К старику в Ивановку я отправился в субботу.

Село еще куталось в пелену утренних сумерек, когда я подошел к знакомой калитке. Устин встретил меня, как всегда радушно. Сразу попотчевал куриным бульоном и чаем.

— Сегодня тебе предстоит побывать на балу, — хихикая, уведомил старик, разливая бульон по чашкам с маленькой закопченной кастрюльки. — Много интересного увидишь. Думаю, и главнокомандующего легионами Ваала. Бал дает его младшая дочь Варинья.

— У него много детей? — поинтересовался я, пробуя душистое варево с желтыми пятнышками жира на поверхности.

— Много! — приподнял седые брови Устин. — Сыновей, наверное, больше десяти и дочерей, пожалуй, не меньше. Варинья — последняя, самая младшая. От третьей жены Агронии — одной из дочерей канцлера ада Андроммелеха.

— Вы знаете такие подробности, что просто диву даешься, слушая вас! — обронил я с удивлением.

Лезвия губ старика растянулись в ухмылке:

— В аду я частый гость. Среди его обитателей не все враги рода человеческого, есть и друзья.

— Шутите?

— Да нет! — покачал головой Устин. — Зачем же мне шутить-то?

Наслаждаясь бульоном, после непродолжительного молчания я спросил:

— Куда же девались предыдущие жены Ваала?

— Умерли! — равнодушно бросил Устин.

— Обе?

— Обе, — подтвердил он. — Дело в том, что они были не из родовитых бесовок. А у неродовитых срок жизни гораздо короче. Любой бес, в принципе, может дослужиться до высокого положения, но если кровь у него простая, не аристократическая, то проживет он максимум тысячу лет, это если считать по нашему времени. А бес голубых кровей — до двух тысяч и более.

Старик умолк и принялся раскуривать трубку. А я приступил к чаепитию.

— Сегодня в свое шестое путешествие отправишься один, — огорошил меня Устин неожиданной вестью, выпуская клубы дыма из своих широких ноздрей.

Я посмотрел на него вопросительно и с тревогой.

— Не пугайся, сынок! — успокоил он. — Там тебя встретят. А я приду за тобой в назначенное время. Обо всем с ними, — старик сделал нажим на слове «ними», — договорено.

— Ладно! — кивнул я, подавляя вспыхнувший в груди огонек беспокойства и не спрашивая, почему я должен отправляться в путь без провожатого. Коль посылает одного — значит, так надо.

— Тогда готовься! Раздевайся и ложись. Узелок с одеждой возьмешь в руки, — приказал Устин.

Я послушно начал снимать пиджак.

Вскоре перепуганный и ослепленный, я очутился во влажном и теплом лиственном лесу. Он не был густым, и я сразу разглядел небольшое мраморное сооружение в форме трапеции, стоящие неподалеку.

Вход в него прикрывала голубая дверь. Не теряя времени, я оделся. И, закурив, уселся под старой ольхой в ожидании провожатого.

Он не заставил себя долго ждать. Дверь строения неожиданно распахнулась, и оттуда вышел стройный, по-военному подтянутый человек. Оглядевшись, зашагал — неторопливо и размеренно — в мою сторону. Был он не очень высокий, в сером, безупречно отутюженном мундире с золотыми эполетами, в черных тупоносых туфлях. На груди мужчины сияли ордена — череп с костями, две восьмиконечные звезды и одна четырехконечная, похожая на бубновый туз. От каждой из эполет вниз, к красному поясу, украшенному драгоценными камнями и платиновыми пластинками, ниспадали по две толстые, сплетенные из золотых нитей, косички, на кончиках которых поблескивали рубиновые капельки. Когда военный приблизился, я увидел на его эполетах по изумрудному ромбику в обрамлении белых венков, сплетенных из костей. На левом рукаве френча алели литеры ХР, на правом — цифра 2, Мужчина остановился, приветливо улыбнулся и бархатным баритоном произнес:

— Я командир второго легиона, генерал Зенон. Буду твоим провожатым.

Его благородное лицо не выражало ни напускной суровости, ни горделивой надменности, так свойственных земным генералам-самодурам. Этот вел себя с достоинством, но просто, доброжелательно и непринужденно, как родовитый вельможа, с детства приученный к высокому положению в обществе. Он явно был не из тех, о ком говорят: из грязи да в князи. Крупный нос, глубоко посаженные живые и умные глаза, цвета чернослива, тонкие, чувственные губы и смуглость кожи делали генерала похожим на представителя кавказских горных народностей.

— Если ты готов, тогда пошли! — предложил он, все еще улыбаясь.

— Так точно! — кивая, отчеканил я шутливым тоном и последовал за своим провожатым к мраморной трапеции.

Ярко освещенная голубым светом просторная кабина лифта. Задрапированные желтым кресла. Долгий, не менее получаса, спуск. И — широкие, утопающие в зелени берез, осин и могучих кедров улицы чудного города.

Мы стояли на небольшой возвышенности, а он, город, располагался ниже. Он был везде, со всех сторон, погруженный в прозрачную голубую дымку тумана, скрывающего горизонт. Двух, трех и четырехэтажные дома из серого, белого, золотистого камня с большими окнами, увитые плющом, стояли на почтительном расстоянии друг от друга. Они были окружены низкими изгородями из тяжелого, кованого железа. Многие дома имели громадные порталы, подпираемые величественными колоннами. Было прохладно, как глубокой осенью, но воздух благоухал ароматом цветов и трав. Великолепие города очаровывало глаз.

— Здесь, на шестом горизонте живет знать, — удовлетворяя мое любопытство, начал рассказывать Зенон. Он стоял чуть позади меня и тоже с благоговением взирал на город. — Командиры полков и легионов, князья, бароны, заместители управителя пекла министра Константина — князья Василий и Афанасий, вельможи Ваала и Андроммелеха. На этом горизонте находится также одна из резиденций Ваала, в которой почти постоянно живет его младшая дочь Варинья.

— Вся элита! — констатировал я.

— Не вся! — живо возразил генерал. — Архангелы, министры, советники, наиболее знатные вельможи обитают на девятом горизонте. Хотя здесь у нас они — частые гости, а некоторые имеют и свои резиденции.

— Понятно! — кивнул я, продолжая созерцать красоту и роскошь города.

Зенон прошествовал к мраморной лестнице, приглашая меня следовать за собой. Лестница была широкой и короткой, десятка три ступенек, и заканчивалась прямо посреди улицы — идеально чистой, с множеством цветочник клумб и газонов — главной, по-видимому, улицы города.

— Сейчас идем на бал! — торжественно сообщил генерал, и мы двинулись вперед по гладко отесанным каменным плитам, вдоль рядов высоких деревьев и шикарных вилл.

Где-то неподалеку, кажется, совсем рядом звучала музыка — не то марш, не то туш. Нигде не было видно ни души. Вверху клубились серые с позолотой тучи, большой круглый диск ярко-желтого цвета висел вдали над горизонтом. Пахло фиалками. Или ландышами.

Вскоре мы подошли к четырехэтажному, расположенному в виде подковы зданию. Его окна поражали размерами — метра четыре в высоту и два с половиной в ширину. Здание, ослепительно сияющее белизной и золотом, до половины первого этажа было покрыто сплошным зеленым ковром какой-то шелковистой травы с мелкими небесно-голубыми цветочками. К строению вела мраморная дорожка, по обе стороны которой благоухали, высаженные узкими линиями, кусты сирени.

— Здесь довольно прохладно, — заметил я мимоходом. — Почему же цветы не погибают?

— Но это же не обычные цветы, а цветы ада! — просто пояснил Зенон, показывая в улыбке белые, ровные зубы. И затем, подхватив меня под руку, повел по дорожке.

Из наполовину зашторенных окон лился яркий белесый свет. Звучала, музыка. Кто-то исполнял на рояле танцевальную пьесу Иоганна Штрауса.

Когда распахнулась широченная дверь, обитая красным бархатом, в нос ударил сильный аромат дорогого коньяка. Навстречу нам вышел поджарый старик в зеленом камзоле, отороченном серебром, и черных, лакированных штиблетах. На его лице желтела маска холодной почтительности. Лакей или дворецкий — определил я. И точно. В тот момент, когда мы с генералом взошли под портал дворца, старик повернулся лицом к ярко освещенному проему двери и громовым голосом, никак не вязавшимся с его хилой фигуркой, перекрывая звуки музыки, возвестил:

— Князь Зенон и неизвестный гость!

Музыка смолкла, послышался нестройный шум голосов. Дедуля повернулся к нам и, низко поклонившись, обеими руками сделал движение, приглашая войти.

— Мне послышалось или он и вправду назвал тебя князем? — осведомился я в Зенона, легко скользившего по мраморным плитам.

— Конечно же, я князь! — обронил он на ходу. — Простой генерал не может быть командиром легиона.

Огромный зал был запружен людьми. Дамы в нарядных бальных платьях, кавалеры в мундирах различных цветов и покроев, а также в гражданских костюмах стояли под высокими сводами на светло-оранжевых паласах и сидели на красных диванах и пуфах под стенами, убранными в голубое и отчасти пурпурное. Под одним из дальних окон виднелись два больших рояля. На балконе, нависающим над залом, в три ряда сидели расфуфыренные музыканты в белых париках. Некоторые держали в руках скрипки, другие — аккордеоны, третьи — духовые инструменты… В глубине зала стояли выстроенные в длинную линию столы, переполненные графинами, бутылками, вазами и блюдами со снедью. В центре потолка — высоком куполе — тысячами свечей сияла великолепная люстра умопомрачительных размеров. Ее окружали десятки светильников поменьше, но они были также изысканны и красивы.

Едва переступив порог дворца, я встал, как вкопанный, и во все глаза взирал на эту дивную картину. Фантастика! Мне показалось, что я попал не в ад, а в далекое прошлое. Наверное, в такой же или очень похожей обстановке сотни лет назад проходили балы во дворцах европейских монархов и вельмож. Какая красота, какая роскошь, какие яркие, невероятно насыщенные краски!

Когда я очнулся, Зенона рядом со мной не было. Я зашарил глазами по мундирам, костюмам и платьям, и отыскал его. Генерал не спеша следовал в глубину зала. Он то и дело отвечал на приветствия — полупоклоном или кивком головы, порой весьма небрежным. И, наконец, подошел к молодой даме в лиловом, туго обтягивающем ее тонкий стан, платье.

Дама сверкала бриллиантами — они были на пальцах, в ушах, на шее, на запястьях грациозных рук и даже в темно-каштановых пышных волосах. Зенон склонился и припал губами к ее руке. Дама ласково заулыбалась.

Я все еще стоял у порога. Генерал оглянулся и, что-то шепнув женщине, быстрым шагом направился ко мне.

— Чего ты здесь застрял? Идем, я представлю тебя жене!

Я поспешил за ним. Возле дамы в лиловом уже стояли несколько человек — две женщины и немолодой мужчина в коричневом кителе с золотыми позументами и аксельбантами. На зеленых с золотом эполетах сияли по две крупные рубиновые капли и венки из костей. На груди рассыпали мириады искр три восьмиконечные звезды. Мужчина оживленно разговаривал с женщинами, часто приглаживая ежик черных с проседью волос.

— Рад вас видеть, барон! — обратился к нему Зенон и, приобняв меня за плечи, представил: — Наш гость!

Мужчина смерил меня тяжелым взглядом недобрых, колючих глаз и, выпрямившись, громко, по-солдафонски отчеканил:

— Я Афанасий, заместитель управителя пекла министра Константина!

— Меня зовут Иваном! — почти таким же тоном назвал себя я. Зенон взял за руку даму в лиловом и подвел ко мне:

— Дорогая, это наш гость. Меня попросили быть его провожатым.

Дама дружелюбно улыбнулась, показав искристо-белые зубки. В ее серых глазах нетрудно было прочесть интерес к моей персоне.

— Я Ариадна! — представилась она звонким, почти детским голоском, слегка присев.

— Иван! — снова произнес я свое имя, невольно отвечая улыбкой на ее улыбку.

— Дорогой! — обратилась она к Зенону. — Тебе не кажется, что наш гость одет не совсем подходяще?

Генерал отступил на шаг и придирчиво осмотрел мои слегка примятые брюки и изрядно поношенную кожаную куртку.

— Вообще-то, да, — согласился он и, обернувшись, кого-то поискал глазами в толпе. Затем громко позвал: — Ираим!

Через пару секунд рядом, как из-под земли, вырос старик в зеленом камзоле — тот, что нас встречал.

— Голубчик! Нужно бы нашего гостя принарядить, — попросил Зенон, указывая на меня. — А то для бала его костюм не годится.

— Непременно! — покорно ответил старик и, поклонившись, бесстрастно обратился ко мне: — Прошу следовать за мной!

Мы прошли через весь зал, мимо мило беседующих дам и кавалеров и, очутившись в широком коридоре, уперлись в белокаменную лестницу.

— Прошу следовать за мной! — вновь попросил старик и проворно начал взбираться по сходням, устланным черно-зеленой ковровой дорожкой.

Поднявшись на второй этаж, мы двинулись по длинному коридору, задрапированному кремовой тканью. В самом его конце Ираим остановился и открыл тяжелую дубовую дверь. За ней сияла, переливалась множеством зеркал и горящих свечей довольно просторная комната. Старик оставил меня у порога, а сам поковылял к громадному, во всю стену шкафу из красного дерева. Долго рылся в нем, что-то просматривал. Потом возвратился с черным костюмом-двойкой, белоснежной кружевной рубашкой и остроносыми башмаками на тонкой кожаной подошве.

— Прошу примерить!

Глаз у Ираима, видать, был наметан что надо — костюм — строгий, изысканного покроя — прекрасно подошел под мою фигуру. Впору оказались и башмаки. Одевшись, я взглянул на себя в одно из больших зеркал. На меня смотрел полуседой, элегантный господин с уставшим лицом карточного шулера. Старик подошел и пристально оглядел мой прикид. Затем что-то недовольно промычал и опять направился к шкафу. Вернулся уже с атласной черной ленточкой, которую, сопя, повязал мне на шею. Осмотрев меня еще раз с ног до головы, отступил на несколько шагов назад, прищурился и одобрительно крякнул:

— Вот!

Собрав мои вещички, аккуратно сложил их на пуфике, стоявшем посреди комнаты. Управившись, с почтительным полупоклоном предложил следовать за ним. Тем же путем мы возвратились в зал.

В новом облике я предстал перед своей компанией.

Ариадна, увидев меня, захлопала в ладоши:

— Настоящий светский лев!

— Да уж! — согласился довольно ухмыляющийся Зенон, обнимая жену за талию.

Дамы — одна молодая, другая — не очень — дружно закивали головами. А Афанасий, выпячивая увешанную орденами грудь, отчеканил:

— Красавец!

Музыканты заиграли веселую мелодию. Все медленно двинулись к столам. Жена Зенона, лукаво улыбнувшись, взяла меня под руку и увлекла за мужем и заместителем управителя пекла, которые шли рядом.

Мы остановились у столов. Раздались хлопки, вверх полетели пробки от шампанского. Пузырясь, пенясь и искрясь, в фужеры полилось вино.

— Пьешь шампанское? — спросил генерал, наклонившись к моему уху.

— А водки нет? — задал я ему вопрос, осматривая стройные ряды бутылок на столах.

Зенон посмотрел на меня с удивлением, но промолчал. Через секунду выудил из батареи бутылок одну с тонким горлышком. Это была «Посольская». Отвинтил крышечку и сначала хотел сам наполнить мой фужер, но потом передумал и протянул бутылку мне.

— У нас водку пьют обычно или простолюдины, или очень уж родовитые особы, — заметил он тихо, но так, чтобы я услышал. — Правда, не знаю, чем это объяснить…

Вдруг музыка стихла.

— Ваал! Ваал! — послышалось со всех сторон.

Я повернул голову туда, куда с восхищением и благоговением смотрели все. Из дальнего конца зала, оттуда, где размещалась знакомая мне лестница, торжественно шествовали под руку высокий чернобородый старик и изящная белокурая девушка. Он был одет в белый мундир, без эполет, шитый золотом. Грудь, от плеча до талии, наискось пересекала голубая лента, на которой сверкали ордена — череп с костями, две восьмиконечные звезды и одна большая десятиконечная, усыпанная бриллиантами, рубинами, сапфирами и изумрудами. Синие брюки с широкими, золотыми лампасами смотрелись очень эффектно. На ногах блестели черные туфли, украшенные желтыми бляшками в форме дубовых листьев. У старика был какой-то хищный, длинный, тонкий нос, немного загнутый к верхней губе, почти круглые желтые неподвижные глаза и невероятно густые, чернее смоли, брови. Девушка же выглядела премило: изумрудного цвета бархатное платье до пят на тонких бретельках, светло-зеленые туфельки на каблучках-шпильках, доходящие до локтей ажурные перчатки. Ее шея, плечи и грудь слепили глаза белизной. В шелковых волосах, сложенных в причудливую прическу, алела полураспустившаяся роза. Черты лица девушки казались ангельскими — маленький чувственный ротик, высокий округлый лоб, идеально ровный носик и точеный подбородок. На красных лепестках губ светилась застенчивая улыбка.

Приблизившись, Ваал и девушка остановились. Он обвел всех зловещим взглядом и застопорил его на моей персоне. Неотрывно смотрел с минуту, мне даже стало не по себе. Гости молча стояли с опущенными головами, выражая таким способом свое почтение. Наконец старик опять двинулся к столам. Для него и его спутницы тут же освободили место. В полной тишине раздался хриплый бас:

— Приветствую всех вас!

И присутствующие враз загалдели, наперебой завопили:

— Слава Ваалу!

— Виват великому князю!

— Многая лета!

Я спросил Зенона, вытянувшегося по стойке смирно и преданно взиравшего на старика:

— Эта девушка, что с Ваалом, и есть Варинья?

— Да, конечно, это она! — полушепотом ответил он, не меняя позы.

Старик тем временем поднял над головой фужер с искрящимся вином и громко прохрипел:

— За мою любимую дочь! За Варинью!

Гости торопливо выпили. Я тоже вылил в себя свою водку. И принялся закусывать бананом.

После третьей или четвертой дозы на душе потеплело. Я уже не чувствовал никакой скованности и неловкости, вполне освоился. С интересом рассматривал пирующих. Мое внимание привлек мужчина среднего возраста с лицом учителя-недотепы. Он горстями поедал арахис, черпая его с большой фарфоровой пиалы, и жадно запивал вином. Седеющие волосы этого мужчины топорщились в разные стороны, пухлые, слюнявые губы подрагивали, большие уши стояли торчком. Галстук-бабочка на тонкой, жилистой шее сполз в сторону. Картину дополняли маленькие круглые очки, нелепо выглядевшие на хрящеватом, как у всех неврастеников, носу, из ноздрей которого торчали рыжие клоки волос.

— Колоритная фигура! — прошептал я Зенону, указывая глазами на недотепу.

— Это барон Домиан, правая рука Ваала! — почтительно произнес генерал. — Имеет практически неограниченную власть.

— И чудаковатый нрав! — прибавила Ариадна и прыснула смехом.

Зенон беззлобно погрозил ей пальцем.

Я опрокинул еще один фужер. И потянулся к оливкам.

— Смотри, к нам идет Варинья! — пролепетал генерал, толкнув меня в плечо.

Я посмотрел в ту сторону, в которую он указывал. Порхающей походкой, лавируя между гостями, к нашему столу приближалась дочь Ваала. Только теперь я заметил, что ее шею опоясывает нечто вроде обруча или ошейника. Это нечто было из белого металла, скорее всего, из платины и полыхало голубым пламенем крупных сапфиров.

Подойдя к нам, Варинья кокетливо склонила голову и, тепло улыбаясь, обратилась к Зенону:

— Генерал, прошу вас, представьте мне, пожалуйста, этого гостя! — Взгляд ее глаз цвета морской волны шаловливо скользнул по мне, одарив ласковым светом.

— Это человек, которого я сопровождаю, сиятельнейшая княжна! — вытянулся Зенон.

— И как зовут этого человека? — продолжала мило улыбаться девушка.

— Иваном! — сказал я, скаля зубы.

Варинья поправила розу в волосах и проворковала:

— И какие у вас впечатления от здешних мест, Иван?

— Прекрасные, ваше сиятельство! — ответил я, не отрывая глаз от ее по-детски чистого, кукольно-красивого личика.

Она вытянула губы трубочкой:

— Хм… Значит, вы еще не видели ада во всей красе.

— Не видел! — подтвердил Зенон, сдерживая улыбку.

— И чудесно! — воскликнула сиятельнейшая княжна и, скользнув смущенным взглядом по моему лицу, неожиданно предложила: — А давайте танцевать, Иван!

— Не знаю, получится ли у меня, — стушевался я. — Мне не приходилось видеть, как у вас танцуют…

— А как везде! — выпалила она игриво и взяла меня под руку. — Хотите пригласить меня на вальс?

— Пожалуй, — кивнул я.

— Тогда пригласите!

— Приглашаю!

Улыбающиеся, мы вышли на середину зала. Ваал с фужером в руке наблюдал за нами из-под мохнатых бровей. Его взгляд, казалось, насквозь прожигал душу. Но я решил не обращать на него внимания.

— Вальс для прекрасной госпожи Вариньи и ее кавалера! — во всю глотку выкрикнул кто-то, и в ту же секунду полилась чарующая музыка.

Мы закружились в танце. Варинья перемещалась легко, как на крыльях, и увлекала меня за собой. Гости стояли вокруг нас и хлопали в ладоши.

Жаль, вальс быстро закончился, музыка стихла. Потом под гром рукоплесканий мы снова подошли к столам. Ее сиятельство пожелало со мной выпить. Зенон наполнил фужер шампанским и с учтивым поклоном подал Варинье. Я налил себе «Посольской» и по старой привычке машинально сунул пустую бутылку под стол. Девушка с изумлением проследила за моими движениями.

— Оставлять пустую тару на столе — не к добру! — пояснил я, смутившись.

— Что это вы себе налили, Иван? — спросила Варинья, когда я взял в руку свой фужер. Мне показалось, что она принюхивается.

— Водку! — пожал я плечами. — Простую водку.

— По-моему, это такая гадость! — княжна смешно сморщила носик. — А почему вы не пьете шампанское?

— У меня от него икота! — ляпнул я.

Девушка непринужденно рассмеялась:

— Ну, раз так, пейте свою водку! — и поднесла свой фужер к моему. — Хорошо танцуете, Иван!

— А вы просто летаете, как вольный ветер! — с воодушевлением заметил я.

Комплимент девушке понравился, она улыбнулась и потупила взор.

— Выпьем, Иван!

— Выпьем, ваше сиятельство!

Мы, а за нами Зенон, Ариадна, Афанасий и все остальные осушили свою посуду.

Уделив моей персоне еще немного времени, Варинья начала извиняться:

— Простите, Иван, но мне нужно обойти гостей.

— Конечно, — вздохнул я и, приложив руку к сердцу, проникновенно взглянул девушке в глаза. — Спасибо вам за танец и компанию за столом.

Она дотронулась до моей руки, затем сделала несколько шагов в сторону, но вдруг остановилась и, повернув голову, тихо спросила:

— Вы не сердитесь, что я вас потревожила?

— Что вы, ваше сиятельство! — замотал я головой. — Я очень польщен вашим вниманием!

Она удовлетворенно кивнула и, вскинув голову, лебедем поплыла среди платьев, мундиров и костюмов. А я сказал Зенону:

— Очаровательная девушка!

— О да! — горячо откликнулся он.

Ариадна шутливо погрозила ему пальцем и весело напомнила:

— Милый, я рядом!

— Я не забыл! — засмеялся он и обнял ее за талию.

Вскоре Ваал в сопровождении семенящего Домиана чинно прошествовал по залу к лестнице и удалился. Пир пошел горой. Захлопали пробки шампанского, зазвучала легкомысленная мелодия мазурки, зазвенел женский смех, вздыбились к потолку хмельные возгласы. Я уже чувствовал себя в приличном подпитии и понимал, что больше, как на один фужер водки, меня не хватит. Поэтому не спешил пить, развлекаясь беседой с Зеноном, Ариадной и миловидной, слегка полноватой женщиной — женой командира пятого легиона.

Через полчаса генерал, не привлекая внимания дам, увлеченных разговором, шепнул мне на ухо:

— Тебе, кажется, уже пора. Наверху заждался Устин.

— Раз пора — значит, пора! — согласился я.

Улучив момент, мы отправились искать Ираима. Женщины как раз обсуждали наряд какой-то Теолоппы.

Через полчаса переодетый в свою одежду вместе с генералом я выскользнул из битком набитого гостями дворца.

…Наверху уже сгущались сумерки. Устин, опершись спиной о ствол дуба-великана, безмятежно посапывал, изо рта у старика торчала давно погасшая трубка.

— Прощай, Иван! — молвил генерал и по-приятельски похлопал меня по плечу.

— Прощай, Зенон! — я тоже хлопнул его по плечу.

Развернувшись, он споро зашагал прочь — к мраморной трапеции.

— Ну, как, повеселился? — спросил Устин, пробудившись и позевывая во весь рот.

— И неплохо, дедушка! — ответил я и помотал головой, прогоняя хмель.

— Ну что ж, покурим и в путь! — старик принялся неспешно набивать трубку.

Я присел рядом с ним и достал сигарету.

Где-то поодаль, в зарослях ивняка, самозабвенно щебетал соловей.

Все воскресенье я посвятил набрасыванию плана будущей повести. И даже написал черновик первой главы. Спать улегся далеко за полночь.

…А в понедельник после планерки, не выспавшийся и уставший, сел в редакционную «Ладу», и Сергей повез меня в онкологию.

Елена Алексеевна, которую я разыскал в отделении, сразу пригласила меня в кабинет. По ее тону и грустному взгляду я понял: новости неутешительные.

— Предварительный диагноз подтвердился, — произнесла она, прикрывая дверь.

Я присел на кушетку и, опустив голову, ожидал разъяснений. Но докторша медлила. Она нервно перебирала на столе какие-то бумаги.

— У Маши, значит, дела совсем плохи? — спросил я, надеясь, что Елена Алексеевна опровергнет мое предположение. Хотя внутренне я был готов и к самому худшему.

— Да, — негромко, но твердо ответила она, поправляя сползающие на нос очки.

— Это конец?

Елена Алексеевна вздохнула:

— Последняя надежда — хирургическое вмешательство. Но… — она помолчала, — я совсем не уверена, что операция поможет… В общем, очень слабая надежда все же есть.

— Маша ведь так молода, неужели ничего нельзя сделать? — мне вдруг стало муторно. Сотни молоточков застучали в висках, а сердце поползло куда-то в живот. Оно сползало, сползало и замерло там, обдавая внутренности жаром.

— Что я могу сказать, дорогой вы мой? — горестно улыбнулась Елена Алексеевна. — Болезнь не щадит никого. В том числе и тех, кого мы любим. Она часто убивает самых дорогих людей… У Сташиной рак прогрессирует прямо на глазах. У нее обострились боли…

— Когда операция? — спросил я, еле ворочая языком.

Докторша неопределенно пожала плечами.

— Нужно еще переговорить со Сташиной и ее родителями. А потом решим… Тянуть, конечно, ни в коем случае нельзя.

Пошатываясь, я вышел из кабинета врача и направился в Машину палату.

Но дорогу мне у самого ее порога заступила крепкая молодка в белом халате.

— Вы куда, простите?

— Хочу навестить больную, — ответил я и попытался обойти медсестру.

Она бесцеремонно придержала меня за рукав.

— Вы не к Сташиной?

— К ней.

— Не беспокойте ее пока. Она спит. С утра Сташину очень мучили боли, я сделала ей укол морфина и теперь…

— Что сделали? Укол морфина? — мне показалось, что я ослышался.

— Ну да! Укол морфина, — удивленно повторила медсестра. — А что такое?

Я обессилено опустил голову. Так вот до чего уже дошло! Морфин ведь, насколько я знаю, обычно назначают безнадежным больным. Или я ошибаюсь?

— Скажите, морфин колют только умирающим? — спросил я, уставившись на медсестру, как удав на кролика.

— Да нет! — испуганно отшатнулась она. — С чего вы взяли? Его колют тем, у кого сильные боли…

В машине под монотонный треп Сергея я вспоминал, кому из моих знакомых когда-то делали инъекции морфина, стараясь таким образом успокоить себя. И вспомнил приятеля юности, которому в дорожно-транспортном происшествии оторвало руку, и коллегу, получившего в пьяной драке перелом бедра. Они живы. «Нет, права медсестра, не только умирающим вводят эту наркоту, а всем, кому очень больно», — думал я. Но душу уже цепко держала в своих ледяных пальцах тревога.

Даже не знаю, что мне взбрело в голову, но я попросил Сергея отвезти меня в медсанчасть завода «Металлист».

— Подожди меня, я скоро! — бросил я ему, когда «Лада» подкатила к админкорпусу.

Сергей заглушил мотор и взялся за газету.

В тот момент, когда я взволнованно шагал по коридору, мне захотелось отложить свой нелепый визит, повернуть обратно, но какая-то неведомая сила помимо моей воли толкала меня вперед. Путаясь в мыслях и сомнениях, я вошел в приемную. Секретарша лениво ковырялась в недрах стола.

— Привет, красавица! — бросил я ей небрежно.

Узрев меня, она не на шутку всполошилась. Ее глаза расширились.

— Нельзя! Нельзя! — заорала эта носатая бестия, мигом вскочила со стула и пулей метнулась к двери. Встала и заслонила ее спиной.

Я окинул сухощавую фигурку секретарши мрачным взглядом и решительно двинулся вперед. В ее светлых глазенках мелькнул холодок отчаяния. Она затрепетала, как осина ветреным майским утром, хотела сделать шаг назад, но отступать было некуда. Я обнажил зубы в недоброй ухмылке.

— К Диане Александровне нельзя! Она занята! — как комарик, пропищала секретарша. И, борясь с неуверенностью и испугом, отважно вскинула голову, нацелив мне в самое сердце свое единственное оружие — длинный и острый клюв.

— Ну-ка, брысь отсюда! — тихо, но грозно приказал я и, грубо отстранив женщину, взялся за ручку двери.

Диана стояла посреди кабинета и задумчиво смотрела в окно. При виде ее я стушевался, потерял всякую волю к действиям. И не сразу смог взять себя в руки, совладать со своими бессилием и смятением. Я лишь сделал несколько робких шагов и остановился, как вкопанный, натянуто улыбаясь. Диана повернула ко мне голову. Ее ненакрашенные губы дернулись, синева глаз затуманилась.

— Вы… — выдохнула она и попятилась.

— Я…

Едва дыша, мы стояли друг перед другом, не в силах произнести больше ни слова. За моей спиной, жалобно скрипнув, закрылась дверь. В кабинете тяжелой тучей повисла тишина.

Первой пришла в себя Диана.

— Иван Максимович! — страшно волнуясь, произнесла она скорбно. — Вам не следовала сюда приезжать…

Вид у нее был жалкий. Губы дрожали, глаза излучали синюю печаль, бледное лицо казалось постаревшим и осунувшимся.

— Вы свели меня с ума! — прошептали мои бесчувственные губы, и я, как подкошенный, упал перед Дианой на колени.

На ее длинных ресницах заискрилась роса. А через секунду из прекрасных глаз крупными бриллиантами посыпались слезы. Дрожали уже не только губы — дрожал весь подбородок Дианы.

— Иван… — мученический стон вырвался из ее груди, ударил меня наотмашь по лицу, упал за ворот рубашки и покатился огненным шаром по телу, опаляя сердце.

Я стоял на коленях перед Дианой, низко опустив голову, будто подсудимый перед судьей, и ждал приговора.

— Иван Максимович… Пощадите! — взмолилась она еле слышно. — Иван Максимович… У нас у обоих семьи. Мы не имеем права обманывать их… Особенно я…

Обливаясь слезами, она подошла ко мне. Остановилась и положила свои дрожащие ладони на мои плечи.

— Я прошу вас… встаньте…

Я обхватил руками ее ноги, прижался лицом к ее животу и, исполненный неизъяснимого блаженства, замер. Повинуясь порыву, она коснулась пальцами моих волос и обессилено прошептала:

— Не рвите же мне душу, умоляю…

Я словно обезумел. Не поднимаясь с колен, со звериной страстью стал целовать сквозь платье колени и бедра, живот и руки Дианы. Ее тело трепетало от прикосновений моих горячечных губ.

— Нет! Нет! — голосом, полным отчаяния, укора и боли вдруг воскликнула она. И они — отчаяние, укор и боль — резанули мне сердце, как острая бритва, причинив невыносимую муку.

Я рывком поднялся с колен, обнял Диану за плечи и, прижав ее к груди, выстрадано выдохнул: — Я так люблю вас!

Но она, резко вскинув вверх трясущиеся руки, все повторяла и повторяла, как безумная:

— Нет! Нет! Нет!

Тогда я отпрянул от Дианы, будто от прокаженной, и с перекошенным злобой, залитым слезами лицом выхватил из кармана фотографию и бросил перед ней на пол.

— Ты ему боишься изменить?! — в неистовом буйстве отчаяния зарычал я, теряя контроль над эмоциями. — А он тебе — нет!

Диана, мертвенно бледная, еле живая, медленно наклонилась и подняла снимок. В ее широко распахнутых глазах сначала вспыхнул огонек смятения, потом, всколыхнувшись, вздыбилось, заполыхало черное пламя безутешности. Она поникла, как сорванная фиалка, затравленно втянула голову в плечи и безудержно зарыдала.

Качаясь, будто хмельной, я стоял посреди кабинета, пытаясь закрыться ладонями от жгучих слез Дианы. Так продолжалось довольно долго. Но вот она выпрямилась и подняла покрасневшее, опухшее лицо.

— Откуда этот фотоснимок? — прошептали чуть слышно ее губы.

— Из гостиничного комплекса «Венера», — не сразу ответил я. Меня всего трясло, язык еле поворачивался.

Лицо Дианы начало меняться. Страдальческое выражение исчезло. Только глаза продолжали излучать печаль и безысходность.

— Иван Максимович! — ее голос зазвучал почти ровно, почти спокойно, только в самом облике — измученном, потускневшем, потерявшем былую яркость — резко проявились холодная решимость и обреченность. — Вы сделали меня самой несчастной женщиной. Вы лишили меня моих иллюзий — единственного, что у меня еще оставалось в жизни.

— Но у вас есть моя любовь! — пылко заверил я, не понимая и не желая вникать в смысл ее слов.

Отвернувшись, Диана вздохнула — тяжко, надрывно, вымученно:

— Ничего у меня нет! И быть не может! — и, прикрыв глаза рукой, сквозь стон прошептала: — Уходите!

Я не посмел ослушаться.

Сергей, увидев меня, удивленно присвистнул:

— Ну и видок у тебя! Вроде, как только что с креста сняли.

— Поехали! — приказал я, стараясь унять озноб, охвативший все мое тело.

— Поехали — так поехали! — бросил через плечо Сергей и повернул ключ в замке зажигания.

Я забился в угол салона и, закрыв лицо руками, попытался хоть немного успокоиться.