Маслобойка, маслобойка Пусть сбивает масло бойко, Чтоб оно горою всплыло, Нам попало в рот, Чтоб пахты обильней было, Чем в Аргуне вод.

Толкай, тащи клячу С арбою в придачу, Налегай, арбу тащи, На своем горбу тащи!

Если ты в поле не пел, если дело Летом в руках у тебя не кипело, То и зимой тебе песен не петь, С жирной едою котлу не кипеть.

Как у вас дела идут С новыми хлебами? Очень недовольны мы, Автуринцы, вами! Мало ярости у вас В полевой работе! Вы неважную, друзья, Жатву соберете! Ва-лай-ла, я-ла-лай-и-и… Пользы в пахоте такой, Автуринцы, мало! Вы работали, друзья Автуринцы, вяло! Вы примите наш совет — Помните о сроках! И пройдитесь по полям Вспашкою глубокой! Ва-лай-ла, я-ла-лай-и-и… Чтобы труд ваш полевой Не пропал без толку, Автуринцы, вовремя Делайте прополку! Вам поссориться пора Со старинной ленью, Скоро снежная зима Явится в селенье! Ва-лай-ла, я-ла-лай-и-и… Автуринцы, как мелка Ваша кукуруза! И не стыдно вам, друзья, Перед всем Союзом? Автуринцы, что же вы? Даже нам неловко! Где же гордость пахаря, Где его сноровка? Ва-лай-ла, я-ла-лай-и-и… Автуринцы, честный труд У страны в почете! Ну, когда же вы большой Урожай сберете? Нам стыдиться нечего Перед всем Союзом! Тяжела, увесиста Наша кукуруза. Ва-лай-ла, я-ла-лай-и-и… Вы безделие свое, Автуринцы, бросьте, Ведь на вашем поле мы — Временные гости! Надо вам свои поля Привести в порядок. После трудового дня Отдых вдвое сладок! Ва-лай-ла, я-ла-лай-и-и… Вы страдаете, друзья, Вечною зевотой! Дайте нам ответ прямой, Но ответ работой! Распрощайтесь поскорей С ленью и покоем! И тогда своих похвал Мы от вас не скроем! Ва-лай-ла, я-ла-лай-и-и… Девушка, танцуй, танцуй Танец легкий, дробный! Легче ветра пробеги По поляне ровной! Мы работаем не так, Как соседи наши! Хороши у нас хлеба, Хорошо и пляшем!

В утреннюю пору, Когда еще солнце Зайти не успело, В утреннюю пору, Когда еще зорька В горах полыхала, Нет, не полыхала Утренняя зорька, А, как зверь, металась, Раненный смертельно, В утреннюю пору, Оттолкнувшись сзади Сильными руками, На ноги поднялся Ахмад Автуринский. На стене висело Грозное оружье, Он его с улыбкой На бедро повесил. Повернувшись, вышел Он из низкой сакли, И вошел в конюшню Ахмад Автуринский. Из конюшни вывел Он коня гнедого. Золотом играла Тонкая уздечка. Он к столбу повыше Во дворе просторном Привязал спокойно Гордого любимца. Как невесту к свадьбе, Он коня украсил, Быстро снарядился, И, как будто солнце, Что спешит к закату, Чтоб оставить землю В темноте и мраке, Свой аул покинул Ахмад Автуринский. Отпуская повод, Он коня гнедого Тонкой плетью тронул. Конь, как ветер в бурю, Что приносит беды, Вдоль реки помчался. В долы гор горбатых Вечером ворвался Ахмад Автуринский.

По земле бегущих Он верхом догонит, От коня ушедших Он затравит псами, А взлетевших в небо Коршуном настигнет. На хребтах отвесных И в ущельях диких, Целясь пулей в сердце, Промышлял охотой Ахмад Автуринский. Вдруг джигит услышал, Вдруг джигит увидел Коня молодого. Он звенел уздечкой И спокойно пасся На поляне горной. А под диким вязом Спал казак станичный. Поразмыслив малость, К нему обратился Ахмад Автуринский: «Почему лежишь ты На камнях под вязом? Разве не имеешь Кунака средь горцев? Разве нет чеченца, Чтоб тебе был рад он?» И с коня он спрыгнул И, ремнем стреножив, Отпустил гнедого, Чтоб спокойно пасся. Взял седло и бросил Себе в изголовье, Буркою укрылся И уснул беспечно, Грозное оружье Крепко обнимая. К казаку прижавшись, Спал и сон увидел Ахмад Автуринский, — И в поту проснулся Ахмад Автуринский. И казак станичный Тоже пробудился. Наяву увидел Ахмад Автуринский — Конь казачий гонит Горного красавца. Словно зверь красивый, Раненный смертельно, Оттолкнувшись сзади Сильными руками, На ноги вскочил вдруг Ахмад Автуринский. И казак станичный Тоже встал на ноги. «Слушай, — крикнул грозно Ахмад Автуринский,— Не будь сиротою Ты, казак станичный! Испугал скакун твой Моего двугодка. Может, испугаешь Ты его владельца? Мы должны бороться Среди скал отвесных, Среди этих плотных Каменных отрогов!» Так сказал, поднявшись, Ахмад Автуринский. Но ему ответил Вдруг казак станичный: «Не будь сиротою, Ахмад Автуринский. Чем мы биться будем Среди скал отвесных, Среди этих плотных Каменных отрогов? Ружьями ль стреляться, Шашками ль рубиться? Чем тебе угодно, Чем считаешь лучше?» — «Не будь сиротою, Эй, казак станичный! Ружьями стреляться Нам нельзя с тобою, Может быть осечка — Ненадежны ружья. Шашками вернее Нам рубиться будет. Шашка не обманет, Коль рука не дрогнет». Так сказал великий Ахмад Автуринский. Дал казак согласье, Но сказал спокойно, Обнажая шашку: «Не будь сиротою, Ахмад Автуринский, Не сочти за трусость, Выслушай, подумай. Если ты успеешь И меня зарубишь, Люди просто скажут: „Казака при встрече Зарубил недавно Ахмад Автуринский“. Скажут и забудут… Если я успею, От казачьей шашки Ты в бою погибнешь, И тогда все скажут: „Ахмад Автуринский Был убит каким-то Казаком станичным“. Ты слывешь в народе Храбрым и бессмертным. Так давай друзьями Будем мы с тобою. Девушек здесь нету, Чтобы свою удаль Показать пред ними. Наберись терпенья, Будет еще случай, — Мы себя покажем, Ахмад Автуринский!» Так казак станичный Предложил джигиту. И, подумав малость, Дал свое согласье Ахмад Автуринский. И, обнявшись крепко, Кунаками стали Два героя наших. И за эту дружбу Мы поднимем чаши — Пусть живет счастливо Среди гор чеченских Ахмад Автуринский!

В час, когда от Казбека опять Поднимаются ветры обильные, Выползают в ущелье играть Звери хищные, самые сильные. Но потом появляется лев, Чтоб свои оглядеть просторы, И зверье, перед ним присмирев, Торопливо пятится в норы. Говоря: «Там мой дом между скал, За вершинами синими»,— Черный сокол всех птиц распугал И парит над вершинами. «Я, мол, царь-государь за семью Океанами и морями», — Белый царь говорит и свою Длань с мечом заносит над нами. Говорят, будто рыба одна Без воды народилася. «Мне бы воду, — мечтает она, — Я бы всласть порезвилася». Горе есть и у птицы орла, У орла однокрылого. Птица думает: «Мне бы крыла, Выше всех бы парила я». В небе синем звезда не горит, Не блестит и не светится. «Мне б сиянье, — она говорит, — Я была б ярче месяца». Что поделать, всем прочим сродни Мои други всегдашние. Даже будь и сильнее они, Вряд ли были б бесстрашнее. Жизнь дается нам всем не навек. Пусть лишь храбрым она улыбается, А у тех, кто замыслит побег, Пусть от тела душа отделяется. Да не будет, друзья, суждена Нам могила бесславная, После смерти навечно она, Как при жизни жена своенравная.

Я обложен, до смертного часа я дожил, Не оставлю я слов, что повторят потом. С тем смирившись, что не совершиться не может, Смерти жду я, тройным окруженный кольцом. Словно волк в западне, ничего я не значу. Я припомнил присловье, что слышал не раз: «Как ни храбр удалец, но минует удача, Если пробил иль близок погибели час». Ни спасенья, ни чуда не жду, ни подмоги: В мире, кроме аллаха, бессмертного нет. Ты, отважное сердце, не бейся в тревоге, Чтобы раз умереть, и рожден я на свет. Что вы, руки мои, безнадежно упали? Неужели оттого, что подходит конец? Но и в пору удачи вы знали и ждали, Что и вас раздробит раскаленный свинец. На высоких горах, на широких равнинах Вы врагам причинили немало обид, Но приходит конец вашей жизни недлинной, Вас сегодня горячий свинец охладит. Не печалься, моя голова удалая, Хоть конец нам приходит и близится суд, Но и в светлые дни разве жил я, не зная, Что однажды мне голову шашкой снесут. О земля, я скакал по дорогам и пашням, Не тебя ль попирал я ногами коня? Но, лишенного ныне удачи всегдашней, Ты простишь милосердно и примешь меня. А за то, что топтал я тебя, бесталанный, Всё ты взыщешь с меня, всё получишь сполна. Под могильною насыпью четырехгранной Ты меня упокоишь на все времена. Будет тело мое на траве распростерто. Мою голову шашкой от плеч отделя, Станут недруги злые рассматривать гордо И глумиться над нею, себя веселя. Но покуда, друзья, мы и сильны и ловки, И хоть наша погибель и недалека, Заряжайте пистоли свои и кремневки И стреляйте без промаха, наверняка. И хоть ждем мы погибели, а не победы, Но ведь, кроме аллаха, бессмертного нет. Горе нам, если дрогнет рука напоследок, Чтобы раз умереть, рождены мы на свет.

Подымемте песню большой старины, Как были гехинцы Гамзату верны. За Терек ушли от погони, И лодками стали их кони. Нагайки их веслами стали, Шли кони, пока не устали. Тогда, окруженны врагами, Гехинцы легли за стогами. «Сдавайтесь!» — враги им кричали, Их пули в кольчуги стучали. — «Довольно сверкать вам очами, Нет крыльев у вас за плечами, Чтоб в небо взлететь бы ретивым, Когтей нет, чтоб в землю уйти вам!» Вскричал им Гамзат: «Вы забыли, Что крымские ружья — нам крылья, Что когти нам — шашки кривые, И мы не сдадимся живые!» Вскричал тут Гамзат муталимам: «Сражайтеся неутомимо! А вы, перелетные птицы, В Гехи полетите проститься. За нас долетите проститься, Скажите, как стали мы биться, Скажите красавицам ясным, Что умерли мы не напрасно, Что плечи свои не согнули, Поставив, как стены, под пули. Лежим на Черкесском холме мы, Недвижны, в крови мы и немы. Мы голые шашки сжимаем, К нам волки приходят, хромая. И вороны к нам налетели, Не сестры поют нам — метели. Скажите народу вы, птицы, Что нами он может гордиться…» И бросились в бой муталимы, Сражался неутомимо. Так пали гехинцы, Гамзату верны, У Терека пенистой, вольной волны.

Если бы вдруг я Горе излил, Если б на луг я Слезу обронил, Знаю, печаль моя землю сожгла бы И на равнине трава не росла бы. Если бы в песне Я горе излил, В реку бы если Слезу обронил, То от соленой слезы и от горя Сразу река превратилась бы в море. Там, где скитаюсь я, Нету еды, Там, где скрываюсь я, Нету воды. Я пробавляюсь дубовой листвою, Пью-напиваюсь росою скупою. Сплю я в далеких Звериных углах, Глина под боком, Пенек в головах. Я по ночам засыпаю в тревоге, Сплю и завидую зверю в берлоге. Я, о проклятье, Совсем одинок. Милые братья, От вас я далек. Голод и холод в далеком краю Отняли силу былую мою.

Всюду от дыма и пламени тьма И залиты камни кровью, И нищие наши пылают дома, Что строили мы с любовью. Сегодня на улицах наших прямых Людские снуют вереницы, И негде стоять, оттого что на них Так много людей суетится. Недавно в дома пришедшие к нам Наши любимые жены Называют по именам Нашу родню смущенно. Вы слышите: плач над селеньем стоит, Люди плачут на свежих могилах, И плачут малые дети навзрыд, Ища матерей своих милых. И женщины в этот нерадостный час В наши угрюмые лица Глядят и тех выбирают из нас, Кем смогут потом гордиться. Ужели заклятых наших врагов Мы нынче осилить не сможем? Ужели проклятых наших врагов Сегодня не уничтожим? Ужели мы сабли не обагрим Вражеской кровью алой? В сердца их бесчестные не вонзим Хенапинских наших кинжалов? Взберитесь скорей на Черкесский хребет, Взгляните скорей на дороги. Там пыль не дымится ль, не виден ли след, Не видно ли там подмоги? Сейчас долгожданной подмоги мы ждем, Ее мы дождемся и вместе Пойдем напролом, испугаем огнем Врагов, у которых нет чести. А тот, кто боится за шкуру свою, Пусть в этом признается честно. Тому ж, кто готов отличиться, в бою Найдется достойное место. Спасем, защитим мы народ свой и род, Селенья родимого края. Нас сколько б ни пало, победа нас ждет. По седлам, герои! Поскачем вперед, Коней через стены бросая.

«Как ни люблю я тебя, мой родной, Быть не могу я твоею женой: Старая бабка моя бесновата, Мне говорит, ты худой, как лопата». «Не солгала твоя бабка проклятая: Что же мне делать, худой, как лопата, я. Часто случалось бросаться мне в Терек, С нашего плыл я на вражеский берег». «Как ни люблю я тебя, мой родной, Быть не могу я твоею женой: Дед о тебе говорит мне сурово — Кашляешь, грудь, мол, твоя нездорова». «С дедом твоим понапрасну не спорю я. Много познал и гонений и горя я. Счастья не знал я, лишился я сил, Грудь надорвал я, нутро застудил». «Как ни люблю я тебя, мой родной, Быть не могу я твоею женой: Братья не любят тебя и бранятся: „Плечи его никуда не годятся!“» «Нет, не оспорю их верные речи я. В тяжкой борьбе повредил свои плечи я. Часто за них, если были бои, Прятались робкие братья твои». «Как ни люблю я тебя, мой родной, Быть не могу я твоею женой: Сестры ругают тебя при народе: „Ноет в боку у него по погоде“». «Правы и сестры твои нехорошие, — Бок надорвал я тяжелою ношею. В битве со страху лишившихся ног Братьев твоих на себе я волок».

Мы родились той ночью, Когда щенилась волчица, А имя нам дали утром, Под барса рев заревой, А выросли мы на камне, Где ветер в сердце стучится, Где снег нависает смертью Над бедною головой. Но поля ты там не встретишь, Не будешь овец пасти ты. Мы дрались с врагами жестоко, Нас не одолели князья. Как ястреба перья, уступы Рыжеют, кровью покрыты, Мы камни на них уронили, Но честь уронить нам нельзя. И мы никогда не сдадимся, Накинем ветер, как бурку, Постелью возьмем мы камни, Подушками — корни сосны. Проклятье князьям и рабам их, Собакам лохматым и бурым, Их кровью заставим мочиться, Когда доживем до весны. Костры мы поставим в пещерах И наших шашек концами Усилим огонь их, и пулями Пробитые башлыки Накинем на сыновей мы, Пускай они за отцами С князьями схватятся в битве, Когда умрут старики. А наши любимые скажут: «Мы ждали с набега так долго, Я ждала — и вот я целую, — Я ждала, не смела устать, Я даже тогда целовала б, Когда бы уста, как у волка, В крови его были б враждебной, Но я б целовала в уста. Я дам ему рог с аракою, Айрану и турьего мяса, Я косы отрежу, чтоб косы Пошли на его тетиву, Сама наточу ему шашку, Когда он уснет, утомяся. А если он ранен, и стонет, И кровью он моет траву, — Спою ему песню, и песней Заставлю рану закрыться, Напомнив о том, что весь род его Вольный и боевой, О том, что родился он ночью, Когда щенилась волчица, Что имя сыскали утром, Под барса рев заревой».

Если море синее в чернила превратится, Если станет облако большим листом бумажным, — Всё равно словам не уместиться на страницах, Да и слез не выплакать о юноше отважном! И пускай вершины гор надвинутся высокие, Ветви гибкие колышутся от гнева! Пусть опять всплывают в памяти те дни далекие, Грудь сжимается от грустного напева! Лишь начну рассказ о гибели любимого, Слышу сердца частые удары. И горит, горит щека, слезой палимая! Горе матери героя, горе старой! К вам в аул пускай течет, блестя, слеза моя, Престарелые родители героя! Не забыл народ чеченский партизана, Не забудется и время боевое! Не утешит вас письмо мое печальное. Горе матери и боль жены едины! Вижу я отсюда и селенье ваше дальнее, Ваши благородные седины! На столе передо мною облик милого, Снимок сделан был по вашему заказу! На портрет его смотреть уже не в силах я! Вот он — улыбающийся, остроглазый! Хорошо сидит на нем шинель походная, И надвинута папаха низко. Вот рука его, по-зимнему холодная, Возится с винтовкою австрийской. Вспоминаю дни сражения великого. Вот она, тоски моей причина: Светлый лоб его — по милости Деникина — Красная пересекла морщина… Пусть лежит на вас проклятье, банды белые! Вы со смертью и насилием дружили. Подожгли со всех сторон селенье целое И родителей наследника лишили! Вороны вам выклюют глаза несытые, Кожееды искромсают спину. Старики вам не простят вовек убитого — Милого единственного сына! Весь аул запомнил облик юноши, И его прославят поколенья. Вся Чечня сложила песнь о юноше: «Смелость льва и быстрота оленя…» Я себе скроила, сшила платье темное, Я ношу его, как знак моей печали. Не одна я со своей тоской огромною — Ведь со мной портрет, что вы прислали. И на этом прерываю я послание. Больше я перо держать не в силах. Навещу родной аул весною раннею, Навещу любимого могилу!

Ленин — друг наш — призвал великанов земли Ополчиться на тьму вековую. Великаны земли весь народ повели, Чтоб разрушил он тьму вековую. Этот клич услыхал Асланбек издали, Ненавидел он тьму вековую! И за ним ингуши и чеченцы пошли, Ополчившись на тьму вековую. Богатеи с царем были тьмой вековой, Но столкнул их народ — и упали! Генералы тогда страшный подняли вой: «О, как низко теперь мы упали!» И пошли к англичанам покорной толпой, На колени пред ними упали: «Помогите! Вступите вы с Лениным в бой, Чтобы вы, как и мы, не упали!» Англичане пришли с генералами к нам, Победить они думали горцев. Но хвала нашим мудрым и храбрым вождям: Эржкинез оказался у горцев! И джигитов повел Эржкинез на врагов, — Англичане бежали от горцев! Научившийся мужеству большевиков, Асланбек был героем у горцев! Снова белая в горы ворвалась беда, — Кликнул клич Асланбек Шерипов, И возглавил отряд партизанов тогда Молодой Асланбек Шерипов. «Путь у горцев один — это ленинский путь! — Так учил Асланбек Шерипов. — И, как реки, нельзя нас назад повернуть»,— Говорил джигитам Шерипов. Уничтожить врага ты всегда поспевал, Молодой Асланбек, я помню! Сколько раз я тебе свои песни певал, Им внимал Асланбек, я помню. И любовь к трудовому народу твою, Молодой Асланбек, я помню… И печальную весть, что погиб ты в бою, Молодой Асланбек, я помню… Против рабства былого пошел Асланбек, И сразили враги Асланбека. Но свободен и счастлив теперь человек, — Стала жизнью мечта Асланбека. Золотой наступил в нашей родине век, Стала садом страна Асланбека. В сердце каждого горца живет Асланбек, Не забудут в горах Асланбека!

Просо от засухи не колосится, Градом побитая гибнет пшеница, Ярмо заставляет быка наклониться. Засухой, Градом, ярмом Был царь. Богатым и сытым давал он свободу, Работать на них приказал он народу, В тюрьму превратил он любимую родину. Неравенство, Гнет И тюрьму Дал царь. Жажду свою нашей кровью питая, Тьмой раньше срока глаза ослепляя, Жить и надеяться нам не давая, Смерть, слепоту, Нищету Нес царь.

Боль наших душ в свою душу вместивший, Солнцем высоким людей осветивший, Право на жизнь беднякам подаривший, Встал могучий Ленин. Как храбрый охотник, идущий по следу, Правде великой добыл он победу И, сбросив царя, нам о счастье поведал, Наш великий Ленин. После зимы он как ветер весенний, Миру дающий тепло и цветенье, Людям несущий освобожденье, — Наш сияющий Ленин.

Как трава росли мы, Нас взрастили горы… Жаль, что родились мы В тягостную пору. Будто за решеткой Наша жизнь была, Жили под крылами Царского орла! Как туман, что вьется, Что ползет по взгорьям, Так нас издалека Царь опутал горем. Не дарил он горцев Милостью своей, Даже не считал он Горцев за людей. У богатой знати Царь искал опоры, Он дарил ей земли, И леса, и горы. Стражник и чиновник Не сидели зря: Чтоб урвать побольше — Славили царя. Пиром жизнь была их, Сладко пили, ели, Пьяные от счастья Богачи жирели. И на них трудилось Множество людей… Не было от века Времени лютей. Как над миром сумрак Черной ночи вьется, Так и царь свет солнца Застил инородцам. Как заря приходит В хаты мирных сел, Так великий Ленин В этот мир пришел. Как вздымает утро Солнце над горами, Так и поднял Ленин Алый стяг над нами. И как разгоняет Вихрь в полях туман, Так рассеял Ленин Ложь, грабеж, обман. Новое настало Молодое время, С бедняков он скинул Тягостное бремя. И от нас бежала Вечная нужда, Ленин не оставил От нее следа. Начертал законы Он своей рукою, Бедных землепашцев Наделил землею, Встал к станку рабочий, Как хозяин встал… Право, волю, долю Ленин горцам дал.

На горных вершинах ты был между нами Льву разъяренному подобен, Оберегающему детенышей, Орджоникидзе! На горных вершинах ты был между нами Соколу смелому подобен, Крыльями ветер задерживающему, Орджоникидзе! На горных вершинах ты был между нами Вихрю могучему подобен, Как песок, врагов рассеивающему, Орджоникидзе! Облика львиного твоего Враги страшились, Робкими зайцами убегали. Духа крылатого твоего Враги страшились, Сбитыми воронами убегали. Вихря могучего твоего Враги страшились, Рваными тучами убегали. На вершинах гор Кавказских Красное знамя водрузив, Отважных к себе призвав джигитов, Ты их повел на врагов. На вершинах гор Кавказских Ленинский закон утвердив, Врывался ты во главе джигитов В самую гущу врагов. Когда поднимался туман серый И кони ржали от запаха серы,— Плетью плетеной коня обжигая, Смелых джигитов сердца зажигая, Ты их водил на врагов. Партия кликнула: «Освободи Чеченцев и ингушей!» В бой вел ты самых отважных среди Чеченцев и ингушей, Ты в горах скакал впереди Чеченцев и ингушей! Эй, джигиты, всмотритесь получше В горные ущелья! Покинули туман и тучи Горные ущелья! Не забудут Орджоникидзе Горные ущелья: Освободил Орджоникидзе Горные ущелья!

Если бы мир, где живем мы с тобою, Старою мельницей был водяною, Если бы он совершал аккуратно В год по два круга — туда и обратно, Если б вращеньем огромных камней Он бы давил вероломных людей, Если б утративших честь безвозвратно Жернов давил бы, вращаясь обратно.

Сколько оленей блуждает, отбившись от ланей, Не опуская своих горделивых голов, Сколько их ищет на склонах скупых пропитанья, Сколько с тревогой глядит из-за скал и стволов. Сколько скитается их по глухому ущелью, Ищут прозрачных ключей, чтоб напиться воды, Иль по горам, чтоб не стать для охотника целью, Скорою рысью бегут, заметая следы. Сколько их бродит в горах, молодых и поджарых, Раны зализывают, поджидают врага, Сколько их чешет бока об кору на чинарах Или о скалы гранитные точит рога. Сколько блуждает оленей, отбившись от ланей, Сколько призывно трубит и ревет искони. Здесь, на земле, где не сбудутся наши желанья, Разве, джигиты, мы с вами томимся одни?

Волк завывает на склоне далеком тоскливо. Может, он с голоду воет, его успокоит пожива, Может, на склоне лесистом дождется он ночи, Выследит лань и затихнет, до крови охочий. Волк не от голоду воет, он голод бы вытерпел молча. Воет он, воет, от стаи отбившийся волчьей. Воет он, зверь одинокий, в печали бесплодной, Воет он сытый, бедняга, и воет голодный. Странники мы, мы на этого волка похожи. Голодны ль, сыты ли, воем по-волчьи мы тоже. Мы от родимых могил, от земли оторвались, Мы на чужбине остались и здесь затерялись. Так караван, что стремился добраться до Мекки, Сбился с пути и остался в пустыне навеки.

«Ты лети скорее, птица малая, К господу, что всех нас сотворил, Ты скажи, что быть одна устала я, Чтобы он мне брата подарил». «Я была, — сказала птица малая,— В крае божьем и лечу назад, Повелели, чтоб тебе сказала я: Будет у тебя родимый брат». «Если впрямь мне счастье уготовано, Чем тебе могу я отплатить, Чистым златом, серебром ли кованым Мне тебя по-царски одарить?» «Птице, мне не надо злата чистого, Белого не надо серебра. Ты меня от ястреба когтистого Защити, коль можешь, будь добра. В горы полечу иль в поле чистое, Где б гнезда ни свить мне — он найдет. Он мое жилище с неба высмотрит, Бросится, птенцов моих убьет». «Не гнездись ни на горах, ни во поле Ты на радость своему врагу. Поселись в саду моем на тополе, Я тебя от бед оберегу».

Мне приносит вести небо синее, Подтверждает черная земля. Где, мой брат, тебя увижу ныне я, Боль разлуки нашей утоля? Ты лелеял, брат, мечту напрасную, Сгоряча ты понаделал дел. Ты не пожалел меня, несчастную, Ты себя и то не пожалел. Нынче по какому краю рыская, Мне тебя искать всего верней? Далека земля, земля сибирская, Но близка печаль моя о ней.

Шелестит ли трава на склонах, И стоит ли ячмень стеною, И цветы среди трав зеленых Распускаются ли весною? В час урочный восход ли блистает, Он сменяется ли закатом В том краю, где сейчас обитает, Где тоскует любимый брат мой? Говорят, в том краю, где брат мой, Зеленеет трава весною, И кончается день закатом, И посевы стоят стеною. Ветер слово мое относит В край, куда проводила брата, В край, откуда он, бедный, просит, Чтобы я не забыла брата. Поднимусь я на склон зеленый, Где когда-то с тобой ходила, Как забыть мне тебя, рожденный Той же, что и меня породила. Может, брат мой, тебя я ныне Позабыла б, да часто очень Вижу мать, что плачет о сыне. И сама я проплакала очи О тебе, что пропал на чужбине.

Пусть у отца и у матери сын не родится, Если он чести и мужества не сохранит. Пусть у отца и матери сын не родится, Если достоин не будет он тех, кто его породит. Если родится такой, пусть недолго живет, Если родится, так пусть до полудня умрет. Боже, дай счастья тому, кто намерен сражаться, А не тому, кто чуть что убегает в кусты. Господи боже, не дай нам с землею расстаться, Не увидав, как сбываются наши мечты. Даже дурнушка, что чести своей не теряет, Лучше, чем юноша, если он честь не блюдет… Ветер пусть дует, пусть ветром любовь навевает, Ветер пусть дует, пусть ветром вражду унесет.

«Гей, привет вам, о странники, весь белый свет Из конца в конец исходившие!» — «Путь счастливый тебе, и тебе наш привет, Мать седая, не нас породившая! Ты скажи нам, не нас породившая мать, По нужде ли, по доброй ли воле Вышла в путь и кого-то не можешь сыскать Ни в горах, ни в ущелье, ни в поле?» «Ой, по воле я вышла, пришла по нужде В эту землю чужую, далекую. Сулеймана-сынка не найду я нигде, Пожалейте меня, одинокую. Средь нехоженых тропок и дальних дорог Не встречался ли вам Сулейман — мой сынок?» «Ой ты, мать, мы немало объездили стран, И в одной, на дороге нехоженой, Возле моря лежит твой сынок Сулейман, Рядом конь под седлом нестреноженный. Храбреца, что на гальке лежит недвижим, Омывает вода поседелая, Причитает, как плакальщик, ветер над ним, И рыдает над ним птица белая». «Что ж мне, странники, делать, я так голодна, Я бы съела всю гальку соленую. Так мне хочется пить, что могла б я одна Выпить моря пучину бездонную. Пусть возьмет меня сын мой туда, где вода, Где песочек, под ним расстелившийся. Пусть возьмет меня в край чужедальний, куда Ускакал он, со мной не простившийся».

Под горою укроет могила меня, И забудет жена, что любила меня. Насыпь черную травы покроют весной, И меня позабудет отец мой родной. И сестра моя станет, наплакавшись всласть, Жить, как будто без брата на свет родилась. Только старший мой брат — настоящий джигит — Будет помнить о брате, пока не отмстит. И покуда не ляжет со мной под горой, Обо мне не забудет и брат мой второй.

Ты, горячая пуля, коварна и зла, Но моею рабою не ты ли была? Ты безжалостна, смерть, твой ужасен предел, Но не ты ль мне служила, когда я хотел? Ты, сырая земля, упокоишь меня, Но топтал не тебя ль я ногами коня? Ты укроешь меня, упокоишь, а всё ж Только тело мое, а не душу возьмешь!

Ни на рассвете рано, Ни в сумерки, в час тумана, Ни в ночной тишине Слез не лей беспрестанно, Сестра, чей брат на войне. Может, зла не случится, Брат с войны возвратится. Плакать надо бы мне. Нету на свете брата, Не ждать мне его возврата Ни наяву, ни во сне. Мать, ты не плачь о сыне, Если он бьется ныне С врагами в честном бою. Счастье да улыбнется, Сын твой живым вернется В саклю родную свою. Мне, сиротине бездетной, Не о ком плакать, бедной. Я горькие слезы лью. Не придет опаленный Мой сынок нерожденный В саклю пустую мою.

Я бежала к ручью напиться, Услыхала, как пела птица. Ой, не пела она — стонала. До воды я не добежала. Я пред птицей остановилась. «Что с тобою, скажи на милость? Я одна, я печальна тоже. Может, наши печали схожи?» Застонала печальней птица: «Не поймешь ты меня, девица. Люди крылья мне подломили, От гнезда меня отлучили». Я сказала: «Бедняжка птица, Ты мне можешь во всем открыться. В языках наших есть отличье, А печаль — что моя, что птичья. Белый царь за гордое слово Брата взял у меня родного, Крылья сокола подломили И в сибирском краю сгубили».

Голосит тоскливо птица желтая. Я спросила: «Птица, что случилось?» Зачирикала она, промолвила: «На чинаре ветка обломилась, Полетела наземь, и гнездо мое Вместе с нею с высоты упало. Мне не жаль пропавшее добро мое, Плачу, что птенцов я потеряла. Раньше счастью своему не верила, Как теперь мне с горем примириться? На лету об ствол, об ветку дерева Было б лучше мне самой разбиться».

Скажите, подруги, родимой моей, Скажите, подруги, родимой скорей, Коль замуж меня согласится отдать, Мой суженый будет ей сын, а не зять. Скажите, подруги, свекрови моей, Свекрови моей передайте скорей, Что я ей невесткой не буду дрянной, Скажите, я дочерью буду родной. Скажите свекрови, что мне еще нет Пятнадцати дней до пятнадцати лет. Скажите свекрови, коль будет любить, Я верой и правдой ей буду служить. Скажите свекрови, коль будет любить, Я верой и правдой ей буду служить. А станет бранить, попрекая куском, Зачахну я, бедная, плача тайком.

Пусть будет утро счастливым, Пусть будет твой вечер счастливым, Свекровь, что жалеет сноху. Пусть будет твой сон счастливым, Пусть будет твой сын счастливым, Свекровь, что лелеет сноху. Пусть будет утро несчастным, Пусть будет вечер несчастным У той, что сноху клянет. Пусть сон ее будет несчастным, Пусть сын ее будет злосчастным, Пусть долго она не живет, Пусть счастья не будет свекрови, На деле злой и на слове, Если который год Она сноху свою мучит, То укоряет, то учит, Ей житья не дает.

Толстый пояс расстегни, свекровь моя, Башмаки свои сними, свекровь моя, Отдохни и подремли пока. Я же в отчий дом пойду средь ночи. Ты ж, свекровь, оставь себе сынка, Если нужен твой тебе сыночек. Век твоя еда пусть будет пресною, Пусть твоя могила будет тесною, Пусть потом, в день Страшного суда, Ты ответишь за мои мучения, За свои былые прегрешения. Может быть, раскаешься тогда.

Не жалеем, беда, друг друга мы. Часто вздорим, миримся туго мы. Не даем друг другу житья: Ты бранишься, и плачу я. Ссоры-споры у нас тяжелые, Разговоры все невеселые. Недобра твоя старая мать, Я устала ей угождать. Сыр соленый, каша горячая. Зла свекровь моя, вот и плачу я. Зла свекровь моя, очень зла, Помирала — земля не взяла.

В пору восхода солнце встречая, Тоскую я о тебе, В пору заката, закат провожая, Горюю я о тебе. Мне бы воды холодной напиться — Вода моя утекла. Огонь, который в сердце таится, Сжигает меня дотла. Люди, как птицы, птенцов своих нежат, А к нашему кто подойдет? Кто его, глупого, в горе утешит? Кто слезы со щек утрет? Не над своей я горюю судьбою, Я плачу о нашем птенце, О нем, об оставшемся сиротою При матери и при отце.

Там, где скрываюсь я, горы в дыму. Добрые люди, скажите ему, Пусть мой любимый не медлит ни дня, В горы пойдет и отыщет меня. Там, где скрываюсь я, камни и лед. Лед я рублю, а вода не идет. Нечего пить мне здесь, как на беду, Нечего есть, где достать мне еду? Камни и горы, в горах я одна. Камни и горы, я слову верна. Люди, скажите орлу моему, Сердце отдам я ему одному. В горы дорога крута и трудна. Пусть, ради бога, придет — я одна. Страшно в горах мне, здесь камни и лед, Пусть он придет и меня заберет. Камни и лед на дороге сюда, Камни тверды, — я, что камень, тверда. Может быть, милого в этом аду Мне не дождаться, но жду я и жду.

Если белое платье мелькает вблизи родника И с кувшинами девушка медлит домой воротиться, О несчастная мать, ты должна примириться С тем, что с дочерью скоро придется проститься, Что веселая свадьба, а с ней и разлука, близка.

Милый с милою, бывает, Вдруг у родника сойдутся. Всё вокруг тогда стихает — Так они в любви клянутся, Так их речи жарко льются, Что вода в ручье вскипает И ручей пересыхает, Камни только остаются.

Милый, что мы будем делать, Замели в горах метели? Милый, что мы будем делать, В поле ветры загудели? Милый, что мы будем делать, Я погибну, не спасусь, Если и фатою белой От метели заслонюсь. Что мы будем делать, милый? Верь, не смерти я страшусь. Не замерзнуть я боюсь, Страшно мне: сойдя в могилу, Я с тобою разлучусь.

Не кори меня сурово, Не жури меня ты снова, Не ругай, родная мать, Не за что меня ругать. Встретив парня молодого, Встретив парня дорогого, «Не люби» — такого слова Не могла же я сказать.

Как-то ветер, подувший с моря, Реки высушил все и тучи, Но не высушил слез горючих, Ибо с детства познала я горе. В небе солнце горело, блистая, Лед растаял, река очнулась, Но в груди моей лед не растаял, Ибо смолоду я обманулась. Было мне лет пятнадцать, не боле, В первый раз я любовь узнала. С той поры я и плачу от боли, Я обиды стерпела немало. Не слезитесь, глаза мои — зорьки, Чтобы вовсе слепой не стать мне. Я рассталась с неверным и только, Не отец он родной, не мать мне. Будь же, сердце мое, милосердным, Успокойся, меня помилуй. Я рассталась лишь с парнем неверным, Не с сестрою, не с братом милым. Мне он выше вершины казался, Оказался он ниже подножья. Мне он ярче солнца казался, Но и свет оказался ложью. Пусть он ночью не знает ночи, Дня не видит дневной порою, Пусть не знает он счастья за то, что Я осталась одна молодою.

Мне говорят, чтоб сгорела дотла, Чтоб стала углем, испепелилась. Мне говорят, чтоб я прочь утекла, Чтоб в быструю реку я превратилась. Говорят, чтоб в могилу я опустилась, Говорят, чтоб с милым я разлучилась. Чтоб были вы рады, испепелюсь я. Если вам надо, рекой обернусь я. В могилу готова я опуститься, Но с милым не в силах я разлучиться.

Лучше в новом платке за ворота не шла бы На вечерней заре, Лучше веником таловым пыль не мела бы На отцовском дворе. Для меня ты хорош, но отец мой проклятый На меня не глядит: Мол, для нашей семьи ты жених небогатый, Мой отец говорит. Ты мне дорог, да старая мать моя тоже На меня не глядит: Мол, одежда твоя на лохмотья похожа, Мать моя говорит. Для меня ты хорош, нехорош ты для брата. Брат мой тоже сердит: Мол, оружье дружка моего бедновато, Мне мой брат говорит. Мол, и ростом ты мал, и лицо конопато — Так мне все говорят. Я люблю, я слепа, и красив для меня ты, И высок, и богат.

Ты у наших ворот не ходи, Мне и так целый день нездоровится, А увижу тебя, и в груди Сердце вовсе мое остановится. Нет тебя — и не холоден лед, Летом солнце не жжет беспощадное. Летним утром заря не встает, В полнолуние — тьма непроглядная. Что мне делать: любовь горяча. Дни идут, а любовь не кончается. Я сгораю сама, как свеча. Оплывает свеча, растекается. Дождь пройдет — не исчезнет вода. Реки высохнут — дно останется. Ты уйдешь от меня навсегда, А любовь всё равно останется.

Однажды пришел кабардинец, Принес нам хмельное питье, Принес нам проклятый гостинец, Развеявший счастье мое. Мой милый, питьем опоенный, Теперь молчалив, нелюдим. Он ласковым был и влюбленным, А стал молчаливым и злым. Я жду тебя, голубь далекий, Проплакав глаза от тоски. Ой, синие тучи высоки, Ой, черные горы близки.

Не проклинай нас, недобрый отец, Не разбивай наших бедных сердец! Не разлучай нас! Убьет меня боль, Телу с душой расставаться легко ль? С милым, как тело с душой, мы срослись, Словно с рекою река, мы слились! Матушка, бедную дочь не кляни, Прочь от себя ты ее не гони. Не проклинай нас, убьет меня боль, С другом моим мне расстаться легко ль? Не разлучай нас, недобрая мать, Милым расстаться — сердца надорвать. Не проклинай меня, милый мой брат, Сердце мне жжет твой неласковый взгляд. В бурку одетый, ты в битвах бывал, Раненный, боль ты и сам испытал. Раны разлуки сильнее болят, Раны разлуки смертельны, мой брат!

В солнечном мире солнце восходит, В солнечном мире солнце заходит. Светит ли солнце, блестит ли луна — Тьма предо мною, я плачу одна. Солнце заходит, но спать не могу я, Солнце восходит, но встать не могу я. Мне без любимого жить суждено, Мне потому и при солнце темно. Жизни не рада, я петь перестала, Я за ограду глядеть перестала. Мамочка, милая, кто виноват В том, что возлюбленный мой не богат? Ты родила меня, мама, красивой Не для того, чтоб мне быть несчастливой. Хоть для себя, для спасенья души, Выйти за милого мне разреши! Будет мой милый моею защитой, Чтобы не быть мне забитой, прибитой. Горе как море в жизни земной,— Милый мой горе разделит со мной.

Говорят, до восхода солнца, Говорят, до захода солнца Мы с тобою на веки вечные Разойдемся, как путники встречные. Для чего нам, скажи по чести, Жить на свете, коль жить не вместе? Ты красивый, и я красивая, Ты несчастный, я несчастливая. Упрекать тебя я не смею. Утешать себя не умею. По соседству с тобою жили мы, С малолетства друг друга любили мы. Видно, мы повстречались рано, Видно, мы повенчались рано. Мы с бедою познались рано, Мы с тобою расстались рано.

Как подумаю я о тебе, Как подумаю я о себе — Еле ноги мои волочатся, Как подумаю — плакать хочется. Я не знаю, как жить без тебя. А ты знаешь, как жить без меня? Я любовь твою мерой не мерила, Ты твердил о любви, а я верила. Раньше время ты находил, Хоть украдкою приходил. Ожидала тебя у тропки я, Заключала в объятья робкие. Ты бы сел на своем дворе, Темной ночью иль на заре, Да подумал бы над причиною, Вправе зваться ли ты мужчиною? Я надену папаху твою, Ты надень косынку мою. Уж какая ни есть я слабая, Всё же рядом с тобой не баба я. Появилась я не из земли, Не на грядке меня нашли. На меня найдутся охотники, Не такие, как ты, негодники. Я остаться одна не боюсь, Мне не жаль, что с тобой расстаюсь. Жаль, родня у меня злоязычная. К пересудам, беда, не привычна я.

Мне б в голубку-птицу превратиться, Мне язык бы голубиный знать, — Я влетела б к старой голубице, Попросила бы птенца отдать. Мне бы стать проворной соколицей — Я свои б расправила крыла И у этой старой голубицы Силою птенца бы отняла. Белый голубок, моя отрада, Люди не велят любить тебя, Говорят, что мне скорее надо Разлюбить и позабыть тебя. Позабыть тебя велят мне люди, Люди разлучить нас норовят. Говорят мне люди, словно судьи, Самой лютой карою грозят. Отвечаю я честному люду: «Как его могу я разлюбить?» Говорю я: «Как его забуду? Сердце мне не даст его забыть». Милый, лучше б нам сейчас с тобою Улететь неведомо куда. Пусть не судят люди нас с тобою. Наше горе выше их суда.

Мне и зноем опаленный Этот шумный мир не в радость. И луною озаренный Мне подлунный мир не в радость. Ночью спать бы — да неймется. Утром встать бы — не встается. Что закат мне, что восход. Мой птенец, в меня влюбленный, Но со мною разлученный, Мне покоя не дает. Не любовь у нас, а мука. Я тревожусь, что разлука Наши души разорвет. Мама, разве ты не видишь, Разве за него не выдашь, Разве дочь тебе не жаль? Разве я найду другого, Разве я найду такого, Чтобы понял с полуслова Грусть мою, мою печаль? Лучше уж одна останусь Или с жизнью я расстанусь.

Еще солнце взойти не успеет, Еще солнце зайти не успеет, Как нас разлучат сурово,— Мой милый птенец, скорее Скажи мне заветное слово. Нам не успеть научиться Читать, что в душах таится. Нас разлучат сурово, — Пред тем, как нам разлучиться, Скажи мне заветное слово. Уж лучше б нам не родиться, Уж лучше б нам удавиться. Я ко всему готова. Но перед тем как проститься, Скажи мне заветное слово. Тем, кто по нашему следу Пустил несчастья и беды, Что сделали мы плохого? Прощай, но теперь, напоследок, Скажи мне заветное слово. Мы претерпели гоненья В самую пору цветенья. Прощай, увидимся ль снова? Прощай, но хоть в это мгновенье Скажи мне заветное слово.

Ой, голубь, ой, голубь мой белый, Прошу тебя, это дело Ты доведи до конца. Лети ты к дому вдовицы, Скажи этой старой птице, Пусть даст своего птенца. Я, позабыв обычаи, Сама слетать к ней могу, Только, беда, по-птичьи Что я сказать ей могу? Там, над двором вдовицы, Зорька огнем горит, Солнце там не садится И ночью и днем горит. Не огненное светило Светит там из-за гор, Это птенец ее милый Собой озаряет двор. Может быть, день наступит, Может, настанет пора, Когда нога моя ступит На камень того двора.

Красят склон весною Горные тюльпаны, Красит май травою Черные поляны. Солнце землю холит Днем, а месяц ночью. Что же мою долю Скрасить ты не хочешь?

Солнце взойдет — я гляжу в вышину. Выйдет луна — я гляжу на луну. Может, при солнце придешь ты ко мне, Может, ко мне ты придешь при луне. Солнце над всеми одно, и одна Ночью над миром восходит луна. В пору луны, среди белого дня, Милый, ты помнишь, ты ждешь ли меня?

Почему ты не стыдишься Дня и вечера седого, Как ты ночи не боишься, Парень, не сдержавший слова? Я платка не пожалею Вышитого, дорогого, А папаху скинь скорее, Парень, не сдержавший слова! Пояс с кованым кинжалом Тяжек для тебя такого, Ты сними его, пожалуй, Парень, не сдержавший слова! Со скалы не упаду я, Я найду себе другого. Без тебя не пропаду я, Парень, не сдержавший слова. И тебя не стану клясть я, Не хочу тебе сурово Своего желать несчастья, Парень, не сдержавший слова.

Мир солнцем прекрасен и зноем, Прекрасен травой зеленой. Мир украшает собою Птенец мой, в меня влюбленный. Ужель земля перестанет По-прежнему быть красивой, Ужели трава увянет Иль солнце светить устанет, Если я буду счастливой? Зачем же весь мир разлучает Меня и сына вдовицы, Меня к нему не пускают, Ему не велят жениться? Но сердце, так же как ныне, Любить его не перестанет. Пусть лучше солнце остынет, Пусть лучше трава увянет.

Никого другого не видя, Лишь моей красотой ослепленный, Никого другого не слыша, Тихой речью моей оглушенный, Ты готов ли со мною быть, Слово только мое ловить? Никого другого не видя, Лишь твоей красотой ослепленная, Никого другого не слыша, Тихой речью твоей оглушенная, Я готова с тобою быть, Слово только твое ловить! Солнце днем от меня заслоняют, Что тебя я увижу — боятся, И луну от меня закрывают, Что тебя я увижу — боятся. На равнину меня не пускают Ни в полдневный час, ни под вечер. На вершину меня не пускают, Всё боятся — тебя я встречу. Милый, встретимся на вершине В полдень, в пору жаркого зноя, А потом при луне на равнине Повстречаемся мы с тобою. Обману я отца и братьев, Что всегда за меня боятся, И к тебе я брошусь в объятья, Чтоб нам больше не разлучаться.

Утром жду я темной ночи, День прошу, чтоб был короче. Что ни утро, что ни день, По тебе тоскую очень. С той поры, как ты открылся В том, что мной и ты пленился, Показалось, будто вдруг Мир вокруг переменился. Черное вдруг стало бело. Я всем миром завладела, И владения свои Озираю я несмело. Милый, мы пойдем весною, Мы поселимся с тобою Где-то на краю земли, Где-то от людей вдали, Чтоб они молвою злою Разлучить нас не могли.

Я не вижу, что вечер светел. Мне его красоты не надо. Я не вижу, что солнце светит, Если милого нету рядом. Говорила я черному полю, Облакам голубого цвета Про свою несчастную долю, Что томлюсь, люблю без ответа. Говорила листве зеленой И просила росу на зорьке, Я просила траву на склонах Рассказать о любви моей горькой. Для чего ты себя сгубило, Сердце глупое, молодое? Ты зачем того полюбило, Кому быть не дано с тобою? Ах, зачем вы мечтою сладкой Обманулись, ясные очи, Вслед тому глядите украдкой, Кто на вас и взглянуть не хочет?

Если б сиротской была моя доля И у меня бы не было крова, Будь я одна, словно деревце в поле, Ты бросил меня, не сказал бы ни слова. Но у меня есть дом мой родимый, Куда вернуться могу опять я, Есть мать у меня и отец любимый, Есть любимые сестры и братья. В полдень на солнце могу не глядеть я, В полночь могу пренебречь я луною, Сына вдовицы могу не заметить Или, заметив, пройти стороною. А если гордиться вздумаешь ныне, Решишь унизить меня, молодую, Взгляни на дом свой в самой низине, Взгляни на рожу свою кривую. Тем, что луна восходит высоко, Тебе, молодец, не стоит кичиться. И правда, она восходит высоко, Высоко восходит, да низко садится.

Не из края нашего Заезжий молодец, Нечего выспрашивать, Кто мать, кто мой отец. Хоть они отдали бы, Сама бы не пошла я За парня из дальнего, Неведомого края. В вашей дальней области Не так, как мы, живешь ты. Бед моих и горестей Вовеки не поймешь ты. Мать, не продавай меня Молодцу чужому, Лучше ты отдай меня Птенцу дорогому, Молодцу из нашего Горного селенья. Будет он выспрашивать Про мои мученья. В башне белокаменной Жить я не мечтаю, Из тарелки крашеной Есть не помышляю. Под постылым кровом Разве жизнь сладка мне? С милым жить готова Хоть на голом камне.

Сами свивают гнездо свое птицы, И голубицы и соколицы. Разве с любимым вдвоем никогда Сами, как все, не совьем мы гнезда? Слышу: на улице кони храпят, Милый подъехал, а в доме не спят. Эй, засыпай, правоверный народ, Кони чужие у наших ворот. Мать и отец, засыпайте скорей — Милый мой мерзнет у наших дверей. Спите, а я, непослушная дочь, Выйду туда, где мой милый и ночь. Спит мой отец, он очнется чуть свет, Мама проснется, а дочери нет.

Ты — моя любовь, птенец мой милый, Соловей мой, удалец мой милый, Наших никогда и никому Не разъединить сердец, мой милый. Я грустила — ты страдал немало, Убивался ты — и я рыдала. Почему ж расстаться — говорят — Надо нам во что бы то ни стало? Мать, ты не вини меня, не сетуй, Не гони меня по белу свету. Для чего идти мне в край чужой, Если милого в том крае нету? Как могу уйти я без возврата В край, где нету ни отца, ни брата, В край, где нет любимого птенца, Что дороже серебра и злата?

Горе у меня, у молодой, Сердце у меня горит, мне больно. Чтоб весь божий мир залить бедой, Лишь одной моей беды довольно. Говорят, нет дыма без огня, Нету, говорят, огня без дыма. Полыхает пламя, жжет меня — Дым над тем, кем я была любима. На реке под толстым слоем льда Быстрое холодное теченье. Горе бросило меня туда, Я плыву, и нету мне спасенья. В небе солнце над рекой взошло. Мне не отличить зимы от лета. Всем на свете от зари светло, Мне одной заря не дарит света. Я мечтала и ждала — всё зря. Нет мне и не будет в мире счастья. Не зажжется над землей заря, Коль заря моей любви погаснет.

Говоришь ты, что пришел бы, Да луна светло светила. Говоришь ты, что пришел бы, Да уже заря всходила. Милый мой, хитрить не надо: Не бывало так от века, Чтоб луна была преградой, Солнце было чтоб преградой, Если любишь человека.

Мать меня к роднику не пускает, На замок меня запирает. Держит дома отец меня силой. Брат к соседям меня не пускает, Потому что к соседям, бывает, Залетает птенец мой милый. Глаз с меня ни на миг не спускайте, В поздний час к роднику не пускайте, Наблюдайте за шагом каждым, — Всё равно не убережете И постель мою утром однажды Опустевшею вы найдете. В доме у очага родного Я сижу, поленья бросаю. Никому не сказав ни слова, Я недоброе замышляю. Я сижу у камина молча, Утешаюсь мечтою сладкой, Как из дома однажды ночью С милым я убегу украдкой.

Солнце, говорят, восходит, Чтобы в мире свет струился. Говорят, луна восходит, Чтобы мир преобразился. Чтоб мой день всегда был ясен, Чтобы мир мой был прекрасен, Милый, ты на свет родился.

Ночью будешь ты идти ко мне — Бурку на плечи накинь тяжелую. Ночью будешь ты идти ко мне — Башлыком покрой лихую голову. Пусть белеет твой башлык впотьмах, Пусть его концы трепещут длинные, Пусть полощутся на всех ветрах Полы бурки, как крыла орлиные. Не отговорись дождем и тьмой, Тем, что сильный ветер дует с вечера,— Защищу я черною фатой От дождя тебя, от ветра встречного. Ты не говори, что всюду тьма, Что не можешь выйти в полночь склизкую, — Я свечой готова стать сама, Освещать твою дорогу близкую. За руку тебя я поведу Через наши закоулки сонные. Я надену черную фату, Туфли, из Тифлиса привезенные. Я тебя люблю, но мой отец Не отдаст меня своею волею. Говорит он: ты не молодец, Молодцам ты — коновязь, не более. Я тебя люблю, — не любит мать, Всё она твердит мне, непреклонная, Дескать, ей не нужен нежный зять, Словно пена, морем порожденная.

Скажите птенцу дорогому о том, Что я одинока, лишь горы кругом. Скажите ему, если ждет он меня, Пусть в горы пойдет, пусть найдет он меня. Скажите, что в речке замерзла вода, Но плещет теченье на дне, как всегда. Скажите ему, что я жду, что люблю, Что в дни ледостава я льда не долблю. Скажите птенцу дорогому о том, Что дремлет не вечно вода подо льдом. Скажите ему, пусть меня он найдет, Пока по реке не пошел ледоход. Пусть гонит коня, что вынослив и скор, Туда, где томлюсь я одна среди гор.

У тебя жена седая, У тебя семья большая, Дети ссорятся, куски Друг у друга отнимая. Видишь ты: я — молодая, Значит, думаешь, дурная. Вот и ходишь вслед за мной, Мне жениться предлагая. Мне сулишь добра немало, Говоришь, чтобы сбежала От родителей тайком Я во что бы то ни стало. Молодой мне и красивой Разве быть с тобой счастливой? Ты бы лучше на себя Поглядел, старик плешивый.

Матушка милая, сжалься, родная! Плачу я, жизнью тебя заклиная. Лучше, чем с милым навек разлучиться, Вовсе мне жизни постылой лишиться. Милый прекрасней всего под луною, Осенью с ним хорошо, как весною. В жизни иного мне счастья не надо. Даже ненастью и то буду рада. Пусть до полудня льет дождь моросящий, После пусть злобствует ветер свистящий, — Рядом с возлюбленным всё я стерплю, Всё я приму, потому что люблю.

Там, на дворе у соседей, залаяли Собаки, что смирно обычно сидели. Дверь открывайте, встречайте, хозяева, Гостей, что сюда не ходили доселе. К нам заявляются гости нежданные, Располагаются гости желанные, Гости любезные с милым птенцом, Не приходившим покуда в наш дом. Ну-ка, хозяйка, чтоб пили и ели, Выставь гостям ты и пива и плова, А если гости тебе надоели, Отдай им меня для птенца дорогого. Милые гости, прошу вас по чести, Ни с чем не уйдите, уж если явились. Если уж, сваты, пришли вы к невесте, Сидите, пока своего не добились.

В час, когда взойдет звезда рассветная И с мечети прокричит мулла, Пробудись быстрее, мама бедная, К дочери твоей беда пришла. Мать моя, прошу тебя я, милая, В день, когда настанет мне конец, Пусть придет и выроет могилу мне, Пусть меня оплачет мой птенец. Помнит пусть меня, его любившую, Пусть на камне высечет моем, Что меня, под камнем сим почившую, Жаркая любовь сожгла живьем. И когда, неся кувшины медные, Девушки пойдут на склоне дня, Им вослед не плачь ты, мама бедная, Оттого, что с ними нет меня. Но когда увидишь, как любимый мой, Позабыв меня, с другой стоит, Слез своих не сдерживай, родимая, Волю дай себе и плачь навзрыд.

Ты идешь к ручью с кувшином красным В одеянии своем атласном. Стан твой обвивает столько шелка, Что хоть нынче лавку открывай, Злата на тебе блистает столько, Что хоть щит и латы отливай. Словно утка, бедрами качая, Словно лебедь, шею выгибая, Ты идешь к прозрачным родникам, Встречных юношей не замечая, Пожилым дорогу уступая, Кланяясь с почтеньем старикам. Прикусив цепочку золотую, Красящую шею молодую, Ты идешь, и, воле вопреки, Вслед вздыхают люди пожилые, Замирают всадники лихие, Юность вспоминают старики. Пусть навечно остается белой Шаль, что ты ни разу не надела, В путь-дорогу проводив меня. Пусть лежится в сундуке дубовом Башмакам твоим почти что новым, Не надеванным с того же дня. В Тереке растает лед весною, В Тереке растает лед от зноя. Наши раны вылечат врачи. Ты моя весна, мой врач целящий, Лед расплавь в душе моей скорбящей, Раны, если можешь, излечи!

Мир прекрасен луною, цветком базилика, Мир прекрасен твоей красотою, Альбика. Бел цветок, нет весны без его белизны. Без тебя для меня нету в мире весны. Но не вечно цветенье цветка базилика, И луна с полнолуния убудет опять. Неужели, моя дорогая Альбика, Ты, достигнув расцвета, начнешь увядать? Треплет ветер траву примартанских лугов, И под солнцем вершина от таянья плачет, И трепещут сердца молодых удальцов — Ты сжигаешь, Альбика, их взглядом горячим. Словно солнечный свет после хмурого дня, Словно радуги свет за горою великой, Так же чудно явленье твое для меня, Хоть я знаю: оно мимолетно, Альбика. Ты идешь, закрываешься пестрой фатой, Ты кувшины с водою несешь осторожно. Я, как тень твоя, следом иду за тобой, И от тени, Альбика, уйти невозможно. Как весны появленья, я жду твой приход, Но скупится весна, не покажет мне лика. На мгновенье мелькнет и надолго уйдет, Только вместе со мною уйдешь ты, Альбика.

Сколько слез пролила я Из-за любви, о боже! Кто сам не любил, страдая, Понять меня вряд ли сможет. Нас все разлучить стремились, Уж очень люди старались. Они своего добились, А мы с тобой разлучились, Так порознь и остались. Уж очень людей ты слушал, Меня их аршином мерил. Ты верил сплетням досужим, Любви своей ты не верил.

Ноги к нему идти не хотят, Сердце не любит, — моя ли вина? А меня корят, а мне говорят — С ним, с нелюбимым, быть я должна, С ним, с нелюбимым, ходить я должна. Но как мне быть, как мне ходить С этим старым, постылым вдовцом, Если другого хочу я любить, Быть я мечтаю с милым птенцом? Горькая доля — с немилым быть, Горькая доля — с постылым ходить. Я никогда не смогу позабыть Другого, кого не дают мне любить.

В доме где-нибудь забьюсь я, Во дворе не покажусь я, Не увижу я тебя — Целый день не улыбнусь я. Ты светлей дневного солнца, Мне милей дневного солнца, На земле и в небе нет Для меня иного солнца. И украдкой не взгляну я В небо — на луну ночную. Милый, ты моя луна. Что ж луну искать иную? Все страшат меня, и пусть Солнца я, луны лишусь, Мне тебя не потерять бы — Я лишь этого страшусь.

Мне сказали: горы высоки, — Пробовала в горы я подняться. Мне сказали: степи широки, — Я в степях хотела затеряться. Боже, я покоя не нашла, Хоть я и была в горах высоких, Счастья своего я не нашла, Хоть была я и в степях широких. Много в мире зла и много бед, Мне давно уж ничего не мило. Породившая меня на свет, Мать, зачем меня ты породила? В ночь, когда меня ты родила, Выла разъяренная волчица И в лесу, где всё покрыла мгла, Плакала сова — ночная птица. И медведица стонала громко, Горько вспоминала медвежонка. В муках породившая меня, Для чего меня ты породила? Сила, сотворившая меня, Для чего меня ты сотворила? Тяжко покарал меня аллах — Мучиться обрек на белом свете. Разве я с соломою в руках Поджигала по ночам мечети? Разве я грешила суетой, Разве я кого-нибудь убила, Я, поцеловав Коран святой, Разве ложной клятвой погрешила? Может быть, грешна я только в том, Что была слепой и неумелой, В том, что алым луговым цветком Камень показался мне замшелый.

За то, что труду твое сердце радо, За то, что тобой гордится бригада,— Милый, люблю тебя, Но зазнаваться не надо! За то, что ты первый в стрельбе и на поле, За то, что ты первый в совете и в школе,— Милый, люблю тебя, Но зазнаваться не надо! За то, что скоро ты будешь в могучей В Армии Красной, в армии лучшей,— Милый, люблю тебя, Но зазнаваться не надо! За то, что ты будешь, красивый и статный, В шинели военной, в семье необъятной, — Милый, люблю тебя, Но зазнаваться не надо! За то, что в страну не пропустишь гада, За то, что твой штык — отчизне ограда,— Милый, люблю тебя, Но зазнаваться не надо!

Как заря прекрасен Мой любимый, И как месяц ясен Мой любимый! Или мне просто кажется это Из-за дневного яркого света, Скажи мне, Али? Человек серьезный Мой любимый: Бригадир колхозный Мой любимый! И потому-то мне месяцем ясным, И потому-то мне солнцем прекрасным Кажется юный Али! Всех способней в школе Мой любимый! Всех проворней в поле Мой любимый! Или мне просто кажется это, Сердце, быть может, мое задето, Скажи мне, Али? Честен и бесстрашен Мой любимый. Орденом украшен Мой любимый! И потому-то мне месяцем ясным, И потому-то мне солнцем прекрасным Кажется юный Али!

Что ты кружишься над нами В этот ранний час, пчела? В лес пришли мы за цветами, Ты не трогай нас, пчела! Мы, пчела, тебя не гоним И не жмурим в страхе глаз. Мы, пчела, тебя не тронем, Но и ты не трогай нас! Все цветы полны нектаром, Будет в ульях сладкий мед. Не теряй же время даром: Скоро солнышко зайдет!

Просыпайся, черный жук, Черный жук, проворный жук! Чернобокий лежебока, Не ленись! Солнышко уже высоко, Торопись! Спой нам песенку свою: «Бо-у, бо-у, бо-ю-ю». От своей норы, от дома Отлети, К дому шарик из соломы Покати! Просыпайся, черный жук, Черный жук, проворный жук! Чернобокий лежебока, Не ленись! Солнышко уже высоко, Торопись!

Там в лесочке у оврага Черная лежит коряга, — Волки там живут. Тихомолком, тихомолком, Притаясь, волчица с волком Там добычи ждут. Тихомолком, тихомолком, Притаясь, волчица с волком День и ночь не спят. Волки малого ребенка Иль усталого ягненка Изловить хотят. В том овраге, в том лесочке Боязно поодиночке Нам ходить-гулять. В тот лесок гурьбою, дружно, Побредем мы, если нужно Хворост собирать. Мы в лесок пойдем гурьбою, Палки мы возьмем с собою, Чтоб волков пугать. Крикнем: «Ну-ка, прочь с дороги, Уносите, волки, ноги, Мы хотим гулять!» Пусть же будет неповадно Тем волкам, свирепым, жадным, Слабых обижать. Им ни малого ребенка, Ни усталого ягненка Не поймать!