Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней

Пестов Станислав Васильевич

ГЛАВА XVIII

Три кита

 

 

В чреве второй мировой войны, как уже говорилось, были выношены и родились на свет три новых вида вооружений — ядерное оружие, межконтинентальные ракеты, радиолокация с электроникой.

Характерно, что весьма схожи между собой истории зачатия, развития и становления каждой из трех составляющих нового комплекса оружия — сначала они появлялись в России благодаря высокому уровню научной школы, а также инженерной мысли. Но из-за преступного невнимания большевистских вождей, из-за их дремучего, пещерного невежества должного развития они не получили, а многие научные направления, бывшие фундаментом этого развития, просто преследовались. Годами шли гонения на квантовую механику, теорию относительности, кибернетику и генетику. В итоге три новых технологии успешно прогрессировали на Западе, и к концу второй мировой в США появилось ядерное оружие, в Германии — управляемые ракеты, в Англии — радиолокаторы.

Электроника, вычислительная техника развивались в Америке столь стремительно, что тогда уже появились разработки по управлению артиллерийским огнем с помощью радиолокации и вычислительных машин.

В СССР ничего похожего не было, понадобились страшные годы войны с ее громадными потерями, чтобы самоиспекшийся генералиссимус и окружавшая его политическая шпана в полной мере усвоили уроки недомыслия.

И все три новых технологии стали резко набирать обороты в нищей, разоренной войной стране, где люди еще не могли досыта наестся. Вот так народу пришлось держать ответ за недалекость и тупость вождей.

Весьма похожим образом строилась и организация каждой технологии — они подчинялись очень засекреченным Спецкомитетам во главе которых стояли члены Политбюро, лично отвечавшие за достижения «своей» составляющей. За ядерное оружие, например, отвечал Лаврентий Берия, за ракетную технику — Георгий Маленков, которого в мае 1946 года поставили во главе некоего подобия Спецкомитета — Госкомитета № 2.

Высокий ранг — член Политбюро — был необходим, чтобы заставить исполнять нужные решения руководство любого наркомата, любого ведомства. В качестве руководителей предприятий и отраслей большевики подбирали всегда не столько классных специалистов, сколько лично преданных партийцев с «хорошей» анкетой. Поэтому многие из них всеми силами отбивались от ответственности за новое дело, и тогда в бой вступало орудие крупного калибра — член Политбюро.

Если Берия, несмотря на то, что он был по профессии архитектор, основательно разобрался в делах своего Спецкомитета и хорошо знал проблему «изнутри», то Маленков, а потом и сменивший его Булганин были фигурами номинальными, которых использовали, как орудия крупного калибра. Фактическими идейными лидерами ракетостроения стали Главные конструкторы.

 

«Щит», похожий на «меч»

Совокупность отраслей в подчинении Спецкомитетов, а также соответствующих войск получило в СССР название «ракетно-ядерный щит», хотя правильнее было бы назвать все это «ракетно-ядерным мечом». А еще правильнее, если в этом названии отразить роль радиолокации и электроники, без которых сегодня не может ни существовать, ни развиваться «ракетно-ядерный щит».

Очевидно, что такое пропагандистское название родилось в годы первых пусков ракет и первых ядерных взрывов, когда радиолокация и электроника развивались самостоятельно и к «щиту» почти не имели отношения, но вскоре положение стало меняться коренным образом — электроника и радиолокация стали равноправными составляющими «щита».

Радиолокация, собственно, и обзавелась своего рода Спецкомитетом № 3 раньше всех — еще в 1943 году появилось постановление ГОКО (Государственного Комитета обороны) о создании «Совета по радиолокации при ГОКО». Председателем Совета Сталин назначил Маленкова, исходя вероятно из того соображения, что Маленков по образованию электротехник.

Впрочем, фактическим руководителем Совета стал адмирал Аксель Берг — будущий академик и Герой Соцтруда. Аксель Иванович органически не переваривал большевизм с его лицемерием и подлой политикой, о чем не стеснялся говорить вслух. Естественно, не обошлось и без репрессий, но поскольку он был незаменимым в области радиотехники, его, в конце концов, освободили, а впоследствии он руководил всей радиопромышленностью в стране.

Адмирал Берг отсидел в тюрьме около года, а когда вышел оттуда, отправился снова читать лекции в Ленинградский политехнический институт, где он преподавал до отсидки. Собралась огромная аудитория, студенты и сотрудники очень любили этого умнейшего живого по характеру человека. Берг вышел к доске и немедленно спросил: «Так на чем же мы в прошлый раз остановились?»

Резкий критический ум Берга не давал покоя Сербину и в 1947 году, когда Спецкомитет № 3 преобразовали в Комитет по радиолокации при Совмине СССР, Берга в Комитете заменили на партийнопослушного Александра Шокина.

Но Аксель Иванович не успокоился, он стал инициатором исследований по так ненавидимой большевиками кибернетике, а со временем и председателем Научного совета «Кибернетика» при АН СССР…

При всей похожести путей развития трех новых технологий в СССР существовали в то же время и некоторые различия. Общим, конечно, было то, что, упустив в свое время возможности самостоятельного создания, приходилось вначале копировать западные образцы.

По ядерному оружию разведкам ГРУ и НКВД удалось выкрасть в Англии и США идеи, расчеты и чертежи атомной бомбы, да несколько миллиграмм изотопов урана в Канаде. Позже из США и Англии поступила развединформация по термоядерному заряду. Никаких образцов нового оружия, ни даже частей его украсть, конечно, не получилось. После войны из Германии, правда, вывезли около сотни тонн урана, который «зарядили» в реактор для наработки плутония к первой советской атомной бомбе — копии американской.

С ракетами повезло гораздо больше — в СССР из Германии привезли и чертежи, и готовые образцы, годные для запусков. А также группу немецких инженеров и ученых, среди которых, был только один крупный специалист — заместитель фон Брауна. Впрочем, такое же положение было и с немецкими учеными-атомщиками.

 

Экскурсия на «пьяный» завод

С радиолокацией обстояло все иначе. Конечно, чертежи РЛС — радиолокационных станция — из США воровали, Феклисов рассказывал, как в первой же своей командировке в Нью-Йорке он сумел по заданию Центра мгновенно раздобыть документацию на американскую РЛС. Что, в общем-то, не очень понятно — дело в том, что американцы сами по ленд-лизу поставили в СССР для обороны Москвы несколько РЛС с индексом SCR — 584, тех самых, которые почему-то интересовали разведцентр СССР.

Аксель Берг внимательно осмотрел прибывшую из-за океана аппаратуру — о таком высококлассном оборудовании в СССР и не мечтали, хотя разработки там и здесь начинались за несколько лет до войны. Американские РЛС прибыли в работоспособном состоянии, к ним имелись чертежи и схемы, скопировать которые труда не представляло.

Тем не менее, сразу после войны Совет по радиолокации при ГОКО командировал «полковника» Александра Шокина в Германию с задачами, аналогичными для команд ядерщиков и ракетчиков. Впрочем, радиолокация немцев использовала для своих разработок лучшие образцы американцев и англичан, добытые разными путями. А такие образцы уже находились в СССР с середины войны.

На одном из германских заводов, а именно «Лоренц», «полковник» Шокин встретился с «майором» Борисом Чертоком, который интересовался по поручению наркомата авиации приборами, а также и радиолокаторами. В подвале этого радиолокационного завода оказались бочки с заспиртованными фруктами — заготовками к ликеру. Первые советские солдаты, захватившие подвал, поступили, как и везде, весьма круто — полоснули автоматной очередью по бочкам. Когда оттуда полилась услаждающую душу жидкость, в ход пошли фляжки, шапки и чуть ли не сапоги. Майор Черток с командой также отведали вражеского напитка.

Вот как вспоминает посещение завода Борис Черток:

«…После длительного общения с немецкими радиоспециалистами мы, покидая радиолокационный «пьяный» радиозавод «Лоренца», зашли доложить полковнику, который дал нам разрешение на осмотр и общение с немцами. Формальное представление перешло в длительный разговор и обмен впечатлениями. Полковник оказался «профсоюзным», как и мы.

Это был уполномоченный Совета по радиолокации при ГКО Александр Иванович Шокин. Тогда я не мог предвидеть, что встретился с будущим заместителем министра радиоэлектронной промышленности, а затем министром электронной промышленности. В такой ипостаси мне не раз еще пришлось с ним встречаться почти до его кончины в 1986 году.

Тогда в Берлине он с горечью говорил, что наша радиотехническая и электронная промышленность, не смотря на серьезные научные достижения, по сравнению с тем, что мы видим здесь, безусловно, является слаборазвитой…»

Вот так начиналось бурное развитие радиолокации в СССР — «полковник» Шокин привез из Германии не только документацию, уникальные приборы и готовые станции, но и, конечно, по традиции специалистов, которые впоследствии жили и трудились на благо социализма в подмосковном Фрязино, где для них был выстроен коттеджный поселок. И со временем стали появляться очень похожие на западные образцы изделия ламповой радиолокационной техники — магнетроны, клистроны, а также электронно-лучевые трубки с громадными экранами.

Специалистов же по электронике из США захватывать не пришлось — они сами, почти добровольно прибыли в СССР, предварительно отправив сюда с десяток тысяч нужных документов по бортовой вычислительной технике.

Но об этом чуть позже.

 

Осиное гнездо

Как уже говорилось, Главнокомандующий Сталин был патологическим трусом. За все время войны он ни разу не выехал на фронт, отказался ехать в тыл, в подготовленную для него резиденцию у Нижнего Новгорода — боялся, что кавалькаду сопровождения разбомбят немцы. Без кавалькады он ехать тоже боялся.

Все время сидеть в метро или в подземном кремлевском бункере Джугашвили также боялся — это было неприлично, и мог пошатнуться его авторитет. А потерять авторитет или не дай бог! власть Чижиков еще пуще боялся.

Первые годы войны он трясся от страха, когда немцы бомбили Москву, хотя советская пропаганда и уверяла, что ни одна бомба не упала на город. Бомбы попадали даже в центр — один авиафугас обрушил часть здания «Известий». Столица была утыкана аэростатами, слухачами с допотопными звукоулавливателями, кругом нее базировались эскадрильи истребителей. Потом появились американские радиолокаторы, но все равно было страшно, даже когда фронт стал отодвигаться от Москвы.

Но самое жуткое было впереди, когда в США появилась атомная бомба, а затем и стратегические бомбардировщики, которые с авиабаз Европы могли доставить ядерные фугасы прямо в «белокаменную». Стало ясно — и это подтвердил взрыв первой советской атомной бомбы — что в метро или кремлевском бункере теперь не высидишь!

Генералиссимус снова впал в тихую истерику, которая случилась с ним в начале войны. После бессонных ночей и беспробудного пьянства он вызвал кого следует и приказал соорудить вокруг Москвы непроницаемую для самолетов оборону. Чтобы ни один не прорвался! Иначе…

К тому времени в Москве там, где раздваивается Ленинградский проспект на Волоколамское и Ленинградское шоссе, силами заключенных был выстроен комплекс зданий — целый квартал, в котором разместился КБ-1. Как и у любого секретного учреждения у него было много названий, в те годы, когда там трудился автор, существовало открытое название «ЦКБ «Алмаз»», которое, впрочем, сохранилось и до нынешних дней. Но существовало оно как бы виртуально — нигде ни одной вывески.

Внутри, между корпусов притаился памятник академику Александру Расплетину, о котором в энциклопедии советских времен глухо сказано, что он занимался радиотехникой. К чему эта дурацкая секретность непонятно, ибо на Западе прекрасно знали — чем и кто занимается в этом комплексе. В одном из журналов США давно уже красовались фотографии зданий, снятых с высоты птичьего полета, и с подписью: «Осиное гнездо советских радиолокаторщиков и ракетчиков».

В это «осиное гнездо в начале 50-х пришел молодой доктор наук Андрей Колосов. Радиолокация для него не была новостью — еще 1944 году его, как специалиста, командировали в Ригу, где наступавшие советские войска захватили две немецкие станции дальнего обнаружения «Фрея» — дальностью на сотни километров — и станции орудийной наводки зениток «Зюрцбург».

КБ-1 стал головным предприятием по разработке системы ПВО Москвы. Предполагалось построить два кольца — одно на расстоянии около 100 км от Москвы, другое — на расстоянии 50 км. Оба кольца оснащались более, чем шестидесятью ракетными зенитными комплексами. РЛС этой системы засекали приближающиеся самолеты противника, а затем сопровождали их и управляли огнем зенитных ракет.

Генеральным конструктором этого проекта и был Александр Расплетин. Одним из ведущих разработчиков стал Андрей Колосов. Его тогда очень удивил кадровый состав КБ-1 — военнослужащие, закончившие Академию связи, зачислялись туда целым курсом. Во главе отделов стояли начальники — полковники из КГБ, трудились там и бывшие заключенные, такие, например, как будущий академик Александр Минц, и «действующие» заключенные, которых под конвоем привозили сюда из тюрьмы.

Особую группу составляли три десятка специалистов, захваченных в Германии, во главе с Эйценбергером. Непонятно, правда, по какому принципу их отбирал Шокин — там были одни физики и математики, ни одного специалиста по радиолокации. Правда, помогли американцы, выпустившие многотомную энциклопедию по радиолокации — немцы, да и наши тоже, выучились по ней всей премудрости.

Судя по почерку, идейным вдохновителем этой затеи был Лаврентий Павлович. Так оно и случилось — к тому времени расформировали Спецкомитет по радиолокации, и его специалистов Берия пристроил во вновь созданное ТГУ (третье главное управление) по аналогии с ПГУ.

 

Своя рубашка

Уже в 1953 году, когда все зомбированное населения СССР оплакивало кончину жестокого и трусливого тирана, на полигоне в Кап`яре испытывали заказанный им комплекс под названием С-25. По наводке РЛС зенитные ракеты Семена Лавочкина легко сбивали на больших высотах американские бомбардировщики В-29. Правда, на самом деле уничтожались туполевские ТУ-4, но они практически не отличались от В-29, с которых и были тщательно скопированы.

Вскоре комплекс С-25 разместили рядом с двумя подмосковными кольцевыми дорогами — «бетонками», по которым простым смертным ездить не дозволялось. Впрочем, со временем разрешили, но только машинам с советскими номерами, для чего на всех пересечениях «бетонок» с лучевыми шоссе выставили посты ГАИ.

Даже с высоты сегодняшнего дня многие считают систему ПВО вокруг Москвы уникальным достижением, которое тогда опередило и время и потенциального противника. В США подобные разработки начались гораздо позже и результат по эффективности стал не столь значителен.

Впрочем, ряд специалистов полагает, что все это не совсем так многое нужно отнести к пропагандистской шумихе. Во всяком случае во времена одного болтливого генсека состоялся незапланированный эксперимент, который вызвал сомнения у населения в «надежности» «непроницаемой» ПВО — в Москву через границу СССР и через все «кольца» пролетел на самолете немецкий хулиган Руст и нагло сел в центре столицы — на Красной площади…

Ракеты для первых С-25 могли уничтожить вражеский самолет не далее 25 км от места своего старта. В последующих разработках (С-75, С-125) дальность и потолок ракет возрастал, пока не появились сверхсекретные знаменитые во всем мире С-300, которым по плечу поразить самолет на расстоянии в 150 км. А скоро на вооружении появятся новейшие С-400!

Система ПВО вокруг Москвы была не только уникальной, но единственной в СССР и вообще в мире. Конечно, Джугашвили думал и о своем народе. Народ ему был нужен — требовалось много людей для заполнения концлагерей, для рабского труда в колхозных резервациях, на стройках и заводах и, естественно, для армии. Но денег на создание ПВО для всей страны явно не хватало. Даже для ядерного центра и городов с мощной оборонной промышленностью. Предстояло сделать выбор и, разумеется, своя рубашка оказалась ближе к своему телу…

За разработку С-25 Расплетину присвоили звание Героя Соцтруда, стал Героем и Минц. Андрей Колосов получил орден Ленина. Со временем Андрей Александрович стал начальником и Главным конструктором Особого КБ — ОКБ-41.

Среди участников разработки под руководством Расплетина, получивших звания Героя Соцтруда, значился и член-корреспондент АН СССР Григорий Кисунько. О нем и пойдет дальше речь.

 

За что боролись

Вскоре после того, как построили систему ПВО вокруг Москвы, выяснилось, что она особо и не нужна. Ну не то, чтобы совсем не нужна, но главной опасностью уже стали ракеты с ядерным боезарядом. Конечно, в случае военного конфликта Москву тогда обстреляли бы не только ракетами — к ней прорвалось бы некоторое количество стратегических бомбардировщиков В-52 с термоядерными бомбами, и в этом случае С-25 должна была подтвердить свою эффективность.

Но даже 2–3 ракеты с боеголовкой в одну мегатонну (у США уже были такие!) могли полностью уничтожить Москву. Справиться с ракетой тогдашней С-25 было почти не под силу — боеголовка намного меньше корпуса самолета и летит она со скоростью на порядок выше, чем «тихоходный» бомбардировщик. Да и падает боеголовка с высоты в сотню километров, недосягаемой для С-25.

Положение с С-25 сложилось такое же, как и с первыми атомными зарядами, с сахаровской «слойкой», с первыми королевскими ракетами — образцы сделаны, громадные деньги затрачены, ордена, премии и звания получены, а боевого применения практически нет!

Но такова, видимо, диалектика создания высокотехнологичного, высокоэффективного оружия — сразу оно не получается. Зато в процессе его рождения возникают и набирают силу коллективы разработчиков, рождается кооперация науки, производства и армии, возникают новые отрасли, новые материалы и новые технологии.

А тем временем приняли на вооружение королевскую ракету Р-5М с ядерной боеголовкой, и тут уж заволновался Генштаб по поводу неспособности С-25 справиться с ракетами врага, которые, поди, у него тоже готовятся и нацеливаются. Маршалам стало боязно и неуютно в столице. Они обратились в ЦК и запуганная партийная номенклатура отчаянно задергалась. Летом 1956 года вышло Постановление Совмина о начале разработке системы противоракетной обороны столицы — ПРО.

Задача ставилась аналогичная — ни одной ракетной боеголовки не пропустить в столицу! Иначе…

Впрочем, еще за год до выхода Постановления в КБ-1 возникла группа под руководством Кисунько, которая уже прорабатывала идеи ПРО.

Нужно было, прежде всего, решить три задачи. Первая — попасть в боеголовку вражеской ракеты, стартующей с земли ракетой «земля-воздух», то есть «антиракетой». Вторая — повредить антиракетой боеголовку настолько, чтобы ядерный взрыв не произошел. Ну и третья, которая на самом деле наипервейшая — «увидеть» боеголовку, когда она еще далеко за горизонтом и суметь отделить ее от других, в том числе и ложных целей.

Все три задачи в начале казались неподъемными, и многие, если не большинство, уверяли в недостижимости решения.

Действительно, только спустя шесть лет, в 1961 году Кисунько экспериментально доказал — антиракета умеет перехватывать боеголовку ракеты Р-12 (тех самых, что вскоре повезут на Кубу).

Нелегко решалась и вторая задача — осколки антиракеты далеко не всегда надежно повреждали ядерную боеголовку. Научный руководитель КБ-11 Харитон предложил тогда эксперимент на Семипалатинском полигоне, в котором ядерный заряд устанавливался на антиракету, чтобы она безотказно уничтожала ядерную боеголовку ракеты «противника». За что, как говорится, боролись, на то и напоролись…

 

О необычной иллюминации

В США с самого начала ПРО строилась на твердотопливных многоступенчатых антиракетах с термоядерным зарядом в одну мегатонну — в этом случае особой точности для попадания не требовалось, но радиоактивные осадки от взрывов своих антиракет всерьез угрожали американскому населению.

Эти идеи, от которых американцы в итоге отказались в СССР подхватил Челомей. Разведка показала, что траектории полета ракет из США в СССР постепенно сходятся и в некотором месте создается редкая возможность для их перехвата. Челомей призывал поставить на его ракеты УР-100 заряды в 10 мегатонн и послать в то место сотни таких антиракет. Трудно представить себе — какая иллюминация появилась бы от взрыва своих антиракет суммарной мощностью в несколько тысяч мегатонн!

Эту вздорную идею, от которой Челомей в конце концов отказался, поддержали тем не менее самые недальновидные военачальники — Главком сухопутных сил Гречко, начальник Генштаба и, конечно, Сербин. Поддержка «ястребов» помогла похоронить саму идею…

К 1972 году система ПРО под индексом А-35 была принята на вооружение. В систему входили локаторы дальнего обнаружения, РЛС для управления стартом антиракет, РЛС точного наведения, командная ЭВМ, стартовые позиции антиракет. Кисунько так и не получил награду за создание системы, более того — его вообще отстранили за неуживчивый характер. Вскоре же был принят международный Договор об ограничении систем ПРО в США и СССР. Борис Черток — современник советских оборонных достижений оценивает их следующим образом:

— Темпы разработок ПВО и ПРО в первом десятилетии «холодной войны» были столь высоки, что в этой радиотехнической области мы обогнали американцев. Фактически мы первыми начали еще в 1950-х годах реализацию программы, которую американцы в 1980-х громогласно назвали «стратегическая оборонная инициатива» — СОИ. Многие идеи, широко рекламирующиеся в американской СОИ, рассматривались у нас со значительным опережением. Показательно, что повторить наш опыт уничтожения противоракетой боевой головки баллистической ракеты им удалось только в 1984 году, через 23 года…

Однако сами разработчики, в частотности Андрей Колосов не считают ту ПРО особо выдающейся и сильно опередившей время и США. Они полагают, что А-35 имела больше успех политический — она значительно ускорила заключение Договора об ограничении ПРО.

Несмотря на этот Договор система ПРО продолжала модернизироваться совершенствоваться. Через двадцать лет Москва имела на вооружении систему А-135, в которой антиракеты, базирующиеся у внешней «бетонки», снабжались ядерным зарядом. В подмосковном Софрино, в Прибалтике, Закавказье и Сибири возводились центры сверхдальнего обнаружения баллистических ракет. Укрытая глубоко под землей сверхбыстродействующая вычислительная машина типа «Эльбрус» обеспечивала управление обнаружением боеголовки врага, наведением на нее ядерной антиракеты и уничтожением.

«В этих разработках, — полагает Черток, — наши ученые опередили и время, и американцев. У них подобной системы пока нет».

Может пока и нет, но как показала практика, американцы умеют мобилизоваться и быстро сокращать отставания. Тем более, что у них под рукой такая разработка, как СОИ. На создание чего-либо подобного в СССР и тем более в России денег нет. Впрочем, есть сегодня «асимметричный», как еще недавно говорили ответ. Их даже несколько.

 

Как поступить с колбасой

Об одной подобных разработок можно рассказать. Академик Римилий Авраменко предлагает уничтожать боеголовки противника с помощью электромагнитного излучения созданного им «плазмоида».

«Сбивать боеголовки ядерными антиракетами, — считает Авраменко, — весьма дорого и ненадежно. Ведь ракета противника выпускает множество боеголовок, окруженных ложными целями, которые очень трудно различить на экране радиолокатора. Да и сами боеголовки бывают всего лишь макетами — это уж точно на экране не выявишь. И такое «облако» — длинное, как колбаса, километров в 20–30 не поразишь термоядерной антиракетой, у которой радиус действия 2–3 километра».

На «колбасу», полагает Авраменко, надо направить мощное излучение специальных антенн, которые это излучение и сфокусируют в нужном месте. Фокусировка приведет к появлению плазмы — отсюда и название — «плазмоид».

А теперь можно представить себе летящую боеголовку, у которой рядом с одной стороны плазменная «дыра», а с другой стороны такой дыры нет — явная асимметрия! Соответственно и силы давления с обеих сторон разные, что приведет к закручиванию боеголовки. Оно столь значительно, что как показывают расчеты, центробежные силы при кувыркании боеголовки разрывают ее.

Поскольку луч практически безинерционен, он может быстро «перещелкать» все множество целей внутри летящей «колбасы».

Подобный «плазмоид» в системе ПРО будет работать почти постоянно — в случае, когда нет боевой тревоги, он станет сканировать небо, создавая защитный слой озона, который, как известно, катастрофически тает.

Для подтверждения идеи Авраменко совместно с ракетчиками провел эксперимент. Внутри аэродинамической трубы, которая полностью имитирует условия полета, поместили корпус головной части. Когда боеголовку обдували, рядом с ней с боку создали плазменную «дыру». Тут же возник крутящий момент в соответствии с расчетами.

Были и натурные испытания — на полигоне в подмосковных Химках из пушки пустили снаряд, представляющий из себя простую металлическую болванку. На трассе его полета создали с одной стороны плазменную «дырку» — снаряд значительно отклонился от точки прицеливания. Теперь оставались последние натурные испытания — создать достаточно мощный плазмоид и опробовать его на летящих боеголовках.

Однако, на это денег у Минобороны нет, в Минобороне вообще считают пустой всю эту затею — очень, мол, сумасшедшая идея, нереальная. Вот кавалерия — это реально.

Но деньги на построение плазмоида нашлись. Из Тайланда, прослышав об экспериментах и задумках Авраменко, прислали письмо с предложением выделить ему нужное количество миллионов долларов для того, чтобы на Тайване поставить плазмоид.

То ли там очень заботятся о своем населении и хотят иметь свой национальный озоновый слой, то ли побаиваются могучего соседа — Китая, которому в свое время СССР передал технологию и оборудование для ядерного оружия, неизвестно.

Известно лишь, что денег у них больше чем у Минобороны России, и они согласны профинансировать новую разработку.

— Я построю — говорит Авраменко, — за эти деньги два плазмоида. Один поедет в Тайвань, а другой — фактически бесплатно — будет установлен около Москвы, пусть себе озонирует…

Но, как на любое оружие, для заключения контракта нужно разрешение Минобороны, а там категорически против. Зачем, мол, чужой стране давать преимущества?

Позвольте, но ведь «идея нереальна», бесперспективна — пусть себе разоряются другие! Может идея действительно сумасшедшая, хотя еще великие физики говорили, что недостаточно сумасшедшая идея совсем нереальна. Но молчит Минобороны, не желает снисходить до разъяснений…

Так и осталась идея плазмоида ни отвергнута, ни принята. К сожалению, при подготовке рукописи к изданию в канун нового 2000-го года скончался от рака бывший Главный конструктор Софринского центра сверхдальнего обнаружения академик Римилий Авраменко…

 

По нужным адресам

Плазмоид, вероятно помог бы при уничтожении или ослеплении множества спутников-шпионов, которыми забит космос. Только в СССР было запущено несколько тысяч «Зенитов» и «Космосов», сконструированных сначала на королевской фирме, а потом в Самаре. По случаю каждого такого запуска объявлялось, что-де очередной «Космос» продолжит «научные исследования». Если какой науке они и служили, то в основном военной и отчасти географии. Кроме наблюдения за передвижением войск и техники по всему миру, да попыток выявить ракетные шахты, со спутников с помощью установленных на них радиолокаторов составлялись точнейшие и подробнейшие карты, причем карты цифровые, которые закладывались в память компьютера.

Боеголовка межконтинентальной ракеты тоже имела локатор, который давал также цифровую картину «текущей» местности. Бортовой компьютер сличал эту картину с той, что заложена в его памяти, и направлял каждую разделяющуюся часть по «своему адресу». Точность попадания при этом составляла десятки метров и даже меньше.

Как видно, электроника стала теперь непременной составляющей ракетно-ядерного «щита». Без ее развития, без быстродействующих ЭВМ с большой памятью не могли проводиться колоссальные расчеты ядерных зарядов, задач ракетодинамики. Без нее не могли существовать радиолокация и ПРО. Бортовые компьютеры стали необходимыми и для авиации, применяющей ракеты класса «воздух-воздух», и «воздух-земля».

Работая с Главными конструкторами авиации и ракетной техники, Андрей Колосов все чаще слышал их жалобы на бортовую вычислительную технику.

«У американцев, — сокрушались Артем Микоян и Павел Сухой — бортовая техника намного легче, малогабаритна и неэнергоемка». Жизнь сама ставила задачу революционного преобразования самой электроники в сторону миниатюризации элементной базы, повышения ее быстродействия и надежности.

Идеи по созданию микроэлектроники поддерживал и главный инженер КБ-1 Федор Лукин. Он настойчиво теребил «верхи» предложениями по скорейшему преобразованию электроники.

Андрей Колосов организует в КБ-1 первую лабораторию микроэлектроники во главе со Станиславом Гаряиновым, а в Физтехе — новую кафедру. Колосов и написал первую книгу о новой электронике.

США в этой области были далеко впереди, и именно оттуда пришла помощь. Но для рассказа об этом придется вернуться на несколько десятилетий назад…