Перенесемся мысленно в лес близ владимирских Петушков. Тут дышит еще зообаза, где когда-то снимали фильмы, в которых героями были животные… Помнят на зообазе и двух замечательных рысей, которые сняты в фильме «Тропой бескорыстной любви». Оператор, поселившийся здесь, снимал все интересное, наблюдая, как растут-мужают два очень красивых зверя.

Животные, как и люди, бывают умными и глупыми, среди них есть середнячки и есть гении. Одна из рысей была явно талантливой. Она как бы угадывала, что от нее ожидают, и восхищала игрою в задуманном фильме. Снимали ее на свободе, без всяких вольер и сеток. Она всегда возвращалась к дрессировщику-воспитателю, как только он подавал голос. Но однажды рысь остановилась возле лесной опушки и очень заинтересованно стала глядеть в темноту чащи. И вдруг пошла. Пошла, пошла… Стали звать, но она даже не оглянулась.

Судьба ее неизвестна. Киношники чуть не плакали, но что было делать, взялись за «дублера». Но эта рысь была по талантам середнячком. В лес она не стремилась, но и делать перед камерой то, что хотели люди, не знала как. «Замучились, — рассказывал мне кинооператор. — То, что с первой рысью делали за день, с этой мучились две недели».

Ну и, конечно, надо рассказать о волке по кличке Лобан. Этот был и красавец, и гений. Снялся больше чем в двадцати фильмах. Если кому-то посчастливится снова увидеть работу Бондарчука «Война и мир», обратите вниманье на кадры барской охоты. Там пойманный волк (во весь широкий экран голова!) внимательно и печально смотрит на мир.

Волки были главными героями зообазы. Статистам из их породы отводилась роль драматическая: они пробегали, выскакивали на выстрел, и роль на этом кончалась. Лобан же слыл примой — любовник-герой! Сердечные отношения были у него с дрессировщиком, моим другом Георгием Георгиевичем Шубиным. Но однажды случилась драма. У подруги Лобана, волчицы Машки, должны были появиться щенята (ответственный момент в жизни волчьей семьи). Георгий Георгиевич, по обыкновению протянув руку в клетку, стал выщипывать шерсть на животе Машки, чтобы волчатам легче было сосцы находить. Делалось это каждый год, и Машка только довольно урчала. А в этот раз то ли настроение было чем-то испорчено у волчицы, то ли дрессировщик допустил какую промашку, но Машка угрожающе зарычала. Чтобы утвердить свое верховенство, Георгий Георгиевич щелкнул волчицу по носу. И тут Машка издала понятный каждому волку звук: «Я в опасности!» В то же мгновенье лежавший у прутьев загона Лобан бросился сзади на дрессировщика и так отделал его, что, приехав в больницу на станции Петушки, Георгия Георгиевича я увидел похожим на кокон шелковичных червей — весь был в бинтах.

Когда поправился, стали мы думать: что делать с волком? Работать с Лобаном было уже нельзя. Я обзвонил несколько зоопарков — везде отказ.

Определили Лобана в передвижной зверинец. Георгий Георгиевич так о волке тосковал, что, узнав о приезде зверинца в Тулу, мне позвонил: «Давай соберемся, посмотрим…»

Волка увидели мы в клетке-пенале — нельзя повернуться. Георгия Георгиевича он сразу узнал. И отвернулся. «Лучше бы застрелили…» — вздыхал всю дорогу из Тулы давний мой друг.

Еще одна знаменитость памятна многим. В Баку в семье Берберовых жил лев с царственной кличкою Кинг. Кое у кого, наверное, еще сохранились открытки: Кинг на прогулке по городу, Кинг за столом с белой салфеткою на груди, Кинг в постели с детьми, на унитазе… Сколько слюней и пошлости было напущено вокруг зверя — описать невозможно. Я вел в то время на телевидении передачу «В мире животных» и начальству сказал: «Показывать этого льва… только через мой труп». В Баку Берберовым я написал, что играют они с огнем, что вся тщеславная суета непременно закончится драмой.

Лев Львович Берберов, приехав в Москву, заглянул и ко мне в «Комсомолку». «Василий Михайлович, напрасно вы опасаетесь — зверь исключительно добрый, ничего плохого случиться не может».

Случилось! Льва Львовича уже не было, а жена его, оставшаяся с двумя ребятишками, завела в квартире еще и пуму. И вот однажды звонок в милицию: «Скорее! Скорее спасите!..» Подумалось, что где-то что-то горит, но, приехав по нужному адресу и глянув в окошко, милиция поняла: беда другого порядка. Комната была залита кровью, обезумевшая, окровавленная хозяйка квартиры кричала: «Стреляйте! Скорее стреляйте льва!»

Льва застрелили. Когда открыли дверь, увидели почти оскальпированную женщину и мертвого мальчика — ее сына, а на улицу пулей выскочила обезумевшая от крови и выстрелов пума…

Вот такая поучительная история, положившая предел возбужденной Берберовыми моде — поселять в доме диких зверей. Сейчас эта мода вновь расцвела пышным цветом у «новых русских». Читаешь об их «домашних зверинцах», и хочется крикнуть: «Помните о Берберовых!»

Небольшая история о слоне Джони… Снимали для «В мире животных» сюжет в зоопарке Алма-Аты. Ситуация в кадре простая: я стою у загона, кормлю знаменитость арбузами. Слон протягивает хобот, ловко хватает из рук у меня арбуз и кидает в свой рот. Оператор, снимавший этот сюжет, от радости ерзал у камеры: «Давай повторим!»

Можно и повторить — занятие очень приятное. Служителя зоопарка прошу подвезти еще десяток арбузов и, ожидая тележку, балагурю со зрителями, наслаждавшимися этой занятной сценой. И вдруг что-то серое метнулось к моей голове. Я машинально присел и вижу в хоботе Джони серую свою кепку, которую он, как арбуз, метнул в рот и стал с наслажденьем жевать. Все кругом хохотали, а оператор ломал себе руки — расслабился, упустил редкий кадр.

Закончив работу, зашел я к директору зоопарка и за чаем в его кабинете рассказал о случившемся. Директор не засмеялся, а побелел: «Василь Михалыч, какая кепка! Если бы не присели, слон схватил бы хоботом вас за шею, и вы бы мгновенно оказались в его загоне. Страшно даже подумать, что дальше могло бы быть».

Оказалось, Джони страдал загноением бивня, был раздражителен, готовый мученья свои обратить на любого. «Да…» — сказал я. И больше сказать было нечего. Стакан с чаем в руке стал вдруг подрагивать.

Теперь о кошках. Даже о «рядовых» кошках можно что-нибудь рассказать. А эти две — настоящие героини. Мы писали о них, но можно кратко и повторить.

Лет шесть назад позвонили москвичи Колесовы: «Приезжайте. Есть для вас кое-что интересное».

Приезжаю в Хамовники.

— Видите, кот сидит?

— Ну…

— Представляете, он вернулся… Да нет же, не со двора, с Поволжья.

На подоконнике сидел, облизываясь после трапезы, рослый мосластый черный котище.

Маргарита Сергеевна Колесова и внучка ее Алина, чередуясь, рассказали мне поразительную историю. Выросший в доме черный кот Барсик стал с наслажденьем точить свои когти о мягкую мебель. Кому понравится? Решили сплавить кота в деревню. И повезли на машине через Переславль-Залесский, мимо Нижнего Новгорода и Арзамаса в деревню Кириловку.

Двор деревенский Барсику сразу же не понравился — ни с кем во дворе не знакомился, дружбу не заводил. И вдруг куда-то исчез, как в воду канул.

В Москву из Кириловки написали: так, мол, и так. Но что было делать, погоревали и позабыли. А осенью, 16 октября, Алинка возилась с тарелками у стола, и вдруг в окно через форточку прыгнул похожий на Барсика кот и стал тереться об Алинкину ногу. Барсик? Не верилось. В худом, изможденном, покрытом колючками и репьями коте трудно было признать бывшего интеллигента и телезрителя. А он — на кухню, где обычно стояла плошка с едой. Когда закусил — забрался на телевизор и сразу уснул. Спал двое суток. Пока спал, охая и вздыхая, бабушка с внучкой путешественника как следует разглядели — «белые штанишки» на задних ногах, на передних лапах — «белые тапочки», на груди — манишка, тоже белая, а когда увидели хорошо всем знакомый сломанный клык, закричали: «Он! Барсик!» Но худой-то — ребра сосчитать можно! И что-то переменилось в характере. Усевшись на подоконник, на воробьев глядит жадным взором, и кончик хвоста при этом у него шевелится.

Прикинем, что могло встретиться коту на долгом пути, окромя воробьев и мышей? Другие коты, собаки, совы, недобрые люди, автомобили, речки, железные дороги. Все одолел! Но главное, как вернулся по прежнему адресу, какой компас вел Барсика?!

История не единственная. В папке у меня много вырезок об одиссеях кошек в разных краях. Об одной из них я же и написал лет за семь до истории с Барсиком. В Москву к жителям Ясенева вернулась кошка, увезенная бабушкой в Россошь (это Воронежский край — около семисот километров от Ясенева). Одиссея белой с рыжими пятнами Мурки длилась без малого год.

Мурка, Барсик, много других имен… Все одолели на удивленье большие пространства, неведомо как ориентируясь. Вот это герои!

Посмотрите на снимок. С мячом играет умница Ворон. Снимок я сделал в Алма-Ате, во дворе писателя Максима Дмитриевича Зверева. Кроме почти цирковой игры в мяч, Ворон много умел. Умел вынимать из замков и карманов ключи и где-нибудь прятал; умел, приглашая играть, щипать ребятишек за пятки; из дома улетал, но непременно опять возвращался, к огорченью соседей, у которых тоже ключи пропадали. И умел Ворон еще говорить — произносил к месту несколько слов и подражал всяким звукам: скрипу дверей, мяуканью кошки, тарахтению мотоцикла. «А однажды я был озадачен, — рассказывал Максим Дмитриевич. — Выйдя из дома, я вспомнил, что забыл на столе нужную мне бумагу. Возвращаясь к запертой на замок двери, я вдруг услышал: на веранде кто-то печатает на машинке. Ворон? Но зачем ему печатать… Прислушиваюсь: стук буковок по бумаге, передвиженье каретки. Открываю дверь — никого нет, кроме Ворона. Это он так мастерски изображал работу моей машинки».

Ну и кратко, через запятую, о других животных, которых помню.

«Во время войны в Сталинграде окопы немецкие от наших разделяло расстоянье броска гранаты. Живого места не было на этой изрытой металлом «ничейной земле». И что же вы думаете, ночами, одолевая нейтральную полосу, какой-то приблудный кот, не боявшийся взрывов, ходил по траншеям. Немцы колбаски ему дают, а он снова к нам, и тоже что-нибудь получает. Однажды прыгает кот в окоп с запискою на веревочке. В ней по-нашему: «Рус! Завтра — буль-буль…», то есть столкнем вас в Волгу. Ну а мы с тем же «почтальоном», не очень сытно его покормив, отправили свое письмецо: «Комрады-фашисты! Гитлер — капут! Сдавайтесь!» (Из письма ветерана Семена Григорьевича Треухова из Тамбова.)

От Сталинграда до Берлина дошел с нашими артиллеристами верблюд. Верблюд у Волги в Калмыкии — это нормально. А в Берлине сбегались на животное поглядеть — экзотика, напоминавшая, между прочим, о Сталинграде.

Еще об одном случае на войне я где-то прочел. «Нейтралка проходила по поляне у леса. С обеих сторон — пальба. И вдруг из кустов — что ему нужно? — на самое видное место выбегает зайчишка. Поразительная минута — с обеих сторон пальба прекратилась. А заяц посидел, почесал задней длинной ногой за ухом и очень неспешно вернулся опять в кусты. А в кустах, не поверите, соловей щелкал! Думаю, в тех и других окопах тогда подумали: «Вот она, жизнь, вот ее проявленья, а мы стреляем, стреляем…»

Такие они, «братья наши меньшие» — середнячки и умницы, малоизвестные и чем-нибудь в нашу память запавшие.