когда до берега оставалось не больше двух десятков метров, я увидел, что вся его поверхность буквально усеяна погибшими мелкими рыбешками. Море заражено! Вот тебе и искупался!

Куда идти? Я оглянулся по сторонам — кругом белая пустыня. Постоял и, изнывая от жары, медленно побрел вдоль берега.

Не представляю, какой отрезок пути мне удалось преодолеть, пока я наткнулся на руины города. В нем не осталось ни одного целого здания, невозможно было определить, как располагались улицы, передвигался ли по ним транспорт. Я не увидел остатков ни одной машины, ни одного автобуса — они, если и были, то, значит, просто испарились. И деревья мне не встречались. Ничего, только горы камней и битого кирпича, сплошь присыпанные белыми крошками.

Я устало опустился на большой покатый камень. Сначала все оглядывался, шарил глазами по завалам в надежде увидеть хоть одну живую душу. Но тщетно. Ни людей, ни животных, ни птиц. Мертвая зона!

Но неожиданно я услышал за спиной чье-то легкое дыхание и шуршание одежд. Вскочил, как ошпаренный, резко повернулся и не поверил своим глазам: в трех шагах от меня стояла высокая невероятно красивая девушка в длинном до пят черном балахоне. Ее голову покрывал башлык, из-под которого выбивались непослушные пряди светлых волос, с янтарно-медовым оттенком. Она смотрела на меня голубыми, как майское небо, глазами пристально и скорбно. Ее плотно сжатые, чуть алые, губы напоминали лепестки цветков шиповника. В худом личике не было ни кровинки. Изящные, словно вырезанные из слоновой кости, руки смиренно покоились на груди.

Я стоял и во все глаза смотрел на девушку, не в силах произнести ни слова.

Но она заговорила сама:

— Велик нынче стон поруганной земли! Исходит она, немая плакальщица, белыми слезами! Оплакивает венценосца, два града его больших и пять малых, испепеленных черной молнией, и тьма по тьме душ человеческих, превратившихся в дым.

Приглушенный голос девушки сильно дрожал. Взволнованный, я хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но язык не повиновался мне.

— Четверть и одна девятая владений непокоренного и непоколебимого погублены! — опять заговорила незнакомка. — Великая матерь-река, тысячи лет поившая и кормившая детей своих, — нынче — кладезь горечи и смерти. Зеленые чащи, опаленные адским пламенем, — лишь зола и тлен. Плодородные поля и пастбища, испепеленные, высохшие и смрадные, — страшная белая пустошь! Сын степной волчицы, не знающей истины, зачатый торговцем от мертвой воды, послал через два моря три и еще семь черных драконов на головы полутораста язычных. И нет ему суда, нет ему кары, ибо он сам судья и сам палач!

Девушка умолкла, но продолжала стоять все так же неподвижно.

Сделав над сотой усилие, я, наконец, смог произнести несколько слов:

— О чем ты говоришь и о ком?

Лепестки ее губ шевельнулись, и я услышал тихое и скорбное:

— О войне без битвы! О гибели гордого, но не горделивого радетеля и многих, кто под рукой его! О кровавом юродивом, имя которому Кагон, хитростью ставшего вровень с солдатом и обманувшего доверчивого лицедея и книжника.

Я набрал в легкие побольше сухого воздуха, давая им расправиться, и задал еще один вопрос:

— Когда все это произойдет?

— Правнуки завтра живущих услышат стон земли! А младшие из них увидят и гибель Кагона от синей крови, три лета после своей лжи на берегу просидевшего и проклятого сыновьями белого архангела за свое жестокосердие и душегубство…

Утром, пока Вива спала, я долго сидел на кухне у приоткрытого окна, пил кофе, курил и размышлял над этим непонятным и страшным сновидением.

Когда девушка проснулась и стала плескаться в ванной, в дверь позвонили. Я открыл. И увидел сияющую Наташу с коробкой конфет в одной руке и бутылкой коньяка — в другой.

— Сашеньке стало намного лучше! — восторженно сообщила она, переступая порог. — Доктор даже сказал, что одна операция уже видимо, не потребуется.

— Проходи на кухню! — пригласил я. — Сейчас приготовим кофе, сядем, и все расскажешь.

Наташа сунула мне в руки гостинцы и, шлепая своими большими домашними тапочками, последовала моему приглашению.

В этот момент из ванной вышла разрумянившаяся после утренней купели Вива. Ее голова была обмотана махровым полотенцем, а халат — кое-как застегнут.

— Ой! — всполошилась она. И начала быстро застегивать пуговицы. — Извини, Наташенька…

Та подскочила к девушке, обняла ее и запела:

— Господи, так я перед вами виновата! Я же не поверила ни одному вашему слову! А вчера вечером зашла к Сашеньке в палату, смотрю, он улыбается. Не успела присесть возле его койки, слышу: «Мама, хочу кушать!» Я быстренько — в магазин, кое-что купила, принесла. Съел все! Тогда я достала вашу мазь и обмазала Сашеньку всего-всего. Медсестра, конечно, пыталась меня остановить, подняла шум, но я не слушала ее. Почти сразу после этого ребенок уснул. Ну, а сегодня я еле утра дождалась, побежала в больницу. В коридоре как раз встретила доктора, который занимается Сашенькой. Говорит: «Мамаша, не знаю, что за чудо произошло, чем вы там намазали мальчику тело, но обожженная кожа вдруг стала приходить в норму. Одна операция, похоже, уже отпадает. Посмотрим, что будет дальше…»

Вива, не перебивая, с улыбкой слушала соседку.

— Утром Сашенька опять хорошо покушал. Бодренький такой, веселый. Сидит на постели да кубиками играет. И все спрашивает: «Мама, когда заберешь меня домой?». Говорю: «Нужно еще немного полежать в больничке. Ты же не совсем здоров». А он: «У меня ничего не болит!». И смеется, а я…

Пришлось прервать монолог счастливой матери, иначе она, наверно, еще целый час стояла бы в коридоре и все рассказывала и рассказывала. Я взял ее под локоток, потащил в кухню и усадил за стол. А Вива принялась готовить кофе.

Уже через пять минут он дымился в наших чашках, источая божественный аромат. Я достал из шкафа рюмки, откупорил коньяк, плеснул женщинам и себе и провозгласил тост:

— За здоровье Сашеньки!

Выпили. И Наташа опять принялась взахлеб рассказывать о состоянии своего малютки и благодарить Виву.

— Вы — настоящий целитель! Вы — просто чудотворец! Не знаю, как и благодарить вас! — воодушевленно говорила она, и ее светлые глаза влажно поблескивали — то ли от слез умиления, то ли от выпитого спиртного.

Девушка все улыбалась да смущенно опускала голову.

— Я сейчас приготовлю еще одну порцию мази, — сказала она потом, когда соседка, наконец, приумолкла. — Сегодня вечером тебе нужно будет опять нанести ее на тело сынишки. И тогда никаких операций больше не понадобится. Но только сделай это после захода солнца. Раньше — нельзя! Поняла меня?

С этими словами Вива вскочила, опять достала свои снадобья из шкафа и удалилась в гостиную. А мы с Наташей выпили еще по рюмочке коньяка, закусили конфетками и, приоткрыв окно, закурили.

Когда мазь была готова, девушка еще раз подробно проинструктировала соседку и посоветовала в больнице ребенка долго не держать.

— Дома Сашенька намного быстрее придет в норму! — сказала она. — Только пусть он пьет побольше жидкости. Днем можно давать некрепкий, чуть подслащенный чай, а вечером — простую воду, немного подкисленную лимоном. И не забывай поддерживать в квартире нормальную влажность!

Уходя, Наташа оставила на столе тысячу долларов, которую ей накануне дала Вива. Мне же попыталась вернуть мои сто гривен, однако я почти насильно сунул купюру обратно в карман ее халата.

— Но ведь мне теперь не нужно собирать деньги на операции! — засопротивлялась она.

— Значит, купи ребенку конфет! — настоятельно попросил я.

— Ладно! — нехотя согласилась соседка. И прибавила: — Когда я заберу Сашеньку домой, то еще зайду к вам… Посидим, немного выпьем…

— Милости просим! — пригласил я за себя и за Виву.