Волшебный бочонок

(Окно в природу)

Перед вами два яйца страусов. Снимок я сделал в Африке. Если бы рядом положить яичко колибри, мы получили бы представление о крайних величинах яиц в мире птиц. Яйцо страуса весит примерно полтора килограмма, яйцо колибри, размером с горошину, — в три тысячи раз легче. Устройство всех птичьих яиц одинаково: зародыш, окруженный желтком, полупрозрачная масса — белок, две пленки-мембраны и известковая скорлупа. Поскольку нет человека, который не умел бы зажарить яичницу, это устройство знакомо всем и впечатление чуда яйцо оставляет разве что у очень любознательного человека. Между тем яйцо — это чудо по конструкции, по назначению, по богатству сконцентрированных в нем продуктов.

И чудо давно замечено: «В одном бочонке — разно вино».

Природой яйцо курицы предназначается отнюдь не для нашего завтрака. В прочной известковой колыбельке за двадцать один день всего вырастает цыпленок — существо, имеющее сердце, мышцы, нервную систему, пух на маленьком тельце. Сырье для превращения яйца в живой организм заключено в известковом бочонке. Причем сама скорлупа тоже идет в дело, из нее формируются кости птенца.

Для нас скорлупка — бросовый материал. Содержимое — на сковородку, а скорлупку — в мусорное ведро. Поговорка «не стоит выеденного яйца» известна у многих народов. Но посмотрите, с какой жадностью клюют куры яичную скорлупу. В процессе образования яйца желток и белок в течение шестнадцати часов слой за слоем обволакиваются кальциевым футляром. Кальций поставляет кровь птицы. Процесс этот столь интенсивен, что растворенного в крови кальция не хватает, и он «занимается» у костей. Десять процентов костного материала идет на образование скорлупы.

После, жадно охотясь за всем, что содержит кальций, курица до следующего яйца восстанавливает равновесие в организме. Но поскольку курица превращена нами в машину по производству яиц (рекорд одной знаменитой несушки — 363 яйца в год), организм ее находится в постоянном большом напряжении.

По ценности продуктов, заключенных в известковую оболочку, яйцо сравнимо лишь с молоком. И, конечно, не только людям ведомо это лакомство. В природе за кладками яиц охотятся птицы: сороки, сойки, вороны. Не счесть обездоленных ими мелких пичужек. Гнездящиеся на земле птицы рискуют быть ограбленными енотом, лисой, барсуком. И потому утки, глухарки, тетерки прямо с гнезда не взлетают, стараются отбежать, чтобы не выдать кладку, отвлечь от нее. Яичная змея приспособилась питаться исключительно яйцами. Имея голову размером с чайную ложку, она ухитряется захватывать яйца величиной со стакан. Прочен панцирь у яйца страусов (выдерживает груз в 105 килограммов), и лакомство, заключенное в оболочке, побуждает птиц-стервятников разбивать яйца камнем — берут в клюв и бросают, бросают, пока скорлупка не треснет.

А как же птенец выбирается из этой известковой темницы? Ну, во-первых, скорлупка по мере роста птенца истончается, становится более хрупкой. Однако силенок ее сломать все же у птенца маловато. Природа для выхода из яйца снабжает его временным инструментом — яйцовым зубом. Зуб расположен на клюве.

Поворачивая головку, птенец прочерчивает в тупом конце скорлупы риску и, упершись ножками, выдавливает себе проход — «вышиб дно и вышел вон». Мать — утка или глухарка сейчас же склюет скорлупку либо отнесет ее в сторону, чтобы не выдавала присутствия еще не обсохших птенцов. А обсохнув, они вслед за матерью тотчас же покидают гнездо. Так происходит у птиц выводковых (утки, глухари, тетерева, рябчики). Покинув яйцо, птица готова к жизни. И как же не подивиться быстроте процессов, протекающих в известковом бочонке!

Уже на третий день насиживания в курином яйце начинает биться маленькое цыплячье сердце. А близко к двадцати дням цыпленок уже ворочается в яйце, уже издает звуки. Их обнаружили сначала с помощью чувствительных микрофонов. Но оказалось, их можно услышать, поднося яйцо к уху. Цыпленок подает понятные клуше сигналы: «Мне жарко!», «Мне холодно!».

И мать либо сходит с гнезда и поворачивает яйца клювом, либо, если кормилась, немедленно сядет согревать яйца. Двадцать один день — и вот он уже, еще один жилец на земле! Он кажется необычайно большим рядом со своей колыбелькой. Как он в ней помещался, дышал, ворочался? И как скоро вырос!

Между тем пусковой механизм, пробуждающий жизнь в скорлупке, чрезвычайно простой — тепло! Определенная — ни больше ни меньше — температура. У большинства птиц нужный режим тепла создается материнским телом. Клесты таким образом выводят птенцов зимой, а пингвины свое единственное яйцо приспособились постоянно носить на ногах, прикрывая складкою живота. Мороз на льдине — под сорок, но жизнь, затеплившаяся в яйце, полыхает вовсю. Уронила мамаша яйцо — соседка немедля его подхватит. И все — «что с воза упало, то пропало» — материнство перешло к расторопной бдительной птице. Тут не три, а целых девять недель длится высиживание, точнее сказать, выхаживание птенца… А сорные куры нужную температуру для кладки создают, нагребая громадные кучи гниющего материала.

Человек давно разгадал несложную технологию пробуждения жизни в яйце. Любознательные люди выводили цыплят, помещая яйца в пчелиный улей. При дворе императрицы Анны Иоанновны на куриные кладки сажали шутов. И те на потеху царице и ее окружению, как пишут, успешно справлялись с ролью наседок.

Давно известны инкубаторы с водяным и ламповым подогревом. Сегодня цыплят на птицефабриках выводят миллионами с помощью тепловых, оснащенных электроникой автоматов. И только в деревне еще можно увидеть курочку-рябу, которая без удивления глядит, как с треском в гнезде-лукошке разрушается скорлупа, как отважно переступает порог жизни пушистая желтая ребятня…

Все живое — из яйца. Яйца кладут черепахи, змеи, крокодилы, громадные динозавры были яйцекладущими. Рыбья икра — тоже яйца: зародыш и запас питания для него. Лишь оболочка иная. Что касается формы, то природа, кажется, только раз изменила себе — у океанских скатов яйца имеют форму кубиков. Но скаты яиц не мечут. Подобно многим другим существам, скаты — живородящи…

Яйцо как символ жизненной тайны всегда занимало людей. Вспомните сказку: «На дубе — сундук, в сундуке — утка, в утке — яйцо, ключ — в яйце». Сегодня многие тайны жизни человеком разгаданы, и все-таки нельзя без восхищения думать о том, что тепла куриного тела или керосиновой лампы вполне довольно, чтобы в известковой скорлупке начала пульсировать и со сказочной быстротой обретать надлежащие формы жизнь.

А что касается яичницы, то в Америке я держал в руках искусственные яйца. Желток — из растительных масел, белок — из сои, скорлупка — из целлюлозы. Реклама уверяла: «Как настоящие, даже лучше!» Правда, в тот же день в меню дорожного ресторанчика прочли мы другую рекламу: «Яйца только что из-под курицы!» — лучше получается все-таки у природы.

  Фото автора .  10 января 1987 г.

 

Абориген севера

(Окно в природу)

В морозы много говорят о морозах. Хорошо о них говорить, прислонившись спиною к печи. Так мы говорили с Саввой Михайловичем Успенским — знатоком Севера, знатоком морозов и жизни на холоде. Кто же особо вынослив? Савва Михайлович назвал оленя, песца, росомаху, но первым поставил овцебыка. «Ему не страшен любой мороз. Живет на пределе возможного, на самой северной кромке суши».

Я разыскал снимок морозостойкого существа, и мы можем его как следует разглядеть… Что-то среднее между быком и овцой. Больше, пожалуй, сходства с быком, хотя ученые говорят: все же ближе стоит к овце. Малышей называют телятами, хотя блеют они, как ягнята.

Овцебыки — существа древние. Когда-то населяли весь Север от Западной Европы до Чукотки. 90 тысяч лет назад вместе с другими животными по существовавшему тогда сухопутному мосту переселились в Америку и широко распространились по континенту.

Паслись когда-то рядом с мамонтами. Сумели их пережить. Выносливы, неприхотливы. Вооруженные рогами и способные к коллективной обороне, они противостояли хищникам, но оказались бессильными перед людьми. Их убивали стрелами и копьями. Череп овцебыка, найденный на Таймыре с пулевой дыркой, свидетельствует: последние из них пали уже от оружия огнестрельного. Это было лет двести назад. На Аляске последние овцебыки были убиты всего лишь сто лет назад. Известны имена охотников, увековечивших себя этой «доблестью».

К счастью, свеча не погасла — около двадцати тысяч овцебыков уцелело на севере Канады и в Гренландии. В нашем столетии приняты меры к сохранению северожителей. Овцебыков переселили на Аляску, и они там сразу же стали плодиться и множиться. А в 1974 — 75 годах партию овцебыков с Американского континента доставили на их древнюю родину — на север нашей страны.

Овцебыки предпочитают места гористые, где ветер обнажает зимой скудную северную растительность. Полуостров Таймыр и остров Врангеля в наибольшей степени отвечают этим условиям. Полсотни животных, в два приема доставленные сюда самолетами, были выпущены.

Приживутся ли? Места суровые. Морозы под пятьдесят. И с ветром. Растительность ничтожная. Но ведь жили когда-то!

Несколько лет тревожных ожиданий, наблюдений, посильной помощи переселенцам.

И теперь уже можно сказать: прижились! Стадо из пятидесяти голов, по данным Саввы Михайловича, успело вырасти примерно в пять раз. Это нормальный результат — самка овцебыка лишь раз в два года приносит теленка.

Накоплены наблюдения за этими стойкими северожителями. На новом месте им пришлось притираться к новым условиям, преодолеть некоторые сложности социальных отношений (каждую осень самцы образуют гаремы и жестоко дерутся), был неизбежный отход. Сейчас все вошло в колею. Овцебыки живут группами, собираясь на зиму в стада, и успешно освоили все, что может дать им до крайности скудная природа полярного края.

Неприхотливость, великолепная специализация для жизни на грани возможного — характерные черты овцебыков. Их можно считать почти оседлыми. Они не уходят с пастбища, пока не съедят все, что съедобно, — низкорослые ивы, сухие осоки, даже мхи и лишайники на камнях.

Таким образом они усваивают растительность в местах, где, кроме них, никто из крупных животных выжить не может.

Морозы овцебыкам нипочем. Плотный пуховый подшерсток и длинная (до 90 сантиметров!) шерсть великолепно служат этим животным. В пронизанной ледяным ветром снежной пустыне они чувствуют себя превосходно. Страдают овцебыки, если морозы внезапно сменяются потеплениями. Выпадает глубокий снег, образуется корка наста — трудно добираться до корма.

Естественные враги овцебыков — волки, конечно, сразу же обнаружили новоселов. По наблюдению зоологов, волки часами лежали вблизи пасущихся овцебыков. Наверняка были попытки и нападения. Но овцебыки в обиду волкам себя не дают. Они мгновенно образуют круг рогами наружу и прячут в нем малышей.

У волков хватает благоразумия не искушать судьбу. Что же касается человека, то он сейчас делает все, чтобы древним обитателям Севера жилось без помех. В первые годы реакклиматизации овцебыков на Таймыре подкармливали. Сейчас надобность в этом отпала. За животными лишь наблюдают.

Коротконогие, неуклюжие с виду животные с длинной шерстью выглядят в снежной пустыне отшельниками. Эскимосы называют овцебыков «умингомаки» — «бородачи». Из утробы матери овцебычок попадает прямо на снег. Мороз в это время может достигать двадцати градусов.

Ничего, рожденный в теплой фуфайке овцебычок выживает и на густом молоке быстро крепнет. Арктическая пустыня становится для него милым домом.

Возвращение овцебыка на родину — не только важная сама по себе задача сохранения редких животных. Овцебыки могут иметь и хозяйственное значение. «Их мясо напоминает говядину, только нежнее». Но главное — пух!

Равного ему нет. Знаменитый индийский мохер и все остальное идет после пуха овцебыков. Со взрослого животного при линьке его начесывают три килограмма. Дикого овцебыка, разумеется, не почешешь. Но этих животных можно держать и на фермах. В Канаде и на Аляске такие фермы уже существуют и доказали свою рентабельность. (Публикуемый снимок сделан на ферме.)

Таковы они, морозостойкие «бородачи», способные жить на самой северной кромке суши.

  Фото из архива В. Пескова . 25 января 1987 г.

 

О сером гусе

(Окно в природу)

Жили у бабуси… Детская песня о двух веселых гусях знакома многим.

Тут же рассказ о дедусе и весьма знаменитом — всемирно известном ученом, нобелевском лауреате Конраде Лоренце.

Что касается гусей, то их не два, а много. Все они серые и не домашние — дикие! На этом снимке, обошедшем издания всего мира, мы видим Конрада Лоренца с двумя молодыми гусями. Сцена, запечатленная фотокамерой, символична. Конрад Лоренц, изучающий поведение животных, демонстрирует, как привязываются к человеку серые гуси, если сразу же, с первого часа их появления на свет, стать для них приемным родителем.

Подробно о серых гусях, «усыновленных» людьми, но живущих на воле, о повадках этих животных, о сложной социальной структуре их стаи ученый поведал в книге «Год серого гуся» (у нас она вышла в издательстве «Мир»). Читая книгу, рассматривая фотографии, запечатлевшие жизнь гусей и людей рядом с ними, испытываешь громадное удовольствие. Красота жизни в ней соседствует с тонкими наблюдениями человека, с большими и маленькими открытиями.

«Если не считать собаки, серый гусь — наиболее подходящее животное для общения с людьми», — пишет Лоренц. Но замечает: домашние гуси заметно «глупее» диких, они утратили многие инстинкты, регулирующие жизнь дикой стаи. Но как понаблюдать диких гусей?

В долине альпийской речушки Альм Конрад и молодые его сотрудники с помощью инкубатора и домашних гусынь выводили птенцов из яиц, взятых у диких гусей. С первой же минуты жизни гусята видели человека. В их сознании он запечатлелся как родитель. И начиналось воспитание гусей. Ответственность и хлопоты человека в этом случае велики — с утра до ночи гусята должны чувствовать: родитель рядом, он откликается на их зов, он плавает, кормится, спит рядом с ними. Но велики и плоды наблюдения за растущими птицами. Они не являются пленниками двора, они улетают и возвращаются. Они могут стать на крыло, подчиняясь сигналу «родителя», и приземлиться, услышав призывный крик. Этот опыт дает представление о том, как далекие наши предки приручали и сделали дикого гуся птицей домашней. Однако сегодня у экспериментаторов задачи другие: познание законов жизни.

Лоренц ярко и увлеченно рассказывает, как накапливались эти познания. Характерный пример: «усыновленные» гусята намокали в воде.

Предположили, что пуху недостает жировой смазки, которую птенец получает, залезая под материнские перья. Стали смазывать пух жиром гусиной копчиковой железы. Но гусята намокали еще сильнее. Догадались в конце концов: ненамокаемость оперения обеспечивает не только жир, но и статическое электричество, которое накапливается при трении о перо пуха. Стали натирать гусят шелковыми платками — проблема водостойкости была решена.

Но всего интереснее наблюдение за социальной жизнью гусей. Лоренц: «В семейной и стайной жизни диких гусей можно обнаружить огромное число поразительных параллелей с человеческим поведением. И не нужно думать, будто утверждать это — значит впадать в никуда не ведущий антропоморфизм. Мы систематически и сознательно учились избегать в своей работе подобных ошибок. Однако многие факты убеждают нас, что высшие животные могут ощущать радость и горе примерно так же, как мы».

Семья… «Мы совершенно объективно — и не без удивления — установили, что образование пары («брак») у серых гусей происходит так же, как у нас. Молодой гусак внезапно увлекается какой-то юной гусыней и начинает за ней бурно ухаживать — в чем ему порой мешает ее рассерженный отец… Если гусыня отзывается на ухаживания, они вместе совершают ритуальную брачную церемонию, так называемую церемонию торжествующего крика. Затем, если не случится ничего непредвиденного, пара хранит верность друг другу до конца жизни.

Впрочем, иногда что-то непредвиденное случается — опять-таки совершенно как у людей.

Узы между членами гусиной пары укрепляются общей привязанностью к птенцам, которые столь же привязаны к родителям. Если в брачный период пара серых гусей лишается кладки или выводка, к ним обычно возвращаются молодые птенцы из прошлогоднего выводка, еще не успевшие «заключить помолвку».

Лишившись партнера, гусак или гусыня тоже возвращается либо к родителям, либо к братьям и сестрам, еще не нашедшим пары».

Ревность… Бывает, сразу два гусака останавливают внимание на какой-нибудь гусыне. Ее колебания побуждают соперников к драке.

«Мне довелось наблюдать воздушный поединок между… гусаками, который легко мог кончиться трагически. Гуси отлично вооружены для воздушных боев: один взмывает выше другого, пикирует, как сокол, и, проносясь совсем рядом, норовит ударить противника сгибом крыла…

Один из соперников в этой драке от удара рухнул с двадцатиметровой высоты. К счастью, он упал в воду. Упади он на камни или на галечный пляж, он, несомненно, разбился бы». Так ведут себя два соперника с одинаковыми правилами.

Но случается, что в треугольнике оказывается «законный» муж. «В распоряжении любого «законного» мужа или жениха, чья гусыня проявляет интерес к другому гусаку, есть несколько форм поведения, к которым он может прибегнуть, чтобы помешать ей уйти к сопернику. Он может не отходить от нее, куда бы она ни шла, и становиться ей поперек дороги, если она вздумает направиться к другому гусаку. Совершенно выведенный из равновесия, он может даже ущипнуть ее, чего при нормальных обстоятельствах никогда не сделает». И наконец, дело доходит до поединка. «Дерущиеся гусаки ухватывают друг друга клювами обычно за шею и тянут, сближаясь, пока не оказываются на расстоянии, удобном для нанесения ударов сгибом крыла. Побежденный обычно теряет не только невесту или жену, но и положение в гусином обществе — его норовит ущипнуть даже самый слабый гусак».

Разрушение семьи, однако, явление редкое. Супруги верны друг другу. Гибель одного глубоко переживается другим. Лоренц описывает один такой случай. Лисица напала на гусыню, сидевшую на гнезде. Гусака застали глубоко горюющим, неподвижно и отрешенно стоящим поблизости.

«Гуси обладают поистине человеческой способностью испытывать горе… Как и люди, гуси легко становятся жертвами несчастных случаев.

Первые гибнут в автокатастрофах и под колесами машин, а вторые задевают провода высокого напряжения и попадают на зубы хищникам, потому что чувство самосохранения и осторожность у них притупились…»

Иерархия… «Табель о рангах» существует у многих животных, ведущих групповой образ жизни. Достаточно во дворе присмотреться к курам, и мы увидим: есть курица «альфа», которую никто не клюет, но она может клюнуть, прогнать любую. Ступенькой ниже находится курица, которая подчиняется «альфе», но может клевать остальных. И есть курица, которую клюют все. Похожее регулирование отношений хорошо прослеживается у обезьян. Четко выражена «табель о рангах» и у гусей.

«Участвуя в стычках вместе с родителями, молодые гуси узнают ранг, который те занимают в стае. Этот же ранг автоматически получают они сами, и очень смешно наблюдать, как гусь-подросток нахально подходит к взрослому гусаку и, например, отгоняет его от кормушки.

Однако увенчаться успехом подобная операция может, только если семья юнца — и, главное, его отец — находится где-нибудь поблизости.

Я не раз видел, как гуси низшего ранга задавали страшную трепку отпрыску гусей более высокого ранга, столкнувшись с ним вдали от семьи».

Воспитание потомства… У всех животных это наиважнейший момент их жизни. Серые гуси и гусыни — примерные родители. За день-другой до вылупливания птенцов гусак занимает свой пост вблизи от гнезда. Время, когда надо «стоять на часах», ему каким-то образом сообщает гусыня, которая начинает переговариваться с птенцами, когда они находятся еще в яйцах…

Следующий этап: надо научить птенцов находить пищу. Запасов желтка в пищеварительном тракте гусенку хватает дня на три. За это время, присматриваясь к родителям, он учится отличать съедобное от несъедобного… При опасности стая гусей становится в круг, так же как это делают овцебыки и коровы, и молодняк, оказавшись в середине, хищникам недоступен. Почти сразу же после появления на свет гусята способны к длительным переходам. Пять километров пути для них посильное расстояние. На крыло гуси становятся инстинктивно. Учиться летать им не надо. И все же есть в полетах моменты, когда уроки родителей им нужны, — важно оценивать расстояние при посадке, точно выбирать место, и, главное, так же как самолетам, гусятам важно приземляться против ветра. Приземление про ветру у гусей почти всегда приводит к «аварийной» посадке. Поскольку человек не летает, прививать эти навыки «усыновленным» гусятам непросто. Все-таки Лоренц и его молодые сотрудники с этой задачей справлялись, побуждая гусей взлетать и подавая понятный птицам сигнал на посадку.

«Для любой птицы родной дом находится там, где она впервые взлетает и исследует окрестность сверху». Гуси, выращенные людьми, настолько к ним привыкают, что, оставаясь свободными, не покидают родного места. Есть, правда, и исключения. Некоторые гуси присоединялись к пролетающим стаям. (Их по кольцам узнавали в других местах.)

Трогателен случай: улетевший, но потерявший подругу гусак вернулся на родину и искал утешенья, все время ходил за приемным родителем — человеком.

Таковы наблюденья за гусями на речке Альм в Альпах.

  Фото из архива  В. Пескова . 31 января 1987 г.

 

Рыболовы

(Окно в природу)

Рыбный стол в природе пользуется вниманием у всех, кто может рыбу поймать. Есть животные — специализированные рыболовы. Среди них такие профессионалы, как выдра, скопа, зимородок, пеликан, чайки, бакланы. Только рыбой кормятся эти животные. И по их присутствию у воды можно судить безошибочно: в воде рыба есть.

Орлан-белохвост не так умел, как, скажем, скопа, но тоже может рыбу поймать (или подобрать снулую) и потому постоянно держится у воды. Есть филин (мы расскажем о нем в ближайшее время), приспособленный исключительно к рыбной ловле.

Во время рунного хода лососей на Камчатке и на Аляске к речкам собираются на рыбалку медведи. Во время разлива равнинных речек забредают в мелкую воду за рыбой поохотиться волки.

Однажды мне пришлось наблюдать: из мелкой, пересыхающей после весеннего половодья лужицы мальков таскали скворцы.

И вот еще любопытные наблюден™. Немецкий фотограф Бруно Хюрлиман, наблюдая за жизнью прудовых лягушек, заметил: кроме традиционной пищи — насекомых, червей, головастиков — лягушки, если представляется случай, едят и рыбу. Охотятся они, подстерегая добычу. Часто промахиваются.

Но вот на снимке лягушка с торчащим изо рта рыбьим хвостом — бывают у лягушек удачи. И вот уже совсем неожиданный случай. В роли удачливого рыболова выступает птичка зарянка… Немецкий фотограф-любитель Роберт Гросс увлеченно снимал зимородка, построив скрадок недалеко от сучка, на который птица обычно садилась. Зимородок — рыболов по природе своей. Тело и образ жизни этого ныряльщика великолепно приспособлены для охоты за рыбой. Но вот в поле зрения натуралиста попала зарянка, внимательно наблюдавшая, как охотится зимородок. И что же, на глазах у зачарованного наблюдателя этот обычный охотник за насекомыми решил испытать рыболовное счастье. И сразу удачно — из воды зарянка вынырнула с маленькой рыбкой.

Повторяя раз за разом попытки, зарянка приспособилась не нырять в глубину, как это делал ее невольный учитель зимородок, а, пролетая над водой, спугивала стайку рыбок и хватала одну из них у поверхности. Ее «любительская» охота за рыбой была производительней, чем у зимородка.

Рассказам фотографа о его наблюдениях, надо полагать, не поверили. Любознательный человек решил представить убедительные доказательства. Несколько недель подряд он наблюдал поразившее его зрелище и с помощью комбинаций фотовспышек сумел сделать целую серию снимков зарянки, научившейся рыболовству.

О многом говорит этот случай. О том, во-первых, что животные гибко приспосабливаются к разным условиям жизни. Среди них есть «личности» — особи с исключительными способностями. И эта зарянка, возможно, является гением в мире зарянок. Случай говорит о том еще, что в природе сохранилось множество всяких тайн. И о том, что пытливый наблюдательный человек в эти тайны природы может быть посвящен.

  Фото из журнала Tier (из архива В. Пескова ).

 8 февраля 1987 г.

 

Ушки на макушке

(Окно в природу)

«Бабушка, отчего у тебя такие большие уши?»

На этот вопрос сказочной Красной Шапочки Волк отвечает: «Чтобы лучше слышать тебя». Все понимают: большие уши повышают слуховые возможности. Приложите к ушам ладони, и вы с удивлением обнаружите, как отдаленные звуки словно бы к вам приблизились. До появления локаторов о приближении самолетов сигнализировали «слухачи», сидевшие у огромных, ловивших далекие звуки раструбов. В калужском Музее Циолковского посетителям запоминаются слуховые жестяные конусы, которыми пользовался страдавший потерей слуха ученый…

Живая природа покровительствует тем, у кого слух должен быть особенно острым, снабжая их особо чувствительным звуковым аппаратом.

Вот два таких представителя, обитающих в пустынях, — большеухий заяц и маленькая лиса.

Оба живут в американском засушливом поясе. Но и в африканской пустыне лисичка фенек имеет столь же большие уши. И наш пустынный ушастый еж тоже во всеоружии слуха. Жизнь пустыни, замирающая в дневную жару, пробуждается ночью.

И каждому надо ухо востро держать — одному, чтобы не попасть кому-то на зуб, другому надо успешно охотиться, чтобы выжить в скудном суровом мире. Даже хорошее зрение ночью — плохой помощник. Вся надежда на слух. И он у этих вот зайца и лисицы очень надежен.

Но уши в данном случае не только часть совершенного слухового механизма животных.

Уши одновременно служат источником, выводящим из организма излишнее тепло, и, таким образом, предохраняют животных от перегрева. Роль таких же терморегуляторов выполняют большие уши слона… Стремясь к целесообразности и экономии, природа один орган заставляет выполнять несколько функций.

  Фото из архива В. Пескова . 15 февраля 1987 г.

 

Рыбный филин

(Окно в природу)

В нашей стране обитает восемнадцать видов сов — от маленьких сплюшки и воробьиного сычика до царя ночи — филина. Они изучены, описаны. В их таинственной жизни для орнитологов, кажется, нет уже тайн. Но все это не касается совы, известной под названием рыбный филин. Еще недавно в книгах, где эта птица упоминалась, можно было прочесть: «Редок. Одна из наименее изученных птиц нашей фауны».

Можно представить, как эти слова гипнотизировали орнитологов, как хотелось специалистам увидеть птицу, проследить ее жизнь… Для ленинградского орнитолога Юрия Болеславовича Пукинского это стало мечтою жизни. И мечта, если стремиться осуществить ее, непременно сбывается.

Хорош рыбак!

Рыбные филины живут на реках Дальнего Востока. Их изредка видели, в тайге ночами слышали крики, но никто ни разу не видел гнезда филина, не наблюдал за птенцами, за родительскими заботами, за повадками редкой птицы. Юрий Пукинский, поставив цель разыскать гнездо филина, потратил не одну весну, отправляясь из Ленинграда в дебри дальневосточной тайги. Наградой орнитологу сначала был только крик ночной птицы. «Могучий гул произвел на меня невероятное по силе впечатление. Я по сей день слышу этот низкий, постепенно затихающий звук». Эта строчка из книги «По таежной реке Бикин» — увлекательного рассказа о поисках рыбного филина. Только в четвертую весну, постепенно осваивая тропы, по которым ходил когда-то Арсентьев, Юрий Пукинский обнаруживает таинственное гнездо.

Книгу надо прочесть, чтобы почувствовать волнение первооткрывателя. «Еще не осознав, что происходит, всматриваюсь в темноту дупла — и вижу там голову рыбного филина! Птица почему-то не улетает. Как во сне!.. До сознания медленно доходит, что из дупла на меня смотрит не взрослая птица, а уже большой, почти полностью оперившийся птенец. Еще медленнее разум приходит к заключению, что наконец гнездо рыбного филина найдено… Как человек, сдавший сложный экзамен, опустошенный им, я не знал, что делать дальше. Радость моя, наверное, расплескалась за многие годы поисков, за тысячу и одну бессонную ночь…» У гнезда орнитолог провел еще много ночей, фиксируя с помощью фотовспышки скрытную жизнь филина.

Это было в 1971 году. Позже Юрий Пукинский отыскал еще несколько гнезд таинственной птицы. И теперь мы знаем: рыбный филин — самая крупная из наших сов — живет вблизи речек, промышляя ночами рыбу, лягушек и других земноводных. Ее ноги и оперенье приспособлены для охоты в воде. Птица оседлая. Образовав брачный союз, пара филинов держится на одном месте многие годы. Зимой, когда река покрывается льдом, филины группами собираются на незамерзшие перекаты и водопады кормиться. Охота в суровое время не очень надежна, и птицы на зиму запасаются жиром. Но и эта предусмотрительность природы — делать запасы — бывает иногда недостаточной: филинов время от времени находят замерзшими у воды.

Птенцов в гнезде у филинов чаще всего бывает два. Лишь постепенно они приучаются к труду и ловкости добывания пищи. Родители их подкармливают, отзываясь на характерный свист — «Покорми!». Особенно часто на таежных речках свист этот слышен зимой. «Но даже в мае, в период, когда у взрослых птиц подрастает уже следующий выводок, прошлогодние молодые нередко наведываются к гнезду родителей, выпрашивая пищу».

Приемы охоты у рыбного филина разнообразны. Иногда он бродит по мелководью. По наблюдениям же Пукинского, филин высматривает добычу, сидя на нависающих над водой бревнах и каменных возвышениях. На добычу птица бросается, взметая брызги. Мелкий улов несет к гнезду в клюве, крупную рыбу — в лапах.

Как все совы, рыбный филин активен ночью. Друг другу знать о себе птицы дают характерным ухающим криком, но есть в звуковой информации птиц сигналы, предупреждающие об опасности, и торжествующие крики весеннего тока.

Вот он, рыбный филин, на снимке Пукинского. Он и похож, и не похож на знакомого нам обычного филина. Он выглядит менее воинственным, чем его широко распространенный, хотя тоже ставший редким собрат. Похож он чем-то на добродушного старичка, промышляющего рыбалкой, и кажется тут небольшим.

На самом деле это громадная птица с размахом крыльев почти два метра. На нашем Дальнем Востоке рыбный филин обитает по речкам бассейна Уссури, на побережье Охотского моря, на островах Сахалин и Кунашир. Живет он также в Японии и Северо-Восточном Китае. Но всюду редок. Исключительно редок.

Фото из архива В. Пескова . 21 февраля 1987 г.

 

Ворон

(Окно в природу)

Весну приносят грачи, но приход ее возвещают сороки, синицы, поползни и вороны.

Конец февраля. Ночами еще крепки морозы. Завывают метели. Все еще прибывает толщина снега. Но уже часто выпадают деньки, когда в небе царствует солнце, когда от сияния снега больно глазам, когда на припеке в затишье с крыши падают капли воды, образуя к ночи штыки сосулек.

В такое время ямщиком свистит поползень, от возбуждения сходят с ума синицы, сверкая белым боком и черным хвостом, ныряют в потоках света над полем сороки. И что это? Высоко в синеве с торжествующим криком носятся друг за другом черные птицы. Их две. То ныряя, то взмывая в синхронном полете, они похожи на воздушных танцоров, скользящих в холодном упругом воздухе.

Полет их радостен. Никто и ничто ему не мешает.

Птицы забираются выше и выше. Вот уже и глаза начинают слезиться от напряжения их разглядеть. Кто бы подумал, что так веселятся, так радостно встречают приход весны вороны, птицы с репутацией существ угрюмых и мрачноватых.

В дни брачных полетов, на месяц ранее всех других птиц вороны где-нибудь в укромном уголке леса подновляют свое жилище и кладут в гнездо три — семь зеленовато-бурых яиц.

Мартовский холод неизбежно убил бы жизнь в яйцах, но самка ворона с гнезда уже не слетает. Пищу ей носит отец семейства.

Уже несколько лет в Подмосковье я наблюдаю такое гнездо. При подходе на лыжах, с горки, в бинокль хорошо видно, как самка прячет голову — гнездо, мол, пустое, — а самец, с криком отлетев в сторону, садится неподалеку, отвлекая внимание на себя. А в конце мая приходилось видеть, как они энергично и, на человеческий взгляд, довольно жестоко выдворяют птенцов из гнезда. Но такова школа воспитания.

Птенцов, сначала довольно доверчивых, родители докармливают на ветках, обучая их все лето премудростям жизни. К осени детство кончается. Молодые по-прежнему спаянной братством группой куда-то откочевывают. А старые вороны остаются в районе гнезда, чтобы снова в конце февраля брачным полетом возвестить обновление жизни.

Союз этих птиц прочен. И к месту, однажды выбранному для жизни, вороны тоже очень привязаны. Постоянно облетая обширный район обитания, птицы знают в нем каждую складку местности, каждый потайной уголок, от острого глаза не ускользает ни одно событие, ни малейшая перемена в привычной им обстановке.

С большой высоты они первыми видят: обессилел, пал, заносится снегом кабан. Каким-то образом птицы дают знать об этом сородичам, обитающим за несколько километров от этого места. Раздался выстрел — ворон летит на него, уже наученный опытом: что-нибудь после выстрела достанется и ему.

Не брезгуя мертвечиной, ворон все же предпочитает живую добычу, особенно когда кормит птенцов. Он способен выследить и настичь молодого зайчонка, какого-нибудь грызуна, может похозяйничать в гнезде ближайшей своей родственницы — вороны. Будучи всеядными и способными даже в очень суровых условиях отыскать себе корм, вороны живут практически во всех климатических зонах земли, не отдавая предпочтения ни одной. Я видел воронов в северной тундре, на берегах Балтийского моря, возле таежных сибирских речек, на Камчатке, на Курильских островах и в североазиатских пустынях. Везде эта птица чувствует себя дома.

Альпинисты, поднимаясь к горным вершинам, в безжизненном ледовом поясе видят единственное проявление жизни — летающих воронов. Не ожиданье ль поживы влечет этих сметливых птиц на опасную высоту? Известно: ворон замечает раненого оленя и уже не теряет его из виду в предчувствии пира. Древние наши предки, сближаясь с врагом для сражения, замечали: вороны следуют вслед за войском. Это не могло не породить представления о вороне как о птице зловещей, угрюмой, сулящей беду. У многих народов отношение к ворону неприязненно-боязливое. («Черный ворон, черный ворон, что ты вьешься надо мной…») Но не у всех. Исландцы, например, издревле воронов почитают, и умная птица, не чувствуя к себе враждебности, селится вблизи человеческого жилья. Издавна воронов привечали в лондонском замке Тауэр.

Сложилось даже поверье: «Пока живут вороны, замок будет несокрушим». Англичане, бережно относящиеся к традициям, поныне этих воронов сохраняют и охраняют. В Тауэре они поставлены на «государственное довольствие» и живут, привлекая толпы туристов. Правда, с подрезанными крыльями — умные птицы наверняка предпочли бы свободу сытой неволе.

К жизни в природе птицы приспособлены великолепно. Они прекрасные летуны. Поздней осенью, когда вороны почему-то безбоязненно низко летают над лесом, приближение птицы слышно по скрипу маховых перьев. Ворон способен к энергичной работе крыльями, но хорошо и парит. Он может пикировать с большой высоты, замедляя падение и взмывая возле самой земли. Он способен на фигуры высшего пилотажа. Этой зимой на лесной опушке вблизи Загорска я видел, как ворон гнался за серой вороной, побуждая ее бросить корочку хлеба. Ворона сдалась — раскрыла клюв.

Ворон проделал фигуру высшего пилотажа, ухитрившись схватить корочку на лету. Ворон одна из немногих птиц, способных лететь, махая крыльями, в перевернутом состоянии.

Ворон исключительно смел, соблюдая осторожность и осмотрительность, он действует очень уверенно, когда видит: опасности нет.

В Туркмении, около Кушки, наблюдал воронов на скотомогильнике в обществе более крупных орлов и стервятников. Все сборище птиц следило за поведением ворона. И только после него устремлялись к еде. Ничуть не преувеличены его сообразительность, наблюдательность, способность усваивать уроки и как бы предвидеть то, что должно случиться в природе. На этот счет у всех народов накоплено множество наблюдений. Современные эксперименты этологов, в частности Конрада Лоренца, подтвердили: «В птичьем мире ворон — умница номер один». По интонации своего обычного вроде бы «крру!» птицы могут сообщать друг другу до тридцати видов различной информации.

Запасая пищу, ворон прячет ее тщательно, незаметно для стороннего глаза, сам же хорошо помнит все тайники. Наблюдения орнитологов на одном из тихоокеанских островов показали: при обилии и доступности пищи вороны съедали по одному яйцу кайры в час. Но был среди них один особо запасливый, который еду неутомимо прятал и перенес в тайники около тысячи яиц.

Интересная, умная птица! Не случайно народы Севера считали ранее: люди произошли от воронов. Весь мир создан тоже воронами. «Небо ворон создал, поднявшись кверху с кусочком блестящей слюды», — говорится в одной эвенкийской легенде.

Долго ли вороны живут? На этот счет заблуждение очень стойко. Живут вороны не триста и даже не сто лет, а всего только двадцать. Но и это немало для черной, как уголь, отливающей синевой птицы, не слишком многочисленной, но распространенной так широко, что в науке назвали ее убиквистом, то есть птицей, характерной для любого ландшафта.

Фото из архива В. Пескова . 1 марта 1987 г.

 

Чудо-птица

(Окно в природу)

Некогда местом ее обитания была вся Африка. Сейчас эта птица сохранилась лишь на открытых пространствах Восточной Африки. Это самая крупная из всех существующих птиц, но птица нелетающая, и трудно даже представить эту громадину в воздухе. Изначально страус летал.

Теперь же бег заменяет ему полет. Мощные, сильные ноги несут бегуна со скоростью семьдесят километров в час. На пыльном африканском проселке наша машина, помню, отстала от тройки страусов, бежавших рядом с дорогой.

Брачные игры страусов — это состязание в беге. Быстрый бег жизненно важен для этой птицы.

Чтобы вовремя обнаружить опасность, важно также иметь хорошее зрение. Глаза у страуса самые крупные из всех наземных животных. Подобно телескопу, голова птицы высоко поднята на длинной шее. Бдительный глаз и быстрые ноги уносят этого африканца от многих опасностей. Но страус способен и постоять за себя. Ударом ноги он может переломить ногу лошади.

Детство — самый опасный период у нелетающей птицы. Яйцо страуса, защищенное скорлупой, способной выдержать вес человека, все же уязвимо для разного рода хищников. (Птица стервятник, не способная раздолбить яйцо клювом, разбивает его ударом камня.) Возможно, поэтому главным защитником потомства является страус-папа. Тщательно он выбирает гнездовый участок и несколько недель защищает его от соперников. Острым пальцем страус помечает место гнезда. Именно тут и будут отложены яйца.

И не одной, а сразу несколькими самками. Число яиц может достигать иногда сотни, но чаще их сорок. Правда, эту громадную кладку страус не может прикрыть своим телом. Насиживаются двадцать яиц, остальные (крайние) служат как бы данью хищникам, ждущим момента, когда птица хоть на мгновение покинет гнездо. С одной из самок, принимавших участие в брачных играх и клавших яйца в гнездо, папа-страус образует семейный союз. Птицы по очереди сидят на яйцах, коричневая самка — днем, черноперый самец — по ночам.

Созревший в яйце страусенок обладает недюжинной силой. Он разбивает скорлупку и сразу способен к жизни в полном опасностей мире, но под защитой отца.

Сразу после вылупления всех страусят папа-страус уводит их от гнезда. Семейство передвигается по саванне со скоростью наименее резвого страусенка. Но уже через месяц весь молодняк способен пробежать в час пятьдесят километров. В это время страусята наиболее уязвимы (даже львы на них соблазняются поохотиться), и роль отца-покровителя в это время особенно велика, столь велика, что сложился порядок выявления сильнейшего из отцов и передачи под его покровительство страусят из другого семейства.

Происходит это так: при встрече двух выводков отцы-страусы поочередно навещают друг друга и инспектируют молодняк. После этого на виду у малышей начинается схватка. Возбужденные великаны петухами наскакивают друг на друга, не забывая, однако, и о напуганных, сбившихся в кучу цыплятах… Победитель в схватке изгоняет соперника с глаз долой, а два выводка объединяются в одну группу. Один из родителей, таким образом, лишается своих детей. Зато страусята, попавшие под защиту более сильного, получают лишние шансы выжить… Гибель страусят тем не менее велика. Из сотни вылупившихся из яиц взрослыми птицами, уже способными постоять за себя, становятся лишь пятнадцать.

Такова страусиная жизнь. Сильного интеллекта маленькая головка громадной птицы не обнаруживает — страус целиком полагается на выносливость своих ног. Но ошибка эту птицу считать и совершенно уж глупой. При виде опасности голову в песок страус не прячет.

Это расхожее заблуждение проистекает оттого, что, сидя на яйцах, птица старается быть незаметной и вытягивает, прислоняет длинную шею к земле.

  Фото автора . 14 марта 1987 г.

 

Коты-путешественники

(Окно в природу)

Приход весны из окошка я наблюдаю по крыше соседнего дома. В конце февраля двое людей, привязанных к трубе веревками, сдвигают снег. А в марте на крыше появляется черный кот. Пять этажей для него — не помеха. Он знает какие-то переходы и лазы и аккуратно в марте, возмущая ворон, появляется наверху. Он ходит неторопливо туда-сюда, дремлет возле нагретой солнцем трубы. Иногда ночью сверху слышны дикие вопли — это значит на крыше появился соперник кота.

Почему подобные встречи назначаются так высоко, можно только гадать. Непонятно также, где этот кот живет. Я встречал его в полкилометре от дома перебегающим улицу, сидящим возле мусорных ящиков, а однажды вечером заметил его наблюдающим из-за решетки стадиона «Динамо» игру по хоккею с мячом… Такие странствия дня котов-беспризорников — дело обычное. Район обитания знают они превосходно — переходы, лазы и норы, теплые и кормные места, опасные зоны — все у них на учете.

«Районные» странствия кошек удивленья не вызывают. Другое дело — сверхдальние переходы на сто, на двести, на несколько сот километров. Сотрудник нашей редакции рассказал, что был у них в доме кот, досаждавший всем воровством — «ухитрялся утаскивать мясо даже из кипящего супа». От кота решили избавиться и, посадив в корзину, отвезли со станции Сходня в деревню в районе Клина.

И выпустили. Но не прошло и трех дней, как кот, исхудавший, измученный, появился у дома… Еще один случай описан в журнале Tier. Кот по кличке Гастон, увезенный из Ла-Рошеля в Гавр, через восемь дней, проделав 500 километров, вернулся к хозяйке. Путешественник пробегал в сутки 60 километров. Это было явно не блуждание наугад, а целенаправленный бег домой. Без компаса, без карты, без возможности спросить дорогу- 60 километров в сутки!

И это вовсе не исключительный случай. О кошках и собаках, находивших своих хозяев за несколько сот километров, сообщалось не раз.

Каким образом удаются животным подобные путешествия? Ответа на этот вопрос пока что не существует.

В марте на крыше появился черный кот…

  Фото автора.   21 марта 1987 г.

 

Часто ли это бывает?

(Окно в природу)

Фотограф Анатолий Поляков запечатлел момент драматический — медведь бросился на охотника. Снимок давний. Мы не знаем обстоятельств этой встречи. Не знаем, чем она кончилась. Фотография принадлежит к числу редких. А сам случай?

Риск при встрече с медведем, кабаном, лосем, разумеется, есть, но, как правило, небольшой.

Следует опасаться медведя-шатуна — голодного зверя, не легшего в берлогу. Опасны звери, получившие рану, — защищая свою жизнь, они переходят в атаку. Следует опасаться лося осенью в пору гона — возбужден, безрассуден. Опасно приблизиться к медведице, к дикой свинье, когда они с малышами. Опасно встретиться с крупным зверем неожиданно — нос к носу. Те, кто ходил на Камчатке по тропам, проложенным людьми и медведями в высоком густом шеломайнике, знают: надо подавать звуки — разговаривать, постукивать ложкой о котелок. Медведь, услышав приближение человека, всегда уступит дорогу.

Исключая, может быть, крокодила, который, выбирая объект охоты, не обходит и человека, все животные, в том числе такие гиганты, как слон, за долгую историю поняли: человека надо бояться.

Ощущение этой опасности эволюция закрепила в наследственной памяти. Рождаясь на свет, лосенок, медвежонок, волчонок знают: облик человека, характерный запах его — это опасность.

Большинство животных человека боятся панически и всегда стараются встречи с ним избежать. Волк, человеком особо гонимый, настолько его боится, что позволяет безропотно забрать из логова волчат, не выдавая даже своего присутствия рядом. Нападения волка на человека редки. Происходили они в тех случаях, когда гоненье на хищников ослабевало (во время войны, например). Волки, наглея, отваживались похищать детей, причем делали это не в голодную зимнюю пору, а летом, когда растущий молодняк в логове требовал пищи.

Опасен волк бешеный. При всех случаях нападения на человека об опасности заражения бешенством следует помнить в первую очередь.

Медведь опаснее волка. И такие вот случаи на охоте бывают. Лев Толстой оставил нам описания ощущений, какие он испытал, побывав под медведем. Моего друга, преследовавшего зверя в тайге, медведь перехитрил и бросился на него сзади. Только самообладание помогло охотнику остаться живым. Я сам пережил минуту явной, острой опасности, оказавшись на Кавказе в двадцати шагах от медведицы с медвежатами… Но вот что важно заметить: почти все подобные столкновения спровоцированы человеком — преследовал зверя с ружьем, лез на рожон с фотокамерой. Благоразумие, знание повадок зверя, уважение его права на жизнь оставляют мало места для ситуаций с острой опасностью.

Сами животные хорошо понимают разные степени опасности. Бывает немало случаев, когда, спасаясь от верной гибели, животные устремляются к человеку. (Лось, спасаясь от волков, забежал во двор к леснику. Гонимый ястребом тетерев камнем упал у ног охотника. Заяц, за которым гнались собаки, юркнул под сани с сеном.) Из двух зол смышленое существо выберет наименьшее.

Но чаще всего именно человек представляет для птицы, для зверя угрозу — «лучше с ним не встречаться!». Таким образом, испытывать страхи в лесу человеку нет оснований. Главные опасности нас сегодня подстерегают не под пологом леса, а на летящем под колеса автомобилей шоссе. Недавно оглашена цифра — почти 40 тысяч дорожных смертей в стране ежегодно.

И если вот эта редкая встреча с медведем нас занимает, волнует, то к происшествиям на дорогах мы как-то привыкли и примирились.

Но сорок тысяч! И еще — матери в горе, вдовы, сироты-дети… С этой громадной платой за скорость нельзя примириться.

  Фото из архива В. Пескова . 28 марта 1987 г.

 

Рядом с лосем

(Окно в природу)

Слышится звон колокольчиков, человеческий голос, хруст снега, и вот из чащи на лесную поляну выходит стадо… лосей. На дороге стоящий фотограф их не пугает — они лишь немного сторонятся и принимаются объедать молодые побеги берез и осин. Беспокойство лосей вызывает отсутствие рядом спутницы, задержавшейся на дороге. Молодая женщина для них не пастух, а скорее приемная мать. Они видят ее с дня рождения, берут пищу из рук, знают ее походку, голос, запах ее одежды. Они пойдут за ней всюду, куда позовет. И она к ним привязана почти материнским чувством.

— Настя, Маша, Ерон, Нурек!..

Услышав знакомый голос, девять лесных великанов успокаиваются. На первый взгляд все они — на одно лицо, но Наташа Казанцева их безошибочно различает, известен ей и характер каждого из лосей.

После подкормки и заготовки корма в запас Наташа с подругами уезжает в деревню. Тридцать лосей остаются в лесу предоставленными самим себе. Но утром, часам к девяти, все они соберутся опять — получить черпак горячей овсянки и пару березовых веников. Подкормка — способ привязать лосиное стадо к месту. И лоси действительно никуда не уходят. Им ежедневно валят восемь — десять осин. Горькая осиновая кора для лося — сытный, желанный пряник. Скормили делянку осин — переход на новое место.

А к маю всех собирают на ферму. Тут проходит отел. Теленка от матери сразу же отнимают и поят его надоенным молоком. Дойка — два раза в сутки, утром и вечером. Пасутся лоси в трех — пяти километрах от фермы и приходят на голос из репродуктора: «Люся, Маша!.. Скорее, скорее!..»

Приходят все до одной. С благодарностью лижут доярку, отдавая густое солоноватое молоко. Они привыкли и к доильному аппарату. Но важно все-таки, чтобы рядом был человек. Лосиха, ставшая матерью, видит в человеке теленка, на него переносит материнские ласки и, если обстоятельства того требуют, защищает…

Я был тут лет двадцать назад, когда ферму только что создали. И сейчас обрадовался, увидев Анатолия Павловича Михайлова и Полину Николаевну Витакову, энтузиазмом которых все эти годы держалось необычное экзотическое хозяйство.

За двадцать лет тут накоплен немалый опыт одомашнивания лесного зверя, изучены его характер, повадки. Сидя на ступеньках дощатой будки, где можно обогреться в мороз, мы наблюдаем, как рядом пасутся лоси, как дружно убегают они на звуки пилы и ждут повала осины. Два лося подошли к нам вплотную и жадно ловят дым сигареты…

Запахи в жизни этих зверей играют важную роль. И все резко пахнущее — одеколон, дым, солярка, бензин — лосей привлекает, волнует. Анализ запахов очень тонкий. Ломтик хлеба, побывавший в моем кармане, «Наташины лоси» подозрительно нюхают и не берут, хотя хлеб для них лакомство.

Зрение у лосей неважное — все они «близоруки», и это вполне согласуется с жизнью в лесу. Зато слух — превосходный. Ритм шагов, покашливание, тембр голоса — все принимается во внимание.

Хорошо лоси плавают. Волга недалеко. И были случаи, река свободно ими преодолевалась.

В природе лоси — звери не стадные, держатся особняком. Но тут они мирятся с близким соседством сородичей. Драку могут затеять из-за ревности к человеку-опекуну или возбужденные долгим его отсутствием.

Опыт работы фермы полностью подтверждает ранее сделанный вывод: лоси хорошо приручаются. Все звери терпимо относятся к близости незнакомого человека, но моему спутнику, костромскому журналисту, Анатолий Павлович посоветовал мальчика-сына отвести в будку: «Могут напасть». Лоси не любят детей, принимают их, видимо, за существа неопасные, но раздражающие своим присутствием.

Во время осеннего гона полувольное стадо лосей привлекает с разных сторон быков — женихов. Они собираются тут изрядным числом, дерутся, сходятся с самками, не пугаясь звенящих на шее у них колокольчиков. А проходит медовый осенний месяц — быки уходят, лосихи же остаются и в мае рожают одного-двух, иногда трех долгоногих теляток.

Столовая лося — лес, предпочтительней молодой, с прогалами, болотами и полянами. Любимый корм — ивняки и осина. Едят грибы, причем не обходят и мухоморы. Дотянуться к грибу мешают лосю длинные ноги, потому не редкость увидеть зверя пасущимся на коленях.

Старейшая в этом полувольном стаде — лосиха Люся. Ей восемнадцать лет. Без покровительства человека лосиха, наверное, уже стала бы добычей волков — ослаблены зрение, слух, в поведении наблюдаются аномалии, вызывающие протест молодых. Утешенье лосиха находит во встречах с Полиной Николаевной Витаковой, которую знает с первых дней жизни…

Лосиная ферма жива энтузиазмом ее создателей. Лосеводы задачу свою понимали так: «Изучить, соприкасаясь со зверем, подробности его жизни, поведения, методику приручения». Честолюбивое желание одомашнить лося (сделать его для лесной зоны тем же, чем является для человека верблюд в пустыне, лошадь в средней полосе, олень на Севере) упразднилось обилием транспортных средств — вездеходы, вертолеты и мотонарты. Но актуальной осталась задача изучения лося. Зверь широко распространен на просторах нашей страны. Знание его повадок и биологии немаловажно. Лосиная ферма к тому же дает целебное молоко — ценнейший продукт при лечении язвы желудка и кишечных болезней (используется местным санаторием имени Ивана Сусанина). Все это имело в виду лесное ведомство, принимая несколько лет назад ферму от областного управления сельского хозяйства. Но законного места в системе лесного хозяйства республики ферма не обрела.

Чем жива ферма, мало кого волнует. Нет у нее в Костромском мехлесхозе и твердого статуса. Оттого даже крайне необходимое получает ферма в последнюю очередь. И если звери сыты «осиновым хлебом», то восьми рабочим нужен хлеб натуральный и хоть что-нибудь к хлебу.

Живут они в трех хилых домах брошенной деревеньки. Раз в неделю из города привозят сюда продукты. Все развлечение — батарейный приемник. Энтузиазм четырех московских студенток-заочниц, привязанных к ферме любовью к животным, восхищает и радует — дела подобного рода без горячей любви немыслимы.

И все же эксплуатировать только энтузиазм недопустимо. Нужна элементарная забота о людях.

Лосиная ферма объектом первостепенной хозяйственной важности не является. Но коль признали — «нужна!», забывать о ее существовании нельзя. Этот упрек относится к «усыновившему» ферму Министерству лесного хозяйства Российской республики.

  Фото автора .  4 апреля 1987 г.

 

Что принес?

(Окно в природу)

В июне из птичьих гнезд слышен призывный хор: еды! еды! Родители сбиваются с ног, снуют челноком, спешат накормить желторотую братию.

Яркое нутро клюва — ключевой раздражитель. Чем заметнее этот сигнал, тем скорее в клюв попадет принесенная порция пищи. Проглотивший ее успокаивается, опускается на дно гнезда — подремать. Его место занимает голодный…

Что же несут птицы в гнезда? Растущему существу нужен белок. И потому все пернатые, в том числе зерноядные, например воробьи, птенцам приносят животную пищу. Сначала самую нежную — паучков, гусениц, потом червяков, жуков, кузнечиков.

У крупных птиц и добыча крупнее. Цапля носит рыбешку, лягушек, мышей, головастиков.

Примерно тот же рацион и у аистов. Крупные хищные птицы приносят добычу крупную — зайца, сурка. Скопа — крупную рыбу. Присев на гнездо, родители отщипнут и положат в клюв малышу лакомый, нежный кусочек. Сова за сутки приносит в гнездо десять — пятнадцать мышей. Самая крупная из них — филин — может принести в гнездо ежа. Сам он глотает мясо с иголками, которые потом отрыгнет, птенцам же нарвет нежную теплую мякоть.

У птиц нет зубов. Пищу в желудке многие из них перетирают каменными жерновами. Для этого, например, куры, тетерева, глухари, куропатки глотают гальку и всякие камешки. Утки, охотясь за камешками на дне водоемов, нередко глотают свинцовую дробь и отравляются ею. В Михайловском мне показали источенные в желудке уток однокопеечные монеты — туристы бросают мелочь на память в пруд, а утки ее вылавливают.

А птичья молодь, поглощая животную, мягкую пищу, в жерновах, по-видимому, не нуждается. Но я наблюдал: дрозд как будто нарочно ронял червяков у гнезда и давал их птенцам облепленными песчинками. Может быть, уже в этом возрасте есть у птиц потребность пусть в маленьких жерновах? А может быть, так они обеспечиваются кальцием — строительным материалом для костей.

В меню многих птиц входят и витамины.

В прошлом году в лесу у Оки мы заглядывали на солнечные полянки — должна бы поспеть земляника. Красных ягод мы не нашли. Но сели в укрытие понаблюдать в бинокль за дятлом и убедились: земляника где-то уже созрела, и дятел ее обнаружил. Раз за разом он приносил в клюве рубиновые ягодки и отдавал их птенцам. Скворцы носят птенцам второго выводка зрелые ягоды смородины. А в июне часто приходилось наблюдать: выбирают с грядки стебельки помидоров. Опять витамины? А может быть, остропахнущая помидорная рассада приспособлена для дезинфекции гнезд? Возможно, с этой же целью в свои большие гнезда носят зеленые ветки деревьев ястреба.

Из всех птиц аисты, кажется, единственные, кто приносит птенцам в зобу воду. И не столько для питья, сколько для охлаждения в жаркий день.

Вороватые сороки и вороны носят для своего потомства птенцов маленьких птиц. Есть подозрение: носят и яйца. Летящую ворону с яйцом в клюве видели и снимали не один раз. А вот еще интересный пример: сугубо растительноядные птицы в период выкармливания птенцов охотятся и за животным кормом. На этом снимке — тукан, живущий в Южной Америке. Яркая, колоритная птица, ее громадный «пластмассовый» клюв приспособлен для захвата мягких плодов.

Но что мы видим у тукана в клюве сейчас? Яйцо! Французскому натуралисту Франсуа Гойеру удалось сделать редкую фотографию. Вегетарианец тукан, добывая птенцам белковую пищу, разоряет гнезда маленьких птиц. А за дятлами грех похищенья яиц и птенцов замечен давно.

Чего не сделаешь для родных деток!

  Фото из архива  В. Пескова . 6 июня 1987 г.

 

Без парашюта…

(Окно в природу)

В Кандашакском заповеднике я видел: со скалы в море бросаются крошечные птенцы кайр. Единственное яйцо кайра кладет прямо на камни. Грушевидная форма яиц обеспечивает им устойчивость на камнях даже в ветреную погоду.

Птенцу, появившемуся из яйца, родители непрерывно носят рыбешку. В их отсутствие малыша опекают взрослые кайры-соседи — не свалился бы вниз ненароком. Но приходит час — малыш обязан покинуть скалы.

Летать он еще не умеет и приучен «бояться края». Тут родители, на наш человеческий взгляд, поступают весьма жестоко. Они подталкивают птенца к обрыву, побуждают броситься вниз.

Птенец сопротивляется. И все-таки, хорошо помню этот момент, наступает секунда, когда родители своего добиваются, и пушистая крошка прыгает с высоты в море. Разбился? Нет, поплавочком пляшет в волнах. И родители уже рядом, уводят беспарашютного прыгуна в заводь под скалами — большая жизнь началась.

Прыгать с высоты в воду безопаснее, чем прыгать на землю. Однако и тут природа демонстрирует нам чудеса приспособленности. Некоторые утки выводят птенцов в дуплах или в дуплянках, повешенных человеком. Обсохнув, птенцы один за другим устремляются вниз. Мать их к этому побуждает.

Высота временами бывает изрядная. Бывают прыжки неудачные. Но в целом все обходится благополучно, и мать, созвав ребятню, уводит ее к воде.

Рассмотрите внимательно снимок. Вы ошиблись, если подумали, что утята один за другим, как горох из стручка, покидают гнездо. Специальной съемкой прослежен путь одного утенка из дупла вниз. Сделано это так: при открытом затворе камеры с короткими промежутками сработало несколько электровспышек, запечатлевших одиннадцать фаз короткого путешествия. Две вспышки — первая и последняя — были более интенсивными, девять других, как бы пунктиром, обозначили приземление. И мы хорошо видим, как сказали бы специалисты, аэродинамику полета. Падение почти невесомого тельца тормозится пушком, зачатками крыльев, перепонками лапок. Секунда — и нет уже темного тесного дома. Есть огромный, зелено-голубой мир, в котором крякает мама, созывая семейство. Приземление состоялось.

Фото из журнала Tier (из архива В. Пескова ).

 15 июня 1987 г.

 

Династия белоплечих

(Окно в природу)

Среди сообщений о выведении на орбиты спутников, о запуске новых ракет, сообщений о численности на земле автомобилей и конструировании все более компактных компьютеров пришло известие: тринадцать последних калифорнийских кондоров пришлось отловить в надежде, что в условиях зоопарка не угаснет род замечательных птиц. Последняя надежда.

В изменившейся дикой природе численность кондоров ежегодно снижалась. Чтобы свеча не угасла, ее перенесли «в затишье». Хочется верить, что не угаснет. Ведь именно с этой грани благодаря зоопаркам удалось спасти зубров, гавайских казарок, арабских ориксов.

Другой вестью, которой в мае с радостью обменялись многие зоопарки мира, была весть о рождении в Москве двух птенцов белоплечих орланов.

Орлы в неволе размножаются плохо. Потомство белоплечих орланов в условиях зоопарка вообще получено впервые. Для этого надо было хорошо подобрать пару, поместить птиц в просторный вольер, тщательно контролировать питание, подбрасывать стимулирующий гнездостроительную деятельность материал.

И вот в марте в большом гнезде у орланов появились четыре яйца.

Выводили птенцов в инкубаторе — боялись, что редкая кладка может в гнезде погибнуть. И все обошлось хорошо. Сегодня птенцы весом уже приближаются к гусаку, и, давая им пищу, следует опасаться огромного сильного клюва.

Ухаживают за птенцами с появления их на свет дотошно — в буквальном смысле меняли в гнезде пеленки, кормили по часам, тщательно подбирали пищу. Галина Григорьевна Богданович, проработавшая в зоопарке более сорока лет, и молодая работница Галя Кузина стали няньками двух орланов.

Птицы растут рядом с птенцами диких гусей, лебедей, уток. В день, когда были сделаны эти снимки, родился (впервые в Московском зоопарке) птенец японского журавля. Всю горластую братию Галя Кузина спешит накормить рано утром. «Поднимаюсь в четыре. Спешно — на первый автобус, на первый поезд метро.

В 6 часов 15 минут я уже здесь…» Снимки я делал вечером после восьми. Галя была еще на работе, разносила кому мышонка, кому яичный желток, кому мучных червяков.

Белоплечим орланам расти долго, прежде чем станут они похожими на родителей — громадными темно-бурыми птицами с белыми перьями на плечах, в хвосте, на ногах, с большими бананового цвета клювами. И жизнь их может быть долгой, лет шестьдесят.

Родители новорожденных доставлены в зоопарк птенцами семь лет назад с устья Амура. Это родина белоплечих орланов. Живут они здесь, на Тихоокеанском побережье Советского Союза. И нигде больше. Питаются рыбой и всем, что можно подобрать с поверхности воды и высмотреть на берегу. Птицы пока что в этих местах обычны. Но быстрое изменение обстановки, вызванное присутствием человека, и узкая полоса прибрежного обитания заставляют беспокоиться о судьбе птицы.

Сколько сейчас орланов всего, в точности неизвестно. И образ жизни их малоизучен. Брем посвятил им всего одну строчку. У нынешних орнитологов сведений тоже немного. В Красной книге, куда белоплечий орлан уже «залетел», читаем слова: «малоизучен», «сведений нет».

Потому так важно рождение в неволе двух первых птенцов.

Методика получения потомства животных в неволе сейчас уже хорошо отработана. Многие зоопарки мира, кроме вольеров экспозиции, заводят еще питомники, где спокойное содержание позволяет получить потомство от животных, которые ранее в неволе не размножались. Это исключительно важно не только потому, что отпадает необходимость изымать из природы новых животных для зоопарков. Стратегическая задача состоит в том, чтобы из зоопарков обогащать скудеющую природу. Процесс этот непростой, недешевый, небыстрый. Например, один лишь отлов калифорнийских кондоров стоил многих трудов. Но дело это исключительно важное. Оно сулит человеку не остаться на земле только с воронами и мышами.

На этом снимке: птенец на руках воспитательницы.

Фото автора .  27 июня 1987 г.

 

Песни китов

(Окно в природу)

Увидев снимок, вы, наверное, подумали: гигантская странная птица… На самом деле это хвост нырнувшего в глубину океана кита.

Киты издавна поражали воображение человека. Первое, что останавливает внимание, — размеры этих животных. Голубые киты — самые крупные из когда-либо живших на земле млекопитающих. Длина их превышает 30 метров, а вес достигает 150 тонн — для равновесия с этим гигантом на чашу весов пришлось бы поставить 20 слонов. Голубой кит — хищник, но в отличие от своих родственников — зубатых китов питается морской мелочью, процеживая ее сквозь «занавес» китового уса. Желудок кита вмещает две тонны пищи. На этом корме молодые киты набирают ежедневно 250 килограммов веса.

Предки китов жили на суше, но, уйдя в воду примерно 65 миллионов лет назад, великолепно к ней приспособились и обликом напоминают сегодня рыб. Но это млекопитающие, теплокровные животные. Они не могут жить без воздуха и должны время от времени всплывать на поверхность. Фонтаны, по которым китов чаще всего обнаруживают, — то струя воздуха, нагретого в легких кита и обращенного в пар на холоде. Частота вдохов у китов иная, чем у наземных млекопитающих. Некоторые киты, пополнив легкие запасом свежего воздуха, могут находиться в воде до двух часов, погружаясь на глубину 1500 метров…

Любопытных сведений о китах много.

Тема этой беседы — «песни китов». Было время, считали, что водная толща является миром безмолвия. Теперь установлено: океан полон звуков. Их издают рыбы. И лет двадцать назад были записаны «песни китов». Мощные звуки, распространяющиеся в океане на многие километры, поразили ученых не только силой, своеобразием, но и своей музыкальностью. Пионер звукозаписи в океане американский биолог Роджер Пейн с большим успехом демонстрировал «песни китов» не только коллегам-ученым, но и всем интересующимся жизнью природы. Запись «песен китов» была наряду с другими символами жизни на планете Земля вложена американцами в космический межпланетный корабль. Были выпущены также пластинки «Песни китов». И, возможно, самое примечательное: сочинители и исполнители музыки использовали «песни» в своих композициях. Особенно успешно сделал это популярный в Соединенных Штатах и известный в нашей стране Пол Уинтер. В своих творческих поисках Пол Уинтер постоянно обращался к звукам живой природы, включая их в свои музыкальные построения. «Что касается китов, то они меня просто очаровали».

Поводом для этого разговора послужила встреча с биологом Роджером Пейном и Полом Уинтером, организованная в минувшую среду экологическим клубом Московского университета. Это был своеобразный концерт-лекция, где мы услышали много любопытных сведений о жизни китов, услышали их подлинные голоса, а также музыкальные пьесы, где «песни китов» подхватывались органом, а прямо на сцене, вторя звукозаписи, Пол Уинтер вел свою партию на саксофоне. Концерт-лекция был одинаково интересен и любителям музыки, и тем, кто живет сегодня с обостренным чувством природы.

Что означает «песня» в жизни китов? «Наверное, то же самое, что и пение птицы: это средство общения, простой язык, на котором киты обмениваются информацией, и выражающие эмоции брачные звуки», — сказал Роджер Пейн.

Особенно искусен в пении кит-горбач. «Сольное пение» горбача напоминает целый оркестр высоких, низких, тягучих и отрывистых звуков — труба, барабан, ритмичные пощелкивания, слитые с шумом воды.

Тягучая перекличка китов-горбачей, воспроизведенная в звукозаписи, с шестнадцатикратным ускорением, напоминает оглушительный хор тропических птиц, в котором соло ведет соловей…

Пол Уинтер и Роджер Пейн (на фото они в лодке) — известные в мире борцы за сохранение природы. Сборы от концерта-лекции в МГУ они передали в Международный фонд выживания человечества и в Фонд помощи зоопаркам.

На нашем снимке — в лодке рядом с китом Пол Уинтер и Роджер Пейн.

Фото из архива В. Пескова . 4 июля 1987 г.

 

Коза пришла, здоровья принесла

(Окно в природу)

Ивана Яковлевича Христиченко я снял в момент, когда он, сделав покупку, направлялся с ней к «Жигулям»…

В селе Лука на Полтавщине снимали мы эпизод передачи «В мире животных». Перед камерой оператора с любопытством толпились белые козы, тут же доярки в белых халатах суетились с подойниками. Председатель колхоза Савелий Сидорович Головко рассказывал нам о необычной, единственной в государстве ферме молочных коз. Создали ее недавно по совету или скорее по просьбе первого секретаря обкома партии Федора Трофимовича Моргуна. Беседуя с председателями колхозов, он сказал: «Хотелось бы в каждом сельском дворе видеть корову.

Однако корова не всем под силу. А почему бы не завести коз? Сельские старики-пенсионеры скажут спасибо, если создадим племенную ферму. Давайте купим за рубежом коз самой лучшей породы и расселим их повсеместно.

Кто возьмется?» С. Головко: «Я сказал тогда: пожалуй, что можно попробовать».

И вот овечья ферма колхоза имени Кирова в Лохвицком районе преобразована в козью. Новоселье тут справили семьдесят бородатых и рогатых созданий зааненской породы, привезенной из ГДР и Чехословакии.

Почему из зарубежного далека надо было их привозить? Козу ведь можно увидеть в каждом селе. Да, козы есть, но много ль они дают молока?

Два литра или чуть больше. Тут же от каждой козы получают пять-шесть литров, а есть рекордистки с семилитровым дневным удоем. Семь литров превосходного молока, обладающего целебными свойствами! «Я в этом сам убедился, — говорит Савелий Сидорович Головко, — здоровье хромало на обе ноги, а стал выпивать по литру молока в день — сразу увидел свет».

Сейчас на ферме в селе Лука 550 голов коз — четыреста взрослых, остальные — козлята. Слава о ферме распространилась уже далеко. С разных концов страны, в том числе из Казахстана, Воркуты, с Урала, Сахалина, пишут: нельзя ли приехать купить? «Шесть тысяч писем. Уважить всех пока возможности нет. Нарастим племенное стадо до пятисот голов, тогда козляток — пожалуйста…»

Доброе дело начали на Полтавщине. Но может ли одна на всю страну ферма удовлетворить спрос? Конечно, нет. Да и каково с Полтавщины переправлять покупку на Урал, Сахалин. Не разумнее ли, пользуясь базой в Луке, создать фермы породистых коз в разных районах страны? Спрос на живую продукцию гарантирован. Козу по силам держать любому двору на селе. Достоинство козьего молока известно — для детей, стариков, больных нет продукта более ценного. К тому же козу летом можно «провертеть» на привязи около дома, а на зиму корм для козы заготовить — посильное дело даже для стариков.

В некоторых европейских странах козьи фермы созданы при лечебницах. Почему б и у нас при санаториях, где лечат желудочно-кишечные заболевания, не иметь козьих ферм?

Как их устроить? За рубеж за опытом ездить теперь не надо. Поезжайте в село Лука…

Иван Яковлевич Христиченко, приехавший за козой из Хорола, получил поначалу отказ: «Большая очередь. И надо еще самим как следует укрепиться». Но ветеран войны выразительно стукнул по животу: «Курсак требует козьего молока. Уважьте за ради бога». «Хорошо. Выбирай!» — сказал председатель.

— Теперь все таблетки выкидываю. Мое здоровье — в моих руках, — сказал Иван Яковлевич, устраивая на заднем сиденье «Жигулей» белую радость по имени Майка.

  Фото автора .  12 июля 1987 г.

 

Новоселье

(Таежный тупик)

В мае я получил письмо с новостями из Тупика.

Как обычно, письмо начиналось «ниским поклоном» и пожеланием «доброго здоровья и душевного спасения». Новостью было то, что письмо отправлялось с оказией с нового места.

«Переселились и обживаемся по-маленьку… Всю зиму было много хлопот и трудов… Милости просим на новоселье». Пришедшее следом письмо Ерофея кое-что объясняло. «Осенью сразу после посещения киношниками, оставившими по себе недобрую память, Лыковы заговорили о переселении… Долго обсуждали — куда? Остановились на старом «родовом» месте, откуда ушли они, затаившись в горах, в 1945 году.

Это в десяти километрах от хижины кверху по Абакану. Сейчас они шлют вам привет и очень ждут в гости, потому что нуждаются в помощи.

Будешь готовить гостинцы — помни: главное — овсянка, свечи, батарейки для фонаря… Вертолет может сесть на косе в двухстах метрах от их жилища…»

Сигналом летчик предупредил: приближаемся к Эринату, речке, впадающей в Абакан.

Где-то вблизи от устья должна быть избушка справивших новоселье. Проносимся в узком ущелье над чешуйчатой лентой воды. Первозданная дикость природы. Никакого следа человека.

— Направо, направо смотрите!..

Мелькнули на крутом склоне горы борозды огорода. И вот уже вертолет прицелился сесть на каменистую косу около речки.

Винты машины еще крутились, когда из-под полога леса выкатились две фигуры. Спешат к машине. Ветер пузырит на них одежонку. У старика сбило шляпу…

Рады. Рукопожатия по традиции заменяет раздача орешков. Агафья оделяет всех — летчиков, Ерофея, насильно насыпает мне полный карман. Прижав нас ветром, вертолет косо уходит в ущелье. Гул мотора сменяется шумом быстро текущей речки.

— На том берегу неделю назад объявился медведь. Стоит, с любопытством меня разглядывает. По ведерку торкнула — убежал…

На Агафье неизменный черный платок, такого же цвета платье и поверх него — синее с белым горошком подобие сарафана. Карп Осипович, несмотря на жару, в валенках, в зеленой байковой рубахе с рисунком красных грибков — из такой материи шьют рубашонки детям.

— Милости просим. Милости просим…

Старик и Агафья идут впереди, за ними с мешком пшена на плечах — Ерофей. Дорожка под пологом леса тянется метров сто, и вот он, населенный пункт с двумя жильцами, не охваченными всемирной статистикой, как раз в тот день поведавшей миру: нас, людей, на земле — пять миллиардов.

Избушка. Ерофей мне писал: «То, что ты видел раньше, — хоромы по сравнению с тем, что увидишь». И в самом деле, громадный Ерофей, кажется, может, поднатужившись, поднять жилище кверху одной рукой. Избушке — два метра на два — не хватает разве что курьих ножек, чтобы выглядеть принадлежностью сказок. Но все реально. Синей струйкой тянется из железной трубы дымок. Знакомая коза Муська привязана рядом. В избушку мы с Ерофеем решаемся лишь заглянуть. Согнувшись, внутри поместиться могут лишь двое ее жильцов.

Против двери — нары Карпа Осиповича, слева — Агафьи. В правом углу железная печка размером с маленький чемоданчик. Столу быть негде. Его заменяет дощечка. К обеду Агафья приносит ее снаружи. Одно окошко размером с книгу. Оплывшая свеча у стекла. На бечевке над нарами — полка с закопченными книгами и иконами, кастрюлька, два туеска. На этой жилплощади вместе с двумя людьми обитают еще две кошки и громадных размеров древесные муравьи.

Медведи бывали у поселения Лыковых регулярно.

Избушку для зимних ночлегов срубил абазинский охотник Александр Рыков, промышлявший тут белку и соболя. В дело пошли полусгнившие бревна избы, где сорок два года назад жили Лыковы и где родилась Агафья…

С детской непосредственностью Агафья с отцом помогают мне распаковывать картонный короб, зная, что в нем гостинцы. Все как нельзя кстати — геркулес, предварительно вытряхнутый из коробок в мешок (иначе бы отказались!), и свечи, и батарейки. Но восклицание радости вызвала лампочка к фонарю.

— Бог, видать, надоумил! У меня-то старая извелась. А без лампочки фонарь недействительный…

Пока мы с Ерофеем смеемся, оценив по достоинству словцо «недействительный», Агафья быстро снаряжает фонарик.

— Горит!..

Потом зажигаются два костерка. Мы варим картошку, Агафья овсянку. Приглашение попить с нами чайку отвергается, но, пожаловавшись на недавнюю болезнь, Агафья внимательно слушает, как чаем лечат глаза. Без умолку говорит Карп Осипович. Уже не улавливая — слушают его или нет, старик в который раз рассказывает известную нам историю с солью.

«Греха не убоялись — тридцать пудов недодали! А ведь община собольками за соль платила…»

Истории лет пятьдесят с лишним, но она свежа в стариковской памяти.

Пообедав, садимся под кедром поговорить о самом главном: почему и как оказались на новом месте?

Картина Агафьей обрисовалась такая. Нижняя избушка на Абакане, где ютились когда-то ловившие рыбу Савин и Дмитрий, оказалось, хороша для жилья только летом. Зимой житье в этом месте было несладким. Главное, снегом заносило ручей — надо было часто откапывать и чистить к воде дорожку. При болезнях прошлого года это стало делом нелегким. Оголенное вырубкой место было зимой еще и ветрено. Дровяной сухостой вблизи перевелся.

Сильно истощенным оказался и огород. На все это Агафья пожаловалась еще прошлым летом.

Решение «надо с места сходить» к осени вызрело окончательно.

Но куда подаваться? Было три варианта.

К себе, к поселку, настойчиво звали геологи — «разровняем бульдозером место для огорода, избу поставим». «Да уж нет, бульдозером-то нельзя, грешно бульдозером-то…» — пела в ответ Агафья. Геологи не настаивали, понимали: вблизи их становища будет Лыковым беспокойно. Они появлялись тут с радостью, но, погостив дня три-четыре, с радостью и удалялись.

К тому же в последнее время идут разговоры: дела у геологов закругляются, и значит, опустеет поселок. Уже сократилось число рабочих.

Ерофей надумал податься в охотники — промышлять зверя…

Второй вариант — родственники. После визита Агафьи в староверческий их поселок призывы оттуда шли постоянно. К осени прибыл даже «посол» — бородатый свояк Карпа Осиповича Трифилей Панфилович Орлов. Судили-рядили долго. Вспомнили давние распри на почве веры, которые, как можно понять, и побудили сорокалетнего тогда Карпа Лыкова «удалиться от всех». Трифилей уехал ни с чем.

Итог беседы с «послом» Карп Осипович изложил мне кратко и выразительно: «Агафью-то примут. А мне чего же старость туда тащить. Они меня схватят, как рябчика ястреб». Агафья это все понимает. Молча подкладывает в костерок полешки и тихо вздыхает.

Вариант третий оказался самым приемлемым. Заимка на реке Эринат, впадающей в Абакан десятью километрами выше, была местом, где Лыковы, уйдя в тридцатых годах от общины, жили «не тайно». «Жили в великих трудах, но покойно», — еще в первую встречу сказал мне старик. Позже не раз Эринат всплывал в разговорах. «Я там родилась…» — подчеркивала Агафья. Карп Осипович рассказывал о заимке как о месте исключительно «для житья добром».

На крутом склоне горы, на поросшей иван-чаем таежной гари поселенцы расчистили огород размером в две десятины. Растили картошку, репу, горох, рожь, коноплю. На речке городили «заездки» и добывали по осени до семидесяти пудов хариуса. Жили сначала в землянке. Потом срубили избу.

Место это, мало кому доступное, все же было известно. Раза два останавливались у Лыковых геодезисты-топографы. «Подивятся на наше житье и уйдут по делам». Так было до осени 45-го.

Со стороны присоединившейся Тувы пришел тогда к Абакану отряд, искавший в этих местах дезертиров. «Кто такие?» — «Мы православные христиане, молимся богу тут, в закуте…» Начальник отряда, человек, как видно, неглупый, за дезертиров Лыковых не посчитал. Но характер разговора, как можно предположить, «православных христиан» сильно насторожил. И как только отряд скрылся за перевалом, Лыковы спешно начали рыть картошку, а потом «в три недели» снесли урожай, инструменты, ткацкий станок, все, что надо для жизни, на новое место — в горы, в сторону от рек, срубили там спешно избу и стали жить «в тайне». Место их прежнего обитания запечатлелось на старых подробных картах как «изба Лыковых» и служило позже путевой точкой для редких охотников, топографов и геологов. Но была это всего лишь заброшенная изба без людей.

Агафье, родившейся на Эринате, к моменту переселения исполнился год. Все, что было в ту далекую теперь осень, знает она по рассказам.

В рассказах этих о давнем «не тайном» житье всегда было много тепла. Не один раз Агафья с братьями приходила «на родовое» место, оглядывала избу, зараставший березами огород.

Прошлую осень, прежде чем принять решение переселиться, она пришла сюда снова. Со знанием дела помяла в ладонях землю и нашла ее плодородной. Но рос на огороде уже сорокалетний лес, а изба превратилась в избушку-нору. Решению переселиться это, однако, не помешало.

Ерофей писал мне в Москву в октябре: «Охотился вблизи Эрината. Добрался к избушке, смотрю, у входа висит узелок, а чуть в стороне летят из ямы комья земли. Подхожу — Агафья! Роет погреб…»

Переселенье Агафья хорошо продумала и спланировала. Принесла сначала топор, лопату, ножик, кастрюльку, узелок с сухарями, соль, крупу и огниво. Первой ее постройкой был лабаз — маленький сруб на двух «ногах» — высоко срубленных кедрах. Сооружение нехитрое, однако и непростое для одного человека. И обязательное для жизни в тайге. Иначе разорят медведи, мыши, бурундуки.

Построив лабаз, взялась Агафья за погреб. Яма в земле для картофеля и моркови, но надо для ямы сделать еще накат, творило, крышку. Все сделала! И начались челночные переходы. Десять километров тайгой. Туда — десять, обратно — десять. Поклажа — два ведра картошки или крупа, сухари, посуда, одежда. Четыре часа ходу в один конец. «Сначала ходила так, сделался снег глубоким — стала на лыжах».

Прибыв на место с поклажей, Агафья варила наскоро «хлёбово» и сразу бралась за работу. Сорокалетний лес, выросший на двух десятинах давнего огорода, молодой своей прочностью устрашил бы бригаду мужиков-лесорубов. Но не Агафью! Одна с топором, с лучковой пилой (собственное ее изделие), с веревкой и лопатой взялась она за сведение леса. Свалит елку или березу, обрубит сучья, разделит ствол на поленья, чтобы было по силам нести, и носит. Так понемногу всю зиму с октября месяца, памятуя пословицу «глаза боятся, а руки делают», трудилась она на круто падавшем склоне горы. «День-то зимою недолог, так и копалась в лунные ночи…»

Бесхитростный этот рассказ я слушал, сидя рядом с Агафьей под елкой возле избушки.

Шумела внизу река. Обеспокоенный дятел клыкал в зеленой чаще. Прогретая солнцем тайга источала дразнящий здоровый запах…

Зимой тут было иначе. Тишина. Снег. На час выплывало из-за горы солнце и сразу же пряталось за соседней горой. «Копалась с лунные ночи…»

Я даже вздрогнул, представив тут человека зимой.

— Не страшно было, Агафья?

— А цё страшного — медведи спят. Одна забота — не оплошать: ногу не подвернуть, не попасть под лесину…

Тридцать три раза сходила за зиму Агафья от избушки, где оставляла отца, к этому месту. Перенесла, кутая в тряпье от мороза, сорок ведер картошки на семена, переправила три мешка сухарей, муку, крупу, орехи, посуду, свечи, книги, одежду и одеяла.

Василий Песков в гостях у  Лыковых .

29 марта, опасаясь, что талые воды преградят путь, тронулись к месту с отцом. Ерофей написал: «В воскресенье я выбрал время сбегать к избушке. Стучусь — ни звука. Увидел следы и понял: ушли. Вдоль реки к Эринату тянулись два человеческих следа и след козы».

«По слабости ног шли четверо суток, — вспоминает Карп Осипович. — Ночевали возле костра…» Коза и две кошки благополучно вместе с людьми переправились к новому месту. «Кота же лишились. Вырвался, убежал. Не знаем: жив ли?»

2 апреля новоселье состоялось. Старик, охая и вспоминая «здоровые лета», приходил в себя после нелегкого перехода. Агафье же надо было спешить с делами на огороде. Корчевала пеньки, расчищала землю от веток, потом копала, сажала картошку, делала грядки… Мы застали ее в пору, когда можно было передохнуть — огород зеленел, обещая хорошую плату за все труды.

Не скрывая радости, Агафья показала с полгектара отвоеванных у тайги склонов. Крутизна огорода была градусов сорок. Как альпинисты, хватаясь за оставшиеся кое-где пни и кусты жимолости, поднимались мы вверх. Спугнули белку, искавшую что-то между борозд, и присели перевести дух у самой верхней куртины, где весело вился зацветавший горох.

— Тятенька сказывал, мешки с картошкой тут вниз на веревках спускали, — сказала Агафья, прикидывая, как видно, сбор урожая… — Москва-то далече отсюда, — словно угадав мои мысли, добавила она, покусывая зеленый прутик.

Я в самом деле подумал в этот момент о Москве, о муравейниках многих других городов, об учтенном статистикой роде людском.

Пять миллиардов! Всех земля кормит. И есть среди тружеников земли вот это странное заблудшее существо, вызывающее жалость и уважение.

— Труженица ты, Агафья! — говорю я в продолжение своих мыслей.

Моя собеседница кротко, застенчиво улыбнулась:

— А ведь нельзя без трудов-то. Грешно — без трудов. Да и не выжить…

Агафья просит показать ей часы. Достает из кармана свои с цепочкой и нарисованными на циферблате от руки старославянскими буквами взамен цифр.

— Вот ведь что! На два с половиной часа отстали. По солнцу ставила и ошиблась…

— Эй, где вы там! — кричит Ерофей снизу. — Ужин готов. Спускайтесь!

Вечером у костра Карп Осипович опять предался воспоминаниям, но вдруг встрепенулся:

— В миру-то, слыхали, большие дела начались…

— Да, перестройка, — откликнулся Ерофей и популярно просветил старика насчет мирских Дел.

— Нам-то от этого какого-нибудь худа не будет?

— Живите. Никто обижать вас не станет.

— Николай Николаевич-то обещал подсобить, поставить избушку, — отозвалась Агафья.

Нынешняя конура Лыковых для зимы никак не годится. Прилетавший в эти места до нас начальник управления лесами Хакасии Николай Николаевич Савушкин виделся с Лыковыми и обещал: «Поставим избу для охотников. А вы ее обживайте…» Я сказал, что знаю об этом обещании, сказал, что его подтвердили в Таштыне и Абакане. К зиме избушку непременно поставят.

— За милосердие людское будем молиться, — перекрестился старик.

Обсуждались у костерка и другие дела-проблемы. Что делать с козой? Без козла молока она не дает.

— Зарежьте, и делу конец! — сказал Ерофей.

— Так ведь привыкла я, жалко. Весной березовым соком ее поила.

— Тогда — доживем до нового лета — ждите козла…

Агафью такая перспектива устраивала. Понравилось ей и соображение Ерофея вертолетом перебросить со старого места пожитки.

— Вынеси все на берег. За три минуты с первой оказией летчики перебросят.

В разговоре о житейских делах пропущен был час вечерней молитвы. Старик сокрушенно побежал в избу, затеплил свечку. Но Агафья не поспешила на призывы отца. Из избушки к костру она вынесла узелок и стала показывать у огня пожелтевшую скатерть, пестрый платок, вязаный пояс.

— Мамино…

Эти «фамильные ценности» Агафья принесла еще осенью с первым мешком сухарей. Ей важно было их сейчас показать, поделиться таким понятным человеческим чувством…

В час ночи забрались мы с Ерофеем в палатку. После дневной жары было более чем прохладно. Натянули на себя свитеры и подштанники, попросили у Агафьи еще одеяло. Шум реки хорошо убаюкивал.

Утром, пока Ерофей перетаскивал с берега к хижине на лодке привезенную печку и устраивал на лабазе мешок пшена, Агафья мне показала реликвию, сохранившуюся тут от давней жизни семьи. В крапиве лежало долбленое больших размеров корыто.

— Я в нем родилась…

Акулина Лыкова никак не могла разрешиться четвертым ребенком. Под вопли роженицы сильный в те годы Карп Лыков повалил кедр и за день выдолбил это корыто. В него налили согретой воды. В корыте Агафья и появилась на свет. Было это сорок три года назад.

— Да, корыто, корыто… — философствовал Ерофей, пытаясь вытащить из крапивы долбленку…

И услышали мы вертолет. Пока все вместе сбегали сверху к реке, вертолет уже сел на косе.

Летчики предложили нам полететь — «в ближайшие дни попутных машин не будет, да и погода может прокиснуть». В две минуты мы с Ерофеем сложили палатку. И вот уже прощанье у вертолета — пожелания здоровья, орешки в карман на дорогу… Взлетаем. Упругий ветер пригибает к белой гальке лозняк. Агафья, повернувшись боком, стоит на ветру, старик же припал к валуну, держит рукою шляпу.

Подымаемся над каньоном. Мелькнула поляна с покинутой хижиной Лыковых. Две минуты полета, и летчик звуком дает сигнал: справа по борту медведь. Гляжу от ветра слезящимся глазом в открытый иллюминатор — медведь! Вершина горы. Пролетаем над зверем низко. Он устремляется вниз к кедрачам, оставляет в траве заметную борозду.

  Фото автора .  25 июля 1987 г.