– Может, съешь чего-нибудь? – едва слышно скрипнул хилависта. – Ну, хоть чего-нибудь? Немножечко…

Осси ничего не ответила.

Как сидела, так продолжала сидеть, уставившись в одну точку. За весь день, что прошел с того момента, как открывшийся на лесной дороге портал вырвал ее вместе с хилавистой прямо из сердца дождя, она не шелохнулась и не произнесла ни слова.

Хода еще поначалу пыталась ее как-то расшевелить, но потом, поняв всю тщетность своих попыток, оставила в покое и больше не трогала. Ташур тоже, не смотря на свой склочный характер, проявил чудеса такта и деликатности: с хамскими оценками и замечаниями не лез, попусту не ныл и не ворчал. И, вообще, – только что высказанное им предложение покушать – это были его первые слова за день.

А Осси так и просидела тут на самом краешке плиты, поджав колени к подбородку и обхватив ноги руками. Она была тут, но вряд ли это осознавала. Она была здесь, а он остался там…

Навсегда.

А внутри поселилась пустота…

Не было ни мыслей, ни желаний, ни цели… Не было воспоминаний. Не было ничего. Только пустая оболочка, выстуженная отчаянием и непролитыми слезами.

Тям… Мей… Эйрих…

Скольких еще надо потерять, чтобы сердце разучилось болеть, а она научилась забывать?.. Ведь смерть, это – не самое страшное. Память, что остается в наследство живым – куда страшнее. Она не дает ни покоя, ни примирения…

Где взять сил, чтобы продолжить дальше?..

И стоит ли продолжать?..

Эйрих… Мей… Тям…

Сколько их, вверивших ей свою жизнь, свою любовь, преданность, дружбу, осталось позади, чтобы она смогла дойти?..

И сколько их будет еще, преданных ею, отданных на откуп смерти, терпеливо караулящей рядом?..

И кто следующий?..

Хилависта?..

Осси опустила голову и посмотрела на притулившегося у ног Ташура.

Кто он ей?

Друг?..

Попутчик?..

Следующий?..

Она протянула руку и впервые коснулась его кожи: мягкой, податливой и теплой. Очень живой.

А сам он, казалось, был соткан из силы…

Иной…

Скрученной в тугой клубок, чистой и ничем незамутненной. Тщательно собранной по ничтожным крупицам и бережно пронесенной сквозь дни и расстояния. Сохраненной про запас и на всякий случай…

И вот, случай этот выпал, и он щедро делился ею, вливая ее в леди Кай широким бурлящим потоком через безмерно малую в масштабах бескрайнего мира точку касания, заполняя открывшуюся внутри пустоту. Доверху. До самых краев.

И эта новая сила, рожденная в далеких и, может быть, никогда не существовавших зеркальных пределах, напитала собой только что умершую, еще до конца ею самой неосознанную, но уже убитую любовь. И она взросла и распустилась в душе леди Кай диковинным ярким цветком, который тут же увял, опаленный холодным дыханием безжалостной смерти, осыпавшись засохшими лепестками и вызревающими зернами ненависти.

Любовь, которую она ждала и которая двигала ею, умерла, породив чувства иные, но ничуть не менее яркие.

Ненависть…

Холодная слепая ярость…

Злость и вера. Неистовая безграничная вера в себя. Способная перевернуть мир и опрокинуть его в бездну.

И мысль эта в выстуженном сознании Осси Кай, в опустошенной ее душе выродилась в черную всепоглощающую идею отмщения.

Она стала другой. Милая, чуть наивная девушка осталась там… На лесной дороге… Под холодным нудным осенним дождем…

А она… Она обернулась погибелью. Серпом в руке вечного жнеца. И в сердце своем она вынашивала смерть. Смерть всем, кто был повинен в ее потерях, в трех никогда не зарастающих шрамах, перечеркнувших душу. И только во имя этого можно было сохранить себя, испепелив и переплавив сожженные чувства в оружие. В неминуемую и неотвратимую кару!

– Где мы? – Спросила Осси.

Вернее, попыталась спросить. Первые слова давались с трудом: горло пересохло, губы не слушались, а голос просто пропал. К тому же эти первые рожденные леди Кай за долгое время звуки, будто застряли в горле, и она зашлась в приступе сухого, выворачивающего наизнанку кашля.

– Где мы? – Повторила она. Второй раз получилось лучше и ее услышали.

– На кладбище, – хилависта так обрадовался ее возвращению к жизни, что даже Ходу опередил. А это, поверьте, не так уж легко было сделать. – Опять на кладбище, и опять кругом гробы, а в них, – сгнои твою душу, – опять покойники, – хилависта аж рябью подернулся от отвращения. Будто морщинками мелкими его всего перекрутило. – И что ему по нормальным-то местам не ходилось, придурку? Что ж он все по могилам-то шастал?

– Кто? – После пяти-шести жадных глотков живительной влаги, слова давались легче, да и мерзкий вкус во рту почти пропал. Осси закрутила баклажку с тоником и поставила рядом на плиту. Плита, действительно, была не, просто себе, плита, а – надгробие. Белое, шикарное, а вокруг – сколько глаз хватало, высились такие же ослепительно белые упокоения, склепы и мавзолеи.

– Кто шастал? – Повторила Осси.

– Странник, кто ж еще, – по привычке буркнул хилависта (натуру-то, вот так на раз, не переделаешь), но тут же опомнился, собрался и дальше продолжил нормальным уже тоном. – Мы ж с тобой по его следам идем. А он, вот, похоже, только трупаками интересовался. Нет, чтобы по красивым каким местам ходить. Вот, водопад, например, камерский, я бы с удовольствием посмотрел, или…

Ташур еще долго что-то бухтел, явно вознамерившись перечислить все красоты этого мира, не переставая через слово сокрушаться о скудности интересов и убогой фантазии Странника. Хорошо пресвятых отцов поблизости не наблюдалось, – не то воздалось бы Оссиному спутнику если и не по помыслам – так по словам его. Да так воздалось, что мало бы не показалось.

«Это не просто кладбище, – тихий голос Ходы отвлек леди Кай от Ташуровых причитаний. – Это целый город. Город мертвых. И, вообще, сильно все это мне Аулу напоминает. Правда, я пока еще не уверена. Но, если даже и не так, Ташур все равно прав: странные у бога нашего пристрастия были. И хорошего они нам ничего не сулят».

– Почему?

«А ты забыла уже, что в монастыре произошло? Как он одним своим явлением всех мертвецов поднял?»

– Да… – протянула Осси. – Об этом я не подумала…

– Что? – Встрепенулся хилависта. – Ты о чем?

– Да Хода, вот, говорит, что тут как в монастыре может быть. В смысле, что разупокоиться может кладбище…

Хилависта почмокал губами, будто тщательно пережевывал эту свежую и не самую приятную мысль, а потом неожиданно заявил:

– Ну, ведь не разупокоилось еще. Может, обойдется? Может такую кучу народа… ну, в смысле, – мертвого… ему не поднять? – И столько надежды в этом бесхитростном вопросе-предположении было, что Осси и самой уже захотелось поверить в то, что, действительно, обойдется… Не каждый же раз, в самом-то деле…

Тем временем, начало смеркаться. Как-то быстро и незаметно для леди Кай этот день прошел. Будто и не было его. Вроде, ведь только начался… Вот только время – оно жалости не знает, и бег его неумолим и непреклонен, что бы вы там себе не думали, и какие бы вас проблемы не терзали. Не отвлекается оно ни на что, а уж на такие мелочи людские, как жизнь и смерть… Оно их, похоже, и вовсе не замечает.

А темнело быстро. Прямо, что называется – на глазах. Казалось, только что еще видно все было, а вот прошло-то – всего ничего, и уже – хоть глаз коли. Даже звезд не было.

А тут еще дождь накрапывать начал. То ли тот самый – с лесной дороги – их нагнал, то ли, вообще, – весь мир облаками затянуло – поди разбери. Но настроения это никак не прибавляло, а про комфорт – тут уж и говорить нечего.

– Ладно, – решила Осси. – Хватит нам мокнуть. Все равно никуда не пойдем уже. Пора искать что-нибудь.

Нашли почти сразу. Благо склепов тут разных хватало. Оставалось только самый удобный выбрать, но времени, слава богу, это много не заняло, потому как обустраивали тут, похоже, все всерьез и надолго, и с максимально возможным комфортом. Будто мертвым в гробах своих не лежалось, а так и норовили они по некрополю пошляться, да в гости друг к дружке наведаться.

Во всяком случае, уже третий вскрытый леди Кай склеп, явил изрядно промокшим путникам довольно уютную и просторную комнату, в которой кроме огромного каменного саркофага были еще и небольшой стол, и пара кресел, и даже камин в углу. Лучшего убежища, похоже, и желать нельзя было…

Так что обустроились, – кто в кресле, кто – прямо на полу, разожгли камин, благо полешек небольших в углу в специальном ящике припасено было, перекусили.

Ташур, как всегда с удовольствием – вообще с аппетитом у него всегда все в порядке было. Казалось нет в целом мире ничего такого, что заставило бы его про ужин забыть. Только позавидовать можно…

А Осси, вот, кусок в горло не лез. С трудом, причем, под довольно-таки сильным нажимом Ходы, заставила себя проглотить небольшой ломтик копченого мяса, и то – чуть не вырвало. А потому довольно скоро все попытки накормить свой организм Осси оставила, и просто сидела, уставившись в огонь, периодически отхлебывая из фляги какое-то припасенное в трактире пойло. Жгучее и забористое. То, что надо, в общем.

И с каждым новым глотком мир становился все более размытым и нечетким, будто укрывала Осси какая-то мутная зыбкая пелена. Вот только мысли сами собой возвращались туда – на лесную дорогу, вновь и вновь прокручивая в памяти все, что случилось, и пытаясь хоть что-нибудь изменить. А оно не менялось, и все оставалось по-прежнему – черная стрела снова и снова скользила над дорогой едва заметной тенью, а Эйрих все падал, и падал, и падал в раскисшую грязь, заливая ее кровью из пробитого горла, и ничего тут поделать нельзя было.

Да еще дождь этот, барабанящий по крыше и по лужам на улице, был как брат-близнец похож на тот, что принял в себя последний вздох Эйриха. На тот, что был помазан его кровью. А от этого становилось совсем тошно…

И Осси заплакала.

Она плакала тихо. Без надрыва, без истерик. Просто скопившаяся в ней боль искала выход и вот, все-таки прорвалась, просочилась наружу…

А потом слезы кончились. А боль… Боль осталась.

– Ну вот, – вздохнул хилависта. – Теперь и ты тоже…

– Я? – подняла голову Осси. – Что я?

– Как я теперь… Ты будешь вспоминать… Вспоминать каждый раз, когда… – он замолчал, а потом сделав над собой какое-то совершенно немыслимое усилие, так не вяжущееся с его привычным образом продолжил: – Теперь ты понимаешь, почему я не люблю дождь?

– Не любишь? – Удивилась Осси.

– Не люблю, – тихо прошептал хилависта. – Терпеть не могу.

Больше они не сказали ни слова. Так и сидели молча, слушая как за стеной стучит ненавистный им обоим дождь, и смотрели в огонь, который плясал в камине, подрагивая своими хищными языками и разбрасывая вокруг яркие всполохи, в безнадежных попытках победить темноту.

А потом Осси уснула.

Утро выдалось солнечное, яркое и теплое. О вчерашнем дожде напоминали лишь остатки луж, да и те уже быстро подсыхали.

А в свете солнца и настроение стало получше. Во всяком случае, вчерашняя меланхолия, граничащая с самым настоящим отчаянием, отступила, и хотя душевное состояние леди Кай по-прежнему было очень далеко от гармонии, депрессия ей уже не грозила, и на мир она смотрела несколько иначе.

Даже могилы, окружающие путников со всех сторон, не выглядели больше пугающими, да и угрозы особой в них сегодня не чувствовалось. Праздником и большой удачей, конечно, прогулку по гигантскому кладбищу назвать было трудно, но, положа руку на сердце, – посмотреть тут было на что.

Некрополь, действительно был огромен, и это леди Кай выяснила сразу, едва они только вышли из склепа. Причем, выяснила она это самым простым, хотя может и не самым этичным способом, да только кто об этом будет думать, когда на кон поставлено столько всего, что и собственная жизнь-то кажется всего лишь мелкой разменной монетой. Вот Осси и не думала и душевными муками не терзалась, а просто взяла и забралась на крышу склепа, чтобы оглядеться по сторонам и определиться с направлением.

Оглядеться-то – огляделась, а вот насчет определиться…

Во все стороны, докуда хватало глаз, – а хватало их до самого горизонта, – простиралось огромное кладбище. Вот уж, воистину – это был город мертвых.

Зрелище это впечатляло и, – что уж греха таить, – несколько подавляло.

Впечатляло, потому что город этот был великолепен и величественен и больше напоминал гигантский музей – столько в нем было всевозможных строений, колонн, монументов и памятников, сделанных с невероятной тщательностью и сияющих на солнце ослепительно белым цветом. А подавляло… Наверное потому, что не было тут места живым, и глядя на все это великолепие, как никогда остро понималось, что все в этом мире проходящее, а жизнь наша – всего лишь краткий миг бытия.

А еще тут надо было отыскать портал, который перенес бы их дальше, а где его тут искать, и как найти – было совершенно непонятно, потому как никаких указателей и подсказок на этот счет здесь пока не наблюдалось.

Не наблюдалось их, конечно, и раньше, но прежде все-таки было легче, и задача эта не самая простая решалась часто сама собой. Ну, или почти сама собой. Во всяком случае, и площадь раньше поменьше была, и не загромождена так всевозможными постройками, да и выход всегда был более очевиден, что ли…

Раньше, но не на этот раз…

Во всяком случае, спрыгнув с крыши склепа, леди Кай выглядела несколько обескуражено. Ташур, правда, на эти ее сомнения не отреагировал никак, заявив, что раз портал есть, то рано или поздно найдется, а когда Осси попыталась ему возразить, что рано или поздно это может быть и лет эдак, например, через триста-четыреста, внимательно на нее посмотрел и глубоко вздохнул:

– Слушай, ты меня пугаешь.

– В смысле, пугаю? – Опешила Осси. К чему угодно готова была, даже к очередной порции язвительного бурчания, но только не к такому заявлению.

– В том смысле, что не понимаю откуда страхи такие взялись? Раньше ведь как-то находила?

– Раньше… – Осси вздохнула. – Раньше они сами находились…

– Ага, сами… – хмыкнул Ташур. – Конечно. Как же… Особенно там – у статуй этих… И, вообще, не морочь мне голову…

Осси собралась было возразить, что не морочит, не пытается и не собирается, но не успела.

– Ты вообще, на эту тему не думай. Оно все само произойдет. Иди себе и иди, куда хочется. И к себе понемногу так прислушивайся. К своим ощущениям… И если захочется тебе где-то остановиться – останавливайся. И вообще, – ни в чем себе не отказывай.

Отличное это было наставление. Главное, – очень внятное. Просто – руководство к действию. Но другого все равно не было, и Осси пошла. Пошла туда, куда ей хотелось, полностью следуя полученным инструкциям и указаниям.

А хотелось ей налево, туда, где высилась огромная трехпролетная арка, высеченная, как и все вокруг из белого, как снег мрамора.

Шла и прислушивалась, как учили, к собственным ощущениям, при этом с каждым следующим шагом все больше чувствуя себя полной дурой. Занятие это оказалось не слишком-то увлекательным, и граничило оно с безнадежной глупостью, то и дело норовя эту зыбкую грань пересечь.

Сначала Осси не чувствовала вообще ничего.

Потом, – шагов эдак через тридцать, жутко зачесался нос, но это, безо всякого сомнения, очень важное изменение вряд ли можно было счесть за поданный свыше знак, а потому этим принципиально новым ощущением пренебрегли. И едва только с этим разобрались, как тут же в глаза начали лезть растрепанные легким ветерком волосы, и пришлось останавливаться, чтобы собрать их в хвост. Затем стало жарко, потому что яркое солнышко никак не желало скрываться за маленькими, быстро проносящимися по небу облачками, ловко от них уворачиваясь, и, наконец, тупой ноющей болью напомнила о себе вчерашняя рана на бедре, почти уже совсем зажившая, но все еще немного кровоточащая.

В общем, Осси тонула в своих противоречивых, часто сменяющих друг друга ощущениях и эмоциях, а поскольку все это время она к ним самым тщательным образом прислушивалась, анализируя и раскладывая по полочкам, то совсем неудивительно, что относительно спокойное и безмятежное ее утреннее настроение в конце концов уступило место тихой, медленно растущее в душе злобе, и глухому, пока еще по счастью, безадресному раздражению. Да и вообще, то чем она тут занималась все больше напоминало полную ерунду, и причем не только со стороны. Изнутри, так сказать, это еще глупее смотрелось.

В довершение всего катящийся под ногами хилависта вдруг вырвался вперед, обогнав леди Кай на пару шагов, развернулся и, подняв на нее свои небесно-голубые очи, тихо так и очень душевненько проскрипел:

– Мне кажется, ты слишком буквально мои слова восприняла. Ты особо-то не напрягайся… Оно само придет… Когда надо будет.

Смотрел он при этом на нее своими широко распахнутыми глазами снизу вверх, и оттого выглядело это очень трогательно и даже немного печально. Душераздирающее это было зрелище, а потому Осси первый свой порыв сдержала, и хилависта остался где и был, а не отправился в скоростное путешествие по воздуху, вдоль отрезка параболы, берущей свое начало аккурат возле тяжелого походного ботинка интессы. В общем, – повезло ему.

Но, как бы то ни было, а совет это был дельный, тем более, что Осси и сама уже об этом подумывала, а потому, поднапряглась, расстаралась и попробовала от контроля над своими чувствами и эмоциями отключиться. Сначала оно не очень-то получалось – видно, привыкла уже, но потом, как-то незаметно наладилось, а когда леди Кай ступила под арку, к которой стремилась все это время, остатки суетных и никчемных мыслей исчезли сами собой.

Исчезли в том числе и потому, что возвышающаяся над ней арка состоящая из трех одинаковых белоснежных пролетов, сквозь которые надо было пройти, как сквозь тройные ворота, обладала какой-то невероятной силой. Это, чтобы не сказать – аурой. Умиротворяющей и настраивающей. Как гигантский камертон. И будто даже где-то далеко и еле слышно играл орган, пока Осси под аркой этой проходила. Хотя понятно было, что как раз и не где-то далеко, а именно тут, и более того: не играл он вовсе, а наваждение это было, но до того явственное и убедительное, что пробирало. До мозга костей и до мурашек.

А еще почему-то очень это напомнило один недавний концерт для клавесина с ночным незнакомцем. И от этого еще неуютней стало…

Изнутри на поверхности арки у самого ее основания, почти у земли была выбита руна Веры. Аккуратно и неброско. Для знающих и просвещенных, так сказать. То же и на двух других, только руны там иными были: Надежда и Милосердие, а вся вместе эта композиция составляла одну из самых главных достопримечательностей Аулы – Врата Покоя. И целью этой, если так можно выразиться, конструкции было именно упокоение.

Но не мертвых, как вы могли бы подумать, а тех кто остался. Тех, кто потерял покой и веру, проводив своих близких. Тех, чья жизнь утратила смысл. И то, что арка эта была вознесена высоко в небеса, утвердившись на одной из Ступеней, нисколько силы ее, поверьте, ни умаляло. Скорее даже напротив, ибо аура ее и сама по себе чудеса творила не малые. А уж вкупе со Странником…

Так что повезло, можно сказать, леди Кай, что она тут оказалась. Боль от нежданной нечаянной потери ее не угасла – нет, но притупилась и теперь напоминала не открытую страшную рану, а давно затянувшийся шрам, и рождала она теперь не отчаянную тоску несовместимую с жизнью, а теплую нежную память о былом и немного грустное сожаление о несбывшемся.

Так что, пройдя сквозь Врата, леди Кай от накатывающей на нее депрессии излечилась полностью и окончательно, сохранив в душе самую нежную память о повстречавшемся ей однажды на жизненном пути ее человеке по имени Эйрих.

Вот только ненависть, вскормленная и взращенная накануне никуда не пропала и не делась. Неподвластно это чувство Вратам было, а потому и не растаяло оно призрачной дымкой. Сросшись с душой леди Кай, оно осталось, ничем более незамутненное и готовое к употреблению.

За аркой находилась небольшая, зажатая со всех сторон площадь, от которой в разные стороны разбегались аллеи, ограниченные тесными рядами склепов и усыпальниц. Все эти монументальные строения, призванные увековечить и возвеличить, выстроены были из одинакового белого мрамора, но во всем остальном разнились абсолютно, словно соревнуясь в вычурности и великолепии.

Украшенные пилонами, портиками и колоннадами склепы, возвышаясь над интессой гигантскими своими фасадами и нависающими над ней скульптурами, среди которых большей частью преобладали, естественно, ангелы.

Здесь были ангелы всех возрастов, полов и размеров. Со сложенными крыльями и с распростертыми, отбрасывающими густую почти абсолютно черную тень. Были ангелы-девы и ангелы-войны с обнаженным мечом. Были спящие ангелы и ангелы, будто выхваченные скульптором из самого стремительного полета. Сидящие, стоящие, скорбящие и вообще – любые, каких только могла породить неуемная людская фантазия возбужденная скорбью. Но это были, так сказать, отличия очевидные любому неискушенному. Более опытный глаз узрел бы здесь и серафимов и хранителей и даже пару-другую архангелов. Всем им, и даже нефилимам нашлось здесь свое место.

И в этом смысле, крипта Лехорта, с которой собственно и началась для леди Кай эта история, смотрелась бы тут как нельзя кстати. Вот только размерами бы она, пожалуй, сильно уступала местным памятникам, что впрочем и неудивительно, ибо гордыня людская во все времена была не в пример больше божественного смирения.

Вторым основным мотивом в вычурной архитектуре некрополя был образ плачущей девы. Числом своим эти статуи, пожалуй, даже превосходили расквартированную на этой площади армию ангелов вдвое, если не втрое. И точно также не сыскать было тут двух одинаковых скульптур, и не выбрать лучшую, потому как все они были шедеврами и смотреть на каждую из них можно было днями, позабыв обо всем и о времени в том числе.

Однако этими двумя сюжетами устроители некрополя не ограничились, а поскольку строили тут усыпальницы люди далеко не бедные, и склепы они воздвигали зачастую с прицелом на будущее, иначе говоря, – для себя любимых, то и границ воплощенные здесь в камне фантазии не знали. Диковинные звери, фамильные гербы, предметы обихода и увлечений сановитых особ – все это было воплощено в белом мраморе и всему нашлось свое место. Чего только не насмотрелась Осси, прогуливаясь по тихим аллеям Аулы.

Казалось ничего уже не может ни удивить, ни поразить е воображение, но стоило сделать еще всего каких-то пару-тройку шагов, и изумленному взору представал очередной посмертный замок, на этот раз украшенный ракушками, каменными водорослями и диковинными рыбами. Еще шаг – и картина сменялась, а леди Кай попадала в каменный сад, посреди которого раскинул свои воды мраморный пруд.

Окружающее величие было словно дыхание вечности. Оно впечатляло, поражало воображение и… угнетало, вытесняя все суетные чувства и воспоминания. Даже мысль о портале, который был запрятан где-то на бескрайних просторах Аулы, болталась теперь где-то на самых дальних задворках сознания тусклой и маленькой тенью, а остальных – уже, как бы, и вовсе не существовало.

Пустота и подавленность. И нарастающее состояние грядущей беды, поднимающееся из глубин сознания, – вот что чувствовала леди Кай, полностью избавленная от пустых переживаний и мирской суеты расплескавшейся вокруг волей некрополя.

Что-то недоброе окружало ее. Пока еще никоим образом себя не проявляя, но уже присматриваясь, прицениваясь и пробуя на вкус.

И потихоньку одна за другой накатывали волны беспричинного страха, пробирая до жути. А еще, где-то внутри поселился вдруг какой-то липкий холод, прорастая вокруг, во все уголки сознания колючими ростками. Не терпит природа пустоты…

Один, вскользь брошенный взгляд на хилависту, показал, что вечно недовольный ее спутник испытывает примерно то же самое, и вроде даже как съежился, немного уменьшившись в размере. Не сильно, но все же заметно. А это, знаете ли, симптоматично было и о чем-то да говорило. Вот только о чем?

– Плохо, – ответил он на невысказанный леди Кай вопрос. – Не нравится мне тут. Муторно как-то стало. И хари еще эти…

А хари действительно скалились на них с двух сторон, прорастая прямо из стен двух одинаковых как братья-близнецы склепов. То ли горгульи это какие были, то ли еще чего, но по-любому настроения они никак не улучшали, да и мысли при взгляде на них в голову лезли не самые, чтобы оптимистичные.

Ни яркое солнце высоко над головой, ни сверкающие вокруг белоснежные громады этого тихого города глаз больше не радовали. Что-то вызревало тут. И не только в израненной душе леди Кай, но и в недрах этого сверкающего великолепия, а значит, что было это не что-то ею самой от скуки придуманное, а объективная, как говорится, реальность, данная нам в ощущение. И то, что ощущения в результате воздействия этой реальности получались самые мерзостные и неприятные, настраивало на определенный лад и будило к жизни вполне конкретные мысли.

Осси остановилась и быстро проверила экипировку. Меч легко выходил из ножен, посох, точнее – посохи, – были на месте и висели, где им и положено, пояс – полностью набит кристаллами, так что на первый взгляд все тут было нормально, и, в принципе, к любым неожиданностям леди Кай была готова. Правда неожиданности, они – на то и неожиданности, что никогда не знаешь, что будет, и чем все обернется.

Тихо двинулись дальше. Еще не боевой это порядок был, но и на прежнюю беззаботную экскурсию по некрополю это уже не походило. Даже хилависта, для которого приготовления леди Кай к небольшой локальной войне, естественно, незамеченными не прошли, как-то весь подобрался и даже, вроде, поплотнее стал и уже рябью зеркальной подернулся.

Шли в абсолютной тишине, держась подальше от стен, в которых зияли темные глубокие провалы покойницких ниш, заготовленные для будущих постояльцев. Оттуда тянуло вековым холодом вечной ночи, которую ни разу не потревожило озорное солнышко, так и не дотянувшись до нее своими мягкими лучами. Но, похоже, не было там в глубине ничего, кроме затаившегося в темноте ожидания, а потому прокрались до самого конца аллеи без проблем и приключений, и никто на них из разверзнутых гробниц не выпрыгнул и не вывалился.

Аллея закончилась небольшой площадью, окруженной склепами, с небольшим строением посередине, более всего напоминающим игрушечный домик. Окон в нем не было, а вместо двери зиял открытый проем, демонстрируя совершенно пустую круглую комнату ничем кроме золотых рун на стенах неубранную. Мебели там тоже никакой не наблюдалось, да и негде ее было ставить там, мебель-то. Слишком маленькой и тесной была комнатенка – только-только одному человеку уместиться. Ну, максимум, – если двое.

Внутри было светло, опять же – из-за небольших размеров помещения, а также из-за того, что в куполообразной крыше этого несуразного строения была проделана ровная круглая дыра, через которую в сирдаш, – а именно так по мнению всезнающей Ходы следовало называть эту постройку, – широким потоком вливался солнечный свет. Стены комнатушки, обшитые привычным уже белым мрамором, свет этот почти не поглощали, а потому он, многократно отражаясь, выплескивался наружу, создавая, тем самым, эффект внутреннего свечения. А если добавить к этому, что неизвестные ни Осси, ни Ходе золотые руны пылали при этом совершенно неземным огнем, то можно представить, что эффект этот был очень даже впечатляющим.

– Ну, и чего? – Хилависта не выдержал первым. – И на кой этот сидаш тут нужен?

– Сирдаш, – поправила Осси.

Совершенно машинально она это сделала и тут же об этом пожалела, потому что в ответ пришлось выслушать долгую гневную тираду о возомнивших о себе невесть что занудах и нелегкой доле хилавист, вынужденных терпеть беспредельные бесчинства означенных особей. Причем, так он и сказал: «означенных особей». А в конце, подустав от своей зажигательной речи, и немного подумав, что сопровождалось у него слюнявым шлепаньем мясистых губ снова, как ни в чем не бывало, вопросил:

– Так на кой?

Честно говоря, ответа на этот вопрос у Осси не было. Зато он был у Ходы, и Осси выступила переводчиком. Правда, для этого ей вначале пришлось выслушать долгое и пространное объяснение, разбавленное многочисленными экскурсами в историю, и лишь затем она принялась пересказывать суть услышанного Ташуру. Правда, в сильно сокращенном и адаптированном для его восприятия виде:

– Хода говорит, что сирдаш был известен задолго до прихода Странника. Кто и когда до этого додумался сейчас уже никому неизвестно, но люди в это верили, а кое-кто даже пользовался…

– Чем пользовался-то? – Не выдержал хилависта. – Ты к сути давай уже!

Все-таки неисправим он был…

– Сирдашем, – вздохнула Осси. – Сирдаш – это специальное такое место, куда приходят, чтобы поговорить с умершими. Если ты, вот, не успел сказать человеку что-то важное, а он умер, то это можно сделать здесь – прийти и прошептать ему все, что надо. И, говорят, что если слова твои и чувства при этом искренни, то тот, к кому ты обращаешься, обязательно их услышит. Правда, это только один раз можно…

– О, как! – Хилависта задумался.

Долго думал. Молча. И даже губами не шлепал.

А потом спросил:

– А что, там чего-то специальное такое делать надо?

– Да нет, вроде, – пожала плечами Осси. – Хода говорит, что, вроде, просто зашел и говоришь. И все.

– О, как! – Повторил хилависта и снова задумался.

На этот раз молчание его длилось много дольше, и Осси, сочтя разговор законченным, а тему исчерпанной, вознамерилась уже было двинуться дальше, когда вдруг услышала:

– Ну, и чего? Ты пойдешь?

– Я? – Не думала как-то об этом леди Кай, а теперь, вот, этот один простой и, в общем-то, такой очевидный вопрос всколыхнул в ней целую бурю чувств и эмоций…

– Ну, да. Тебе, наверное, есть, что сказать… – хилависта запнулся, по всей видимости подбирая самую нейтральную формулировку. – Эйриху, – после долгой паузы закончил он.

– Нет, – Осси качнула головой. – Я не хочу. Слишком поздно… Лучше оставить все как есть… Так для всех лучше будет…

– Да? – В голосе хилависты звучало сомнение. – Не знаю… Не уверен.

– Нет, – повторила Осси. – Не пойду.

– Ну-ну… – непонятно было осуждает ее хилависта или просто так сказал, по привычке.

– Знаешь, – после долгого молчания продолжил он. – А я пойду.

У Осси даже глаза округлились, а слова… Слова вовсе пропали. Кончились. Только и смогла пальцем в приземистый домик с куполом наверху ткнуть, да промычать что-то невразумительное.

– Да, – вздохнул хилависта. – Туда. В синдаш этот… – помолчал и добавил, будто извиняясь. – Надо мне… Очень.

Осси только кивнуть смогла – на большее ее не хватило, а хилависта развернулся и скользнул к проему в стене.

– Ташур! – Голос к леди Кай вернулся, вот только чужой он какой-то был. Хриплый и надтреснутый…

– Да? – Хилависта уже на пороге был, когда Осси его окликнула. – Что?

– Тут такое дело… – Осси откашлялась, и голос почти нормальным стал. – Хода говорит, что не так все просто …

– В смысле?

– Ну, вроде как, не бесплатно это… Боги потом об одолжении попросят. Как плату. И отказаться ты не сможешь. Так что… может не надо?

– Боги? – Ташур на мгновение задумался. – Да и ладно… Справлюсь как-нибудь… Не так уж много я умею, чего они сами не могут… Так, что ничего! Пойду…

«Да… – протянула Хода, когда Ташур скрылся внутри сирдаша. – И кто бы подумать мог…»

Осси ничего не ответила, только кивнула.

Муторно ей было как-то. Ведь уже и решила все для себя, и поверила даже, что правильно решила, а все равно… муторно.

«Слушай, – Хода, конечно, все ее эти настроения и переживания понимала прекрасно, но, видно, не давало ей покоя что-то. – Я вот о чем с тобой поговорить хотела…»

– Да? – Отозвалась Осси. – О чем?

«Я понимаю, что может не время сейчас…»

– Давай уже, говори, раз начала. Время – не время…

«Я хотела спросить тебя, что ты о том нападении думаешь?»

– О нападении? – Об этом Осси, честно говоря, вообще не думала. Сначала не до того было. А потом… Потом не хотелось. – Не знаю. На обычных бандитов, вроде, не похоже.

«Не похоже, – согласилась Хода. – Совсем не похоже».

– По выправке, по манере… Может наемники? – Неуверенно предположила интесса. – Дрались они больно здорово. Мужичье так не может. Тут опыт нужен, хватка…

«Ага, – подхватила Хода. – Мне тоже так показалось. Уж больно слаженно все у них получалось, да и вообще они больше не на обычных бандюков походили, а на хорошо вышколенных профессионалов… А с другой стороны – чего бы наемникам от тебя надо?»

– Откуда я знаю, – пожала плечами Осси. – Может денег, может – еще чего… Были наемниками – стали бандитами… Разница-то не большая.

«Это верно. Не большая… А тебе никто из них знакомым не показался?»

– Знакомым? Не знаю… Если только здоровяк тот… Вроде, видела где-то. Хотя, не знаю… – Осси с сомнением покачала головой. – Не помню.

«Видела, – подтвердила Хода. – В трактире ты его видела. Он еще тогда башкой своей чуть свечки все не снес».

– Точно! – Осси кивнула. – И руку прижег… А я-то думаю…

«И чернявый, – продолжила Хода. – Он с ним рядом тогда за столом сидел».

– Да? Его не помню.

«Сидел, сидел. Уж поверь мне».

– Верю… Тогда получается что? Они нас с деревни пасли?

«Выходит так. И на случайность это как-то не очень похоже».

– Не очень, – Осси задумалась. Нехорошо как-то все выходило. Странно. Вроде, как именно ее на дороге ждали … А откуда знать могли? Вообще непонятно…

«А мне не понятно, как мы в деревню эту попали, – подхватила Хода. – И как с дороги той выбрались, кстати, – тоже непонятно, – и, заметив, что Осси от этих ее слов нахмурилась, поспешила продолжить: – В монастыре монах тот, когда ты его убила, порталом раскрылся, – так? И нас через него не пойми куда выбросило. А потом, когда… ну, в общем, когда Эйрих… – снова портал открылся. А я, вот, как-то не слышала раньше, чтобы люди, когда умирают в порталы превращались».

– Да. Действительно странно.

«И еще… Перед тем, как на нас напали…»

– Ну?

«Я их не чувствовала. А ведь должна была – они ж недалеко были. Совсем рядом. А я не чувствовала».

– И что это значит?

«Это значит, что либо их там до этого не было, и они появились перед самим нападением, либо, что скорее всего, – защищены они чем-то были. Чем-то или кем-то…»

– Ты хочешь сказать…

«Я хочу сказать, что много тут странностей. Слишком много, чтобы просто от них отмахнуться, и слишком много, чтобы можно было поверить в то, что это были простые грабители. А, вот, кто это и что им надо было – не знаю. Но точно знаю, что встреча эта была не случайной, и, в общем-то, нам крупно повезло».

– Повезло? – Осси вскинула брови.

«Да, дорогая моя! Извини, конечно, мне очень жаль, и все такое… Но нам просто элементарно тупо повезло!»

Неприятно это слышать было.

Слишком больно.

И слишком цинично.

Но… Действительно, ведь повезло, и не согласиться с этим нельзя было…

Ташур, тихо выскользнувший из сирдаша, был непривычно молчалив, хмур и Осси готова была поклясться, что в набухших синих глазах его блестели слезы. Впрочем, может виной тому был ветер, который вдруг налетел из проулка, по которому они совсем недавно вышли на эту площадь.

Налетел он неожиданно, и то ли родился он уже таким сильным, то ли успел где-то разогнаться, но толчки его в спину были весьма и весьма ощутимы. Словно подгонял он путников к какой-то одному ему известной цели. А поскольку хилависта, по всей видимости, дела свои уже уладил, и ничто их тут больше не удерживало, то можно было двигаться дальше, тем более, что ветер звал вперед все настойчивее.

Снова потянулись по сторонам гробницы и склепы, снова захрустели под ногами мелкие камушки, нарушая многовековую тишину Аулы, и снова появилось у Осси то нехорошее предчувствие нарождающейся беды. Пока на площади были, оно, вроде, пропало, а теперь, вот, нахлынуло с новой силой.

И как и прежде, никаких видимых причин для беспокойства не было, но, видно, беспокойство этого не знало, потому что росло с каждым пройденным шагом и с каждой новой погребальной нишей, которыми теперь сплошь была усеяна стена слева от Осси. Тянулась она невообразимо далеко, и ниш в ней было обустроено превеликое множество. Были среди них и открытые, и уже принявших своих постояльцев, но не в этом причина растущей тревоги крылась…

То есть, что не в этом – Осси понимала, а вот в чем? Общее какое-то состояние было… неправильное. Все тут было слишком. Чересчур…

Слишком яркое солнце слепило глаза, слишком глубокие тени перечеркивали аллею, будто ночь никуда не ушла, а рассыпалась по земле грязными кляксами, готовая в любой момент собраться в единое целое и расправить свои темные крылья. Слишком тихо тут было – свист ветра в ушах и хруст мелких камушков в счет не шли, а кроме этого ни единого звука тут не раздавалось. Слишком белыми были плиты могильников, да и слишком гладкими, пожалуй, тоже…

Все это по отдельности не стоило ничего, и уж, конечно же, причиной для страхов служить не могло. Но все вместе…

Очень уж яркая и нарочито спокойная получалась картина. И какая-то очень уж ирреальная. Будто ярко расписанная декорация, будто кто-то или что-то изо всех своих сил старался убедить Осси в том, что все хорошо и мир прекрасен. Да так старался, что в этом своем усердии хватил лишку, вот только обмануть поселившееся в сердце предчувствие чего-то плохого и страшного так и не смог.

– Тени, – катящийся рядом Ташур остановился, и это было первое произнесенное им слово после того как он выбрался из комнаты переговоров с потусторонним миром.

– Что тени? – Осси тоже остановилась и поглядела на хилависту.

Угрюм Ташур был или расстроен – тут уж кто его разберет, – но против обыкновения своего на крик и ор он не сорвался, а тихо и терпеливо, как малому ребенку, пояснил:

– На тень свою посмотри.

Осси перевела взгляд на лежащую под ногами тень, и внутри у нее все похолодело. Не обмануло, выходит, гадское предчувствие. Предупреждало оно – предупреждало, да так и осталось непонятым и неуслышанным…

Тень, прилепившаяся к ее ногам и перечеркнувшая светлый гравий аллеи ничем – ни глубиной, ни размерами не отличалась от того к чему привыкла леди Кай за годы своей жизни, вот только…

– И давно она?..

– Не знаю… Я только сейчас заметил. Сначала свою, а потом решил посмотреть как там твоя, и вот… – хилависта вздохнул. – Она тоже.

– Хода! – Осси продолжала неотрывно смотреть на тень под ногами, чувствуя как по спине ползет струйка холодно пота. – Что это?

А тень продолжала извиваться на земле, изгибаясь и выворачиваясь под дикими и невероятными углами, причем все эти выверты самым подозрительным образом совпадали с порывами налетающего ветра, которые за прошедшее время не только не утихли, но, кажется, еще злее стали.

Мало того…

Ее как будто на куски разрывало. То тут – то там маленькие кусочки ее по краям вытягивались все больше и больше, а затем отрывались и отплывали уродливыми лоскутами в стороны, постепенно истаивая. Рваный край неторопливо затягивался, и все начиналось сначала. Сама же тень при этом потихоньку светлела, правда, очень пока еще медленно, но тенденция эта была явно ненормальной и пугающей.

«Не знаю, – отозвалась Хода, так же как и все зачарованно глядящая на разворачивающееся прямо под ногами действо. – Ума не приложу. Но мне это не нравится».

– А уж мне-то как не нравится, – отозвалась Осси. – Мою ведь тень на кусочки-то дербанят.

– Не только твою, – и хилависта был прав: темный вытянутый эллипс, который тянулся от него по земле, истаивал даже быстрее, чем гротескная не прекращающая колыхаться фигура леди Кай. – А что будет, когда она кончится?

Это был вопрос вопросов!

Вроде бы ничего страшного. Ну, тает себе тень под ногами – и пускай себе… Вот только почему-то это пугало больше, чем что-либо другое, и дожидаться окончания этого странного процесса Осси совершенно не хотелось. В конце концов, это была ее тень! Собственная! И отдавать вот так запросто и не пойми кому она ее не собиралась!

Вот только, что сделать, чтобы ухватить ее и удержать она не знала. Да и никто не знал, а потому – стояли и тупо смотрели под ноги. А время шло…

Как выяснилось зря стояли-то.

Бездействие и созерцание ни к чему путному не привели, а время они упустили. Может и не смогли бы ничего изменить, тем более, что идей все равно ни у кого не было, но так ведь – даже и не попытались. А время спокойствия, отсчитав последние положенные ему крупинки, прошло, и наступило время перемен.

Перемены эти ознаменовались жутким грохотом где-то далеко впереди и резким усилением ветра, накатывающего сзади. Из резвого и чуть нагловатого он одним махом превратился в разъяренный штормовой, и теперь устоять на ногах леди Кай было довольно трудно. А хилависту так и вовсе понемногу сносило вперед, словно перекати-поле, выросшее до неимоверных размеров. Катиться он, правда, – не катился, но скользил довольно быстро, неуклонно к тому же ускоряясь.

А ветер мало что усилился, так еще и расцветился в красное, – будто новый наряд примерил, и теперь по аллее несся мощный багровый поток, заворачивающийся алыми ручейками, впадающими в бледно-розовые заводи относительного спокойствия. Самые темные прожилки этой воздушной реки собрались возле тени леди Кай, терзая и разрывая ее во все стороны, и рассыпаясь мелкими горящими как звезды искрами.

Миг – и то, что осталось от тени унеслось прочь, подхваченное очередным порывом, который походя снес леди Кай с ног. Только мелькнули где-то вдалеке два чуть более темных, чем несущая их воздушная река сгустка, и Осси с Ташуром остались без извечных своих спутников.

А ветру будто только того и надо было: он тут же присмирел и теперь дул ровным розовым цветом, особых неудобств больше не причиняя.

Осси поднялась с земли и огляделась. Ветер – ветром, но были в мире еще изменения. И они внушали опасения даже большие, чем просто украденная тень. Чем чревата эта потеря, было пока не очень понятно – может и вовсе ничем, – а, вот то, что склепы и ниши вокруг курились бурым дымком было намного хуже. Будто лезло из них что-то. А ведь само по себе ничего хорошее из могил и покойницких схронов обычно не выползает. Вот и в прошлый раз… Не очень-то это приятные воспоминания были: еле ноги тогда с деревенского кладбища унесли, когда там нечто похожее из земли поперло…

А дымок все истекал и истекал, покрывая паутиной мелких трещин мраморные плиты и собираясь в лениво колышущиеся на ветру сгустки. Трещины росли и ширились, с хрустом вспарывая отполированную руками и временем поверхность, а затем камень с треском ломался и с жутким грохотом осыпался вниз, окончательно разрушая покой мертвецов. Из образовавшихся проломов темными волнами рвались к свету новые и новые волны бурой мерзости, а громыхало вокруг как на каменоломне.

Ташур испуганно жался к стене, Хода ошарашено крутила головой по сторонам, а Осси пыталась побороть скрючившую ее боль. Мозг ее будто вскипал, оборачивался густым насыщенным паром, пытаясь прогрызть себе дорогу наружу, чтобы воссоединиться с плавающими в воздухе сгустками. Отблески темного пламени плескались в ее глазах, голова была готова взорваться, разрываемая резко возросшим давлением, а боль вливалась внутрь леди Кай нескончаемым потоком, раздирающим беззащитную душу, подобно тому, как совсем недавно багровый ветер терзал ее несчастную тень. Лицо девушки покрывал липкий, холодный пот, жутко ломило скулы, а грудь жгло от горящего внутри огня. Бороться с пожирающей тело болью не было больше сил, и Осси уступила…

Есть у любого человека пределы и запас прочности. Был он и у леди Кай. И не ее вина, что сила с которой она только что столкнулась, превосходила все, что только можно себе вообразить и представить. Не ее вина, что боль достигла пределов, когда мир уходит из под ног, а жизнь становится невыносима, срываясь в пучину бессознательного. Она держалась покуда могла и боролась сколько было сил, но в конце концов уступила, и свет для нее померк, как померкло измученное запредельной болью сознание.

Леди Кай рухнула на чисто выметенные розовым ветром плиты аллеи, и не видела, как сорвались с места и унеслись вдаль выползшие из склепов клочья бурой тьмы, и как жадно впитывая их жиденькую плоть над Аулой начал восходить девшалар.