Больше недели корабль бороздил морские просторы, пока, наконец, ни приплыл в нужное место.

Провожая Милана на берег, капитан сказал:

— Мы будем месяц стоять на этом месте и ожидать твоего возвращения, чтобы доставить обратно на остров. Так приказал нам князь Берислав.

Берег, на который сошел мальчик, был устлан галькой и мелкими ракушками. Но не успел он пройти и трехсот шагов, как под ногами зашуршала трава. Впереди простиралась бескрайняя степь.

Почти до вечера шагал по ней Милан без устали, слушая звонкое пение птиц. А когда все-таки решил прилечь в ковыль, чтобы дать натруженным ногам отдохнуть, вдруг увидел впереди круглое озерцо, ложбину и большую отару пасущихся овец. А в стороне, возле одинокого куста кизила — белую халабуду, покрытую сухими ветками и овечьими шкурами. Обрадовавшись, мальчик поспешил к ней, надеясь, что пастухи подскажут ему, как далеко еще до владений Острогора.

Однако в халабуде был только один человек — седобородый старик, который лежал на ряднине в беспамятстве и тихо постанывал. Милан бросился к нему:

— Что с тобой, дедушка?

Тот пришел в себя, открыл глаза и еле слышно прошептал:

— Пить…

Мальчик увидел у входа в халабуду пустой кувшин, схватил его и побежал к озеру за водой.

Вернувшись, напоил больного пастуха и умыл ему лицо.

— Спасибо тебе, доброе дитя! — поблагодарил он Милана. — Я недавно попал под ливень, простыл и заболел. Да так, что ни сесть, ни встать. Три дня тут пролежал без еды и воды. И если бы не ты, к завтрашнему утру, наверно, помер бы.

— Я не брошу тебя, дедушка! — пообещал мальчик. — Сейчас разведу огонь и приготовлю отвар полыни, ковыли и степной руты, он прогонит хворь и придаст тебе сил. А потом накормлю. У меня есть хлеб, вяленая рыба и кишмиш.

— А у меня найдется мука, мед, пшено да дробленый овес, — проговорил пастух, силясь приподняться на локоть. — Да только некому приготовить медовые коржи и кашу…

— Я приготовлю!

— А ты разве умеешь? — старик удивленно приподнял седую бровь.

— Я много раз видел, как мама замешивает тесто, как варит кашу, — пояснил Милан. — Думаю, и у меня получится…

Целую неделю он выхаживал пастуха, отпаивал его настоями да отварами. И тот окреп, встал на ноги. А потом начал уже и за овцами приглядывать.

Как-то Тихонрав с озабоченным видом поведал мальчику:

— Недавно наш князь Вершило дал мне задание пересчитать всех овец. А я, на свою беду, умею считать только до десяти.

— А я хоть до ста, хоть до тысячи, хоть до ста тысяч! — похвалился Милан. — Вот я и сосчитаю твоих овечек.

Откладывать это дело они не стали.

Чтобы не сбиться со счета, разделили животных на несколько мелких отар. Потом старик начал их по одной загонять в ложбину, а мальчик пересчитывать там и выгонять к озеру.

Подсчет занял целый день.

Вечером Милан взял кусочек чистой белой ткани и, макая заостренный кизиловый прутик в крутой отвар степных трав, записал на ней общее количество овец. Затем обратился к пастуху:

— Когда приедет князь и спросит, выполнил ли ты его поручение, просто отдай ему эту тряпочку.

Мальчик погостил у Тихонрава еще два дня, пока он окончательно не выздоровел, и стал собираться в дорогу.

— Пора мне, дедушка! Только и думаю, что о Наркисе, томящемся в неволе у Острогора.

Старик дал Милану харчей, а еще положил в его котомку кремень да кресало на случай надобности. И с грустью сказал:

— Жалко мне с тобой расставаться, доброе дитя! Да ничего не поделаешь. Я запрягу лошадь, садись на нее и скачи. Она доставит тебя туда, где заканчивается степь и начинается пустыня. Там отпусти лошадь и дальше ступай пешком. По пустыне шагать тебе всего два дня, а за ней начинаются горы. Среди них нужно найти высокую скалу, на которой стоит замок Острогора.

Поклонился мальчик Тихонраву:

— Спасибо тебе, дедушка, за ласку да за хлеб-соль!

Затем сел на лошадь и поскакал в степь.

Когда Милан оказался у края каменистой пустыни, солнце уже начинало садиться.

Он отпустил лошадь и дальше отправился пешком. Но уже скоро решил отдохнуть, почувствовав большую усталость.

Мальчик расположился в неглубокой ямке, возле двух больших камней. Достал из котомки кусок брынзы и лепешку, съел их. А когда потянулся к сулее, чтобы глотнуть воды, вдруг увидел в двух шагах от себя длинную темно-серую змею, голова которой была покрыта ребристой чешуей. Змея медленно выползла из-за камней, растянулась на земле и стала неотрывно смотреть на Милана.

Он испуганно вскочил и уже намеревался убежать, но, взглянув еще раз на непрошенную гостью, понял, что она не собирается нападать и, похоже, сама нуждается в помощи.

Может быть, ее мучает жажда? Мальчик осторожно пододвинул сулею поближе к гадюке и наклонил так, что из горлышка закапала вода. Змея тут же подползла и подставила свою открытую пасть под эти капли. Пила долго и жадно. Потом юркнула к камням, свернулась в клубок и замерла.

Милан опустился на прежнее место и вскоре безмятежно уснул. Он не видел, как змея всю ночь отгоняла от него ядовитых пауков и своих наглых сородичей.

На рассвете мальчик пробудился и, не теряя времени, двинулся дальше. Было еще не душно, дышалось легко. Но с каждой минутой воздух становился все горячее, и уже скоро рубаха Милана стала мокрой и прилипла к спине, а соленый пот заливал ему глаза.

В час, когда раскаленное солнце докатилось до середины белого, словно выгоревшего неба, и повисло там, юный путешественник увидел лежащего на земле одногорбого верблюда-дромедара. Он тяжело дышал и не шевелился. Милан приблизился к животному и увидел, что у него в боку торчит большая колючка. Осторожно выдернул ее, тщательно промыл рану, а оставшуюся воду вылил из сулеи в рот верблюду.

Тот сразу почувствовал облегчение, и встал на ноги. Немного постоял, потом опустился на колени, как бы приглашая сесть на себя верхом. Мальчик забрался животному на спину и крепко обхватил руками его шею.

Дромедар то шагал, то бежал, не останавливаясь, почти до вечера. И пересек всю пустыню. Он оставил Милана на берегу быстрой, но совсем неглубокой реки, за которой начиналась горная гряда, а сам, напившись, отправился назад.