Коровы этой породы - гордость угандийских селян

- Экватор! - Наш шофер (он же гид по имени Сам), невозмутимо спокойный при всех обстоятельствах, ставит машину на обочину и наблюдает, как мы расходуем пленку, снимая бетонный круг с надписью «Equator» и, как дети, прыгаем через воображаемый пояс Земли, пересекающий дорогу и уходящий в непролазный колючий кустарник с названием буш.

- Все одинаковы, - говорит Сам философски, - немцы, американцы, британцы, русские - все прыгают.

Сухо и пыльно. Жара под 30. Из кустов украдкой выглядывает сизой окраски цесарка, видимо, привыкшая подбирать крошки арахиса и печенья там, где прыгают странные белые люди.

Мы в Уганде. Это третья страна Восточной Африки: Танзания, Кения, а дальше на запад за озером Виктория - Уганда, самая маленькая в этой троице.

Пейзаж заметно отличается от танзанийского и кенийского. Там царствуют степи - саванна, в Уганде тоже видишь местами саванну, но деревьев в ней больше, и часто видишь с дороги лес - то редкий, то совершенно непроходимый.

На карту глянуть - тут много воды: озера, реки, великий Нил начинается тут. Однако мест засушливых, покрытых бушем, тут тоже много. Земля по большей части красная. Пыль от машин одежду делает красной, растения возле дороги выглядят от пыли засохшими. «Скоро дожди, все станет зеленым», - говорит Сам.

Многие годы бичом Уганды была знаменитая муха-цеце. Некоторые районы тут стали нежилыми - гибли люди, гибли от сонной болезни завезенные из Европы животные. Людей сейчас местами, как в муравейнике. Но ни разу за всю дорогу мы не увидели ни лошади, ни ослика, ни верблюда, даже собаки - редкость. Часто видишь лишь коз, и всюду - коровы, причем кажется, что держат их не ради мяса и молока, а ради рогов - фантастически большие рога у здешней породы. Первое, что тут снимают туристы, - эти коровы. Пастухи вызнали слабость приезжих и поднимают руку: хочешь снять - заплати.

С сонной болезнью удалось справиться. Наши сомненья на этот счет все знающий Сам рассеял решительно: «За десять последних лет ни один человек от мухи не пострадал. Я сам ее даже не видел».

Любопытно, что к сонной болезни, разносимой зловредной мухой, дикие животные за долгую эволюцию приобрели иммунитет. И муха надежней всего охраняла их от охотников и земледельцев, обходивших места, пораженные эпидемией сонной болезни. А дикая жизнь благоденствовала. Когда болезнь каким-то образом одолели, а животные сильно умножились, в Уганде образованы были национальные парки, привлекавшие туристов так же, как в Кению и Танзанию. Но в 70-х годах минувшего столетия в Уганде вспыхнула гражданская война. Погибло много людей, и, конечно, пострадали от браконьеров животные. Наш гид сказал: «В парке Элизабет было восемь тысяч слонов, осталось - 800. А носорогов перебили всех до единого». Сейчас положение выправляется.

Национальные парки подобны спасительным островам в океане, заселенным людьми. Дохода государству от них немного, он, главным образом, косвенный - налог с гостиниц и ресторанов. Но в здешних местах нет ни соборов, ни старинных построек, которыми гордятся во многих странах. Слава и гордость Уганды - ее национальные парки. Их охраняют, с помощью международных ресурсов обустраивают, поддерживают в них порядок.

Уганда - страна, заселенная густо. С дороги по холмистому краснозему все время видишь селеньица со старинными круглыми хижинами, покрытыми тростником. В их бедности все-таки есть поэзия связи человека с природой. Удручающе жалки селения возле дороги - какие-то кубики из необожженного кирпича и крытые кое-чем, с торговыми лавками из досок рядом. Тут же клочок земли с кукурузой, касавой, грядками бататов и банановой рощицей. Многодетная бедность кое-как кормится у дороги. Часто видишь базарчики, где кучей лежат стебли сахарного тростника, горы зеленых бананов и всего, что дает огород. Тут же посуда, гончарная и тыквенная, кустарная мебель, кирпич, который формуют и сушат рядом, дрова, доски, цветастые свертки дешевого ситца.

По воскресеньям торговля тут оживляется. С зеленых холмов по тропам к базарчикам приносят продать что-нибудь с огорода либо какие-нибудь поделки. Все доставляют женщины, несущие тяжести на голове. Для мужчин грузовиком служит велосипед, он загружается так же, как в Азии ослик. Поводырь, идущий рядом, едва удерживает свой двухколесный снаряд. Часто на базар приводят детишек. Как везде, им покупают гостинец. Здешняя конфетка представляет собою стебель сладкого тростника. Часто видишь: идет с базара семья - мальчишка несет «конфетку», как удочку, на плече и помаленьку грызет.

В покупках женщин главная радость - ситец. С поразительным вкусом шьются из него одеяния практичные и нарядные, придающие праздничность бедной жизни. Останавливает внимание способность женщин все носить на голове: узелок, вязанку дров, пластиковую канистру с водой, корзину, шарообразный горшок из глины, связку бананов - все непременно на голове! Это с детства заставляет девочек держать спину прямо, быть стройной и легкой на ногу, несмотря на тяжесть. Есть у этих носильщиц шик - держать себя так, как будто ноша вовсе не тяжела, и ее можно даже иногда рукой не придерживать. «Как это вам удается?» - спросил я одну из этих дорожных циркачек, остановившуюся передохнуть. «А вот...» - Женщина показала нечто вроде мягкого бублика, который кладут на голову, чтобы ноша держалась.

У Сама я спросил: почему угандийцы едят бананы незрелые? Он объяснил: «Бананов два вида, одни - крупные, им дают пожелтеть и едят как фрукты. А зеленый банан - это как овощ. В сыром виде их не едят, но зато они первый продукт на кухне - из них варят похлебку, их жарят, пекут. Если этим бананам дать пожелтеть, то получится нечто вроде старого несъедобного огурца - его можно только бросить козе».

Банан вовсе не дерево, а нечто вроде высокого лопуха. В полуторагодичном возрасте на нем появляются гроздья плодов, а у корня - новый росток. Стебель вместе с плодами срубают, и молодой побег начинает бурно расти. Его тоже срубят через полтора года.

Как и везде, в стране есть, конечно, грабители, воры и браконьеры, но я запомнил честного человека. От берега Нила к нашей машине бежал парень в дырявой майке и что-то кричал. Оглянувшись, я увидел в руках его мой рюкзачок, забытый на месте съемки дравшихся бегемотов. Я благодарно парня обнял и украдкой сунул в руку вознагражденье. Парень принял его без подобострастия, и мы улыбнулись друг другу. На драной майке веселого человека я увидел надпись, повсюду распространенную. Ее стоит запомнить: «Акуна матата!» («Никаких проблем!»).

Мой друг, профессор Галушин, в каком-то месте около шумной речки увидел птицу турако и пришел в обычное для орнитологов возбужденье. Я тоже выскочил с фотокамерой, а лидеры нашей команды Валерий и Женя Волковы, подарившие нам с Галушиным эту поездку, вылезли из японского производства выносливой таратайки - просто размяться. Простившись за речкой с турако, мы возвратились к машине и увидели сцену, о которой надо непременно поведать. Наши спутники стояли в окружении набежавших деревенских мужчин и подростков. Объектом величайшего интереса была белотелая и дородная Женя. Она была ослепительно хороша, и африканцы чувств не скрывали, выражая восхищение благоговейным молчаньем. Один из них, что-то вспомнив, сломя голову побежал к «коттеджу» из необожженного кирпича и вывел на порог, как видно, экс-старейшину деревушки. Опираясь на палку, еще один созерцатель прекрасного протер глаза, и все расступились, чтобы он видел, кто пожаловал в деревушку. Реакция этого зрителя была искренней, как у ребенка. Он сказал: «Я люблю тебя. Пойдем спать!» Африканцы легко заражаются смехом, тут же был его взрыв - влюбленному, как оказалось, было 93 года... Всю дорогу потом, оборачиваясь к Жене, мы говорили: «А, может, вернемся? Поклонник наверняка ждет...»