Понедельник, шесть часов утра. Меня будит Луи. Я в тумане вылезаю из постели, оставив храпящего Мэтью, и на цыпочках выхожу из комнаты.

Моему малышу почти девять месяцев. На работу я не вернулась. Не готова. К тому же, когда я поглядела на пособие по уходу за ребенком, то оказалось, что деньги почти те же, и в этом плане я почти ничего не теряю. Я сажаю его в гостиной с бутылочкой смеси и тихонько пою «Встречай меня в Сент-Луисе, Луи». От кормления грудью я отказалась в первые же недели. Я старалась и так, и сяк, но Луи все время плакал. Я чуть не сошла с ума от беспокойства, что либо у меня мало молока, либо оно недостаточно хорошее. Может быть, влиял алкоголь, накопившийся у меня в крови? В общем, было слишком много стрессов для нас обоих. Теперь я кормлю Луи из бутылочки, и мне это гораздо проще. Я контролирую процесс кормления и знаю, сколько молока ему нужно. Я хорошая мать, говорю я себе. Не нужно чувствовать себя виноватой; многие мамочки не кормят грудью. Я люблю его, ужасно люблю. Это главное.

Его рождение – сплошной туман.

Я не помню, как попала в больницу, но отчетливо помню свое облегчение, когда увидела Хьюго. За месяц до этого тетя Вив прилетела из Лос-Анджелеса на Рождество и настояла на нашей встрече. «Что я должна сделать? Схватить вас за шкирки и стукнуть лбами?! Я потеряла своего брата, Полли! А у тебя есть шанс все исправить».

Пока Луи сосет молоко из бутылочки, я вспоминаю ту боль, мучительную боль, агонию, когда ты выталкиваешь из себя ребенка, выталкиваешь, но ничего не происходит. Я ненавидела Мэтью со всей своей страстью. Ведь все, что со мной сейчас творится, все это из-за него. А этот подлец и мерзавец даже не потрудился приехать! Его больше интересуют сделки с недвижимостью, чем я. Когда у меня начались схватки, я позвонила ему, но наткнулась на голосовую почту. Он был в Брайтоне, смотрел какой-то дышащий на ладан универмаг, выставленный на торги. Я тут же перезвонила Хьюго. Он был единственный, кого я хотела видеть.

Летели часы, а ребенок все не торопился. Меня отвезли на каталке в операционную, сунули в лицо какие-то бумажки. Я не могла сосредоточиться на мелком шрифте; там три или четыре листка текста, слишком много информации для полутрезвой роженицы. Хьюго велел мне подписать – это форма согласия. Меня не волновало, умру я или нет, главное – избавиться от этой боли. Хотя я все же смогла рассмеяться при виде несубтильного Хьюго, облаченного в костюм хирурга и голубые пластиковые сабо. «Я могу дать фору самому Джорджу Клуни», – говорил он, нащупывая мой пульс. Я понимала, что он знал о моем пьянстве, но не сказал ни слова. Я промямлила какой-то сиделке, что была на вечеринке, вот и все. Ведь на носу Рождество, все время собираются компании.

И вот прошло девять месяцев. Хьюго снимает квартиру в районе Бейкер-стрит, недалеко от Би-би-си, и по-прежнему встречается с Рози.

– Мы любим дядю Хьюго, правда? – говорю я Луи, баюкая его на руках. Теперь в свободные часы Хьюго ведет свой блог о том, каково быть слепым. Он решил, что это полезно в целях просвещения. «Не каждому слепому нужны белая палка или собака-поводырь. Я хочу, чтобы окружающие понимали, что чувствует слепой». Я вспоминаю слова Мэтта: «Ведь ты не видишь ничего на экране». Почему я тогда не прогнала этого мерзавца?

Джейни по-прежнему работает в менеджменте натурных съемок. Мы с ней еще больше сблизились. Не знаю, что бы я делала без ее поддержки. Она часто заходит ко мне вечерами, и мы неизбежно засиживаемся допоздна, пьем и говорим про жизнь.

– Зачем только мы открыли еще одну бутылку? – стонет она наутро. – Полли, я даже не помню, как ты это сделала. Не надо было мне пить.

Тетя Вив уехала от своего американского киношника и вернулась в Лондон. Эта новость стала для меня потрясением. Мы общались с ней по имейлу, и она казалась мне такой счастливой. Теперь она утверждает, что их отношения сошли на нет сами собой. Ей надоело быть бесплатным приложением, к тому же ни один из фильмов Гарета так и не был снят. «Я соскучилась по чаю и булочкам. Мне даже не хватало там, в Лос-Анджелесе, дождя и весеннего снегопада. Хватит мне мотаться туда-сюда. Я хочу жить рядом со своими родными, с тобой и Хьюго. Хочу смотреть, как подрастает Луи…»

Сейчас она снимает небольшую квартиру возле Примроуз-Хилл. Она познакомилась с французом по имени Жан.

Иногда ко мне приезжает моя мать. Она с удовольствием возится с Луи, но наши отношения остаются напряженными. Так же, как и Хьюго, она терпит Мэтью, но иногда не может сдержать раздражения. «Я ни разу еще не видела, чтобы этот человек переменил памперс у малыша, – говорит она. – Чем этот человек занимается весь день? Когда он продаст тот чертов дом в Вандсворте, чтобы вы могли купить себе нормальное жилье? Боюсь, что он в конце концов по уши увязнет в долгах. Полли, вы ведь собираетесь купить себе вскоре что-нибудь? Или хотя бы снять более просторную квартиру?» – спрашивает она, показывая жестом строгого судьи на детское белье, развешенное на сушилке в крошечной гостиной.

Наконец вандсвортский проект выставлен на торги. Это заняло времени больше, чем предполагалось. Шесть-девять месяцев растянулись почти на год. В это время мама с папой регулярно звонили нам, твердили про кредитный кранч. Когда я нерешительно спрашивала, почему все так долго, он злился. Оказывается, под ванной обнаружили плесневый грибок. Он распространяется словно вирус, и устранение этого дефекта стоило ему страшно дорого. Когда я упомянула про мамины опасения, он назвал ее старой занудой и обиделся. Хотя дом уже на торгах, я нервничаю из-за того, сколько денег он уже вколотил в эту недвижимость, когда мы сами сильно нуждаемся. Но он убежден, что вернет все с прибылью. Утверждает, что много богачей не знают, куда девать деньги, и что этот дом оторвут у него с руками.

Мэтт входит в комнату и отрывает меня от этих мыслей. Он включает телевизор.

– Ты выглядишь ужасно, – вот его первые слова.

– Будешь так выглядеть, когда приходится вскакивать раза три за ночь.

Мэтт лезет в холодильник, достает молоко и пьет прямо из бутылки, но тут же выплевывает его в раковину.

– Проклятье, Полли, оно прокисло.

– Я же просила тебя вечером купить свежее по пути домой.

– У меня впереди сумасшедший день, я пытаюсь продать этот дом ради нас и…

– В этот драматический день для финансовых рынков мы ведем передачу из Канэри-Уорф, – говорит репортер.

– Тебя ждет сумасшедший день, Мэтт? Но что ты действительно делаешь? Пора продавать, нечего…

– Тише, – рявкает он.

– Последние финансовые новости тревожат всех, – продолжает репортер. – «Леман Бразерс», четвертый по величине американский инвестиционный банк, объявлен банкротом.

– Мой день тоже полон забот, – продолжаю я. – Уход за ребенком – это тебе не отдых на пикнике.

– Заткнись, Полли!

– …«Меррилл Линч» переходит в собственность «Бэнк оф Америка»…

– По-моему, ты мог бы хоть иногда приходить домой раньше и купать Луи. Тебе необязательно ходить каждый вечер в спортзал…

– ПОЛЛИ! – Мэтт приник к телевизору и злобно машет на меня рукой.

– …Страховая компания пытается привлечь средства, чтобы спастись от коллапса… последствия для рынка были предсказуемые: акции рухнули в цене.

– Ой… – спохватываюсь я, наконец-то заткнувшись, и гляжу на Мэтта. Он не отрывает глаз от экрана, в лице ни кровинки.

– Большой вопрос, – вещает свое репортер, – в чем было дело и, главное, что нас ждет впереди?

Я качаю Луи.

– Мэтт, что все это значит?

– Это немыслимо, – бормочет он.

– Но ведь мы сможем продать тот дом, правда? – допытываюсь я; страх трепещет у меня под ложечкой. Луи хнычет и извивается. – Это не повлияет на твои дела, нет?

Мэтт резко выключает телевизор.

– Повлияет! Раз мы вступаем в рецессию, люди станут осторожными. Полли, я набрал кучу кредитов и буду разорен, если не продам дом за нужную мне цену.

Луи заходится в крике.

– Проклятье, – рычит Мэтт, проходя мимо нас. – Я не хочу тебя видеть, не хочу слышать крик этого ребенка, пока не выпью кофе! – Он пулей вылетает из кухни и хлопает дверью. Я вздрагиваю. Я не знаю, вернется ли он назад. Включаю телевизор и гляжу на бегущую строку внизу экрана: «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ. Банкротство «Леман Бразерс»».

Прошло три недели. Я вытираю Луи после купания. Как хорошо, что я не затянула, успела ко времени и не нарушаю его режим. Ему пора в кроватку. Быстро припудрив складочки, я надеваю на Луи пижамку и пою ему колыбельную, торопясь поскорее закончить. Когда сын засыпает, я бегу на кухню и наливаю себе бокал вина. Сегодня звонил хозяин дома. Мэтт обещал ему заплатить за этот месяц, но не заплатил. Хозяин дает срок до конца этой недели. Мама тоже постоянно названивает и с возрастающей тревогой спрашивает, есть ли новости про дом. Я тупо смотрю перед собой. Скоро зайдет Джейни. Чем я ее угощу? Я открываю холодильник и шарю взглядом по пустым полкам. Я могу ей дать… Вот баночка… Пюре из петрушки для Луи. Готовое, из ресторана.

Джейни приезжает через час, с бутылкой вина.

– Ну и гадкий сегодня у меня день… Гаже просто трудно придумать, – сообщает она, появившись на пороге.

– Что случилось? – спрашиваю, приглашая ее в квартиру.

Она проводит рукой по горлу.

– Меня сократили. Без ножа зарезали!

– Ох, Джейни. Ох… Давай, открывай. – Я трясу бутылкой. – Скорее.

Она идет за мной на кухню. Раковина полна кастрюль и сковородок. Она замечает, как я запихиваю пустую бутылку, которую я уговорила раньше, в черный мешок для мусора. Заметив ее удивление, я говорю:

– Извини, суматошный день.

– Ну-ка, дай я помогу.

– Нет! Честное слово, это случайность, – лгу я и оттесняю Джейни от раковины. – Лучше расскажи мне, что там у тебя с работой.

– Точнее, с моей бывшей работой. Нас всех предупредили. Каждый из нас цеплялся за свое место. Полли, это было словно перед эшафотом. В чем-то я теперь чувствую облегчение. Но что мне делать? Господи! – стонет она, с наслаждением глотая вино.

– Ты найдешь себе другую работу. Еще лучше.

Она пожимает плечами.

– А как ты? Как прошел день? Надеюсь, лучше, чем у меня.

Мне хочется закричать: «Да такой же день, что и вчера! И позавчера! И позапозавчера!.. Гуляли в парке с Луи… Кормили все тех же уточек… Приятельницы, кого я хотела позвать на ланч, все как одна были заняты… И дома я открыла бутылку вина и заснула перед телевизором».

– Нормально, – отвечаю я, не в силах признаться в своем одиночестве. – Гуляли в парке.

– Есть какие-нибудь новости сама знаешь о чем?

– Ничего.

– Ох, черт.

– Это катастрофа, – говорю я Джейни. – От моих сбережений мало что осталось. Я не знаю, как мы будем платить по счетам и за квартиру.

– Ты можешь вернуться в школу? Кажется, ты всегда собиралась.

– Ты видела, сколько мне платят за ребенка?

– Да, но…

– Я устроюсь на новую работу, – говорю я, – когда он пойдет в детский сад.

– Что там с Мэтью? Где он?

– Кто знает? Он не отвечает на мои звонки; ему не нужен Луи.

Какое облегчение, что я могу говорить с Джейни про Мэтта. Я не могу быть откровенной ни с кем, кроме нее, а вот с моей лучшей подругой мне не нужно носить маску.

– Этого мало. Что случится, если вы не сможете продать этот чертов дом?

Я наливаю вино по бокалам.

– Мне не хочется даже думать об этом. – Я беру меню ресторана. – Что ты хочешь? Что нам заказать? Тайскую кухню или индийскую?

– Ладно тебе, останься, – упрашиваю я Джейни после ужина, открыв еще одну бутылку вина. – Всего половина одиннадцатого. – Я шлепаюсь на диван и наполняю бокалы.

– Я потрясена, хочу пораньше лечь спать. – Она встает. Я толкаю ее на место.

– Посиди еще немножко! Ну немножко, не уходи.

– Больше не хочу. Тебе тоже надо остановиться, – говорит она, возвышая голос. – Я потеряла работу, Полли, а у тебя… ну, у тебя тоже все плохо. Вот это… – она хватает бутылку и трясет ею передо мной, – не всегда хороший ответ.

– Нет, – возражаю я заплетающимся языком. – Это решает все.

– Я устала. Мне не нужно утреннее похмелье. Я должна понять, как мне жить дальше, как платить по счетам. Тебе тоже нужно это сделать.

– Все будет нормально, – пьяно твержу я.

– Ты так ничего и не поняла, да? И не хочешь слушать. Ничего не будет нормально, – сердится Джейни. – Вы с Мэттом не можете жить так дальше. Он ни на что не годный, Полли, а ты не справляешься… погляди, как ты живешь. Это край.

Ее слова крутились вокруг меня.

– Ты сама знаешь, как я люблю рестораны, люблю вечеринки, – рассуждает она. – Но иногда нам надо вспоминать об ответственности за себя… – Она встает, берет пальто. – Ты слишком много пьешь. – Смотрит на меня, ждет ответа.

– Это все, что у меня есть.

Слышится плач Луи.

– Нет, это не так, – резко говорит она.

Я медленно сползаю с дивана и плетусь к двери.

– Тогда ступай, я пойду к нему. Наслаждайся покоем и ложись рано спать.

Джейни хватает меня за руку.

– Полли, ты где? – злится она. – Где моя прежняя Полли? Я знаю, как все тяжело, но ты серьезно меня беспокоишь.

Она идет за мной в спальню. Я неловко вынимаю Луи из кроватки и начинаю качать.

– Это ты из-за Мэтта? Если все так плохо, тебе нужно с ним поговорить. Вот почему ты так много пьешь?

Я пожимаю плечами.

– Я хотела выпить еще, но ничего. Если тебе нужно идти, то иди.

– Ладно. – Джейни целует на прощание Луи. Я слышу, как захлопнулась входная дверь, и начинаю рыдать, прижимая к себе Луи.

Укачав Луи и вскоре уснув, я слышу шум. Сонная, нащупываю выключатель и вижу, как Мэтт, не раздеваясь, падает на постель рядом со мной.

– Ты где был?

– Далеко, – бормочет он.

– Ясное дело. Где?

– Не имеет значения.

– Это не ответ.

– Больше ты ничего от меня не услышишь.

– Я пыталась дозвониться до тебя весь день.

Мэтт переворачивается на другой бок, спиной ко мне.

– Не надо, Полли, не сейчас.

– Нет, сейчас. Я беспокоюсь.

Он встает, выходит из спальни. Я слышу шум воды из крана.

Я подхожу к двери ванной, смотрю, как он плещет себе водой на лицо.

– Ступай в постель, – говорит он.

– Какие-нибудь новости о доме есть?

– Ты сама знаешь, что нет. – Он хватается за край раковины и стоит, опустив голову.

– Не знаю. Я ничего не знаю! Ты же не разговариваешь со мной. Если у нас неприятности…

– Не доводи меня, Полли.

– Я должна знать! У нас есть сын! Почему ты не можешь продать этот дом? Что происходит?

Он поворачивается ко мне.

– О’кей, если ты хочешь знать, я пропустил пару платежей… Я не мог выкупить залог, и банк решил взыскать долг. Теперь ты довольна?

– Ну, это действительно поможет, – говорит он, увидев, что я допиваю на кухне остатки вина.

Меня едва не тошнит от тревоги. Мне хочется одного – натянуть одеяло на голову, сбежать от этой жизни.

– Мы станем бездомными, тебя обанкротят… – говорю я. – Все это сплошной кошмар. Мне надо было послушать моих подруг, Хьюго, маму…

– Заткнись ты, Полли! – Он выхватывает у меня бутылку. – Кто ты на хрен такая, чтобы меня критиковать? Называешь себя матерью? Ты пропойца, а не мать.

Но я не слышу. Я далеко.

– Мы будем бездомными…

– Заткнись!

– …нас выбросят на улицу.

Я чувствую удар.

Меня обжигает пощечина.

– Ох, Полли, прости, прости, – бормочет он, обнимая меня. – Я люблю тебя, люблю.

Он вновь и вновь повторяет эти слова, которые мне так нравилось слушать когда-то. Но теперь я еще никогда не ощущала себя такой одинокой и опустошенной.