Божий дар — яичница
(Окно в природу)
Маленький городок Ярославской области. В кафе под названием «Сказка» в меню мы обнаружили одно-единственное слово «яичница».
Это вдохновило какого-то едока заполнить девственно-белый листок чем-то похожим на оду: «О вечное блюдо холостяков и спешащих утром на службу людей, еда неприхотливая, скорая, вкусная (особенно с помидорами летом), приветствую твое одиночество в этом чертоге гастрономии!»
А в Америке в придорожных закусочных в меню против слова «яичница» в скобках значилось: «Яйца только что из-под курицы». Ясно, что это имело какой-то смысл. Но вспоминалась китайская кухня. Изысканным блюдом в ней значатся яйца, пролежавшие в земле до почерненья.
У немцев в харчевне при «пивной гостинице» (есть такие!) насчет яичной свежести — ни слова ни пол слова, зато написано было: «Яйца в шапочке». Как тут было не соблазниться! Яйца были в нарядных вязаных колпачках, чтобы не остывали, пока их с кухни несли к столу.
А кто не знает яичницу с салом! Чихая на избыток холестерина, едят это блюдо во многих местах, едят-похваливают.
Кое-где яйца берут не в курятнице. На Севере я видел лодку, пришедшую с островов, в ней стояли четыре ящика с яйцами диких птиц. Яичница из них была не особенно вкусной — белок резинистый и попахивал рыбой.
Присоединяюсь к «оде», сочиненной у ярославского большака, можно сказать, что яичница — блюдо интернациональное. Едят ее всюду, и не надо объяснять почему — в бочоночек скорлупы природа запасает белки, жиры и все необходимые для жизни зародыша вещества. Это касается всех яиц — птичьих, черепашьих, змеиных, крокодильих, наконец рыбьих (высший деликатес — икра не что иное, как рыбьи яйца). Резонно подумать: человек существо не единственное, кто любит яичницу.
В одном письме к нам в «Окно» старушка жалуется на ворону. Из кастрюли, оставленной на балконе, стали пропадать яйца. Кто? Проследила бабушка и увидела, как городская серая бестия понесла с балкона в клюве яйцо. Старушка решила, что видит чудо.
На самом деле это явление рядовое. Если вороны обнаружили чье-то гнездо — птицам с кладкой придется проститься. В дельте Волги яичный промысел у ворон поставлен на широкую ногу. Сидят на сухих ветках, ждут, когда проходящая лодка распугает на гнездах бакланов. Какой разбой начинается! А если распугать некому, вороны действуют, как гангстеры. Одна садится и начинает задирать птицу, сидящую на гнезде. Когда самка баклана приподнимается дать нахалке отпор, другая ворона хватает яйцо и была такова.
Не уступят воронам в яичном промысле и сороки. И добро бы крали только мелкие яйца, нет, покушаются даже и на куриные. В деревне Данки под Серпуховом, где жил я у друга, стали из сарая пропадать яйца. Подозревали куницу или хорька, но, сделав засидку, хозяин застукал с поличным сороку.
Не ясно, как ухитряются сороки и вороны уносить в клювах крупные яйца. Одни говорят — захват у клюва очень большой. Нет, утверждает мой друг-орнитолог, нижней частью клюва яйцо прокалывается, а верхней поддерживается. Поручив натуралистам установить истину, припомним сейчас других любителей птичьих яиц.
Есть у меня очень хороший снимок: птица тукан держит в громадном «пластмассовом» клюве, предназначенном для поеданья семян и фруктов, яичко. Держит бережно, как ювелиры держат пинцетом крупинку жемчуга. Непонятно только, где фотограф тукана заснял: у чужого гнезда либо птица принесла гостинец подруге, сидящей в дупле.
Сам я видел дятла, пролетавшего с яйцом в клюве. Этот «плотник» не только воровато заглядывает в открытые гнезда, но и способен ради яиц и птенцов раздолбить дощатый домик или дуплянку.
Сойки воруют яйца из гнезд. Кукушка, подкидывая яичко в чужое гнездо, лежащие в нем яйца не выбросит, а проглотит — зачем добру пропадать.
В Антарктиде я видел, как расклевывают потерянные зимой пингвиньи яйца поморники.
Два ястреба — журавлиный в Африке и луневый в Южной Америке — имеют строение лапы, позволяющее залезать и шарить в дуплах, — вынимают птенцов, летучих мышей и яйца.
В воде за рыбьими яйцами тоже идет охота. Стада лососей к нерестовым местам сопровождают гольцы. Часть икры они пожирают.
В реке, в пруду, в океане — всюду есть охотники до яичницы. Природа вынуждена делать поправку на эти гибельные потери. Некоторые рыбы (треска, например, и рыба-луна) мечут фантастическое количество икринок. Большинство их будет кем-нибудь съедено.
У рыб, живущих большими стадами, кладки икры, бывает, поражают воображение. На Аляске я видел сети, облепленные селедочной икрой так, что ячейки едва проглядывали.
В былые годы индейцы тлинкиты в местах нереста сельди опускали в воду ветки деревьев и потом соскабливали с них икру, наполняя ею короба в лодках.
Хорошо известен промысел (сейчас запрещенный) черепашьих яиц. Руководствуясь неведомым компасом, огромные черепахи находят в океане островки суши, вырывают в песке глубокие ямы и наполняют их яйцами. Легче легкого завладеть этой кладкой.
Крокодильи яйца людей, кажется, не прельщают. Но охотников поживиться ими немало. Крокодилы бдительно стерегут свои кладки, патрулируют в воде рядом и изредка выползают на берег-«Я здесь!».
Даже лягушачья икра (прозрачный «холодец» с черными точками) кое-кому по вкусу.
Однажды в мае иду по опушке. Что там вороны бродят в мелкой воде?
Глянул в бинокль — пируют на лягушачьей икре.
Редко кто может, увидев яйцо, пробежать равнодушно. На Мещере я однажды неделю наблюдал за глухаркою на гнезде. В очередной раз подхожу осторожно, смотрю в бинокль — ни глухарки, ни яиц нет. Кто же слопал? Стал кругами ходить возле старой сосны — даже скорлупы не нашел. Кто-то, значит, целиком проглотил.
Кто? И вдруг натыкаюсь сначала на яму в песке, а потом на кучу помета, состоящего из переваренных муравьев. Медведь!
Точно так же поступит с кладкой яиц барсук, волк, лисица, куница, хорек, горностай, соболь, колонок, росомаха, песец, олень на Севере. И если для перечисленной братии птичья кладка чаще всего находка случайная, то енотовидная собака (ее частенько теперь называют енотом) или енот-полоскун, живущий в Америке, яйцееды профессиональные. У кромки воды они старательно ищут (и находят!) гнезда водоплавающих птиц. (Енот-полоскун запускает изящную лапку и в дупла.) Неравнодушны к яичнице также вараны, ежи, малютки ореховые сони, змеи. Даже зайцы, суслики и кроты замечены в покушении на яйца птичек, гнездящихся на земле.
«Собака у меня пристрастилась воровать яйца, — пишет знакомый охотник. — Сначала это меня забавляло, кур — два десятка, ну съела яйцо — пустяк! Но еда уж очень пришлась по душе моей Чите. Однажды в сенях опрокинул кастрюлю с яйцами. Я увидел ее за пиром — только скорлупки хрустели. Выпорол. Не помогло — из-под наседки стала выкатывать».
И есть в природе несколько специализированных охотников: орел-яйцеед в Южной Азии и яичная змея, живущая в Африке. Змею ничто, кроме яиц, не интересует. В телепрограмме «В мире животных» мы не раз показывали, как она действует. Змея небольшая, кажется, никак с яйцом ей не справиться. Но вот она начинает, как безразмерный чулок, наползать на добычу.
В горле этой змеи выступают острые отростки позвонков. Заглатывая яйцо, змея прорезает скорлупку. Небольшое усилие — и содержимое проглочено, а скорлупа выплюнута.
Известно, что большому куску рот радуется. Таким куском в африканской саванне является яйцо страусиное. Шутки ли — полтора килограмма вкуснейшей еды в одной упаковке! Но упаковка серьезная, не всяким зубом ее возьмешь. (Постучите по блюдечку пальцем — прочность похожая.) Как поступают шакалы, гиены? Катят яйцо туда, где камни, или зубами ухитряются скорлупу расколоть.
Но есть особый любитель страусиных яиц, птица-стревятник. Клюв у стервятника слабый — яйцо не пробить. Но есть у этой птицы умишко. Много лет ходили слухи, будто стервятник методично бросает камни в яйцо и в конце концов добирается до «яичницы». Этому слабо верили. Но лет тридцать назад удивительный этот процесс сняли на пленку. Я был в Африке, когда кинооператоры разных стран охотились за уникальным моментом. В машине немецкого профессора Гржимека мы увидели картонный ящик с десятком страусиных яиц.
— Приманка стервятникам?
Профессор, улыбнувшись, кивнул.
Шансы получить желанные кадры многократно увеличиваются, если в нужное место подбросить яйца и некрупные камни. Заметив сверху поживу, стервятник немедленно опускается и сразу берется за дело — бросает на яйцо камень, сначала неловко, потом все точнее, точнее, и вот яйцо треснуло. Счастье стервятника, если его титанический труд наблюдала лишь кинокамера. Тут он быстро-быстро глотает содержимое скорлупы. Но часто рядом появляются иждивенцы — грифы, орел, шакалы, гиена, все хотят вкусной еды. И тут же действует право сильного: героя труда — стервятника оттирают. Ему с тоской приходится наблюдать, как быстро поглощается дар божий — яичница.
Фото автора . 12 января 1996 г.
Бирюзовый ныряльщик
(Окно в природу)
Об этой маленькой птичке, названной Бремом «самой красивой в Северном полушарии», лучше всего было бы рассказать летом.
Но есть повод вспомнить ее зимой, почему — скажем в конце беседы. А вначале вспомним тихую летнюю речку — заросшие ивами берега, кувшинки в воде, порханье стрекоз. Вы сидите в укромной заводи с удочкой, ко всему присмотрелись, все звуки знакомы. И вдруг звонкое: пинк-пинк-пинк!.. Над водой мимо вас по прямой линии пролетел яркий бирюзовый камушек и опустился на торчащий над водой прутик. Зимородок! Ошибиться нельзя.
У небольшой, с воробья, птички силуэт характерный — огромный клюв-острога и огромная голова при маленьком, почти что бесхвостом теле. Но главное — как окрашен! Яркая оранжево-ржавая грудка, красные лапы, бирюзовая необычной яркости спинка. Кажется, прямо из тропиков в тамбовские лозняки пулей влетела птичка. Редкостной красоты оперенье!
У кого есть еще? Щурка, сизоворонка, удод…
Тоже красивы, но с этой малюткой, Брем прав, никому не сравниться. В бинокль кажется: бирюзовые перышки излучают сказочный свет. Сидит спокойно. Большими глазами уставился в воду. Зимородок… Родит зиму… Да, возможно, яркая птичка, особо заметная на реке, когда желтые травы серебрит иней, знаменует приход зимы. Гораздо точней ее названье украинское: рибалочка.
Зимородок — профессиональный рыбак. Он терпеливо, как цапля, ожидает нужного момента и вдруг — бултых в воду с прутика или ветки. Вынырнул с рыбкой. Ударил ее о сучок, перекинул в клюве, чтобы легче пошла головою вперед, проглотил. И опять сидит ждет, смотрит в воду между кувшинок.
О рыбе этого летуна, ведущего «сидячий образ жизни», постоянно заставляют думать и заботы семейные. В обрывистом берегу — норка. И в ней на кладке яиц сидит столь же нарядная подруга «рибалочки». Надо ее покормить. Бултых! Опять мотнул головой, ударил рыбку о сук и пулей — в нору.
Однажды я был озадачен: леска на жерлице, поставленной на щуку, оказалась размотанной и заброшенной на ольху. Кто? Отыскивая глазами неумного шутника, присутствия человека я не заметил, но увидел вдруг зимородка. Он сидел на сучке по соседству в обычной сосредоточенной позе, готовый к нырянью. И сразу стало мне весело. Это он вместо щуки схватил плотичку и размотал, забросил на дерево леску.
Стрелою в прорубь.
* * *
Семейство зимородковых немаленькое — сто двадцать пять видов! Почти все они обитатели теплых мест. Половина семейства — прирожденные рыболовы и живут у воды, другие рыбу не ловят, предпочитая ящериц, змей и всякую сухопутную мелкоту.
В Восточной Африке я наблюдал серого зимородка. В наряде — ничего щегольского: серое с белым. Размеры внушительные (с галку), и все пропорции тела зимородковых налицо: клюв-острога, огромная голова, недлинные крылья, короткий хвост. Небоязлив. Мы остановили машину возле сухого дерева, на котором птица, как кошка мышь, караулила рыбу в маленьком озерке. У нас на глазах рыболов гарпуном ухнул в воду, вынырнул с рыбой и стал обрабатывать ее для глотанья.
В Индии средних размеров зимородки живут в озере в центре Дели. Приемы охоты, как и везде, — неподвижное ожиданье. Зимородка «нашего», маленького в бирюзовой одежке, увидел я в Дели, когда гостил у знакомого кинооператора. Хозяин показывал дом и дворик с прудом. В нем резво плавали рыбки. А на ветке их караулила птичка, какую видел я в детстве на воронежской Усманке. Как она отыскала это блюдце воды, как живет в городе?
А в Австралии, помню, нас водили специально увидеть знаменитую кукабару. Наряду с медвежонком коала и кенгуру эта птица считается символом пятого континента. Серовато-бурое, дерзкого облика небоязливое существо напоминало нашего сильно увеличенного зимородка. Симпатии поселенцев из Англии кукабара снискала как прилежный охотник на змей и за громкий заливистый хохот, которым утром птицы приветствует появление солнца и отмечают закат его вечером. Детям природы — бушменам Австралии кукабара служила часами, обозначавшими утро и вечер. Хохотом птицы австралийское радио в наше время начинает утром свои передачи.
* * *
Вернемся, однако, к бирюзовой нашей «рибалочке». Зимородок — птица нередкая, но в большой компании ее никогда не увидишь — единоличник! Всегда он тих, как подобает рыболову, сосредоточен, всегда озабочен охраной своей территории на воде, чуть кто-то обеспокоил — взлетает с тревожным и однотонным: пинк-пинк-пинк! («Мои владенья, прошу убираться!») Сам он опустится на одну из известных ему присад или в зелень пулей нырнет, не задев ни листа. Все ходы-выходы на своей территории птичке известны, в нужную точку зимородок попадает как будто по лазерному лучу.
На большой реке его не ищите, зато на малых ее притоках бирюзовый рыбак непременно присутствует — была бы здоровой вода и водилась бы в ней рыбешка. Но ловит зимородок и головастиков, небольших раков, стрекоз и всяких козявок. Мягкий и нежный корм особенно нужен птенцам зимородка на первой неделе их жизни.
Брачный союз обитателей речки начинается с ритуалов ухаживанья. Неотличимые друг от друга бирюзовые парочки птиц в это время взлетают высоко на деревья, обозначая место коротким призывным криком. После помолвки начинают молодожены земляные работы — в обрыве берега, выбрав место, недоступное водяным крысам, ужам и ласкам, роют большеклювые птицы нору. Песчаным местом, где часто селятся ласточки, пренебрегут — нора тут будет непрочной. Лучше вырыть тоннель в черноземе или же в глине. Мощный клюв («рос на семерых — одному достался!») уподобляется отбойному молотку. В земляном пласте зимородок действует, как дятел на дереве, — неделя-другая, и ход глубиною до метра с просторной пещеркой в конце готов.
Никаких перин и матрацев в гнезде! Шесть — восемь крупных для маленькой птицы яичек, похожих на увеличенный жемчуг, ложатся прямо на грунт. Потом под птенцами образуется жестковатая подстилка из отрыгнутых, высохших косточек рыбы. Птенцы, рожденные голыми и слепыми, пребывают в подземелье четыре недели и на свет появляются уже в бирюзе, неотличимые от родителей.
В благоприятные годы, неустанно трудясь, парочка зимородков вскармливает два-три выводка. Особо усерден папа-рыбак. Орнитологи Окского заповедника в позапрошлом году рассказали мне о недавно открытых тайнах семейной жизни у зимородков. Меченьем установлено: папа-кормилец ухитряется одновременно содержать две-три семьи. Еды вдоволь, ловец он хороший, усердья не занимать, вот и мечется туда и сюда — подменяет самок в гнезде на яйцах, носит корм, обогревает птенцов. И так до осенних морозов, до первого льда. (Кое-где зимородка зовут леденник.)
Зимовать бирюзовые птички улетают в Африку. Как на маленьких крыльях эти слабые летуны одолевают пространства — загадка. Наверняка немало их в пути погибает (потому и стремление к плодовитости). Но часть зимородков остается на зиму в Европе. Мороз умеренный им не страшен. Была бы только открытой вода.
* * *
Эти снимки свидетельствуют: в Германии, где климат много мягче российского, зимородки хотя и с риском, но все же зимуют. При температуре минус пять градусов они чувствуют себя спокойно и терпят друг друга рядом. (Куда денешься, если мороз сгоняет всех к одной полынье.)
В такой холод птице надо поймать двенадцать — пятнадцать рыбешек в день. Если учесть, что в среднем только одна из восьми — десяти попыток приносит ловцу успех, нырять надо часто. При этом страшна не вода, а очень холодный воздух.
Вынырнув, зимородок отряхивает капельки влаги, все-таки проникающей в смазанные жиром перья. Но при морозе в пятнадцать — двадцать градусов влага на груди и в хвосте остается. И немедленно замерзает. Это для птицы смертельно опасно. Случается, рыболовы примерзают к веткам, на которых сидят. И особо опасно сесть на металлический шест, на решетку возле воды.
Голод и холод притупляют у птиц осторожность. В поисках открытой воды они не сторонятся человеческих поселений. Небольшая отдушина, прорубь во льду представляют для птиц нередко последний шанс выжить. Зависая над прорубью, как колибри, в нужный момент зимородок падает гарпуном в воду.
К счастью, очень морозные зимы вблизи Атлантики редки, и зимородки благополучно переваливают опасный зимний рубеж, чтобы уже в апреле носиться над речками бирюзовыми пулями, служить украшеньем наших равнинных вод.
Фото из архива В. Пескова . 26 января 1996 г.
Камешек на ладони
(Окно в природу)
Тридцать два года назад гостил я в Эстонии на острове Муху у Юхана Смуула. Веселый был человек. Показывал, как ловят местные рыбу, как варят пиво, как растет на острове хлеб. «Василий, — говорил Юхан, — земля у нас трудная. Камни на ней растут. Весной перед пахотой их собирают, а через год-другой они опять появились. Как в сказке». (Объяснение этому есть — ледниковые валуны выдавливают из земли морозы.) «Камни мы складываем возле дорог или оградами у домов, — продолжал Юхан, — вот полюбуйся, в этой ограде им сотни лет, мохом поросли».
Присели на прогретый солнцем валун. «Мы, Василий, с тобой путешественники. Души родственные. И я хочу тебе кое-что подарить. Всем друзьям от меня такие подарки. Вот, смотри, от этого камня ограды до этого — ровно два метра.
Это твое! Можешь сейчас забирать, а можешь не спешить — камни не портятся. Путешествуй, пиши, снимай, но помни: на острове Муху два метра каменной ограды принадлежат тебе. В любое время приезжай, забирай».
Веселый человек… Даже крепко выпивший, Юхан юмора не терял. Наклонился, помню, к уху: «Скажу тебе по секрету: у латышей я в карты выиграл остров, но что делать — не отдают!»
Вернемся, однако, к камушкам. Жил скульптор Шадр. Многие думают, что это француз. На самом деле русак — стопроцентный, Иван Дмитриевич. Родился в городе Шадринске Курганской области в семье плотника. Замечательный скульптор! И самая значительная его работа «Булыжник — орудие пролетариата».
Доведенный до крайности человек поднимает камень — обрушить его на притеснителей. Всемирно известный образ!
Камень — оружие древнее. Его не надо было изобретать. В Историческом музее Москвы есть картина: попавшего в яму мамонта наши дикие предки убивают камнями. Праща (ремень, которым, раскрутив его в воздухе, можно сообщить камню силу и скорость) была изобретена одновременно с луком. По легенде, не отличавшийся силой Давид убил Голиафа камешком из пращи. В те времена камни обрушивали на противника с крепостных стен, осаждавшие крепость кидали за стену огромные камни с помощью катапульт. Ядра у первых пушек были каменными…
А природа? Сообразительные медведи, замечено, в горах вниз обрушивают камни.
Одни говорят — спугнуть с недоступного места добычу, другие считают, что медведю нравится шум камнепада. Слоны довольно умело кидают камни хоботом. Для обезьян же это обычное оружие защиты и нападенья. На острове Язно в Псковской области, куда мы приплыли снимать сюжет для «Мира животных», обезьяны шимпанзе встретили нас неприветливо. Вожак стал кидать в сторону лодки палки, а потом догадался: эффективнее — камни. Броски были не очень меткие. Все же один цели достиг. Увертываясь от снаряда, наш оператор оказался с камерой в озере, а камера французская, нежная.
Ситуация — хоть заплачь.
Мелкие камешки у кромки моря очаруют кого угодно. Тысячи лет вода беспрерывно терла их друг о друга и шлифовала до изумительного совершенства. Одни похожи на птичьи яйца, другие подобны плоским изящным бляшкам, кинешь с силой — отскакивают от поверхности воды, оставляя круги. Все, кто бывает у моря, обязательно положат в карман парочку таких камешков. Их приятно дома потом рассматривать. Владимир Солоухин написал, по-моему, очень хорошую книжку коротких рассказов, заметок и наблюдений под названием «Камешки на ладони».
А в литовском маленьком городке какой-то милый чудак стал свозить, коллекционировать у своего дома камни большие. Горожане сначала улыбались, а потом стали водить на лужайку своих приезжих друзей. Так родился, возможно, единственный в мире музей замечательных валунов.
А теперь посмотрите на снимок. На нем морская выдра — калан. Этот когда-то многочисленный обитатель морских побережий на Аляске, в Калифорнии и у нас, на Дальнем Востоке, имеет ценнейший мех. Он стал бедою калана. Истребили зверя всюду почти подчистую. Спохватились люди в последний момент и много сделали для спасения этих животных.
Охоту на калана запретили, и сразу вернулось доверие к человеку — можно за жизнью зверей наблюдать. Обитают каланы у побережий — ныряют за всякой живностью на дно моря и, лежа в воде на спине, лакомятся моллюсками и морскими ежами. Для разбиванья колючего известкового панциря моллюсков каланы поднимают со дна «наковальню» — внушительных размеров камень, кладут на живот и об него колют добычу.
Плавая на спине, калан разбивает о камень моллюсков.
Обезьяны камнем дробят орехи, африканские птицы-стервятники разбивают страусиные яйца. А недавно, просматривая фильм о соседях каланов — морских львах, я попросил несколько раз прокрутить интересные кадры. Морские львы глотали камни. Не очень большие, размером с кулак. Зачем? Оказывается, для балласта — легче погружаться на дно. С этой же целью глотают камни и крокодилы. И люди — ловцы жемчуга, чтобы быстро опуститься на глубину, берут в руки тяжелый камень, а когда надо всплыть, бросают его.
И в заключение о камнях-жерновах в желудках животных… Любая хозяйка, потрошившая курицу, знает: в желудке у птицы всегда обнаружишь камешки, крупный песок, стекло. Описано много случаев, когда находили камешки драгоценные — кто-то потерял, а птица склевала. Не имея зубов, птицы проглоченный корм измельчают в желудке с помощью каменных жерновов. Они настолько в них нуждаются, что могут не выжить, если вовремя запас камней не пополнят. Особо бывают озабочены осенью глухари. Зимние их корма (хвоя) грубы, а где под снегом найдешь запасы камней? И глухари загодя летают на известные им места, глотают камешки. Стараясь облегчить жизнь глухарей, охотники устраивают искусственные галечники, а когда надо поймать глухаря ловушкой, приманкой служит опять же галька.
Утки мелкие камешки собирают на дне водоемов. И в некоторых местах, где дичи много и много охотников, возникла нешуточная проблема. На дне водоемов оседает обильно дробь, утки ее глотают и погибают от свинцового отравленья. В Соединенных Штатах проблему сочли настолько серьезной, что кое-где запретили свинцовую дробь — пользуйтесь стальной.
Охотники ропщут — стальная дробь легковата, а главное, стачивает стволы ружей.
Беззубые, похожие на еловые шишки пожиратели муравьев панголины тоже глотают камни. Назначенье их в желудке такое же, как у птиц. Ну и камень как строительный материал…
Первобытные люди жили в пещерах, но потом научились эти «пещеры» сооружать там, где их удобней всего иметь. В дело шел камень. Научившись камни скреплять, люди стали возводить большие постройки и крепости. Изобретение кирпича не вывело из оборота слово «камень».
И сегодня в деревне, когда хотят сказать, что дом не бревенчатый, говорят: «построил каменный дом», хотя дом-то кирпичный. Но и камень тоже в ходу по-прежнему. Кладут его там, где особая прочность нужна, но в особом почете дикий камень в ландшафтной архитектуре. В заповедниках, в национальных парках вы редко увидите шифер, кирпич или пластик — дикий камень и дерево!
Животные тоже используют камень в своих постройках. Поймайте летом в воде ручейника. Его дом-трубочка часто «инкрустирован» сверху песчинками. А пингвины адели по недостатку других материалов строят из камешков гнезда.
Но в Антарктиде камень кое-где в дефиците, и самцы-пингвины воруют камешки друг у друга, носят их в клювах к гнездам своих избранниц. Наблюдать этот каменный «рэкет» очень занятно. Один из камешков, оброненный спешившим пингвином, я взял на память. Вот он у меня на ладони — черный, с зазубринами, с белой меткой помета, с нацарапанными тридцать два года назад буквами: «Антарктида. Остров Хасуэлла. Декабрь 1963 года».
Фото автора. 16 февраля 1996 г.
Зеркальца нашей натуры
(Окно в природу)
Сцена в трамвае.
— Ну что окрысилась? Нет у меня билета. Нету! Гол как сокол. Пенсия — сто девяносто. На хлеб не хватает.
— Да уж видно. А нажрался — свинья свиньей. На что?
— Да не гляди ты на меня волком. Правду говорю: ну нету, не-е-ету…
— Не канючь, шел бы в магазин грузчиком.
— Я что, верблюд — в магазине ишачить?
— Видали гуся — в магазин не хочет!
— Овца ты глупая. Здоровья у меня кот наплакал. На баб года три не гляжу.
— Ну козел!
Контролерша брезгливо, демонстративно отходит. А ее полубомж-собеседник вслед иронично:
— Видали, паву из себя корчит. Пава…
* * *
Картинка с натуры, характерная для нашего времени. Всего в ней довольно: человеческие характеры, ощущенье неблагополучия, раздраженность. Отметим в этой перебранке еще и образность. Оба споривших в недавнем прошлом — явно деревенские люди. Желая коротко «припечатать» друг друга, вспоминают они животных.
Много их уместилось в недлинном, сварливом, не особенно злом диалоге: крыса, сокол, свинья, волк, канюк, верблюд, осел, гусь, кот, овца, козел, пава (павлин). Даже не зная некоторых из этих животных, по ситуации мы можем представить черты их характера.
На протяжении тысячелетий с людьми по соседству жили животные — дикие и домашние.
Характерные их повадки замечались, входили в поговорки и были зеркалом, в котором люди видели часто свой облик, свои привычки и слабости. В разговоре образное сравнение избавляло от многословия, сразу метко и ярко рисовало чей-то портрет, поведенье, возникшую ситуацию. Фраза «живут как кошка с собакой» сразу все объясняет. «Надулся как индюк» — и сразу видим напыщенного, самодовольного, глуповатого человека. «Ну что ты окрысилась?» — говорит безбилетник. Кто видел рассерженных крыс, сразу представит себе требовательную, но явно вздорную контролершу. «Глядит как баран на новые ворота», — говорят о человеке тупо-растерянном. Кто видел барана, уверенно шедшего к дому и вдруг растерявшегося — «туда ли пришел?», — хорошо поймет поговорку.
«Волка ноги кормят», — говорят, объясняя перемещенье, неутомимость в движении, поиск. «Он тут как рыба в воде», — скажут о человеке, вполне освоившемся с обстановкой, ловком, уверенном. «Ворон ворону глаз не выклюет», — говорим мы о людях, связанных круговою порукой, нечестным делом. Контролерша сказала безбилетному пассажиру: «Не канючь, не канючь…» Что это значит? Кто слышал летом просяще-жалобный крик канюка (сарыча), понимает смысл сказанного. «Во пошел — хвост трубой», — скажут о человеке, уверенном в своей правоте. При чем тут хвост? А при том, что именно так, трубой, небоязливо, держит хвост уверенная в себе собака. Ее же имеют в виду, когда говорят о струсившем человеке: «Ну что поджал хвост-то…» Моя бабка рассказывала: деда Павла звали в селе Соловьем за песенность, за открытый, веселый нрав. О трудолюбивом скажут: пчелка, о неуклюжем, неповоротливом — медведь, о меняющем свои взгляды сообразно ситуации — хамелеон. И так далее.
Одни и те же человеческие качества могут в разных местах характеризовать и животные разные. Европеец скажет: «силен как бык», африканец — «силен как слон». Но одинаково европеец и африканец понимают характеристику «обезьянничать», то есть слепо повторять чьи-то действия. Все новое, сложное в окружающем мире сопоставляется с тем, что известно, понятно и ясно.
Носорога африканцы зовут «фару». Именно этим словом они назвали, впервые увидев, танк.
Лисичка-сестричка. Не зря так говорят. Правда — похожи?
* * *
Но все-таки сам человек в первую очередь видит в животных свое характерное отражение.
Вспомним, сколько лестных и нелестных сравнений известно применительно к женщине.
Лебедушка, журавушка, пава — выше некуда! Кошечка — уже не совсем лестное, и это уже характер. «Конь-баба» — по-деревенски звучит пожалуй что лестно, а вот назвать кого-то коровой — значит оскорбить, полностью отказать в изяществе, красоте. Кукушками величают беспечных и беззаботных к семье и детям. Свиристелками (птица свиристель) зовут красивых, но холодных, бездушных модниц. Коварную назовут змеей и добавят еще: подколодная… И есть еще слово особое — «сука». Так называют самку собаки. Обычное слово. Но поведение суки таково, что слово в характеристике человека становится суровым, ругательно-осуждающим.
Далеко это слово стоит от голубушки, журавушки и лебедушки.
Теперь посмотрим, что у мужчин… Петух, петушок — это характеристика не столько неразборчивого в амурных делах, сколько азартного, боевого, неутомимого. А вот кобель — это уже другое… Высшая аттестация мужской доблести — сокол, орел. Ястреб — уже снижение уровня, тут благородства почти что нет, в поведении ястреба больше наскоков и вороватости.
В деревне задиру, немедля готового драться, называют еще и шершнем. А что касается силы, то тут вспоминают медведя, быка; благородного силача назовут львом. Увертливого, циничного и шкодливого называют шакалом.
Осел, индюк, гусак — прозвища мужские, в них — спесивая важность, упрямство и глуповатость, свойственные, впрочем, не только мужчинам. Щеголь (франт) — идет от очень нарядной птички щегла. Когда хотят уличить кого-нибудь в бездумном повторении чьих-то мыслей, слов и поступков, вспоминают о попугае. Вспыльчиво-агрессивного называют хорьком, трусливого — зайцем, не умеющего слушать и бубнящего только свое — глухарем.
По нынешним временам самое ходовое оскорбление мужика — козел! «Козлик» звучит почти ласкательно, а козел — нет. Почему? В деревнях говорят: «Козел — дурак. До Покрова мать сосет. А после Покрова за матерью ухаживает».
А в древнегреческой мифологии сатиров, соблазняющих нимф, изображали с козлиной бородкой, с копытами и рогами.
Что еще можно вспомнить… Человека, который глядит настороженно молча и как бы обижен, спросят: «Что притаился, как сыч?». Отходящих ко сну за полночь и любящих утром поспать зовут совами, а тех, кто с рассветом уже на ногах, — жаворонками, тех, кто милуется, — голубки, кто враждует, — пауки в банке, кто покорно работает и работает — вол, лукаво-хитрого назовут лисом, упрямых и глупых зовут овцой и бараном, сплетницу — сорокой, шпионов — кротами, жуками зовут хитроватых обманщиков, свиньями — нечистоплотных, росомахой зовут неряшливого.
Но надо заметить, есть случаи, когда укоризна, прозвище, замечанье кому-то «возводят поклеп» на животных, повадки которых вовсе не совпадают с нарицательным ярлыком.
Свинья, например, далеко не такая грязнуля, как принято думать. Это человек, запирая свинью в тесный загон, обрекает ее жить в грязи. В просторном загоне у свиньи чисто, а дикий ее сородич кабан — вовсе чистюля. Любовь поваляться в лесных лужах и бочагах у кабана не от неряшливости, так дикие свиньи охлаждаются и спасаются от насекомых.
Еще один случай — ворона. «Эх ты, ворона, ворона…» — говорят о человеке, прозевавшем что-нибудь, просмотревшем. Вот уж никак тут слово-ярлык не к месту. Ворона — птица исключительного вниманья, она ничего «не проворонит», все заметит, учтет, запомнит.
О человеке, не желающем видеть реальность, говорят: «Страус. Голову прячет в песок».
Хлестко, однако неверно. Страус голову в песок не прячет. Неглупая птица, чтобы в открытой саванне не обнаружили кладку яиц, голову и длинную шею кладет на землю. Только и всего. При опасности страус убегает или же вскочит, защитит свое кровное.
* * *
Трогательные образы, обращаясь к природе, находят люди для своих малышей. «Спит как сурок», — скажет мать о спокойном своем сынишке. «Ну, ежик, не ершись, будем купаться», «Воробушек ты мой…» Повзрослевшего будут ласково называть Зайчик, а проказницу дочку — Стрекоза. Все точно, все в соответствии с обликом и повадками братьев наших по жизни.
Увы, не из всех Зайчиков и Стрекоз вырастают Орлы и Лебедушки. Бывает, глядя на человека, вспомнишь вдруг индюка, шакала, жука, барана или вдруг скажешь: «Ну и гусь…» Се ля ви!
Фото автора . 23 февраля 1996 г.
О чем они шепчутся?
(Окно в природу)
В детстве на рыбалке, когда добыча срывалась с крючка или, хуже того, уходила уже из рук, мы считали: «Ну все, теперь плотвица расскажет, что мы тут сидим, и клеву конец». Вспоминая счастливое время детства, я улыбался наивным толкованьям того, что видели мы на речке, в лесу, на лугах. Но вот читаю недавно: «Погибающая плотва пищит, и чем она крупнее, тем сильнее пищит… Крики боли издают лещи, осетры, угри и сомы». Это исследования с записью рыбьих голосов на магнитную пленку. Выходит, в детстве, на свой манер толкуя поведение рыбы, мы почти что не заблуждались — плотвица могла «сказать», что ей больно, что тут опасность. То же самое предсмертным криком говорят заяц, скворец и другие (особенно стадные) животные.
Это их последняя услуга сородичам. Человек то же самое делает осознанно, осмысленно: «Ребята, спасайтесь — опасность!» Но тот же самый сигнал может прозвучать неосмысленно и короче, «на животном уровне». Помню свою почти нос к носу встречу с медведем. Я дико, как заяц ночью в когтях у филина, заорал: «А-а!!!».
Услышать меня никто не мог, и все же стихийно, неосознанно крик бедствия прозвучал. Так первобытные наши предки сообщали сородичам об опасности. Позже в человеческом мире этот крик стал служить призывом о помощи. И у животных сегодня это не обязательно сигнал «разбегайтесь!»: на отчаянный рев медвежонка, презирая опасность, бросится медведица-мать.
Человеческий язык сложен, он отражает громадный психический мир, неимоверное количество информации, жизненный опыт, на нем можно выразить абстрактные мысли, можно фантазировать, человеческий язык способен иметь подтекст — дополнительный смысл, иносказание; поэтический строй языка достигает глубин человеческого сознания. Животным это неведомо. Язык у них прост и конкретен. Для нас в нем кое-что ясно, но много и скрытого.
Считалось, например, что рыбы немы, а они еще как говорят! Современная техника позволяет их слушать. Недавно в Японии изобрели приборчик для рыболовов — облегчать поиск рыбы. Но неожиданно стали этот прибор покупать и просто любознательные люди — «интересно, что там происходит в воде».
У человека главную роль в языке играет звук или знаковые изображения слов на бумаге, на экране компьютера. Жесты, мимика — средства не главные. А посмотрите, например, на собак. Вот встретились во дворе две незнакомые. Виляют хвостами — «приветствую, рад познакомиться», обнюхали друг у друга нужное место, дружелюбно гавкнули. Пол, здоровье, намеренье, место, где побывали, и еще кое-что сказали друг другу псы запахом, жестами, мимикой, голосом. Ворона низко пролетела над двором с истошным воплем «ка-арр!..». Псы уже знают: так кричать ни с того ни с сего ворона не будет, что-то есть необычное. И впрямь, по крыше старого двухэтажного дома шествует мартовский кот. «Надо же!» — псы дружно залаяли, выражая свое отношение к не совсем обычному факту.
Беседуют древесные дикобразы.
* * *
Все животные нуждаются в «разговорах». Все это требует какого-то языка. И он понятен не только «своим», но и рядом живущим соседям. Вот кричит, кувыркается в небе ворон — подает знак своим: «Есть много еды. Сюда!».
Но этим заинтересуется и лиса, волк, росомаха. Вскорости мы могли бы их обнаружить возле павшего лося. Прокричала сойка или сорока — весь лес навострит уши: это сигнал тревоги, опасности. Заяц истошно заорал ночью — все знают: попался кому-то на зуб или в когти.
Много взаимно приятной информации, выраженной в разной языковой форме, распространяется под пологом леса. Все замечается и «фильтруется» по степени важности. Ревет в сентябре лось. Приглушенный стонущий звук сильно заинтересует соперника-лося, лосиху, ну еще волка, остальные и ухом не поведут, их этот страстный стон никак не касается. Обычным маршрутом низко над лесом снижается самолет.
Все спокойны — привыкли, знают: в этом звуке опасности нет, но если умолк вдруг монотонно гремевший кузнечик, лисица, заяц, кабан сейчас же насторожатся: что это значит?
* * *
У животных любого отдельного вида — свой язык звуков, жестов и запахов. Упомянутому кузнечику немного надо сказать соплеменникам. «Я здесь!» — это и все. Но как настойчиво, как призывно звучит эта летняя погремушка: «Я здесь!». То же самое хочет сказать дятел, устраивая из сухого сучка музыкальный инструмент: «Я здесь! Я жду тебя!». И так у многих голосистых и безголосых — «Я здесь!». Зайцы ногами о землю выколачивают этот призыв, лягушки в пруду, жаворонок в небе, кукушка в лесу, жучки-червячки в древесных ходах головкой стучат о стенки — «Я здесь!». На всех языках звериных и птичьих этот призыв — главный после сигнала опасности.
У живущих группами, стаями и стадами на разные голоса звучит приглашенье: «Сюда! Есть корм!». Ну а далее, по мере сложности жизни каждого существа, усложняется и язык.
В сигнале опасности у сусликов и сурков наблюдаем уже оттенки: «Опасность сбоку!» (лисица, волк, росомаха). «Опасность сверху!» — орел. Даже у курицы семь разных сигналов, означающих характер и степень опасности. От одной надо просто насторожиться, от другой сломя голову убегать, улетать.
В отдельных криках, щебете, пении, реве, в писке и рыке животных «для посвященных» закодировано множество разных и важных сообщений. Увидев просто идущего человека, ворона, оповещая подруг, каркнет иначе, чем в случае, когда увидит человека с ружьем. В языковом обиходе у разных животных различное число «слов»-понятий. У лягушки ученые насчитали их 6, у курицы — 25, у свиньи — 23, у лисы — 36, у кошки — 20. Для сравненья: у человеческого дитяти в двухлетнем возрасте их уже больше трех сотен.
Ум или, как принято говорить, «рассудочная деятельность» высокоорганизованных животных требует для взаимного понимания сложного языка. Особенно важны его четкость и ясность в случае коллективных охот. Тут действует «симфонический оркестр», где каждая «скрипка» знает нужное место и назначенье. Куницы харзы, спугнув оленька кабаргу, гонят ее с исключительной согласованностью на лед какой-нибудь речки, и тут кабарга становится легкой добычей ловцов. Высший пилотаж согласованности в охоте проявляют волки, дельфины и страшные хищники киты косатки. Отработанные приемы, сообразительность, реакция на непредвиденные ситуации могут быть безошибочными только при четком обмене информацией. И он у волков, дельфинов, косаток налажен.
* * *
Язык у животных может быть зрительным, слуховым, запаховым. Понаблюдайте за маленькими фараоновыми муравьями, если они осчастливили своим присутствием вашу кухню. Движутся как по нитке, шеренгой. По этой тропе ведет их запах. Такими же тропами шествуют муравьи и в лесу.
Запахами управляется сложная жизнь пчелиного улья и многих других сообществ. Но на «химическом» языке говорят не только насекомые. По запаху крупный хищник преследует жертву. Запахом очень многие звери метят свою территорию. В дальневосточной тайге мне показали даже «справочное бюро» — деревья, на которых разные звери оставляют свой запах. Естественно, эти запахи и «читаются» кто был, когда, друг или враг, насколько опасен…
А зрительные сигналы — язык животных открытых пространств. В Африке зебры стараются держаться вблизи жираф, которые со своей «колокольни» раньше других видят опасность. Слонов, буйволов, антилоп, носорогов часто видишь с сидящими на их спинах воловьими птицами или белыми цаплями. Птицы выбирают из кожи животных клещей и ранее, чем «хозяин», замечают опасность. Взлетели птицы — буйвол знает: надо насторожиться.
Некоторые антилопы прыгают вверх при опасности. Это способ увидеть врага и знак соседям: опасность! У антилопы Томпсона при опасности на боку начинает дергаться кожа с темной полоской меха — тоже сигнал соплеменникам.
В лесу далеко не увидишь. И тут на первое место выходит язык звуковой. Олени и лоси в брачную пору ревут. Лучшие певуны птичьего мира обитают в зарослях, где переговариваться можно только голосом. Нет голоса — барабанят по бокам крыльями (воротниковые рябчики) или стучат клювом (дятлы). Причем в реве, свисте, песнях, стуках и барабанной дроби закодировано многое не всегда доступное уху людей. Появился на участке дятла непрошеный гость, его сразу же опознают «по почерку». У каждого дятла сила и частота звуков как «отпечатки пальцев».
В звуковом языке животных можно заметить кое-что характерное для очень многих. «Дррр!..» — звучит барабанная серенада дятла. «Урр!..» — пугают конкурентов в пруду лягушки. Рррыкает лев, урчит кошка, ррычат собаки и волки. «Крру!»- кричит ворон, карркает ворона, в тревожных криках дрозда, сороки и сойки вы услышите это «ррр!», даже неженка соловей, исчерпав возможности отогнать соперника сильной мастерской песней, подскакивает к нему вплотную и, задрав хвостик, издает единственный звук: «Ррр!..». Прогоняя кошку, мы произносим: «бррысь!». И в крике «Урра!» есть этот рокот, и в слове «террор»… Все живое звучное «ррр!» воспринимается как знак тревоги, угрозы, силы.
* * *
На наш взгляд, голоса воробьев или, скажем, пингвинов все «на одно лицо». На самом деле именно голосом живые существа различаются больше всего. По голосу с первых же слов мы узнаем собеседника в разговоре по телефону. По голосу в оглушительном хоре находит пингвин подругу после многонедельной отлучки к морю.
Для воробьихи «ее» воробей чирикает иначе, чем все остальные. Самка морского котика в скопище одинаковых малышей своего находит по голосу, а он по голосу узнает мать.
Многие птицы, сидя в гнезде на яйцах, начинают подавать малышам голос. И они, уже издающие звуки в яйце, затихают, если подан сигнал опасности. Находясь в яйцах, они слышат друг друга, переговоры — «пора уже вылупляться!» — стимулируют всех появиться на свет в одно время. У японских перепелов эта синхронность поражает воображенье — перепелята покидают яйца в течение одного часа.
Особенно ответственны разговоры матери-воспитательницы в первые дни выхода малышей из гнезда (из логова). Малыш сигналит из зарослей: «Я здесь — покорми!». И мать с едой устремляется в нужное место. Но она внимательно наблюдает за обстановкой и, если возникла опасность, особым звуком заставляет малышей замереть.
Звуки опасности у всех животных обычно короткие. (Кабан гаркнет «Го!» — и сразу все врассыпную.) Но очень важно, чтобы сигнал услышали только свои. И лисица, например, подает его малышам, не открывая рта.
Многие тайны жизни постигает человек, научившись понимать язык животных. В принципе это доступно всем. Но это легенда, конечно, что древний царь Соломон понимал язык птиц и зверей. Этой мудростью чаще всего владеют пастух, охотник, ежедневно наблюдающие перекличку всего живого.
И издавна люди пытаются в своих интересах включиться в эти переговоры. Охотники, подражая звукам животных, могут подманить лося, оленя, селезня, рябчика. Имитируя писк мыши, можно подозвать кошку, подманить лисицу или сову. Можно научиться подражать волчьему вою, но тут одного подражания мало. Надо знать законы жизни волчьей семьи, знать, кто где находится в данный момент. Иначе волки не отзовутся и уж тем более на призывные звуки не прибегут. Животным же наш язык недоступен. Правда, можно услышать человеческие слова от ворона, попугая, скворца, известен даже говорящий слон. Но это лишь мастерство пересмешников — уменье без смысла воспроизводить отдельные слова и даже фразы нашего языка.
Фото автора. 1 марта 1996 г.
Нелюбимая всеми
(Окно в природу)
В древнем вулканическом кратере Нгоронгоро, как в Ноевом ковчеге, есть, кажется, все, чем богата Восточная Африка, — от слонов до крошечных антилоп дикдик. В галерее этих животных есть одно, по облику и повадкам очень непривлекательное.
Помню, мы стояли у края кратера после захода солнца. Дно чаши заполняла густевшая синева, и из нее доносился дикий хохот со странным жутковатым завыванием: «Ууу!» «Это гиены, — сказал наш спутник, местный зоолог, — завтра мы их увидим».
Мы их увидели неожиданно у вьющейся в травах речонки. Фотографируя лакавшую воду львицу, я вдруг заметил нечто, воскресившее в памяти карикатуры времен войны. Обликом этого зверя награждали фашистских вождей.
В каждом животном есть что-нибудь привлекательное. В этом не было. Слегка похожая на собаку, гиена отличалась от нее мешковатостью тела, несоразмерно высокими передними ногами, общей нескладностью всей фигуры с недлинным хвостом-метелкой. Набитый живот у гиены висел почти до земли, ноздристая курносая оконечность морды поблескивала клыками. Когда клыки обнажались, с них стекала слюна. Оскал зверя походил на улыбку порочного существа. «Вот укушу, и ничего мне не будет», — говорил весь облик бестии. Словом, это был зверь, каким пугают грешников, рисуя картинки ада.
Из-за куста вышла еще одна столь же устрашающе-живописная матрона и облизала подруге губы. Никакой боязни нашей машины.
Напилась и ушла за кусты львица. Гиены, проводив ее взглядом, спустились на песчаную отмель и тоже приникли к воде. Чепрачный шакал, прибежавший сюда же утолить жажду, вблизи мешковатых нерях выглядел щеголем — осанка, изящные линии тела, гладкая, лоснящаяся шерсть с темной полосой по спине.
Шакалы с гиенами живут бок о бок и частенько оказываются за «одним столом», когда пытаются поживиться около львов. Царь зверей к шакалам относится снисходительно, лишь отпугивает их, как мух. Говорят, шакалам львы даже специально оставляют что-нибудь «на зубок», гиен же и львы не любят — не просто злобно гонят их от добычи, но и пытаются сцапать и придавить, презрительно кинув на съеденье шакалам.
Гиены знают такое к себе отношенье. Их тактика — ожидать. Крошки от пира всегда останутся, и тогда, шуганув вертких, но слабых шакалов, они все подберут, даже кости растащат и перемелют в своих поразительно сильных челюстях. Иногда полночи с горящими глазами сидит стая гиен, ожидая, когда насытится лев.
Бывает, терпение иссякает, и самая дерзкая из гиен, подкравшись, кусает льва за ногу. Легко представить, как взвивается негодующий царь саванны. Но поймать наглеца очень трудно. И пока лев опомнится, стая неряшливых мародеров свое урвала и растворилась в ночи.
Пятнадцать минут — и пир окончен…
* * *
«Да все их не любят, — сказал Ганс Крук, когда у костра в Серенгети зашел разговор о гиенах. — Охотники раньше, увидев гиену, проверяли точность боя оружия. А знаете ли вы, что эти «иждивенцы-падальщики» и сами охотники превосходные. Довольно часто львы завладевают результатом охоты гиен, и те изощренно пытаются хоть что-то урвать от своей же добычи».
Разговор этот был в 69-м году, когда молодые зоологи тщательными наблюдениями как бы заново открывали сложный мир поведенья животных. Белокурый голландец Ганс Крук интересовался гиенами и уже тогда увидел в их жизни много неожиданно интересного.
Еще пристальней гиенами занялись знаменитая англичанка Джейн Гудолл и ее муж фотограф-анималист. Читая недавно книжку об их наблюдениях за животными в кратере Нгоронгоро, я вдруг вспомнил встречу с гиенами у водопоя. Очень возможно, что эти звери тоже попали в поле зрения любознательной англичанки. Может быть, это была даже предводительница стаи Кровавая Мэри с подругой Леди Астор. (Зоологи, пристально наблюдая животных, стараются узнавать их «в лицо» или метят. Гиен различают по облику и по пятнам на шкуре — у каждой свой узор пятен, но также и по характеру поведенья. В их среде каждый — личность.)
* * *
Вот что узнала Джейн Гудолл, сопровождая гиен днем и ночью в автомобиле по кратеру.
Неряшливость, неприглядность гиен не случайна. Они землекопы. Роют норы, чтобы родить малышей, сами спасаются в них и забрасывают себя землей или грязью, чтобы во время сна не досаждали им кровососы. Охлаждаясь, гиены любят полежать в луже или хотя бы в жидкой грязи. Если таковых нет — помочатся и ложатся на это сырое место. Запах? Гиенам, как, впрочем, и нашим любимцам собакам, нравятся запахи, от которых мы бы зажали пальцами нос. Как и собаки, они любят поваляться на падали, с удовольствием испачкают тело отрыжкой (комок шерсти с костями) своей соседки, с наслаждением пожирают помет травоядных животных и всякую падаль, «сжуют и переварят даже украденный у туриста сапог».
Можно ли ждать от гиены опрятного вида при подобном образе жизни?
Живут эти звери стаями-кланами. Наблюдались кланы до ста голов. При таком количестве много ярких индивидуальностей и обязательно нужен какой-то закон-порядок, иначе не избежать свары. И этот порядок у гиен есть. Царит в клане матриархат, самцы на втором плане. А верховодит всем самка высокого ранга.
«Должность» эту надо завоевать силой, умом, отвагой. Самка руководит охотой, улаживает споры, и, конечно, ей в первую очередь оказывают сородичи знаки вниманья — вылизывают место между задними ногами, отвешивают поклоны, облизывают ей губы. Все эти почести, впрочем, не привилегия только «владыки». Все друг друга в стае так же приветствуют, разве что готовность делать все это по отношению к каждому разная. Ослабевшего старика молодежь может облаять, прежде чем выполнит предписанный протокол.
Важнейший момент в жизни клана — взаимоотношения полов. Тут тоже строгий ритуальный порядок. Самец не может буркнуть: «Подвинься, я лягу» — непременно ухаживанье! Претенденты на руку красавицы следуют за ней, совершая земные поклоны, делают роющие движения лапой. Они могут друг друга прогнать, могут подраться, но победитель, вернувшись, вежливо и смиренно добивается расположенья. И, если оно получено, парочка удаляется в заросли. Таинство любви у гиен, в отличие, скажем, от «бесстыдников» львов, совершается без постороннего глаза. Ни разу не видели его и любознательные, вооруженные фото- и кинотехникой зоологи.
Еще один важный момент в жизни каждого клана гиен — охрана своей территории. Ее границы тщательно метятся запахом. Манера такая же, как у собак. Но тут маркировка — дело совсем не формальное. Границу безнаказанно может нарушить шакал, но ни в коем случае никто из гиен соседнего клана. Нарушителя не просто прогонят, его растерзают, если не унесет ноги.
Соблазн нарушить границу, отодвинуть ее — «прирезать» себе территории — существует у гиен постоянно. Иногда вторженье в чужое царство предпринимается большой группой, и это уже война — с кровью, с ревом и завываньем, с азартной погоней. Обороняющиеся на своей территории чувствуют себя уверенней и сильней. Изгоняя противника за границу владений, группа уверенность эту теряет.
Шансы «прирезать» землицы есть, но стоит это, как правило, дорого для сообщества, и воинственные походы возникают не так уж часто.
Постоянное обновление запахов на границе — сигнал соседям: «Мы начеку!»
* * *
Законная территория каждому клану гиен нужна для охоты, для спокойного воспитанья потомства и для всего другого, что называется жизнью.
Гиены не прочь поживиться за счет охотника более сильного, а кислотность желудка их так велика, что и всякую падаль, разложившуюся на жаре, они поедают охотно без вреда для себя.
Не пройдут гиены и мимо падших сородичей. Но там, где можно добыть свежее мясо, они его добывают. Самый легкий их хлеб — охота за малышами антилоп гну. Взрослая антилопа тоже может пасть жертвой их коллективного натиска.
Зебры, завидев гиен, сбиваются в тесную группу и пускают в ход зубы, что заметно остужает пыл нападающих. Но маленького зебренка, львенка и даже малыша-носорога гиены атакуют, и не всегда безуспешно. Атака бывает стремительной. Некоторые антилопы и зебры ищут спасенья в озере или реке. Напрасно, гиены смело бросаются в воду и, ныряя, вытаскивают на берег даже утонувшую жертву.
На охоте «табель о рангах» тоже работает. Место в иерархии надо подтверждать смелостью, силой, умом. Самка-вожак будет всегда впереди атакующих, именно она отважится цапнуть за ногу поглощенного трапезой льва. Но ритуальные почести и первый кусок достаются тоже ей.
Вот как об этом написано у наблюдателей в Нгоронгоро: «Через пятнадцать минут после того, как гну свалили, от него остались только голова и позвоночник. Веллингтон и Медовый Пряник дернули за один конец, и позвоночник сразу оторвался от головы, которая досталась Кровавой Мэри. Доминирующая самка почти всегда под конец получает голову. И это ее привилегия».
* * *
Привилегией вожака-матери пользуются и ее отпрыски. Они раньше других подростков начинают принимать участие в охотах. Отхватив свой кусок, юный добытчик устремляется к матери. И эта его позиция в жуткой свалке беспроигрышна — «сына начальницы» никто не посмеет обидеть.
Жадность в еде у гиен такая, как у волков, — все запасаются впрок. На месте пира будет подобрана каждая крошка, даже кровь с травы и с боков сотрапезников вылижут.
Большая часть подростков в охотах участия не принимает — опасна охота, опасен для слабого и дележ того, что добыто. Добычу к норам гиены тоже не носят. По этой причине матери кормят щенят молоком очень долго. У других хищников этот период жизни длится несколько недель, у гиен — восемнадцать месяцев! «Молокосос» ростом почти что с маму, однако все время просит: «Дай сиси…» И мать безропотно подставляет соски — поймешь ее жадность на общей трапезе.
Щенят гиены рожают в вырытых норах. Один или два черненьких малыша появляются зрячими и уже с зубками.
Уединенная жизнь в норе у малышей сменяется коммунальной — мать поселяет их в «городок» со множеством нор. Иногда в одной норе оказываются отпрыски двух матерей — ничего, ладят, а если нет — матери подыщут им новое место, но непременно тут же, в колонии.
Наблюдения за гиенами Джейн Гудолл подтвердили уже известное об этих животных, но открыли и много ранее неизвестного. Гиены предстали перед нашими глазами уже не только неряшливыми падальщиками, но и существами, живущими по интересным законам, предписанным им природой. Свою книжку о шакалах, гиеновых собаках и гиенах Джейн Гудолл и ее муж Гуго ван Лавик назвали «Невинные убийцы».
Фото автора . 7 марта 1996 г.
С орлом в Саянах
(Окно в природу)
Зимнее утро. Дым из труб в деревеньке, мимо которой едем, поднимается кверху столбом.
Подножье гор и всякая жизнь в низинах скрыты морозной дымкой. Надо дождаться часа, когда солнце прочистит воздух, когда взгляду сверху откроется все, что прячется по таежным распадкам и по предгорьям.
Орел хорошо понимает, что тряска в машине скоро закончится, что хозяин его, пристегнув к лапам два звонких бубенчика и сдернув с головы закрывающий глаза клобучок, отпустит на волю — лети, смотри! Это орла волнует.
Уловив в его поведении нужный момент, хозяин просит шофера немедля остановиться. В открытую дверцу автомобиля, как из брандспойта, вылетает струя помета — сработало «реле», облегчающее вес летуна.
Мы поднимаемся на один из предгорных холмов оглядеться. Сюда, к опушкам тайги, сходятся мышковать лисы. И нам бы надо одну прищучить. Но так, чтобы птица-охотник взяла ее на виду, чтобы с холма мы могли бы снимать охоту на пленку.
И вот мы на месте. Глушим мотор и начинаем биноклем ощупывать золоченую светом опушку тайги…
Об охотнике с беркутом Юрии Носкове минувшей осенью было рассказано в нашем «Окне».
Его содружество с сильной и гордой птицей — явление уникальное. Обычно орлу открывают глаза лишь на очень короткое время, когда обнаружена дичь. Орел настигает ее моментально. А подскакавший охотник добычу отнимет — орлу взамен достается привычный для него на охотах и тренировках кусочек мяса. И сразу же на глаза птицы надевается клобучок. Мир для нее исчезает до мгновения новой охоты.
Юрий, напомним, добился поразительных результатов, его орел может помногу часов летать, отыскивать жертву. Он вольный охотник и легко мог стать бы свободным, но он всегда возвращается к человеку. О том, как было достигнуто это поразительное партнерство, Юрий собирается написать книгу. Это будет интересный рассказ о жизни орлов, о тонкостях приручения гордой птицы, о подлинном творчестве в этом процессе, о девятнадцати годах охоты с орлом в Саянах. «Бывает, топаю к дому двадцать пять километров. И орел, наслаждаясь полетом, не теряет меня из виду. Стоит крикнуть: «Алтай!» — и вот он пикирует, мягко садится на руку». В дождливый день осенью, снимая орла возле сарайчика, где он живет, мы с Юрием сговорились непременно встретиться на охоте с Алтаем.
Лиса! Мы ее хорошо видим. Она же увлечена мышкованьем. Место для съемки — лучше не надо: залитый светом простор у края тайги. Но важно, чтобы мышатница не успела шмыгнуть в кусты.
Мгновенно на одной ноге развернулась лисица навстречу орлу…
Все, объективы наведены. Знак Юрию — снять с орла клобучок… Алтай увидел лису мгновенно и мгновенно взлетел. Звуки бубенчиков у нас за спиной, а по снегу, по склону вниз — громадная тень орла. Редкие взмахи крыльев, но сближение с жертвой стремительно. Лиса опасности не видит. Но лучше, если увидит.
Юрий издает нужный пронзительный звук. Лиса обернулась и сразу же оценила меру опасности. Убегать поздно. Навстречу налетчику надо встать на дыбы. Успеваю сделать один только снимок, внизу на снегу сплошное «голова-ноги, голова-ноги», мелькают в воздухе лисий хвост, развороты крыла. Мчимся к месту борьбы и видим Алтая уже в позе гордого победителя, уже норовит и клювом добычу тронуть. Но это нам как раз и не нужно. Юрий бросает рядом с прижатой к снегу лисицей кусочки мяса. Орел как будто этого только и ждал. Хватает подачку и безропотно уступает напарнику по охоте живую добычу.
Лиса слегка помята, но это лишь прибавляет ей отчаянной смелости вцепиться в чью-нибудь руку. С трудом заталкиваем зверя в мешок. Мешок шевелится, даже подпрыгивает. Алтай косит глаз на него и вот-вот бросится укрощать.
Атака орла была столь стремительна, что есть сомненье: все ли на пленке запечатлелось? Решаем, как принято у «киношников», сделать «дубль». Теперь пленной лисице отводится роль артистки. Роль драматическая, но есть у мышатницы шансы обрести вновь свободу, надо только не оплошать и юркнуть в кусты.
Все происходит, как в первый раз, только лисицу в нужное место выпустили из мешка… Кто проворнее — зверь или птица? Птица, конечно!
Лиса сломя голову мчится к кустам, но орел ее настигает. «Такая охота для него нетрудна. Лисица — хакасская, малорослая. Горная так бы легко не сдалась. У той зубы не хуже волчьих, а отвага, пожалуй что, выше. А этой придется пожить в зоопарке…»
Сидим под солнышком на холме. Орлу музыкант Юрий Носков из нотного пюпитра соорудил походный легкий «насест». Беседуя об орле, мы видим птицу, во всей красе снаряженной для новых полетов. Как поддерживают связь два охотника — человек и орел? Есть у них свой понятный обоим язык и правила поведенья. Главное — не терять друг друга из виду. Орлу это просто, великолепным зрением с высоты он видит даже мышонка, а в поведении человека улавливает малейшие оттенки. «Я побежал, и орел уже знает, в каком направлении надо лететь. Протянул руку к сумке — он сейчас же приблизится посмотреть, не хочу ли я дать ему мяса. Таким способом я заставляю Алтая держаться поближе. Рука в сторону — сигнал сесть. Много значат в горной тайге и звуки.
Меня по голосу Алтай найдет ночью. На призыв опустился однажды в сплошном тумане. Я по клекоту птицы определяю: Алтай атакует. Определяю даже, кого атакует, определяю по звуку — он промахнулся. Я знаю, когда Алтаю нужна подмога, и в этом случае бегу так, что снег кажется мне горячим. Бывает, Алтай, видя превосходство противника в силе, нападать на него не решается. И он об этом мне просигналит полетом — я хорошо понимаю, в каком направлении надо бежать. Мое дело — оправдать доверие птицы».
Кто для Алтая опасен? Кого он чаще всего атакует? Может показаться нелепым, но очень опасны для орла зайцы — вертки косые и видят нападение сзади. В самый последний момент заяц прыгает вверх, а тяжелая птица врезается в снег, и это еще полбеды — страдает лишь гордость, на камнях же можно расстаться с жизнью.
Эту опасность Алтай хорошо понимает, и желание изловить зайца у него возникает лишь изредка.
Неожиданностью для Юрия Носкова была готовность Алтая атаковать косулю. Защититься косуля может только стремительным бегом и отчасти копытцами. Но очень уж разные у косули с орлом весовые категории. Алтай весит пять килограммов, а иная косуля — почти в десять раз больше. С когтистой ношей косуля падает, стараясь птицу подмять, или устремляется в заросли, надеясь, что ветки собьют орла со спины.
На помощь косуле может прийти другая. Встав на дыбы, она наносит птице удары передними ножками. Несколько косуль, обороняясь от орла, сбиваются в кучу. И все же Алтай на косулю нападает почти всегда, особенно если видит близость напарника-человека.
«Уверенно атакует орел глухарей, тетеревов, сурков. Раза два на лету брал Алтай филинов. Однажды снял с дерева белку. Был случай. Во время серьезной охоты неожиданно вдруг отвлекся — нырнул с высоты в лес. Вижу, кого-то поймал. Кого же? Мышку! Подкинул кверху и подхватил клювом — у орлов тоже есть «семечки».
Главное оружие у орла — когти. И среди них — коготь задний. На большой скорости, при большом весе птицы этот коготь действует, как кинжал. Орлу лишиться когтей все равно что четвероногому хищнику потерять зубы. Правда, когти у орла при линьке возобновляются, но до линьки надо еще дожить. «Мне приходилось наблюдать погибших птиц с лапами-культяшками, без когтей. Можно представить, каково было жить безоружному орлу. Поддержать могла его только падаль».
Алтаю когти Юрий постоянно ножичком заостряет. Алтай при этом нисколько не протестует, словно бы понимает важность этого «педикюра». На обломанный коготь Алтаю надевается, крепится лентой металлический протез — «до настоящего далеко, но все-таки помогает». Есть еще и чехольчики, смягчающие боль в лапах при укусах той же лисицей…
Вопрос существенный: в брачную пору (у орлов она бурная, с пареньем и акробатикой в высоте) встречалась ли беркутица (Алтай — это самка) с орлами вольными, дикими? Встречалась. Кружились птицы в парном полете высоко над тайгой, а позвали «Алтай!», и орлица немедленно стала снижаться. Партнер увлеченно летел за нею, но резко взмыл кверху, когда увидел: орлица садится на руку человеку.
С виду беркут громоздок, неповоротлив. Его стихия — пространство свободное. Но опыт охоты с Алтаем показывает: в лесу, даже в частом лесу, где как рыба в воде себя чувствует ястреб, беркут тоже летает уверенно. Широкий размах крыльев этому, конечно, препятствует, но на внушительной скорости орел может «встать на ребро» (одно крыло к небу, другое — к земле) и, подобно заправскому слаломисту, лавирует меж деревьев, соединяя в себе отвагу и решительность сокола, верткость ястреба и силу орла.
В способности Алтая охотиться даже на увертливых голубей мы убедились, возвращаясь с предгорья в Шушенское. Возле одной деревеньки, оглядевшись, нет ли собак или кошек, Юрий попросил спугнуть голубей, сидевших у зерносклада. Голуби снялись, полетели в сторону нашей машины. И тут Юрий выпустил беркутицу. Вся стая птиц шарахнулась к деревеньке, а один голубок замешкался, приотстал.
Его-то и выбрал Алтай для атаки. Странное было зрелище. Казалось, тяжелый, черный бомбардировщик атакует маленький самолетик. Первый раз Алтай чуть-чуть промахнулся, второй раз — чуть-чуть, а в третий, сделав тяжеловесный, но ловкий кульбит, орел голубя сцапал и сразу спустился на поле. Пока мы бежали, от голубя на снегу осталось лишь несколько сизых перьев.
Важно сказать в заключение: речь тут идет о птице незаурядной. (Среди животных тоже есть дурачки и есть гении.) Незауряден и партнер у Алтая — человек-воспитатель и попечитель. Шушенский музыкант Юрий Алексеевич Носков — превосходный тонкий натуралист, с характером цельного, трезвомыслящего, увлеченного человека-энтузиаста. У таких людей все всегда получается, и получается хорошо.
Фото автора. 15 марта 1996 г.