На следующее утро мой пропуск лежал на проходной.

— Вы уж в следующий раз повнимательнее, — сказал охранник, пока я подписывала необходимые бумаги, чтобы получить его обратно.

— Да, конечно, — пообещала я.

В ту минуту мне больше всего хотелось свернуться клубочком и умереть. Естественно, Адам не стал мне звонить и говорить, что нашел мой пропуск или что отдаст его охране. Я ведь сбежала от него как от чумы. Может, он вообще больше не захочет со мной разговаривать. Нет, но как это низко с его стороны, оставить пропуск у охраны!

Боже, до чего унизительно.

Я отправилась вниз, в студию «Доброго утра», где меня ждало очередное испытание — генеральный прогон перед первым появлением Майка в эфире. Ленни поджидал меня в кабинете.

— Ну и как? — спросил он.

— Полная катастрофа, — сообщила я из-за кофе-машины. — Все, больше я не стану тебя слушать.

— А что так? — удивился Ленни. — Мне говорили, Адам — настоящий мачо.

— Адам отличный парень, — сказала я. — Это я ходячая катастрофа.

— Понятно.

Мы пошли на прогон. Зайдя в студию и увидев Майка и Колин за столами, я сразу поняла, что у нас проблемы. Майк подкручивал регулятор высоты своего кресла, чтобы сидеть чуть выше, чем Колин.

Та не осталась в долгу.

Если так пойдет и дальше, в кадре будут только ноги. Я велела им немедленно прекратить.

— Значит так, — сказала я, возвращая их внимание к сценарию. — Мы пустим новую озвучку заставок к рубрикам, а потом включатся ваши микрофоны. Скажите, например, что у нас есть сюжет, — ну, я не знаю, — про промежуточные выборы…

— Но сюжета нет, — встрял Майк, — мы ведь не передаем новости.

— Индюк напыщенный, — проворчала Колин, — какая тебе разница.

Я не стала обращать внимания на их перепалку.

— …Итак, дальше следует добродушный обмен шутками.

— «Добродушный обмен шутками»?! — возмутился Майк. — Это что, новый научный термин, которым обозначается «идиотская болтовня»?

Я стиснула зубы.

— Вы просто… обсудите заголовки. Вы ведь меня поняли.

Ладно тебе, Майк, в вечерних новостях это принято! Неужели он постоянно будет ставить мне палки в колеса?

— Отлично, — он встал и поправил галстук, — так и поступим… Когда выйдем в эфир. Я не собираюсь сидеть здесь и репетировать, как в любительском театре. Я на телевидении сорок лет. С микрофоном как-нибудь справлюсь.

Когда Майк удалился, я повернулась к Колин.

— Хорошо, — сказала я. — Тогда, может, мы с вдвоем всё обсудим?

Колин закатила глаза и тоже встала.

— Отлично, — сказала я в пустоту. — Рада, что на этот раз нам все удалось… Похоже, мы в тупике…

Может, еще не поздно присоединиться к тем, кто делает ставку на то, что Бекки Фуллер сломается? Адам ведь говорил, что такие есть.

Стоило мне вернуться к себе, как телефон стал играть мелодию, которую я поставила специально для звонков от коллег по Ай-би-эс. У меня сердце замерло. А вдруг это Адам? Вдруг он попытается все исправить? Я взглянула на дисплей. Или… Джерри.

— Добрый день, Джерри, — сказала я как можно жизнерадостнее.

— И как там у вас дела? — спросил он.

— Ну, Майк уже готов к выходу в эфир. Мы всю неделю репетировали.

Немного безобидной лжи не помешает.

Я поднесла трубку к порогу кабинета. Майк вновь сидел на месте ведущего, раскачивался в кресле и кидался изюмом в оператора, который выставлял свет. Оператор оборачивался, а Майк поднимал глаза к потолку и с невиннейшим видом что-то насвистывал.

— Он… в отличном настроении, — добавила я в телефон упавшим голосом.

— А у меня другие сведения, — отозвался Джерри. — Я слышал, вы почти все время пререкаетесь, и у вас едва находится минутка на саму передачу.

Что верно то верно. Интересно, кто из наших докладывает обо всем Джерри?

— Простите, мне пора выводить его в эфир. Зрители его обожают. Думаете, после этого программу придется сильно переделывать? Да, — я попробовала сама себя воодушевить, — поверьте мне, Джерри, Майк Померой — это ракета, которая выведет передачу на нужную орбиту.

А если нет, я сверну ему шею точно так же, как он свернул шею тому фазану.

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, если ставишь на него. — Уверенности в голосе Джерри не прибавилось.

— Я все отлично понимаю, поверьте, — сказала я со смелой улыбкой, хоть и знала, что Джерри эту улыбку не увидит.

Мы попрощались, я не торопясь вышла из кабинета, прошла по коридору, юркнула в дверь женского туалета и стала часто и глубоко дышать.

Боже, надеюсь, я понимаю, что делаю, когда ставлю на кон всю свою карьеру!

К концу дня со мной случился приступ настоящей паники. Мысли, сменяя друг друга, шли в двух разных направлениях: с одной стороны, мой план гениален, и я стану легендой в мире утренних новостей, а с другой — все вот-вот поднимут его на смех. Самое ужасное, что на этом этапе я никак не могла повлиять на результат. Либо Майк соберется и будет вести себя как тот ведущий, которого я знала и любила, либо посадит нас всех в лужу, превратив передачу во всенародное посмешище.

Надо с ним поговорить. Я готова на колени встать, если понадобится.

Я собрала материал, который перечитывала дома, и постучала в его гримерную.

— Войдите! — послышалось из-за двери.

Я вошла. Майк сидел в кресле, попивая виски и уставившись в экраны.

— Добрый день, — поздоровалась я как можно непринужденнее. — Я просто зашла пожелать вам удачи на завтра.

Он посмотрел на меня, наклонил голову и прочел надпись на коробке с диском, что я держала в руках.

— А, ну да, Колин и ее гинекологический мазок. Классика.

Это уже чересчур. Кто ему дал право судить, что должно быть на телевидении, а чего там быть не должно?!

— Знаете, может статься, она спасла несколько жизней, своим примером поощряя женщин…

— Боже мой, до какого абсурда тут все доведено! — Майк, держа в руке стакан, обвел комнату широким жестом. — Можешь что угодно говорить про Дэна Ратера, по крайней мере, мне не придется созерцать шейку его матки.

Я обмерла:

— Вы что, пьяны?

— Не настолько.

Он указал на экран, где была картинка с прогона для вечерних новостей. Новому ведущему Патрику Джеймсону едва перевалило за сорок. Дорогой автозагар и улыбка, как у звезды утренних шоу. Ходили слухи, что он пересадил себе мозг от необыкновенно умной собачки ши-тцу, но зрителям, похоже, было все равно: сам он текстов никогда не писал, а при чтении с телесуфлера выглядел вполне достойно.

— …Нефть разлилась после того, как танкер получил повреждения во время шторма неподалеку от Галвестона, — рассказывал Патрик.

Майк презрительно скривился.

Можно было не сомневаться: Патрик точно прочтет текст до последней запятой. За это руководство канала его и любило. Они могли не переживать, что он будет нести отсебятину и вызовет неудовольствие спонсоров.

— Власти сообщают, что при таком шторме в ближайшие сорок восемь часов в море может вылиться до двухсот тысяч галлонов нефти. Погодные условия не позволяют развернуть полномасштабные работы по борьбе с аварией, к тому же имеются серьезные опасения, что искра от корабельного двигателя может вызвать возгорание нефти.

— Это мое кресло, — язык у Майка уже заплетался. — На его месте должен был быть я. А они его из-под меня выбили, ублю… — Он замолк на полуслове.

— Майк, вам лучше пойти домой. — Я положила руку ему на плечо. — Отдохните немного.

— Видишь это? — Он указал на початую бутылку виски на столе. — Это «Брукладди». Сорок лет выдержки. Односолодовый. Я его пью только когда совсем паршиво и хочется свести счеты с жизнью.

Если он собирается свести счеты с жизнью до эфира, я точно его убью, А если он что-нибудь такое вытворит в моей студии, будет двойное убийство.

— Все, пора домой, — твердо сказала я. — Завтра с утра я хочу вас видеть бодрым и свежим!

— Есть, капитан! — Он пьяным жестом отдал мне честь.

Отвратительно. Я покачала головой и вышла.

Кабинеты сотрудников «Доброго утра» уже опустели. Все разошлись по домам, чтобы набраться сил перед завтрашней великой премьерой. В моем кабинете меня ждали сумки, но я не могла заставить себя последовать примеру коллег и пойти домой. Я еще раз прошлась по приведенному в порядок кабинету проверила, что ручки на столе лежат строго параллельно. Посмотрела на сумки. Постучала по полу каблуками.

Ну, ладно, хватит уже.

Спустя тридцать секунд я ехала в лифте, а еще тридцатью секундами позже вышла на этаже, где размещался отдел новостей. Отдел «настоящих новостей», как, наверное, выразился бы Майк. В глубине коридора виднелась зеркальная дверь с надписью «Семь дней». Я набрала в грудь побольше воздуха, напомнила себе, что надо извиниться за вчерашнее идиотское поведение, и вошла.

Кабинет Адама был за третьей дверью справа. Я постучала в надежде, что он тоже еще не ушел домой — или в бар, с идеальной блондинкой, что ездит на регаты.

— Войдите, — отозвался он.

Кабинет Адама не украшали никакие кубки за соревнования по гольфу или баскетболу. Не видно было даже йельских кубков. Стены были увешены фотографиями к сюжету, над которым он сейчас работал, — судя по флажкам на карте у него за спиной, речь шла о Филиппинах.

— Привет, — сказала я, стоя на пороге и изо всех сил стараясь придать голосу непринужденность.

Волосы у Адама были всклокочены. Лицо непроницаемо.

— Привет.

— Я просто зашла, чтобы… э-м… — Я скрестила руки на груди, чтобы они не дрожали, и задела мизинцем за пропуск. — Спасибо, что, э-э, вернул мой пропуск.

— Догадался, что без него тебе сюда не проникнуть, — ответил он.

Он не сделал попытки встать из-за стола и не одарил меня своей обычной обаятельной улыбкой.

Я вошла в кабинет.

— И над чем ты сейчас работаешь? — спросила я, показывая на карты.

— А, это? Готовим сюжет о коммунистическом повстанческом движении на Филиппинах и…

— Ух ты, здорово! Звучит здорово. — Я подошла к столу. — Понимаешь… вчера… я пришла в бар на встречу с тобой…

Адам плотно сжал губы.

— Ага, я это заметил по тому, как ты умчалась, размахивая руками.

Я кивнула.

— Да. Ты прав. Так и было. Я так и поступила. Но это просто потому… — Я запнулась. — Ты выглядел таким… до смешного крутым.

— То есть из меня вышел бы великий комик?

— Господи, опять я все порчу! — понурилась я. Да, я опять все порчу. Нет, правда, нужно посмотреть, не покрывает ли моя страховка подобных случаев. Может, там действительно включена поведенческая терапия. Занятия по умению владеть собой и ходить на свидания, Может, и правда такие существуют.

— Просто приглашение казалось таким многообещающим, — беспомощно пролепетала я, — и я, конечно же, все испортила. Знаешь, я всегда все порчу. Я делаю одну промашку за другой, много болтаю — видишь, я и сейчас так себя веду, даже когда пытаюсь сказать об этом…

Опять я чушь несу. Я подняла глаза. Адам улыбался. Удивленный. И польщенный.

И… заинтересованный?

— Ты застал меня врасплох, я именно это хочу сказать. — Я попятилась, смущенная его прямым откровенным взглядом. — Ну, в смысле, с чего бы это я вдруг тебе понравилась? Ты такой… — Тут у меня кончились слова, и я умолкла.

— Какой такой? — спросил Адам.

— Сам знаешь! — Я указала на его лицо, улыбку и Йельский диплом.

Похоже, он смутился.

Я жестами изобразила греблю.

— Странно плаваю? — спросил Адам.

Я стала грести сильнее.

— Это что, вагон в стиле ретро?

— Чемпионат по гребле! — обиделась я на его недогадливость.

Он посмотрел на меня как на полоумную.

— Ух ты, ни за что бы не догадался, правда! Откуда ты вообще об этом узнала?

— Видишь ли, о тебе слухи по каналу ходят.

— И самый пикантный из них — о моих университетских спортивных достижениях? Даже не знаю, плакать мне или смеяться.

— Ну, вот я и не поверила, что могла тебе понравиться, — продолжила я.

— Но ты понравилась, — Адам встал. — Странно, конечно. Но ты другая. И совершенно не умеешь показывать пантомимы.

Я против воли рассмеялась.

— Я пригласил тебя на свидание.

— Ну, типа того…

— Пригласил, — настаивал он. — И когда я увидел тебя в баре, то почти провел захват по всем правилам. Что именно тебя смутило?

По идее, ничто не должно было смутить. И по началу не смущало. А потом…

— Нет у меня чутья на такие вещи.

— Я заметил.

Может, мне надо носить браслет, типа, как у диабетиков, чтобы всякий пригласивший на свидание знал, что я до жути медленно соображаю в таких вопросах.

— Я не могу с уверенностью сказать, заинтересовала я мужчину или нет, пока он не разденется.

У Адама отвисла челюсть.

— Нет, тебе вовсе не обязательно раздеваться, — поспешно заверила я. Ну, если он только сам этого не захочет. — Я это к тому, что пока он не останется голым, я все думаю, а вдруг он пришел ко мне просто музыку послушать!

Адам расхохотался.

— Нет, ну ты точно сумасшедшая!

Я вздохнула. Наконец-то до него дошло.

— Да, — и только здесь я улыбнулась. — Это очень страшно?

— Ну, хорошо, давай попробуем все сначала. Может, я и сам виноват, запудрил тебе мозги предложением встретиться с друзьями в баре.

— Отличная мысль, — сказала я. — Возложим часть вины на тебя.

— Ладно, тогда пойдем ужинать как нормальные люди. Не будем торопиться и посмотрим, чем дело кончится. Как тебе?

— Великолепно! — просияла я.

* * *

Он повел меня ужинать в уютный итальянский ресторанчик. Ужин получился чудесный. А потом Адам отвез меня к себе, ну-у… музыку послушать.

И продолжение вечера тоже вышло чудесным.

Не могу сказать, кто сделал первое движение. Все завертелось так быстро. В следующий момент я вдруг осознала, что мы вытворяем что-то сумасшедшее на диване. Завтра я, конечно же, не стану рассказывать об этом Саше и Трейси, но у Адама Беннета, помимо его папаши-журналиста, помимо йельского диплома, звания чемпиона по гребле и репутации знойного мачо есть еще одно неоспоримое достоинство: он отпадно целуется.

Отпадно.

Где-то на второй половине альбома группы «TV on the Radio» я оказалась без блузки, а он — без рубашки.

— Знаешь, — оглядела я его. — У тебя очень впечатляющая подборка музыки.

— М-м-м-м… — Адам целовал меня в ключицу. Он скользнул руками вниз, нащупывая застежку юбки.

— Но, боюсь, мне пора домой. Уже восемь. — Будь прокляты все эти утренние передачи. Вот как мне при таком расписании устраивать личную жизнь?

— Да, — сказал Адам, расстегивая пуговицу на юбке. — Тебе пора. Тебе очень пора, — с этими словами он добрался до молнии.

— Завтра у Майка первый день в эфире, — пролепетала я между поцелуями.

— Тем более, — сказал он, целуя мне шею и плечи. — Тем более пора. Иди.

Я чуть не плача пробежалась пальцами по его спине. Мне надо домой. Надо. Надо.

Наверное, тот стаканчик лимончелло под конец ужина был лишним. Из-за него я почувствовала себя такой… свободной. Адам тоже пригубил лимонный напиток. Интересно, смог бы он сейчас грести, не сбиваясь с ритма. Судя по развороту плеч, еще как смог бы. Теперь я поняла, почему он так любит носить рубашки навыпуск. Чтобы отвлечь внимание от умопомрачительного треугольника своего торса…

Он навалился сверху, и у меня все мысли вылетели из головы.

— Знаешь, — наконец сдалась я, — нам чертовски повезло. Майк ведь не новичок. Он уже тысячи раз сидел перед камерой… — и еще крепче обняла Адама.

— Да-а, — протянул Адам, а потом внезапно остановился. Не знаю даже, как назвать, что он проделывал с моей шеей. — Э-э-э…

— М-м-м?

Адам приподнялся на локтях и посмотрел на меня сверху вниз. На лице у него была смесь досады и покорности судьбе.

— А он случайно не откупоривал бутылку сорокалетнего «Брукладди»?

— Откуда ты знаешь? — вытаращилась я.

Он со вздохом отстранился. У меня сразу возникло подозрение, что так чудесно начавшийся вечер не будет иметь продолжения.

— В те времена, когда я с ним работал, если ему не хотелось делать репортаж — там, про Олимпийские игры, церемонию вручения Оскара или что-нибудь такое, от чего людям хоть какая-то радость, — накануне он уходил в запой.

— Что?! — теперь села я.

— Саботаж в чистом виде, — пояснил Адам. — И начинается он всегда одинаково — с бутылки «Брукладди». Из каких притонов по всему миру я его только не вылавливал! Надо ведь было разыскать нашего героя до того, как ему набьют морду.

У меня опять участилось дыхание, правда, на этот раз причиной был не полуобнаженный красавец Адам. Хорошо, хорошо, хорошо…

Я сделала глубокий вдох, задержала дыхание, потом выдохнула.

— Нет. Это смешно. Я не буду за ним бегать. Если он хочет все разрушить — пожалуйста. Его дело.

Я глянула на Адама. Что-то непохоже, чтобы я его хоть капельку убедила.

— Вот черт! — буркнула я себе под нос.

Адам опять вздохнул.

— Начинать надо с «Элейнс».

Я вскочила и помчалась к двери. Уже выбежав в коридор, обнаружила, что не совсем одета.

— Черт! — Я побежала обратно к двери Адама. Он стоял на пороге, протягивая мне блузку.

— Спасибо!

— Только, пожалуйста, не надо, — с досадой поморщился он. — Не надо благодарить меня за то, что я испортил нам такую ночь.

Я наскоро его поцеловала.

— Потом поговорим.

Если, конечно, меня не уволят.