Крутой перелом в русском обществе и возбуждение внимания к педагогическим вопросам. – Увлечение Ушинского педагогической деятельностью. – Первые русские педагогические журналы и воздействие Ушинского на русское общество через печать. – Первый опыт составления книги для начального обучения русскому языку
Время выступления Ушинского на педагогическом поприще было началом крутого перелома в русском обществе. Под влиянием унижения и оскорбления неудачами Крымской войны общество с каким-то исступлением занималось беспощадным самообличением, самобичеванием. Но эта добровольная казнь общества, – притом вполне заслуженная предшествовавшей умственной и нравственной летаргией, – не имела ничего общего с малодушием, отчаянием. Общество, огульно, сплошь порицая то, чему оно автоматически прежде поклонялось, рвалось вперед – искало лучшего, стремилось к лучшему, сознавая в себе энергию и силы, чтобы добиться этого лучшего.
В этот момент высокого общественного возбуждения впервые раздался призыв Н. И. Пирогова к делу воспитания и обучения (“Вопросы жизни”, в № 9 “Морского сборника” за 1856 г.). С лихорадочною страстностью набросилось общество на совершенно неведомые ему раньше вопросы учебно-воспитательного свойства, ставшие теперь излюбленными в высшем кругу, в ученых обществах и клубах, в семьях и школах, до приходских училищ включительно. Началась, можно сказать, хаотическая критика всего дела воспитания и обучения во всем его прошлом. Правительство также явно склонялось к полной и коренной реформе в учебно-воспитательном деле и искало людей, способных помочь ему в этом отношении.
Словом, все сознавали, что подрастающие поколения необходимо учить и воспитывать иначе, чем прежде, – все желали этого, все стремились к этому. Но дело, однако, оставалось без движения, потому что недоставало работника, не было на виду исполнителя, могущего выступить в роли новатора, педагога-практика и писателя-теоретика, способного пером расчищать перед собою путь в реформаторской педагогической деятельности. Очередь была за Ушинским, который в это время в гатчинской тиши упорно, систематически готовился к великой и благотворной роли русского педагога-реформатора.
Еще летом 1855 года, т. е. на первых же порах после устройства Ушинского в Гатчинский институт, редактор “Библиотеки для чтения” Старчевский, отобрав несколько номеров английского журнала “Athenaeum”, в которых были помещены статьи об образовании и воспитании в Америке, послал их Ушинскому в Гатчину, с просьбою как можно скорее перевести для журнала. Статьи эти произвели чрезвычайно сильное впечатление на Ушинского. “Зачем прислали вы мне статьи об американском воспитании? – говорил Ушинский Старчевскому, явившись к нему в каком-то необыкновенном экстазе. – Вращаясь постоянно в училищном кругозоре, ознакомившись поближе с детьми, которых надо развить, учить и воспитывать, я, по прочтении “Athenaeum” а, не мог спать несколько ночей! Статьи произвели страшный переворот в моей голове, в моих понятиях, убеждениях. Они подняли в моем уме целый рой вопросов по воспитанию и образованию; навели меня на многие, совершенно новые, мысли, которые, без этих статей, пожалуй, никогда не пришли бы мне в голову. Я не знаю, что я сделаю, что со мною будет, но я решился посвятить себя с этого дня исключительно педагогическим вопросам”.
Следующее обстоятельство сыграло в этом отношении еще более серьезную роль. Задолго до появления в Гатчинском институте там был инспектором некто Е. О. Гугель. О нем давно уже все забыли, а если и вспоминали, то не иначе как о “чудаке-мечтателе, человеке не в своем уме”, оставившем в наследие институту библиотеку, состоявшую из двух довольно больших шкафов, к которым никто не решался прикоснуться, словно они были зачумленные. Шкафы эти, почерневшие, запыленные, лет 20 стояли запечатанными.
Ушинский попросил отворить их и нашел там замечательно “полное собрание педагогических книг”. Вот что писал он об этой своей находке, сыгравшей в его жизни большую роль.
“Это было в первый раз, что я видел собрание педагогических книг в русском учебном заведении. Этим двум шкафам я обязан в жизни очень, очень многим, и – Боже мой! – от скольких бы грубых ошибок был избавлен я, если бы познакомился с этими двумя шкафами прежде, чем вступил на педагогическое поприще! Человек, заведший эту библиотеку, был необыкновенный у нас человек. Это едва ли не первый наш педагог, который взглянул серьезно на дело воспитания и увлекся им. Но горько же и поплатился он за это увлечение. Покровительствуемый счастливыми обстоятельствами, он мог несколько лет проводить свои идеи в исполнение; но вдруг обстоятельства изменились, – и бедняк-мечтатель окончил свою жизнь в сумасшедшем доме, бредя детьми, школой, педагогическими идеями. Недаром же после него закрыли и запечатали его опасное наследство. Разбирая эти книги, исписанные по краям одною и тою же мертвою рукою, я думал: лучше было бы, если бы он жил в настоящее время, когда уже научились лучше ценить педагогов и педагогические идеи”.
Но труды несчастного Гугеля не пропали бесследно. Через 20 с лишком лет они нашли талантливого продолжателя в лице К. Д. Ушинского. Заняв место инспектора института, он получил возможность в более широких размерах применять на деле те педагогические принципы, которые занимали его в теории. Деятельность Ушинского в роли администратора-педагога обширного учебного заведения отличается большою энергиею и разумностью. Время инспекторства Ушинского в Гатчинском институте – одна из самых блестящих эпох в истории этого учебного заведения, ярко отмеченная большою упорядоченностью всего учебно-воспитательного дела и успешностью его.
Как ни производительна была деятельность Ушинского по институту, как ни сильно занимала она его, тем не менее, не могла насытить всей его энергии, обнять всей шири педагогических его воззрений и стремлений. Ему тесно было в стенах института. Именно в это время, под напором общественного интереса к делу воспитания и обучения, разом возникли, в 1857 году, два педагогических журнала: “Русский педагогический вестник” Н. А. Вышнеградского и “Журнал для воспитания” А. А. Чумикова. В следующем, 1858, году прибавился еще один дельный педагогический журнал – “Учитель” Паульсона. В одном из этих журналов (“Воспитании” Чумикова) Ушинский начал принимать деятельное участие.
36 лет прошло уже со времени появления в свете одной из первых педагогических статей Ушинского – “О пользе педагогической литературы” (“Воспитание”, 1857 г., т. I), a между тем она настолько сохранила свою свежесть, значение и силу, словно в ней говорится о текущих наших школьных злобах дня.
“Сравните число истинно развитых людей с числом лиц, получивших систематическое воспитание, загляните в училища и сравните число начинающих курс с числом тех, которые оканчивают его, – и вы увидите, как много еще остается сделать воспитанию!” Так, между прочим, определил Ушинский в указанной статье задачу воспитания. Осуществление этой задачи он ставит в непосредственную зависимость от педагогической литературы.
“Педагогическая литература, – говорит он, – одна только может обновить воспитательную деятельность, придать ей тот смысл и ту занимательность, без которых она скоро делается машинальным препровождением времени, назначенного на уроки. Она одна только может возбудить в обществе внимание к делу воспитания и дать в нем воспитателям то место, которое они должны занимать по важности возлагаемых на них обязанностей. Педагогическая литература устанавливает в обществе, с одной стороны, правильные требования в отношении воспитания, с другой – открывает средства для удовлетворения этих требований”.
Та литература, о которой говорит Ушинский, не имеет ничего общего с “технической” педагогическою литературою, которая не может одухотворить дела воспитания, поднять его на степень искусства, придать ему творческую направленность. Без этого же условия педагогическое дело оказывается одним из самых безотрадных видов ремесленничества, не чуждого даже известной доли вреда для подрастающих поколений, общества и государства. Это прекрасно выражено Ушинским в следующих строках:
“Преподаватель, который только в классах занимается своим делом, а, переходя за порог школы, не встречает ни в обществе, ни в литературе никакого участия к своему занятию, весьма скоро может охладеть к нему. Преподаватель, уединенный в своей тихой, монотонной деятельности, видя, что ни общество, ни литература, занимающаяся даже ассирийскими древностями и этрусскими вазами, не занимаются его скромным делом, должен иметь необыкновенно много нравственной энергии, чтобы не уснуть под убаюкивающее журчанье однообразной учительской жизни. Вопросы науки, литературы, общественной жизни не касаются даже слегка его микроскопической деятельности. Новая повесть, новый водевиль, новая скрипка, даже новая шляпка, – какие это все блестящие явления, в сравнении с крошечными фактами учительской деятельности!.. Новый воспитатель, может быть, и с лучшими намерениями принявшийся за дело, скоро замечает, что вне пределов класса никто им не занимается, и сам мало-помалу привыкает заниматься им только в классе… Скоро он начинает довольствоваться механической рутиной, однажды созданной, часто ложной и почти всегда односторонней. Случается даже иногда, что, закоренев в этой рутине, он начинает с какою-то злобою смотреть на всякую педагогическую книгу, если бы она как-нибудь, сверх всякого ожидания, и попалась ему под руку: он видит в ней дерзкую нарушительницу своего долголетнего спокойствия”. “Наставническая и воспитательная деятельность, может быть, более чем какая-либо другая нуждается в постоянном одушевлении; а между тем она более чем всякая другая деятельность удалена от взоров общества, результаты ее выказываются не скоро и замечаются не многими, реже всего самим воспитателем; однообразие же ее способно усыпить ум и приучить его к бессознательности”.
В другой статье (“О народности в общественном воспитании”), появившейся также в 1857 году и в том же журнале, Ушинский разъяснил общие исторические основы европейского воспитания, очертил положение учебно-воспитательного дела у всех культурных народов, отметив при этом наиболее характерные особенности его в разных странах. В третьей статье – “Три элемента школы” (“Воспитание”, 1858 г., т. I) – он определил ближайшие задачи русского школьного дела, неразрывность воспитания и обучения, общественное и государственное значение школы.
Мы остановились на этих трех первых крупнейших литературно-педагогических статьях Ушинского, потому что они дают понятие о той почетной роли, которую он сразу занял, став во главе русского педагогического движения со второй половины 50-х годов. Он осмыслил это движение, был истолкователем и руководителем его, дал тон и направление печати и обществу в их стремлении к улучшению, правильнее – пересозданию всего учебно-воспитательного дела в России.
Одно это уже, не говоря о последующих заслугах, в значительной мере оправдывает наименование его “отцом русской педагогики”. Даже теперь, почти в сорокалетней уже дали прошлого, основы учебно-воспитательного дела, заложенные Ушинским, не только не утратили своей новизны, но требуют как можно более частого и настойчивого напоминания о них. Ничто так сильно не мешает у нас успеху школьного дела вообще, как именно забвение тех великих начал, которые так талантливо были сформулированы Ушинским еще в конце 50-х годов, так сильно оживили общество и трезво направили его.
Называть Ушинского “отцом русской педагогики” особенно справедливо потому, что ему первому принадлежит мысль о рациональной русской начальной школе. Еще в конце 50-х годов, когда и помина не было о русской народной школе в нынешнем ее значении, Ушинский занимался уже составлением книги “Детский мир” для первоначального чтения, имея, следовательно, перед собою определенный идеал, которому должно удовлетворять начальное обучение. Таким образом, в Ушинском соединилась деятельность одновременно педагога-практика и педагога-теоретика – на строго научных, философских основаниях.