Девятого июня 1972 года, судорожно вцепившись в рычаг рулевого управления маленького аэроглиссера, я вынырнул в фонтане брызг ледяной воды на северном склоне Гималаев позади массива Аннапурны. Свидетелями этого славного подвига были шестеро непальских ребятишек, смотревших, разинув рот, на диковинную машину — первую машину в их жизни. Треск моторов растревожил тысячелетнюю тишину, и в такт двигателям колотилось мое сердце. В тот день осуществилась дерзновенная мечта, которую окружающие дружно считали утопией: я пересек Большой Гималайский хребет на судне типа амфибия. Отныне яки и пешеходы потеряли монополию на преодоление гор, продержавшуюся от сотворения мира до нашего космического века…

А началось все в октябре 1970 года, когда я — поздновато, к стыду своему, — узнал о существовании судов на воздушной подушке. В юности я горевал, что родился слишком поздно, чтобы отправиться в полет с братьями Райт, слишком поздно, чтобы испытывать первые автомобили или открывать полюс. Но вдруг оказалось, что, пока я карабкался по гималайским тропам и продирался сквозь мексиканские джунгли, инженеры изобрели совершенно новое средство транспорта. По сути произошла революция в способах передвижения: суда на воздушной подушке (СВП) совместили в себе лодку, автомашину и самолет. Ничего подобного раньше не было! Мысленно я представил себя в костюме Блерио — огромные защитные очки, кожаное пальто и мягкая шляпа, сдвинутая на лоб… Судно на воздушной подушке, или аэроглиссер, как я буду называть его для краткости и удобства, стало грезиться мне во сне.

Идея СВП проста, как и все великие открытия. Давно было замечено, что, если нагнетать воздух под какой-то предмет, тот поднимается вверх. Так родился аэроглиссер. Думаю, со временем он займет место в воображаемом музее человеческих открытий наряду с колесом.

Человек веками искал способ улучшить свою мобильность. Пытаясь преодолеть силу притяжения и трения — этих двух заклятых врагов движения, он изобрел колесо. Но колесо малопригодно на пересеченной местности. Тогда кто-то изобрел рельсы и пустил по ним поезд. Позже конкуренцию ему составил автомобиль. Но ни поезд, ни автомашина не в состоянии одолеть горные склоны. Самолеты и вертолеты легко парят над горами, но им очень непросто сесть там. В 1958 году, когда в космос устремились ракеты, многие сочли, что в области средств передвижения все уже открыто и изведано.

Этого мнения не разделял британский инженер Кристофер Кокрелл, который в том же году смастерил первую модель судна на воздушной подушке из позаимствованного у жены подручного материала: сушилки для волос и двух жестяных мисок. Вдувая воздух под миски, он заставил их оторваться от стола и начать летать. Наземный транспорт наконец-то освободился от трения! Разумеется, как и со всеми великими открытиями, поначалу никто не принял его всерьез. А зря.

В словаре судно на воздушной подушке определяется как «транспортное средство, сила поддержания которого формируется слоем сжатого воздуха, создаваемого под корпусом судна». Далее говорится, что амфибийное судно «с помощью специальных нагнетателей обеспечивает полный отрыв корпуса от поверхности».

Аэроглиссер способен ходить по воде и по суше, по снегу и по болоту, ему не нужны ни дороги, ни причалы. Казалось бы, идеальный «вездеход»! Не совсем. СВП не могут преодолевать крупных препятствий, не по силам им и крутые склоны. Правда, в последнем случае это вопрос мощности двигателей. Но в том, что касается препятствий, дело сложнее. Французский инженер Жан Бертен, приспособив к низу аэроглиссера гибкое ограждение воздушной подушки (юбку), позволил ему одолевать двухметровые преграды. Но машина, снабженная такой юбкой, становится очень неповоротливой; лишь СВП с надувным корпусом способны перепрыгивать через каменные нагромождения наподобие кенгуру. Для моих целей это был идеальный вариант.

Каковы были мои цели? Это отдельная история. Мои гималайские странствия начались в 1959 году. С тех пор я прошел пешком, проехал на мулах и яках около шести тысяч километров. Изнурительные хождения во время пяти экспедиций заставили меня задуматься: неужели же в эпоху полетов на Луну нет иного способа передвигаться в горах, помимо доисторического? Непальская река Кали-Гандак ревела подо мной в глубоком ущелье. В некотором роде я мог считать себя ее крестным отцом, поскольку в 1964 году мне удалось установить географические координаты ее истоков. Эта река, прорезая Главный Гималайский хребет, открывает на карте прямой путь через высочайшую на планете горную цепь, простирающуюся от равнин Индии до Тибетского нагорья. Если сделать здешние реки судоходными, изменится сама концепция передвижения по горам…

Полное невежество по части аэроглиссеров давало волю воображению. Поскольку теоретически машина не касается поверхности земли и воды, рассуждал я, почему бы ей не перемахивать через пороги и водопады? Таким образом путь, на который обычно уходит несколько дней, можно будет проделать за несколько часов. Сказочно! Дороги в Гималаях — это больная тема. Их строительство по понятным причинам обходится невероятно дорого, в период муссонных дождей летом и снежных заносов зимой они часто оказываются непроходимыми. Постоянные оползни, обвалы, камнепады, лавины и прочие напасти заставляют тратить огромные средства на поддержание их в мало-мальски пригодном состоянии.

Если мне удастся запрыгнуть на аэроглиссере на «крышу мира», то путешествие по горным рекам в остальной части земного шара будет казаться детской забавой. Не сегодня-завтра отомрет понятие «заброшенная горная деревушка». Страны мира получат готовую дорожную сеть, куда войдут все реки, даже пересыхающие. Это даст толчок хозяйственному развитию горных краев и приведет к их преобразованию.

Так я мечтал. Стратегические и экономические последствия этой затеи (существовавшей пока лишь в воображении) были огромны, но если говорить честно, то мой энтузиазм коренился в давней любви к Гималаям. Огромный континент, чье наименование «Хималайя» означает на санскрите «Обитель снегов», заворожил меня, как это случилось со многими до меня и наверняка будет после. За тринадцать лет я привык считать Гималаи своей приемной родиной. Зазубренные вершины и исхлестанные ветром перевалы стали моими близкими знакомыми. Я выучил тибетский язык. Здесь у меня были друзья и среди носильщиков-шерпов, и среди членов королевской семьи Бутана. Хотя Гималаи фигурируют сегодня даже в проспектах бюро путешествий, я знал, что они сохранили еще немало тайн. Убедился в этом в 1964 году, когда мне первому из чужестранцев довелось пожить в Мустанге, бывшем княжестве (теперь — один из районов Непала), лежащем в ста километрах севернее Аннапурны. В 1968 году я вновь убедился в скудости наших сведений об этих краях, пройдя из конца в конец Восточный Бутан. Живя в Европе, я сгорал от желания вновь увидеть пронзительно знакомые пейзажи и открыть для себя новые.

Было и еще одно обстоятельство. Во время предыдущих странствий я поневоле был привязан к пешеходным тропам. Все, что лежало в стороне, оставалось недосягаемым. Между тем Гималаи представляют собой захватывающее поле исследований для этнографа. Достаточно сказать, что до сих пор нет точных данных о языках и диалектах жителей многих здешних мест. В одном Непале выделено несколько десятков языков и диалектов, четырнадцать из которых имеют письменность.

Среди многих гималайских тайн была одна, которая не давала мне покоя все эти годы. На головокружительном, почти отвесном склоне над рекой Кали-Гандак видны отрытые пещеры, целый пещерный город. Кто обитал в нем? И каким образом люди попадали туда? На этот вопрос никто не мог мне ответить. Забытая цивилизация в стене каньона Кали-Гандака бередила воображение.

Я отчетливо понимал, что одному человеку не под силу заниматься исследованием этого гигантского края. Но, если продолжать пешие хождения, даже на самую скромную задачу не хватит оставшейся жизни. Аэроглиссер же мог открыть ученым недоступные прежде зоны. Именно это я намеревался доказать самым убедительным образом, а именно собственным примером.

Моя восторженность рискует показаться детской серьезному читателю. Я понимал, как много препятствий ждет впереди. Надо было найти и оборудовать судно, способное проходить порожистые реки; трудности отягчались тем, что гималайские реки мало изучены, большинство порогов не обозначено на картах. А до этого предстояло еще разрешить проблемы финансового и дипломатического порядка. Как ни странно, но все эти препоны лишь придавали мне решимости.

Практическое осуществление проекта началось в Лондоне дождливым (как и полагается) вечером, когда, сидя у камина в квартире моего старого друга Майкла Александера, я решил поделиться с ним дерзким замыслом. На камине стоял череп, вперивший пустые глазницы в чучела диковинных птиц на стенах самого оригинального дома, какой мне только доводилось видеть. Не менее оригинальным был и сам хозяин, Майкл Александер. Герой войны, летчик, награжденный многими боевыми орденами, Майкл закончил летать в двадцать три года и дальнейшую жизнь посвятил поискам приключений. Удача сопутствовала ему не только в небе, где он уцелел в воздушных боях, но и на земле и даже под землей. Он открыл городище XI века до нашей эры во время раскопок в Малой Азии, стал одним из пионеров охоты с фоторужьем, сделав уникальные снимки экзотических птиц, написал пять книг и основал журнал «Энималз» («Животные»), одно из первых периодических изданий, посвященных живой природе. В свои пятьдесят лет он оставался человеком редкостной энергии, умевшим «зажигаться» от каждой новой идеи.

Именно на это я и рассчитывал, когда с безразличным видом, словно между прочим, обронил:

— Как бы ты отнесся к плаванию через Гималаи на аэроглиссере? По-моему, неплохая идея…

Майкл не пошевелился. После долгой паузы он вынул изо рта трубку и двумя фразами раздавил мою мечту в зародыше:

— Кто-то уже пытался. Пустая затея.

Я взвился. После короткой, но бурной дискуссии бросился к телефону и набрал номер нашего общего знакомого Чарлза Уайли, блестящего знатока Гималаев; в свое время он был членом британской экспедиции, покорившей в 1953 году Эверест.

Мой звонок его удивил.

— Нет-нет, никто не пытался пересечь Гималаи на аэроглиссере. Я знаю только, что Хиллари с друзьями привез в Непал лодку с водометным двигателем и пытался пройти по реке Сун-Коси. Посудина перевернулась, и двое спутников Хиллари едва не утонули.

Перед тем как пожелать мне спокойной ночи (было десять часов вечера, добропорядочные англичане видели уже первый сон, так что мой звонок был нарушением всех правил приличия), Уайли порекомендовал обратиться к Роберту Трилло, одному из лучших британских специалистов по судам на воздушной подушке.

Отправив письмо Трилло, я вернулся в Испанию, где жила моя семья, и принялся за строительство модели аэроглиссера. При этом я руководствовался собственными представлениями о его конструкции, поскольку «живьем» эту машину мне видеть не доводилось. Я купил банку клея и разобрал на части игрушечные электрические машинки своего сына. День спустя — счастливое предзнаменование! — в купленной коробке печенья жена нашла вложенный в нее в качестве премии игрушечный пропеллер. Непривычный к моделированию, я претерпел немалые муки, вырезая из бальсового дерева корпус. «Юбку» я соорудил из пластикового мешочка, приклеив ее к подобранной на свалке крышке из пенопласта. Моторчик подсоединил к батарейке. К моему несказанному удивлению, сооружение заработало! Крохотный аэроглиссер грациозно летал над полом, да так резво, что я едва успевал уползать на четвереньках в угол.

Вне себя от радости я ринулся вон из дома к соседней каменистой дороге. Мое детище успешно проплыло над ней, заодно перемахнув через неглубокую лужицу. Я не смог сдержать восторженного восклицания. Несколько прохожих сочувственно посмотрели на меня, как смотрят на дефективных.

День моего триумфа совпал с получением ответа от Трилло. Он приглашал меня в город Питерборо в Англии, где находилась фирма по производству интересовавших меня судов.

Пейзаж вокруг Питерборо, небольшого местечка на берегу стоячего озера, так же непохож на Гималаи, как плюшевый мишка на лесного медведя. Ни одной возвышенности на горизонте, ни малейшего холмика. Местными кульминационными точками были фабричные трубы, торчавшие над плоской равниной. Нет-нет, фабрики не принадлежали фирме, с которой мне надлежало иметь дело. Судя по обшарпанному сараю, в котором хранилась готовая продукция, ее дела были далеки от процветания. Клиенты не толпились у кассы.

На мой вопрос о способности аэроглиссера карабкаться в гору мне ответили, что предельный уклон, который машина, вероятно (!), сможет одолеть, не превышает десяти градусов. От этих слов душа у меня упала под гораздо более крутым углом. Далее выяснилось, что ни в Канаде, ни в США, ни во Франции не выпускают судов на воздушной подушке, предназначенных для передвижения в горах.

Мне показали небольшой аэроглиссер размером 2,4 на 1,5 метра, двигатели которого (два мотора в тарелку величиной каждый) производили грохот стартующей эскадрильи реактивных лайнеров. Роберт Трилло начал посвящать меня в тайны управления СВП.

Машина имела два двигателя. Первый обеспечивал поступательное движение, а второй, нагнетая струю воздуха вниз, поднимал судно над поверхностью. Управлять аэроглиссером таких размеров очень трудно из-за того, что он подвержен действию ветра. Корпус имеет резиновую оборку по всему периметру — уже упоминавшуюся «юбку». Когда судно приподнимается, «юбка» скользит по поверхности, не давая воздуху растекаться из-под днища. Важной проблемой оказалось «преодоление гребня», что примерно соответствует преодолению самолетом звукового барьера. Дело в том, что направленная вниз струя воздуха, поднимая лодку, вырывает в водяной поверхности яму; соответственно перед носом лодки возникает волна, препятствующая быстрому движению. Чтобы развить скорость, надо преодолеть гребень этой волны. Ясно?

После каждого объяснения я кивал головой, поскольку все равно был не в силах сообразить что к чему. Затем мне предложили опробовать изделия фирмы. Поскольку места для инструктора в лодке такого калибра не предусмотрено, мне пришлось без подготовки брать быка за рога. В данном случае рычаги управления строптивой конструкции. Под адский вой моторов (предназначавшихся ранее для электропилы), подняв фонтан пены и брызг, я понесся по озеру как водомерка — дикими зигзагами. В какой-то момент экспедиция через Гималаи чуть было не сорвалась вместе со всеми остальными жизненными планами. Произошло это, когда на меня стремительно понеслась бетонная дамба, отгораживавшая часть озера. В последний миг мне удалось выключить оба мотора, раздался шлепок — и судно остановилось. Отдышавшись, я завел СВП и с грехом пополам добрался до сарая, где консультант и коммерческий директор фирмы радостно бросились мне навстречу. Думаю, их радость была неподдельной: потенциальный покупатель мог уплыть из рук, причем безвозвратно.

Короткое плавание по озеру на маленьком аэроглиссере оставило незабываемое впечатление. Судно переходило из водной стихии на твердь совершенно незаметно. В последний раз я испытывал такие острые ощущения, когда носился на джипе по льду замерзшего озера в Канаде. Надеюсь, канадские автоинспекторы не прочтут этой книги…

Короче, я подписал с фирмой контракт на постройку судна данной модели. Коммерческий директор заверил меня, что товар будет готов в середине июня. Все было прекрасно, за исключением того, что моя жена не видела причины, почему нужно потратить семейные сбережения до последнего су на неведомую машину, которая к тому же не была как следует испытана. Я набросал перед ней радужную картину: за три месяца я увижу больше, чем за десять лет, и преподнесу человечеству подарок, сделав Гималаи и все прочие горы на свете доступными новому средству передвижения. Это будет подвиг века!

На жену это не произвело особого впечатления. Но отступать уже было поздно, контракт подписан.

Снедаемый нетерпением, я набросал проспект будущего похода, скромно озаглавленного «Международная трансгималайская экспедиция на аэроглиссерах». Я без обиняков объявил, что нашей целью является «исследование каньонов и долин в верхнем течении главных гималайских рек, проведение сравнительных экологических изысканий, изучение типов жилищ, выяснение происхождения пещерных обиталищ». Упор делался на «способности аэроглиссера проникать в районы, не доступные никакому другому виду транспорта». Проспект был разослан в различные организации в надежде раздобыть денег на эпохальную экспедицию.

Да, самой капитальной проблемой на ближайшее будущее было отсутствие фондов. Из собственного опыта мне было известно, что пешие хождения по труднодоступным уголкам Гималаев требовали солидных средств. Что же говорить о доставке двух, а то и трех аэроглиссеров на «крышу мира», в места, не обозначенные на карте, за много миль от ближайшей заправочной станции! Подобная операция намного превышала мои финансовые возможности.

Майкл согласился участвовать в походе, предупредив, что не сможет вложить в предприятие ни единого пенни. Я решил не занимать его финансовыми проблемами. В своей наивности я полагал, что промышленные воротилы кинутся, толкая друг друга, с чековыми книжками наизготовку снаряжать нашу экспедицию: ведь мы могли им обеспечить такую рекламу! Три следующих месяца прошли в ежедневных встречах с президентами и генеральными директорами крупных французских, английских и испанских фирм. Все были в восторге от нашего проекта — до того момента, пока не заходила речь о финансировании. В этом месте они рассыпались в извинениях («трудные времена») и желали нам всяческих успехов. Складывалось впечатление, что вся промышленность Западной Европы находится на грани банкротства. Или же меня принимали за безумца, о чем время от времени прозрачно намекал Майкл. К концу третьего месяца он заявил, что от слов «Гималаи» и «аэроглиссер» у него начинается изжога…

Итоги мы подводили в его лондонской квартире между портретом спятившего в прошлом веке баварского короля Людвига II (предзнаменование?) и черепом на камине (другое предзнаменование?). Все наши обращения с просьбой о субсидиях к бизнесменам, университетам и богатым знакомым вызывали один и тот же ответ: «Очень сожалеем, но…»

Одно-единственное письмо порадовало нас: фирма уведомляла, что заказанное судно ждет нас в Питерборо. Это уже было кое-что. «Международная трансгималайская экспедиция на аэроглиссерах» сдвинулась с мертвой точки.

Пресс-конференция, устроенная моим лондонским издателем, собрала немного народа. Средства массовой информации почему-то проигнорировали предстоящий штурм Гималайского хребта. Лишь «Дейли экспресс» поместила в светской хронике заметку своей корреспондентки, более привычной к освещению театральных премьер и туалетов кинозвезд. Можете судить по заголовку: «Путешественник Мишель Пессель уплывает за облака». Мило, не правда ли? И главное, точно отражает суть дела.

Вскоре оказалось, что я сталкиваюсь с непониманием на каждом шагу. Мое детище выглядело полной аномалией. Так, когда я решил доставить купленный аэроглиссер во Францию, англичане уведомили меня, что суда на воздушной подушке считаются «стратегическими единицами» и для их вывоза требуется разрешение британского военного ведомства. И хотя моя малютка при всем желании не смогла бы сыграть отведенную ей стратегами роль, пришлось выправлять бумаги в министерстве обороны.

Строгий взгляд французского таможенника в Кале показал, что британские документы ему не указ.

— Что это у вас такое? — спросил он. — Лодка, автомобиль или самолет?

— Ничего, — ошарашено ответил я. — То есть ничего из того, что вы перечислили.

— У вас есть технический талон или права на вождение этого?

После долгих препирательств мне удалось доказать, что «это» является самодвижущейся машиной, причем оба ее мотора имеют столь малый объем цилиндров, что за них не полагается пошлины. Уф!

Первые испытания будущего «трансгималайца» прошли на ферме моего тестя. Взглянув на самодвижущуюся машину, он поначалу твердо заявил, что не хочет видеть свою дочь вдовой. Нам все же удалось уговорить его разрешить полетать на лугу. Машина понеслась, виляя между коровами. Жаль, не было кинокамеры, чтобы запечатлеть первое в истории «родео» на воздушной подушке. К чести коров скажу, что они не потеряли ни хладнокровия, ни аппетита. Нам же пришлось до вечера отмывать революционное средство транспорта от навоза.

Следующим этапом стало испытание на воде. Мы выбрали пустынный берег в несудоходной части реки Шер. Едва мы собрались завести моторы, как из небытия возник строгий господин и потребовал, чтобы мы убирались.

— Река официально объявлена несудоходной!

— Обещаю вам не прикасаться к воде! — закричал я, отваливая.

Никогда не забыть мне первой прогулки по Шеру. Столетиями эта речка непотревоженно текла меж берегов, поросших почтительно склонившимися ивами. Я парил над хрустально чистой водой и, если бы не стрекот моторов, мог бы вполне считать себя в раю.

За поворотом показался рыбак с удочкой. Заметив меня, он отчаянными жестами стал показывать, что здесь мель и я вот-вот наскочу на нее. Поблагодарив его кивком головы, я вылетел на низкий песчаный берег, объехал рыбака сзади и вновь направился в речку. Оглянувшись, я с удовлетворением констатировал, что рыбак застыл, словно пораженный столбняком. Удочка выпала у него из рук… Подобные эпизоды, думаю, лежат в основе многих достоверных рассказов о летающих тарелочках.

Меня все еще разбирал смех, когда за следующим поворотом я вдруг увидел стремительно приближающуюся плотину. У аэроглиссеров нет тормозов, чтобы остановиться, надо выключить двигатели. Я лихорадочно проделал нужные манипуляции, какое-то время еще шел по инерции, но все-таки благополучно пристал к берегу.

Плавание по Шеру лишний раз подтвердило, что управление аэроглиссером — вещь весьма непростая. Машина реагирует на приказы руля с некоторым запозданием, так что начинать поворачивать надо загодя; между тем повороты на реке плохо заметны, поскольку водитель сидит на уровне воды.

— Ты ищешь приключений на свою шею? Ты их получишь!

Это пророчество одного из знакомых не раз всплывало у меня в памяти в последующие недели. Все летело кувырком, и, к сожалению, в буквальном смысле. Прокручивая сейчас в памяти эти события, я могу уподобить их лишь кадрам из фильма ужасов.

Начало весьма красочное, как в цветном телевизионном фильме. Место действия — голубое озеро Баньолас в Испании, где проходит Международная олимпиада по водным лыжам 1971 года. На трибунах — тридцать две тысячи зрителей, вооруженных биноклями. Обстановка праздничная: съехавшиеся чемпионы в причудливых доспехах, загорелые красавицы в еще более причудливых, непонятно на чем держащихся купальниках, увешанные камерами озабоченные спортивные журналисты. Американское телевидение ведет через спутник репортаж на весь мир.

Далее начинается мой выход. Изображение меняется на черно-белое. Я стою возле своего суденышка, чувствуя себя как братья Райт перед полетом. Распорядитель подает мне знак. Я наклоняюсь, чтобы включить оба мотора, и слышу, как громкоговорители возвещают: «А теперь, дамы и господа, впервые в Испании — миниаэро…» Грохот моторов заглушает текст. Заинтригованные зрители вытягивают шеи. Я выплываю из-за трибуны для почетных гостей и сейчас должен явиться на всеобщее обозрение. Телеоператоры нацеливают камеры. Но что это? Экран пуст. Один мотор, чихнув, замолкает, и я останавливаюсь за кадром. Опытный диктор начинает заполнять паузу:

— Впервые в Испании — аэроглиссер новой модели. Этой машине предстоит долгий путь, причем бьюсь об заклад вы не догадаетесь, где он будет проходить!

Дрожащими руками я изо всех сил дергаю за шнур запуска. Организм не в силах совладать с паникой.

— Дамы и господа! Аэроглиссер пронесет через Гималаи отважного путешественника Мишеля Песселя!

Шнур обрывается, и я падаю навзничь, дрыгая ногами.

На этом лента кончается. На глазах у тридцати двух тысяч зрителей я медленно гребу веслом к берегу. Мне хочется провалиться, утонуть, исчезнуть. Я готов изорвать проклятую машину на кусочки — так подвести меня… Ведь водная Олимпиада давала шанс получить чуть ли не международное паблисити и заручиться поддержкой могущественных спортивных организаций. Но кто станет со мной разговаривать после такого конфуза?

И все-таки народная мудрость, толкующая о том, что нет худа без добра, подтвердилась и на сей раз. Когда, удрученный донельзя, я упаковывал свое добро, ко мне подошел бородатый незнакомец. Без тени насмешки он сказал, что аэроглиссер произвел на него огромное впечатление. Настолько, что он готов отправиться на нем в Гималаи. Не знаю почему, но я сразу ощутил в нем родственную душу. Бородатый добавил, что его зовут Роберт Кордюкс, что он австралиец, плавал по всем морям судовым механиком, сейчас живет в Испании, где владеет небольшим пансионом, и давно хотел «присоединиться к чему-нибудь стоящему».

Так экспедиция обрела третьего участника, и ее англо-франко-австралийский состав стал действительно международным. Дальнейшие события развивались в быстром темпе. Дома меня ждала телеграмма от Майкла: «Фирма ликвидируется тчк распродажа СВП послезавтра тчк необходимо присутствие Лондоне».

Распродажа имущества после краха всегда грустное зрелище. Аэроглиссеры и оборудование лежали на берегу, словно брошенная на поле боя техника. Инженеры фирмы потерянно бродили среди покупателей, норовивших купить за несколько фунтов то, что неделей раньше стоило несколько тысяч. Некоторые высказывали пессимистические прогнозы относительно будущего аэроглиссеров — наша фирма была уже третьей, разорившейся за год. Я с раздражением смотрел на своих потенциальных конкурентов: «На что им такая машина? Небось хотят похвастать перед соседями!» В свою очередь я ловил на себе иронические взгляды присутствующих: им было известно о нашей затее. Мы с Майклом держались особняком, полные сознания собственного превосходства — мистер Роллс и мистер Ройс среди извозчичьей братии.

На аукционе мы купили два аэроглиссера с надувным корпусом той же модели, что и наша первая машина. Любопытно, что эта покупка не осталась незамеченной. Упомянув о ней, журналист «Дейли экспресс» присовокупил такую фразу: «Очевидно, Мишель Пессель намерен доставить свои суда в горы, навьючив их на спины лам».

— Что знаем, то и пишем, — прокомментировал Майкл. — Для начала он перепутал горы: ламы водятся в Андах. Те, что в Гималаях, во-первых, двуногие, а во-вторых, служат богу, а не средством транспорта.

Как бы то ни было нелепая газетная фраза вернула нас к действительности. Пора было испытать приобретенную технику в горах. Как поведут себя аэроглиссеры на высоте?

В ноябре мы отправились в Пиренеи, на озеро Буйуз по соседству с Андоррой. Разогнавшись на снегу, я лихо перескочил на воду. Поначалу все шло хорошо, но потом аэроглиссер потерял скорость и никак не мог преодолеть гребень. Корпус постепенно стал обрастать льдом, а карбюратор заиндевел. Судя по всему, моторы не справлялись с высотой две тысячи метров. А ведь это пустяк в сравнении с Гималаями…

Я вновь обратился к Роберту Трилло. Тот вооружился логарифмической линейкой и через неделю представил нам записку с рекомендациями, как следует модифицировать моторы СВП для работы на высоте три тысячи метров над уровнем моря.

Это вселяло надежды, но… Для модификации требовались деньги, а после покупки двух машин на моем счету оставалось несколько франков. Это обстоятельство должно было сделать особо обольстительной мою улыбку, которой я готовился встретить на набережной Сены, в центре Парижа, представителей прессы и телевидения. Мы собирались показать возможности судов на воздушной подушке, надеясь убедить какую-нибудь организацию выделить экспедиции необходимые средства.

За десять дней до рождественских праздников были разосланы приглашения, арендована баржа для пресс-конференции и коктейля. Все было готово. Не было только аэроглиссеров. Два застряли в Англии, в порту Саутгемптон, а третий жена должна была привезти на машине из Испании. Жена прибыла накануне знаменательного события, в три часа дня. Пресс-конференция была назначена на следующее утро в 10.00.

— А где же аэроглиссер? — чуя недоброе, спросил я, глядя на пустой багажник.

— Понимаешь, возле Нарбонна, когда я ехала на скорости сто десять, аэроглиссер сдуло ветром с крыши.

— Ну и? — хрипло выдавил я.

— Я собрала все кусочки…

Аэроглиссер выглядел так, словно его пропустили через мясорубку. Отменять пресс-конференцию было уже поздно. Все шло к тому, что меня ждет новый Баньолас с той разницей, что я уже не смогу подгрести на веслах к берегу… Поначалу мне захотелось броситься в Сену. Но я бросился к телефону. Выслушав мою похоронную депешу, Майкл невозмутимо, как и подобает англичанину, сообщил, что все формальности выправлены и он намерен быть на берегу Сены завтра в десять утра. «Если все будет нормально», — добавил он.

Без десяти минут десять следующего дня журналисты нетерпеливо переминались на набережной возле баржи. Я переходил от группы к группе, пытаясь дурацкими шутками отогнать мысль о самоубийстве. Пресса ждала показа. Здесь был весь цвет французской научной журналистики, многие репортеры побывали на мысе Кеннеди, видели запуск ракеты на Луну. Никто из них не верил в начинание, обозначенное на их приглашениях как «Международная трансгималайская экспедиция на аэроглиссерах». Поэтому они и приехали.

Ровно в десять на набережной показалась машина с лондонским номером. На крыше у нее красовался аэроглиссер «002». Майкл появился в элегантной меховой шубе с трубкой в зубах. Из другой дверцы выпорхнула юная особа в леопардовом манто. Казалось, они сошли с обложки журнала мод, не хватало разве что породистой собаки для полноты картины. Внимание всех переключилось на приехавших. Майкл прекрасно играл роль «эксцентричного англичанина». Я, худой и бледный, с всклокоченными волосами и полубезумным взором, прекрасно вписывался в образ профессора Паганеля.

Теперь надо было либо победить, либо умереть. Мы победили. Я парил по Сене, промчавшись под знаменитыми мостами до Лувра в один конец и до Эйфелевой башни — в другой. Я играл в кошки-мышки с неповоротливыми грузовыми баржами, взбирался по пологим откосам и вновь вольтижировал на воде. Ничего подобного наши гости не видели даже на мысе Кеннеди. Обстреливаемый кино-, теле- и фотоаппаратурой, я чувствовал, что парю на раздутой подушке собственного тщеславия.

Затем на арендованной барже я произнес перед журналистами тщательно отрепетированный спич. К этому времени уровень спиртного в выставленных бутылках заметно понизился, а настроение присутствующих соответственно повысилось. Все желали нам удачи. Только один нудный господин счел нужным заметить:

— Похоже, машина с трудом взбирается на откосы, а они здесь не превышают трех метров. На какой высоте пролегает ваш маршрут в Гималаях?

— Три тысячи метров, — отрезал я.

Журналист пожал плечами. Аналогичной была и реакция французского правительства. После долгих переговоров с министерством по делам молодежи и спорта я получил официальный ответ: «Обратитесь в Федерацию гребного спорта». Там мне заявили, что моторные суда вне их компетенции. Вот если бы мы отправились на байдарках, тогда другое дело.

Британское правительство проявило к нам больше внимания. Майклу позвонил директор Национального комитета по исследованиям и развитию, на финансовую помощь которого мы сильно рассчитывали. В голосе этого джентльмена звучала неподдельная озабоченность: «Вы рискуете скомпрометировать реноме британских судов на воздушной подушке. Если с вами что-то случится, рассчитывайте только на себя». Майкл поблагодарил за напутствие.

Под Новый год я получил замечательный подарок: письмо от моего старого друга генерала Сурендры, бывшего командующего непальской армией, занимавшего сейчас правительственный пост; он оказал мне большую помощь во время предыдущих путешествий по Гималаям. Сурендра извещал, что нам дано официальное разрешение на приезд в Непал и испытание наших машин на горных реках. Письмо начиналось обращением «Мой дорогой Мишель» и заканчивалось пожеланием всяческих успехов. Другое письмо с приложением чека на двести фунтов стерлингов я получил от друга моих родителей; он цитировал старинную голландскую пословицу: «Там, где дурак не пройдет, умный перепрыгнет». Лучшего девиза не придумаешь!

Экспедиция все еще находилась на финансовой мели, но новый год открывал светлые перспективы. Мой лондонский издатель согласился дать аванс под будущую книгу. Авиакомпания «Эр Франс» в целях рекламы предложила бесплатно доставить нас в Непал. К началу весны экспедиция уже вырисовывалась с пугающей отчетливостью…

Трилло с двумя инженерами модифицировал моторы. Последняя гайка была закручена за два дня до вылета. Аэроглиссеры поместили в три больших контейнера, в остальных двух десятках ящиков были сменные моторы и бесчисленные запчасти. Мы отправлялись в такие края, где люди умеют возделывать рис и чай, валить деревья и охотиться на тигров. Но ремонтные мастерские там — редкость, поэтому потеря одной гайки рисковала парализовать экспедицию. Все ли мы взяли? От этого вопроса я просыпался среди ночи. Только теперь, когда все было готово, я соразмерял наше начинание с масштабами гималайских рек. Перед мысленным взором катились миллиарды тонн ледяной воды, которая перепиливала горные хребты, подрывала берега, ворочала камни величиной с дом. И этих монстров мы рассчитывали укротить своими утлыми суденышками?

Впервые я засомневался, а не прав ли был высокопоставленный джентльмен, что опасался за реноме британской продукции…

С самолета Гималаи выглядят беспорядочным нагромождением пиков и ледников, узловатым сплетением хребтов. Лишь на карте видно, что горная система выстроилась в определенном порядке. Первая ступень начинается на юге, где над так называемыми тераями — узкой лесистой, местами заболоченной равнины — полосой поднимается Сиваликский хребет, цепь сравнительно невысоких гор и холмов. Следующая, более высокая ступень — хребет Махабхарат — горная стена, в которой всего три сквозных ущелья, через которые устремляются реки. Наконец, на севере высится Главный Гималайский хребет, увенчанный заснеженными вершинами — восьмитысячниками, известными каждому школьнику, — Эверест, или Джомолунгма, Дхаулагири, Аннапурна и другие.

Нашей целью было попытаться преодолеть по очереди все три барьера — холмы предгорья: Сивалик, затем Махабхарат и, наконец, Главный Гималайский хребет. Вопрос был лишь в том, какую реку выбрать. Точных сведений о режиме гималайских рек нет ни в одном справочнике. Можно было полагаться лишь на собственный опыт. Я в свое время совершил путешествие в Мустанг на севере Непала вдоль берега Кали-Гандака. Но для этого похода требовалось особое разрешение властей, поэтому в качестве рабочего варианта мы остановились на другой реке, Сун-Коси, прорезающей хребет Махабхарат в восточной части страны.

В Катманду нам удалось зафрахтовать грузовой самолет до Биратнагара. В отсек с грехом пополам влезли три контейнера с нашими СВП, двадцать одна пустая канистра, якоря и весла. В последний момент в Лондоне я закупил снаряжение, перечень которого должен вызвать удивление у любого знатока туризма и экскурсий: альпинистские штормовки и резиновые комбинезоны для ныряния, якоря и парашюты, буи и альтиметр, меховые шапки и мотоциклетные шлемы, рыбацкие сапоги и шипованные ботинки. Да, я чуть не забыл упомянуть о главном. Майкл заявил, что готов следовать на край света через пороги и перекаты при одном условии: если я поставлю ему в аэроглиссер комфортабельное кресло. Стандартное сиденье его не устраивало. Пришлось лезть из кожи вон и заказать поролоновое кресло по фигуре моего спутника. Требования Боба, по счастью, были куда скромнее: ящик пива «Гиннес».

Биратнагар, второй по значению непальский город, стоит на границе с Индией. Возле аэродрома нас ожидал громадный грузовик, любезно предоставленный правительственным ведомством. Мы не стали откладывать выезд: термометр показывал плюс сорок девять градусов, и нас тянуло к воде. Мы направлялись в Чатру на берегу реки Сун-Коси, где должны были начать свою трансгималайскую эпопею.

Проезжая дорога доходила только до Чатры, дальше в горы поднималась вьючная тропа. Конец машинной цивилизации был отмечен свалкой металлолома: ржавые бульдозеры, скреперы, экскаваторы. Сделав свое дело — проложив шоссейную дорогу, механизмы были уже ни на что не пригодны. Над свалкой парили коршуны. Символическое место для старта экспедиции: порог, достигнутый технологией. Здесь нам предстояло опробовать новую технику. «Стать пионерами в загрязнении еще не тронутой среды», — безжалостно отчеканил Майкл.

Я не стал возражать. Спорить с Майклом — заведомо безнадежная затея: в искусстве риторики ему нет соперников, причем он любит выступать в роли «адвоката дьявола». Думаю, он и сам прекрасно знал, что не техника повинна в деградации природы, а люди, неразумно и бесконтрольно ее использующие.

Мы решили провести пробную поездку на одном аэроглиссере. Эта честь выпала мне. Моему судну предстояло пройти вверх по течению и вернуться назад. Тем временем носильщики с частью груза и несколько мулов с запасом горючего должны были двигаться к месту будущего базового лагеря у слияния Сун-Коси с Аруном. Это была удобная развилка, откуда легко было взять курс на север и на юг.

Первая проба сил. Застрекотали моторы, заглушив шум реки. Аэроглиссер легко сошел с берега. Вода мчалась на меня фронтом шириной сто метров, низвергаясь из горловины, находившейся в четырех-пяти километрах впереди. Подпрыгивая на волнах, я направил судно против течения. За круглым поворотом открылся первый перекат. Он производил гораздо более внушительное впечатление, чем я думал. Тугие струи били в резиновый борт. Машина задрала нос и начала… отползать назад! Вокруг летела пена, сильный ветер и течение сносили судно к береговому утесу. Что, если заглохнет мотор? Отчаяние от собственного бессилия охватило душу. Правильно мне твердили — это безумная затея.

Машина отползла на более спокойное место, потом дернулась вперед и с грацией газели перескочила трудное место. Короткий разбег — новый поворот и новый перекат. Я понял, насколько недооценил в Европе серьезность будущих препятствий: ведь мы еще не добрались до порогов. Гималайские реки были мне знакомы прежде только как наблюдателю; сейчас предстояло познакомиться с ними «изнутри»… Едва я прошел второй перекат, как впереди, буквально в нескольких метрах, заметил низко провисший металлический трос. Скорость была слишком велика, чтобы останавливаться. Я вжался в аэроглиссер и поднырнул под трос, просвистевший над головой.

Это был урок: опасности могли возникнуть с самой неожиданной стороны, не только снизу, но и сверху. Аэроглиссер между тем бодро продолжал путь в ущелье. Было всего четыре часа пополудни, но в ущелье уже стало темнеть. Слева обозначилось место впадения притока. Значит, я добрался до расчетной точки, где мы собирались устроить базовый лагерь.

Подняв облако пыли и мелких камней, я выскочил на низкий берег. Что ж, первую прикидку можно было считать удачной. Я откинулся на сиденье. Ко мне робко приблизились несколько местных жителей; они явно не знали, чему изумляться больше — моей персоне в мотоциклетном шлеме, гидрокостюме и спасательном надувном жилете или необычной прыгающей машине. Глаза их расширились еще пуще после того, как я поздоровался с ними и спросил, далеко ли до селения. Они ответили, что оно за рекой. Это меня озадачило. Значит, где-то недалеко есть переправа, а я не заметил.

Пошел взглянуть на место слияния двух гималайских рек. Эту картину можно описать лишь словом «неистовство». Вода кипела. В воздухе стояла водяная пыль. Грохот закладывал уши. Пытаться одолевать это буйство природы на наших суденышках? Об этом нечего было и мечтать.

В ущелье упала густая тьма. Надо было располагаться на ночлег…

Я проснулся в пять часов утра. Рокот реки казался еще более угрожающим. Стылый рассвет покрыл все вокруг изморосью. Я надел спасательный жилет, шлем, погрузил в аэроглиссер спальный мешок и дернул за шнур запуска.

Вниз по течению лететь было приятнее. Я старательно вспоминал, где по пути сюда мне встретились «острые углы». Берега расступались, горы стали приземистее. Теперь можно было немного расслабиться и полюбоваться пейзажем. Солнце ярко освещало джунгли. Двое людей на берегу приветливо махали мне: Майкл и Боб.

Я подробно изложил им диспозицию. Обсудив все детали, мы решили пуститься в путь, но при пробном запуске выяснилось, что в машине Майкла барахлит мотор. Починка заняла почти четыре часа. Солнце прицельно било в макушку, и каждые полчаса приходилось окунаться в ледяную воду, чтобы не изжариться. Горло пересохло, голос охрип. Наконец мотор завелся. Мы ничего не ели, поскольку все припасы унесли носильщики, не было сил шевельнуть рукой — и это в тот самый момент, когда первый серьезный старт требовал предельной собранности.

Майкл двинулся первым. Я последовал за ним, но, оглянувшись, увидел, что Боб бессильно болтается у берега. Пришлось развернуться и выяснить, в чем дело. Минут через пять Боб отладил карбюратор, и мы поплыли вместе. Тем временем Майкл успел исчезнуть из виду. Река, достигавшая в месте старта стометровой ширины, постепенно сужалась перед ущельем. Мы благополучно одолели первый перекат. Все шло нормально, если не считать того, что Майкла не было видно.

Оказалось, что на это были серьезные причины. Я предупредил друзей о протянутом через реку тросе, но в пылу азарта Майкл забыл о нем и увидел ржавый трос буквально перед самым носом. Еще мгновение, и Майкл остался бы без головы. Он сумел все же пригнуться, но трос чиркнул по кожуху тягового двигателя; Майкл так разволновался, что круто свернул к берегу и остановился в маленькой бухточке, поджидая нас.

Первый привал на воде. Мы обсудили ситуацию. Итоги выглядели следующим образом: удалось пройти двадцать восемь километров. Это было далеко от намеченного графика (в своих наполеоновских замыслах мы мечтали проходить за день до сотни километров!), но все же движение на аэроглиссерах было возможно.

Усталость оказалась настолько сильной, что вытеснила голод. Когда я поставил палатку и гостеприимным жестом хотел пригласить в нее своих спутников, Майкл и Боб уже спали на песке, положив головы на надувные спасательные жилеты…

На рассвете стали готовиться к продолжению путешествия. Неприятности первого дня заставили нас как следует обследовать моторы. Ведь предстояло преодолеть бурное место слияния двух рек. Мы находились в нескольких километрах от того района, где Хиллари потерял один из своих водометных судов. Закончив с механикой, Майкл взял спиннинг и отправился «добывать обед». Он надеялся поймать крупного «массира», местную разновидность осетра, иногда доходящего по весу до сорока килограммов. Не принимайте эту цифру за классическую гиперболу рыбацкого рассказа: мы собственными глазами видели эту рыбу в сетях у местных жителей. Майкл забрел по пояс в воду и стал деловито крутить катушку спиннинга. Мы с Бобом в ожидании улова решили провести разведку течения реки.

К северу от лагеря крутые волны перекатывались через невидимые камни. Серая масса Аруна вырывалась из глубокого каньона и сталкивалась с зелеными струями Сун-Коси.

Теоретически наши суда отрывались от поверхности, но движение их при этом замедлялось из-за трения воды о нижнюю часть «юбок». Особенно это чувствовалось на перекатах. Преодолев ближайший из них, мы собирались нырнуть в глубокую горловину Аруна. Стиснутая скалами река должна была быть очень глубокой.

Арун — одна из крупнейших рек Непала. Могучий водный путь начинается на Тибетском нагорье и проходит двести семьдесят километров вдоль Главного Гималайского хребта, прежде чем найти проход.

Мы вклинились в ущелье, и я сразу обратил внимание на изменение шума мотора. Что это — акустический эффект? Нет, похоже, тяговый двигатель потерял мощность. Так и есть: аэроглиссер стал пятиться назад. Я лихорадочно заработал веслом, вбок, вбок к крохотному заливчику. Боб подрулил ко мне. Причина неполадки выяснилась лишь час спустя: лопнула шпилька вала. О том, чтобы заняться починкой на месте, не могло быть и речи. Решили, что я останусь «загорать» в ущелье, а Боб продолжит разведку.

Не прошло и получаса, как я увидел плывший ко мне по течению аэроглиссер Боба. Он был пуст! Я едва успел испугаться, как голова Боба вынырнула позади корпуса. Вдвоем мы вытянули на берег его машину. Отдышавшись, Боб рассказал, что, разворачиваясь в нескольких километрах от места моей вынужденной стоянки, он чиркнул лопастью нагнетателя о камень, и та сломалась. Ничего не оставалось, как пуститься назад по воле течения, держась за надувной корпус аэроглиссера.

Итак, оба наших транспортных средства вышли из строя. Что делать? Можно было, оставив машины, вскарабкаться по откосу наверх и двинуться к лагерю пешком. Это заняло бы примерно шесть часов. В свое время Майкл, вспоминая фронтовой опыт, говорил мне: «Надувная посудина способна спуститься по течению любой реки». Заметив мой недоверчивый взгляд, Майкл повторил: «Резиновая лодка — самый надежный вездеход».

Но сейчас идея спуска через пороги на обездвиженных машинах казалась мне слишком опасной.

— Здесь же всего несколько километров до лагеря! — воскликнул Боб. Аргумент возымел действие, и мы столкнули машины в воду.

Возле берега течение подхватило и понесло нас, сначала медленно, потом быстрее, быстрее. Скалы полетели назад. Иногда нас начинало кружить, и тогда приходилось, бешено работая веслом, выгребать на стремнину. Пока все шло хорошо.

Я пустил Боба вперед: мне было спокойнее, когда он находился в поле зрения. Расстояние между нами все увеличивалось. Вскоре грохот возвестил о месте слияния Аруна с Сун-Коси. Значит, до лагеря рукой подать! Не успел я это подумать, как потерял Боба из виду. Машина слушалась все хуже. Как я ни налегал на руль, ее несло в самую бурную часть потока. А вот и первые крупные волны. Я ожидал их: когда мы шли вверх, я постарался пройти это место у самого берега, где вода была спокойной. Сейчас вокруг кипела пена.

Две водяные массы сталкивались в яростном желании поглотить друг друга. Они обвивали тугими струями торчащие как надолбы камни, расталкивали берега и становились на дыбы, не желая уступать первенство. В долю секунды я понял, что меня ждет. Двухметровые волны катились в моем направлении, не было никаких шансов одолеть их. В отчаянии я стрельнул глазами по берегу. Какой-то человек кричал, размахивая руками. «Держись крепче!» — догадался я. Волна ударила в борт, аэроглиссер задрал нос, и машина всей тяжестью опрокинулась на меня.

Все дальнейшее шло как в замедленной съемке. Я был под водой в плену аэроглиссера; белый свет казался сквозь дно оранжевым. Я изо всех сил барахтался, отпихиваясь руками и ногами, но могучее течение несло меня дальше как палый лист. То и дело меня било о камни. Я задыхался. Неужели конец? Дышать было нечем, вокруг пузырилась вода, и свет доходил все слабее. В последнем отчаянном усилии я рванулся из-под резиновой тюрьмы и вынырнул на поверхность. Мгновением позже набежавшая волна вновь увлекла меня на дно.

Казалось, прошли часы. В мозгу стучали все похоронные пророчества, которыми нас потчевали перед началом экспедиции. Как они были правы, эти благоразумные люди: мы схлестнулись с противником, который явно был нам не по плечу…

Тупая боль стиснула голову, тошнота подступила к горлу. Поток вынес меня на поверхность. Затуманенным взором я увидел большой черный камень посреди течения. Плохо соображая, что делаю, я протянул руку. Рука показалась мне совершенно чужой, ладонь судорожно сжималась и разжималась… камень проехал в нескольких миллиметрах, а река поволокла меня дальше. Растопырил руки, и в объятия мне попал скальный выступ. Мертвой хваткой вцепился в него и повис. Тут же меня начало выворачивать наизнанку в приступе рвоты. Отдышавшись, взглянул на саднившие ладони: они были в глубоких порезах. Сильно болела спина. По счастью, встречи с камнем избежала голова. Живой… Я даже не смел подумать об этом. Никогда не приходилось видеть смерть так близко.

Я был еще слишком слаб, чтобы оценить ситуацию. А она была не из блестящих: один на камне посреди бурной реки. Бесполезно звать на помощь; во-первых, голоса никто не услышит из-за грохота реки, а во-вторых, вокруг никого нет и не может быть.

Где Боб? Меня начала бить дрожь. Боже, лишь бы только он остался жив!

Забегая вперед, скажу, что Боб в это время изо всех сил старался удержать голову над водой. Его аэроглиссер постигла та же участь, что и мой, но у австралийца хватило опыта и присутствия духа не отпустить посудину, а уцепиться за днище. Улучив момент, он сумел вскарабкаться на него и так на перевернутой машине доехал до лагеря. Завидев палатку, Боб, работавший в молодости спасателем на сиднейских пляжах, нырнул в пенистые воды, схватил причальный трос и попытался храбро достичь берега вплавь. Однако поток властно потащил аэроглиссер дальше, и Боб на тросе последовал за ним.

Ему вновь удалось влезть на днище. Перевернутый аэроглиссер оказался надежным сплавным средством, он даже увернулся — по собственной инициативе — от крупного валуна. В пятистах метрах ниже лагеря Боб все же сумел соскочить на мелководье и подтянуть аэроглиссер к берегу.

Всего этого, повторяю, я знать не мог. Повиснув на камне и оглядевшись, я стал взвешивать свои шансы достичь берега вплавь. Шансы были равны нулю. Меня всего трясло, перед глазами стояла пелена, впору было думать о том, как бы не сорваться с камня…

Сколько прошло времени — пять минут или полчаса — не знаю. Неожиданно на ближнем ко мне берегу появился человек. Это был старик, судя по согбенной фигуре и медленным жестам. Он что-то крикнул, махнув рукой, по всей видимости предупреждая, чтобы я не слезал со своего камня, потом удалился и вскоре возник вновь. В руках у него был длинный бамбуковый шест. К сожалению, дотянуться до меня он не смог. Тогда он начал знаками показывать на другой берег.

Я обернулся. Четверо мужчин что-то тянули по откосу на берег. Мой перевернутый аэроглиссер! Я отчаянно замахал им. Знаками они дали понять, что заметили меня. Отвязав от посудины нейлоновый трос, они стали бросать его мне. Удивительно, но с третьей попытки я поймал конец и обмотался им. До сих пор помню, с каким тщанием я вывязывал узел — на нем держалась моя жизнь. Затем поглубже вздохнул и соскользнул в волны. Четверо крестьян благополучно вытянули покорителя гималайских вод на сушу.

Кошмар кончился. Я был цел и почти невредим. Все остальное было прежним: солнце немилосердно жгло (впрочем, продрогшему путешественнику это было как нельзя кстати), река пенилась и бесновалась, крестьяне оживленно комментировали происшествие.

Понемногу все становилось на свои места, только судьба Боба бередила душу. Чтобы как-то отвлечься, я стал оценивать масштабы случившегося. Машины потерпели крушение, спутник исчез, возможно даже погиб. Но даже если он и остался жив, все планы пошли насмарку. И это после стольких хлопот по организации экспедиции…

Я подошел к аэроглиссеру, бессильно лежавшему вверх дном. Удивительно, но резиновый корпус не лопнул. Зато уж кожух из фибергласса и шасси тягового двигателя наверняка сломаны. Дружным усилием перевернули машину: от кожуха отломался только уголок, все остальное было цело! Я не мог прийти в себя от изумления: неужели ущерб этим и ограничивался? Разумеется, исчезли все инструменты и передний чехол. Моторы, естественно, были полны воды, кое-какие металлические детали погнуты. Но в целом картина была не столь уж грустной.

Крестьяне, вызволившие меня из реки, взялись донести потерпевшее крушение судно до лагеря. Там меня ждал Майкл. Со вздохом облегчения я увидел рядом с ним Боба. Мы наперебой стали делиться впечатлениями.

Майкл слушал насупившись. Перипетии пережитого нами не могли развеять его горечи от того, что мы отправились в путь одни. Он даже не слышал, как мы отъехали. Ни одной рыбки он не вытащил, зато сломал удилище. Поистине это был день неудач! Вскоре нам предстояло убедиться, что неприятности еще не кончились.

Я щедро расплатился с крестьянами, выручившими нас и наши машины из беды. Но, когда они помогали переворачивать аэроглиссеры, из-под машины 002 выскочила белая змея и ужалила непальского подростка. Бедному пареньку стало очень худо. Надо было срочно что-то делать. Мы с Бобом приступили к операции. Продезинфицировав спиртом ланцет, сделали глубокий надрез на ноге и как можно тщательнее обработали рану. Юноша не издал ни единого стона; презрение к боли — признак доблести в горах.

Убедившись, что жертва змеиного укуса вне опасности, мы приступили к осмотру флотилии. Перво-наперво следовало вылить воду из моторов. Вывинтив свечи и дергая за шнур стартера, мы выталкивали из цилиндров илистую воду. Процедура оказалась трудоемкой, и лишь наступление темноты заставило нас прекратить манипуляции. Мы съели ужин (он же обед и завтрак этого нескончаемого дня) и улеглись спать. Если такое будет повторяться часто… нет, лучше не думать.

Утром на освеженную вчерашними купаниями голову мы составили ведомость убытков. Во-первых, из трех наборов инструментов остался только один. Поскольку многие вещи, как мы знали наверняка, в Катманду найти не удастся, это была подлинная катастрофа. Но она меркла в сравнении с состоянием моторов. Удастся ли когда-нибудь завести их? После трехчасового интенсивного копания один заработал. Из груди у нас вырвался радостный вопль. Окрыленные первым успехом, мы искупались и принялись разбирать второй мотор. Каждую деталь отвинчивали, сушили, смазывали и вновь ставили на место… Двигатели оказались более стойкими к передрягам, чем мы смели предполагать. С оснасткой летучих кораблей дело пошло быстрее, и к ночи наша флотилия пришла в боевую готовность.

…Вечером мы принимали гостя — местного рыбака, одного из моих спасителей. Как и его сородичи из племени раи, он был приземист, с монголоидными чертами лица. Разговор у нас шёл преимущественно жестами, но бутылка рисовой водки обеспечивала полное взаимопонимание. Время пролетело незаметно. Мы осмотрели снасти рыбака, а он — наши машины. Обе стороны проявили заинтересованность. Орудие лова состояло из двух бамбуковых шестов, связанных так, что они образовывали угол. Между свободными концами провисала сеть. Зайдя по пояс в воду, рыбаки окунают сеть, а затем быстро вытаскивают ее. Такой слепой метод позволяет добывать мелких рыбешек, которые поднимаются на нерест к верховьям.

Эта встреча была первым контактом с непальскими рыбаками, которых мы позже во множестве встречали в восточной части страны. Надо сказать, что наличие племен, живущих рыбной ловлей в Гималаях, было для меня неожиданностью. Правда, мы находились на высоте всего триста метров над уровнем моря, в то время как соседние горы поднимаются на две с половиной тысячи метров.

Горы налагают поразительный отпечаток на географию мест обитания. Если составить схему населенных зон, то можно увидеть, что нередко на одной и той же горе живут три совершенно различных племени — каждое на «своей» высоте. Прав был профессор Туччи, утверждавший, что этнография Непала «самая сложная в мире».

Происшествие на Аруне показало, что от работы моторов зависела наша жизнь. Между тем из опыта стало ясно, что на них нельзя полностью положиться, машины требовали постоянной наладки и регулировки. Разумно ли подвергать себя риску из-за внезапной неполадки в моторе?

В целом отрицательный результат на Аруне обогатил нас полезными сведениями о поведении наших машин. Так, было установлено, что аэроглиссеры могут одолевать волны полутораметровой высоты, но на больших перекатах постепенно замедляют ход. Если увеличивать скорость, суденышки начинают «клевать носом». Таким образом, задача сводилась к тому, чтобы пролетать перекаты на оптимальной скорости — не слишком быстро, не слишком медленно, одновременно обходя крупные камни. Нелегкая задача. Она усугублялась еще и тем, что на высоте двадцать пять сантиметров над поверхностью воды трудно видеть, что делается впереди. Выходя из поворота, надо было за считанные секунды принять решение и произвести маневр. Так, нам с Бобом пришлось одолевать самый трудный перекат в несколько приемов: каждый раз крутая волна звонким шлепком отбрасывала нас назад.

Особенно живописно этот процесс выглядел сквозь объектив кинокамеры, когда я снимал Боба в действии. Вот его СВП соскальзывает с песчаного пляжа в воду, набирает скорость, описывает большую дугу и мчится к каменистому перекату; нельзя избавиться от ощущения чуда, глядя, как машина пролетает над камнями, подскакивая на гребнях. Иногда аэроглиссер застывал на месте, затем в облаке пены броском продвигался вперед. Бобу приходилось все время делать поправку на дрейф. Вождение амфибийного судна требует быстроты реакции, координации движений и обостренного чувства ориентировки.

К сожалению, все эти замечательные качества не могут застраховать от неприятностей: на обратном пути Боб не сумел избежать столкновения с острым камнем. Результатом была дырка в надувном корпусе. Подкачав его, он добрался до лагеря, где мы быстро заделали брешь.

Неожиданностью для нас оказался индивидуальный «норов» каждого аэроглиссера. Теоретически машины были одинаковы, однако на воде каждая вела себя по-своему. Причиной были таинственные законы аэродинамики низких давлений, над которыми мы были не властны.

Сопоставляя впечатления первых дней, мы выявили три типа перекатов. Под этим словом я разумею стремнину, проходящую через каменный барьер, в отличие от столь же быстрого течения по гладкому руслу. Каждый перекат имел свое лицо, но условно мы разделили их на три типа.

Первый нарекли «простым перекатом» — река спускается по наклонной плоскости, не встречая на пути особых препятствий. Второй тип был назван «изогнутым перекатом»; эти стремнины очень коварны, поскольку течение, завихряясь, устремляется к противоположному берегу поперек русла. При этом машину начинает таскать во все стороны, и приходится идти на максимальном режиме, стараясь держаться середины реки. В третью категорию мы включили «перекаты с зубьями», то есть усыпанные торчащими камнями. На практике, как всегда в природе, чистые типы встречались редко. Сплошь и рядом перекаты включали в себя участки всех трех типов. Кроме того, на глубине нередко возникали восходящие потоки, которые неожиданно подбрасывали машины, и те опасно кренились.

Еще одно открытие: вопреки первоначальным предположениям спуск по бурной реке оказался делом не более легким, чем подъем против течения. Причиной был тот самый гребень, о котором я упоминал. Чтобы выскочить из впадины, надо было развивать максимальную скорость и мчаться сломя голову (не буквально!); управлять при этом чрезвычайно трудно. Результат? Спуск к лагерю, рисовавшийся нам безмятежной прогулкой, превращался в изматывающее сражение со своенравной рекой.

Путешествие по Аруну представляло собой первую попытку плавания по гималайским рекам. Была доказана принципиальная возможность движения по ним судов на воздушной подушке. Какое это имеет значение в здешних условиях, мы поняли на одном из притоков Аруна. Берега представляли собой отвесные стены, на верху которых виднелись человеческие фигурки. Их разделяла река. Я знал, что путь от одного берега до другого занимал… четыре дня. Да, надо было два дня идти вниз до переправы, а потом два дня вверх, к прежнему месту. Будучи соседями, порой даже перекликаясь друг с другом, люди не могли встретиться, пожать друг другу руки. Позже я узнал, что племена, обитавшие на двух берегах в сотне метров друг от друга, говорили на разных языках.

Мы преодолели каньон, разрезающий хребет Махабхарат. Дальше на север лежала долина, упиравшаяся в массив Эвереста. На карте до макушки Земли было чуть больше ста километров. Учитывая, что за день нам с Бобом удалось пройти пятьдесят километров, до высочайшей точки планеты оставалось два перехода на СВП. Как все доступно на карте…

Ко мне понемногу возвращался оптимизм, основательно подорванный кораблекрушением. Надо было готовиться к продолжению путешествия, постаравшись учесть опыт предыдущих плаваний. Было замечено, что при перегревании моторов существенно уменьшается маневренность, поэтому стали грузить на аэроглиссер меньше канистр. С собой на борт мы брали солидное количество запасных частей: лопасти вентиляторов, резиновые заплаты, тросы и прочее, не считая весел, якорей, еды и питьевой воды (последнее звучит особенно курьезно при описании путешествия по реке). Таким образом мы могли взять всего три канистры, что обеспечивало дальность хода в сто двадцать километров.

Опыт отчетливо показал, что наши СВП, не будучи ни самолетами, ни кораблями, ни автомобилями, унаследовали дефекты всех этих трех видов транспорта. Они опрокидывались, как корабли, наталкивались на препятствия, как автомобили; немало стараний приходилось прикладывать, чтобы оставаться «на лету» и не совершить вынужденной посадки посреди реки.

Для тех, кто знаком со всеми тремя средствами передвижения, трудно описать ощущения, которые испытываешь, поднимаясь против течения неведомой реки. Пожалуй, это больше всего похоже на бреющий полет. Добавьте к нему такую деталь: поскольку на аэроглиссере нельзя делать резких поворотов, каждый маневр оказывался выбором между Сциллой и Харибдой. Скорость была нашим спасением и одновременно нашим злейшим врагом. Необузданный нрав горных рек создавал удивительную атмосферу, и эмоции, пережитые в Гималаях, не шли ни в какое сравнение с теми, что я испытал на смирных реках Франции и Испании.

Пусть слово «необузданный» не покажется читателю авторским преувеличением. Когда я пишу эти строки, мне вспоминается, как мы топтались на месте в одном из ущелий. Вода мчалась под нами со скоростью тридцать километров в час, мы продвигались вперед с той же скоростью и в соответствии с законом физики стояли на месте по отношению к берегу. Эхо от воя моторов билась о стены ущелья, и, казалось, горы хохотали над тщетными усилиями людишек проникнуть в их сокровенное царство.

Нашей целью было пройти все три ступени гималайских хребтов. Получилось так, что начали мы со второй ступени. Для прохода через Главный Гималайский хребет требовалось специальное разрешение правительства Непала. С целью упорядочить нашествие альпинистов и неорганизованных туристов в страну правительственное ведомство заранее рассматривает заявки каждой экспедиции, уточняет маршрут, принимает во внимание снаряжение и квалификацию участников и лишь затем высказывается «за» или «против». Мера эта разумная и необходимая. Наша заявка лежала в Катманду. Поскольку возможности судов на воздушной подушке были неизвестны ответственным лицам, принимающим решение, ответ не мог прийти очень скоро. Правда, мы надеялись на покровительство генерала Сурендры, и оно в конечном счете сыграло важную роль, но об этом позже. Пока же было решено сначала спуститься к югу и оттуда от границы с Индией, из района джунглей начать движение по реке Кали-Гандак через первую ступень — Сиваликский хребет. Если разрешение поспеет вовремя, мы сможем по тому же Кали-Гандаку выйти к конечной точке нашего маршрута.

Переезд на юг обошелся без злоключений. Мы добрались до Чатры, где нас подобрал грузовик, доставивший экспедицию со всем снаряжением к месту старта на берегу Кали-Гандака.

Я был очень рад встрече со старым знакомым, моим «крестником». Правда, на сей раз все было по-другому. Во время предыдущих странствий по Гималаям, когда меня охватывали страхи или сомнения, я вспоминал об опыте предшественников, и это подбодряло. На сей раз мы были пионерами и предоставлены сами себе. Перед каждым перекатом надо было быстро решать, как действовать. Малейший просчет отдавал нас во власть могучей стремнины.

Все три машины вели себя на удивление спокойно — никаких поломок или капризов. Возможно, мы просто стали более опытными и не подвергали суда рискованным экспериментам. Часто приходилось заниматься «слаломом» — проскакивать, отчаянно виляя, меж гранитных валунов.

Как ни странно, в южной части страны на реке оказалось куда холоднее, чем у подножия вечных снегов, — еще один парадокс Непала. Встречный ветер окроплял нас водяной пылью, пробиравшей до костей. Крутые берега заросли соснами. Высоко над головой был виден клинышек голубого неба. По плану мы должны были проплыть километров двадцать, но холод заставил сократить путь.

Говорить о контрастах природы в Гималаях стало уже банально: об этом можно прочитать у многих авторов. Могу добавить лишь, что одно дело — читать и совсем другое дело — испытывать их на себе. Едва мы остановились и вылезли на берег, чтобы починить днище моего аэроглиссера, как оказались словно на сковородке. Вид заснеженных вершин не умерял адской жары. У нас начала кружиться голова — первый признак обезвоживания. По счастью, трех путешественников посетило чудное видение: по тропинке к берегу спускалась девушка с кувшином. Нет, она шла не за водой, она несла воду сверху из горного источника. «Где он?» — жадно спросили мы. Девушка указала направление, добавив, что это невысоко.

…Мы добрались до живительной влаги лишь через полтора часа. Силы были на исходе. Упав на землю, мы жадно приникли к крохотному озерцу, готовые выпить его целиком. Вода не имела цвета, запаха и вкуса — самая дивная вода, которую мне когда-либо доводилось пробовать.

Починив мою машину, двинулись дальше без особых приключений, если не считать маленького происшествия, которому мы не придали тогда значения. Идя на малой скорости по мутной реке, я заметил справа чешуйчатую спину рыбины. Какая огромная, безотчетно отметил я.

Полчаса спустя заглох мотор аэроглиссера Майкла. Он соскочил в воду и подтолкнул машину к берегу. Развернувшись, я присоединился к нему. Решено было подождать Боба и устроить в этом месте привал. Все шло отлично, и мы отметили удачный день обильным ужином.

— Кстати, — безмятежно сказал Боб, орудуя ложкой в банке с ананасным компотом, — вы не обратили внимание на крокодилов?

Мы с Майклом переглянулись, но удержались от улыбки. Боб явно хотел разыграть нас, и мы включились в игру.

— Крокодилы? Да, их здесь полным-полно.

— В столице один малый рассказал мне, что где-то здесь живет монстр пятиметровой длины, — продолжал Боб.

Тут Майкл не выдержал.

— Этот малый тоже австралиец? — спросил он.

Оказалось, что Боб не думал нас разыгрывать. К вечеру из расспросов местных жителей выяснилось, что мы устроили стоянку в самом центре крокодильего царства! На следующее утро мы убедились в этом воочию. Замерев от ужаса, я смотрел на страшилище, гревшееся в том самом месте, где я чинил машину, то и дело спускаясь в воду для охлаждения. Кажется, вчера я был недалек от того, чтобы охладиться навеки. Теперь уже не было никаких сомнений: моя «рыбина» была спиной крокодила.

— Если вы ночуете на пляже, — вразумлял меня много позже один знакомый, большой знаток крокодилов, — надо воткнуть вокруг лагеря колышки, натянуть веревку и развесить на ней пустые консервные банки. Их звон отпугивает зверей.

Когда я рассказал ему, как в святом неведении мы вели себя, его изумлению не было пределов. Между тем этот знакомый не из трусливых: в его парижской квартире живет удав, и он много раз ездил ловить змей в Непал.

— Вам крупно повезло, — заключил он, качая головой. Безусловно, везение было на нашей стороне, хотя, знай мы о крокодилах раньше, путешествие было бы сильно омрачено. Сужу по тому, что, после того как мы узрили первого монстра, они стали мерещиться нам повсюду. Мы шарахались от поваленных стволов деревьев и валунов подозрительной формы. Купания были бесповоротно испорчены, а Майклу пришлось прекратить подныривание под аэроглиссер для осмотра днища.

Теперь мы с особым волнением перелистывали книгу о животном мире Непала, купленную Бобом в Катманду. Под портретом «нашего» крокодила было сказано, что это крокодилус палюстрис (или гавиал), который «быстротой движений превосходит обычного человека». Последняя ремарка немало позабавила нас. Стоит ли говорить, что обычный человек развивает необычную скорость, когда чувствует за спиной щелканье крокодильих челюстей!

Далее из текста мы узнали, что речные крокодилы живут по шестьдесят и даже сто лет. Для индуистов крокодилы — священные животные, поэтому они чувствуют себя вольготно. Немудрено, что местные крестьяне знают их «в лицо». Излюбленные места пляжного отдыха крокодилов отмечены характерными следами, похожими на отпечатки гусеничного трактора. Я сфотографировал их на память: вперемежку с крокодильими виднелись следы и моих босых ног.

— В нашей машине два с половиной метра. Ровно половина длины взрослого зверя! — раздумчиво заключил Майкл, закрывая книгу. В его голосе чувствовались нотки удовлетворения, как у врача, констатирующего, что поставленный им смертельный диагноз подтвердился…

Крокодилы на время вытеснили заботы о продолжении путешествия. Теперь пора было подумать о дальнейшем маршруте. Поскольку разрешение взять курс на север еще не поступило, мы решили пока совершить экскурсию на юг. В шестнадцати километрах ниже по течению река Кали-Гандак расходилась веером на несколько рукавов, обходя заросшие лесом острова; самый крупный из них вытянулся в длину на двенадцать километров. Боясь заблудиться в лабиринте джунглей, мы сочли за благо добраться вначале посуху до охотничьего домика в точке, известной под названием Тигриный холм; она находится в самом центре знаменитого национального парка Читван. Там можно будет оставить часть груза и запас горючего, после чего начать плавание по водно-лесному царству. У подножия Тигриного холма протекал один из рукавов Гандака — Реу.

Резерват Читван известен далеко за пределами Непала обилием диких животных. Несколько десятилетий назад он был королевским охотничьим угодьем. Там принимали будущего британского монарха Эдуарда VII. Хроника свидетельствует, что наследный принц потрудился на славу: за один день он застрелил двадцать три тигра, одного носорога и одного гималайского медведя. Когда сейчас мысленно представляешь эту картину, мороз пробегает по коже…

На базаре в Бхаратпуре мы наняли старенький грузовичок для поездки к Тигриному холму. Машина видывала виды, невозможно было даже определить ее марку, столько на ней было чужих частей.

— Ничего, под колесами все-таки будет земля, а не вода, — подбодрил нас Боб.

Сам он выбывал из экспедиции: неотложные дела ждали его дома. Мы распрощались, обещая при первой возможности давать о себе знать. Боб настаивал на этом, хотя прекрасно знал, что почта отсюда идет неопределенное время, а телефонные будки на маршруте нам не встретятся.

Предсказание Боба насчет земли под колесами оказалось неверным. В пяти километрах от Тигриного холма надо было пересечь мелкую речушку. Водитель нашего бронтозавтра храбро въехал в воду по ступицы, мотор икнул и замер. Шофер с помощником открыл капот и начал колдовать над двигателем. Прошел час, мотор то кашлял, то замолкал. Я предложил Майклу пойти пешком, оптимистически добавив, что грузовик нагонит нас.

Мы двинулись в путь по дороге, которую джунгли упрямо отвоевывали у людей. По обе стороны высились обвитые лианами толстые стволы деревьев. Слышался птичий гомон, тявканье шакалов и множество других звуков. Солнце садилось. Я с тревогой думал, что мы можем не успеть добраться к жилью до ночи. Мысль о встрече со зверем мне не приходила в голову: для горожанина, привыкшего «общаться» с дикой фауной по телевизору, такие вещи трудно вообразимы. Я просто боялся заблудиться.

Майкл шел впереди легким шагом, словно по лондонской улице; его правой руке не хватало только зонтика. За время тесного общения я лучше узнал характер своего спутника: именно в минуты наибольшего напряжения он принимал самый беззаботный вид, чтобы, как он однажды обмолвился, «не нагнетать атмосферу». Сейчас был тот самый случай.

Позади раздался тяжелый хруст. Я оглянулся и метрах в двадцати увидел тигра. Шерсть вокруг его головы стояла дыбом. Свистящим театральным шепотом я позвал Майкла:

— Гляди, тигр.

— Где?

— Да вон, возле ствола.

— Ничего не вижу.

— Разуй глаза! Слева от пальмы.

— Там никого нет.

У меня у самого закрались сомнения: «это» не шевелилось.

— Просто куст, — уверенно сказал Майкл. — Хотя, ты прав, издали немного смахивает на тигра.

Дискуссия могла продолжаться еще долго, но неожиданно смахивавший на тигра куст повернулся, подставив нам полосатый бок, и царственной поступью удалился в джунгли, словно ему опостылел наш вид.

— Говорил я тебе, — хрипло произнес я.

Только теперь мы начали соображать, что означала эта встреча. Мы были одни в наступающих сумерках посреди джунглей, без оружия, у нас не было даже перочинного ножа… Что делать? Мы двинулись вперед на цыпочках, словно боясь потревожить владыку джунглей. Внезапно меня осенило.

— Я читал, что надо громко разговаривать! — заорал я. Майкл подскочил, как укушенный. Выругав меня, он, правда, согласился, что теперь нам уже глупо пытаться пройти незамеченными.

— Они не нападают, если их не провоцировать, — сказал я для придания храбрости.

Майкл ускорил шаг.

— Подожди меня! Я не хочу быть съеденным в одиночку.

Мы пошли рядом. Малейший шорох в зарослях заставлял нас вздрагивать. Внезапно впереди замерцал огонек. Неужели пришли? К сожалению, нет. Это оказалась хижина сторожей у входа в национальный парк. Внутри за столом у лампы сидели трое непальцев. Они спросили, куда мы направляемся.

— К Тигриному холму. Это далеко?

— Еще пара километров.

— А что, там действительно водятся тигры? — беззаботным тоном лондонского денди осведомился Майкл.

— Полно! — дружно ответили сторожа.

— Тогда, если позволите, мы подождем у вас до рассвета, — решительно вмешался в разговор я, боясь, что бравада Майкла возьмет верх над благоразумием.

Утром мы благополучно прибыли к месту назначения. Охотничий домик на Тигрином холме оказался комфортабельным пансионом, построенным для туристов, приезжающих из Европы и Америки полюбоваться царством зверей.

Грузовик с нашими аэроглиссерами доковылял до пансиона лишь во второй половине дня. Тем временем мы выработали маршрут. Собственно, никакой новой информации мы не почерпнули, поскольку никто из опрошенных никогда не плавал по реке. Оставалось надеяться, что здесь, в тераях, на относительно ровной местности препятствий будет меньше, чем в высокогорье. Увы, вскоре нам предстояло убедиться, что течение гималайских рек не подчиняется логике.

Пройдя по реке Реу до Кали-Гандака, мы рассчитывали затем подняться по нему до Давегхата, что в общей сложности составило бы стосорокакилометровый пробег по совершенно неисследованной территории. Скоро должен был начаться муссон, и местные дороги (если их можно так величать) станут совершенно непроезжими. Было поэтому исключительно важно испытать возможности наших судов на воздушной подушке в здешних условиях.

Начало было прекрасным. На скорости пятьдесят километров в час мы подлетели к городку Нараянгхат. Привлеченные шумом жители высыпали на берег и радостно замахали руками. Мы, как подобает знаменитостям, кивали головой в ответ. Первые перекаты появились сразу за городской окраиной, но мы их проскочили без особых затруднений. Низкие берега заросли джунглями, кое-где виднелись песчаные пляжи — излюбленное место отдыха крокодилов и водяных птиц. Среди последних Майкл заметил черных ибисов.

Идиллия кончилась довольно быстро: навстречу задул ветер. И не просто ветер. Это был «лоо», жгучий вихрь, зарождающийся в долинах Индии и стремительно набирающий скорость по пути наверх, к Гималаям. Песок сек лицо, несмотря на все попытки спрятать голову за ветровое стекло. Моторы надсадно гудели, но было такое впечатление, что мы топчемся на месте. Решили пристать к берегу, и вовремя — стихия разбушевалась вовсю. Майклу пришла мысль поставить аэроглиссеры на бок и спрятаться за ними, как за щитом.

Сидя скрючившись под защитой резинового днища, я смотрел на массив Махабхарата, над которым в дальнем далеке таяли белые вершины Аннапурны и Мачапучхара. Величественная панорама напоминала о нашем главном замысле: одолеть величайший на планете горный барьер. Несмотря на все перипетии, мы уже прошли часть пути, правда, самую легкую — от непало-индийской границы до того места, где сейчас находились. Предстояло самое трудное — пересечь Центральный Непал через большую щель между Аннапурной и Дхаулагири. Каким соблазнительно свежим казался снег дальних гор отсюда, из охваченной жаром долины!

…Когда ветер стих, мы благополучно вернулись в заповедник. Засыпая на мягкой постели, я пытался вспомнить все события этого длинного дня, но так и не смог.

Утром мы решили присоединиться к туристской группе, которую должны были вести на встречу с носорогом. Индийский носорог — один из самых могучих зверей на свете. Это травоядное существо, доставшееся нам в наследство от доисторических времен, отличается смирным нравом (когда его не трогают). Болота, питаемые притоками Гандака, издавна были излюбленным местом их обитания. Сравнительно недавно носорогов было еще много. Но последний подсчет популяции выявил всего восемьдесят особей.

Есть две причины исчезновения носорогов. Первая касается всех диких животных и заключается в резком сокращении площади их обитания. Но носорогу не повезло особенно: несчастные млекопитающие стали жертвами людского вожделения. Дело в том, что порожденный китайской медициной миф гласит, будто рог носорога, измельченный в порошок, является могучим возбудителем. Бессовестные скупщики платят браконьеру за рог до 35 тысяч рупий — сумму, равную заработку рабочего за три-четыре года. Не приходится удивляться, что за носорогом идет безжалостная охота. И это при том, что авторитетнейшие медицинские комиссии в Азии, Европе и Америке пришли к единодушному выводу, что «носорожий порошок» не оказывает на человеческий организм ровным счетом никакого действия. Увы, миф оказывается сильнее авторитетного заключения профессуры.

Непальские власти принимают энергичные меры по охране носорогов. Специальным законом запрещен выпас скота в местах обитания этих животных. Егерям даны широкие полномочия по борьбе с браконьерами, но уследить за злоумышленниками трудно.

В полдевятого утра к охотничьему домику подошли пять слонов. Мы устроились на деревянных помостах, прикрепленных ремнями на спинах слонов. Слоны были домашние, они родились в королевском угодье, расположенном километрах в тридцати от Тигриного холма. Эта часть страны представляет собой фантастическую оранжерею. Здесь на небольшой площади насчитывается более сотни разновидностей орхидей и несколько десятков разновидностей рододендронов — начиная от кустов, усыпанных розовыми цветами, и кончая исполинскими деревьями, достигающими высоты девяти метров!

Путешествие на слоне было приятной переменой после аэроглиссера. Слон легко одолевает густые заросли, по ровной дороге он может забираться довольно высоко: в Бутане я встречал слонов на высоте около трех тысяч метров над уровнем моря. В свое время слон, подаренный далай-ламе, пересек Гималаи, добравшись из Индии в Лхасу.

Мы доехали до места, где должны были пастись носороги, но не увидели ни одного из них. Быть может, им просто надоели докучливые визитеры…

Разрешение на посещение севера страны никак не приходило, и мы решили, что, раз гора не идет к Магомету… надо ехать в столицу самим. 24 мая прибыли в Катманду со всем грузом. Первый звонок был нашему покровителю, генералу Сурендре.

— Вы не могли бы устроить завтра показ ваших машин на Бхагмати? — спросил он. — Я пришлю утром грузовик.

Не вызывало сомнений, что показ имеет отношение к выдаче разрешения. Возможно, аэроглиссерами заинтересовались в правительстве. Мы начали лихорадочно проверять, смазывать, укреплять, подтягивать и заклеивать машины. Во второй половине дня отправились на рекогносцировку места будущей демонстрации. Река Бхагмати, на берегу которой расположена столица Непала, сейчас совсем обмелела и лениво сочилась среди песчаных отмелей и камышей.

— Все в порядке, — уверенно заявил Майкл, укладываясь спать. Его безапелляционность посеяла во мне такую тревогу, что я полночи не мог сомкнуть глаз.

Воскресенье 25 мая 2028 года (по непальскому календарю). Незабываемый день. По случаю выходного все лавки в городе закрыты, учреждения опустели. На улицах — толпы народа. Мы ехали, с трудом прокладывая себе путь, непрерывно сигналя и старательно объезжая священных коров, не обращавших на нас ровным счетом никакого внимания. Грузовик с аэроглиссерами пересек мост и двинулся в сторону университетского городка. В десять утра мы прибыли к месту старта… Солнце уже успело прогреть воздух. Берег был пуст, если не считать расположившихся на сухом дереве стервятников.

— Эти всегда наготове, — процедил Майкл.

Мы очень нервничали и бессмысленно суетились вокруг аэроглиссеров. Судя по тоненькому посвистыванию, из корпуса где-то выходил воздух. Это было не страшно: корпус можно накачать до отказа перед самым показом. Я решил на всякий случай сделать пробный круг, и совершенно правильно — хотя мы накануне проверили шнуры запуска, первый тут же оборвался. Заменили. Попробовали завести второй мотор — та же история! Заменили и этот шнур. Честное слово, можно было подумать, что кто-то саботирует это важное мероприятие!

В 10.30 никто из начальства не появился. Я чувствовал себя потерянно, словно накануне экзамена. Завершение экспедиции, а следовательно, ее итоги зависели от предстоящего показа… Мы условились, что пилотировать аэроглиссер буду я, а Майкл в это время будет расписывать его достоинства перед министром (или даже несколькими министрами?). Мой друг уточнял последние детали своей вдохновенной речи, когда подъехал автомобиль. Из него вышел генерал Сурендра. Один. Неужели все отменилось? Нет-нет, успокоил нас высокий покровитель, «кое-кто» прибудет на демонстрацию, возможно, сам премьер-министр. Он продолжал улыбаться, из чего мы заключили, что не исключено появление кого-то еще…

Эта обрушившаяся в последнюю минуту информация взвинтила нервы до крайности. Мы переминались с ноги на ногу рядом с нашими игрушечными аппаратами, один из которых тоненько посвистывал, точно в насмешку. После демонстрации на озере Баньолас, на Сене и в других местах я, казалось бы, должен был обрести некоторый опыт, но экзамен на публике вызывал большее беспокойство, чем грозные пороги. Словно по мановению волшебной палочки, на берегу скопилась большая толпа. Стройными рядами, печатая шаг, прибыла воинская часть из двухсот солдат во главе с офицером в парадной форме. Раздалась короткая команда, и солдаты рассредоточились по берегу в определенном порядке.

Сцена сразу приняла торжественный облик. Один за другим подкатывали черные лимузины, откуда выходили высокопоставленные лица с супругами в шелковых сари. Они любезно здоровались с нами. Один из прибывших гостей был министр транспорта. Стоя возле аэроглиссеров, мы давали пространные объяснения. К сожалению, свистящая дырка не осталась без внимания. Да и как же иначе — утечка воздуха была понятна каждому в отличие от принципа действия судна на воздушной подушке.

Я поглядывал на СВП со смешанным чувством гордости и беспокойства. Что, если они уготовили нам блистательный конфуз? В глубине души даже возникло трусливое желание: а не броситься ли наутек?.. Увы, незамеченным из такой толпы уже не выберешься, повсюду виднелись красные береты солдат и фуражки полицейских. Жара становилась все ощутимее по мере того, как ожидание затягивалось.

В 11.30 все еще не было сигнала к отплытию. Генерал Сурендра представил меня начальнику канцелярии премьер-министра, который сообщил, что нам дано разрешение на плавание по Сун-Коси и Индравати. А по Гандаку? Мы с Майклом наперебой стали объяснять, что с чисто технической точки зрения СВП необходимо испытать на больших высотах, поскольку никакие теоретические расчеты не могут заменить опытной проверки.

— Понимаю, — ответил начальник канцелярии и тут же поспешил к прибывшей машине премьер-министра. После краткой церемонии представления мы показали главе правительства аэроглиссеры, выглядевшие, должен признаться, не особенно впечатляюще посреди громадной толпы. Закончив объяснения, я предложил перейти к демонстрации. Премьер-министр кивнул.

Я взялся дрожащей рукой за шнур. Майкл подкачал дырявый корпус. Первый мотор застрекотал, за ним — второй. Уф! Я занял место водителя и двинул рычаг. Ветер от пропеллера раздул сари присутствующих дам.

Сейчас я покажу, на что способны наши малютки! Круг по песчаному берегу, круг по гравию, по воде, по грязи, по водорослям, по траве… машина спускается в русло Бхагмати и взбирается по откосу… перед тем местом, где стоит премьер-министр… Проносясь мимо толпы, вижу, что гости показывают на небо. Неужели они приняли аэроглиссер за вертолет? Майкл безостановочно дает объяснения, вытирая платком лоб… Лишь бы не подвели моторы. Вся демонстрация пойдет насмарку, если мне придется брести к берегу по колено в грязи.

Возвращение прошло блестяще. Премьер-министр поздравил меня, поблагодарил за прекрасное зрелище, задал еще несколько вопросов, попрощался и уехал. За ним последовали министры, правительственные чиновники, супруги, секретари и прочие. Солдаты построились в колонну и удалились. Берег вновь опустел.

— Замечательно! — сказал я.

— Что именно? — спросил Майкл.

— Как что? Все!

— Не вижу причин для ликования. Разрешения плыть по Гандаку мы не получили, так что ничего нового не произошло.

— Зато у нас есть Индравати! — бодро заключил я, хотя прекрасно знал, что эта река протекает на высоте всего в тысячу метров. — И вообще открылись перспективы для СВП.

— Что мы — приехали сюда торговать аэроглиссерами? — с горечью возразил Майкл.

Как бы то ни было, но надежда на путешествие по Гандаку еще теплилась — ведь мы не получили формального отказа. Решено было не упускать шанса с Индравати. Попробуем, а там, глядишь, по возвращении «откроется» Гандак. (В глубине души я не очень верил в это, зато не было никаких сомнений, что по возвращении «откроется» муссон.)

Мы выехали из Катманду 28 мая, погрузив оба наших суденышка на крыши такси. Стояла удушающая жара, не рассеивавшаяся даже на реке. Хотя долина лежит на высоте в тысячу метров над уровнем моря, она плотно окружена горами, и солнце нагревает ее как сковороду. Позже мы узнали, что это было самое жаркое лето за последние десять лет. Надо было, чтобы нам так повезло! Газеты писали, что в индийском штате Бихар десятки людей умерли от перегрева…

Несмотря на жару, Индравати оказалась достаточно полноводной, чтобы причинить нам массу хлопот. Началось с того, что входившие в состав речного песка окиси железа вывели из строя свечи моторов. Приходилось то и дело останавливаться, вывинчивать свечи и очищать их от магнитной пыли. В первый же день я из-за этого потерял из виду Майкла. Пытаясь потом нагнать его, убедился, что перегруженный аэроглиссер клевал носом, не в силах одолеть перекат. Лишь километрах в двадцати от Даувегхата я заметил Майкла, поджидавшего меня на песчаной косе. Подлетев к нему, я осведомился, что случилось.

— Ты не поверишь, но я потерял руль, — меланхолично объявил он.

— Руль?! Не может быть!

Мы были в состоянии отремонтировать судно с помощью подручного материала, но новый руль сделать не могли. Как он мог умудриться потерять его — ведь руль держится на восьми болтах! Виновата была, как и во многих других неполадках, вибрация одноцилиндровых двухтактных двигателей. Эти проблемы знакомы любому мотоциклисту, а у нас с двумя моторами трудности возрастали вдвое.

Делать нечего, надо было искать. Мы пустились в путь вдоль берега. Вскоре к нам подошли несколько жителей близлежащей деревни. Мы попытались объяснить им, что такое руль. Они вежливо улыбались, но явно не понимали. В отчаянии я махнул рукой и побрел дальше. Минут через пять меня окликнул крестьянин.

— Это, что ли? — спросил он.

В руке он держал потерянное сокровище. Нашей радости не было предела!

Река спускалась с гор пологими ступенями, и мы поднимались по ним против течения. Два особо крутых, усеянных камнями переката долго не хотели нас пропускать. Приходилось «бодать» их с разгона. Но в целом все шло хорошо до того момента, пока я, замешкавшись, не врезался в выступавший мыс. По счастью, резиновый корпус не пострадал. В этом месте река расходилась на два рукава. Включив полный газ, я направил машину по левому руслу. Майкл избрал другой рукав. Минут через двадцать, несмотря на все потуги, тучу брызг и мелких камешков, мой аэроглиссер стал все больше терять скорость. Я направился к берегу, чтобы проверить, в чем дело… «Юбка» с одного борта была разорвана по всей длине.

Это был первый разрыв таких размеров. Я мог бы склеить резину за несколько минут волшебным клеем, который мы захватили из Англии, но тюбик остался… в Катманду. Ничего не поделаешь, надо было браться за нитку с иголкой.

Должен сказать, что с этими инструментами я всегда обращался из рук вон плохо. В детстве меня не учили вышиванию. Как я об этом жалел! Сейчас, втыкая иголку в палец после каждого стежка, я убедился, что моя левая рука не ведала, что творит правая. Когда левая была исколота вконец, она пришла в ярость и воткнула иголку в ладонь правой — на тебе, будешь знать!

Вокруг собрались зрители, живо комментировавшие действия умельца. В здешних краях йоги не в диковинку, так что мои страдания не вызвали особого удивления. Все внимание было обращено на машину… После часа борьбы с иголкой я встал. Шов продвинулся сантиметров на тридцать и выглядел ужасающе. Зрители раскатились радостным смехом при виде результатов моих титанических усилий.

— Посмотрим, как у тебя выйдет! — в сердцах крикнул я, отдавая орудие пытки мужчине, стоявшему ближе всех. К моему, удивлению, он спокойно взял иголку и стал быстро шить. По первому же стежку я понял, что попал на деревенского Кристиана Диора. Какое счастье!

Мастер за час замечательным образом справился с делом. Я одарил портного и двинулся вдогонку за Майклом. Машина шла хорошо, радость полета заставила даже забыть о саднящих уколах. К сожалению, вскоре пришлось остановиться на каменистом островке, чтобы вытереть въедливую железистую пыль. Закончив дело, взглянул на часы. Мы встали в шесть, а сейчас было уже полпятого дня. Жара усиливала усталость. Я прилег в тени аэроглиссера и незаметно заснул.

Громкий крик вырвал меня из дремы. Вскочив, увидел Майкла. Весь мокрый, он сидел в машине, выглядевшей так, словно она побывала под прессом. Один борт болтался в воде (явный прокол), весла не было, и Майкл плыл вниз по течению, правя оторванной доской.

— Итак? — спросил я, имитируя его обычную манеру встречать меня.

— Жаль, тебя там не было! Фантастика! — ответил он.

— Фантастика? — Я показал на аэроглиссер.

— Ну, если хочешь, действительность, превосходящая вымысел.

Из рассказа выяснилось, что плавание проходило вполне спокойно, пока СВП не попало на бурный перекат, расположенный к тому же на крутом изгибе. В этот момент заглох нагнетатель. Машину стало сносить назад, неожиданно она наскочила на камень и опрокинулась. Майкл кувыркнулся в воду, весло унесло течением. «Фантастика», по словам Майкла, заключалась в эстетическом аспекте крушения. Я пожалел вместе с ним, что рядом не случилось кинооператора, но, честно, говоря, не мог понять, чему так радовался мой друг. Тем не менее я поздравил его, что ему удалось выйти живым из передряги.

— Я берегу себя для Гандака, — заверил меня Майкл. Неожиданно он побледнел и сел на камень.

— Кажется, у меня солнечный удар, — пробормотал он.

Я немедленно дал ему воды из фляги и уложил в тень моего аэроглиссера. Мне очень хотелось устроиться рядом, но островок был в тридцати километрах от лагеря, и к починке надо было приступать без промедления. Оба мотора аварийного судна наглотались воды, их нельзя было оставлять в таком состоянии.

Наши поклонники (если бы таковые сыскались) вполне могли бы воздвигнуть на этом островке посреди Индравати памятник отваге и упорству, а на нем начертать фразу, сказанную мне однажды Майклом: «Нет ничего более нудного, чем одолевать Гималаи на аэроглиссерах». Несмотря на все усилия, нагнетатель СВП Майкла не желал заводиться: вода испортила в каком-то месте электропроводку. Ноги уже не держали нас, и, смертельно усталые, мы рухнули рядом с упрямой машиной.

Спасение пришло в облике одноглазого человека в лохмотьях, перешедшего реку вброд. Он принес глиняный горшок и медный котелок. В горшке была желтоватого цвета пенистая жидкость. Плеснув ее в котелок, спаситель добавил воды из реки и стал взбивать смесь палочкой. Несколько секунд спустя мы наслаждались кукурузным пивом. После третьего котелка мы вдруг ощутили, что жизнь прекрасна, особенно на острове. Прошло какое-то время, прежде чем я сообразил, что музыка звучит не у меня в голове, а на берегу. Спаситель сказал, что сегодня праздник — день рождения Будды. Мы тут же решили отложить попытки оживить мотор и сели ужинать, любуясь закатом.

В девять часов Майкл уже похрапывал, а ко мне сон не шел. Луна феерической белизны висела над холмами, река отсвечивала серебристой чешуей. Стояла тишина, нарушаемая лишь шорохом воды о гальку и обрывками песен, доносившихся из селения…

Когда мы проснулись, нас уже окружала группка любопытных. Мы попытались с новыми силами приступить к починке мотора, но нагнетатель оказался крепким орешком. Было решено, что дальше я отправлюсь один.

Запустив машину, я быстро домчал до подножия Хеламбу. Однако на пути вставал непреодолимый барьер хребта Махабхарат, штурмовать который было бесполезно. Я развернулся и полетел к островку, где оставил Майкла. Разогнавшись, вдруг увидел, что лечу прямо на камень, выступавший на полтора метра над водой. Увернуться уже не было никаких шансов. Вобрав голову в плечи, я ждал удара. Аэроглиссер на полной скорости ринулся к камню и, к моему великому удивлению, взвился в воздух и пролетел над ним, словно выпущенный из пушки снаряд! Я звонко шлепнулся в воду, и тут же раздался приглушенный взрыв: сломалась лопасть тягового вентилятора…

Не знаю, что на меня нашло, но я в каком-то наваждении сунул указательный палец сквозь решетку ограждения, рассчитывая «поправить» обломок. Вращающийся винт тотчас отхватил мне кончик пальца. Ощущение было такое, словно меня дернуло током. Палец начал обильно кровоточить. От боли у меня выступили слезы, и сквозь их завесу я явственно увидел, что меня сносит на пенистый перекат. Сунув палец в рот, чтобы облегчить боль, я пытался второй рукой как-то управлять машиной. Нет, словно опавший лист я был отдан на волю течению.

Весло, как обычно в критические моменты, куда-то подевалось. Я оторвал кусок фанеры и стал отгребать от берега, несшегося на меня. Из пальца хлестала кровь. Я чувствовал, что пропадаю. Пытаться пристать к берегу было бесполезно — сплошная крутизна. Только бы не потерять сознание и не опрокинуться. Надо во что бы то ни стало добраться до Майкла, это единственное спасение. Перекат кончился, дальше начинался спокойный отрезок. Я воспользовался затишьем, чтобы осмотреть палец: кончик вместе с ногтем был отрублен.

Спуск был каким-то кошмаром. Прошла вечность, прежде чем я увидел наконец Майкла. Он ухватил мою машину и подтянул ее к островку. Я ступил на землю в полуобморочном состоянии и тут же лег. Сквозь замутненное сознание пробивалась одна мысль: надо вернуться. Но как? Аэроглиссер Майкла вышел из строя, а я не мог пошевелить рукой. В довершение всего выяснилось, что тросы управления оборвались, а запасных у нас с собой не было. Поистине боги реки ополчились на нас! Оставалась одна-единственная возможность: спускаться по течению до Дхаулагхата, где нас ожидал грузовик. Мне сразу вспомнился день, когда мы с Бобом чуть не утонули в Аруне… Но выбора не было. Не могло быть и речи о том, чтобы бросить аэроглиссеры посреди реки.

Возможно, для престижа нашей экспедиции не стоит рассказывать о том, как мы возвращались. Течение быстро несло разгромленную армаду. Вскоре в корпусе открылась дыра, и время от времени приходилось откачивать воду. Нещадно палило солнце. Обратный путь занял у нас четыре с половиной часа. Несмотря на адскую боль, мне приходилось грести двумя руками, чтобы избежать катастрофы. Когда по воле течения наши машины сближались, мы не могли удержаться от смеха. Что еще оставалось?

На полпути Майкл угодил в такой сильный водоворот, что его мотало добрых двадцать минут, пока он не выбрался. Для этого ему пришлось соскочить в воду и, взявшись за якорный трос, изо всех сил дергать аэроглиссер, попавший в плен слепой стихии.

В плачевном состоянии мы добрались — все-таки добрались! — до стартовой точки, откуда машины повезли нас в Катманду.

Плавание по Индравати, столь богатое событиями, не улучшило ни физического, ни морального состояния. Да, мы получили удовольствие от путешествия по Центральному Непалу, но были все еще далеки от цели — Главного Гималайского хребта. К тому же наши машины вышли из строя. Добавьте к этому три месяца тяжелого физического напряжения, мой палец и резкие смены климата. Катманду был окутан влажной жарой, это был характерный признак близкого муссона — проливные дожди должны были обрушиться со дня на день.

С грустью в душе приходилось мириться с мыслью о неудаче экспедиции. Даже если мы получим разрешение, у нас не останется времени на то, чтобы переправить машины в западную часть страны. Нам удалось добраться лишь до высоты тысяча пятьсот метров… хотя в прессе мы утверждали, что вознесемся на три тысячи.

Генерал Сурендра вежливо выслушал по телефону мои жалобы и неожиданно задал вопрос:

— Вы не могли бы устроить еще один показ на дороге или на рисовом поле?

Больше он ничего не добавил, но по тону я уловил, что это предложение сделано неспроста. Наутро мы с генералом поехали выбирать подходящее место. Остановились на рисовом поле в окрестностях столицы. На обратном пути я завел разговор о том, нельзя ли будет — в случае получения разрешения — нанять вертолет для доставки аэроглиссеров и их водителей к подножию Главного Гималайского хребта. Генерал обещал подумать.

Первого июня грузовичок привез нас к рисовому полю. Вскоре приехал генерал и еще две машины, откуда никто не вышел. Генерал махнул рукой: начинайте!

Я помчался на аэроглиссере по руслу почти высохшей реки, лихо вскочил на рисовое поле и пронесся по нему из конца в конец. Винт моего нагнетателя не сбил ни единого стебля, машина легко перескакивала через жесткий кустарник, отмечавщий границы владений.

— Прекрасно! — поздравил меня генерал и неожиданно добавил: — Сегодня вечером вы получите разрешение на плавание по Гандаку. Думаю, что и с вертолетом все будет в порядке.

Я едва удержался от того, чтобы не завопить от восторга. Все было слишком неожиданно… и легко. Лишь недели через две мы смогли приоткрыть завесу над этим волшебным поворотом событий.

Дело в том, что наш предыдущий показ в присутствии премьер-министра вызвал большие толки в столице. Настолько, что король, информированный одним наблюдателем, выразил желание посмотреть нас в действии. Ему не хотелось превращать это в официальное событие, поэтому он наблюдал за моими маневрами из бунгало своей летней резиденции, расположенной рядом с рисовым полем. Результат превзошел все наши надежды: путь на север был открыт!

…Пилотом вертолета оказался француз, инструктор-наставник непальской авиакомпании. Все полтора часа лета он занимал нас рассказами о своих приключениях в горах. Но мы слушали его вполуха. Во-первых, речь словоохотливого соотечественника заглушал шум моторов. А во-вторых, я с жадностью всматривался в расстилавшийся подо мной ландшафт. Как он был не похож на ту картину, которую видишь снизу! Снежные вершины проплывали совсем рядом, перевалы казались гладкой дорогой… На земле они измерялись в сутках пути. Этот полет лишний раз показывал, насколько жизненно важна для Непала проблема транспорта.

— Где будем высаживаться? — окликнул меня пилот.

Мы приближались к гигантским массивам Аннапурны и Дхаулагири. Между ними причудливо извивалась белая лента реки.

— Здесь, — сказал я, указывая на мысок, притулившийся между крутым склоном и рекой.

Земля понеслась нам навстречу. Тридцать метров, пятнадцать, десять… Колеса коснулись травы. Пилот выключил моторы. Лопасти какое-то время еще продолжали вращаться. Всё. Приехали.

После вертолетной тряски и духоты мы погрузились в прохладу и тишину высокогорья. Щебетали утренние птицы. Половина глубокого ущелья утопала в тени. Вокруг поднимались сосны, а прямо у ног неслась река (намного быстрее, чем я ожидал). Мы очутились на двухкилометровой высоте в совершенно ином мире. Эхо подхватывало наши голоса и уносилось к снежным вершинам. Смолистый запах сосновых игл смешивался с тяжелым запахом земли. Людей не было видно, хотя на противоположном берегу, метрах в восьмистах от нас, у подножия почти вертикальной стены утеса лепились несколько домиков. Внезапно мы услышали крики. К нам галопом мчался всадник. Ожившая картина напомнила мне хорошо знакомую «крышу мира».

Всадник спешился возле висячего моста и повел коня на нашу сторону. Еще несколько человек торопливым шагом направлялись к нам. На всех были ватные халаты или толстые одежды из ячьей шерсти. Мы стали быстро выгружать снаряжение.

Летчик пожал нам на прощание руку и запустил мотор. Еще минута — и винтокрылая машина скрылась из виду. Мы стали здороваться с местными жителями. Я объяснил, что мы поплывем по реке. Они сочувственно заулыбались: намерения гостей явно свидетельствовали о их слабоумии. Чтобы подкрепить слова делом, я тронул воду рукой и тут же отдернул ее — вода, только что вышедшая из-под ледников, обжигала кожу. Невозможно было представить, что в этой самой воде, только несколько южнее, живут крокодилы. Хорошо, что мы запаслись теплой одеждой и водолазными комбинезонами: упасть здесь в воду в обычном облачении равносильно смерти…

Мы высадились на мысу, круто обрывавшемся в реку. Спускать машины будет нелегким делом, подумал я; одно неловкое движение, и они умчатся без нас вниз. К счастью, неподалеку виднелся довольно пологий спуск, и течение возле берега было не таким стремительным.

Мы с Майклом стали собирать аэроглиссеры. Надули корпус, положили доски, укрепили моторы. За прошедший срок мы научились работать автоматически, руки сами делали нужные движения. На сей раз проделывали все с особой тщательностью. Успех всего предприятия зависел теперь от каждой гайки. Работая гаечным ключом, я время от времени косился на реку. Вся видимая поверхность представляла собой огромный перекат, не было ровного места — повсюду одни бурлящие гребни. Издали казалось, что километрах в полутора выше по течению река таинственным образом исчезала. То был вход в Большую Гималайскую щель, глубочайший на Земле каньон.

Взгляд, брошенный вниз по течению, тоже не приносил успокоения. В восьмистах метрах дальше река обрывалась с уступа высотой с двухэтажный дом. Если мотор заглохнет на старте, нас снесет туда на верную гибель. Может быть, не стоило выбирать для отплытия столь опасное место? Разумеется, вслух я не стал этого произносить.

Майкл запустил мотор и сделал пробный круг по суше: следовало выяснить, как влияет высота на работу двигателей. Мы знали, что моторы потеряют значительную часть мощности, вопрос был в том, хватит ли оставшейся части на преодоление бесконечных перекатов. Пока не было никаких отклонений от нормы: моторы гудели ровно, карбюраторы были отрегулированы так, чтобы увеличить в них доступ воздуха.

Настал момент, когда надлежало тронуться в путь. Мы решили, что я войду в каньон первым, а Майкл с носильщиками двинется по берегу с запасом горючего, запчастей и остальным снаряжением. Тропа вилась по карнизу над рекой, и Майкл, как мы надеялись, сможет наблюдать за моим продвижением. Если все пройдет благополучно, мы должны встретиться в двадцати пяти километрах выше по течению, в Тукуче. В этом крупном селении живут тхакали, исстари занимающиеся перевозкой соли с Тибетского нагорья.

Река Кали-Гандак почитается священной, и именно здесь, в Большой Гималайской щели, находят на дне реки священные камни «салеграм» (окаменелые аммониты), почитаемые индуистами и буддистами. Недалеко от Тукучи стоит знаменитое святилище Муктинатх с «горящей водой» и «горящим камнем». Муктинатх на протяжении веков был местом поклонения верующих. «Горящая вода» и камни имеют простое объяснение: святилище построено в месте выхода горючих газов.

Перед тем как пускаться в путь, надо было пройти крещение. Я зашел по колено в воду. На мне были водолазные сапоги и комбинезон из специального изолирующего состава, так что холода я не почувствовал. С помощью носильщиков Майкл спустил ко мне машину. Я взглянул на почти вертикальные стены, вздымавшиеся над водой; сзади слышался адский грохот водопада…

Что ж, мы сами стремились к этому. Я выскочил на стремнину и стал пробовать ход машины на разных режимах. Сразу выяснилось, что на малой скорости аэроглиссер клюет носом и течение сносит его назад: маленькая посудина обладает плохой остойчивостью. Я придвинулся к берегу, махнул на прощание Майклу и устремился в каньон.

После первого поворота я потерял Майкла из виду. Оставалось надеяться, что я ему виден сверху. Прямо по курсу русло реки стискивали основания могучих восьмитысячников, чьи имена с придыханием произносят альпинисты всего мира. Мне предстояло букашкой проползти между ногами великана. Река неслась назад, перекатываясь через крупную гальку. Вскоре волны стали крупнее. Я решил взять еще ближе к скалистому берегу и тут вдруг заметил, что река меня тащит вспять. Каждая минута казалась вечностью. Наконец, разогнавшись, я одолел перекат.

Река немного расширилась — слева в нее впадал приток. Он начинался в леднике где-то наверху и устремлялся вниз по огромным каменным уступам. Зеленоватые ледяные сосульки свисали, как новогодние украшения. За поворотом я не успел увернуться от камня, и машина отлетела назад. Пришлось спрыгнуть в воду и обойти препятствие, затем я выскочил на середину «фарватера» и на полном газу… наскочил еще на один камень!

Лишь позже я понял, почему аэроглиссер не поднимался над водой. При расчетах инженеры не приняли во внимание важную деталь: на большой высоте давление между поверхностью воды и днищем внутри «юбки» падало. Таким образом, подушка получалась плоской, толщиной всего несколько сантиметров, соответственно возрастало трение «юбки» о воду, а днище значительно чаще чиркало о камни. Все это не давало возможности развить нужную скорость, приходилось то и дело соскакивать в воду и обходить препятствия.

За очередным изгибом русло вновь стало расширяться — я приближался к концу пятнадцатикилометрового коридора. Скоро должны были показаться первые домишки Тукучи. Вода приобрела цвет слоновой кости. Местами река расширялась до восьмисот метров. Все эти подробности я отмечал краем глаза, поскольку дно было усеяно крупными камнями и приходилось резко маневрировать.

По моим прикидкам, я должен был находиться на воображаемой линии, соединяющей вершины Дхаулагири и Аннапурны. «Пока все идет хорошо!» — промелькнуло у меня, и в тот же миг днище аэроглиссера заскрежетало по нагромождению гравия. Минут десять ушло на то, чтобы слезть с мели. Я тащил машину за собой, как вол. «Пройти во что бы то ни стало!» — молотило в голове. Каждый метр приближал меня к цели.

Слева и справа от реки появились лепившиеся по склонам домики. Над крутым обрывом я заметил прямоугольный массив монастыря. Это был Наршанг, первый буддийский монастырь на соляном тракте. На обрыве ясно виднелись осадочные породы, которых я не встречал раньше. Здесь проходила геологическая граница, место столкновения двух тектонических плит — столкновения, в результате которого вверх вздыбились Гималаи.

Сменилась и растительность: сосны появлялись все реже, трава росла жесткими пучками, как в тундре. Несмотря на защитный комбинезон, я все-таки умудрился вымокнуть и окоченеть, но радость близкого завершения нашего замысла согревала меня. У подножия монастыря выбрался на каменистую отмель и заглушил моторы. Все эти месяцы я часто видел себя в грезах на аэроглиссере возле одного из здешних монастырей, чьи силуэты мне так знакомы. Задрав голову, смотрел на выбеленные известкой стены, плоскую крышу, с ярко-красным бордюром. По углам трепетали на ветру молитвенные флаги…

Пока я любовался монастырем, на берег высыпали люди. Аэроглиссер почему-то не вызвал особого удивления. Странно, ведь, за редким исключением, никто из них никогда не видел машины, даже велосипеда. Лишь потом сообразил: вертолет. Пятнадцать лет назад, когда я был в Мустанге, туда прилетел вертолет, и поэтому появление глиссера не вызвало никакого ажиотажа. Я стал расспрашивать жителей, знают ли они, что это такое. «Это штука, которой положено летать. И она летает», — пожав плечами, сказал мне один погонщик яков. Его логика поразила меня тогда своей ясностью и простотой. Скорее всего обитатели Тукучи приняли мой аэроглиссер за опустившийся на воду вертолет. Они, конечно, не воспринимали меня как пришельца из космоса, все было для них куда будничнее и прозаичнее.

Мне предстояло проплыть по реке еще довольно значительное расстояние, и я боялся, как бы встречный ветер не запер меня здесь надолго. Включив моторы, помчался по каменистому руслу, рассекающему надвое Главный Гималайский хребет. Слева мелькнул еще один монастырь; над ним в отвесной скале чернели десятки отверстий. То было первое пещерное селение в верхнем течении Гандака, вот уже много лет бередившее мое воображение. Возможно, на сей раз мне удастся обследовать его подробно.

Моторы надсадно ревели на подходе к Тукуче, я во все глаза всматривался в берег в поисках мало-мальски подходящей отмели. Наконец углядел зелененький лужок, полого спускавшийся к воде. Здесь, очевидно, был водопой. Отойдя со своим глиссером подальше от берега, для разгона, я ринулся на лужок, проскочил несколько метров по траве и остановился. Всё. Можно было вылезать.

Стайка ребятишек во всю прыть уже мчалась навстречу, за ними следовало все способное передвигаться население Тукучи, включая инвалидов, нищих и монахов. Меня окружила пестрая толпа — караванщики и торговцы, крестьяне и пастухи, старуха с молитвенной мельницей и местный щеголь в клетчатой рубашке канадского лесоруба и с новеньким зонтиком в руке. Ветер дул уже в полную силу, оглушительно хлопали флаги. Холод пробирал до костей, я достал мешок с сухой одеждой и переоделся на публике.

Людей это не удивило. А, вот то, что я обратился к ним по-тибетски с вопросом, где я могу выпить арака (ячменной водки), вызвало бурю восторга. Все радостно загалдели, меня забросали вопросами: откуда я, почему говорю по-тибетски и что это за машина.

Я едва держался на ногах от усталости. Ведь только сегодня утром покинув Катманду, мне довелось в течение одного дня совершить самый длинный марафон в своей жизни. Пешком путь от столицы до Тукучи занял у меня в свое время две недели, что дало возможность постепенно привыкнуть к смене климата и разреженному воздуху. А тут все произошло молниеносно.

Молодой человек — учитель местной школы, как я узнал позже, — пригласил меня к себе в дом. Толпа двинулась следом, ребятишки тащили рюкзаки и фотоаппаратуру. То было поистине триумфальное шествие.

Деревянные ворота вели на мощеный двор, куда выходили хлев и амбары. Прямо под открытым небом громоздились бурдюки из ячьей шкуры, полные соли. В других мешках, сотканных из ячьей шерсти, хранили пшеницу и ячмень. Пройдя хозяйственный двор, мы сквозь вторую арку вышли во второй, идеально подметенный двор перед двухэтажным строением. В первом этаже размещались кухня и кладовые, во втором — гостиная и спальни. Оба двора были надежно укрыты от ветра, сияло солнце. На душе стало спокойно. Жена моего хозяина — красивая женщина с обаятельной улыбкой — поднесла мне стаканчик водки. Я выпил его единым духом.

— Должно быть, вы очень устали, — сочувственно сказала она.

Я опустился на теплые ступени дома. Снаружи свистел ветер, в хлеву слышались вздохи животных. Умиротворение и покой заволакивали душу. Наконец-то меня отпустила тревога, бередившая душу весь год. Я чувствовал себя так, словно с плеч свалился тяжеленный груз. Теперь лишь несколько километров отделяли нас от конечной цели — деревни Марфа на северной стороне Главного Гималайского хребта. Будь это в другом месте, я мог бы сказать, что победа не за горами…

Пока я предавался кейфу, бедный Майкл брел пешком по тернистому «соляному пути». Нелегко далось ему это решение. Я не мог найти подходящих слов, чтобы оценить самоотверженность, с которой он уступил мне право на последний бросок. Мы заранее условились, что завтра оба пройдем на глиссерах последний отрезок маршрута, чтобы уравнять наши достижения.

Три часа спустя я увидел Майкла. Знакомым небрежным шагом он спускался по каменным ступеням, вырубленным в скале над пропастью. Я закричал что-то веселое, но ветер подхватил мой голос и унес его вверх. Наконец Майкл заметил меня и поднял руку с растопыренными пальцами в форме буквы V — виктория, победа!

Я предполагал отдохнуть в гостеприимном доме сельского учителя, но Майкла снедало нетерпение: невзирая на утомительный путь, он желал безотлагательно приступить к знакомству с пещерами в скале над монастырем. Стоит ли говорить, как хотел этого и я!

Превращение некоторых пещер в монашеские кельи легло в основу гипотезы о том, что пещерные селения были устроены ламами. Мне эта теория представляется безосновательной по двум причинам. Во-первых, пещер — некоторые из них насчитывают по двести помещений — значительно больше, чем могло быть монахов в районе верхнего Гандака. Во-вторых, в биографиях первых лам, принесших буддизм в эти края, есть точный перечень всех основанных ими монастырей, и ни в одном тексте нет упоминаний о пещерах. Наоборот, монахи, недавно поселившиеся в пещерных кельях, находили там следы пребывания давних обитателей.

Итак, ни в книгах, ни в легендах нет намека на историю создания скальных жилищ. Когда мы спрашивали жителей, кто открыл пещеры, нам отвечали, что это орлиные гнезда или обители таинственных духов.

Я не стану занимать внимание читателей описанием нашей рекогносцировки. Скажу лишь, что никаких открытий нам сделать не удалось. Единственное, что бросилось в глаза, — это сходство с пещерами майя в Центральной Америке.

Что заставило людей искать убежища на недоступной высоте? Кто были их враги? Пещерные обитатели не могли быть земледельцами: в окрестностях нет никаких следов террасных полей. Может быть, пещеры служили складами торговцам, занимавшимся перевозкой соли из Тибета в Индию? Трудно сказать. У нас для этого не было никаких доказательств. Еще одна гипотеза утверждает, что открытые человеком пещеры были древними рудниками. Это представляется весьма маловероятным, поскольку пещеры разбросаны наугад, отрыты в совершенно различных геологических образованиях, а их уровни не соответствуют ни слоистости скальных пород, ни направлению осадочных слоев. Кроме того, возле Муктинатха сохранились рудники, которые разрабатывались вплоть до XVII века, и они нисколько не напоминают пещерные жилища.

Можно предположить, что в этих пещерах жили часть года кочевники-скотоводы, большую часть времени обитавшие на пастбищах Тибетского плато; путешественники, побывавшие там, сообщали о наличии похожих жилищ. Как известно, древние обитатели Центральной Азии и Китая жили в пещерах.

Пещерные поселения верхнего Гандака остаются одной из загадок Гималаев. Они требуют комплексного изучения, причем наибольший интерес должны представлять верхние пещеры, недоступные без специального альпинистского снаряжения. Что касается нижних, то они были разграблены и очищены от содержимого еще столетия назад. Я лелею надежду принять участие в подобной экспедиции, если удастся пробудить интерес к этому феномену среди научной общественности.

Ну а нам завтра предстояло завершить экспедицию выше по течению Кали-Гандака. Мы встали в пять утра. На дворе царила торжественная тишина, какой полагалось быть накануне великого события. Если все сойдет благополучно, еще до полудня мы достигнем Марфы по ту сторону величайшего на Земле горного хребта, по ту сторону вечных снегов, застилавших все это время горизонт, — тех самых снегов, на которые мы с вожделением смотрели из знойных джунглей несколько недель назад.

Клацая зубами от холода, мы спустились к машинам. Нашим славным аэроглиссерам тоже доставалось в этом походе. Два смехотворных моторчика общей мощностью двенадцать лошадиных сил позволили бросить вызов законам притяжения и покорили несудоходные реки. Я не мог смотреть на СВП просто как на средства передвижения или спортинвентарь: благодаря этим малюткам мы пережили приключение, которое не выпадало на долю еще никому.

Когда я взялся за шнур стартера, за спиной в деревенском монастыре глухо ударил гонг. Раздались крики погонщиков, готовивших к отходу соляной караван. Начинался день 9 июня, обычный день нелегкой жизни в горах, все были заняты, никому не было дела до нашего торжества… Застрекотали моторы, аэроглиссер съехал с луга на бугристую поверхность реки. Альтиметр показывал высоту около трех тысяч метров над уровнем моря.

Дав полный газ, я помчался через перекат. Машина шла легко. Очень скоро дно исчезло под плотной массой воды, берега сузились, течение все убыстряло свой бег. Справа и слева торчали острые обломки скал. В целом плавание проходило гладко.

В восьми километрах от Тукучи река сузилась еще больше, и соответственно возросла скорость течения. Машина все чаще клевала носом, явственно чувствовалась потеря мощности. Высота была уже больше трех тысяч, и я продвигался все медленнее. Внезапно впереди открылся оазис посреди тундры: деревья и белые домики — Марфа, первое селение на северной стороне Главного Гималайского хребта.

Я уже собирался свернуть к берегу, как могучая волна отбросила меня назад. Моторы надсадно застучали. Я понял, что упорствовать — значит подвергать себя бессмысленному риску. Потерпеть крушение здесь было бы подлинной катастрофой: берега были так круты, что я не смог бы нигде зацепиться. Нет, надо было разворачиваться и спускаться навстречу Майклу.

Час спустя Майкл в свою очередь исчез за поворотом, идя на штурм последнего отрезка. Когда он вернулся, мы церемонно пожали друг другу руку. Наша миссия была выполнена. Мы оба достигли высоты трех тысяч метров и одолели на аэроглиссере Главный Гималайский хребет.

Муссон мог начаться в любой час, поэтому мы заторопились в обратный путь. Решено было разобрать аэроглиссер 002 и оставить корпус бравого СВП на месте. Позже нам сообщили, что эта странная реликвия установлена на высоком мысу в Тукуче и вентиляторы аэроглиссера вращаются на ветру, проносящемся по Большой щели.

…Во время пути назад до Покхары — свыше ста километров по трудным горным дорогам — у меня было достаточно времени подумать обо всем увиденном и пережитом.

Три наших аэроглиссера прошли в общей сложности тысячу восемьсот километров по девяти рекам Непала. Количество перекатов и порогов не поддается учету. Нам, правда, не удалось пройти по всему течению Гандака, а пещерные селения в верховьях реки не открыли нам своей тайны. Но я смог все-таки осуществить свой замысел: пересечь Гималаи не пешком, как раньше, а по голубым жилкам рек. Люди, принимавшие нас за безумцев, имели к этому все основания. Поистине надо было отбросить благоразумие, чтобы подвергать себя такому риску ради осуществления зыбкой мечты.

Но я оказался прав: идея пересечения Гималаев на судне по горным рекам осуществима.

…Воспоминания — вещь хорошая, но пора возвращаться в Заскар, где мы сделали небольшую остановку по дороге к крепости Зангла.