Ой, Кына́ — мой родитель! Молодую меня Подстерег похититель Среди белого дня. Шла с кувшином к потоку, Где прозрачна вода. Враг мой ждал недалеко. Рари-уарайда. Я кричала в бессилье, Но была я одна. Руки мне заломили. О отец мой Кына! Как бы я отвратила Эту злую напасть? Где отвага и сила У меня бы взялась? Я кричала в бессилье, Да велик ли был прок? Мое тело взвалили На седло, как мешок. И Кубани теченье От девических слез В этот полдень весенний На вершок поднялось. О родитель мой милый, Твою дочку Минат В дом привозят постылый. «Вот твой дом!» — говорят. И приводят медведя. Черен он и кудлат. А родня и соседи «Вот твой муж», — говорят. У медведя — глазищи Словно пара колес. Как колоды — ножищи, Больше лемеха нос. Руки толсты и грубы, Лоб как будто стальной. Посиневшие губы С наш надел шириной. Ой, родитель мой милый, Приключилась беда — Привезли меня силой Неизвестно куда, В дом чужой и постылый. Рари-уарайда. Вижу: входит старуха, Не старуха — змея. Объясняют мне глухо: «Вот свекруха твоя!» Без надежды-опоры, Мой родитель Кына, В руки Лоовых своры Я во власть отдана. Без сестры и без брата Я живу кое-как. Я лишь в том виновата, Что отец мой — бедняк. Если б Лоовым этим Я была бы роднёй, То никто бы на свете Не был грубым со мной. Если б Лоовых своре Я была бы родня, Никакое бы горе Не постигло меня. Рву я черные пряди, Непокорна судьбе. Сколько вырвала за день — Не свезти на арбе. Я царапаю брови, Грудь и щеки со зла. Сколько слез, сколько крови Я уже пролила. Этих Лоовых черных Пусть настигнет беда, Уничтожит их с корнем. Рари-уарайда. Пусть аллах уничтожит Их на все времена — То, что сделать не может Мой родитель Кына.

Нет, ни табуны твои, ни слава, Ни кинжал, что на свету блестит, — Честь твоя, отвага мне по нраву, Джальамби, мой дорогой джигит. Слышится гармонь за нашим садом, И не надо радости другой — Слушать бы, сидеть с тобою рядом, Джальамби, джигит мой дорогой. Диких скакунов ты приручаешь, Хоть и без того табун большой. Неужель ты втайне не мечтаешь Приручить меня, мой дорогой? Золотую лампу среди ночи Я зажгла, нарушив свой покой. Может статься, ты ко мне заскочишь, Друг мой, Джальамби мой дорогой. Нас с тобою разлучают люди. Что ж поделать, если мир такой. Никогда мы счастливы не будем, Джальамби, джигит мой дорогой. Не уйти нам от родни проклятой, Не уйти от бед и от обид. Мы с отцом бедны, а вы богаты, Джальамби, мой дорогой джигит. Мне ни с кем другим не будет счастья, И не будешь счастлив ты с другой. Сердце разрывается на части, Джальамби, джигит мой дорогой.

В дни, когда, быть может в первый раз, Солнце озарило край свободный, Рамазан-батыр, ты был для нас Знаменем, звездою путеводной. За собой ты звал в горах крестьян, Славный абазинец Рамазан. Ой, Рамазан-батыр! Смерти не боялся, рвался в бой, Шел в огонь, отважен и бесстрашен. В битву шли мы следом за тобой За родимый край, за счастье наше. Ты в сраженье вел однополчан, Славный абазинец Рамазан. Ой, Рамазан-батыр! Далеко, за быстрою рекой, Высоко, на снежном перевале, Посланные вражеской рукой, Твое сердце пули отыскали. И упал ты, ослабев от ран, Славный абазинец Рамазан. Ой, Рамазан-батыр! Конь любимый над тобой застыл, Опустил он шею с гривой длинной, И оделись трауром долины, Где и без твоей полно могил. На леса и горы лег туман, Славный абазинец Рамазан. Ой, Рамазан-батыр! Вся трава в долинах полегла, Замерла река, смиривши злобу, И земля, что знала столько зла, Приняла тебя в свою утробу. И цветы со склонов и полян Принесли тебе мы, Рамазан. Ой, Рамазан-батыр! Мы, твои сподвижники-друзья, За твою погибель отомстили — Наши абазинские князья Смерть твою с лихвою оплатили, И тебя, героя, Рамазан, Помнит край, очнувшийся от ран. Ой, Рамазан-батыр!