Долай, долай, долкулай. Не зевай, давай сбивай! Тот, кто босый, тот, кто голый, Не поет над чашкой: «Долай, Долай, долай, долкулай, В час веселый, долкулай». Ой, из белого тумана Вышла белая гора. Ой, из белого айрана Маслу выбиться пора. Шествует по тропам горным Стадо пестрое с быком. Ой, живот коровы черной Полон белым молоком. Козы черные с рогами И проворны, и легки, Хоть у них под животами Вымена, как бурдюки. Козы, козы — черношубы Людям любы с малых лет. Ой, облизывая губы, Бедняки глядят им вслед. Долай, долай, долкулай, Масло белое сбивай. Сыто стадо, дышит тяжко, Пыль дымится позади… Долай, долай, в чашки, в чашки Масло белое клади. Долай, долай, долкулай, Не зевай, давай сбивай!

Ой, эрирей, Инай, инай, эрирей, Эрирей. Отгребай зерно скорей, Эрирей! Бедняка всегда работа В поле ждет, Человеку есть охота Круглый год. Если рук мы не натрудим, Эрирей, Хлеба, каши есть не будем, Эрирей! Есть забота у лентяя Лишь одна: Спать-храпеть, забот не зная, Допоздна. А у нас наоборот, Видит бог,— Сто несчастий, сто забот, Сто тревог. Ой ты, бедный человек, Эрирей! Должен спину гнуть весь век, Эрирей! Разве тот, кто спит до света, Кто храпит Зиму и весну до лета, Будет сыт? Ой, бедняк, как князь велит, Встань чуть свет. Может быть, ты будешь сыт, Может — нет.

Орайда-ра, просыпаются птицы, Орайда-ра, надо быть начеку. Старый охотник, зачем торопиться, — Выстрелить дай молодому стрелку. Орайда-ра! Блещут зарницы и слева, и справа. Целься точнее, стрелок молодой, — Будет твоею наградой по праву Турья печенка с холодной водой. Орайда-ра! Орайда-ра, твоя пуля не дура, К славе охотничьей славу прибавь. Орайда-ра, быстроногого тура Смотреть на летящую пулю заставь! Орайда-ра! Орайда-ра, первым выстрелом метким Шкуру его под лопаткой пробей, Ветви рогов, как сосновые ветки, Сбей раскаленною пулей своей. Орайда-ра! Бог всемогущий, мы будем молиться, Чтоб одарил ты удачей стрелка. Орайда-ра, ты заставь нас трудиться — Тащить и грудинки, и окорока. Орайда-ра! Орайда-ра, горы пред нами! Орайда-ра, тур с бородой, Орайда-ра, сало кругами Да понесем мы наутро домой. Орайда-ра! Орайда-ра, ледяные заторы, Орайда-ра, ни путей, ни дорог. Орайда-ра, одолей эти горы — Славу добудешь, отважный стрелок. Орайда-ра! Звезды ночные давно отблистали. Орайда-ра, что нас ждет впереди? Боже, сердца, где таятся печали, Радостью, орайда-ра, награди. Орайда-ра! Овца оягнится в урочное время Овечкой одной и барашком одним, Боже, овечку оставим на племя, Барашка зарежем, тебе посвятим. Орайда-ра! Грозный наш бог, насылающий бури, Орайда-ра, отмеряющий век. Счастья нам дай, чтоб о головы турьи Мы спотыкались и падали б в снег. Орайда-ра!

Ветер холодный морозит нам кожу, Скользки дороги зимой. Бог Абсаты нам в пути да поможет, — С ветром мы справимся, хой! Тень от орла предвещает удачу. Нету орла над скалой. Ветер, столкни нас с горы, а иначе Нас не задержишь ты, хой! Если сойдем со своей мы дороги, С чем возвратимся домой? Где б ты ни прятался, тур круторогий, Пули найдут тебя, хой! Жены в селеньях глаза проглядели, Матери плачут в ночи. Пусть наши бороды обледенели, Были б сердца горячи. Кто полагает, что путь наш не страшен, Воля судьбы не крива? Но лучше песня о гибели нашей, Чем о бессилье молва. Пали орлиные тени на гору, Сами орлы над горой. Будет удача — вернемся мы скоро. Ждите нас, матери, хой!

Ой, снова на туров идешь ты, сынок, И в горы твой путь далек. В ущельях снег и бел, и высок И нет ни троп, ни дорог. Сын мой, наверно, в горах снегопад, Глаза мои вдаль глядят. Из тех, кто уходит туда, говорят, Не все приходят назад. С горы не каменный дождь ли упал, Не снежный гудит ли обвал, Не давний ли кровник наш точит кинжал И ждет в расщелине скал? Пусть же услышит меня с высоты Добрый наш бог Абсаты, Да пощадит тебя бог Абсаты — У меня единственный ты.

Говорит Жаныбек-молодец: Орайда. Я над пропастью пас овец, Орайда. Я в расщелине между скал, Орайда, Стадо дикое увидал, Орайда. Загорелось сердце мое, Орайда. Бросил посох я — взял ружье, Орайда. Я прижался в тени куста, Орайда. Стал считать — досчитал до ста, Орайда. Я в расщелине между скал, Орайда, Жугутура на мушку взял, Орайда. Понапрасну не целюсь я, Орайда. Не дрожала рука моя, Орайда. Поглядите, что за красу, Орайда, Я домой на плечах несу, Орайда.

Оделась наша молодежь На Первомай, о-ой. Летит салам из дома в кош: «Весну встречай, о-ой!» И песня тракторов слышна, Гремят в полях, о-ой. И изобилья семена Ложатся в ряд, о-ой. Деревья — там и тут — в садах Уже цветут, о-ой. Ручьи, родившись в ледниках, Бегут, бегут, о-ой. Снуют синицы в борозде В избытке сил, о-ой. С прилетом ласточек везде Май наступил, о-ой. Корытцем курдюки ягнят Висят, смотри, о-ой. Ждут травы сочные телят В лучах зари, о-ой. Отвисли вымена коров От молока, о-ой. Могучи шеи у быков И стать крепка, о-ой. И кобылицы жеребят Приносят нам, о-ой. На ножках тоненьких спешат Они в луга, о-ой. Отары по округе всей Вмиг разбрелись, о-ой. Ягнята сразу матерей Звать принялись, о-ой. Колхозной, новой жизни свет Берет разбег, о-ой. Свободой горный край согрет И человек, о-ой. Так славу партии родной Споем дружней, о-ой. Ведь с каждой новою весной Май всё светлей, о-ой!

Снег идет, всё снег и снег… Спит богатый человек, Спит богач, не спит жена — Всё глядит: полна ль мошна. Дочь у зеркала сидит, Сын поет: он пьян и сыт. Снег идет, всё снег и снег… Плачет бедный человек. Снег идет, в пути занос, — Погибает водонос. Снег идет, в горах туман, — Спотыкается чабан, Замерзает дровосек, — Снег идет, всё снег и снег…

Отыскать бы для чарыков новых Кожу, чтоб вовеки не стоптать, Кожу, чтоб вовеки не стоптать. Раздобыть бы мне коня такого, Чтоб на нем до счастья доскакать, Чтоб на нем до счастья доскакать. Вечной кожи ты, бедняк, не сыщешь, — И подошву камни изотрут, И подошву камни изотрут. Ой, и обездоленных и нищих, Нас не к счастью скакуны несут, Нас не к счастью скакуны несут.

Тает вечный снег, бывает, Тает вечный снег, бывает, Речкой с гор бежит. Боль в душе моей не тает, Боль в душе моей не тает, А душа горит. Кровь коня на поле чести, Кровь коня на поле чести Мать-земля вберет. Мать-земля со мною вместе, Мать-земля со мною вместе Боль мою возьмет.

У нас ураза, ураза, ураза, Весь день не едим мы — обычай таков. От голода лезут на лоб глаза У бедняков. Богач эфенди, эфенди, эфенди Лепешки жует, на лбу его пот. Хоть ночь позади, хоть день впереди — Жрет он и жрет. Весь день не едим мы, беда нам, беда. От голода лезут на лоб глаза. Мы бедняки, потому-то всегда У нас ураза.

В белых саклях там и тут Месят тесто, хлеб пекут, Но от хлеба, что печется, Мне лишь запах достается, Сирота я, сирота! За оградами дворов Доят женщины коров. Молоко со звоном льется, Только звон мне достается, Сирота я, сирота!

Сегодня я грустную песню слагаю О тех, кто далек, о тех, кто далек. Неправым судом осудили Чиная, Загнали в острог, загнали в острог. Ботта знаменитый одною рукою Подкову согнет, подкову согнет. А судьи в острог засадили героя, Он цепи порвет, он цепи порвет. Был широкогрудым и широкоплечим Отважный джигит, отважный джигит. Кривой Айдоболов, с Боттой еще встреча Тебе предстоит, тебе предстоит. Азнор Айдоболов, ошибся ты малость, Проклятый злодей, проклятый злодей, Решил ты, что в нашем краю не осталось Отважных людей, отважных людей. Коль в край им родной суждено воротиться, Коль мы доживем, коль мы доживем, Посмотрим, проклятый, во что превратится Богатый твой дом, богатый твой дом. Кучмен поджидал тебя у поворота, Да ты всё не шел, да ты всё не шел. Блестела винтовки его позолота, И ложе и ствол, и ложе и ствол. Без промаха бьет он, да, видно, дрожала Той ночью рука, той ночью рука. И тело на камни твое не упало, Как туша быка, как туша быка. Джигитом бы выбрать той темною ночью Другого стрелка, другого стрелка. Чтоб глаз у него был наметан и точен И воля крепка, и воля крепка. Пусть двор порастет твой колючей травою, Безглазый урод, безглазый урод, Пусть псы по тебе, по хозяину, воют И падает скот, и падает скот. Пусть верные псы по хозяину воют И падает скот, и падает скот. Богатство, нажитое кровью людскою, Пусть прахом пойдет, пусть прахом пойдет. Жена у Чиная осталась вдовицей, А сын сиротой, а сын сиротой, Азнор, в твой единственный глаз да вонзится Кинжал твой златой, кинжал твой златой.

Чего не имеем — Можешь нам дать, То, чем владеем,— Можешь отнять. Господи, дом этот — полная чаша, Счастье наше и наших детей, Горе наше, забота наша — Всё, всемогущий, во власти твоей. Те, кто старше, и те, кто моложе, Пришли в этот дом, чтоб тебя умолить Радости этой семьи приумножить, На всех нас печали ее разделить. Аминь!

Пришедшим сюда мы желаем добра. Пусть светит им счастье по воле господней, Пусть светит сегодня светлей, чем вчера, А завтра да светит светлей, чем сегодня. Под небом счастливым, под божьей рукой Желаем с соседями всем вам ужиться. У добрых учиться, Плохих сторониться, И да осенит вас мир и покой! Желаем коров вам дойных и жирных, Чтоб тесно им было на склонах обширных, Чтоб козы ваши были б с приплодом, С плодами — яблони, ульи — с медом, Чтоб у овец рождались тройняшки, Чаще — овечки, реже — барашки. Да будут к вам добры зимою и летом Земная твердь и небесная синь! Бог наш Тейри да поможет вам в этом, Аминь!

До края наполненный тамадой, Осушим сосуд в честь снохи молодой! Да будет счастливая ваша сноха Не слишком шумлива, не слишком тиха. Пусть озарит она радостью дом, Как солнышко землю безоблачным днем! Чтоб мужа любила, С роднею сжилась — Как мясо и жилы, Как веко и глаз. Зима на дворе или жаркое лето — Чтоб ваша сноха поднималась до свету. Чтобы была в ней сноровка и сила, Чтобы всем снохам примером служила. Пусть будет она из проворных, упорных, Пусть в комнатах прибрано будет просторных, Детей пусть родит она самых счастливых, Самых здоровых, самых красивых, Душою — белых, волосом — черных. Пусть все они будут до самой смерти И счастливы, и сильны. Пусть дочери будут чесальщицы шерсти, А сыновья — чабаны. Чтоб горя не знали, Не знали печали, Честь берегли, Чтоб людей уважали. Людей уважали, Людей понимали,— С хорошими знались, Плохих избегали. Пусть даст им творец Хороших быков, Шерстистых овец И дойных коров. Пусть даст полукровку, Чтоб быстро скакала, Пусть даст и винтовку, Чтоб точно стреляла. Пусть в доме их холодно будет летом, А в самую лютую зиму — теплынь. Добрый Тейри да поможет им в этом, Аминь!

Пусть тот, кто придет в этот дом со злом, Не встретит удачи нигде и ни в чем. Пусть не владеет пришедший со злом Ни быстрым конем, ни паршивым ослом, Ни домом зимним, ни пастбищем летним, Пусть раздерут его дрязги и сплетни. Пусть старики его дома споткнутся, Снохи с золовками передерутся. Пусть сад его будет рядом с кладбищем, Пусть ядом будет питье и пища, У шубы его не будет пусть ворота, Рукав будет порван, пола отпорота. Пусть в дом к нему не приносят привета, Пусть в поле его растет лишь полынь. Великий бог да пошлет ему это, Аминь!

Желаем, чтоб все ваши думы сбывались, Чтобы всего у вас было обилье, Чтобы от злости враги убивались, Коленями стукались оземь в бессилье. Пусть летом небо, дождем поливая, Поит поля, утоляя их жажду, Пусть ранняя осень, пора урожая, Будет солнечной и не влажной. Да будет юнец у старейших учиться, Да будет мудрым совет их и суд. Жить по-горски — значит трудиться, Жизнь по-горски — дружба и труд. Поднимем чашу и пустим по кругу — Выпьем за дружбу, за то, чтоб всегда Сердца наши были б открыты друг другу. Любовь для людей — что для поля вода. Восславим и тех, кто готовил напитки, Им всем пожелаем счастья в избытке. Да будет буза лекарства полезней И всех исцелит от невзгод и болезней, Пусть льется ее разливанное море. Сейчас поднимает свой рог аксакал За то, чтоб сбылось у каждого вскоре Всё то, что сам он себе пожелал. Да будут к нам добры зимою и летом Земная твердь и небесная синь! Добрый наш бог да поможет нам в этом, Аминь!

Пусть на той горе одинокое Ива-дерево не растет. А уж вырастет, пусть, высокое, Не ломается, не гниет. Пусть без братьев сын не рождается, А родится, так пусть живет, Пусть не бедствует и не мается, Пусть аллах его бережет. Ой, Хасан, ты отару сытую Гонишь с пастбища вниз, домой, На макушку сбив шапку, сшитую Раскрасавицей дорогой. Будет плакать твоя красавица — Буйну голову береги. Многим людям она не нравится, Ты один, а кругом враги. Ой, Хасан, ты овечку черную Приторочил к седлу ремнем. Ой, головушку непокорную Срубят недруги нынче днем. Конь поскачет, храпя, по пажити, Да тебя он не привезет. О беде твоей не расскажет он, Но красавица всё поймет.

Ты на Морх от врагов бежал, А потом, заметая след, На князей свой точил кинжал, Жил изгнанником восемь лет. Ты изгнанником долго жил. Днем щенком, ночью волком был, Сам рубашку себе стирал, Пищу скудную добывал. Рыщут стражники там и тут (Невзначай их не повстречай). На поруки тебя не берут,— Нет дороги тебе в Карачай. В Карачай тебе нет пути. Двух друзей ты решил позвать, Чтоб в Россию тайком уйти И бумагу царю подать. Чтоб бумагу царю подать, Надо знать, как ее писать. Есть Хажи-Бакир — грамотей, Да из верных ли он людей? Вот стоят у его дверей Канамат и двое друзей. Их встречает Хажи-Бекир, Бурки с плеч их снимает сам, Подзывает Хажи-Бекир Молодую жену к гостям. Подала им жена воды, Принесла им она еды. Сам хозяин вино наливал, Ублажал их — продажный пес, Клялся в дружбе, Коран целовал — И тихонько кинжалы унес Да велел расседлать коней: Утро вечера, мол, мудреней. До полуночи длился пир, Суетился Хажи-Бекир. Спали тут же они, у стола, Что-то тихо шептали порой. Так последняя ночь их прошла И последней сменилась зарей. Поглядел в окно Канамат, Видит: стражники там стоят, Ружья тусклым огнем блестят, Дула прямо в окно глядят. В смертном споре с коварством людским Что геройство твое, Канамат? Ты лежишь на земле недвижим, Над тобою убийцы стоят. Если мертвые могут рыдать, То под сенью склоненных ветвей По тебе убивается мать В одинокой могиле своей.

Храбрый воин, сын Гежоха, Бий-Негер, Брат твой болен, дело плохо, Бий-Негер Старики: «Надежды мало», — говорят, «Нужно молоко марала», — говорят. Как марала взять, однако, как поймать? Говорят, нужна собака, где достать? За собакой, на ночь глядя, Бий-Негер, Ты пойди к родному дяде, Бий-Негер, Не по-свойски дядя встретил бедняка. «Нет ни пса, — богач ответил, — ни щенка». Бий-Негер обиду эту молча снес. Пожалел свою собаку старый пес! Ты пошли ему проклятья, Бий-Негер, Пусть его зачахнут братья, Бий-Негер! И пошел ты ночью злою без дорог. Глухо, никого с тобою, только бог. Вот красавец остророгий пробежал. Тонки уши, тонки ноги, стой, марал! Но пугливый зверь погоню услыхал. Кто теперь его догонит между скал? В белых пропастях Баксана вечный лед. Кроме зверя и тумана — кто пройдет? В царство это нету хода, Бий-Негер, Тропок нету, зла природа, Бий-Негер. Слева нет дорог и справа — там обвал. Мир жесток, судьба лукава — ты пропал. Дело плохо, дело плохо, Бий-Негер, Сын Гежоха, храбрый воин, всем пример.

Что ни день — забивают Абаевы скот, Жарят-варят и ждут именитых господ. Что ни день, что ни ночь — пир горою идет. Пьют-гуляют богатые гости, Атабию бросают лишь кости. Стар бедняк Атабий — кости не разгрызет. Раб старик Атабий, он и бос, он и гол, Слаб старик Атабий, много видел он зол. Путь слепого тяжел, к кузнецу он пришел. «Вот, мол, грош, сделай нож», — говорит он. Смотрит мастер. «Ты что ж, — говорит он,— Ни железа, ни угля, старик, не нашел?» И пошел Атабий без путей, без дорог, И пошел Атабий, и помог ему бог: Ой, убогий, нашел он железа кусок. Попросил он у друга любезного Меру полную угля древесного. Что нашел, что достал, кузнецу приволок. Отдал всё кузнецу, тот промолвил: «Ну что ж! Будет нож тебе, старец» — и выковал нож. Что за нож, где достанешь такой, где найдешь! Атабий еле ноги волочит. Точит нож Атабий — не наточит. Что задумал старик, поглядишь — не поймешь: Скупо небо на радость, на горе — щедрей. Плачет бедный старик: двух его дочерей Угоняют, и надо спасти их скорей. Атабий еле ноги волочит, Точит нож Атабий — не наточит, Точит нож Атабий: нож — хоть голову брей. У Абаевых сын — молодой вертопрах. Пьет, лютует голодному люду на страх. Слезы льет Атабий о своих дочерях. Бедный, он еле ноги волочит. Точит нож Атабий — не наточит. Шепчет старец слепой: «Да поможет аллах!» Утопив свою черную совесть в вине, Спит Абаев-сынок и смеется во сне. Но идет Атабий — тень ползет по стене. Атабий хоть не видит, но слышит, Как храпит его недруг, как дышит, Как проклятое сердце стучит в тишине. Силен гнев старика, и печаль велика, Злое сердце по стуку находит рука. Был сынок у Абаевых — нету сынка. Атабию зачем хорониться? Смерти он, Атабий, не боится. Подходите, вяжите его, старика. И поймали его, и связали его. И терзали его, привязали его К двум коням, чтоб они разорвали его. На его безымянной могиле Бедняки эту песню сложили В день печальный, когда поминали его.

Ой, спешил я в горы снеговые, Ой, не за косулею, хойра! Но прошил я тело Омар-бия, Ой, горячей пулею, хойра! Бий Омар, тебе не нарядиться, На охоту в горы не пойти, И ни к девушке, ни к молодице В час заветный нет тебе пути. Эй, охотник, где рога, где шкура? Тура ждал ты между скал, хойра! Раньше, чем пустил ты пулю в тура, Мой свинец тебя догнал, хойра! Жил, злодей ты, как тебе хотелось, Мучал бедняков, пока — хойра! — Нынче по камням не разлетелась Брызгами твоя башка, хойра! Сколько взял у нас ты шкур овечьих, Сколько отнял шуб у нас, хойра! На свои раздробленные плечи Их наденешь ли сейчас, хойра? Был твоим родник, и в пору зноя Ты берег его струю, хойра. Что родник — река теперь не смоет, Ой, со склонов кровь твою, хойра! Там, в горах, где всё плющом обвито, Ой, кровавые следы, хойра! Ой, теперь напьемся мы досыта — Нет хозяина воды, хойра! Кунаки твои сегодня будут Причитать и слезы лить, хойра! А твоим врагам — простому люду — Может, станет легче жить, хойра! Ой, бедняк, посеял я тревогу, Всполошил Шакманов род, хойра! Может быть, я облегчил немного Участь тех, кто терпит гнет, хойра!

В горном крае сиротою рос Мальчик, нареченный Гапалау. Сколько беднякам добра принес Храбрецом рожденный Гапалау. Был поддержкой для лишенных сил Горец угнетенный Гапалау. В саклях бедняков опорой был Храбрецом рожденный Гапалау. Был подобен клекоту орла Клич, к горам взнесенный Гапалау. Не терпел ни подлости, ни зла Храбрецом рожденный Гапалау. И когда луга делила знать, Вышел в круг зеленый Гапалау, Крикнул: «Бедняков — не обижать!» — Храбрецом рожденный Гапалау. Киньте веток, чтоб не угасал Твой костер зажженный, Гапалау, Над тобой ножи, как девять жал, Храбрецом рожденный Гапалау. Как скала стоял лишенный сил, Девять раз пронзенный Гапалау, Не упал, пока не отомстил Храбрецом рожденный Гапалау. Сирота, кому тебя обмыть, Богом не спасенный Гапалау? Некому глаза тебе закрыть, Храбрецом рожденный Гапалау. Двери сбиты, жмется у реки Дом твой разоренный, Гапалау. Над тобою плачут бедняки, Храбрецом рожденный Гапалау.

Нас бии продали войне, Как скот на бойню, без пощады, — Теперь на нас в чужой стране, Теперь на нас в чужой стране Летят японские снаряды. Нас бросили, безгрешных, в ад. Здесь зла земля и солнце хмуро. Не можем мы, хоть нам велят, Не можем мы, хоть нам велят, Взойти на горы Порт-Артура. К нам смерть приходит каждый час, То тех, то этих примечая. Не надо говорить о нас, Не надо говорить о нас, Чтоб слез не лили в Карачае. Хоть горная страна Китай, Да непривычная для глаза. Нам, горцам, этот горный край, Нам, горцам, этот горный край Не заменяет гор Кавказа. Охота жить и вам и нам, Но здесь летят снаряды с воем, Мы ладим саваны друзьям, Мы ладим саваны друзьям, Мы землякам могилы роем. В чужой, немилой стороне Гудит земля, снаряды рвутся. Нас бии продали войне, Нас бии продали войне, — На родину нам не вернуться. Горянок слезы — не вода, Но их поток течет рекою, Коль притечет она сюда, Всех нас накроет с головою.

Ой, в солдаты многих, говорят, Брали из Большого Карачая. В Карачае матери солдат Вдаль глядели, слезы утирая, Вдаль глядели, слезы утирая. По чугунке горцев молодых Отправляли, жен их не жалели. Стали для солдаток молодых Широки их брачные постели, Широки их брачные постели. Есть и в нашем Карачае, ой, Как везде, начальники и судьи. Жить нам не дают, считая, ой, Будто инородцы мы — не люди, Будто инородцы мы — не люди. По чужим дорогам скачут, ой, Парни из Большого Карачая, Не поют они, не плачут, ой, Скачут молча, что их ждет, не зная, Скачут молча, что их ждет, не зная. Много ль их останется в живых? Поглядишь, и тот уже не дышит. Бога молят матери за них. Но земля дрожит, и бог не слышит, Но земля дрожит, и бог не слышит. Ехал на коне Хажи-Али, Подоткнув края черкески белой. Пули на краю чужой земли Отыскали молодое тело, Отыскали молодое тело. Там и умирал он, где упал, На чужой земле в помятом жите. Он своим товарищам сказал: «Вы моих сирот усыновите, Вы моих сирот усыновите. Передайте Даумхан моей, Что ее покойник не осудит: Если друг посватается к ней, Пусть выходит и меня забудет, Пусть выходит и меня забудет. А посватается недруг мой — Лучше пусть вдовою остается, Ожидает мужа, хоть домой Муж ее вовеки не вернется, Муж ее вовеки не вернется». Ой, в солдаты многих, говорят, Взяли из Большого Карачая. В Карачае матери солдат Вдаль глядели, слезы утирая, Вдаль глядели, слезы утирая. Много взяли горцев молодых, Многие давно уже убиты. Плачут вдовы, да не слышат их Спящие в чужой земле джигиты, Спящие в чужой земле джигиты.

Служили камни нам постелью, Ночь укрывала нас метелью, И всё же к свету мы стремились, Мечтали мы о светлой доле, Да падали в горах и в поле,— Над нами вороны кружились. Законы были к нам суровы, Заковывали нас в оковы, Но мы идем, не зная страха. Нас тысячи, и мы сплотимся, Погибнем иль освободимся От гнета князя, власти шаха.

Ой, большевики к нам скачут, Ой, в горах грохочет гром. Горские княгини плачут, Утираются тайком, Кто рукою, кто платком, Банды черные разбиты, Белые бегут полки. Ой, спасаются бандиты, Скачут через ледники — Гонят наши их штыки. За Дукумом поспешите, Чтоб его не упустить, Захватите, посолите И повесьте просушить, — Он просохнет, может быть. Что-то бии присмирели, Не кричат на бедный люд. Что-то, пьяница, в постели Не лежит Хажидауд Среди бурдюков и блюд. По́том бедняков беспечно Жил в горах господский род, Думал он, что будет вечно Угнетать простой народ, — Вышло всё наоборот. Жили баре, не тужили, Но и к ним пришла беда. Бедняки их распушили, Разгромили навсегда, Не оставили следа. С князем, с бием, с богатеем Будем биться до конца. Отдадим, не пожалеем Наши силы и сердца Мы за Ленина-отца.

В аулы Балкарии банда рвалась, Вел Серебряков беляков. И родина вся к перевалам сошлась, Чтоб встретить кровавых врагов. Узнали враги, что ущелье Зылги Замкнул партизанский отряд, И вот по ущелью Сукан вдоль реки Аскеры пройти норовят. Но гор сыновья самым крепким замком Замкнули ущелье Сукан. За каждой скалой со взведенным курком Оружье держал партизан. Шли белые цепью, но стали на миг, Почувствовав, видно, беду. И каждый от страха к соседу приник — Мол, я впереди не пойду. Устроив совет и заслушав гонцов, Решили — нет дальше пути. Но Серебряков их в конце концов Заставил в ущелье войти. Следят партизаны-орлы за врагом, Что мечется на берегу. Всё ближе бандиты, и сверху, как гром, Скатилось: «Огонь по врагу!» И пули, и камни обрушились вниз. Ущелье окутала мгла. Огромные глыбы на белых неслись, Лавина их вмиг размела. Как куры от грифа в испуге спешат, Бежали, молясь, беляки. Но в землю безжалостно каменный град Вгонял их у самой реки. И черная кровь их стекала в Сукан, Настали возмездия дни — Врагу нет спасения от партизан, Как будто крылаты они. И счастье, окрепшее в битвах, пришло, Советскую власть возвестив. Но сколько героев на склонах легло, В аулы врагов не пустив. Так пусть же поведает речка Сукан О славных геройских делах. Как Ленина слово вело партизан Сквозь битвы к победе в горах.

Ой, черный туман по степи украинской плывет, Он стелется черною тучей над ней. Кто хочет услышать, как мы воевали, — пусть тот Прослушает песню про горских парней. Нас пятеро было в степи, чьи края не видны, В бескрайней степи, где лютует беда. Семь месяцев мы провели на дорогах войны, Ни дней, ни ночей мы не знали тогда. Нас пятеро было из горских аулов пяти, В степном воевавших далеком краю. Лишь двое из нас бой смогли до конца довести, А трое смерть встретили сразу в бою. Но горец врагу не оставит, пока он живой, И мертвого друга, что в битве сражен. Джигит будет драться, пока не окончится бой, Иль сам упадет рядом с другом и он. Обычно в ауле рождается каждый джигит. Но грянет беда над родной стороной, За смертью своей он на поле сраженья спешит, Встречая противника грудью стальной. В боях этих были горячими наши сердца, Навстречу врагу мы отважно пошли. И мы не последние, не отступив до конца, В тот день средь огромной степи полегли. И степь украинскую грудью закрыли своей. И враг отступил, хоть его и не счесть… Кавказские горы! Нас пятеро было парней, Сумевших сберечь незапятнанной честь!

Ах, замерз я, ах, ах! Яблоки я рвал в горах, Яблоки я вез, вез, Разгружайте воз, воз. «Парень, ты сошел с ума, Выйди в сад — в саду зима!» — «Я в траве густой лежал, Яблоки зимой срывал. Вы смеетесь — добрый час, Песню пел я не для вас».

В старину в стране одной Жил-был человек чудной. Из коры он сито сделал, Из горы корыто сделал. Превратил он, молодец, Сто букашек в сто овец. В речке воду брал чудак И снимал с нее каймак. Он кузнечика конем Сделал — и скакал на нем.

Молодым я был — мечтал Взять жену и вновь жениться. Молодым я ждал и знал, Что мой план осуществится, Только надо торопиться. Наконец жена одна В дом ко мне переселилась. Я воскликнул: «О жена, Заслужил я божью милость, Что задумал, то свершилось!» Вскоре мысль пришла ко мне: Зря живу я, в ус не дуя, — И тогда к одной жене Присовокупил вторую, Как бы к старой молодую. Думал я в кругу семьи: Наконец достиг я цели. Обе женщины мои Две, а может, три недели Друг на дружку не глядели. А недели через три Их перекосились лица, — От зари и до зари Стали женщины браниться, Стал от них я хорониться. Как-то ссорилась семья, Встрял я в спор, набравшись духу. Первая жена моя Мне попала палкой в ухо, А вторая — скалкой в брюхо. Холостым я был — мечтал Взять жену и вновь жениться. Я теперь чего б не дал, Чтоб от жен освободиться. Или вечным сном забыться.

Ой, давно пора бы мне Спеть вам о плохой жене. Муж плохой жены здоров И доволен, если вдов. У огня сидит жена, В казане лишь грязь одна. На большой сковороде Мухи парятся в воде. Муж придет, а на обед Даже мамалыги нет, Муж хозяйку упрекнет — Из дому она уйдет. Не женитесь на вдове — У ней ветер в голове, Ты ей — слово, а вдова — Два.

Ой, всегда и во всем себе верен Глупый мерин мой, бедный мерин. Вот отменное сено — поешь, И солома отменна — поешь, Иль ты есть ничего не намерен, Глупый мерин мой, бедный мерин? Я на скачки тебя пустил — Ты бежал из последних сил, Первым ты от конца оказался, Люд честной надо мной смеялся. Ой, всегда и во всем себе верен Глупый мерин мой, бедный мерин. Я ремни мышиные взял, Хворостины аршинные взял; Думал я, что на спину прилажу Небольшую тебе поклажу, — Сдох мой мерин, навеки потерян Бедный мерин мой, глупый мерин.

До свадьбы осталось четыре дня. Пойдемте, подруги, на луг, поглядим, Много ли женихова родня Овец и коров дает за меня? Пойдемте, девушки, поглядим, Высоко ль ценят мою красу? Большой дают за меня калым: Корову с единственным рогом кривым. И крив этот рог, и одинок. Чем этак, уж лучше совсем без рогов. Тебя я к себе, дружок-женишок, С калымом таким не пущу на порог. Гылжу неплохую дает мой жених — Украшен резьбою единственный рог. Она, говорят, в селеньях других Была уж калымом за семерых. Тучи закрыли солнечный свет. Будет ли дождь, будет ли снег? Добрые люди, дайте ответ: Были рога у гылжи или нет? О ней вся Балкария песни поет. В стадах за безрогою ходят быки. Будет свадьба, будет приплод: Безрогий теленок на будущий год. Гылжу на луг отвели поутру. Упала она и пала она. Шкура ее гремит на ветру. Сварила бы мясо — боюсь, что помру. Бедная тварь, не пошла она впрок. Я шкуру продам и куплю гребешок. А ты забирай единственный рог И прочь уходи, мой дружок-женишок.

На дороге пыль густая, Ой-ой-ой! То стрелки из Карачая, Ой-ой-ой! Всадники из Карачая, Ой-ой-ой! Начали травить доммая, Ой-ой-ой! На пути кусты ломая, Ой-ой-ой! Стали окружать доммая, Ой-ой-ой! Ой, сварили из доммая, Ой-ой-ой! Шесть колбас. А где шестая? Ой-ой-ой! Стали гневаться, считая, Ой-ой-ой! Всадники из Карачая, Ой-ой-ой! Нету ни следа, ни духа, Ой-ой-ой! То проделки Шимауха, Ой-ой-ой! Удивительно, как скоро, Ой-ой-ой! Он сожрал ее, обжора, Ой-ой-ой! Колбаса была большая, Ой-ой-ой! Воз наполнила б до края, Ой-ой-ой! Путник с ней не знал бы горя, Ой-ой-ой! Был бы сыт в пути до моря, Ой-ой-ой! Я наелся до отвала, Ой-ой-ой! На губах застыло сало, Ой-ой-ой! Это сало, это сало, Ой-ой-ой! Людям правду рассказало, Ой-ой-ой!

У печи стоит корзина, О-ри, о-ри, о-ри-ра! Колбаса в ней и свинина, О-ри, о-ри, о-ри-ра! Съел я всё, не скрыл отрыжку, О-ри, о-ри, о-ри-ра! Начал бегать я вприпрыжку, О-ри, о-ри, о-ри-ра! Анаевы не ужились, О-ри, о-ри, о-ри-ра! Поругались, разделились, О-ри, о-ри, о-ри-ра! Разделили и вола, О-ри, о-ри, о-ри-ра, И бесхвостого осла, О-ри, о-ри, о-ри-ра, Шестьдесят коров недойных, О-ри, о-ри, о-ри-ра, Шестьдесят бадей помойных, О-ри, о-ри, о-ри-ра! Сам Анай сто ржавых вил, О-ри, о-ри, о-ри-ра, Между всеми разделил, О-ри, о-ри, о-ри-ра! С горки катится бычок, О-ри, о-ри, о-ри-ра, Ножки собраны в пучок, О-ри, о-ри, о-ри-ра! Ну-ка, все вставайте в круг, О-ри, о-ри, о-ри-ра, И не разжимайте рук, О-ри, о-ри, о-ри-ра, А стоящего внутри, О-ри, о-ри, о-ри-ра, Не пускайте. Раз, два, три, О-ри, о-ри, о-ри-ра!

По небу облака плывут как стадо, Касаются вершины голубой. Всего богатства мира мне не надо, Лишь бы оставили меня с тобой! С тобой, моя любимая, с тобой! Я буду говорить с тобой, с любимой, Страдающий, влюбленный человек, То громко-громко, словно дождь с вершиной, То тихо-тихо, как с долиной снег, Как снег, моя любимая, как снег! О том, что я люблю, о том, что стражду, Я буду петь, как ангелы поют, И то не каждый раз, а лишь однажды, Пред тем, как нас позвать на Страшный суд. На суд, моя любимая, на суд! Туман плывет, и облака клубятся, Ползут к вершинам на исходе дня. Погибшие назад не возвратятся, А тем, кто жив, не одолеть меня, Любимая, не одолеть меня.

Злые люди, вам всё равно, Где мой милый, а я то и дело Подбегаю, гляжу в окно, Все глаза уже проглядела. Таукан, я гляжу в окно, А на сердце моем тревога, Мне осталось только одно: Положиться на милость бога. Слева солнышко, справа тень, Мне на солнышке полежать бы. Если любишь, назначь мне день, Или так убежим, без свадьбы. Чашка чистой водой полна, Да рука дотянуться не может. Обессилела я, больна. Кто под бурку меня уложит? В стороне, где живет Таукан, Бьет нарзан, тополя — как свечи. Искривится мой тонкий стан, Если ты меня не излечишь. Я возьму на плечо кумган, Зачерпну воды из Баксана. Страшно мне, плохо мне, Таукан!.. Нет вблизи меня Таукана. У предгорья, где бьет нарзан, Сосны старые в два обхвата. Был бы ты не рабом, Таукан, Или я б не была богата! Где положишь ты свой кинжал, У заветного камня какого? Если б только ты пожелал, Я ушла бы из дома родного. Свой кинжал, чтобы после забрать, Ты у серого камня положишь. И отца я оставлю, и мать, Ты своих оставить не сможешь. Я кольцо свое, на беду, Уронила в поток, в ущелье. К русским лекарям я пойду — Пусть дадут от любви мне зелье. Мне не вынести этих ран. Ты в могилу меня весною На руках отнеси, Таукан, Дай другим засыпать землею. Пусть папаха сгорит в огне С головою твоею вместе, Если вскоре, забыв обо мне, Ты к другой пойдешь как к невесте. Будет ждать тебя впереди И любви и радости мало, Коль другую к своей груди Ты прижмешь, как меня, бывало… Ты ушел на охоту опять, В горы, где быстроногие козы. Побегу я тебя встречать, На дорогу глядеть сквозь слезы.

Гонят в горы стада джигиты, А его закрыты глаза. На траву он упал убитый, Как подрубленная лоза. Возвращаясь домой с поживой, Гнал отару Абдул-Керим. Сын Беккаевых — пес трусливый — Свел давнишние счеты с ним. Тот Беккаев купил винтовку, Но не в честном мужском бою Он решил показать обновку — Дорогую покупку свою. Привезли тебя на телеге, Положили среди двора. Для чего ты ходил в набеги? Много надо ли нам добра? Ой, кичится твоим трофеем Сын Беккаев, убийца и вор. Быть бы русским мне грамотеем, Сочинила б я приговор. Сочинила б и настрочила б, Покарала бы за тебя, Я свинцом его накормила б До отвала, как он тебя. Я платок намочила слезами Иль соленой морской волной? Да случится, Беккаевы, с вами То, что с милым моим и со мной! Я слезами платок намочила, Я повешу его сушить. Будет муж у меня немилый, Мне ведь милого не забыть. Меж Баксаном и Старой Малкой Пусть закроет пути обвал. Иль меня тебе не было жалко, Что погибели сам искал? Если было б лекарство от смерти, Я б лекарство тебе нашла. Слишком весел ты был и доверчив: На земле ты не видел зла.

Бело-белая Батай, Что ты делаешь, Батай? Что ты не отходишь от окошка? Чешет волосы Батай, Да и глянет невзначай Вдаль, где вьется по полю дорожка. Волосы Батай до пят, Волосы Батай блестят. Для чего их заплетать, трудиться, Если шелк волос тугих Ночью расплетет жених, Чтоб ему сквозь землю провалиться! Твой отец неумолим. За тебя дают калым. А добро, кому оно некстати? Взял отец сто пять голов: Сто баранов, пять ослов, Да еще возьмет шестого — зятем. Хороша, Батай, цена! Сто баранов — ты одна. Среди ста — один с недобрым взглядом. Пусть же будет кровь его Для торговца твоего Горькою едой, смертельным ядом! Будет муж твой пить-гулять, Будет падать на кровать, Ни сапог, ни бурки не снимая. Будет муж твой пить-кутить, Ни за что тебя бранить, — Пропадет краса твоя былая. Ой, красивая Батай, Несчастливая Батай, Люди на тебя глядят, как судьи. Шелковый надев платок, Ты стоишь, как ангелок. Жаль, что ангелов не любят люди. Волосы твои до пят, Волосы твои блестят. Не гляди, Батай, на Шахгирея. Как тебя он от обид Оградит и защитит, Ни богатств, ни славы не имея?

Дни короткие, ночи длинные, Беспросветные ночи, ой! Ой, как мучаюсь я, невинная,— Все проплакала очи, ой, Все проплакала очи, ой! И давно ли я, милого милая, Пела песни порой ночной, Мне казалось: за счастьем спешила я, А спешила я за бедой, Ой, спешила я за бедой. Мы, влюбленные, окрыленные, С милым ехали в светлый час И не знали, что следом конные Вскачь летят, догоняя нас, Ой, летят, догоняя нас. Ночи длинные, дни короткие. Всадник, ехавший впереди, Подскочил и ударил плеткою По спине моей и груди, По спине моей и груди. Подскочили мои каратели, Первый — матери брат родной. Будь ты проклят, брат моей матери! Как расправился ты со мной, Как расправился ты со мной? Пропади эта жизнь постылая, Проклинаю свою судьбу. Неужели весь род осрамила я Тем, что в жены пошла к рабу, Что, княжна я, пошла к рабу? Как честили меня, как мучили: Дядя — матери брат Касбот — По аулу таскал на чучеле И хлестал у каждых ворот, И хлестал у каждых ворот. Люди в нашем краю суровые — Бить стараются побольней. Кровь мою собаки дворовые, Лая, слизывали с камней, Лая, слизывали с камней. У тебя хоть ни роду, ни имени, — Ты мне господом богом дан. Умираю — приди, навести меня И прости меня, Рамазан, Ой, прости меня, Рамазан.

В люльке я лежал лет пять, В шесть я бегать стал и драться, В десять я умел стрелять, А без малого в пятнадцать Мне пришлось любовь узнать. Многих женщин наших гор Видел я, их слышал речи. Почему ж с тех давних пор, Утро на дворе иль вечер, Твой передо мною взор? Ива, ива, сладкий мед, Как всегда в разгаре лета, По сучкам ее течет. Ты стройна, как ива эта, Ветер эту иву гнет. Ветер иву гнет в саду, Треплет ветви завитые, Ива с ветром не в ладу, У тебя соседи злые — Стерегут, мне на беду. В гривы ленты вплетены, Из ремней сплету я плетку. Наши лошади сильны, — Лезь быстрей, и я в пролетку Сяду с левой стороны. Мы с тобой, моя краса, Бросим этот край суровый, Чтоб увидеть чудеса: Край медовый, край здоровый, Где сосновые леса. Ворон — смерть, орел — мечта. Птица то, и это птица. Ту скрывает высота, Эта над плечом кружится, И кружится неспроста. В руки мне орла не взять, Да и ворону степному Прочь пути не указать, И достанется другому Красота твоя и стать. Для меня ты, Актамак, И удача и несчастье, Ты и солнце, ты и мрак, Ты и вёдро и ненастье, Ты и уксус и каймак. В небесах луна ясна. В небесах белы дороги. В нашем крае ты луна, — Жаль: не только мне, а многим Красота твоя видна. Ты луна моих ночей, Сон мой сладкий и проклятый, Пелена моих очей, И чем дальше от меня ты, Тем люблю я горячей.

Туфли, туфли белые надела я, Стала спать ложиться — не сняла. Боже, боже, что же я наделала, Как я, боже, гостя приняла! Жить должна была бы по-иному я, Честь блюсти и не пытать судьбу, Я влюбилась в гостя незнакомого, Да и проводила на Лабу. От судьбы куда, мой милый, денешься? Сколько бы ты ни был на Лабе, Если только на другой не женишься, Буду ждать я, верная тебе. Буду плакать, на судьбу я сетовать, Если не вернешься ты назад. Я не вынесу позора этого — Побегу куда глаза глядят. Если выйдешь в путь опять когда-нибудь, Лучше в дальний, а не в близкий путь, Будешь мимо проезжать когда-нибудь, К нам опять заехать не забудь. На дороге под железной крышею Домик, где оставил ты меня. Ты меня не слышишь, и не слышу я Слов твоих и топота коня. Пусть мои тебя догонят жалобы. Быть весенним снегом я хочу — Я бы на плечо тебе упала бы, Прилепилась к твоему плечу!

Я дремала ночною порой, Вдруг тепло мне и радостно стало. Я подумала: милый со мной, Я подумала: милый со мной, Приоткрыла глаза — одеяло. До утра я уснуть не могла, Ничего мне на свете не мило. Ты мне, мамочка, душу дала, С жизнью вместе мне душу дала, Ты дала — я ему подарила. Все твердят о любви без конца, Словно нищие люди о хлебе. Говорят, коль сольются сердца, Говорят, коль сольются сердца, Им завидуют ангелы в небе. Любят здесь, а завидуют там, Хоть завидуют там, а не судят. Не завидуют ангелы нам, Не завидуют ангелы нам, Горе нам — нам завидуют люди! Зреет вишенье в нашем краю, Зреет вишенье — время такое. Где-то песню запели твою, Где-то песню запели твою, И она не дает мне покоя. Бьют источники в нашем краю, Струйки встретятся в речке поспешной. Предпочла я блаженству в раю, Предпочла я блаженству в раю Страсть твою на земле этой грешной. Шапку русскую снега белей Носишь ты, с головы не снимая, — Среди шапок аульских парией, Серых шапок аульских парней, Как вершина она снеговая. Ты идешь, как чужой человек, Смотришь в сторону, смотришь несмело. Словно камень, упавший на снег, Словно камень, упавший на снег, Мое сердце к тебе охладело.

Склон горы лесист и крут, Там живут маралы. Мне покоя не дают Губ твоих кораллы. Милый, сыпь на рану соль, Не давай покоя. У меня на сердце боль. У тебя — другое. Я зову, а ты притих, Не живу я — маюсь, Я любовь в глазах твоих Прочитать стараюсь. Далеко к тебе ходить — Важная ты птица. Лучше нищего любить — Сам он постучится. Постучится нищий к нам И замрет в молчанье, Сердце я ему подам, Словно подаянье.

Деревья цветут в середине весны, А позднею осенью будут черны. Я цвел — не болел, а теперь седины В кудрях моих много, моя Айжаяк. Деревья цветут в середине весны. Стоят у калитки твоей скакуны. Скажи, что тебе женихи не нужны, Гони их с порога, моя Айжаяк. Куда бы нам скрыться, куда бы уйти, Чтоб к нам не нашли никогда бы пути, Чтоб век не смогла нас беда бы найти, — Где счастья дорога, моя Айжаяк? Моя Айжаяк, у твоих ли ворот Соперник стоит, не меня ли он ждет? Ужель у меня он тебя отберет, Моя недотрога, моя Айжаяк? Ну что ж, что белеет моя голова, — Хоть стар я, но знаю такие слова, Что вновь молодою ты станешь, вдова, Моя недотрога, моя Айжаяк. Нет льда холоднее, чем в озере лед. Нет меда вкуснее, чем липовый мед. Всех лучше из тех, кто на свете живет, По милости бога, моя Айжаяк. Эй, кто еще, кто еще в нашем краю С надеждой глядит на невесту мою? Я стар, но за счастье свое постою. Что смотришь ты строго, моя Айжаяк?

Ой, Мажир, Мажир удалой, Человек городской Мажир. Ой, у нашей Абат молодой Отнял сон и покой Мажир. Много было на скачках коней, — Кто сравнится с гнедым конем? Всех красивей и всех стройней Был Мажир, скакавший на нем. Каракетовский сын, опять Брызжет с губ твоих горький яд. У Мажира ты хочешь отнять Дорогую его Абат. Много делал ты людям зла, Причинил нам немало бед. Будешь ты за свои дела Перед миром держать ответ. Сюлемен, каракетовский сын, За Мажира идет Абат. Что ж ты, парень, стоишь один, Что ж ты, парень, потупил взгляд? Что же ты не спешишь туда, Где с невестой сидит жених? Каракетовский сын, вода Утекла от мельниц твоих.

Хоть ты, куропатка, легка, Да не улетишь в облака. Увидела б с луга Я милого друга, Да больно гора высока. За ту снеговую гряду Мой милый ушел, на беду. Пошла бы я следом, Да край мне неведом,— Дороги, боюсь, не найду. Тебе я тачала башлык. Не мал он тебе, не велик. С грузинкой богатой Забудешь меня ты, И так от меня ты отвык. Мне быть бы копьем золотым, Конем бы твоим боевым. Вернись же, мой милый, Чтоб встать над могилой И плакать над прахом моим. Дареный платок у меня, От слез он намок у меня. Меня не пригреют И не пожалеют, — Любимый далек от меня. Намок мой платочек давно. Повешу сушить на окно. От зла и коварства Ищу я лекарство. Да есть ли на свете оно?

Платье я надевала Всё в цветах, словно сад. Было сладким начало, А конец горьковат, А конец горьковат. Даже камни, что двор наш Окружают стеной, В день печальный и черный Плачут вместе со мной, Плачут вместе со мной. Я тебя вспоминаю — И темнеет в глазах, Я в горах зарыдаю — Плачут камни в горах, Плачут камни в горах. Стала немощней тени Я, лишенная сил. Тем пусть счастье изменит, Кто любви изменил, Кто любви изменил. Боже, боже, я знаю, Прав и праведен ты. Почему ж я страдаю От твоей правоты, От твоей правоты? Брови, брови чернели, — Я могла ль не взглянуть? Брови, брови чернели, Чтоб меня обмануть, Чтоб меня обмануть. Брови, брови чернели,— А теперь как мне жить? Брови, брови чернели, Чтоб меня погубить, Чтоб меня погубить. Люди много болтают, Я насмешки терплю, — Все теперь уже знают, Как тебя я люблю, Как тебя я люблю. Встанут братья с ножами — Поступлюсь я семьей. Встанут горы меж нами — Обернусь я змеей, Обернусь я змеей. Дни я плачу и ночи, А тебе невдомек. Делай, милый, что хочешь, Что велит тебе бог, Что велит тебе бог. Пусть письмо воротилось — Я и это стерплю. Может, я провинилась Тем, что слишком люблю, Тем, что слишком люблю? Вижу в зеркале злую И худую себя. Я люблю, всё прощу я, — Бог простит ли тебя, Бог простит ли тебя? Быть в краю нам далеком, Где и рай, где и ад, Но и там, мой жестокий, Нас с тобой разлучат, Нас с тобой разлучат. Я за муки, конечно, В светлый рай попаду, Мой любимый, мой грешный, Пропадешь ты в аду, Пропадешь ты в аду.

«Отвори мне дверь скорей, — Говорю, — На красу ресниц, бровей Посмотрю!» «Ты ль бровей моих, ресниц Не видал? Ты ль не видел крыльев птиц Между скал?» «Подними дверной крючок, — Говорю, — На глаза твои разок Посмотрю». «Ты ль моих не видел глаз Красоты? Вишни спелые не раз Видел ты!» «Подними дверной крючок, — Говорю, — На твой тонкий стан разок Посмотрю!» «Что мой стан! С тобой беда, Дуралей. Ты ль не видел никогда Тополей?»

Ой, рубашка твоя голуба, Ой, рука у тебя груба. Неужели в тебе ни малости Нету жалости, нету жалости? Ой, душа твоя холодит, — Ой, не лед ли она, не гранит? Ой, душа твоя холодит, — Ой, не лед ли она, не гранит? Но и лед от жары расплавится, Разобьется гранит, коль ударится. Ты душой не гранит и не лед — И ничто тебя не берет. На ремне твоем пряжка была. Я, бедняжка, тебя избрала. Ой, я глупая, неумелая, Как посмела я, что наделала,— Ведь хороший ты только на вид, А душа твоя холодит! Ой, сосуд на краю стола, Ой, из меди он и стекла! Если, брошенная и немилая, Раньше срока сойду в могилу я, Будет гнаться всю жизнь за тобой Из могилы мой голос живой.

Эй, Кулина, что нужно тебе? Смотри, мои кони скоры. В городе нынче душно тебе, — Садись, повезу тебя в горы! В доме большом сидишь ты, молчишь, На мир глядишь, как тигрица. Кликну тебя — ко мне прибежишь, И гордость твоя смирится. С пасеки нашей меду к весне Сберег я бочонок немалый. Смерть — над плечом, орел — в вышине, Мечты наши выше, пожалуй. Нынче я оседлаю коня, Помчусь я быстрее пули. Можешь ли день прожить без меня? Я без тебя могу ли?

В час вечерний тебя я встречала, О тебе я шептала сквозь сон, Пел ты песни не хуже, бывало, Чем у наших господ граммофон. Мне свиданье с тобой обещали,— Сердце птицей запело мое, Не солгали, тебя показали — Распростертое тело твое. Приходил ты — и солнце всходило, Уходил — заходило оно. Нет, тебя не вино погубило — Люди яд подмешали в вино. Как ждала я тебя, как любила! И чтоб нас не настигла беда, Я тебя не по имени, милый, — Парнем в серой папахе звала. Я просила тебя, говорила: «Образумься, беги ото зла!» Больше жизни тебя я любила, Но тебя и любовь не спасла.

Идут по дороге быки. Колеса скрипят на ходу. Скрипят и мои башмаки. Я вслед за арбою иду. Дорога в пыли, как в дыму. Спешит мой аробщик вперед. Я, может, бы села к нему, Но милый меня не берет. Я к речке спустилась одна. Что делать мне с жизнью такой? Аробщику я не нужна. Никто мне не нужен другой. Я вдаль на дорогу смотрю, Но он не спешит, как назло. Вернется — ему подарю Кольцо, чтоб в пути берегло. Я век не ждала бы, как жду, Я век бы жила не любя. Зачем я, себе на беду, Аробщик, узнала тебя? Искал ты меня и робел. А я не стремилась к тебе. Чего ж ты ко мне охладел, Когда я открылась тебе? Ты был мне сначала не мил, Красивый аробщик с арбой, Два года за мной ты ходил, — Теперь я хожу за тобой, Хожу за твоею арбой.

Сколько звезд на небесах, Столько слез в моих глазах! Ни за что болезнью тяжкой Наградил меня аллах. Та болезнь стара, как свет: Я люблю, а милый — нет. Нет лекарства от коварства, Чахну я во цвете лет. В горы тянутся стада. Ты туда, а мне куда? Для тебя любовь — забава, Для меня любовь — беда. Бурку вижу я твою, Ты идешь, а я стою. Что ж ты взглядом не подаришь Одинокую свою? Я стою, а ты идешь. Я молчу, а ты поешь. Или ты завел другую, Иль поверил в чью-то ложь? Родники звенят в тиши. Сокол ясный, не спеши. Ой, любовь мне не для счастья — Для погибели души.

Свой пояс с пряжкой новою Я затянуть стараюсь. Ты входишь не здороваясь, Уходишь не прощаясь. Зачем меня ты мучаешь, Как пойманную птицу? Или нашел ты лучшую? Да чтоб ей подавиться! Ой, бахрома болтается,— Шаль у меня такая. Иные улыбаются, А я сижу рыдая. Свой поясок на талии Я затяну потуже. Ты не один в Балкарии, Другие есть — не хуже. Мила ль твоя красавица, Ее красиво ль имя? Смотри и ты, коль нравится, Как я хожу с другими. На речке намочила я Край шелкового платья. Любовь тебе дарила я — Прими теперь проклятья. О нет, пусть я постылая, Но я ходила в милых… Того, кого любила я, Я проклинать не в силах.

Грустно мне день-деньской одной. Шью и шью, а зачем — не знаю. Где бы ни был ты, мой родной, Я всегда тебя ожидаю. Всё ль папаха твоя бела Иль давно уже износилась? Я такая же, как была, Ты такой ли, скажи на милость? Туфли, туфли на каблуках. Побежать бы — боюсь споткнуться. Я внизу, ты — олень в горах. До тебя мне не дотянуться. Мой олень, плохо дело мое: Я не лань, ты бежишь не за мною. От любви тает тело мое, Словно снег на лугу весною. Говорят мне, что ты в пути, Наверху, где быстры косули. От меня ты сумел уйти, — Я уйти от себя смогу ли?

На поляне — посмотри — Траву косят косари. Матери девиц влюбленных Спят — спасибо — до зари. Над поляною вдали Пролетели журавли. Мы бы жили — не тужили, — Злые люди развели. Я с ведром иду опять К роднику воды набрать. Я давно была бы с милым, — Не велят отец и мать. По дороге, по стерне Скачет всадник на коне. Если б так же торопился Мой возлюбленный ко мне! Говорит у нас народ: «Низок ствол, да сладок плод». Этот невысокий парень Мне покоя не дает. На коня мой ухажер Сел, как ворон на забор. Почему его любила И люблю я до сих пор? Ой, на склонах, как всегда, По траве бредут стада. Я подружку попросила Милого позвать сюда. В казане варю еду, На огне варю и жду. Если влюбится счастливый, То не попадет в беду. По полю пойдет мой друг, В лес пойдет, пойдет на луг. Всё успеет, — лишь со мною Повидаться недосуг. Я гляжу на белый свет. Солнце было — солнца нет. С кем и как, я не скажу вам, Встречу нынешний рассвет.

Вблизи Бийчесана гром громыхнул, И над Бургустаном сгустился туман. Мой милый уехал в далекий аул,— С кем пляшет сегодня он, весел и пьян? Неделя прошла, но вестей он не шлет. Неделя прошла, а мне кажется — год. Неделя прошла, я стою у ворот, Вторая проходит, а он не идет. Назвал меня милой — я ввысь вознеслась, А стала постылой — упала на дно. Бывало, певала, пускалась я в пляс, Порхала, цвела, да увяла давно. Пропала иголка, упала и нет. Искала без толку, устала искать. Мне хочется, девушки, дать вам совет: О том, что туманно, не надо мечтать. От льда векового вершина бела. Хоть солнце и греет, да мало тепла. Тебя я любила, сгорела дотла, А льда твоего растопить не могла.

Всадник, всадник, скажи на милость, Что не едет домой Нанык? Ой, звезда моя закатилась: Ты сказал мне, где мой Нанык. С тех лугов у реки глубокой Не воротится милый мой. Только пес его одинокий Прибежит на заре домой. У меня жениха не будет, Не найти мне могилы его. На заре принесут мне люди Только косу и вилы его. Стать бы рыбкою золотою, Головою коснуться дна. Лучше мертвой я буду с тобою, Чем живой на земле одна. Стать залетной горлинкой мне бы, Чтобы эти покинуть края, Скрыться, птицею взвиться бы в небо, Где, мой милый, душа твоя. Для чего, о скажи на милость, Всадник, ты отозвался на крик? Я не знала бы, что случилось, И ждала б, что вернется Нанык.

Спи, мой мальчик, всё спит кругом, Ляу, ляу. Спит и лед, и вода подо льдом, Ляу, ляу. На тебя похожий телок, Ляу, ляу, Спит в хлеву, а над ним парок, Ляу, ляу. И шумливый, как ты, щенок, Ляу, ляу, Спит в углу, свернувшись в клубок, Ляу, ляу. Снег на крыше, на крыше лед, Ляу, ляу. Спать не будешь, так волк придет, Ляу, ляу. Я тебя не отдам, малыш, Ляу, ляу. Ты хороший, ты уже спишь, Ляу, ляу. Ой, лисенок любит лису, Ляу, ляу. Он под снегом уснул в лесу, Ляу, ляу. Сын мой любит меня одну, Ляу, ляу. Он уснул, вот и я усну, Ляу, ляу.

Хоть иду, всегда иду, Никуда я не приду. Весь мой путь за тыщи дней Топорища не длинней. Колыбель я, колыбель. Много дней, ночей, недель Я в пути, я — колыбель. Хоть иду, пройду немного — Я дойду лишь до порога. Колыбель я, колыбель. Спит жилец мой, и во сне Далеко летит на мне, Хоть и не длиннее рога Наша с мальчиком дорога. Колыбель я, колыбель. Я бегу, бегу, бегу, Убежать всё не могу. Не длинна моя дорога — До окна иль до порога. Колыбель я, колыбель.

Буреломом, горами, скатами, Где покатыми, где горбатыми, Шла медведица с медвежатами, Шла медведица с медвежатами. Шла медведица с медвежатами, С гор стекала река ревущая. Та река была злая-злющая, Та река была злая-злющая. С медвежатами шла медведица Через реку, где волны бесятся. А над ней ни звезды, ни месяца, Над рекой ни звезды, ни месяца. Над рекой ни звезды, ни месяца, Волны пенятся, волны бесятся: «Отдавай медвежат, медведица, Отдавай медвежат, медведица!» С медвежатами шла медведица, Унесло медвежат течение. Где найдет она утешение, Где найдет она утешение? Слезы горькие льет медведица: «Ох, и зла ты, река глубокая. Для чего пришла издалека я, Для чего пришла издалека я?» Слезы горькие льет медведица: «В рощах нашей далекой родины Разве мало было смородины, Разве мало было смородины?»

Ой, у речки луг велик, Ой, у речки пасся бык. Пасся бык, да вдруг пропал: Человек один украл, Человек другой забил, Третий на костре сварил, А четвертый всё узнал И хозяину сказал. Нет, пропажа не нашлась, Только драка началась.

Я в лесу порвал бешмет, У меня другого нет. Что мне делать, как мне быть, — Не хотел я причинить Маме горя! Вот бы где-нибудь в пути Новый мне бешмет найти. Я обнову бы не рвал, Никогда б не причинял Маме горя.

Я поехал по дрова, Шел осел едва-едва. Утром мать со мной прощалась, Дома ждать она осталась. Направлялся я в лесок, Задержался на часок. Право, я не виноват: Ехал в лес — увидел сад. Хоть и шла дорога в лес, Но с седла опять я слез. Там я привязал осла, Где смородина росла. В лес дорога далека, Не собрал я ни сучка. У меня была причина: Там в лесу росла малина. Я малину ел, — стемнело, Не успел я кончить дела. Еду я, сижу дрожу, — Что я матери скажу?

Над горами нашими вдали Вы летите стаей, журавли. Будь моим конем, эй, подожди, Журавель, летящий впереди, Впереди летящий журавель! В путь далекий полетели вы, В небе нет воды и нет травы. Подождите, птицы! Погоди, Журавель, летящий впереди, Впереди летящий журавель! Над Чегемом в выси голубой — Стая птиц. Возьми меня с собой, Унеси за тридевять земель, Впереди летящий журавель, Журавель, летящий впереди! Пес Бойнак не сводит с неба глаз, Он не лает, провожая вас. Вы летите, журавли, на юг. Добрый путь тебе, мой добрый друг, Впереди летящий журавель!

Прилетают в сад вороны, Крыльями шуршат вороны, На деревьях средь двора «Кра-кра-кра» кричат с утра. Где, вороны, ваши детки? Что-то нету их на ветке. Что вы им дадите пить, Чем их будете кормить? Мама хлеб мне испекла, Молока мне налила. Вы, вороны, хлеб печете, Деткам молоко даете? Мать моя встает чуть свет, Чинит старый мой бешмет. Правда ль, что бешмет в заплатах И на ваших воронятах?

«Куры, куры, куд-куда, Вы откуда и куда?» — «Из сарая мы пришли, Куд-куда. Там яички мы снесли, Куд-куда». «Что ж яичек не видать?» — «Куд-куда, Забрала их ваша мать, Куд-куда». «Что взамен она дала?» — «Куд-куда, Ваша мать зерна дала, Куд-куда». «А зерно куда вы дели?» — «Куд-куда, Куд-куда, зерно мы съели, Куд-куда!»

— Адемей, где ты был? — За телятами ходил. — Адемей, что ты привез? — Дров из леса целый воз! — Что добыл ты, Адемей? — Двух большущих глухарей. — Где ты ночью пропадал? — Ночью поле я пахал. — Будешь есть, Адемей? — Съел уже я свой чурек! — Кто ты есть, Адемей? — И пастух, и дровосек, Я и пахарь, и ловец, И на скачках удалец!

Шел я, шел, шел, шел, В поле шерсть нашел. Шерсть я тетушке отнес, Получил лепешки. Вдруг бежит навстречу пес По моей дорожке. Эй, пес, пес, пес, Я лепешки принес. Подарил мне пес Своего щенка. Чабану отнес Я того щенка. За подарок мой Дал чабан мне кость. Я пришел домой — К нам приехал гость. Дал я гостю кость — Дал мне плетку гость. Плетку с ходу я Бросил в воду я. Приняла река Плетку ценную, Мне дала река Воду пенную. Слышу: «бум-бум-бум». Что за шум, шум, шум? Что-то хлопнуло — Пена лопнула.

Без коня мой дед-бедняк Жил все время кое-как. В скачках не пытал он счастья, В них не принимал участья. Но однажды с дальних гор Прилетел орел в наш двор, Над чинарой покружился И в коня преобразился. Скакуна мой дед поймал И на скачки поскакал, Обогнал он всех джигитов, Даже самых знаменитых. Старый дед мой с этих пор Лучший всадник наших гор. Поглядите, пыль клубится — Дед мой по дороге мчится!

В поле, где трава растет, Видел я сегодня лед. Там, где высь белым-бела, Видел я, трава росла. Я не ел четыре дня — Камень выручил меня. Превратился он в чурек, Съел я камень, выпил снег.

Утром я скакал и днем, Палка моя, палочка. Ты была моим конем, Палочка-скакалочка. На тебе скакал я вдаль, Палка моя, палочка. Я загнал коня, мне жаль, Палочка-скакалочка. Мать кричит, что я устал, Палочка-скакалочка. Я ведь только погонял, Ты устала, палочка. Сердится, бранится мать, Палка моя, палочка. А тебя кому ругать, Палочка-скакалочка?

Есть хочу, хочу я спать, — Пропекайся, хлеб, скорее! Долго ли еще нам ждать? Пропекайся поскорее! Спать хочу, едва держусь, — Пропекайся, хлеб, скорее! Не дождусь тебя, боюсь Пропекайся поскорее! Кошка в доме улеглась. Пропекайся, хлеб, скорее! Спит, тебя не дождалась. Пропекайся поскорее! Двор и сад покрылись тьмой. Пропекайся, хлеб, скорее! Дремлет серый ослик мой. Пропекайся поскорее! В жаркой печке хлеб сидит. Пропекайся, хлеб, скорее. Сон глаза мои слепит. Кто кого опередит? Пропекайся поскорее!

Встань, малыш, еще разок, Сделай маленький шажок. Топ-топ. Ходит мальчик наш с трудом, В первый раз обходит дом. Топ-топ. Мама водит взад-вперед, Мальчик ходит взад-вперед. Топ-топ. Он догонит козлика, Он обгонит ослика. Топ-топ. Вот окошко, вот порог, — Путь пока что недалек. Топ-топ. Будет время, и, малыш, Далеко ты побежишь. Топ-топ.

Мой бычок, мой бычок — Белый в крапинах бочок. Мы гуляли, да пропали, Все искали, сбились с ног. Мы ходили на лужок, А теперь везде снежок, И не видно — вот обидно — Ни тропинок, ни дорог. Не печалься, мой дружок, Разве страшен нам снежок? Принесу тебе я сена, У меня большой мешок.

— Солнце сильнее всего на свете, Солнце могучей всего на свете! — Было б оно всех сильней и могучей, Черной его не застлало бы тучей! Туча сильнее всего на свете, Туча могучей всего на свете! — Если была бы она могучей, Воду земля не взяла бы у тучи! Земля сильнее всего на свете, Земля могучей всего на свете! — Если б земля могучей была бы, Овца траву ее не рвала бы! Овца сильнее всего на свете, Овца могучей всего на свете! — Если овца могучей была бы, Ягненка для гостя не отдала бы! Гость сильнее всего на свете, Гость могучей всех на свете! — Может быть, гость и силен, да не слишком: Изгрызла его снаряжение мышка! Мышка сильнее всего на свете, Мышка могучее всех на свете! — Если была бы у мышки сила, Разве бы кошка ее душила? Кошка сильнее всего на свете, Кошка могучее всех на свете! — Да, и сильней она всех, и могучей, Спит у людей на подушке их лучшей. Ест она мясо, пьет молоко, Слава о ней разнеслась далеко!

Мы костер должны разжечь, Пусть горит огонь сильнее! Чтоб картошку нам испечь, Пусть огонь горит сильнее. Дождик, лей хоть до утра, Пусть огонь горит сильнее. Не загасишь ты костра, Пусть огонь горит сильнее!