То, что произошло с Борисом в Калькутте, уже стало легендой в дни процветания этого города накануне Второй мировой войны. Когда кто-нибудь приезжал в Катманду из Индии, он обязательно вспоминал Бориса и «добрые старые дни» Клуба-300, высокая репутация которого широко распространилась по всему миру. Даже в Париже мне доводилось слышать об этом клубе еще до того, как я узнал, что его учредителем был Борис. Поначалу я предполагал, что это какой-то особый ночной клуб, а позднее в течение длительного времени представлял Бориса, как незаметного метрдотеля в слабо освещенном помещении, следившего за своевременным обслуживанием клиентов, пока на подмостках с привычными экзотическими номерами выступают девушки, от вида которых Дягилев перевернулся бы в гробу. Даже после моей первой встречи с Борисом, отмечая его скромность, я вообразил, что в Клуб-300 посетители спускались по темной, узкой лестнице, как в какой-нибудь парижский ночной клуб, расположенный в полуподвальном помещении.

Мне пришлось переменить свое мнение, когда, к своему удивлению, я обнаружил, что это было весьма уважаемое заведение, размещавшееся в таком же большом здании, как отель Ройэл в Катманду. Чтобы окончательно разобраться в этом, я решил, что мне лучше всего самому съездить в Калькутту, осмотреть здание знаменитого Клуба-300 и на месте собрать информацию о том, каким он был.

В один прекрасный день, когда Борис был особенно загружен делами, а его авантюра с разведением свиней была в самом разгаре, он неуверенно предложил:

— Нам надо как-нибудь вместе слетать в Калькутту.

После трехмесячного пребывания в Катманду это предложение показалось мне тем более привлекательным, что нам с женой до чертиков не хватало самых банальных атрибутов цивилизации. Я скромненько мечтал о пивке (редком напитке в Непале), а Мари-Клер — о покупке массы вещей от шелковых платьев до сумочек, ибо купить товары западного производства в Непале было все равно, что искать герань в пустыне Калахари.

Калькутта показалась мне даже еще более привлекательным местом, куда следовало съездить, когда Борис предложил мне встретиться там с некоторыми из его друзей, включая целый ряд магараджей, чье имя и слава всегда интриговали меня. И настал день, когда у меня появился шанс. В то утро с Мари-Клер и несколькими друзьями мы покидали на машине долину Катманду, направляясь через горы в Калькутту, до которой по прямой линии было около 720 километров.

Учитывая малые размеры и изолированное местоположение Катманду, а также длительный срок нашего пребывания в нем, мысль о том, что мы едем в большой, оживленный город, неописуемо радовала нас. Мы, как дети, предвкушали удовольствие побывать в кино, приобрести литературу и т. д. Несмотря на наши оптимистические ожидания, на деле мы совсем не ведали, что нас ожидает открытие нового Бориса и его нового мира, так же отличающегося от Непала, как балет в Монте-Карло от жизни в Шанхае, или разведение лошадей в Одессе от свиноводства в Ичангу.

Сам Борис должен был присоединиться к нам, прилетев самолетом, когда мы завершим свой сухопутный маршрут по забитым скотом пыльным дорогам Индии. Когда после трех дней пути мы достигли занимающего огромную площадь пригорода Калькутты, наступали сумерки. За четыре года до этого я пережил в этом городе свое первое приключение, которое привело меня в Гималаи. Но тогда у меня не было никакой возможности познакомиться с тем, что мне предстояло узнать теперь.

Я приехал увидеть роскошь и богатство, а обнаружил, что, обладая шестью миллионами жителей, сотни тысяч из которых ютятся на улицах, Калькутта сегодня, несомненно, один из тех городов мира, которые производят самое отталкивающее впечатление. Одновременно это город роскоши и веселья. Больше нигде в мире нет такого контраста между богатством и нищетой. Никакие трущобы мира не могут сравниться с нищетой и грязью Калькутты. Нет слов, чтобы описать адскую атмосферу городских окраин, простирающихся на многие километры через болота и глинистые берега дельт Ганга и Брахмапутры, на которых была основана Калькутта.

Мы проехали мимо фабрик с дымными трубами. Фабрики предстали перед нами как райские оазисы, т. к. их относительная опрятность резко контрастирует с хижинами, которые лепятся у их стен. Но нет ничего печальнее, чем фабричный двор, заросший пальмовыми деревьями, или нескончаемые дороги, пролегающие через горы грязи, пыли и нищеты, надвинувшейся на город, известный как второй в империи, «город дворцов» и крупнейший мегаполис Дальнего Востока.

По сторонам узких улиц проходят канавы, играющие роль открытых канализационных стоков города, на бровках которых сидят и лежат практически голые, скорчившиеся, вечно голодные люди, превратившиеся в самые настоящие скелеты. Калькутта — это карикатура на современный мегаполис со своими омерзительными ландшафтами, представленными заводами, складами, трущобами и грязью.

Миллионы изголодавшихся крестьян хлынули в Калькутту из Бенгалии в наивной надежде достать в городе еду, которой не могли получить, работая на рисовых полях. Несмотря на массовую гибель от эпидемических заболеваний, ежегодно все новые и новые тысячи крестьян проходят через цементный ад калькуттских улиц, сталкиваясь с быками, коровами, волами и такими невиданными чудовищами, как двухэтажные автобусы. Наблюдающему эту картину прохожему приходится пересмотреть привычные стандарты и переоценить свои представления о человечестве, достоинстве и призвании человека.

Основанная Ист-Индской компанией в 1690 г. в качестве торгового поста, Калькутта вскоре превратилась в крупный процветающий центр торговли и промышленности Индии. Город расположен на глинистых берегах реки Хугли, являющейся одним из многочисленных разветвленных рукавов великой дельты.

По обманчивому руслу реки знаменитые лоцманы, хорошо знающие Хугли, ежегодно проводят тысячи судов мимо вероломных рифов и между песчаных берегов в Калькутту, таким образом, поддерживая биение железного пульса деловой жизни и промышленности города.

В прежние времена на берегах Хугли можно было наблюдать кровавые оргии человеческих жертвоприношений. Сотни индусов приносили себя в жертву крокодилам. Как писал один из свидетелей этого ужасного зрелища, «они заходили в реку и ожидали, пока свирепые животные приблизятся и утащат их в воду».

Сегодня берега Хугли пестрят складскими помещениями, доками и кранами. К северу же от города можно видеть широкие каменные лестницы, ведущие от огромных дворцов к берегу сумрачной реки, по которой плывут большие, изогнутые в виде полумесяца баржи, с десятью гребцами.

Гигантский стальной мост Хора пропускает суда к сердцу города. Здесь развалюхи уступают место цементным постройкам, у стен которых спят бесчисленные попрошайки, обернутые в грязные тряпки, являющиеся их единственным имуществом.

Все калькуттские дома, кроме тех, которые постоянно ремонтируются, быстро приобретают облезлый вид из-за влажного климата. Влага менее, чем за год разъедает даже самую стойкую краску, самую прочную штукатурку. Ибо в качестве еще одного «благословения» климат здесь исключительно неблагоприятный — невыносимо жаркий и влажный практически круглый год, если не считать краткого «зимнего» периода облегчения, когда температура редко опускается ниже тридцати градусов. Летом жизнь в городе замирает. Правительство Бенгалии и многие семьи чиновников выезжают на прохладный горный курорт Дарджилинг, расположенный на высоте 2,5 км у подножия Канченджанги в Гималаях.

В качестве реакции на жуткий климат и страшную нищету в городе англичане использовали свои быстро накопленные богатства для того, чтобы купаться здесь в роскоши, и потому Калькутта, «город дворцов», может заслуженно похвастаться самыми грандиозными резиденциями во всей Индии. В самом центре города находится майдан, огромное, поросшее травой поле диаметром около пяти километров. С одной стороны к нему примыкают прекрасные проспекты, по сторонам которых возвышаются величественные особняки, клубы и отели.

Главная транспортная артерия города — Чоуринги, на которой расположены Гранд отель и знаменитый ресторан Фирпо, а также степенный, величественный Бенгальский клуб, гигантское здание которого по великолепию соперничает с резиденцией губернатора.

К северу от майдана пролегает дорожка одного из красивейших в мире ипподромов с тенистым участком для выгула лошадей и солидно устроенными трибунами. Скачки являются здесь самым популярным спортом. Ипподром принадлежит конноспортивному клубу Калькутты. Сооружения ипподрома мало уступают своим аналогам в Жокейном клубе Парижа или в английском Аскоте. Соревнования рысаков лучших пород проводятся здесь практически круглый год. Специальная муссонная дорожка приспособлена для того, чтобы выдержать ливни муссонных периодов.

С ростом территории и значения Калькутты появлялись все более роскошные резиденции, оазисы зеленых лужаек и цветников, окруженных высокими стенами, у ворот которых по стойке смирно стоят швейцары в ливреях. Самым изысканным районом является Элипор, расположенный за беговой дорожкой ипподрома. Там, по соседству с богатыми купцами и высокими чиновниками, проживали раджи и магараджи. В имперской Калькутте деньги легко доставались иностранцам. В течение долгих лет все европейцы за сравнительно короткое время могли с гарантией нажить приличные состояния.

Хотя сам город велик, его светское общество было достаточно узким, и все придерживались давно выработанного порядка. Центром общественной жизни были клубы и вечеринки, устраивавшиеся в частных резиденциях. Местом встреч служил ипподром. Рысаков держали не только самые богатые люди. Даже молодые стажеры, занятые в крупных фирмах города, в партнерстве с друзьями могли позволить себе держать одну-две лошади.

В социальной иерархии важным фактором были не только деньги, но и членство в приличном клубе. Чтобы принадлежать к избранному социальному слою и иметь доступ к его изысканным вечеринкам, встречам на ипподроме и клубной жизни, надо было быть англичанином или просто европейцем.

Зима в Калькутте — лучшее время года. В этот сезон сюда приезжал вице-король Индии, и в его честь устраивался пышный прием «дурбар», на который прибывали все правители восточной части Индии. Магараджи со всеми регалиями, сопровождаемые адъютантами, придавали таким приемам особую пышность и торжественность. Калькутта была крупнейшим городом британской империи после Лондона.

Даже сегодня этот город является настоящим памятником колониализму. На майдане располагаются многочисленные скульптуры, напоминающие о былом величии империи. Среди них — статуи сэра Джона Лоуренса, «спасителя Пенджаба», Кэннинга, который, по словам одного автора книги, «вел империю через бурные волны мятежей к спокойным водам материального и морального прогресса».

Мемориал Виктории, огромное, спорное в плане архитектурной красоты, сооружение из белого мрамора, нечто вроде гибрида между Тадж Махалом и парижским Сент-Луи дез Инвалид, придает городу оттенок барокко. Недалеко от него высится собор святого Павла, построенный в нео-готическом стиле. Это сооружение страдает от сезона муссонов и близости к пальмам, но, тем не менее, вызывает ностальгические чувства.

Между этими монументами бродит священный скот в поисках «добавки» к своему регулярному рациону зелени и фруктов, которые они тащат с лотков торговцев.

Несмотря на колониальный характер города, до независимости не столько гражданские служащие, сколько «барра сахибы» («большие белые господа»), т. е. крупные магнаты делового мира метрополии искали в этой роскоши забвения от местных климатических трудностей.

Будучи не более веселым и космополитичным городом, чем, к примеру, Шанхай, Калькутта отличалась от других городов Индии большей изысканностью и живостью. Она быстро стала центром развлечений и роскоши, прославившимся на всем Востоке.

Еще в 1750 г. авторы публикаций критиковали калькуттских женщин за пренебрежение танцами, «которые не допускаются из-за климатических условий». Зато конные скачки здесь давно получили популярность, а калькуттская лотерея, предшественник ирландского тотализатора, уже много лет выплачивает удачливым игрокам самые высокие в мире призовые.

Смыв накопившуюся во время нашего путешествия грязь, мы с Мари-Клер пошли в итальянский кафе-ресторан Фирпо на Чоуринги. Наряду с учрежденным Борисом Клубом-300 это заведение останется символом той быстро исчезающей эры.

Выходящий на авеню первый этаж Фирпо оформлен по типу первоклассных кафе Рима и Венеции. Мраморные колонны, поддерживающие позолоченные потолки, бесконечно отражаются в венецианских зеркалах, искрящихся зайчиками от серебряных приборов, расставленных на многочисленных столиках. С одной стороны в больших стеклянных лотках выставлены шоколад, пирожные и конфеты, слава о которых в дни вице-королей широко распространилась по миру. Независимо от того, находились ли члены королевской семьи или искушенные магараджи вблизи или за тысячи километров от Калькутты на территории Индии, на их столах всегда были наборы шоколада от Фирпо, которые за большие деньги пересылались по железной дороге в запечатанных коробках и грузились так аккуратно, словно были сделаны из золота.

В ожидании Бориса мы компенсировали вынужденную диету в Катманду, вкусив некоторые из многочисленных сортов мороженого, которое также прославило итальянских шеф-поваров этого ресторана.

В тот вечер Борис так и не появился. Я не был особенно удивлен этим, т. к. он никогда не отличался пунктуальностью. Даже в отеле Ройэл он редко появлялся в оговоренное заранее время. Теперь, когда он, вероятно, находился в сотнях километров от нас, я был уверен, что он уже не приедет. Не было сомнения, что случилось что-то непредвиденное, например, пожар в отеле, или, что более вероятно, неожиданно к нему приехал какой-нибудь старинный друг из Китая или Одессы.

На следующий день в обеденное время я вновь направился в ресторан Фирпо и по красному ковру поднялся на второй этаж.

— Вы не знаете, приехал ли г-н Лисаневич? — испытующе спросил я метрдотеля.

Он окинул меня бесстрастным взглядом.

— Г-н Лисаневич из Катманду, — пояснил я.

— Так вы имеет в виду г-на Бориса! А что, вы ждете его?

— Да.

В ту же минуту метрдотель быстро прошел через отделанную хрусталем дверь в большой обеденный зал. Там, за обедом сидело не менее сотни нарядно одетых людей, многие из которых были в летах. Их обслуживали официанты в тюрбанах, из-за чего казалось, что в этом мраморном зале, с его хрустальными люстрами напоминавшем венецианский дворец, проходит бал-маскарад.

Стоя у двери, я ожидал, что метрдотель вернется вместе с Борисом. Но, к моему удивлению, он поспешно вернулся с управляющим и целой группой людей, и не успел я узнать, в чем дело, как мне пришлось пожимать десятки рук и провести небольшую пресс-конференцию.

Все в один голос спрашивали меня, когда приезжает Борис и где он остановится. Словом, поднялась целая буча, что свидетельствовало о невероятной его популярности, которую нисколько не притупило уединение Бориса в Катманду.

А минут десять спустя я был спасен от дальнейших объяснений самим Борисом, появившимся, когда я вел оживленную беседу с его друзьями в баре. Все мы были приличествующим образом одеты в темные костюмы с галстуками и маленькими глотками попивали бренди, когда с триумфом появился он в пестрой походной безрукавке, которая выглядела, по меньшей мере, странно, тысячекратно отражаясь в солидных зеркалах ресторана. Так прибыл Борис.

Я заметил в нем еще кое-что, резко контрастировавшее с поведением присутствовавших. Среди них были чайные плантаторы из Ассама, горько жаловавшиеся на нынешнее катастрофическое положение индийской экономики, менеджеры крупных фирм, отчаянно пытавшиеся вывезти свои капиталы из Индии, продать свои огромные виллы в Элипоре и вернуться «на родину» в Англию.

В разговоре с ними постоянно слышалось напоминание о «славных прежних днях», и меня удивило, что представители индийской элиты больше всех критиковали нынешнее правительство и жалели о прошлом Калькутты. Сначала я не мог понять причины этих жалоб, т. к. Калькутта казалась такой большой и современной по сравнению с Катманду, а жизнь в ней была гораздо роскошнее, чем в Европе, по крайней мере, для немногих избранных.

Но, приглядевшись к городу поближе, я заметил, что все его учреждения понемногу приходят в упадок. Город дворцов превращается в город призраков. Те, кто здесь остался, казались удрученными. И среди этих людей лишь Борис выделялся динамичностью и энтузиазмом. Он выглядел лет на десять моложе всех окружающих лиц его возраста и никогда не ныл о прошлых днях.

Тут же в ресторане Борис договорился о том, чтобы нам выдали билеты на послеполуденные скачки. Таким образом, мы получили возможность посетить аристократический королевский конноспортивный клуб. Все это было сделано без затруднений, т. к. и секретарь и президент клуба были близкими друзьями Бориса.

В черном лимузине секретаря клуба мы проехали через майдан к большим кованым чугунным воротам клуба. В нем сохранялся дух величия Калькутты периода ее расцвета. В судейской ложе ипподрома все приветствовали Бориса как старинного друга, которого им крайне недоставало. Нам разъяснили программу скачек и, просматривая список владельцев рысаков, я с удивлением обнаружил, что среди них часто встречались фамилия премьер-министра Бутана Джигме Дорджи и фамилии многочисленных магараджей.

На трибунах пестрели нарядные сари и элегантные платья от ведущих парижских кутюрье. Я с удовольствием отметил, что моя приятельница Тесла Дорджи, супруга бутанского премьер-министра, превосходила всех прочих дам своим длинным, весьма современным и элегантным платьем из тибетского шелка.

И все же в атмосфере, царившей на ипподроме, было ощущение какой-то ностальгии, и я легко мог представить себе еще более поразительное значение, которое имели такие ассамблеи в те дни, когда магараджи еще были во главе штатов размером в небольшие европейские государства. Как кто-то довольно вульгарно заметил: «Теперь мы даже не можем ввозить лошадей из Англии! Это же, как вы понимаете, связано с иностранной валютой!».

Конечно, это было не единственной и не самой обоснованной жалобой из тех, что я слышал, но в ней ясно прослеживалась тоска о том пике роскоши, который верхние слои калькуттского общества знавали в те дни, когда эти же самые и многие другие люди с энтузиазмом корпели в Клубе-300 над каталогами породистых рысаков, лучших из которых они приобретали в Ирландии и Англии, откуда их везли за тридевять земель по морю ради развлечения новых владельцев на скачках по выходным дням.

Теперь, когда вместе с Борисом я обходил места былых достопримечательностей города, те дни ушли в Лету.

* * *

Это произошло более тридцати лет назад, в 1934 г. в то время, когда у Бориса и Киры был первый ангажемент в столице Бенгалии. Тогда Борис впервые упомяянул в разговоре с видным представителем «сливок» калькуттского общества Алленом Локартом (позднее ставшим сэром Алленом Локартом), что его удивляет тот факт, что во втором по значению городе британской империи нет приличного места, куда можно было бы пойти после двух часов дня, когда в учреждениях заканчивается работа.

— А почему бы вам не попытаться учредить такой клуб? — предложил Локарт.

Несколько дней спустя в Фирпо, где выступал Борис, он встретился с одним из калькуттских богачей Дж. К. Махиндрой, служившим менеджером по сбыту крупнейшей фирмы Тата, бывшей торгово-промышленным гигантом Индии. Ее владельцем и главой был знаменитый парс из Бомбея г-н Дж. Р. Д. Тата, мультимиллионер, чье огромное состояние складывалось из дивидендов, получаемых в таких отраслях, как авиаперевозки, металлургическая промышленность и разнообразная торговля. Ему-то и еще одному богатому джентльмену д-ру Рао Борис предложил учредить клуб для европейской и индийской элиты. Эта идея воплотилась в жизнь после возвращения Бориса из Китая.

В 1936 г. Борис приехал на уик-энд в Калькутту из Муссури. Его мать прислала ему письмо из Франции (где жила с сыном Александром после эмиграции из России в 1928 г.), в котором настоятельно просила его встретиться с дальним родственником семьи Джоном Уолфордом. Г-н Уолфорд, давно живший в Калькутте, был директором имевшей высокую репутацию пароходной фирмы «Блэкер и Ко».

В итоге, приехав в субботу в Калькутту, Борис направился на ипподром, где и встретился с Джоном Уолфордом, который представил его ряду представителей городской элиты. Они обсудили вопрос об учреждении клуба. Уолфорд договорился с Дж. К. Махиндрой встретиться за ужином у Фирпо в тот же вечер. После скачек Уолфорд подвез Бориса в отель Грейт Истерн, где нашему герою пришлось одеть «черный галстук», без которого нельзя было обойтись в такого рода делах.

Выходя из такси, Борис умудрился прищемить дверцей руку. От боли он не успел даже застонать, как водитель, заметив, что дверца приоткрыта, попытался захлопнуть ее, вторично больно защемив Борису пальцы.

Таким образом, рождение Клуба-300 в тот вечер было в прямом смысле болезненным, т. к. обсуждая свой план с Дж. К. Махиндрой, Борис держал свои пораненные пальцы в стакане со льдом, который прятал под столом.

Тем не менее, по-видимому, обсуждение было плодотворным. Махиндра увлекся идеей Бориса и предположил, что при содействии друзей сумеет найти поддержку такому предприятию, которое многим показалось бы глупым, т. к. речь шла не об учреждении еще одного европейского клуба, которых в городе и так хватало, а смешанного индо-британского.

В Калькутте в то время было больше клубов, чем в любом другом городе региона. Если в Англии функционировало множество частных клубов, то в Индии и британских колониях их было еще больше. Известный историк Г. У. Форрест отмечает, что в Индии «англичане, к сожалению, подражают роскошному стилю жизни знати империи моголов, и эта роскошь и великолепие стали рассматриваться как необходимость».

В числе самых знаменитых был Бенгальский клуб, элегантное заведение на Чоуринги. Членство в клубе дозволялось только «барра сахибам» (белым господам). Рациональный и традиционалистский, этот клуб никогда не позволял женщинам вторгаться в его степенную обитель, а когда по случаю его столетнего юбилея женщин все же пригласили, группа старейших его членов выбыла из клуба, с омерзением отнесясь к тому, что их святилище будет осквернено слабым полом. Это было заведение, предназначенное только для белых, и не могло быть и речи о допуске индийцев, какими бы богатыми и влиятельными они не были.

Что касается королевского конноспортивного клуба, куда Борис сводил нас, то это было также сегрегированное учреждение. Будучи одним из богатейших, он получал значительные средства, имея процент от контрольного пакета акций ипподрома. До появления ирландских тотализаторов клуб играл в лотерею на Дерби, и пулька тотализатора калькуттского клуба составляла несколько сотен тысяч английских фунтов. Получая по десять процентов со всех ставок, конноспортивный клуб накопил весьма приличные средства.

Имелся также Сатедэй-клуб для молодых людей из крупного купечества. Отбор членов клуба был очень скрупулезным, и в членстве категорически отказывали не только индийцам (об этом не могло быть и речи), но и мелким торговцам любой расы. В то время крупное купечество и мелкие торговцы составляли четко определенные слои в многослойном «пироге», составлявшем калькуттское общество.

Высшим слоем городского общества были гражданские служащие, имевшие свою собственную иерархию в зависимости от занимаемой должности. В отсутствие вице-короля номером один был губернатор Бенгалии. К этому же слою относились «барра сахибы», представленные состоятельными владельцами и директорами крупных фирм. За этой группой следовали армейские офицеры и крупное купечество. Ниже рангом стояли мелкие торговцы, хозяева магазинов и отелей.

С самого своего основания Калькутта имела четко стратифицированное общество, а у некоторых самых первых генерал-губернаторов был даже свой двор, с таким же строгим протоколом, каким отличались дворы германских княжеств в период до Бисмарка.

В числе других клубов стоит упомянуть Клуб Толлигани, щеголявший полем для игры в гольф и беговой дорожкой на территории великолепного парка, вокруг которого громоздились городские трущобы. Само существование этого клуба «только для белых» в таком месте было оскорбительным для всех индийцев, богатых и бедных, настолько резко контрастировала роскошь его садов и обслуживания с развалюхами, окружавшими аккуратные газоны клуба.

Нет нужды говорить, что все эти заведения обслуживало огромное число слуг в тюрбанах и прочего персонала. Ни один из клубов не допускал приема индийцев, кроме Калькуттского клуба, куда не допускались только женщины.

Но Борис, обладавший удивительной способностью пробуждать в людях энтузиазм, заразил друзей своей инициативой. Было решено назвать новое учреждение «Триста», имея в виду, что раз Калькутта — второй город Британской империи, а в Лондоне имеется знаменитый «Клуб-400», то, следовательно, калькуттский должен называться «Клубом-300». Поскольку цифра 400 в Лондоне означала число членов, то предполагалось, что калькуттский клуб будет еще более эксклюзивным, чем лондонский.

Дж. К. Махиндра представил Бориса местному адвокату Е. Л. Уоттсу, являвшемуся президентом более чем шестидесяти фирм. Г-н Уоттс составил устав клуба, который должен был стать частным заведением, финансируемым небольшой группой бизнесменов до того, как будет акционирован его членами. В качестве членов-основателей были предложены, помимо Аллена Локарта, хорошо известные представители калькуттского общества Тоби Кемпбел, Пэтси Уоррен и Мишель Леве, пришедшие в восторг от такого революционного начинания.

Было решено, что клуб будет не только иметь смешанный евроазиатский состав, но и функционировать круглосуточно, что было серьезной новацией для города, в котором, как и в Англии, большинство закусочных и питейных заведений закрывалось в два часа дня, что сравнительно рановато для тропического климата.

Борис немедленно начал подыскивать подходящее здание для клуба. В центре города было немало солидных зданий, но ни одно из них не отвечало требованиям, предъявляемым Борисом. В его богатом воображении рисовалось такое место, которое было бы не только роскошным, но и поистине уникальным и хорошо приспособленным для целей нового клуба.

Неожиданно он нашел то, что искал. Это был большой дворец, уникальный как по импозантности, так и по истории основания. Это здание, которое в городе именовали «Безумием Филиппа», уже в течение многих лет пустовало. Оно было воздвигнуто одним из трех знаменитых «строителей Калькутты», человеком, чей эксцентричный характер стал легендой.

В 70-е годы XIX века в Калькутту приехали трое молодых честолюбивых армян. Без гроша в кармане эти самоуверенные молодые люди заключили между собой пари: кто из них, разбогатев, воздвигнет в городе самое экстраординарное здание. Все трое друзей в той или иной манере занялись строительством или стали агентами фирм, занимающихся недвижимостью, и все трое взяли себе английские фамилии и стали миллионерами.

Один из них — Дж. К. Голстон, построивший гигантский особняк, именуемый Голстон Парк, позднее ставший резиденцией баснословно богатого хайдарабадского низама. Голстон построил еще ряд особняков на главной улице города Парк-стрит и стал королем калькуттской недвижимости, пока спекуляции не привели его и двух его компаньонов к банкротству.

Второй армянин, взявший фамилию Стивенс, построил и в течение некоторого времени был владельцем Гранд отеля, в то время крупнейшего в мире. Сегодня этот отель занимает гигантский квартал на Чоуринги. Долгое время это был единственный отель, в котором на каждого клиента приходилось по двадцать лиц обслуживающего персонала, а к каждому номеру-люкс примыкала прихожая, в которой у дверей клиента спали несколько посыльных.

Что касается третьего друга — Филиппа, то он успел неплохо нажиться, занимаясь недвижимостью и торговлей углем, прежде чем начал строительство упомянутого выше дворца «Безумие». При жизни он отличался удивительно экстравагантными поступками. К примеру, он сконструировал паровой автомобиль в форме гигантского лебедя.

В течение некоторого времени Филипп развлекался катанием на нем по городу, пока власти не были вынуждены запретить ему эти прогулки, т. к. это вызывало массовые волнения. Следует сказать, что гигантский лебедь на колесах часто делал остановки, выпускал пар из ноздрей, начинал дрожать, гудеть и, наконец, нес яйца из чистого золота, из-за чего огромные толпы людей нетерпеливо следовали за ним. Сегодня этот чудо-автомобиль выставлен в одном из музеев Бомбея.

У Филиппа была любовная связь с красивой молодой леди. Свой знаменитый мраморный дворец «Безумие» он построил для нее. Но, к сожалению, накануне свадьбы его невеста убежала с рядовым солдатом. За многие годы Филипп потратил значительную часть своего состояния на детективов, пытавшихся разыскать ее, пока, наконец, не отказался от поисков и не удалился от дел в свой дворец «Безумие» на Театр-роуд, где в двенадцати апартаментах поместил двенадцать девушек разных национальностей. Раз в неделю он устраивал холостяцкие вечеринки, в ходе которых в залу на больших серебряных подносах в виде смачной приправы вносили двенадцать прелестных девушек.

В конечном счете, Филипп разорился и умер в доме для умалишенных. Все три армянина потеряли б?льшую часть своих богатств, когда поддержали спекуляции Голстона с недвижимостью. Сам Голстон перешел в своей деятельности все границы и после Первой мировой войны был объявлен банкротом. Стивенс покончил с собой, но Голстон прожил до 1948 г. и был популярным старичком, до самой смерти бывшим завсегдатаем ипподрома.

Здание с такой интересной историей было именно тем, что подыскивал Борис. Осмотрев все четыре этажа мраморного дворца и огромный сад на его территории, он решил, что Клуб-300 во что бы то ни стало должен разместиться именно там.

Театр-роуд — улица, на которой возвышается дворец «Безумие Филиппа», — расположена под прямым углом к майдану и, как ни странно, тянется до самого собора. Всегда испытывая тягу к грандиозности, Борис нисколько не был смущен размерами огромного здания. Конечно, этот дворец не напоминал членам клуба родной очаг. Массивное, прямоугольное здание размером с целый квартал офисов, с газонами, за которыми ухаживали как в викторианские времена, оно скорее напоминало крупный банк, перенесенный в чудесный сад.

Со своим впечатляющим, массивным порталом, обрамленным огромными фонарями из кованого чугуна, освещавшими пролет ступеней, ведущих в мраморный зал, это строение было достойно «города дворцов».

«Это как раз то, что мне нужно», — подумал Борис, уже представлявший себя королем в этом замке.

После недолгих переговоров 6 декабря 1936 г. был подписан договор об аренде здания, и клуб должен был открыться ровно через двенадцать дней, 18 декабря. За этот короткий срок Борис предполагал превратить дворец в респектабельное заведение: перестелить паркет, оборудовать кухню, нанять персонал, подыскать шеф-повара и музыкантов и добиться достаточно привлекательного имиджа нового клуба, чтобы гарантировать его успех.

С характерной для него энергией, он сумел совершить этот невероятный подвиг. Целая армия плотников, каменщиков, водопроводчиков и штукатуров немедленно приступила к работе. Было закуплено и установлено необходимое оборудование для кухни и ресторана. Были наняты повара, бармены, официанты и посыльные.

С детства будучи сам гурманом, Борис был полон решимости добиться того, чтобы блюда, подаваемые в клубе, были поистине эпикурейскими. Поскольку в городе не было по-настоящему талантливого оркестра, он нашел двух пианистов и барабанщика и научил их играть в унисон. Подобного ансамбля еще не бывало, зато такая необычная комбинация музыкантов, по крайней мере, отличалась крайней оригинальностью.

К открытию Клуба-300 не менее шестисот гостей, включая большинство магнатов и самых популярных и влиятельных людей Калькутты, приняли приглашение посетить его.

Гостей ожидали в 11 часов вечера, но к ужасу Бориса сад клуба в 6 часов вечера выглядел наподобие какого-нибудь двора мастерской, настилка паркета в бальном зале не была завершена, плотники все еще устанавливали стойки двух баров и монтировали мебель. В 8 часов вечера все были в панике. Борис носился по всему зданию, заставляя привыкших к медлительности бенгальских мастеров ускорить работу, а в то же время непрерывно звонил телефон: новые члены клуба запрашивали адрес, а друзья Бориса спрашивали, нельзя ли привести с собой несколько больше гостей, чем планировалось.

И, наконец, трудно поверить, но когда стрелки часов подошли к одиннадцати, все недоработки были устранены, и Борис поспешил привести себя в божеский вид, чтобы приветствовать гостей у парадного входа.

Вскоре после половины двенадцатого пожаловали первые гости, за которыми последовала длинная вереница лимузинов, в которых прибыли самые именитые люди Калькутты: служащие, специалисты, представители бизнеса, индийские принцы, украшенные драгоценностями, в сопровождении своих элегантных супруг.

Члены клуба, разбившись на группы, с любопытством разглядывали свой дворец. Необычайный музыкальный ансамбль, подобранный Борисом, имел огромный успех, все были потрясены новой оригинальной комбинацией музыкантов. Борис пытался выглядеть спокойно, хотя был весь в поту из-за беготни всего лишь за несколько минут до начала приема. В главном бальном зале, где сияющие люстры заливали светом новенький, плотно настеленный паркетный пол, гостям без сучка и задоринки подавали блюда из шестисот наименований.

О том героическом вечере Борис помнит лишь одно: он имел оглушительный успех. Последние гости разошлись в семь часов утра. Так родился Клуб-300. С самого начала он пользовался громадной популярностью.

Клуб отличался атмосферой тесной дружбы и уюта. В нем было много укромных уголков, ниш, веранд и лоджий, где можно было уединиться. Из центрального бального зала к широкой мраморной лестнице и бару вели арочные двери, а напротив лестницы бальный зал выходил окнами в сад. На том же этаже располагались ресторан и второй бар. Наверху Борис устроил для себя и супруги апартаменты в помещениях, которые когда-то занимали странные наложницы эксцентричного Филиппа.

Что касается сада, то он очень скоро стал любимым местом пребывания членов клуба. Густые кустарники скрывали его от прохожих. В центре сада росло великолепное, пышное, золотистое дерево махав, высокие ветви которого давали желанную тень, а многочисленные соцветия образовывали красный шатер над открытой танцплощадкой и столиками, расставленными вокруг нее. Днем здесь можно было пообедать, а припозднившиеся гости любили позавтракать на заре на открытом воздухе.

Перечень из 180 членов-учредителей клуба, представлявших элиту Калькутты, читается как список героев арабских сказок «Тысяча и одна ночь». В их числе были такие люди, как Его Высочество магараджа Куч Бихара, именитый старый магараджа Бурдвана, два его сына Раджкумары, Его Высочество Гиквар из Бароды, мультимиллионер магараджа Дарбанга, магараджа Думраона, элегантный магараджа Прити Синг из Бариа, раджа Бамры, раджа Нилгири, раджа Паркуда, раджа Талчера и многие другие.

Эти знатные, титулованные господа представляли собой поистине чарующую глаз, красочную группу обходительных, иногда эксцентричных, миллионеров и спортсменов, когда облаченные в восточные наряды, характерные для их штатов, они прибывали в Клуб-300 после участия в ежегодном торжественном приеме у вице-короля.

Такое скопление титулованной знати быстро привлекло в клуб всю калькуттскую, а затем и индийскую элиту в целом. Клуб сделали местом встреч члены дипломатического корпуса, а крупные бизнесмены были привлечены, главным образом, Алленом Локартом, бывшим одним из самых обаятельных людей в местном светском обществе. Словом, клуб очень быстро стал таким заведением, в которое стоило приходить.

Элегантный и заметный Аллен Локарт, один из главных учредителей клуба, был также одной из самых знакомых фигур в местном обществе. Когда он появился в Калькутте, как раз начиналось явление, известное как бенгальский терроризм. Белых чиновников убивали на улицах, и в течение некоторого времени в городе было небезопасно. Все усилия полиции были напрасны. И отчасти именно благодаря энергичным усилиям Локарта удалось обуздать терроризм.

Он организовал антитеррористическую лигу, которая взяла на себя полицейские функции и, действуя по принципу «пять бенгальцев платят жизнью за убийство одного белого», быстро покончила с терроризмом. Как ни странно, эти действия, инициированные Локартом, нисколько не уменьшили его популярности среди бенгальцев, и он всегда был ярым сторонником сближения народов, что проявилось и в том факте, что он полностью одобрил принцип основания Клуба-300 в качестве учреждения со смешанным евроазиатским членством.

Аллен Локарт также прославился своей невероятной способностью работать по пятнадцать часов в сутки и бодрствовать всю ночь до шести часов утра, когда он покидал Клуб-300, шел домой, принимал душ и уходил на работу, где, будучи директором многочисленных фирм, трудился за троих до конца дня. Казалось, что он никогда не спит. На деле он все-таки улучал время для сна, но спал всего лишь несколько минут. Во время Второй мировой войны ему было поручено руководство производством патронов в Калькутте, и он так преуспел в этом важном деле, что позднее был посвящен британской королевой в рыцари.

Помимо прочих членов клуба, следует упомянуть сэра Бирена Мукерджи, пожилого бенгальского аристократа, сыгравшего значительную роль в деле привлечения в клуб сливок бенгальского общества.

Когда сегодня спрашиваешь, что обеспечило беспрецедентный успех Клуба-300, обычно отвечают: «Борис». Обладающий энтузиазмом и обаянием, Борис стал столпом клубного общества и придал ему ни с чем не сравнимую атмосферу веселья и цивильности, что мгновенно сделало клуб самым популярным и самым близким людям по духу из всех многочисленных клубов города.

Когда же я задал тот же вопрос Борису, он без колебаний отдал дань уважения своим друзьям. «Конечно, — продолжал он, — я очень старался доставать самые лучшие продукты. Я приложил усилия, чтобы друг семьи Киры Владимир Галицкий приехал к нам и стал шеф-поваром клуба». Галицкий действительно был первоклассным поваром. До этого он был одним из шеф-поваров в знаменитом отеле Негреско в Ницце. Прежде он был офицером белогвардейской армии, а после революции учился поварскому искусству во Франции.

С его приездом репутация клуба еще более возросла. Теперь клуб прославился не только хорошим оркестром и семейной атмосферой, но и как заведение с самым лучшим шеф-поваром и кухней на всем Дальнем и Среднем Востоке. Такое сочетание качеств клуба было немаловажным фактором его успеха.

Борис, кроме того, был инициатором ряда рациональных нововведений, например, предложил оплачивать еду чеками (в Индии их называют «читс») разных цветов в зависимости от времени суток: белыми — с шести утра до одиннадцати вечера, розовыми — с одиннадцати вечера до двух часов ночи и зелеными — с двух до шести часов утра. Клуб работал круглые сутки, но цена напитков к ночи несколько возрастала, что было видно по цвету подписанных его членами чеков.

В клубе никогда не расплачивались наличными. Все члены клуба пользовались неограниченным кредитом. Как раз после открытия клуба в Калькутту хлынул очередной поток офицеров, ежегодно прибывавших на празднование Рождества. Офицерам предоставлялось право на почетное членство в клубе, и многие из них пошли именно в Клуб-300. Результатом было то, что третьего января перед Борисом лежало несколько тысяч неоплаченных чеков, подписанных в своем большинстве весьма неразборчиво.

Естественно, озабоченный этой серьезной финансовой проблемой, Борис пригласил Аллена Локарта помочь ему решить ее и попытаться разобрать хоть какие-нибудь подписи. В своем большинстве это были росчерки офицеров, части которых размещались за пределами Калькутты, и Локарт их не знал. Особенно неразборчивыми оказались зеленые чеки, подписанные в ночное время с двух до шести часов. Просматривая их, Локарт наткнулся на один чек, по которому было выдано 112 порций виски с содовой.

«Не могу разобрать подпись, — сказал Локарт Борису, — но она мне кажется знакомой». Он отложил чек в сторону и время от времени поглядывал на него, пока вдруг не воскликнул: «Как глупо с моей стороны, он же мой!».

На следующее Рождество Борис поставил у парадного входа корзину с объявлением: «Пожалуйста, найдите свои чеки и оплатите счета», и, конечно, прибывшая масса офицеров оплатила свои счета все до одного. За первые восемь лет функционирования клуба неоплаченными остались лишь чеки на общую сумму 280 рупий (40 долларов). «С той поры я верю в честность человеческой расы», — так прокомментировал этот факт Борис.

«Одним из тех, кто стал мощной опорой клуба, — вспоминал Борис, — был Фуззи. Как-то американский консул отвел меня в сторонку и спросил, не могу ли я помочь одному бедному американцу, а точнее, жителю Самоа, приехавшему с семьей в Калькутту без единого пенни. Меня информировали, что он умеет играть на гавайской гитаре и на барабане. Я решил повидать бедолагу. И вот у меня появился Мое, высокий, смуглый парень с невероятно курчавыми волосами, характерными для его народа. Послушав его игру, я тут же взял его к себе. Так Фуззи Мое оказался в клубе, где пробыл более пятнадцати лет».

Фуззи имел огромный успех в Калькутте, публика обожала его чудные мелодии и ужимки, которыми он их сопровождал.

Фуззи боготворил Бориса, что часто приводило к неожиданным последствиям. Однажды он услышал, как служащий по имени Чаттерджи неуважительно отозвался о Борисе. Фуззи не мог простить такого оскорбления и, схватив большой кухонный нож, бросился на Чаттерджи, чтобы должным образом наказать его за наглость. Бенгалец, спасая жизнь, выбежал из клуба и пустился наутек по улице, преследуемый Фуззи. Чтобы утихомирить взбешенного самоанца, понадобились усилия четырех полицейских, которые под эскортом вернули его к Борису.

Его обожание Бориса могло сравниться лишь с его дружбой с представительным офицером британского флота, на время оказавшимся в Калькутте, пока его эсминец стоял на ремонте в доке. Этот офицер долго жил в Самоа и говорил на языке Фуззи. Каждый вечер он посещал Клуб-300, и клиенты, находившиеся там в два часа ночи, могли видеть, как, обняв друг друга за плечи, они вместе со слезами пели ностальгические самоанские песни.

Позднее Борис разыскал в Калькутте восемнадцатилетнюю пианистку из Вены, чей талант раскрылся в еженедельных воскресных концертах в Клубе-300. Обладательница многих европейских премий, Лиесл Стари стала блестящей исполнительницей. Сегодня они выступает с концертами в Европе и, несомненно, завоевала бы мировую славу, если бы не вышла замуж за выдающегося калькуттского хирурга. Когда она играла в клубе, то завораживала даже видавших виды и любивших промочить горло его членов.

Когда суматоха первых месяцев прошла и приятное время перед наступлением муссонов подошло к концу, Борис получил возможность привести Клуб-300 в полный порядок и придать ему окончательный лоск. За короткое время клуб стал заметным учреждением города, местом встреч молодых, состоятельных и блестящих представителей света. Многие годы клуб поддерживал свою популярность. Это был период, когда Борис завязал тесные связи и дружбу со многими магараджами Индии. Никто не мог бы похвастаться более дружескими отношениями с ними, чем Борис, к которому они относились скорее как к другу, нежели как к секретарю Клуба-300.

Особенно близкие отношения дружбы у него сложились с магараджей Куч Бихара и непальским генералом с длинной фамилией Махабир Шумшер Юнг Бахадур Рана.

Эту группу близких друзей называли «Три мушкетера», т. к. многие годы они были неразлучны. Именно с Куч Бихаром и Махабиром Борис занялся охотой, основал ликероводочный завод, ферму, авиакомпанию, и даже провел масштабное антропологическое изыскание в Голливуде.

Именно через Махабира Борис впоследствии близко сойдется с королем Непала и будет связан с переворотом, в результате которого в Катманду на престоле будет восстановлена старая монархия.

Однако сначала отношения между этими тремя людьми были просто дружескими, основанными на веселом времяпрепровождении. Махабир стал членом клуба вскоре после его открытия. Борис вспоминает, как к нему пришел посыльный с сообщением, что с ним хотят поговорить генерал Махабир и майор Рана из Непала. Не ведая об обычаях, принятых в Непале, Борис спустился из своей квартиры вниз, где встретился с пожилым джентльменом, с которым был красивый молодой человек лет двадцати пяти.

Уважительно поклонившись пожилому джентльмену, Борис назвал его «генералом», на что старик ответил, что он не генерал, а майор, а вот молодой человек — это генерал Махабир. С первого же дня знакомства Борис и Махабир стали большими друзьями. Махабир был из всемогущей семьи Рана, которая установила в Непале диктатуру. Должность премьер-министра члены этого семейства получали по наследству. Сам Махабир был губернатором провинции Илам в восточной части Непала. Как и сотни других выходцев из этой семьи, Махабир с самого рождения имел звание генерала.

Поскольку он принадлежал к менее значительной ветви правящего семейства, его назначение в отдаленную провинцию на деле имело характер ссылки. Спустя несколько лет Махабир, скопивший приличное состояние, оставил Непал и устроился чуть ли не на постоянное местожительство в Калькутте. Там он сделал удачное вложение своего капитала и получил возможность финансировать освободительное движение в Непале, направленное против тирании его старших родственников.

Третьим мушкетером был Его Высочество магараджа Куч Бихара. Красивый, более высокий, чем Махабир, двадцатидвухлетний Куч Бихар, которого близкие друзья называли «Бхайя», был не только одним из самых завидных молодых холостяков Индии, но и образцом блестящего магараджи. Получивший образование в Харроу и Кембридже, умный, красивый и разносторонне спортивный, Его Высочество был одним из самых популярных людей в Калькутте.

Первоклассный игрок в поло, теннис и крикет, он также был великолепным наездником и владельцем прекрасных рысаков. В соответствии с традициями семьи, Бхайя был замечательным охотником на крупную дичь. В течение целого столетия штат Куч Бихар считался лучшим местом для такой охоты, на которую съезжались представители знати Европы и Индии.

За пределами Куч Бихара молодой магараджа имел высокую репутацию как удивительно обаятельный и беззаботный человек. В значительной степени своим шармом и элегантностью магараджа был обязан своей матери, прелестной дочери знаменитого гиквара из Бароды.

Бхайя прославился еще и автокатастрофами. Был случай, когда он разбил свою машину рядом с Клубом-300. Целый и невредимый, хотя и с синяками от ушибов, он оставил разбитую машину и пошел в клуб. В другой раз, в Кашмире он не возвратился из поездки на машине с открывающимся верхом, и встревоженные друзья отправились на его поиски. Наконец, поисковая группа обнаружила его перевернутую и вдребезги разбитую машину. Все были уверены, что он погиб. Для подъема развалюхи привезли кран, и, когда ее подняли, кто-то заглянул на переднее сиденье. Там сидел магараджа, который явно был мертв. И лишь когда подошел врач, Бхайя проснулся. Без единой царапины, устав от ожидания помощи, он просто заснул.

Весной 1939 г. магараджа пригласил Бориса к себе во дворец в Куч Бихар. В небольшом самолете они полетели на север над рисовыми полями гигантской дельты Ганга к Гималаям. Расположенный в 500 километрах к северу от Калькутты, штат Куч Бихар по масштабам Индии невелик, покрывая площадь в несколько тысяч квадратных километров.

После двухчасового полета личный самолет магараджи достиг Куч Бихара и вскоре подлетел к посадочной полосе частного аэродрома Бхайи. Пилот определился с направлением ветра и приземлился по соседству с дворцом.

Борис заметил, что с того момента, как его друг вышел из самолета в родном штате, он стал совсем другим — молодым добросовестным правителем, непохожим на того беззаботного человека, которым Борис знал его по Калькутте. Борис восторгался Бхайей, который будучи двадцатилетним юнцом был призван решать проблемы управления большой территорией и заботиться о благосостоянии десятков тысяч жителей, обращавшихся к нему со всеми своими нуждами.

Как отметил Борис, «Куч Бихар, которого я знал в Калькутте, был абсолютно не тем человеком, которого я увидел в его собственном штате. Как только Бхайя ступил на свою землю, он стал серьезным, уважаемым правителем».

Штат Куч Бихар располагался там, где сегодня проходит северная граница Восточного Пакистана (ныне Бангладеш — прим. перев.), включая большую часть долины Брахмапутры до Ассам Дуарса, области, где находятся знаменитые чайные плантации Индии. Изобилующий болотами, джунглями и саванной, поросшей слоновой травой, штат Куч Бихар, хотя и не был одним из самых больших и богатых, несомненно, являлся самым знаменитым по наличию крупной дичи. В болотистых джунглях водились свирепые тигры, крупные однорогие индийские носороги, дикие буйволы и стада диких слонов, на которых каждый год устраивали облаву и отбирали лучшие экземпляры для приручения.

В центре штата, в парке располагался дворец магараджи, — огромное здание, фасад которого был украшен целым рядом башенок в восточном стиле. Над всем зданием возвышался гигантский купол, напоминающий Дворец инвалидов в Париже. Отделанный красным гранитом, дворец с его обширной территорией, окруженной чугунной оградой, как и сам магараджа, резко контрастировал с остальной территорией штата. Вскоре Борису стало ясно, что условия жизни в этом штате сохраняли средневековый характер, несмотря на непрестанные усилия правителя воспользоваться достижениями цивилизации.

То был первый из многочисленных визитов, который Борису довелось нанести в Куч Бихар с молодым магараджей.

Если Бхайя и Махабир были лучшими друзьями Бориса, они не были самыми эксцентричными из знакомых ему магараджей и раджей. В числе легендарных потентатов, сделавших клуб местом своих встреч, был эксцентричный магараджа из Дарбханга. Крепкий, низенький мужчина, которого часто видели в Клубе-300 в дорогом «ламе ашкан» (пальто с круглым воротником, в котором щеголяло большинство индийских принцев), Его Высочество был невероятно богат. Помимо того, что у него на каждой руке было по шесть пальцев, он выделялся еще и как обладатель самой эксклюзивной в мире коллекцией драгоценностей. Он собрал баснословные камни, славившиеся размером или историческими ассоциациями.

Его семья десятки лет рыскала по всему миру, чтобы приобрести редкие изумруды, бриллианты, рубины, сапфиры и другие камни. Впервые Борису довелось познакомиться с коллекцией магараджи Дарбханги, когда тот попросил его перевести русскую книгу о драгоценностях царской короны. Магараджа побывал на лейпцигской распродаже ряда родовых драгоценностей русской императорской семьи, выставленных на торги большевиками.

Однако, несомненно, что самыми знаменитыми в коллекции магараджи были ожерелье Марии Антуанетты и крупный изумруд моголов, диаметром 10 см × 2,5 см. Борису очень хотелось посмотреть эти сокровища, и, когда он как-то спросил магараджу, нельзя ли их увидеть, тот ответил вопросом на вопрос: «А вы идете сегодня на прием к магарадже Думраона?». Борис ответил утвердительно. «Тогда я захвачу некоторые из них с собой», — пообещал собеседник.

В тот вечер Борис пошел на прием в дом магараджи Думраона, расположенный в уединенном и неосвещенном районе Алипора. И каково же было его удивление, когда магараджа Дарбханга явился не в своем Роллс Ройсе и без эскорта, а просто в такси. Он привез с собой четыре коробки. Это показалось еще более непонятным, когда Борис узнал, что было в коробках. Гостиная, в которой сидели все гости, была слабо освещена, но когда магараджа открыл шкатулки, комната буквально засияла от лучезарного блеска огромных, великолепных бриллиантов. На своем тюрбане магараджа носил крупнейший изумруд моголов. Этот камень был так велик, что казался нереальным. Мало того, словно этого было недостаточно, магараджа поместил под ним крупные, в форме капель слез, алмазы из нижней кромки ожерелья Марии Антуанетты.

Такие сокровища и богатства особенно поражают, когда узнаешь, что Дарбханга был еще не самым богатым магараджей Индии. На первом месте, видимо, был низам из Хайдарабада, мусульманский монарх, под сводами дворца которого были скрыты сокровища, оценивавшиеся свыше двухсот миллионов долларов.

Прежде чем попасть в руки предков Дарбханги, большой изумруд моголов принадлежал прадеду нынешнего магараджи Куч Бихара. Нуждаясь в деньгах, магараджа заложил изумруд под гарантию займа. Когда секретарь Куч Бихара впоследствии пошел выкупить знаменитый камень, к его огорчению, он был уведомлен, что по традиции камень, который хотя бы раз носил магараджа Дарбханга, навсегда должен остаться в его семье. Так легендарный изумруд моголов поменял хозяина.

Еще одним лицом, которое никогда не пренебрегало ужином в калькуттском Клубе-300, был покойный Ага Хан. Борис обнаружил, что Ага Хан прекрасно владел русским языком, и Борис провел немало вечеров в компании со знаменитым вождем исмаилитов, главным образом, обсуждая кулинарные темы. В клуб также приходил магараджа Капуртхала и один из его братьев, у которого был стеклянный глаз. Однажды ночью, после запоздалого ужина, Бориса разбудил адъютант магараджи. Дело в том, что потерялся стеклянный глаз, а отыскать аналог того же цвета было невозможно. После тщательных поисков глаз нашли за канапе, куда он закатился.

Что касается раджи Барвани, то у него, как и у магараджи Дарбханги, было по шесть пальцев на каждой руке или, точнее, по два больших пальца. Это никоим образом не мешало им прекрасно стрелять.

Для большинства членов клуба вопрос о деньгах никогда не вставал. Борис вспоминал, как принц Рам Раджа, чей титул и богатство происходили из штата, территория которого включала ряд районов Индии и Непала, приехал в Калькутту с суммой в размере двадцати-тридцати миллионов рупий, и полностью истратил их менее чем за три года. Он щедро расходовал деньги на гостей и знакомых, каждый вечер устраивал пышные приемы, а также регулярно ставил деньги на тотализатор, хозяева которого, вероятно, были в числе самых богатых букмекеров в мире.

В какой-то год в Калькутту приехало американское ревю в составе двадцати с лишним танцовщиков. Рам Раджа приглашал всю труппу, в особенности молодых дам, к себе. Его страсть угождать своим гостям была такова, что однажды вечером, когда подняли занавес, зрители увидели, как через сцену во главе с Рам Раджем неловко пробираются между артистами почти двадцать служителей, тяжело нагруженных ящиками с шампанским и виски для «небольшой вечеринки» после ревю.

Эксцентричность проявляли не только магараджи. Судя по всему, такое поведение было заразительно: многие британские подданные, вроде упоминавшегося выше армянина Филиппа, окунувшись в роскошную жизнь Востока, малость балдели от эксцентричности и богатства.

Но самым чарующим занятием для этих людей была охота. И Борис вскоре получил в Индии шанс реализовать свои самые сокровенные мечты в этой области.