Предисловие

Что мне сказать по поводу этих страниц?

Читатель! Если ты к ним мысленно ничего не добавишь, их наивность покажется тебе невыносимой. Но если твой опыт возбудит в тебе чувства, подобные тем, которые воодушевляли меня, когда я набрасывал эти страницы, тебе полюбится их наивность.

Но ты возненавидишь ее, если какая-нибудь ограниченная голова, лишенная принципов и широкого опыта, склонит тебя считать то, что я находил правдивым в отношении человеческого рода, чем-то таким, что специально скопировано мною с твоего двоюродного брата или твоей тетки.

Что послужило поводом для написания этой книги:

– Мир всегда одинаков, и все же люди бывают столь различного мнения обо всем существующем, – так сказал крестьянин Вальдман, рядом с которым я сидел за столом.

Его жена возразила ему:

– Мир, пожалуй, одинаков, но в полночь ты видишь его по-иному, чем в полдень, а в туман – иначе, чем при солнечном свете.

– Дело не только в этом, – сказал батрак Штоффель, также сидевший за столом, – бык смотрит на мир иначе, чем лошадь, пес – иначе, чем осел, рыба – иначе чем птица, а трава – иначе, чем камень.

– Не забудь, Штоффель, – сказал дед, сидевший в кресле, – человек лишь тогда видит мир как следует, когда видит его так, как не может увидеть ни трава, ни камень, ни одна тварь на свете.

Я запомнил это, и с той поры, когда что-либо в мире производило на меня заметное впечатление, стал спрашивать себя: ночью или днем, при солнечном свете или в туман видел я это; кто указал мне на этот предмет – кошка или пес, обезьяна или слон, лиса или осел? Но самое главное, о чем я спрашиваю себя, – так ли я вижу свой предмет, как не может его увидеть ни одна тварь на земле?

 

Гора и Равнина

[42]

Гора сказала Равнине:

– Я выше тебя.

– Возможно, – отвечала Равнина, – но я объемлю собой все, а ты представляешь только исключение из общего.

Часть всегда очень стремится быть больше целого, случайное весьма охотно возвышается над существенным; всему обычному очень нравится своеобразие необычного; черепица на крыше кажется себе на своей высоте много значительней, чем квадратные плиты, на которых покоятся стены дома.

И человеческий род отклонениям от обычного повсюду уделяет большее внимание, чем обычным предметам. Это заходит так далеко, что в приютах для слепых и глухонемых детей в методах обучения обычно заметен тонкий психологический подход, необходимость которого признается всеми, между тем как в обычных школах не задумываются над тем, что и при обучении обычных детей, у которых все пять чувств нормальны, требуется также тонкий психологический подход.

 

Молния и Гусеница

– Люди так сильно жалуются на меня, а я ведь только гложу жалкий листок, ты же, напротив, сжигаешь дома и деревни, – так говорила Гусеница страшной Молнии.

– Маленькая лицемерка! – закричала на нее сверху Молния. – Бесшумно пожирая листья, ты наносишь больший урон, чем я своей огромной громогласной силой.

Незаметные, но глубоко проникающие в основы семейного благополучия простого народа бедствия, о которых ты годами в обществе не слышишь ни звука, обычно действуют губительней, чем отдельные опустошения и ужасы, которыми полны летописи всех стран.

 

Кусок мрамора

Когда люди пришли издалека, чтобы увидеть красоту выломанного из карьера Куска мрамора, Скала, от которой он был отбит, сказала ему:

– Жалкое ничтожество, ты лежало в моем чреве, как муравей среди своей кучи, – чего же ты кичишься?

Кусок мрамора отвечал:

– Я и не кичился, пока лежал в этой куче, я кичусь лишь с тех пор, как вышел из нее.

Неизмеримые богатства, таящиеся в земле, подобны скрытому лучу и представляют ценность лишь тогда, когда из глубины недр, в которые они погружены, их доставляют на поверхность и на свет. Так и небольшая, но постоянно развиваемая в народе сила, доведенная до зрелости и проявляющая себя, представляет для страны более значительную ценность, чем бесконечно большие силы, которые пока только дремлют в народе в неразвитом состоянии,

 

Два жеребенка

Два жеребенка, ростом и развитием походившие друг на друга, как два яйца, попали в разные руки. Одного купил крестьянин и, не задаваясь целью улучшить породу, приучил его к простой службе за плугом и в тележной упряжке. Другой жеребенок попал в руки некоего берейтора. Тот учил жеребенка служить, улучшая его породу, то есть сохраняя и развивая его благородные стати, силу, резвость. Жеребенок превратился в благородного коня, меж тем как другой утратил всякий след своей благородной породы.

Отцы и матери! Если вы и те лица, которым вы поручаете ваших детей, не побуждаете их к развитию способностей и не предоставляете им средств для этого, то, по мере того как дети вырастают, эти способности становятся для них все более и более бесполезными, а благородные задатки человеческой природы даже опасными и губительными.

 

Ваятель и глупцы

Один Глупец увидал, как Ваятель трудится над необделанным камнем.

– Жаль, жаль, – сказал Глупец, – что вы не полируете его.

– Нет, милейший, мы, ваятели по камню, не поступаем так, как поступают ваятели людей – новые воспитатели. Они до совершенства полируют детей, прежде чем подумать о том, чтобы их обработать.

– Да, да, – ответил Глупец, – это верно, это вполне так. И вы должны были бы поступать именно так.

 

Мудрость воспитаний

У трех крестьян были три свиных хлева.

Первый, выстроив хлев на болоте, каждое утро приходил, стегал свиней плетью, ругал их за то, что они валялись в грязи.

Другой построил хлев тоже на болоте, но каждое утро приходил и ласково просил свиней не валяться в болоте, рисовал им, какими они могут стать счастливыми, если не будут валяться в грязи и весьма аккуратно будут день и ночь лежать по своим углам на сухой соломе.

Третий, однако, не стегал свиней, не ругал их, не рассказывал им, что является для них благом и что является злом, а построил хлев в сухом месте, так что свиньи не могли валяться в грязи. И только он один забивал жирных свиней. Другие забивали их тощими, без конца жаловались, что у них непослушные и непонятливые свиньи и что их непослушание и упрямство – единственная причина того, почему они забивались такими худыми и жалкими.

Законодатели мира! Таким же образом вы оправдываете себя, когда ваши люди живут и умирают тощими и жалкими.

 

Обильный Источник

«Счастливо жить – будь полный да богатый!» – однажды пожелал счастья Источнику горный Дух, и воды в Источнике потекло вдесятеро больше. Но русло все то же осталось, и некуда было обогащенному Источнику давать свою воду: видел он, как она даром пропадает.

– Дал ты мне много воды, господин, – обратился Источник к Духу, – так дай мне и русло большее.

– Как, ты недоволен, что я воды прибавил, тебя еще большее русло надо? Неблагодарный! – с укоризною ответил Дух.

– Не по неблагодарности прошу я у тебя, господин, нового русла, а потому, что вода моя, если бы текла шире, могла бы уноситься все дальше и приносить пользу, а теперь она пропадает бесплодно.

– Вздор. Ты просто недовольное существо, и что тебе ни давай, тебе все будет мало! – уже совсем гневно проговорил Дух. – Обходись-ка старым руслом. Что нужды, что воды теперь больше стало.

И пользуется Источник старым руслом, но вода не успевает стекать: девять десятых остаются на месте, и теперь такая грязь кругом развелась, что к нему и не пролезешь.

 

Куры, орел и мыши

– Вот уж глазки у нас так глазки! – хвалились куры своим зрением. – Мимо самого маленького зернышка не пройдешь, так само оно тебе в глаза и мечется.

– Бедные вы, куры! – сказал им орел. – Вы и не знаете, что первый признак хороших глаз тот, что они не видят ясно слишком близко отстающего от них…

Кроты рассуждали о солнце и называли его гасильником всякого света. «Толи дело у нас, в подземных норах!..» С ними соглашались и мыши, возносящие ежедневно молитву к Юпитеру: «Отец всего живого! Сохрани нас от ослепляющего света солнца, и да продлится во веки веков слабое мерцание, освещающее наши норки».

 

Два овчара

У одного овчара был такой сторожевой пес, что без нужды не тявкнет, а уж залает, так, значит, что-нибудь случилось. Хищный волк и хитрая лисица знали это не подходили близко к стаду, а которые забывали, что у стада дельный сторож есть, тем плохо приходилось.

У другого было не то. Играет пастух в дудочку – собака перед ним пляшет, а заснет он, собака вместо того, чтобы беречь, начнет бродить но стаду и подсматривает и подслушивает, что там делается, хорошее или дурное, а потом передает пастуху.

Правда, пастух знал все, что делается в стаде, но лисица и волк всегда утверждали, что лучшего друга у них на сто верст кругом нет: так удобно было им таскать овец при таком способе охранения.

 

Больное деревцо

Деревцо это было посажено отцом. Оно росло год в год с мальчиком, и ребенок любил деревцо, как свою сестру, и ухаживал за ним с такою же заботливостью, как за кроликом и овечкой.

Но деревцо начало хворать. Каждый день являлся на нем новый увядший листок. Добрый ребенок горевал и старался как-нибудь помочь беде. Он обирал увядающие листочки, поливал деревцо хорошею водой, но ничего не помогало.

Однажды страдающее деревцо наклонило свою вершинку к любящему и ухаживающему ребенку и сказало: «Причина моих страданий таится в корне: отыщи ее там и уничтожь, тогда я опять буду здоров и листья мои зазеленеют по-прежнему…»

Ребенок искренно желал добра деревцу, а потому сейчас же принялся за дело: раскопал осторожно землю у корешка и нашел мышиное гнездо.

 

Пастухи

Жадные пастухи загоняли свои стада в болото, где овцам не только есть было нечего, а и бродить трудно. Но пастухам до этого дела не было. Они залезали в тростник, вырезали из него дудки, ловили лягушек и торговали этим. Им было выгодно, а о прочем они знать не хотели.

Кто шел мимо, укорял пастухов:

– Что это вы делаете? – говорили им мимоидущие. – Перегоните ваших овец на высокое место: они пропадут в этом болоте.

Но это только надоедало пастухам, и они вовсе не думали сделать что-нибудь для своих овец.

– Вот дурной народ! – шутили они обыкновенно после замечаний. – Ну что им за дело до нас и наших овец? Кому лучше нас знать, что нам выгоднее – вырезать дудки и ловить лягушек или заботиться об овцах.

Но они издевались над советами только заочно, а в глаза они оправдывали себя.

– Помилуйте, – уверяли они очень добродушно, – мы и сами знаем, что в горах пастбища лучше, да как же можно пуститься в горы с таким слабым, болезненным стадом. Дайте вот овцы поправятся, и мы, разумеется, ни минуты не будем держать их в этой нездоровой местности.

А как им поправиться?

 

Два медведя

Некий медвежатник водил двух медведей по стране. Один из них был уже матерым, когда тот поймал его в западню, и понадобилось несколько недель изрядно колотить медведя, прежде чем он приучился стоять на задних лапах и плясать под барабан. Все же он постепенно стал дрессированным.

Второго получил медвежатник от охотника, взявшего медведя еще совсем молодым в берлоге. Этот без всякого труда выучился стоять на двух лапах и плясать под барабан. Он не только сразу становился на задние лапы, когда поводырь издали показывал ему кусок мяса, но даже привык, как только хозяин выходил на дорогу, часами простаивать перед ним на двух лапах и даже так ходить с ним. В конце концов, он совсем разучился ходить на четвереньках. Словно орангутанг, брел он целый день с палкой в лапе за своим поводырем, куда бы тот ни вел его плясать.

Такого дрессированного медведя округа еще не видела. Когда поводырь приходил в какую-нибудь деревню, все крестьяне выбегали из домов, учитель даже отпускал детей из школы, чтобы они посмотрели на чудесного медведя. Это казалось поводырю большим счастьем. Крестьяне бесплатно кормили двух его зверей, но он плохо использовал свою удачу: что ни деть объедался и напивался допьяна, а потому становился все слабее, ноги его распухли, и, когда ему пришлось пьяным переправляться однажды со своими медведями через мосточек, нога его поскользнулась, он упал в ручей и смертельно поранил голову. Оба медведя прыгнули вслед за своим поводырем, вытащили его из воды и стали зализывать его раны. Но это не помогло. Несмотря на их старания, поводырь умер.

Теперь у бедных зверей не было ни поводыря, ни пищи; в желудках у них было пусто, а на мордах намордники, так что, если с голоду они и захотели бы сожрать мертвого поводыря, они не смогли этого сделать. Правда, они пытались когтями сорвать намордники, но только поранили себе морды, так и не сорвав их.

Тут по лесной пустоши во все концы понесся рев этих медведей и привлек к ним наконец нескольких из их вольных лесных братьев, которых тронула их беда; своими клыками они перегрызли железные решетки намордников, за которыми, не подоспей помощь, бедные звери должны были бы погибнуть от голода. После этого вольные медведи объяснили им, что оба они должны пойти с ними в глубь леса, где найдут мед и дичь. Но, когда один из дрессированных медведей передней лапой поднял с земли палку и, словно человек, на задних лапах пошел за ними в лес, вольные медведи с большим изумлением стали смотреть на это медвежье фиглярство и один из них сказал другому:

– Мы не поверили бы, что звери одной силы и одной породы с нами, попав в человеческие руки, могут стать такими нелепыми шутами.

Бедные дрессированные медведи, хотя и были очень голодны, не могли, подобно лесным медведям, бежать на поиски добычи. Тем приходилось каждое мгновенье останавливаться, чтобы дрессированные могли поспеть за ними. Когда они, наконец, добрались до дупла с ульем, то так усердно взялись за еду, что один из лесных медведей сказал другому:

– Однако они еще умеют жрать по-нашему.

– Но с поисками пищи им будет туго, – отвечал другой.

Первый, однако, подумал, что им совсем недолго придется стараться искать пищу, и сказал:

– Ведь они не могут бегать; из застрелит первый охотник, пришедший в лес.

Между тем дрессированный медведь, в юности выросший в лесу, постепенно все же научился бегать и то тут, то там добывать себе немного мяса: другой же бегал вслед за ним и всяким другим медведем, грызшим свою добычу, рассчитывая, что каждый медведь из сочувствия кинет ему что-либо из того, что охотно пожирал сам.

Так и было время от времени. Но все медведи презирали его и называли не иначе, как медведем-побирушкой или человекообразной обезьяной. Он вел жалкую жизнь. Между тем случилось то, что предсказал один из лесных медведей. Жалкая жизнь побирушки длилась недолго. Первый же охотник, вышедший на медвежью охоту в этот лес, вскоре набрел на его след и застрелил медведя.

 

Человек, который делал туман

Некий лесной дух раскрыл ему секрет, как закутаться в непроницаемый туман. В таком виде он стал расхаживать среди своих сограждан; но тайна его вскоре раскрылась, и тогда повсюду стали называть его странствующим в тумане.

Это его не смутило; он отважно утверждал, что затуманены только головы его сограждан, которым грезятся тени вокруг него, между тем как он на самом деле он окружен светом, который они, тупоголовые, не в состоянии увидеть.

Со временем, проявляя терпение, он добился, наконец, того, что сограждане стали думать, что умение делать туман относится к мудрым и сильнодействующим средствам, положенным ему по должности, и что и они смогут добиться более высокого просвещения, если сами примут посильное участие в этом занятии.

 

Испорченная дорога

– Я сойду с ума, каждое мгновенье спотыкаясь об эти камни, – так ругался Кунц, когда он с Гейнцем шел по дороге, когда-то мощенной большими булыжниками, а теперь совершенно испорченной и разбитой.

– Чего ты так ругаешься! – ответил Гейнц. – Так бывает всюду, где основание расшаталось, – выбившийся булыжник попадается путнику под ноги.

Кунц. Это, конечно, так, но можно же было убрать булыжник с дороги.

Гейнц. Но от этого она все же не пришла бы в порядок.

Кунц. Пусть так, только бы сегодня не приходилось мне каждую минуту натыкаться мозолями на булыжник.

Гейнц. Но у меня нет мозолей, и мне по душе, что путнику ежедневно и беспрестанно напоминают, что дорога не в порядке. Я даже хочу, чтобы люди, которые обязаны восстановить дорогу и уже носят деньги для этого в своих кошельках, бродили по этой дороге и большими мозолями натыкались на все булыжники.

 

Незнакомый выход

– Ведь мы несчастны оттого, что из нашей долины нет выхода, – так жаловались Овцы и Коровы, находившиеся на закрытом со всех сторон горном пастбище.

Косуля, услышавшая их жалобы, сказала им:

– С вашего пастбища, конечно, имеются выходы, но Пастух и Мясник не покажут их вам, а чтобы самим найти их, не надо быть ни Коровой, ни Овцой.

Владелец горы, услыхавший слова Косули, обращенные к его Коровам и Овцам, сказал:

– Эта Косуля, кажется, склонна прививать дурные мысли моему стаду; у моих Коров и Овец совсем нет права искать какой-либо другой выход с пастбища, кроме того, через который батраки привыкли вести их по моему приказу в мой хлев или на мою бойню.

 

Что есть человек – лист или ствол?

Опечаленный гибелью своих павших на поле брани воинов, некий одержавший победу Король склонил свою голову долу.

Один Льстец, заметивший, что именно гнетет властелина, обратил его внимание на бесчисленное количество листьев, лежавших на земле под липой, у которой они стояли, и спросил Короля:

– Разве они не вырастут вновь?

Это возмутило одного Благородного человека, стоявшего рядом. Он повел Короля в лесную чащу, показал ему тысячу вырванных бурей елей и сказал:

– Неужели эти деревья станут расти вновь?

 

Порядки в доме призрения

– Нет! Невозможно вытерпеть, как в этом доме обходятся с людьми, – так говорила кучка обитателей дома призрения, когда однажды их каша и питье показались им недостаточно хорошими.

Начальство, доходы которого возрастали в той же степени, в какой обитатели дома призрения получали худшую еду и питье, высмеяло их жалобы и сочло их оскорблением, которое нельзя оставить безнаказанным.

Некоторых обитателей дома призрения, больше других жаловавшихся на плохую пищу, начальство велело бросить в яму, куда не проникал ни солнечный, ни лунный свет. Оно об этом происшествии сообщило также ведомству, перед которым обязано было отчитываться и где у него имелся благодушный господин кузен; при этом начальство добавило, что в доме призрения, полном негодяев и нищих, нельзя навести такие порядки, в каких нуждаются и какие могут требовать люди, имеющие на то право.

 

Ганс и Бенедикт

Бенедикт. Успокойся, любезный Ганс!

Ганс. Не могу, со мной поступили несправедливо.

Бенедикт. Религия утешит тебя.

Ганс. Она мне поможет?

Бенедикт. Она поможет твоей душе.

Ганс. Это неправда! Если она мне не поможет в моих внешних обстоятельствах, то она не существует для моей души.

Бенедикт. Ты кощунствуешь!

Ганс. Я говорю истину: нет Бога и нет веры в Бога, если не прекращается несправедливость.

Бенедикт. Я дрожу.

Ганс. Если у тебя нет сил бороться с несправедливостью, сними свою рясу, служи за непотребный барыш и носи ливрею господина, которому ты принадлежишь.

Бенедикт. Конечно, Спаситель и его апостолы не позволили бы сказать себе это.

Ганс. И твой дед, бывший у нас священником, не позволил бы себе этого сказать…